Lib.ru/Классика: Толстой Алексей Николаевич. Ночь в степи

Алексей Николаевич Толстой.
Ночь в степи

1

Плетушка -- хотя и прочный, но очень скверный экипаж: куда в нем ни привались -- железка какая-нибудь так и вопьется в спину или бок; а если, глядя на большие звезды над степью, задремлешь, успокоенный далеким посвистом перепела, натрешь себе затылок и онемеют ноги, согнутые под козлами, где лежит сундучок.

Лошади ровно бегут, ямщик согнулся да изредка скажет протяжно: "Но, милые", и поднимет руку, а за плетушкой вьется невидимая пыль, оседая на серую под звездами траву.

Скучно было ехать в такую ночь Алексею Петровичу, да еще по неудобному делу, хотя рядом и дремал, будто кивая кому-то козырьком, попутчик, землемер. И, глядя слипающимися глазами на длинный нос землемера, сунутый в густые усы, на поблескивающие пуговицы воротника, слыша ровное дыхание, думал Алексей Петрович Видиняпин:

"Развалился, черт, а ты трись об его сундуки. Хорош попутчик".

-- А вон и село горит, -- сказал вдруг ямщик, показав рукой в ночную даль, где, медленно мигая, раскинулось дымное зарево красным хвостом.

Ходят по ровному раздолью багровые эти пожарища, освещая небо и землю, и мало, кажется, дневного зноя, чтобы выжечь хлеба, высушить пруды и реки, послать мор на людей, -- полыхает еще над деревнями по ночам и багровый огонь.

Долго рассматривал зарево Алексей Петрович, потом сказал:

-- А ты не спи, ямщик, потрагивай.

Проснулся и землемер, насупился, сел повыше и молвил:

-- Горит в сорока верстах от села Тараканова, куда едете.

-- В гости к барину жалуете? -- спросил ямщик.

-- Такому гостю не обрадуется, -- ответил Видиняпин. -- Вот глупость, -- живо обратился он к землемеру, -- поверил ему быков под простую расписку, а теперь поди взыскивай.

-- Взыскать с таракановского барина трудно, -- усмехнулся ямщик, -- а насчет быков мы стороной слыхали: некоторые еще живы, только тощи очень.

Ямщик совсем повернулся и продолжал:

-- По-вашему, надо рабочему человеку платить или нет? Зять мой из Тараканова и рассказывал: барин их, вместо денег, ярлыками платит. "Это, говорит, все равно: мы друг с дружкой на веру, а деньги осенью". Так третью осень и ждут. Барин кругом огородился: ни скотину прогнать, ни проехать; а за луга или другое что ярлыков назад не берет... Такой дошлый.

-- Тараканов большой оригинал, -- молвил, наконец, землемер. -- Разве вы ничего не знаете?

-- Откуда же знать, когда я недавно в уезде.

-- Любопытно, -- усмехнувшись, продолжал землемер, -- рассказывают про него многое...

2

...Однажды Тараканова, Вадима Андреевича, выбрали предводителем, и почувствовал он на себе такую большую ответственность, что сейчас же поехал в Париж.

В Париже надел мундир и думает: кому бы это визит сделать? Подумал и прямо явился к маршалу Мак-Магону. Маршала не застал и оставил карточку: Wadim, мол, Tarakanoff, marechal de Noblesse.

Удивлялся Мак-Магон -- никогда про такого маршала не слыхал, и, на всякий случай прицепив ордена, поехал отдавать визит.

А Вадим Андреевич, поджидая гостя, икры накупил, шампанского, и когда Мак-Магон вошел, опять-таки на всякий случай сделав вежливые глаза, бросился к нему Вадим Андреевич, схватил за руки, говорит: "Вот обрадовал", -- сунул Магона в кресло, сам напротив сел и руки потирает. Француз, конечно, спрашивает: "Чем заслужил такую честь и для чего русский маршал сюда пожаловал?" Ничего не понял по-французски Вадим Андреевич, но, чтобы отвязаться от разговора и скорее к выпивке перейти, где все языки равны, припомнил кое-что и говорит: "Пуркуа, мол, пердю Седан". А впоследствии сам рассказывал, что французы прямо невежи.

Приехав из Парижа к себе в уезд, решил Тараканов завести порядки и для начала везде понаставил околиц, наказав спрашивать проезжающих -- кто и куда.

И такие развел строгости, что сам, однажды возвращаясь в коляске с фонарями из гостей, ввел своего же сторожа в большое беспокойство: окликнуть -- обидится: не узнаешь, мол, своего же барина, а не окликнуть -- почему, скажет, приказа не исполняешь, и тоже обидится. Вот сторож и кричит на тонкий голос:

-- Вадим Андреич, кто едет?

-- Тараканов, -- ответил Вадим Андреевич басом и дал сторожу на чай.

Дворяне были им довольны: четыре раза в году устраивал Тараканов обед, а потом каждый звал всех к себе, извиняясь по средствам. В уезде жили очень весело: дарили друг другу собак и коней, осенью съезжались на конскую ярмарку и, конечно, бог знает что вытворяли: женились все друг на дружке, и было будто одно теплое гнездо.

Но пришли тяжелые года: земля стала уплывать из-под дворянских ног, да так живо, что остался в уезде один Вадим Андреевич, да и у того были отхвачены немалые куски.

Кругом в имениях засели новые люди, повырубили сады, перекрасили дома, с мужиками повели иные порядки. Один кудрявый купчик сунулся было к Вадиму Андреевичу на поклон: может быть, за дочку его Зою думал посвататься (про дочку его бог знает что плетут, говорят: городская она совсем -- в городе воспитание получила, худая, как вермишель, стихи пишет и коньяк пьет); но Тараканов собственноручно сковырнул купчика с крыльца, заперся и объявил: "Покуда, мол, всю сволочь из уезда не выгонят -- ноги не вынесу за околицу". И слово свое сдержал...

3

Много всякой всячины и ерунды рассказывал землемер, а Видиняпин уже давно дремал, навалясь на его плечо. Вдруг Алексей Петрович, подкинувшись, сел: то кони стали у околицы...

-- Приехали, -- сказал землемер, странно улыбаясь, а ямщик, спрыгнув с козел, постучал по околице кнутом.

Спустя время из темноты послышался голос:

-- Проехать, что ли, надо? Вот народ беспокойный: все едет, все едет, -- и со скрипом отворилась околица. Ямщик прикрикнул на коней, и понесли они вдоль деревни, где направо и налево стояли темные, словно присевшие избы, с шестом у ворот, скворешней и засохшей веткой на ней.

Переехав шагом, под старыми ветлами, плотину, по обеим сторонам которой залегали звездные сейчас пруды, взобрались кони, испуганные громким уханьем жаб, на изволок и стали у второй заставы, где, колотя в колотушку, ходил мужик с фонарем. Мужик, подойдя, посветил в прищуренное, с козлиной бородкой, лицо ямщика, оглянул седоков, вздохнул, запахнувшись в чапан, и отошел.

-- Что же ты не отворяешь? -- крикнул Алексей Петрович. -- Эй, поди-ка сюда, подожди, -- и, выскочив из плетушки, схватил мужика за полу.

-- Пропускать не велено в эдакую пору, -- сказал мужик сонно, -- а ты меня не хватай, я тебя не обидел.

Видиняпин, взяв мужика за плечи, стал трясти; голова у мужика болталась, и он, говоря: "Какой же ты неуютный", пропустил Алексея Петровича через калитку в дубовую аллею, откуда Видиняпин крикнул землемеру:

-- Подождите меня часика два на селе, покормитесь, я живо оборочусь.

Дубовая аллея окончилась поляной, наверху полной звезд; из-за кустов углом вышел сюда белый барский дом, с плющом по стене и пятнами облупившейся штукатурки; около стены, брехая, бегали черные собаки на очень высоких ногах. На брех и на оклик Видиняпина показался свет в окне, потом на крыльцо вышел бритый старичок в длиннополом сюртуке.

-- Здравствуйте, батюшка, -- сказал старичок, -- с приездом, пожалуйте, -- и, заслоня свечу, лукаво улыбнулся, отчего крошечное лицо его собралось в морщины, словно сразу высохло.

"Ох, как бы не попасть в историю, -- думал Видиняпин, идя вслед старичку по коридору, -- не заплатит он, еще отколотить велит... Не надо бы мне одному являться".

Старичок постучался в широкую дверь и прошептал:

-- Вы непривычный здесь, батюшка, так не обижайтесь, если выйдет чего: озорник он у нас, а хороший барин.

Алексей Петрович вошел и в изумлении стал на пороге.

В глубине залы, освещенной одной свечой, поставленной перед трюмо, сидел в кресле за столиком Вадим Тараканов; на голых и растопыренных ногах его лежал живот, прикрытый ночной рубашкой, расстегнутой на груди; в руке держал он стакан, а на круглом, с татарской черной бородкой, лице его под изломанными бровями прыгали свирепые глазки.

-- Не подходи, -- сказал Вадим Андреевич шепотом, подался вперед и крикнул: -- Вон!

Старичок подхватил Видиняпина и, вытащив в коридор, объяснил:

-- Это пугнули вас на всякий случай, а теперь он смеется; идемте, я вас пока наверх отведу; ничего, батюшка, не бойся.

4

Фыркая от обиды и ничего не понимая, поднялся Алексей Петрович по винтовой лесенке в низкую антресоль, сел на кровать и, ударив себя по коленям, крикнул:

-- Каков нахал! Нет, сию же минуту подай мне деньги, а? -- при этом наморщил лоб и потер его. А дверь напротив в это время приотворилась, просунулась женская голова с распущенными волосами, спросила: "Можно войти?" -- ив комнату подпрыгивающей походкой вошла худая девушка в белом и узком платье и села на стул у окна.

Алексей Петрович встал, насупился и поклонился боком. Девушка длинными пальцами расправила платье на коленях и, сказав: "Вас удивляет мое появление", -- подняла на Видиняпина великолепные, неправильно поставленные глаза и усмехнулась большим ртом, причем углы его поднялись, словно у клоуна, кверху.

-- Мне сказали, что приехал гость, а я уж давно никого не видела, -- продолжала девушка. -- Мы живем только ночью, потому что мужики хотят меня и папу убить. Я вам нравлюсь? -- вдруг спросила она просто и серьезно.

-- Простите, -- перебил Алексей Петрович, -- но ваш папа выгнал меня, и мое положение здесь очень странное...

-- Ах, вы не поняли, -- воскликнула девушка с досадой, -- он был пьян и сам напугался... А вы любите пить? Ведь счастье только во сне и в забытьи.

Девушка полузакрыла глаза, мечтательно улыбнулась и охватила колено.

-- Чего вы молчите? Вы боитесь? Я не провинциалка. Я семь лет жила в Петербурге. Вы не поэт? Неправда. Я тоже пишу стихи. Хотите, прочту?

Она вдруг вытянула длинную шею; Видиняпину стало неловко. А девушка хрустнула пальцами и сказала:

Я б тебя затомила;

Я б убила любя,

Женская темная сила

Страшна для тебя.

Целуя бы, я укусила

Твой алый, твой алый рот.

Знает ли кто наперед,

Какая у девушки сила?

"Что за чепуха", -- подумал Видиняпин в страхе.

А девушка чуть покосилась на Алексея Петровича, потом громко засмеялась, прыгнула на подоконник, протянула руки и молвила:

-- Подойдите сюда; правда, плохие стихи? Ах, вы -- трезвый человек. А стоит ли жить трезво? -- Скучно. Поглядите на звезды; это я их рассыпала. Хотите их собрать? А любить вам хочется?

Алексей Петрович сильно провел по глазам ладонью: стыдно ему было -- хоть плачь, и, главное, путано и от стихов и от неприличных вопросов, которые, как осы, кололи со всех сторон.

-- Я стихов не читаю, человек некрасивый и дикий, а приехал насчет быков, -- сказал он, глянул на девушку и добавил поспешно: -- Хотя ничего, я побаловаться не прочь.

Тогда она ударила кулачками по подоконнику, засмеялась невесело, взяла Алексея Петровича за рукав, потянула к своему лицу и стала глядеть в глаза скошенными глазами. Видиняпин вспотел и хотел увернуться, а она, гневно мотнув головой, сказала:

-- Что же вы не "балуетесь"... Страшно?

И Алексей Петрович, задев маленькую и твердую ее грудь, почувствовал необыкновенное волнение, охватил девушку за бока и стал тащить с подоконника, подумав: "Черт с ними, с деньгами".

Но девушка ловко увернулась и сказала насмешливо:

-- Так только мужики делают, дамский вы кавалер!

-- Все равно, все равно, -- бормотал Алексей Петрович, -- я кавалер, ей-богу, -- и тянулся, даже на колени встал, но девушка, подобрав платье, обошла его, толкнула раму окна, перегнулась к деревьям сада и молвила равнодушно:

-- Вы или глупы, или наивны.

Но в это время постучали в двери, и голос старичка произнес:

-- Барин извиняются и сойти вниз просят.

Видиняпин покраснел и вышел на лестницу, не понимая: что же теперь делать ему после всего?

5

Вадим Андреевич при виде гостя приподнялся на своем месте, протянул руки и обнял Алексея Петровича, прижав его к жирной груди.

-- А ведь я не узнал тебя, не узнал, Алексей Петрович... Напугал, наверно? Прости, душа... Погостить приехал? А у меня, брат, такая скучища -- мы с дочкой Зоей совсем раскуксились. Забыли все старика, никому он не нужен. Да ты чего стоишь, плюнь на меня, садись, бери стакан, не стесняйся, душа; этот коньячок мне приятель из гвардии присылает. А твои дела -- сам вижу: похорошел, возмужал.

И Вадим Андреевич принялся пребольно похлопывать Видиняпина, отчего тот морщился, проливая вино на колени; а когда коньяком обожгло ему все нутро, подумал: "А ведь в самом деле -- старик славный, не отложить ли должок?" -- и поглядел на дверь, за которой прошумело платье Зои.

-- А я, брат, совсем профершпилился, -- продолжал Вадим Андреевич, -- продал последний лесок, а деньги, как птички -- только хвостики показали. Да, Алексей Петрович, конец нашему уезду, крах. Двадцать лет назад -- да мы царями сидели. Выкатишь, бывало, в коляске -- все шапки долой, кругом хутора дворянские, родня, благородство имен: Собакины, Репьевы, шесть сыновей Осокина, Теплов старик и я -- Тараканов, столпы. А теперь сволочь какая-то сидит, сволочь к тебе и в дом лезет.

-- Вадим Андреевич, не обижайте, -- сказал Видиняпин.

-- Да я не про тебя -- про остальных, не хорохорься. Ты вот думаешь, что я старый дурак и спился. А я, быть может, обдумываю план. Испугался? А как затрещит уезд со всех концов, да встанет дворянство за свои коренные права... У меня, быть может, тайный комитет составлен и адресок кое-кому припасен. Показать? Подождешь. А в подвале, вот здесь под тобой, бомбы-с. А в уезде дворянство начеку, а в Петербурге двенадцать тысяч молодых дворян моего слова ждут. Как объявлю -- сейчас купца Шихобалова на березу, Синицына на березу, и пошла писать губерния. А я в Петербург с адреском. Помилуйте, принуждены. Ага! А ты думал -- я пьяного дурака валяю. Сознайся: думал, что я дурака валяю? Ну скажи: пьяный дурак! Вадим Андреевич поднялся во весь рост и, упершись в бока, распалялся гневом, а Видиняпин, задрав в страхе голову, сидел перед ним, шепча: "Ей-богу, не думал, Вадим Андреевич, ей-богу, нет".

-- Врешь. Я знаю -- ты, мерзавец, за деньгами приехал. Черт с тобой, бери мои деньги. Не это обидно, а что мое дело рухнет... Так, значит, ты против дворянства идешь?

-- Господи, да какие там деньги, Вадим Андреевич, конечно, я за вас.

-- Вот что, -- воскликнул Тараканов, топнув босой ногой, -- мы будем на дуэли драться. Побьешь меня -- твои деньги, или быков назад бери. Тут, брат, дело верное.

И Вадим Андреевич вытащил из ломберного стола кремневой пистолет, бормоча: "По очереди, брат, по очереди, на узелки".

Видиняпин, ухватясь за кресло, глядел на пистолет, выкатив глаза. В комнату в это время быстро вошла Зоя, взяла пистолет из рук отца и сказала: "Батюшка, сядь, довольно", -- потом налила себе в рюмочку вина, отпила и присела у трюмо, в синей глубине которого отразилась маленькая ее голова с тенью под глазами.

-- Ты думаешь, я шутки шучу, -- потише продолжал Вадим Андреевич, валясь в кресло, -- вот Зоя только спасла тебя, подстрелил бы, как муху.

-- Его нужно хорошенько проучить, папа, -- молвила Зоя, -- он наверху бросился на меня.

-- Господи, -- завопил, наконец Видиняпин, -- да чем же я виноват! Ничего у вас не пойму, вертится в голове, чепуха какая-то лезет... Простите меня...

И, стоя посреди залы, подгибал Видиняпин колени; складывал руки у лица, до того перепуганный и пьяный, что Тараканов вдруг захохотал, а Зоя подошла к Видиняпину, взяла его за руки и стала кружить. Видиняпин уперся было сначала, потом поплыли перед глазами его три окна, комод, часы, трюмо, диванный угол, столик с бутылками, Вадим Андреевич Тараканов, оленьи рога над дверью, потом опять окна, все быстрее и быстрее... И, блаженно улыбаясь, чувствовал Алексей Петрович нежные, тоненькие и теплые ладони девушки, тянулся к ее закинутому лицу, а Зоя медленно усмехалась клоунским ртом. Вдруг она отпустила руки, подошла к дивану и легла в тени; а Видиняпина неудержимо потянуло прижаться к полу, что он и сделал... И сквозь дремоту казалось ему, что заиграли на рояли и ужасно стали топать ногами. А спустя время, когда Видиняпин открыл глаза, в зале никого не было и в окно лился голубой лунный свет.

Алексей Петрович, не чувствуя головы, будто ее и не было, с трудом поднялся на ноги и, пробираясь вдоль стены, чтобы не кинуло в сторону, отворил дверь в коридор. Там, одетый, в картузе, засунув руки в широченные штаны, стоял Тараканов.

-- Поди-ка, поди-ка сюда, -- сказал он.

-- Вадим Андреевич, шутки в сторону, -- удивляясь своей смелости, проговорил Видиняпин, -- отдайте мне быков, если платить не можете.

-- Я тебе покажу быков, -- сказал Тараканов, -- у меня уж и дрожки заложены.

6

Сидя на дрожках позади просторной спины Тараканова, вздрагивал Алексей Петрович -- до того его развезло, а репьи, в которые нарочно заехал Вадим Андреевич, пребольно хлестали по ногам, и на кочках так потряхивало, что зубы щелкали и отбилось нутро.

Обогнув старый сад, Тараканов въехал на плотину, откуда был виден летавший над прудом туман, грузно повернулся, указал на лесную опушку, на которой лежал скот, и сказал:

-- Вот твои быки; у них еще и приплод есть.

-- Какой же у них приплод, Вадим Андреевич, когда они быки, да еще холощеные?

-- Значит, ты мне не веришь, я вру?

-- Верю, Вадим Андреевич, мои быки были красные, а это пегие и представляются коровами, мне бы поближе посмотреть.

-- Ближе не могу: глаза дальнозоркие, режет, когда близко гляжу.

Алексей Петрович вздохнул и попросил:

-- А вы бы зажмурились.

Тогда Вадим Андреевич вплоть придвинулся к лицу Видиняпина и крикнул:

-- Пошел с моих дрожек прочь, -- и, когда Видиняпин слез, принялся Тараканов махать невидимым пастухам, крича пронзительно:

-- Вот я вас, негодяи! Зачем скотину на луг выпустили? Гони ее в лес, я вас...

-- Это уж бог знает что, -- воскликнул Видиняпин, -- да вы меня прямо надуть хотите.

Тогда Вадим Андреевич схватил Видиняпина за грудки, подтащил к себе, потряс, плюнул в Алексея Петровича и пихнул под плотину вниз, где росли крапива и лопух. От падения и страха обморокнулся Видиняпин и долго лежал, а когда очнулся, просидел еще немного в густой чилиге и ползком выбрался из-под плотины.

Разбитый, приплелся он обходом в деревню, разыскал коней и землемера, лег в свою плетушку, сказал: "Все к черту пошло, увозите меня скорей" -- и тут же заснул.

Когда он проснулся, лошади нешибко бежали по серой дороге; наверху были звезды, и месяц встал над степью; ямщик согнулся на козлах, а землемер кивал козырьком, словно здоровался.

-- А что, долго я спал? -- спросил Видиняпин. Землемер вскинул голову, потянулся и ответил:

-- Да, порядком.

-- Слава богу, -- пробормотал Видиняпин, -- постой, постой, мы вперед, что ли, едем или уж обратно?..

С небольшой стилистической правкой вошел во II том "Повестей и рассказов" А. Толстого изд-ва "Шиповник", 1912, без изменений перепечатан в Собрании сочинений "Книгоиздательства писателей в Москве", 1913.

Печатается по тексту II тома Сочинений "Книгоиздательства писателей в Москве", 3-е изд., 1917.

Источник текста: Толстой А. Н. Собрание сочинений в десяти томах. Том 1. -- Москва, Гослитиздат, 1958.

Толстой Алексей Николаевич
Ночь в степи

Алексей Николаевич Толстой.
Ночь в степи

1

2

3

4

5

6

Комментарии

Оставить комментарий Толстой Алексей Николаевич (yes@lib.ru) Год: 1911 Обновлено: 08/02/2020. 22k. Статистика. Рассказ: Проза Повести и рассказы	Скачать FB2 Ваша оценка:

Толстой Алексей Николаевич Ночь в степи

Алексей Николаевич Толстой. Ночь в степи

1

2

3

4

5

6

Комментарии

Толстой Алексей Николаевич
Ночь в степи

Алексей Николаевич Толстой.
Ночь в степи