Сочиненія графа Л. Н. Толстого. Изданіе девятое. Тринадцать томовъ. Москва, 1893 г. Ц. 23 р. Новое изданіе произведеній гр. Л. Н. Толстого (in 8о -- большого формата) отличается отъ предшествовавшаго тѣмъ, что въ него вошли: Первыя воспоминанія и статьи по поводу голода, всего около 70 стран. Кромѣ того, къ девятому изданію приложены двѣнадцать портретовъ автора, два снимка съ картинъ Рѣпина (гр. Толстой "пашущій" и гр. Толстой "пишущій въ своей комнатѣ"), три вида усадьбы гр. Толстого и его факсимиле съ неизданной рукописи; всѣ восемнадцать снимковъ отчетливо сдѣланы фототипіей. Общаго указателя не имѣется, такъ какъ изданіе не можетъ считаться законченнымъ, и мы надѣемся въ недалекомъ будущемъ увидать четырнадцатый томъ, а затѣмъ и слѣдующіе, въ которые войдутъ имѣющіяся уже, но по нѣкоторымъ обстоятельствамъ неизданныя еще произведенія гр. Л. Н. Толстого и тѣ, которыя уже появляются въ печати и вновь будутъ написаны славнымъ романистомъ, отдающимъ свой чудный даръ теперь публицистикѣ и учительству -- какъ надо "жить по совѣсти", чтобы самимъ быть счастливыми и другимъ приносить добро и пользу. Всѣми признано, и признано давно, что, какъ романистъ, гр. Толстой не имѣетъ себѣ равнаго въ современной русской литературѣ и занимаетъ первое мѣсто въ средѣ нынѣшнихъ писателей всего міра. И мы думаемъ, что увлеченія публицистикой и учительствомъ не помѣшаютъ сильному духомъ и талантомъ писателю создать новые художественные образы, захватывавшіе читателей всего цивилизованнаго міра своею красотой и цѣльностью. Въ томъ, что въ сферѣ внѣ-романической "великій писатель земли Русской", какъ назвалъ его Тургеневъ, поддается увлеченіямъ, сомнѣнія быть не можетъ. Кто-то сказалъ даже, что гр. Толстой и въ своемъ философско-учительномъ писательствѣ остается романистомъ, подчиняется тому громадному дарованію, которымъ созданы Война и миръ, Анна Каренина и мн., друг. Въ этомъ есть значительная доля правды. Ничѣмъ инымъ, какъ способностью романиста увлекаться идеей до воплощенія ея въ образы,-- въ какую бы форму они ни отливались,-- нельзя объяснить той перемѣи іивос. съ которою гр. Толстой то обращается къ женщинамъ съ такими словами: "мужчинѣ данъ законъ труда, женщинѣ -- законъ рожденія дѣтей",-- то въ Послѣсловіи къ Крейцеровой сонатѣ пытается опровергнуть этотъ "законъ". Въ Письмѣ по поводу возраженій на статью "женщинамъ" гр. Толстой говоритъ: "Служеніе человѣчеству само собою раздѣляется на двѣ части: одно -- увеличеніе блага въ существующемъ человѣчествѣ, другое -- продолженіе самого человѣчества". "Идеальная женщина, по мнѣ, будетъ та, которая родитъ, выкормитъ и воспитаетъ наибольшее количество дѣтей, способныхъ работать для людей..." Въ Послѣсловіи мы видимъ проповѣдь совершенно обратнаго: о продолженіи человѣчества заботиться не должно, мужчина и женщина обязаны "стремиться вмѣстѣ къ освобожденію отъ соблазна, очищенію себя и прекращенію грѣха -- замѣной отношеній, препятствующихъ и общему, и частному служенію Богу и людямъ, замѣной плотской любви чистыми отношеніями сестры и брата". По существу, противорѣчіе полное и несогласимое, но оно неудивительно, когда выливается изъ-подъ пера романиста, увлекающагося въ первомъ случаѣ красотою и художественною прелестью матери, во второмъ -- изящными образами супруговъ, живущихъ въ ангельской чистотѣ. Моралистъ ничего не можетъ возразить ни противъ перваго положенія, ни противъ второго, относительно котораго ему остается только сказать: могущій вмѣстить сіе да вмѣститъ. Невозможное въ общемъ, какъ правило жизни, можетъ имѣть мѣсто, какъ исключеніе, и ни то, ни другое не противно понятію о добродѣтели. Такое же противорѣчіе самому себѣ мы видимъ въ проповѣдяхъ гр. Толстого, которыми онъ "людей своего круга" призывалъ къ работѣ, къ полезному труду, и въ послѣднемъ его произведеніи, только что появившемся въ печати подъ заглавіемъ Не-дѣланіе, не вошедшемъ въ Собраніе сочиненій. Въ статьяхъ: Что намъ дѣлать? и О трудѣ и роскоши славный писатель говоритъ: "Дѣло въ людяхъ, въ благѣ ихъ. А благо людей -- въ жизни. А жизнь -- въ работѣ..." "...Для себя я нашелъ, что для моего блага и удовлетворенія моихъ потребностей (тѣлесныхъ и душевныхъ, и совѣсти, и разума) мнѣ нужно излечиться отъ того безумія, въ которомъ я жилъ, вмѣстѣ съ крапивенскимъ сумасшедшимъ,-- сумасшествія, состоящаго въ томъ, что нѣкоторымъ людямъ не полагается работать, и что все это должны управлять другіе люди..." Должно "исполнять тотъ вѣчный, несомнѣнный законъ человѣка -- трудомъ всего существа своего, не стыдясь никакого труда, бороться съ природою, для поддержанія жизни своей и другихъ людей". "Достоинство человѣка, его священный долгъ и обязанность -- употреблять данныя ему руки и ноги на то, для чего они даны..." Далѣе авторъ убѣждаетъ, что праздность, бездѣліе -- "несчастье, безсовѣстность и опасность", въ которыя мы впали. Вся статья, обращенная къ богатымъ, есть проповѣдь труда ради труда, необходимаго для тѣлеснаго и духовнаго здоровья, для личнаго и общественнаго блага, а не по необходимости, о чемъ и разговоръ былъ его призывъ?-- отвѣчаетъ: "То, что одинъ, два человѣка потянутъ, на нихъ глядя, присоединится третій, и такъ будутъ присоединяться лучшіе люди до тѣхъ поръ, пока не двинется дѣло..." Къ немногимъ присоединится большинство и всѣ коймутъ, что стыдно быть празднымъ, стыдно не имѣть мозолей на рукахъ... Такъ говорилъ романистъ, увлекаясь красивыми образами людей, вродѣ Левина, не гнушающихся никакимъ трудомъ,-- увлекаясь и собственнымъ образомъ, какимъ мы видимъ его на картинахъ Рѣпина, то "на пашнѣ" за сохой, то "на отдыхѣ" съ книгой въ рукѣ подъ деревомъ, то "пишущимъ въ своей комнатѣ", между аттрибутами сельской работы, лопатой, косой, пилой и проч. "Трудъ" гр. Толстого -- не настоящая, не серьезная работа, конечно. Такою работой можно только пріобрѣсти мозоли на рукахъ, но нельзя самому прокормиться и тѣмъ паче сдѣлать что-либо "для поддержанія жизни другихъ людей". Тѣмъ не менѣе, труды этого рода весьма полезны для поддержанія собственной жизни богатыхъ людей, изнывающихъ отъ бездѣлья, болѣющихъ отъ праздности и скуки. Что же касается энергическаго призыва къ труду, то такой призывъ въ высокой степени симпатиченъ, такъ какъ имъ указываются способы поддержать бодрость физическую и душевную, возстановить равновѣсіе силъ, безпрерывно нарушаемое ненормальностью жизни людей того общества, къ которому обращены поученія гр. Л. Н. Толстого. Хотя самъ по себѣ подобный трудъ есть не болѣе, какъ полезный моціонъ, все же онъ сближаетъ человѣка съ природой и съ людьми, вынужденными работать ради прокормленія себя и своихъ семействъ. Если изъ проповѣдей гр. Толстого откинуть его ни на чемъ не основанное презрѣніе къ наукѣ и пренебреженіе къ опрятности, то противъ такого ученія и возразить нечего. Чѣмъ большее число праздныхъ людей ему послѣдуетъ, тѣмъ будетъ лучше для нихъ и для ихъ дѣтей, которыя пойдутъ по слѣдамъ родителей. Но вотъ совсѣмъ неожиданно самъ проповѣдникъ труда вдается въ противуположную крайность, увлекшись иными картинами, и въ статьѣ Не-дѣланіе рекомендуетъ уже всѣмъ людямъ "своего круга" и рабочаго класса перестать работать и "одуматься, измѣнить свое пониманіе жизни". Этотъ новый поворотъ въ направленіи ученія гр. Толстого выразился по поводу рѣчи Э. Золя, призывавшаго молодежь къ дѣятельной, трудовой жизни. Вотъ что возражаетъ знаменитый русскій романистъ талантливому французскому романисту: "Меня всегда уже давно поражало то удивительное, утвердившееся особенно въ Западной Европѣ, мнѣніе, что трудъ есть что-то вродѣ добродѣтели, и еще гораздо прежде, чѣмъ прочесть это мнѣніе, ясно выраженное въ рѣчи Золя, я уже не разъ удивлялся на это странное значеніе, приписываемое труду. Вѣдь, только муравей въ баснѣ, какъ существо, лишенное разума и стремленія къ добру, могъ думать, что трудъ есть добродѣтель, и могъ гордиться имъ..." "Но если даже трудолюбіе не есть явный порокъ, то ни въ какомъ случаѣ оно не можетъ быть добродѣтелью. Трудъ такъ же мало можетъ быть добродѣтелью, какъ питаніе. Трудъ есть потребность, лишеніе которой составляетъ страданіе, но никакъ не добродѣтель. Возведеніе труда въ достоинство есть такое же уродство, какимъ бы было возведеніе питанія человѣка въ достоинство и добродѣтель. Значеніе, приписываемое труду въ нашемъ обществѣ, могло возникнуть только какъ реакція праздности, возведенной въ признакъ благородства... Трудъ, упражненіе своихъ органовъ, для человѣка есть всегда необходимость, какъ о томъ одинаково свидѣтельствуютъ телята, скачущіе вокругъ кола, къ которому они привязаны, и люди богатыхъ классовъ, мученики гимнастики, всякаго рода игръ... Трудъ не только не есть добродѣтель, но въ нашемъ ложно организованномъ обществѣ есть большею частью нравственно анестезирующее средство, вродѣ куренія или вина, для скрыванія отъ себя неправильности и порочности своей жизни". "Страданія людей, вытекающія изъ ложнаго пониманія жизни, такъ назрѣли, благо, даваемое истиннымъ пониманіемъ жизни, такъ стало всѣмъ ясно и очевидно, что для того, чтобы люди измѣнили свою жизнь сообразно своему сознанію, имъ не нужно въ наше время уже ничего предпринимать, ничего дѣлать, а нужно только остановиться, перестать дѣлать то, что они дѣлаютъ, сосредоточиться и подумать". И вотъ заключеніемъ которому приходитъ проповѣдникъ, еще такъ недавно и такъ энергично призывавшій насъ къ труду: "Только бы люди одну сотую той энергіи, которую они прилагаютъ теперь къ совершенію различныхъ, ничѣмъ не оправданныхъ и потому затемняющихъ ихъ сознаніе дѣлъ, употребили на уясненіе этого самаго сознанія и на исполненіе того, чего оно требуетъ отъ нихъ, и гораздо скорѣе и проще, чѣмъ мы можемъ себѣ представить это, установилось бы то Царство Божіе, котораго Онъ требуетъ отъ людей, и люди нашли бы то благо, которое обѣщано Имъ. Ищете Царства Божія и правды Его, а остальное приложится вамъ". Статья Не-дѣланіе помѣчена 9 августа 1893 года, и въ ней гр. Толстой говоритъ, будто его "уже давно поражало то удивительное мнѣніе, что трудъ есть что-то вродѣ добродѣтели"... Такъ кажется нашему романисту, тогда какъ въ дѣйствительности онъ очень недавно, въ 1889 г., въ статьѣ Ручной трудъ и умственная дѣятельность, превозносилъ "ручной трудъ", говорилъ, что "ручной трудъ есть долгъ и счастіе для всѣхъ"... что "самое простое и короткое правило нравственности состоитъ въ томъ", чтобы работать для себя и для другихъ, "тотъ же, кто отдѣлывается отъ общечеловѣческой нравственной обязанности и, подъ предлогомъ влеченія къ наукѣ и искусству, устраиваетъ себѣ жизнь дармоѣда,-- такой человѣкъ произведетъ только ложную науку и ложное искусство". Еще менѣе давно, въ 1890 г., Рѣпинымъ написанъ портретъ гр. Толстого въ трудовой обстановкѣ, занятаго писаніемъ, что ясно указываетъ на соединеніе ручнаго труда съ умственною работой. И, наконецъ, всего годъ назадъ гр. Л. И. Толстой много поработалъ лично въ борьбѣ съ народнымъ бѣдствіемъ. Да и теперь даже, призывая всѣхъ къ "не-дѣланію", самъ гр. Толстой, все-таки, "дѣлаетъ",-- пишетъ возраженіе на статью Э. Золя и восхваляетъ Ал. Дюма-сына. Отъ всей души желаемъ, чтобы "дѣланіе" знаменитаго писателя продолжалось еще многіе годы, и увѣрены, что увлеченіе его "не-дѣланіемъ" исчезнетъ еще быстрѣе, чѣмъ оно пришло, надѣемся, что въ будущемъ четырнадцатомъ томѣ его сочиненій, вслѣдъ за статьею Не-дѣланіе, мы найдемъ вновь бодрый протестъ противъ тунеядства и дармоѣдства и мощный призывъ къ дружной работѣ физической и умственной на благо себѣ и человѣчеству.