Тимковский Николай Иванович
Чебурыкин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Николай Тимковский

Чебурыкин

   Сижу я на бульваре и вижу: идет по боковой аллее человек с костылем под мышкой, одетый до крайности ветхо; поравнялся со скамейкой, на которой я сидел, и снял рваную шапку...
   -- Милостивый государь, позвольте нескромный вопрос...
   -- Что такое?
   -- Можно присесть подле вас на скамейку?
   -- Отчего же? Садитесь.
   -- Кажись, на пятой скамейке сижу...
   Пока он, кряхтя, усаживался, я рассмотрел его худое, длинное лицо с высоким лбом и жиденькой бородкой, похожей на мочалку. Лицо это показалось мне знакомым, но я не мог припомнить, где видел его.
   -- Вот, на каком коне езжу! -- произнес мой сосед, указывая на костыль.
   Он повернул ко мне лицо. И передо мной блеснули знакомые глаза. Блеск этих глаз сразу напомнил мне прошлое. Лет пятнадцать тому назад я был знаком с сапожником Чебурыкиным: заказывал у него сапоги и давал ему книжки для чтения. Чебурыкин был тогда совсем молодым мужчиной, здоровым и сильным, но вечно чем-то раздраженным, резким на язык и дерзким на руку. Всегда он был чем-то озабочен, чем-то недоволен, всегда думал какую-то тревожную думу. Работал он скоро, хорошо, прочно, но делал все с каким-то озлоблением и, когда ударял молотком по сапогу, казалось, будто он бьет кого-то. Чебурыкин любил больше всего читать про путешествия, или как он говорил, "путешествующие" книги, но о прочитанном отзывался резко и неодобрительно: "врут все!" Однако, каждый раз хватался за новую книжку с жадностью и тотчас же торопливо перелистывал ее... С ним случалось так: стиснет зубы, работает и молчит; молчит день, два, три, -- потом вдруг швырнет молоток в угол, побежит в трактир - и тогда уже пьет до бесчувствия. Мы были знакомы с ним года три; затем я переехал на другой конец Москвы и потерял его из виду... Неужели это Чебурыкин сейчас сидит со мной? Да ведь это совсем старик: сгорбленный, весь как будто высохший, с длинной, морщинистой, искривленной шеей... Глазам не веришь!
   -- Послушайте... да вы не Чебурыкин ли? -- спросил я.
   Сосед мой встрепенулся и устремил на меня пытливый, блестящий взгляд, по которому я опять узнал его: глаза его сохраняли еще свою прежнюю жизнь. Я назвал свою фамилию и напомнил о себе.
   -- Как же, как же, помню! -- воскликнул он и от радости завозился на скамейке.
   Ему, видимо, было особенно приятно то, что его еще можно узнать по лицу.
   -- Батюшки, да как это вы меня узнали-то? -- изумился он. - Ведь во мне ни образа, ни подобия не осталось. Дивны дела твои, Господи!
   -- Отчего же это так подвело вас? Хвораете? Нога, что ли не действует?
   -- Пострадах и слякохся до конца... Укоротил меня господь!
   -- Как укоротил?
   -- А так... Больно я уж раскуражился не в меру и суда над собой не чаял. Пойду в трактир, -- так и там мне простору мало!.. На домашность свою, -- жене дать или в деревню отцу послать - так, бывало, рублевки жалко, а на трактир пять целковых нипочем! Только и думал: как бы мне досыта напиться... а между прочим доозорничался до того, что жену зарезал...
   -- Как зарезали?
   -- А так... Чуточку не дорезал. В больнице доктора говорили, что коли бы еще на одну дюйму, быть бы ей покойницей.
   -- Да как же это так вышло-то?
   -- Сам-то я не помню: вроде как в затмении был. Жена потом рассказывала: "Приходит, гыть, (это я-то): -- солянки хочу! - Я это, гыть, нарубила свинины, сделала солянку. Съел он (значит, я-то!), а у него, гыть, червь-то уж объявился... Он и говорит: "Еще солянки хочу!" (И куда это в меня лезло?). Я, гыть, режу, режу свинину-то: все жир, а любовины нет. Режь, говорю, сам! Он, гыть, это схватил топор (это я-то!), давай свинину в мелкие куски рубить. Я, гыть, вижу: дело неладно, -- надела шубу, стою, жду, что дальше будет. Вижу, гыть: берет он нож. Я, гыть, думаю, он свинину резать, -- он, гыть, как саданет меня в левый бок!.. Я, гыть, слышу, у меня полон валенок крови... напротив -- больница; побежала она туда, говорит: "Зарезал"... потом-то в окружном суде она показала, что это я от беспамятства, -- ну, за это присудили ей жить со мной... От земного-то суда я ушел, а от небесного-то не уйдешь, -- вот и укоротил меня господь: отнял руку и ногу. Смирихся и изнемогох в быстроте стремления своего! Лежал я пластом, никуда неподвижный, и уныл во мне дух мой, во мне смеется сердце мое!
   -- Ну, все-таки, значит, теперь вы поправились немножко?.. Лечитесь?
   Чебурыкин снял шапку и истово перекрестился:
   -- Дай бог здоровья доктору Проскурину: как теперь он помрет - так и мне карачун!
   -- Почему же?
   -- А потому!.. Лектричество помогает: сам чувствую; и никто так его не умеет пущать, как этот доктор. Допрежь он меня на маленькой лектризовал, а теперь на большую перевел; ну, и примечаю, что - лучше, потому маленькая только от одной боли помогает, -- ну, а большая она кажную боль убить может, потому она тебя всего пронжает, во все жилки... Ну, опять нюхаю... и опять-таки примечаю: от головы это пользительно.
   -- Что нюхаете?
   -- Лектричество. Сам верчу колесо. И сам нюхаю. Очень этот воздух лектрический пользителен мне оказывается: так примечаю, -- и нос у меня, и голова после него чище... Ну, а чтобы, как сказать, совсем вылечиться, так это все от бога, потому я - великий грешник, а господь грешников завсегда на примете имеет; только что долготерпелив и многомилостив создатель: долго терпит, все молчит, -- ну, а скажет свое слово, слово-то великое, и сбудется реченное... д-да!
   Чебурыкин оживился, глаза его ярче заблестели; он пододвинулся ко мне и заговорил тоном глубокого убеждения:
   -- Я теперь вам, позвольте, на земное переведу. К примеру, живет прислуга: и то нехорошо, и это плохо делает... Вы все видите, все терпите, -- ну, а как опустилась она на всякие безобразия, то вы идете, к примеру, к мировому: "Рассудите, мол, господин мировой судья!" Ну, и кладет он свою резолюцию: там в острог, либо еще что... Теперь позвольте, я это самое вам на небесное опять переведу. К каждому теперь из нас приставлен ангел-хранитель или нет? Так я говорю? Надо над нами кому блюсти аль нет?.. Известно: слуга господень, -- он волю божию, а не нашу должен блюсти; ну, а, как сказать, -- каков господин, таков и слуга: у бога терпенья много, -- ну, и у него тоже; он, может, много слез прольет, наши-то грехи видя, -- ну, все терпит... А уж как невмочь придется, он хошь и плачет, а идет к богу жалиться: "Так и так, мол, Господи, -- сил моих нету! Гибнет раб твой!" Ну, господь и кладет резолюцию: налагает на тебя цепи, -- болезнь, значит, -- садит тебя в острог, потому больному своя комната да кровать - тот же острог, и нету ему дальше ходу. А цепи-то господни, ох, тяжелы! С нашими-то цепями могишь ты все-таки рукой аль ногой двинуть, -- ну, а с теми, брат, не двинешь: как прикованный!.. И станет потом тебе Господь, по молитвам твоим, те цепи ослаблять... Ну, а не скоро! Вот я теперь восьмой год молюсь, восьмой год лечусь, -- ну, вот стала маленько рука и нога двигаться... и чесаться стала, а то прямо сказать: и при мне они, а богом отняты! Так и не чувствуешь: коли, режь - нипочем не почувствуешь! Кто такое чудо сотворить может, -- скажите? Рука и нога - живые, перемены в них - никакой, и к тебе же они, к живому присоединены, ты жив, а они мертвы! Истинно сказать: воля господня неисповедима!.. Ну, и молиться надо умеючи - а-ах, умеючи! Я тоже спервоначалу-то молился, как захворал, да ведь та молитва-то мимо бога шла: так только года потерял, потому не так молился. Мне уж потом один старик сказал: "ты, говорит, как молишься-то? Чай, "дай, мол, господи, мне здоровья: больно мне, мол, здоровом-то весело было жить, а теперь, мол, скучно"... Ты, гыть, к примеру сказать, этак слов не выговариваешь, а на уме их только держишь, -- он, батюшка, все видит. Он знает, что ты хочешь тело свое оздоровить и этим самым телом душу погубить; потому уж душа-то у тебя в загоне, значит, будет, когда тело-то над ей силу возьмет; а тебе то и любо! Известно: ты ему удовольствие, а оно тебе - два! - так и идет круговая... А для души удовольствие сделай - это значит: от себя удовольствие отними... Так-то!.. А ты, гыть, вот как молись: "Господи, мол, душу мне вызволи, ее оздорови, а через нее и тело воскреси; воскреси ты тело для души, ей на послугу, а токмо что все для тела: хошь и душа пропадай, лишь бы оно-то мне осталось на послугу!.. Так, гыть, в теле увязнешь!" Вот и стал я молиться, что, мол "господи, ежели ты мне, к примеру, дашь теперь здоровье, не для своего удовольствия я ту силу и здоровье тратить буду, а тебе на труды да на молитву их отдам"... Ну, и легче стало. И стал я мало-маленько ногу волочить - и сейчас же пошел к угодникам: где ползком, где волоком, а везде побывал. И книги стал читать... и сколько я жисти в их обрел, прямо сказать, жисть истинную, а не такую, как мы по грехам своим любим. Ну, и страшно только!
   -- Страшно?
   -- Стал читать и понимать свои грехи. Прежде: грешил - и нет ничего, а теперь, как подумал, - так кажный мой шаг греховный был, и за кажный и должен отстрадать, как ежели господь попустит; потому, я примечаю, он еще меня любит, значит, - коли на этом свете послал мучение; значит, я - еще жив человек и могу хошь половину-то замолить да заслужить, а может и во всем еще оправдаться допустить; а кабы так-то прямо попустил умереть, так ведь там уже некогда заслуживать грехи; там прямо ответ держи: ну, каково бы это было со всеми-то грехами там распутываться? И подумать, так ужасти берут!.. Вот прежде я жену обижал... Обижу - и нет ничего!.. А она навсегда добрая была... Так она у меня... худенькая, востроносенькая, а добрая, богобоязненная женщина... Ну вот, бывало, сам виноват, сам наругаюсь, - словохульный я был, а она все молчит; а ведь мне, бывало ни к чему, что, мол, спросить себя, к примеру: "Ты, мол, почему ее обижать можешь, а она тебя - нет? И почему, мол, это она молчит, все переносит от тебя, а тебе, ослиная башка, это и ни к чему и не в заслугу ей, а так будто оно и надо?" Гонору сколько этого самого во мне было перед ею!.. А вот стал читать-то - и стал понимать: дескать "блаженны кротции духом, ибо их есть царство небесное"... и стал понимать, что я-то тут над ней величаюсь, потому велик-то я тут на земле перед ей, а она - больше меня. Потому велика она, может, на небе за свою кротость... Вот и теперь - ну, не дурак я? Ведь прямо сказать: у меня вроде как паралич на помешательство был, и стал я глуп и слаб и ничего в себе даже сообразить не мог; тут бы ей и покуражиться надо мною, а ведь она уж видит, что я и впрямь дурак, а никогда не назовет дураком, потому - кроткая! Не отвергла окаянного грешника: чует сердцем, что чем больше грешен человек, тем паче нужна ему любовь человеческая... Вот к примеру, и теперь: приду домой, а уж знаю, - если пять картошек купила, то себе взяла две, а мне три в столе оставила... А уж сама-то какой крест несет - и, и!.. На фабрике она, - так утром-то в пять часов встанет, зальется слезами да и пойдет... Потому она сама вся больная: катар желудка в ей находят, и женская боль у нее страшная, и ревматизма, и нервная боль - все в ей есть, а все за семь с полтиной день цельный на фабрике лямку-то тянет, а дома-то муж дурак да обидчик, страсть обижал ее допрежь, сундук у нее весь пропил!.. Опять же печка у нас жарит - не приведи бог! - голова болит шибко... И опять же все сухомятка, восьмой год сухомятка... Беда, как мучится человек!
   -- Теперь жалеете жену-то? - спросил я.
   Глаза Чебурыкина заблестели.
   -- Скорблю и радуюсь, и казнюсь, глядучи на нее, - произнес он с пафосом. - Скорблю, - потому жалко мне ее безмерно; радуюсь, -- ибо "блаженны плачущие!" - и много ей уготовано на небе; а казнюсь, - потому вижу, как она убивается на работе, и не имею сил умалить ее бремя...
   -- Да, трудно вам жить, Чебурыкин.
   -- Трудно, - ах, как трудно!.. Но ежели, к примеру, сказали бы мне (голос его опять зазвучал торжественно): "Чебурыкин, хочешь ты быть на прежнем положении и достаток иметь?" - ни в жисть не захотелось бы, потому был я тогда ходящий во тьме, а теперь увидал свет велий. И жена не захотела бы: тогда я измывался над ей, а теперь я к ней всей душой припадаю, и чует она это мое предрасположение... Истинно скажу: не знает человек, куда повернет его господня!..
  

----------------------------------------------------

   Источник текста: Николай Тимковский. "Повести и рассказы". Книга II, 1901 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru