Тимирязев Климент Аркадьевич
Исторический метод в биологии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    IV. Объяснение современного строя органического мира и его исторического прошлого существующими причинами.

   

Историческій методъ въ біологіи *).

*) Русская Мысль, кн. VI.

IV. Объясненіе современнаго строя органическаго міра и его историческаго прошлаго существующими причинами.

   Мы опредѣлили сущность той задачи, которую призвана разрѣшить историческая біологія, и видѣли, какъ устраняется главное препятствіе, долго мѣшавшее допустить самое существованіе этого историческаго процесса. Искомый процессъ развитія органическаго міра долженъ объяснить, съ одной стороны, общій фактъ очевиднаго сходства, единства всего живого и жившаго на нашей планетѣ, а съ другой стороны -- онъ долженъ объяснить не менѣе общую черту современнаго органическаго строя, заключающуюся въ томъ, что видовыя группы установлены, въ большинствѣ случаевъ, не произвольно, не путемъ отвлеченія, а фактически ограничены, разрознены, не сливаются въ одно непрерывное цѣлое. Этотъ процессъ образованія органическихъ формъ, какъ мы указали во второй лекціи, долженъ сверхъ того быть процессомъ историческаго прогресса, т.-е. процессомъ восхожденія отъ формъ менѣе совершенныхъ къ формамъ болѣе совершеннымъ. И, наконецъ, слѣдуя лозунгу, данному Ляйелемъ и отъ котораго естествоиспытатель впредь уже не можетъ отступать,-- искомый процессъ долженъ, въ качествѣ объясненія прошлаго, опираться только на existing causes, на причины, существующія и дѣйствующія въ настоящій, единственно доступный нашему наблюденію, моментъ.
   Всѣмъ этимъ сложнымъ и разнороднымъ требованіямъ, выдвинутымъ наукой по мѣрѣ назрѣванія вопроса, въ первый разъ и въ совершенствѣ, удовлетворяло ученіе, которое перейдетъ въ потомство связаннымъ съ именемъ его автора -- дарвинизма.
   Гдѣ и какъ найти эти причины, дѣйствовавшія и продолжающія дѣйствовать при образованіи органическихъ формъ? Всякое геніальное открытіе въ области объясненія природы сводится обыкновенно къ смѣлой аналогіи между двумя рядами явленій, сходство которыхъ ускользаетъ отъ менѣе проницательныхъ умовъ. Въ какихъ же явленіяхъ сталъ искать Дарвинъ аналогіи для объясненія процесса образованія органическихъ формъ? Въ процессѣ ихъ измѣненія подъ вліяніемъ сознательной воли человѣка. Это сопоставленіе было до того смѣло, что для многихъ долгое время представлялось непонятнымъ, а противники ученія еще долѣе пользовались этою непонятливостью своихъ читателей, стараясь выставить этотъ смѣлый скачокъ мысли, какъ очевидный абсурдъ. Но каждый разъ, какъ вдумываешься въ эту основную мысль всего ученія, невольно изумляешься ея смѣлости и, въ тоже время, простотѣ -- этимъ двумъ несомнѣннымъ признакамъ геніальности. Между паденіемъ тѣла на земной поверхности и движеніемъ планеты по ея орбитѣ различіе, конечно, не было такъ глубоко, какъ различіе между процессомъ, руководимымъ разумною волей человѣка, и процессомъ, являющимся роковымъ результатомъ физическихъ факторовъ, опредѣляющихъ существованіе органическаго міра. А съ другой стороны, гдѣ же было искать ключа къ объясненію, какъ не въ тѣхъ единственныхъ примѣрахъ превращенія органическихъ формъ, которыя намъ достовѣрно извѣстны? Необходимо было прежде узнать, какъ дѣйствовалъ человѣкъ въ такихъ случаяхъ, въ которыхъ онъ являлся, такъ сказать, творцомъ новыхъ формъ, а затѣмъ искать аналогію для творчества природы.
   Перебирая всѣ средства, которыми человѣкъ оказываетъ свое вліяніе на органическія формы, мы можемъ подвести ихъ подъ три общія категоріи. Эти категоріи: 1) непосредственное воздѣйствіе чрезъ вліяніе внѣшнихъ факторовъ, 2) скрещиваніе и 3) отборъ. Изъ этихъ трехъ путей только первые два исключительно обращали на себя вниманіе мыслителей и ученыхъ, пытавшихся найти естественное объясненіе для происхожденія органическихъ формъ въ природномъ состояніи. Это казалось тѣмъ болѣе очевиднымъ, что только эти процессы совершаются одинаково, какъ при участіи, такъ и безъ участія человѣка. Но именно они и не давали искомаго объясненія, не разъясняли самой загадочной стороны явленія, поражающей всякаго, даже поверхностнаго наблюдателя природы,-- ея цѣлесообразности, сквозящей въ цѣломъ и въ частностяхъ организаціи каждаго живаго существа. Третій путь, въ которомъ главнымъ факторомъ является сознательная дѣятельность человѣка, былъ упущенъ изъ виду всѣми предшествовавшими учеными, отчасти, вѣроятно, потому, что для него, казалось, не было соотвѣтственнаго фактора въ природѣ, а еще болѣе, конечно, потому, что эти ученые не знали о его преобладающемъ значеніи, о его всемогуществѣ, такъ какъ не были достаточно знакомы съ техническою стороной дѣятельности скотоводовъ и садоводовъ. Только тщательное, научно-критическое отношеніе къ этой дѣятельности могло побудить Дарвина выдвинуть на первый планъ именно этотъ третій путь воздѣйствія человѣка на организмъ, а затѣмъ попытаться найти его аналогію въ природѣ.
   Подводя итоги результатамъ, достигнутымъ человѣкомъ въ направленіи улучшенія искусственныхъ породъ животныхъ и растеній, Дарвинъ призналъ за отборомъ самую выдающуюся роль на основаніи слѣдующихъ соображеній. Путемъ непосредственнаго воздѣйствія внѣшними факторами и путемъ скрещиванія, человѣкъ, конечно, можетъ вызывать измѣненія формы, но эти измѣненія не глубоки, ограничены, не прочны, мало подчиняются его волѣ, въ смыслѣ предвидѣнія получаемаго результата, и въ дѣйствительности не играли такой роли въ образованіи извѣстныхъ породъ, какая принадлежитъ отбору. Только путемъ отбора человѣкъ подвигался въ опредѣленномъ, желаемомъ направленіи, причемъ измѣненія развивались постепенно, а не случайными рѣзкими скачками,-- словомъ, только путемъ отбора получались произведенія, отмѣченныя ясными слѣдами идеи и требованій человѣка, носящія тотъ отпечатокъ цѣлесообразности, который, въ иномъ только направленіи, поражаетъ насъ и въ произведеніяхъ природы.
   Въ чемъ заключается этотъ пріемъ отбора, достаточно извѣстно, чтобы нужно было прибѣгать къ подробному его описанію. Самыя лучшія свѣдѣнія о немъ мы находимъ у практиковъ, обладавшихъ необходимыми научными свѣдѣніями, для того, чтобъ освятить свои эмпирическіе пріемы здравыми теоретическими понятіями {Таковы, наприм., интересныя свѣдѣнія, которыя сообщаетъ Анри Вильморенъ о дѣятельности, въ этомъ направленіи, своего отца и своей собственной (см. Наслѣдственность у растеній. Вильморена, переводъ съ французскаго. Москва, 1894 г., изд. Маракуева и Прянишникова).}. Несложный по существу, но требующій наблюдательности, доведенной до виртуозности, пріемъ этотъ заключается, какъ извѣстно, въ томъ, что каждое измѣненіе организма, возникающее въ желаемомъ направленіи, тщательно сохраняется, путемъ изолированія обладающихъ имъ существъ, вслѣдствіе чего эта особенность сохраняется, а черезъ повтореніе того же пріема въ каждомъ послѣдующемъ поколѣніи, въ силу наслѣдственности, накопляется, разростается и закрѣпляется. Человѣкъ какъ бы лѣпитъ, черта за чертой, желаемую форму, но не самъ, а лишь пользуется присущею ей, такъ сказать, самопроизвольною пластичностью. Природа доставляетъ ему богатый готовый матеріалъ; человѣкъ только беретъ изъ этого готоваго матеріала то, что соотвѣтствуетъ его цѣлямъ, устраняя то, что имъ не соотвѣтствуетъ, и такимъ только косвеннымъ, посредственнымъ путемъ налагаетъ на организмъ печать своей мысли, своей воли. Слѣдовательно, результатъ достигается не сразу, а въ два пріема, двумя совершенно независимыми процессами. Того же будетъ искать Дарвинъ и въ природѣ, и въ этомъ коренное отличіе его теоріи отъ гипотезы Ламарка, искавшаго въ природѣ простого процесса, непосредственнымъ результатомъ котораго являлась бы цѣлесообразная организація, и полагавшаго, что нашелъ его въ волевыхъ движеніяхъ организмовъ {Конечно, животныхъ; впрочемъ, въ послѣднее время неовиталисты, повидимому, не прочь распространить это объясненіе Ламарка и на растенія (см. Современныя задачи біологіи А. С. Фаминцына. Вѣстн. Евр. 1894 г., май).}.
   Но что же аналогическое сложному процессу отбора можетъ представить намъ природа? Первая половина процесса -- доставленіе матеріала -- и въ процессѣ отбора принадлежитъ природѣ, осуществляется безъ участія человѣка; значитъ, въ первой своей стадіи оба процесса тождественны. Весь вопросъ въ томъ: что поставимъ мы на мѣсто совершенствующаго этотъ матеріалъ воздѣйствія человѣка? Что будетъ налагать на этотъ, и здѣсь, и тамъ, безразличный матеріалъ -- печать цѣлесообразности?
   Эту связь, этотъ переходъ между процессомъ, руководимымъ сознательною волей человѣка, и процессомъ, являющимся результатомъ дѣйствія слѣпыхъ факторовъ природы, Дарвинъ устанавливаетъ при помощи слѣдующихъ трехъ соображеній. Во-первыхъ, онъ указываетъ на то, что процессъ отбора, задолго до его примѣненія въ его современной сознательной формѣ, человѣкъ осуществлялъ совершенно безотчетно и, слѣдовательно, по отношенію къ получившемуся результату являлся такимъ же безсознательнымъ дѣятелемъ, какъ и другіе факторы природы. Но, допустивъ въ дѣятельности человѣка рядомъ съ сознательнымъ и безсознательной отборъ, мы тѣмъ вынуждены допустить возможность такого же безсознательнаго отбора, въ еще болѣе широкихъ размѣрахъ, и въ безсознательной природѣ. Во-вторыхъ, отмѣтимъ, что результаты, осуществляемые искусственнымъ отборомъ, носятъ отпечатокъ полезности лишь съ точки зрѣнія человѣка, результаты же аналогическаго естественнаго процесса носятъ отпечатокъ исключительной полезности для обладающаго данною особенностью организма. Наконецъ, въ-третьихъ, обратимъ вниманіе на то, что, въ самой своей широкой формѣ, процессъ отбора сводится не столько на выдѣленіе и охраненіе недѣлимыхъ, обладающихъ избранною особенностью, сколько на истребленіе недѣлимыхъ, ею не обладающихъ. Подставивъ всѣ эти три условія въ общее понятіе объ отборѣ, мы получаемъ представленіе о процессѣ, который можетъ вполнѣ соотвѣтствовать ему въ природѣ. Это будетъ процессъ, въ которомъ роковымъ, механическимъ образомъ всѣ организмы, не обладающіе полезными для нихъ самихъ особенностями или обладающіе ими въ меньшей степени, чѣмъ другіе, будутъ обречены на истребленіе. Такой процессъ, по своимъ результатамъ, долженъ быть признанъ вполнѣ аналогичнымъ отбору.
   Такимъ образомъ, процессъ устраненія всего несовершеннаго, притомъ, автоматически, т.-е. въ силу самаго этого несовершенства, -- вотъ тотъ историческій процессъ, тотъ основной механизмъ, который можетъ намъ объяснить, почему наблюдаемый нами органическій міръ поражаетъ насъ тою основною чертой, которую мы обозначаемъ терминомъ цѣлесообразности, гармоніи. Весьма любопытно, что мысль о достиженіи гармоніи этимъ, такъ сказать, отрицательнымъ путемъ,-- путемъ устраненія всего дисгармоничнаго,-- высказалъ въ первый разъ, въ строго-опредѣленной формѣ, мыслитель, въ свое время ставшій въ ряды противниковъ ученія объ эволюціи органическаго міра -- Огюстъ Контъ. Въ первой лекціи мы видѣли, что, взвѣсивъ аргументы обѣихъ сторонъ (т.-е. Ламарка и Кювье), Контъ рѣшительно принялъ сторону послѣдняго и не отвелъ въ своей системѣ мѣста для исторической біологіи. Но, въ то же время, я указалъ, что въ обсужденіи этого вопроса онъ высказалъ почти пророческую прозорливость, намѣтивъ, какое направленіе должна принять научная мысль въ этомъ вопросѣ и что служитъ главнымъ препятствіемъ для принятія воззрѣній Ламарка. Послѣдователи великаго мыслителя, болѣе заботившіеся о согласіи съ буквой, чѣмъ съ духомъ позитивной философіи, продолжали придерживаться точки зрѣнія, принятой въ Philosophie positive, не принимая во вниманіе, что воззрѣнія ея творца должны были измѣниться съ измѣненіемъ фактическаго содержанія современной біологіи. Такъ, мы видѣли, что, наприм., Литтре считалъ даже необходимымъ самый вопросъ о цѣлесообразности организмовъ исключить изъ числа подлежащихъ научному изслѣдованію, полагая видѣть въ ней не поддающееся анализу первичное свойство организмовъ. А, между тѣмъ, въ дѣйствительности Контъ, отдавая полную справедливость блестящимъ идеямъ Ламарка и признавая, что, обративъ вниманіе на измѣнчивость организмовъ, Ламаркъ возбудилъ одинъ изъ важнѣйшихъ вопросовъ біологической философіи (un des plus beaux sujets que l'état present de cette philosophie puisse offrir à l'activité de toutes les hautes intelligences), какъ бы нехотя соглашается съ его противникомъ, Кювье, склоняясь только передъ препятствіемъ, которое ему казалось фактически неустранимымъ. Это препятствіе для принятія идей Ламарка заключается въ той "discontinuité de la serie biologique", на которой мы такъ подробно остановились въ концѣ предшествовавшей лекціи. По мнѣнію Конта, рѣшающимъ обстоятельствомъ въ спорѣ между Ламаркомъ и Кювье является соображеніе, что съ точки зрѣнія перваго организмы должны представлять непрерывный рядъ, и понятіе о видѣ становится фактически неуловимымъ отвлеченіемъ, съ точки же зрѣнія Кювье "cette serie sera toujours composé de termes nettement distincts, séparés par des intervalles infranchissabes". Именно эту послѣднюю картину и представляетъ намъ природа. Такимъ образомъ, Контъ вполнѣ справедливо указываетъ на то, что всякая теорія историческаго происхожденія организмовъ должна, прежде всего, объяснить происхожденіе этой коренной черты современнаго строя органическаго міра, чего именно не въ силахъ была сдѣлать теорія Ламарка. Отсюда становится очевиднымъ, какое положеніе занялъ бы Контъ по отношенію въ теоріи Дарвина, вполнѣ устраняющей это главное и, въ сущности, единственное обстоятельство, препятствовавшее творцу положительной философіи принять эволюціонныя идеи Ламарка.
   Касаясь, далѣе, высказываемыхъ нѣкоторыми учеными предположеній, что въ предшествовавшія біологическія эпохи условія могли быть иныя, Контъ возстаетъ противъ этого аргумента и рѣшительно высказываетъ мысль, что всякая законная гипотеза имѣетъ право допускать въ прошломъ только существованіе тѣхъ же причинъ, которыя дѣйствуютъ въ настоящемъ, и, такимъ образомъ, какъ бы предвосхищаетъ основную мысль, которая вскорѣ должна была восторжествовать въ области геологіи, благодаря Ляйелю.
   Но наибольшую проницательность обнаруживаетъ Контъ, конечно, въ своей попыткѣ объяснить основную черту органическаго міра, прежде всего останавливающую на себѣ вниманіе мыслителя и не объясненную ни Кювье, ни Ламаркомъ,-- то, что онъ удачно называетъ біологическою гармоніей. Вотъ это замѣчательное мѣсто, на которое я указывалъ уже тридцать лѣтъ тому назадъ, поставивъ его эпиграфомъ къ своему Краткому очерку теоріи Дарвина {Нагляднымъ доказательствомъ, какъ мало цѣнятъ сами позитивисты эту мысль Конта, служитъ тотъ фактъ, что Жюль Ригъ, давшій въ своемъ сокращенномъ изложеніи такой, въ общемъ, умѣлый и полный анализъ Philosophie positive, совершенно пропустилъ это мѣсто.}: "Несомнѣнно, всякій опредѣленный организмъ находится въ необходимомъ соотношеніи съ опредѣленною системой внѣшнихъ условій. Но изъ этого не слѣдуетъ, чтобы первая изъ этихъ соотносительныхъ силъ была вызвана второй, какъ не слѣдуетъ и того, что она могла ее вызвать; все дѣло сводится только ко взаимному равновѣсію между двумя разнородными и независимыми факторами. Если представить себѣ, что всевозможные организмы были помѣщены на достаточно продолжительное время во всевозможныя среды, то большая часть этихъ организмовъ по необходимости должна была исчезнуть, оставивъ мѣсто только тѣмъ, которые удовлетворили бы основнымъ законамъ этого равновѣсія; путемъ такого-то ряда исключеній (éliminations) мало-по-малу установилась на нашей планетѣ біологическая гармонія, продолжающая и теперь, на нашихъ глазахъ, измѣняться тѣмъ же путемъ" {Cours de philosophie positive, t. III, p. 399.}.
   Въ этихъ замѣчательныхъ строкахъ полнѣе, чѣмъ въ какомъ-либо изъ смутныхъ намековъ, встрѣчающихся у такъ называемыхъ предшественниковъ Дарвина, намѣчены основныя черты его ученія. Біологическая гармонія является для Конта не результатомъ одного какого-нибудь естественнаго фактора (какъ у Ламарка), а результатомъ взаимодѣйствія двухъ совершенно независимыхъ факторовъ -- организаціи и среды. Ни тотъ, ни другой факторъ, взятый въ отдѣльности, не объясняетъ намъ этой гармоніи,-- она является лишь результатомъ богатаго матеріала, доставляемаго первымъ, и строгой браковки, осуществляемой вторымъ. Въ то же время, эта гармонія представляетъ намъ ничто иное, какъ прилаживаніе организма къ его средѣ: это гармонія, выражаемая однимъ словомъ -- приспособленіе. Въ этихъ двухъ чертахъ -- основное свойство идеи Конта и теоріи Дарвина. Ихъ коренное различіе заключается, во-первыхъ, въ томъ, что объясненіе Конта начинается съ момента, когда органическія формы (по его мнѣнію, какъ мы видѣли, неподвижныя) уже даны; между тѣмъ, Дарвинъ въ свое объясненіе, въ свой историческій процессъ, включаетъ и самое образованіе формы. Для Конта этотъ процессъ клонится къ водворенію предѣльнаго, наиболѣе устойчиваго равновѣсія между средой и заранѣе даннымъ ограниченнымъ числомъ формъ. По Дарвину, самыя формы пластичны и равновѣсіе подвижное, безпредѣльно мѣняющееся, такъ какъ самыя формы, измѣняясь и усложняясь, осуществляютъ все болѣе сложныя и болѣе тонко обезпеченныя состоянія равновѣсія. Второе коренное различіе заключается въ томъ, что процессъ элиминаціи Конта является только логическою возможностью; вполнѣ понятенъ и очевиденъ онъ только по отношенію къ формамъ уродливымъ, явно не соотвѣтствующимъ условіямъ ихъ существованія. У Дарвина этотъ процессъ является роковою необходимостью, грозящею не только формѣ уродливой, но и всякой формѣ, хотя бы въ данный моментъ она и была совершенной, если только рядомъ съ ней возникла форма болѣе совершенная. По Дарвину, изреченіе le mieux est l'ennemi du bien является не въ обычномъ, ироническомъ, а въ прямомъ смыслѣ,-- біологическомъ закономъ, причемъ лучшее неизбѣжно является не только врагомъ, но и торжествующимъ врагомъ хорошаго. Такимъ образомъ, теорія Дарвина объясняетъ не статическую только гармонію, установившуюся въ извѣстномъ числѣ формъ, а гармонію динамическую, подвижную и, въ то же время, прогрессирующую, т.-е. идущую рука объ руку съ усложненіемъ и совершенствованіемъ, а въ этомъ и заключается сущность историческаго процесса, который требуется объяснить.
   Эту роковую неизбѣжность процесса элиминаціи несовершенныхъ организмовъ Дарвинъ, какъ извѣстно, доказываетъ, исходя изъ закона Мальтуса, распространеннаго имъ на весь органическій міръ.
   Въ ближайшихъ судьбахъ дарвинизма, въ возникшихъ противъ него предубѣжденіяхъ, не малую роль играли слова и имена, способныя вызывать іедоразумѣнія или пробуждать антипатіи. Такую роль сыграло пріуроченное къ этому ученію и имя Мальтуса. Извѣстно, однако, что основную мысль своего ученія Мальтусъ, какъ онъ самъ указываетъ, заимствовалъ у Франклина, и можно быть увѣреннымъ, что поставь Дарвинъ на мѣсто антипатичнаго для многихъ имени Мальтуса симпатичное имя Франклина, онъ избѣгъ бы нѣкоторыхъ желчныхъ, направленныхъ противъ него, критикъ {Нигдѣ не выразилось это съ такою очевидностью, какъ въ статьѣ талантливаго покойнаго публициста, подъ именемъ "Стараго трансформиста", помѣстившаго въ Русской Мысли статью Происхожденіе теоріи благотворности борьбы за жизнь. Главное обвиненіе противъ дарвинизма основано въ этой статьѣ на томъ, что онъ будто бы оправдываетъ антипатичные выводы, сдѣланные Мальтусомъ изъ его закона, для чего и приводится историческая справка о тѣхъ обстоятельствахъ, при которыхъ появилась книга Мальтуса, и о намѣреніяхъ, которыя руководили ея авторомъ.}. Но даже сохраняя имя Мальтуса, не слѣдуетъ ли дѣлать строгаго различія между совершенно вѣрными посылками, отъ которыхъ онъ отправлялся, и тѣми выводами, которые онъ изъ нихъ сдѣлалъ? И далѣе: есть ли какое-нибудь основаніе не различать между выводами, которые могутъ быть сдѣланы изъ этихъ посылокъ въ примѣненіи къ сознательной дѣятельности человѣка, и тѣми, которые сами собою вытекаютъ по отношенію къ дѣятельности безсознательныхъ факторовъ природы? Посылки Мальтуса, какъ извѣстно, заключались въ томъ, что населеніе можетъ рости въ геометрической прогрессіи, а средства существованія только въ ариѳметической. Выводъ изъ этого тотъ, что недостатокъ послѣднихъ для покрытія потребностей перваго, со всѣми сопровождающими его ужасными послѣдствіями, нищетой, голодомъ, болѣзнями, преждевременною смертью, является только естественнымъ послѣдствіемъ этихъ законовъ природы, противъ которыхъ можно бороться только заботой о подавленіи роста населенія, а такъ какъ бѣдняки не обладаютъ необходимымъ для того благоразуміемъ, то должны примириться съ мыслью, что, по ихъ собственной непредусмотрительности, для нихъ не оказывается мѣста за трапезой природы. По едва ли кого-нибудь можно серьезно убѣдить въ томъ, что этотъ выводъ является единственнымъ, а главное -- ближайшимъ. Во всякомъ случаѣ, ранѣе этого безнадежнаго заключенія, возникаетъ вопросъ: а сколько блюдъ получаютъ засѣдающіе за этою трапезой и не справедливѣе ли было бы, прежде чѣмъ отлучать кого-нибудь отъ участія въ ней, озаботиться о возможно равномѣрномъ распредѣленіи имѣющихся яствъ? А затѣмъ возникаетъ второй вопросъ: точно ли на этой трапезѣ выставлены всѣ яства, которыя можетъ доставить человѣку природа? Когда на эти вопросы будетъ полученъ отвѣтъ,-- не на бумагѣ, конечно, какъ это дѣлалъ Мальтусъ, а на дѣлѣ,-- когда обѣ эти ближайшія возможности будутъ исчерпаны, тогда, -- и тогда только,-- человѣкъ станетъ лицомъ къ лицу съ дѣйствительною несоотвѣтственностью между населеніемъ земли и ея производительностью, и фактъ перейдетъ изъ области подчиненныхъ разумной волѣ человѣка соціальныхъ явленій въ область уже не подчиняющихся его волѣ явленій естественно-историческихъ. Не касаясь пока такъ часто и по большей части неумѣстно выдвигаемыхъ впередъ точекъ соприкосновенія дарвинизма съ соціальною этикой,-- объ этомъ будетъ рѣчь въ одной изъ послѣдующихъ лекцій, -- укажемъ только на коренное различіе между выводами Мальтуса, предлагаемыми, въ качествѣ нравственнаго ученія, къ руководству человѣка, и тѣми же выводами, прилагаемыми къ объясненію біологическаго процесса, по отношенію къ которому самые термины нравственнаго и безнравственнаго, очевидно, лишены всякаго значенія. Не трудно убѣдиться, что если, въ примѣненіи къ сознательной дѣятельности человѣка, это ученіе являлось бы оправданіемъ преждевременнаго, безучастно-пассивнаго подчиненія, возмущающей нравственное чувство, дѣйствительности,-- проповѣдью самой бездушной косности, то, въ сферѣ дѣйствія безсознательныхъ факторовъ природы, это же начало является роковою, механическою причиной прогресса, характеризующаго процессъ историческаго развитія органическаго міра.
   Съ другой стороны, въ попыткахъ освободиться отъ кошмара Мальтусова ученія иногда доходили до розовыхъ мечтаній, что въ томъ отдаленномъ будущемъ, когда оно только и можетъ фактически оправдаться, человѣкъ, усиліями своего ума, своего творчества, найдетъ исходъ изъ этого физически-безвыходнаго положенія. Посмотримъ же, въ какомъ смыслѣ посылки Мальтуса являются очевидными и неопровержимыми въ глазахъ естествоиспытателя. Прежде всего, не подлежитъ сомнѣнію, что каждое живое существо стремится размножиться въ геометрической прогрессіи. Въ большей части случаевъ это совершается въ размѣрахъ, поражающихъ самое смѣлое воображеніе, при первомъ знакомствѣ съ фактомъ. Далѣе извѣстно, что въ самой природѣ этого процесса не заключается регулятора, который могъ бы ограничивать этотъ колоссальный ростъ органическаго населенія нашей планеты. Регуляторъ этотъ лежитъ внѣ самыхъ организмовъ; онъ заключается въ ограниченности необходимыхъ условій для ихъ существованія. Этотъ предѣлъ проще всего можно себѣ представить, конечно, въ формѣ ограниченности пространства, но, въ дѣйствительности, трудно допустить, чтобы организмы могли когда-нибудь размножиться до того, чтобы имъ стало тѣсно на землѣ, въ прямомъ геометрическомъ смыслѣ. Очевидно, гораздо ранѣе наступитъ недостатокъ въ ближайшихъ средствахъ къ существованію -- въ пищѣ. Рождается вопросъ: количество пищи, которое можетъ доставить поверхность земли, есть ли величина предѣльная и можемъ ли мы хоть приблизительно составить себѣ о ней понятіе? Для естествоиспытателя это вопросъ давно рѣшенный, но любопытно, какъ медленно эти свѣдѣнія проникаютъ въ общество, становятся всеобщимъ достояніемъ. Въ нашей публицистической литературѣ этотъ вопросъ неоднократно возбуждался и оставался открытымъ или даже разрѣшался въ отрицательномъ смыслѣ. Такъ, наприм., неоднократно ставился вопросъ: что произойдетъ, когда химія овладѣетъ вполнѣ синтезомъ пищевыхъ веществъ? Не будетъ ли человѣкъ получать ихъ въ неограниченныхъ количествахъ? Не освободится ли онъ отъ своей зависимости отъ земли? Не утратится ли всякое значеніе землевладѣнія, не измѣнится ли самъ собою весь соціальный строй? Разсуждающіе такъ забываютъ существованіе закона сохраненія энергіи, съ которымъ натуралисту прежде всего приходится считаться. Образованіе органическаго вещества изъ неорганическаго есть процессъ эндотермическій, идущій съ поглощеніемъ тепла,-- процессъ, связанный съ затратой энергіи. Но всѣ источники энергіи, находящіеся на поверхности нашей планеты, въ видѣ запаса, представляютъ, очевидно, величину предѣльную,-- не даромъ, отъ времени до времени, возникаютъ тревожные толки о томъ, надолго ли достанетъ запаса каменнаго угля. Единственнымъ обезпеченнымъ, ежегоднымъ приходомъ энергіи является лучистая энергія солнца. Ее-то растеніе и утилизируетъ въ своемъ синтезѣ органическаго вещества. Еслибъ человѣку и удалось,-- въ чемъ едва ли можно сомнѣваться,-- осуществить синтезъ бѣлковъ, какъ онъ уже осуществилъ синтезъ жировъ и углеводовъ; еслибъ ему удалось свести этотъ лабораторный процессъ на степень простого техническаго производства, то и это, конечно, ни мало не уничтожило бы его зависимости, прямой или косвенной, отъ солнечной энергіи {Пользоваться же внутреннею теплотой земли, какъ это предполагаетъ, въ любопытной рѣчи, недавно произнесенной на эту тему, Бертло, не значило ли бы жечь свѣчу съ обоихъ концовъ?}. Существованіе органическаго міра, въ современномъ ли его состояніи, или даже подчиненное въ будущемъ сознательной дѣятельности человѣка, будетъ всегда зависѣть отъ количества пищевыхъ веществъ, а это послѣднее -- отъ количества заключенной въ нихъ и, прямо или косвенно, затраченной въ процессѣ ихъ образованія солнечной энергіи. А эта величина,-- въ смыслѣ годичнаго прихода, величина предѣльная, намъ хорошо извѣстная. Слѣдовательно, и количество жизни, которое осуществимо на нашей планетѣ, величина предѣльная. А, между тѣмъ, стремленіе органическихъ веществъ къ размноженію само въ себѣ безгранично. Отсюда неизбѣжный, ничѣмъ не отразимый выводъ: большая часть возникающихъ живыхъ существъ, рано или поздно, устраняется. Процессъ élimination, указанный Контомъ, послѣ Дарвина, является уже не логическою только возможностью, объясняемою недостатками самыхъ существъ, а незыблемымъ фактомъ, закономъ природы, съ роковою необходимостью вытекающимъ изъ несоотвѣтствія между предложеніемъ и спросомъ на жизнь -- между предѣльнымъ количествомъ ея, осуществимымъ на земной поверхности, и числомъ отдѣльныхъ существованій, возникающихъ безъ всякаго отношенія къ этому предѣлу.
   Хотя законъ геометрической прогрессіи размноженія живыхъ существъ можно считать общеизвѣстнымъ, позволю себѣ, однако, въ качествѣ его иллюстраціи, привести одинъ примѣръ, мною наблюденный и представляющійся мнѣ особенно нагляднымъ. По прибрежью Балтійскаго моря, на пескѣ, встрѣчается одно мотыльковое растеніе Anthyllis vulneraria (язвенникъ), покрывающее довольно значительныя поверхности, гдѣ оно является почти одинокимъ. Оно приноситъ, подобно клеверу, мелкіе односѣменные бобы, осыпающіеся вмѣстѣ съ облекающею ихъ волосатою чашечкой. Вѣроятно, благодаря этимъ волоскамъ, плоды плотно прилегаютъ къ песку, такъ что, повидимому, не легко сдуваются вѣтромъ. Благодаря этой особенности плодовъ, чистому, бѣлому морскому песку, на который они падаютъ, а равно и указанному отсутствію другихъ растеній, очень легко, сгребая просто руками, собрать, подъ осень, эти осыпавшіяся и прильнувшія къ почвѣ сѣмена. Я очертилъ площадь въ 4 квадратныхъ аршина и сосчиталъ, сколько на ней было взрослыхъ растеній,-- оказалось 38. Затѣмъ я сгребъ съ той поверхности всѣ плоды, слегка высушилъ ихъ, отдѣлилъ на рѣшетѣ отъ примѣтаннаго къ нимъ песка и взвѣсилъ. Отвѣсивъ, далѣе, небольшую пробу, я сосчиталъ въ ней число сѣмянъ (плодовъ) и, такимъ образомъ, узналъ, какъ велико было все число,-- оказалось, откинувъ сотни, 41,000. Такимъ образомъ, мы видимъ, что, въ круглыхъ цифрахъ, каждое недѣлимое оставляетъ по себѣ 1,000 зрѣлыхъ сѣмянъ, лежащихъ тутъ же, у его ногъ, на привычной имъ почвѣ и даже обезпеченныхъ отъ конкуррентовъ. Эта тысяча возможныхъ существъ ждетъ только весенняго тепла и влаги, чтобы завладѣть клочкомъ земли, на которомъ помѣщается всего одно. Вотъ законъ Мальтуса въ его самой простой и во всѣхъ подробностяхъ вполнѣ реальной формѣ. Чаще предпочитаютъ выражать его въ формѣ болѣе отвлеченной, фантастической: задаются вопросомъ, что бы было, еслибъ хоть одинъ организмъ могъ безпрепятственно размножаться въ свойственной ему прогрессіи? Отвѣтъ понятенъ. Въ нашемъ случаѣ, каждое растеніе занимаетъ, примѣрно, 25 квадратныхъ вершковъ земли. На второй годъ его потомство заняло бы 25,000, а на пятый 25.000.000.000.000,000 квадратныхъ вершковъ, т.-е. площадь, значительно превышающую поверхность всей суши. Значитъ, пятому поколѣнію недоставало бы уже мѣста на землѣ.
   И такъ, съ какой бы стороны ни подошли мы къ этому факту, выводъ будетъ одинъ и тотъ же: число организмовъ, возникающихъ, такъ сказать, in potentia, неизмѣримо превышаетъ число осуществляющихся въ дѣйствительности. Это процессъ élemination Конта, возведенный на степень основнаго біологическаго закона. Въ немъ Дарвинъ справедливо видитъ аналогъ искусственнаго отбора, практикуемаго человѣкомъ, называя его отборомъ естественнымъ.
   Это выраженіе -- естественный отборъ -- также подало поводъ къ нападкамъ на теорію, отчасти проистекавшимъ отъ непритворнаго недоразумѣнія, но еще чаще отъ искусной его симуляціи. Такъ, Оуенъ протестовалъ противъ него, усматривая въ немъ только неумѣстный въ наукѣ фигуральный способъ выраженія, напоминавшій ему, по его словамъ, старыя физіологическія теоріи, объяснявшія, наприм., дѣятельность печени особеннымъ "печеночнымъ чувствомъ"или"желчностью",-- свойствомъ, спеціально присущимъ этому органу и руководящимъ его выдѣлительною дѣятельностью {Натуралисты старой школы, требовавшіе отъ науки не только точнаго знанія, но и точнаго способа выраженія, считали достаточнымъ указать на такой фигуральный языкъ, чтобы вызвать его осужденіе. Что бы сказали они о современныхъ неовиталистахъ, уже не фигурально, а въ буквальномъ смыслѣ приписывающихъ клѣточкѣ, протоплазмѣ цѣлую сложную психику -- желанія, симпатіи и антипатіи? Надняхъ мнѣ привелось прочесть ученое произведеніе, въ которомъ клѣточкѣ приписывается даже гражданское чувство.}. Герцогъ Аргайль, уже болѣе лукаво, пытался доказать, что несостоятельность всего ученія съ очевидностью вытекаетъ изъ одного его названія, представляющаго нелогическое будто бы сочетаніе слова "естественный", предполагающаго дѣятельность матеріальныхъ, физическихъ силъ, и слова "отборъ", предполагающаго вмѣшательство разума, способности выбирать. Но Дарвинъ самъ не разъ устранялъ это кажущееся возраженіе, вполнѣ опредѣленно высказываясь, что выраженіе "естественный отборъ" принимается имъ самимъ въ иносказательномъ, метафорическомъ смыслѣ и не даетъ ни малѣйшаго повода къ тѣмъ сомнѣніямъ, которыя желалъ бы вызвать герцогъ Аргайль. Дарвинъ даже охотно соглашался, что придуманное позднѣе Спенсеромъ выраженіе "Survival of the Fittest" -- "переживаніе наиболѣе приспособленнаго" -- такъ же точно передаетъ его мысль, причемъ избѣгается всякая метафора. Но эта метафора -- "естественный отборъ" -- имѣетъ несомнѣнное преимущество въ томъ смыслѣ, что устанавливаетъ аналогію между изучаемымъ естественнымъ явленіемъ и единственнымъ намъ на опытѣ извѣстнымъ процессомъ образованія новыхъ органическихъ формъ,-- аналогію настолько плодотворную, что она оказывается вѣрною даже въ подробностяхъ, объясняя, наприм., какъ мы увидимъ въ слѣдующей лекціи, ту особенность органическаго міра, которую не могъ объяснить Ламаркъ и которая, главнымъ образомъ, вынудила Конта, почти противъ воли, принять сторону его противника.
   Мы видимъ, слѣдовательно, что та "существующая причина", исходя изъ которой Дарвинъ объясняетъ современный строй органическаго міра, на основаніи его историческаго прошлаго, сводится къ закону размноженія организмовъ въ геометрической прогрессіи,-- закону, очевидность и распространенность котораго до того присуща нашему представленію объ органическомъ мірѣ, что мы нерѣдко безсознательно заявляемъ его, употребляя почти безразлично выраженіе размноженіе организмовъ, вмѣсто выраженія воспроизведеніе организмовъ. Конечно, этого постояннаго совпаденія двухъ разнородныхъ и независимыхъ фактовъ могло бы и не быть, и никакими усиліями фантазіи невозможно себѣ представить, каковъ бы былъ современный строй органическаго міра, еслибъ организмы, воспроизводя себя, въ то же время, не размножались.
   Посмотримъ, какимъ образомъ должная оцѣнка такого простого и бывшаго у всѣхъ передъ глазами факта послужила Дарвину ключомъ для разрѣшенія задачъ, надъ которыми долго и безплодно истощали свою проницательность и морфологи, и физіологи.

К. Тимирязевъ.

"Русская Мысль", кн.VII, 1894

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru