Тик Людвиг
Лудвиг Тик

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ЛУДВИГЪ ТИКЪ.

   Отъ обширной литературной семьи, окружавшей Гёте и Шиллера, теперь остаются только старый философъ, да старый поэтъ. Когда-нибудь мы постараемся дать читателямъ понятіе о жизни и сочиненіяхъ философа Шеллинга; теперь же поговоримъ о поэтѣ, Лудвигѣ Тикѣ.
   Многочисленныя произведенія Тика, принадлежащаго къ числу самыхъ плодовитыхъ писателей настоящаго вѣка, никогда не имѣли за предѣлами Германіи той популярности, какою пользовались произведенія Гёте и Шиллера, что надо приписать ихъ чисто-народному характеру. Уже давно, въ самой Германіи, авторъ "Женевьевы", "Октавіана", "Фантаза", не производитъ на массу публики того вліянія, какое имѣлъ онъ прежде, при другомъ направленіи идей литературныхъ. Не смотря на то, имя Тика всегда будетъ стоять въ ряду самыхъ знаменитыхъ именъ блистательной эпохи литературы германской; въ исторіи этой литературы онъ оставилъ слѣдъ, который никогда не изгладится, и не смотря на неблагодарность корифеевъ шумной школы, называющейся юною Германіею, потомство не забудетъ, что Тикъ принадлежалъ къ числу тѣхъ великихъ писателей, которые вывели на новую дорогу литературу германскую, нѣсколько вѣковъ рабски слѣдовавшую по направленію, указанному ей французами.
   Собственно говоря, ни Гёте, ни Шиллера нельзя считать поэтами той школы, посредствомъ которой вошли въ моду средніе вѣка, вошелъ въ моду романтизмъ. Романтизмъ, въ самомъ строгомъ значеніи этого слова, то-есть чувство и вкусъ среднихъ вѣковъ, составлялъ только одну изъ сторонъ обширнаго и разнообразнаго генія этихъ великихъ поэтовъ. Въ Тикѣ мы видимъ воплощенный романтизмъ, съ его хорошими и дурными качествами. Онъ первый изъ новѣйшихъ поэтовъ весь погрузился въ средніе вѣка, протиснулся ихъ грубостью, ихъ вѣрованіями, ихъ простотою, ихъ силою, ихъ невѣжествомъ, ихъ граціею. Это полное проникновеніе ума Тика идеями, предразсудками, поэтическими химерами, характерами, нравами среднихъ вѣковъ, составляетъ сильную и въ то же время слабую сторону его таланта.
   Преданія и вѣрованія среднихъ вѣковъ, богатое развитіе индивидуальное, представляемое ими, составляютъ ту основу, на которой съ силою и оригинальностью можетъ развиваться поэзія германская. У ней не было, какъ у другихъ европейскихъ литературъ, древности; у ней не было, какъ сказалъ Шиллеръ, ни вѣка Августа, пи вѣка Лудовико XIV; она родилась въ среднихъ вѣкахъ; опа выросла, свободная и дикая, въ лѣсахъ, на горахъ, въ хижинахъ и замкахъ старой Германіи, и велика заслуга Тика, что онъ старался возвратить къ этой національной точкѣ исхода геній германскій, блуждавшій по слѣдамъ генія галлоримскаго, который потомъ, въ свою очередь, вдался въ подражаніе генію германскому. Народы, различные по происхожденію и образованію, много выигрываютъ, дѣлая другъ у друга полезныя заимствованія, но они губятъ себя, рабски копируя другъ друга. Но изъ того, что литература германская, сбившись съ своего естественнаго пути, счастливо освѣжила свои силы въ живительномъ источникѣ среднихъ вѣковъ, еще не слѣдуетъ, что новѣйшая литература, даже въ Германіи, должна заключиться въ стѣнахъ среднихъ вѣковъ и съ усиліемъ вдохновляться впечатлѣніями минувшей эпохи.
   Болѣе тридцати лѣтъ Германія, съ тою ревностью, съ какою занимается она вопросами искусства, за недостаткомъ другой пищи, стремилась по дорогѣ, проложенной Тикомъ и другими, и предавалась поэзіи легендной и рыцарской. Каждый молодой поэтъ выступалъ на поприще литературы непремѣнно съ томомъ балладъ и романсовъ. Средніе вѣка господствовали даже въ поэзіи политической и патріотической, родившейся во время войны за независимость Германіи. Пѣсни патріотовъ 1813 года вызывали противъ Франціи тѣни феодальныя. Всѣ великіе цезари священной имперіи, всѣ бароны и рыцари Тевтоніи вызывались изъ могилъ, чтобъ вести новѣйшихъ буршей къ освобожденію отечества отъ ига иноплеменнаго и къ завоеванію свободы.
   И послѣ того, какъ Германія была освобождена, еще нѣсколько лѣтъ поэзія германская жила средними вѣками; Уландъ, швабскій трубадуръ, по таланту, можетъ-быть, первый изъ новѣйшихъ миннезингеровъ, которыхъ старѣйшина -- Тикъ, поддерживалъ нѣсколько времени поэтическій тевтонизмъ, соединяя въ своихъ пѣсняхъ хвалу доброму старому времени съ хвалою доброму старому праву, das gute alte Recht. Между-тѣмъ, такъ-какъ умъ націи не можетъ всегда вращаться въ одномъ и томъ же кругу, Германіи надоѣла наконецъ пища преданій и воспоминаній, и, отвернувшись отъ минувшаго, съ жаромъ кинулась она на настоящее и будущее. Страсть къ среднимъ вѣкамъ имѣла свою реакцію. Съ какимъ презрѣніемъ школа романтическая смотрѣла на всякое вдохновеніе, почерпнутое въ повседневной жизни, соединяя все это подъ обиднымъ названіемъ Modernität, бывшимъ для нея синонимомъ пошлости и глупости, съ такимъ же презрѣніемъ новая школа поэтовъ стала смотрѣть на школу романтическую. Всѣ знаменитости этой школы впали въ пренебреженіе, даже Гёте и Шиллеръ подверглись жестокимъ нападкамъ, и только поэтическій пантеизмъ перваго и либерализмъ втораго, давали имъ право на пощаду со стороны шумной новой школы. Что касается до Тика, представителя школы среднихъ вѣковъ, то его репутація сильно упала; его произведеніямъ, вмѣстѣ съ произведеніями Музеуса, Арнима, Ламотт-Фуке, назначено было мѣсто -- въ колыбели дѣтей и въ карманахъ старыхъ дамъ. Поэтъ философски смотрѣлъ на такой переворотъ мнѣнія, -- и видя, что пылкія головы новаго поколѣнія отвергаютъ, какъ вздоръ, всѣ воспоминанія старой Германіи, уничтожилъ одну изъ двухъ струнъ своей лиры, струну чувства и наивности, оставивъ только иронію тонкую, кроткую и беззаботную, и наконецъ, утомленный и современностью и средними вѣками, покинулъ и то и другое, и съ оружіемъ и багажемъ перешелъ въ станъ Грековъ и Римлянъ. Авторъ "Женевьевы Брабантской", посвящаетъ послѣдніе дни свои драматическимъ произведеніямъ Софоклз, Аристофана, Эврипида и Плавта, и ставитъ ихъ на сценѣ берлинской въ томъ видѣ, въ какомъ игрались они на театрахъ Греціи и Рима.
   Послѣ этого общаго взгляда, перейдемъ къ частностямъ жизни и литературной дѣятельности Тика.
   Лудвигъ Тикъ родился въ Берлинѣ, 31 мая 1773 года, отъ фамиліи мѣщанской. Онъ учился сначала въ Берлинскомъ Университетѣ, потомъ въ Галльскомъ, потомъ въ Гёттининскомъ и наконецъ въ Эрлангенскомъ. Его молодость, равно какъ и вся жизнь, не представляетъ намъ никакихъ романическихъ приключеній, или по-крайней-мѣрѣ она не была, подобно молодости Бюргера, Гёте и Шиллера, предметомъ ближайшихъ біографическихъ изслѣдованій.
   Когда Тикъ выступилъ на литературное поприще, Германія уже освобождена была Лессингомъ, Клопштокомъ, Виландомъ, Гердеромъ, Гёте и Шиллеромъ отъ той безжизненной литературы, которая пробавлялась займами у древности греческой и римской, чрезъ посредство Франціи; но она по разнымъ направленіямъ искала своего пути; одни вдохновлялись прямо Греціею, другіе жизнію новѣйшею, третьи Шекспиромъ и средними вѣками, большая часть Жанъ-Жакомѣруссо. Вліяніе Руссо на литературу германскую въ послѣднихъ годахъ восьмнадцатаго столѣтія было весьма-сильно. Нельзя не видѣть въ "Вертерѣ" -- нѣмецкаго Сен-Пре. Нельзя не видѣть въ шиллеровыхъ "Разбойникахъ" драматическаго изложенія знаменитаго разсужденія о неравенствѣ состояній. Правда, разнообразный геній Гёте бросалъ лучи уже во всѣ стороны. Въ то же время, какъ писалъ "Вертера", поэтъ обращался къ среднимъ вѣкамъ и извлекалъ оттуда "Гёца фон-Берлихингена", вдохновлялся древностію въ "Ифигеніи", и поэмою своей "Германъ и Доротея" затмѣвалъ Фосса въ изображеніи жизни повседневной. Какъ бы то ни было, однакожъ направленіе, данное Жанъ-Жакомъ Руссо, было сначала направленіемъ господствующимъ. Всѣмъ извѣстно, какой Эффектъ произвели "Вертеръ" и "Разбойники"; всѣмъ извѣстно, какое множество произведеній написано было по образу и подобію этихъ двухъ твореній; были даже въ Германіи молодые безумцы, которые, желая уподобиться Карлу Моору, дѣлались разбойниками; другіе, чтобъ быть Бергеромъ, убивали себя. Молодой Тикъ не сдѣлался ни разбойникомъ, ни самоубійцею, а написалъ въ 1793 году "Вильяма Ловеля", романъ въ письмахъ, подражаніе "Вертеру", представляющее въ себѣ всѣ недостатки этого послѣдняго произведенія и нѣкоторыя изъ его достоинствъ. Но, прощаясь съ своимъ героемъ, Тикъ, въ концѣ книги, говоритъ ему слѣдующія рѣзкія истины, удобопримѣнимыя ко всѣмъ характерамъ того же рода, такъ часто появлявшимся въ-послѣдствіи въ прозѣ и въ стихахъ.
   "Ты считаешь себя" говоритъ Ловелю одно изъ дѣйствующихъ лицъ романа, "ты считаешь себя существомъ удивительнымъ и рѣдкимъ, а въ тебѣ ровно ничего нѣтъ ни удивительнаго, ни рѣдкаго; ты выказываешь презрѣніе къ людямъ въ словахъ напыщенныхъ, которыя тѣмъ неумѣстнѣе въ устахъ твоихъ, что ты никогда не старался узнать людей, и если бъ даже узналъ ихъ, то не могъ бы оцѣнить ихъ настоящія къ тебѣ отношенія. Ты много хлопоталъ, чтобъ измѣниться, и старался увѣрить себя, что въ тебѣ совершились великія перемѣны,-опять заблужденіе! Ты все тотъ же, чѣмъ и былъ; по-прежнему нѣтъ въ тебѣ силы исправиться, и ты способенъ на то только, чтобъ по малодушію, тщеславію или обезьянству, дѣлать и говорить такія вещи, которыя не исходятъ изъ твоего сердца. Твоя философія всегда была эгоизмомъ, а чувства твои ограничивались безпрерывною борьбою съ-самимъ-собою. Ты могъ бы быть человѣкомъ порядочнымъ и простымъ, -- и сдѣлался сумасбродом-философомъ.
   Молодой романистъ, такъ разоблачающій своего героя, очевидно, не былъ отъ природы вертеріанцемъ, очевидно не имѣлъ призванія къ подобному роду романовъ. И Тикъ, дѣйствительно, скоро покинулъ его. Къ той же эпохѣ восторженности философской и сантиментальной принадлежатъ два романа: Абдалла и Петръ Леберехтъ; первый -- романъ въ восточномъ вкусѣ, второй -- романъ раціоналистскій и сатирическій, посредственнаго достоинства.
   Въ 1797 году, Тикъ нашелъ тотъ рудникъ, который долженъ былъ съ успѣхомъ разработать; въ этомъ году, одинъ книгопродавецъ поручилъ ему продолжать народныя сказки Музеуса; онъ написалъ три тома сказокъ, отличавшихся отъ сказокъ Музеуса только формою менѣе народною, за то болѣе-изящною. Но уже и тутъ замѣчательно искусство, съ какимъ драматизировалъ онъ извѣстную сказку о Синей-Бородѣ.
   Связь съ молодымъ университетскимъ товарищемъ, Ваккенродеромъ, пристрастившимся къ католической живописи и поэзіи среднихъ вѣковъ, не мало содѣйствовала тому, что и Тикъ пошелъ по тому же направленію. Въ 1798 году, онъ издалъ въ Берлинѣ Странствованія Штернбальда (Slernbalds Wanderungen), сочиненіе немножко несвязное, какъ и всѣ сочиненія Тика. Штернбальдъ -- молодой, восторженный ученикъ Альбрехта Дюрера, путешествующій по Италіи; его путешествіе служитъ автору предлогомъ, чтобъ изобразить общество шестнадцатаго вѣка, въ противоположность обществу восьмнадцатаго вѣка. Въ то же время, Тикъ обогатилъ германскую литературу превосходнымъ переводомъ "Донъ-Кихота".
   Въ 1799 году, Тикъ поселился въ Іенѣ; тамъ жили братья Шлегели, Новалисъ, Шеллингъ, Зольгеръ; всѣ эти молодые люди, хотя родившіеся и воспитанные въ протестантизмѣ, чувствовали одинаковую любовь къ католическимъ и рыцарскимъ среднимъ вѣкамъ, и рѣшились трудиться общими силами для распространенія своихъ идей посредствомъ критики и поэзіи, ниспровергая одною рукой противныя ученія, а другою строя зданія, согласныя съ принятою программой. Шлегели были критиками; Шеллингъ искалъ философской связи естественныхъ знаній и романтическаго преданія; Тикъ былъ поэтомъ, который взялся раскрыть всѣ чудеса минувшаго времени и воспроизвести двоякую физіономію среднихъ вѣковъ: ихъ грандіозную силу и наивную грацію. Друзья Тика, особенно Шлегели, болѣе его симпатизировали съ космополитизмомъ Гёте; что касается до него, онъ отвергалъ тогда всякую смѣсь, всякое заимствованіе у древности или у востока, и расположившись въ среднихъ вѣкахъ, не хотѣлъ выйдти оттуда. Съ этого времени начинается самый блистательный періодъ литературной жизни Тика; этотъ періодъ представляетъ два отдѣленія; въ одномъ, онъ занятъ исключительно средними вѣками; въ другомъ, средніе вѣка служатъ для него только предлогомъ, чтобъ посмѣяться надъ странностями и глупостями современными. Къ первому отдѣлу принадлежатъ: драма
   Женевьева Брабантская, которая, вообще, въ Германіи считается образцовымъ произведеніемъ Тика; болѣе-сложная и многословная драма Октавіанъ; Phantasus, сборникъ сказокъ феодальныхъ временъ, въ прозѣ и стихахъ, какъ то: Четыре сына Эймона; Исторія любовныхъ похожденіи прекрасной Магелоны и графа Истра Провансскаго; Рунненбергъ; Волшебницы, и пр.; далѣе, къ этому отдѣлу принадлежатъ: сборникъ пѣсень, выбранныхъ изъ швабскихъ миннезингеровъ и переведенныхъ на новѣйшій нѣмецкій языкъ; драма Фортунамъ, изданная въ 1815 году; собраніе лирическихъ стихотвореній, и проч.
   Ко второму разряду романтическихъ произведеній Тика, къ тому разряду, въ которомъ поэтъ беретъ маску среднихъ вѣковъ, чтобъ посмѣяться надъ современниками, принадлежать Котъ въ сапогахъ, Цербино или путешествіе для отъисканія хорошаго вкуса и др.
   Не имѣя возможности разбирать подробно каждое изъ этихъ романтическихъ произведеній, мы возьмемъ изъ каждаго разряда по одному сочиненію и изложимъ планъ и форму ихъ.
   Всѣмъ извѣстна трогательная исторія Женевьевы брабантской. Тикъ нашелъ въ ней богатую канву, на которой можно было представить во всемъ блескѣ энергическую, разнообразную, поэтическую жизнь минувшихъ вѣковъ. Рѣшившись уважать не только идеи, но и драматическія формы минувшаго времени, а можетъ-быть также не въ силахъ будучи подчинить своего воображенія требованіямъ театральнымъ, авторъ "Женевьевы", написалъ свою драму въ родѣ мистерій двѣнадцатаго вѣка: нѣтъ ни плана, ни связи въ ходѣ дѣйствія, ни раздѣленія на акты; дѣйствующія лица являются и исчезаютъ; мѣсто дѣйствія измѣняется съ каждой сценой. Драма открывается явленіемъ св. Бонифація, который, выступая на сцену съ мечомъ въ одной и съ пальмою въ другой рукѣ, предувѣдомляетъ публику, подобно древнему хору, что предъ ней представлена будетъ Жизнь и смерть св. Женевьевы, жившей до Карла-Великаго. Послѣ явленія св. Бонифація и сцены поселянъ, вѣрно представляющей беззаботную жизнь крѣпостнаго сословія, Тикъ вводитъ васъ въ замокъ Зигфрида, Пфальц-графа трирскаго, который собирается въ походъ противъ Абдерама, подъ знаменами Карла-Мартелла, покидая жену свою, Женевьеву, подъ присмотромъ молодаго оруженосца, голо. Сцена прощанія Зигфрида съ Женевьевою, пылкая, хотя и покорная судьбѣ горесть Женевьевы, и спокойная, простая и нѣжно-строгая твердость воина, трогательно и вѣрно изображены въ прекрасныхъ стихахъ; именно, такою представляется домашняя жизнь въ девятомъ столѣтіи. Затѣмъ поэтъ ведетъ васъ въ лагерь Карла-Мартелла, гдѣ показываетъ двѣ арміи, стоящія одна противъ другой, и переноситъ сцену поочередно изъ лагеря въ уединенный замокъ, гдѣ Женевьева борется съ страстію Голо.
   Эти переносы сцены, невозможные на театрѣ, дѣйствуютъ на душу, представляя воображенію безпрерывные контрасты. Духъ христіанскій и духъ мусульманскій олицетворены въ характерахъ Карла Мартелла и Абдерама, и вождей, ихъ окружающихъ. Превосходна также мысль автора -- противопоставить Женевьевѣ, чистѣйшему и возвышеннѣйшему типу западной женщины, женщину восточную, пылкую Зюльму, слѣдующую за Абдерамомъ на поле битвы и поражающую себя кинжаломъ на его трупѣ.
   Изъ Пуатье мы возвращаемся въ Трирскій-Замокъ, гдѣ вечеромъ, съ лютнею въ рукахъ, Голо бродитъ подъ окнами набожной и прекрасной Женевьевы, и въ гармоническихъ строфахъ поетъ про свою любовь. Относительно Голо, поэтъ справедливо отступилъ отъ преданія, сохранившагося въ легендахъ; Голо -- не дикое и ужасное чудовище; напротивъ, онъ молодъ и прекрасенъ; происхожденіе его неизвѣстно; графъ Зигфридъ любитъ его, какъ сына, и въ послѣдствіи, онъ оказывается сыномъ одного изъ старыхъ его друзей. Голо сначала борется съ своею страстію, и постепенно, искусно, поэтъ доводитъ его до преступленія. Сама Женевьева, хотя чистая и цѣломудренная, представлена все-таки женщиной молодой, супругой стараго, отсутствующаго воина,-- женщиной, не могущей при такихъ обстоятельствахъ избѣжать легкаго прикосновенія любовныхъ грезъ; но какъ скоро страсть Голо открывается во всей своей силѣ, честная и благородная жена ифзльцграфа облекается во всю свою суровую гордость. Извѣстна остальная часть легенды: борьба ненависти и любви въ сердцѣ Голо, побѣда ненависти надъ любовью, гнусная клевета его на Женевьеву, легковѣріе Зигфрида, отчаяніе и ярость графа, нѣжно-спокойнаго въ сценѣ прощанія и неумолимаго, когда дѣло идетъ объ оскорбленіи его чести; приказъ умертвитъ Женевьеву и дитя его; обезоруженіе убійцъ видомъ жертвъ; жизнь Женевьевы въ лѣсу съ сыномъ; открытіе ея невинности; исторія лани; наказаніе Голо и смерть Женевьевы.
   Во всемъ этомъ Тикъ строго держался преданія. Описаніе жизни Женевьевы въ дикомъ лѣсу представляетъ много мѣстъ истинно поэтическихъ. "Германцы" говоритъ Менцель: "суть истинныя дѣти лѣсовъ. Вотъ ужь скоро будетъ двѣ тысячи лѣтъ, какъ германская поэзія скачетъ на бѣломъ иноходцѣ по лѣсамъ, убранномъ лѣсными цвѣтами, пробуждая эхо лѣсовъ и дыша благовоніемъ лѣсовъ. У Тика лѣса ослѣпляютъ насъ сначала живыми красками своей дикой красоты; мы проникаемъ въ нѣдра ихъ, и скоро чувство ихъ таинственной глубины овладѣваетъ нами; съ страннымъ шумомъ ударяются древесныя вѣтви одна о другую; блудящіе огоньки блестятъ во мракѣ, возвѣщая присутствіе духовъ. Тикъ всегда видитъ природу населенною ея таинственными обитателями, эльфами, духами стихій, столь же древними, какъ исторія вашего народа и неразлучными съ ней."
   Дѣйствительно, нѣтъ у Тика ни одной драмы и повѣсти, которыя не заключали бы въ себѣ превосходнаго описанія чувствъ, внушаемыхъ уединеніемъ великихъ лѣсовъ. Въ Женевьевѣ много такихъ описаній; не эльфы, но и ангелы, святые, сама смерть являются въ лѣсу къ Женевьевѣ, между-тѣмъ, какъ Голо, терзаемый угрызеніями совѣсти, бродитъ вечеромъ при свѣтѣ луны, садится, задумчивый, на гребнѣ горъ, или въ порывѣ бѣшенства низвергаетъ въ глубину оврага соумышленниковъ, могущихъ открыть его преступленіе.
   Во всей этой драмѣ много длиннотъ, много несвязности, но есть красоты первостепенныя, могущественно дѣйствующія на душу читателя.
   Перейдемъ къ фантастической и сатирической комедіи. Котъ въ сапогахъ. Заглавіе ея: Котъ въ сапогахъ, дѣтская сказка, въ трехъ дѣйствіяхъ и въ прозѣ, съ интермедіями, прологомъ и эпилогомъ. Дѣйствіе происходитъ въ одно и то же время на сценѣ и въ партерѣ. Въ партерѣ мы видимъ педантовъ, глупцовъ, любителей мѣщанскихъ драмъ на-манеръ Коцебу, Фанатика Бёттихера, который, какъ сумасшедшій, вызываетъ актёра, желая, какъ онъ говоритъ, дать ему отчетъ въ собственной его высокости,-- однимъ словомъ, собраніе разныхъ типовъ. Въ ожиданіи поднятія занавѣса, каждый изъ находящихся въ партерѣ объясняетъ и толкуетъ по-своему смыслъ страннаго заглавія пьесы. Одинъ видитъ тутъ аллегорію, символическую исторію какого-нибудь нечестиваго злодѣя; другой ожидаетъ пьесы волшебной, третій -- какой-нибудь картины семейной жизни; четвертый убѣжденъ, что пьеса -- мистическая; другіе ждутъ какой-нибудь обиды хорошему вкусу и собираются шумно защищать его; наконецъ Бёттихеръ, представитель фанатическихъ поклонниковъ игры знаменитаго актёра Ифланда, собирается анализировать могучій геній, который будетъ представлять "Кота въ сапогахъ".
   Наконецъ подымается занавѣсъ, и начинается, среди перекрестнаго огня замѣчаній, которыми перекидываются партеръ, актёры и авторъ, представленіе извѣстной сказки: Котъ въ сапогахъ, и все это перемѣшано забавными интермедіями, назначенными для удовлетворенія поочередно каждаго изъ типовъ, собранныхъ въ партерѣ, которые ропщутъ и свистятъ. Нечего и говорить, что ни одинъ изъ нихъ не останется доволенъ, за исключеніемъ, однакожь, бёттихера, который воздалъ должную честь великому актёру, и Шлоссера, любителя символовъ, который вызываетъ автора и кричитъ ему: "не правда ли, что ваша высокая пьеса есть мистическая теорія, содержащая въ себѣ объясненіе природы любви?" На это авторъ отвѣчалъ", "не могу вамъ этого сказать; я просто-на-просто хотѣлъ напомнить вамъ отдаленные дни вашего дѣтства, напомнить ощущенія, которыя возбуждалъ въ васъ нѣкогда котъ въ сапогахъ, и вовсе не думалъ придавать своей пьесѣ важности, которой она не имѣетъ." Это объявленіе приводитъ въ волненіе весь партеръ, и занавѣсъ опускается при свистѣ и ругательствахъ зрителей.
   Кромѣ драмъ и комедій, Тикъ написалъ безчисленное множество фантастическихъ повѣстей. Въ-теченіе сорока лѣтъ, каждый годъ нѣмецкіе Taschenbücher обогащались какимъ-нибудь новымъ произведеніемъ неисчерпаемаго разскащика. Разберемъ одну, чтобъ дать о нихъ понятіе. Рыцарь, по имени Эгбертъ Бѣлокурый, мужчина лѣтъ сорока, сидитъ въ замкѣ у камина съ женою своей, Тертой, такихъ же лѣтъ, и съ другомъ своимъ, Вальтеромъ. Онъ проситъ жену, чтобъ она разсказала другу его свою странную исторію. Берта родилась въ хижинѣ пастуховъ; еще будучи ребенкомъ, увлекаемая страстью къ приключеніямъ и наскучивъ бѣдной жизнью пастушеской, она убѣгаетъ, куда глаза глядятъ, и входитъ въ обширный лѣсъ. Слѣдуетъ одно изъ тѣхъ великолѣпныхъ описаніи дикихъ лѣсовъ, которыхъ такъ много у Тика. Наступаетъ ночь; дѣвочка дрожитъ, приходитъ въ отчаяніе; слышится лай собаки; является старуха съ костылемъ въ рукѣ и уводитъ дѣвочку въ свою хижину. Въ этой хижинѣ стоитъ клѣтка съ чудною птицей, голосъ которой похожъ на человѣческій, и которая постоянно поетъ одну и ту же мелодическую строфу объ уединеніи лѣсовъ. Проживъ четыре года въ этомъ убѣжищѣ, дѣвушка узнаётъ отъ старухи, полюбившей ее, что чудная птица каждую ночь несетъ по яйцу, и въ каждомъ яйцѣ заключается алмазъ. Старуха уходитъ на нѣсколько дней, приказавъ Бертѣ смотрѣть за собакой, птицей и яйцами. Оставшись одна, Берта покидаетъ уединенную хижину, взявъ съ собой птицу и яйца и привязавъ собаку, чтобъ она не слѣдила за ней. Но боязнь и угрызеніе совѣсти тревожатъ ее; она боится встрѣтить старуху; ей безпрестанно чудится жалобный вой собаки; птица безпрерывно твердитъ свою мелодическую жалобу, уставивъ на нее глаза, и вотъ Берта убиваетъ ее. Нѣкоторыя слова въ разсказѣ внушаютъ мысль, что Берта въпослѣдствіи также убила служанку, которой не довѣряла; но мужъ прерываетъ ее, говоря, что тогда-то онъ узналъ ее и женился на ней и на ея алмазахъ. Вальтеръ встаетъ, кланяется Бертѣ и разставаясь съ нею, говоритъ ей на ухо имя собаки, котораго она не сказывала ему. Долго скрывала Берта отъ мужа смущеніе, причиненное ей этимъ неожиданнымъ случаемъ, наконецъ рѣшилась открыть. Эгбертъ, уже тревожившійся тѣмъ, что уговорилъ жену повѣрить Вальтеру общую ихъ тайну, приходитъ теперь еще въ большее безпокойство и наконецъ, въ одинъ вечеръ убиваетъ своего друга въ лѣсу; воротясь домой, онъ находитъ жену мертвою. Чтобъ разсѣять грусть и угрызеніе совѣсти, Эгбертъ ищетъ удовольствій въ свѣтѣ, ищетъ новаго друга, находитъ, и, чтобъ облегчить свое сердце, разсказываетъ Гуго всю
   свою исторію. На другой день, онъ уже раскаявается въ своей откровенности; каждое движеніе друга кажется ему подозрительнымъ, и чтобъ избѣжать страшнаго искушенія убить его, какъ Вальтера, онъ уходитъ куда глаза глядятъ, заходитъ въ глубь лѣса, слышитъ лай собаки, и въ-слѣдъ за тѣмъ мелодическую пѣснь объ уединеніи лѣсовъ; наконецъ, подходитъ къ нему старуха съ костылемъ и говоритъ: "гдѣ мои алмазы? гдѣ мои дорогія каменья? Преступленіе наказано. Я -- Вальтеръ; я -- Гуго; Берта -- была твоя сестра. Зачѣмъ измѣнила она своей благодѣтельницѣ? Время ея испытанія оканчивалось; она была дочь рыцаря, который отдалъ ее на воспитаніе пастуху; она была дочь твоего отца.-- "Отъ-чего я самъ всегда думалъ это?" воскликнулъ Эгбертъ: "отъ-чего эта страшная мысль никогда не покидала меня?" -- Отъ-Того, что во дни твоего дѣтства, отвѣчала старуха: "отецъ твой разъ говорилъ при тебѣ о сестрѣ твоей. Мать Берты умерла; другая женщина занимала ея ложе. Для этой-то женщины отецъ твой удалилъ отъ себя дочь." Эгбертъ въ безуміи лежалъ на вершинѣ горы, старуха говорила, собака лаяла, птица вторила свою пѣсню, и Эгбертъ умиралъ.
   Этотъ безцвѣтный очеркъ можетъ дать только самое слабое понятіе о томъ очарованіи, какое производятъ эти странныя исторіи. Повѣсти Тика почти всѣ вышиты по подобной канвѣ; это фантастическія странствованія въ области волшебства; вездѣ сцѣпленіе зла со зломъ; вездѣ страшный конецъ.
   Составляя романтическія драмы и фантастическія повѣсти, Тикъ въ то же время занимался изученіемъ Шекспира и англійскихъ драматурговъ до Шекспира, и написалъ превосходное сочиненіе объ англійскомъ театрѣ, а спустя нѣсколько лѣтъ издалъ родъ историческаго романа, цѣлью котораго было -- изобразить ту общественную среду, въ которой авторъ "Макбета" и "Ромео" развилъ свой геній; наконецъ, еще позже, Тикъ дополнилъ нѣмецкій переводъ твореній Шекспира, который оставленъ былъ его другомъ, Шлегелемъ, неконченнымъ.
   Между-тѣмъ, по мѣрѣ того, какъ любовь къ среднимъ вѣкамъ ослабѣвала въ Германіи, истощался и у Тика восторгъ романтическій. Около 1820 г., онъ началъ заниматься романомъ историческимъ и критикой; въ 1821 г., издалъ романъ подъ заглавіемъ: Бунтъ въ Севенскихъ Горахъ, въ 1829 г., поселившись, по приглашенію саксонскаго короля, въ Дрезденѣ, онъ нѣсколько лѣтъ занимался театральной критикой; разные опыты его въ этомъ родѣ собраны и изданы въ двухъ томахъ; наконецъ, въ 1840 г., онъ написалъ историческій романъ: Витторія Аккоромбона, который, вѣроятно, еще не забытъ читателями нашего журнала.
   Во время пребыванія въ Дрезденѣ, онъ прославился удивительнымъ даромъ чтеца. По вечерамъ онъ читалъ своимъ пріятелямъ лучшія драматическія произведенія древности и новѣйшихъ временъ, и эти собранія были въ большой модѣ. Самъ Гёте, когда Тикъ посѣщалъ его въ Веймарѣ, считалъ для себя наслажденіемъ слушать чтеніе Тика. Наконецъ, на старости лѣтъ, Тикъ, по приглашенію короля прусскаго, собирающаго вокругъ себя всѣ знаменитости Германіи, переселился въ Берлинъ, гдѣ живетъ теперь, окруженный любовію и уваженіемъ двора и города. Тикъ еще въ молодости женился на дочери пастора Альберта, изъ Гамбурга; отъ этого брака онъ имѣлъ двухъ дочерей, изъ которыхъ старшая, замѣчательная по учености и поэтическому таланту, умерла въ 1841 г. Какъ частный человѣкъ, знаменитый писатель, говорятъ, одаренъ самыми любезными качествами; онъ добръ, предупредителенъ, остроуменъ; бесѣды и характеръ его такъ же привлекательны, какъ талантъ.

"Отечественныя Записки", No 4, 1846

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru