Тибекин Василий Иванович
Басни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Соловей и Жаворонок
    Конь и Рак
    Дождь и Пыль
    Больной и Смерть
    Конь
    Гора в родах
    Гусь

   
   Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
   Л., "Советский писатель", 1977
   Русская басня. XVIII--XIX веков
   

В. И. Тибекин

   419. Соловей и Жаворонок
   420. Конь и Рак
   421. Дождь и Пыль
   422. Больной и Смерть
   423. Конь
   424. Гора в родах
   425. Гусь
   

419. СОЛОВЕЙ И ЖАВОРОНОК

             У Жавронка спросил однажды Соловей:
             "Ужели любишь ты высоко так взвиваться,
             Затем чтоб в пении невнятным оставаться?"
   
             Так можно бы спросить у многих рифмачей.
   
             <1816>
   

420. КОНЬ И РАК

                                 Однажды Рак,
             Увидевши Коня, пришедшего напиться
             К реке, где он давно изволил в тине рыться,
             Сказал с насмешкою: "Какой ты, Конь, дурак!
             Я думаю, раз сто поднимешь вверх ногою,
                                 То этой, то другою,
                       И всё ни с места -- то ж да то ж,
                       Как будто сил не соберешь;
                                 А если уж пойдешь,
             И тут размера ты не знаешь никакого:
                       То вскачь запустишься, то в рысь,
                       То зашагаешь, как корова,
                                 То вдруг помчишься снова;
             А ты вот у меня ходить понаучись!"
             Тут длинными повел надменный рак усами,
             Повыпучил глаза и, обопрясь клешнями,
             Приподымается. Конь смотрит. Наконец
             Учитель, в критике удалый молодец,
                                 С Конем уладясь рядом,
                                 Пополз преважно задом!
   
             И в людях есть, к стыду, подобны чудаки,
             Которы в поприще поэзии такие,
             Как в этой басне рак, смешные ходоки;
             А между тем еще хулят стихи чужие!
   
             <1819>
   

421. ДОЖДЬ И ПЫЛЬ

             Дождь чуть накрапывал, а Пыль, успев подняться,
             Крутилась вверх столбом -- темнила свет и взор;
             И понесла дождю почти подобный вздор:
                       "Смотри, откуда я взвилась,
                       А как высоко вознеслась!
             Свободно в воздухе туда-сюда летаю
             И с светом солнечным связь дружества вкушаю.
             А ты, нахмуренный всегда имея вид.
                       Как будто солнца убегая,
             В сгущенном мраке туч желаешь быть сокрыт;
             И, тяжестью гнетом, движения алкая,
             Стремишься долу лишь, других путей не зная.
             Отменно я люблю вредить и досаждать
             И с тонкостью могу сей цели достигать.
             А ты творить добро, прельщаяся мечтою,
             Идешь на шар земной открытою войною
             И часто, молнью, гром совокупя с собою,
             Наместо мнимых благ в подвластных мне странах
             Вселяешь ужасы одни в людских сердцах.
             Охотно я всё то, что блещет, помрачаю,
             Но этим я себя тем больше выставляю;
             А ты без всяких нужд свод ясный неба тмишь
             И вредоносные растения родишь.
             Да что и говорить! Ты так-то в древни годы
                       Потопом землю наводнил
                       И в нем тьмочисленные роды
             Животных и людей без нужды погубил".
                       Дождь слушал всё с терпеньем прежде,
                                 В той будучи надежде,
                       Что скоро Пыль себя уймет;
                       Но, о потопе слыша бред,
             Сказал он ей: "Молчи, болтунья дерзновенна!
             Достоинства мои вся ведает вселенна.
                       Потопом мне не упрекай
                                 И, глупая, познай,
                       Что я движение приемлю
                                 Велением творца:
                       Он рек, и наводнил я землю,
                                 Чтоб смыть с ее лица
                                 В сорокодневно время
             Неблагодарное в грехах утопше племя;
             Что без меня бы был несносен солнца зной,
             Что все растения, лелеянные мной,
                                 Назначил бог от века
                                 Для пользы человека.
             Когда же дал чему последний ход иной
             И вред произошел -- он сам тому виной.
             А сверх того тюльпан, лилея, ландыш, роза,
                                 Все травы, все цветы,
                                 Деревья, их листы,
                       Избавившись цепей мороза,
             Не мной ли будучи сперва орошены,
                                 Те летом, те весною
                       Являясь вновь оживлены,
             Взор, обоняние пленяют так собою?
             Не мной ли греча, рожь, пшеница и ячмень,
             И просо, и овес, лимоны, винограды
             И тьмы других плодов, для жизни и прохлады,
             Не мною ль вызваны в назначенный мне день,
             Выходят из земли, растут и созревают,
                                 Питают, услаждают
                                 В приличной полноте;
             И воздух, спершийся в излишней теплоте,
             Где ядовитые частицы заражают,
             Не мной ли чистится, приемля аромат?
                       Не мною ли благоухают
             Поля, луга, леса, как самый лучший сад?
             А если бы не так для смертных был любезен,
                                                     Полезен,
                                           Необходим
                                 Я качеством моим,
             То, верно б, обо мне они не воздыхали
             И в храмах бы своих к себе не призывали.
             О силе же моей и власти над тобой
                                 Докажется борьбой:
             Мне время оросить целительной водою
             Иссохшие поля" -- и зашумел рекою.
             Персть к облакам себя почти хоть вознесла,
             Гордилась дерзкая своей обширной связью,
             Но пала с трепетом и долу прилегла
                       И вместо Пыли стала Грязью.
   
             Вот если б пред дождем, Пыль, не кичилась ты
             И крылась в тишине угольника смиренья,
                       То не упала б с высоты
             И не узнала бы такого превращенья.
   
             <1819>
   

422. БОЛЬНОЙ И СМЕРТЬ

                                 Приходит Смерть с косой
             К совсем иссохшему больному за душой;
             И, видя перед ним за скрепой документы:
             Контракты, записи, рапорты, тестаменты,
                       А подле -- рубль, пятак, гроши,--
             Спросила у него: "Кто ты, скелет лежачий?"
             А тот, подставя горсть: "К услугам, я подьячий".
             -- "Какая ж дура я! Искала в нем души!" --
                                           Смерть проворчала
                                 И будто не бывала.
   
             <1819>
   

423. КОНЬ

             Взбесился в стойле Конь и говорит: "Что ж в том,
                       Что кормят здесь меня овсом
             И держат завсегда в опрятности и в холе?
                                 Да я в неволе.
             Терплю от конюха, терплю от седока:
             То плетью по спине, то шпорами в бока.
             Слуга покорнейший! Пущусь-ка в чисто поле!
             Прощай, конюшенька! Не быть уже мне тут!"
             Махнул -- и более его уж не видали.
             Что ж? Волки в ту же ночь беднягу растерзали.
   
             Свобода хороша, да нужен и приют.
   
             <1819>
   

424. ГОРА В РОДАХ

             Какое зрелище! Там, мучася родами,
             Гора напыщилась: шумит, ревет, трещит
             И страшным бедствием вокруг себя грозит...
             А тут поэт Глупон пыхтит, стучит ногами,
             Кричит и бесится, всё искусал перо;
             То по лбу кулаком, то треснет им в бюро,
             Глаза навыкате, из рта клубится пена...
             Но вдруг и там и тут переменилась сцена:
             Гора растреснулась, с улыбкой встал поэт.
             Что ж вышло? Примечай! Там -- мышь, а тут -- сонет.
   
             <1819>
   

425. ГУСЬ

             На Гусе перья так белы отменно были,
             Что цветом даже снег вновь выпавший стыдили.
             Блестящим даром сим природой наделен,
                                 Гусь сделался надмен.
             Не Гусем он себя, а Лебедем считая,
             С презрением глядит на весь гусиный род,
             Отдельно от него поверхность рассекая
                                 Зеркаловидных вод.
             Преважно Лебедю Гусь гордый подражает,
             То шею вытянет, то обручем сгибает;
                       Но что ни делает, а нет!
                                 Весь ясно видит свет,
             Что Гусю далеко до птицы Аполлона.
   
             Иной так, удивить предполагая Русь,
             За гением на верх тащится Геликона:
             Но всё не гений он, а только -- странный Гусь.
   
             <1822>
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Василий Иванович Тибекин (1769--1831) принадлежал к числу литераторов, связанных с Д. И. Хвостовым, который широко патронировал писателей-неудачников. Сын екатеринославского губернатора, Тибекин в молодости служил в гвардии; после смерти разорившегося отца он занимал мелкие должности в статской службе. С 1816 г. Тибекин служил в Петербурге и вынужден был усиленно искать покровительства сановных лиц (см. его формуляр в ЦГИА). Его первая книга "Басни и сказки" (СПб., 1816) была посвящена князю А. Б. Куракину; в 1820 г. он подал в цензуру новую книгу басен, испрашивая разрешения посвятить их Александру I (издание не вышло, цензурное дело хранится в ЦГИА); сохранилась также рукопись сборника "Новые басни" (1822), поднесенная автором графу М. С. Воронцову, которую Тибекин столь же безуспешно надеялся напечатать (см.: ЛОИИ). Посылая Д. И. Хвостову экземпляр "Басен и сказок", он благодарит его за литературные советы и просит для руководства в поэзии брошюру А. Рихтера "Два опыта в словесности", где были расхвалены притчи адресата (ПД). В данном случае комплименты Тибекина вряд ли были искренни. Но в целом он придерживался тех же архаических представлений о басне, что и Д. И. Хвостов, рассматривая ее как серьезное нравоучение под маской аллегории. "Я употребил всевозможное старание, -- писал он о своих баснях, -- чтобы книга сия была как можно привлекательнее и приятностию рассказа, и нравственными истинами, на которых я основывался". Однако первое же выступление Тибекина-баснописца в печати было осмеяно в рецензии А. Е. Измайлова, подытожившего впечатление от сборника 1816 г. словами: "Трудно решить, что лучше: подражания ли Лафонтену и Лессингу или оригинальные басни г. Тибекина. И те и другие весьма забавны". После такого отзыва Тибекину удалось напечатать лишь маленький сборник "Басни" (СПб., 1819). Из других его сочинений известны патриотические стихи под названием "Ура на победы... М. Л. Голенищева-Кутузова" (СПб., 1812). О Тибекине см. также в кн.: "Стихотворная сказка (новелла) XVIII -- первой половины XIX века", "Б-ка поэта" (Б. с), 1969.
   419. БиС, с. 10. Печ. по Басни, 1819, с. 12.
   420. Басни, с. 7. По-видимому, направлена против А. Е. Измайлова, встретившего резкими насмешками первый сборник басен Тибекина 1816 г. (см.: "Стихотворная сказка (новелла) XVIII -- начала
   XIX века", "Б-ка поэта" (Б. с.), 1969, с. 680--681).
   421. Там же, с. 10. Печ. по тексту рукописного сборника 1822 г. "Новые басни" (ЛОИИ), где дана совершенно новая подробная разработка сюжета.
   422. Там же, с. 21.
   423. Там же, с. 25.
   424. Там же, с. 28. На сюжет басни Федра "Гора рождающая".
   425. Печ. впервые по тексту рукописного сб. 1822 г. "Новые басни" (ЛОИИ).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru