Lib.ru/Классика: Теплов В. А.. Поезка в Троаду

ПОѢЗДКА ВЪ ТРОАДУ

На раскопкахъ Шлимана.

Подобно тому, какъ тридцать вѣковъ тому назадъ Европа и Азія раздѣлились на два враждебныхъ лагеря съ цѣлью -- одна напасть, а другая -- отстоять древнюю Трою, такъ и новѣйшіе ученые въ наше время раздѣлились на два стана: одни -- чтобы оспаривать предполагаемое мѣсто столицы Пріама, другіе -- наоборотъ -- чтобы доказывать свои предположенія и съ точностью опредѣлить то мѣсто, гдѣ находилась гомеровская Троя. Въ особенности же послѣ 1874 года, послѣ раскопокъ Шлимана, усилилась полемика по этому вопросу.

Открытія Шлимана возбудили первоначально сильное одушевленіе; но вскорѣ мѣсто восторговъ заступили порицанія и сомнѣнія. Возникла цѣлая литература, безпрерывно ростущая и теперь. Она принесла хорошіе плоды, потому что разъяснила вопросъ и поставила читателей на истинную точку зрѣнія. Шлимана перестали то превозносить до небесъ, то втаптывать въ грязь, но вмѣсто того начали понимать культурно-историческое значеніе его открытій.

Вопросъ о мѣстонахожденіи Трои обсуждался и въ древности. Потомки эолійскихъ переселенцевъ, еще въ VII в. до Р. X. основавшіе на нынѣшнемъ холмѣ Хисарликѣ Новый-Иліонъ, доказывали, что ихъ городъ занимаетъ мѣстность города Пріама. Во время Александра Македонскаго это мнѣніе было настолько распространено, что македонскій царь, восторженный почитатель Гомера, осыпалъ городъ милостями и застроилъ его великолѣпными зданіями.

Однако уже во II вѣкѣ до Р. X. Дмитрій, уроженецъ Троады, сталъ опровергать притязанія Новаго-Иліона, причемъ основывался на существовавшемъ тогда варіантѣ мѣстнаго преданія и на трудности согласить топографическія данныя Гомера съ нахожденіемъ города на Хисарликѣ. Страбонъ подтвердилъ это сомнѣніе и согласился съ предположеніемъ Дмитрія, по которому древняя Троя находилась въ 30 стадіяхъ къ В. отъ Новаго-Иліона, близъ нынѣшней деревни Акчикёй.

Но и въ его время тщетно искали слѣдовъ древней Трои; по словамъ Лукана, напрасны были такія-же попытки, сдѣланныя во время Юлія Цезаря, такъ какъ тогда исчезли уже самыя развалины этого города -- "etiam periere ruinae" {Phars, lib. 9 v. 953.}. Да и не мудрено: развѣ существуютъ какіе-нибудь остатки Тира, города столь же могущественнаго, какъ и Иліонъ, и разрушеннаго гораздо позже?

Десятилѣтняя ожесточенная война, пожаръ, разграбленіе, остатки жилищъ, разнесенные по сосѣднимъ городамъ для возстановленія зданій, поврежденныхъ во время войны,-- всѣ эти причины соединились съ разрушительнымъ дѣйствіемъ времени и съ теченіемъ вѣковъ уничтожили всѣ слѣды гордой Пріамовой столицы.

Въ концѣ прошлаго столѣтія французскій путешественникъ Le Chevalier издалъ сочиненіе: "Voyage dans la Troade", въ которомъ привелъ соображенія, что гомеровская Троя должна была находиться на холмѣ, гдѣ теперь деревушка Бунаръ-баши. Предположеніе это встрѣтило почти единодушное одобреніе ученыхъ и было развито многими послѣдующими путешественниками и археологами.

Внимательно разсматривая самую мѣстность гомеровскихъ битвъ, Шлиманъ нашелъ слабыя стороны въ догадкахъ Дмитрія и Ле-Шевалье, и, напротивъ, представилъ нѣкоторыя соображенія въ пользу жителей Новаго-Иліона. Онъ рѣшилъ, въ виду того, на собственный счетъ произвести обширныя раскопки въ обѣихъ мѣстностяхъ, оспаривавшихъ другъ у друга честь имени древней Трои.

Въ Бунаръ-Баши раскопки, начатыя въ апрѣлѣ 1867 года и продолжавшіяся четыре дня, не дали никакихъ результатовъ, и, по мнѣнію Шлимана, было ясно, что тамъ не могло существовать въ древности никакого значительнаго города.

Къ такимъ же отрицательнымъ результатамъ привели раскопки Шлимана въ имѣніи англійскаго вице-консула Кальверта -- Батакѣ, гдѣ Страбонъ помѣщаетъ древнюю Трою: тамъ не было найдено никакихъ развалинъ, а лишь крупный песокъ, безъ примѣси какихъ-либо остатковъ древности.

Тогда неутомимый изслѣдователь перенесъ раскопки на холмъ Хисарлика, и въ 1869 г. вышло въ свѣтъ его сочиненіе: "Итака, Пелопоннезъ, Троя", гдѣ Шлиманъ старался доказать тождество Новаго-Иліона, занимавшаго Хисарликъ, съ Иліономъ древнимъ. Послѣдующее его сочиненіе: "Троянскія древности", даетъ отчетъ о раскопкахъ, произведенныхъ въ Хисарликѣ, не касаясь уже вопроса о мѣстности гомеровой Трои; дѣло представляется какъ бы окончательно рѣшеннымъ въ пользу Хисарлика.

При производствѣ своихъ раскопокъ Шлиману приходилось бороться не только съ естественными препятствіями, но и съ турецкими порядками, а потому не безъинтересенъ его личный разсказъ объ отношеніяхъ къ нему турецкаго правительства. "Съ самаго начала моихъ раскопокъ въ апрѣлѣ 1870 г.,-- говоритъ онъ,-- я употребилъ всѣ усилія, чтобы пріобрѣсти въ собственность холмъ Хисарлика; для этого мнѣ пришлось сдѣлать нарочно три путешествія изъ Парижа въ Кумъ-Кале; наконецъ, мнѣ удалось уговорить владѣльцевъ этой мѣстности, двухъ туровъ, продать мнѣ ее на 1.000 франковъ. Тотчасъ же послѣ этого, въ декабрѣ 1870 г., я отправился къ Сафвету-пашѣ, бывшему тогда министромъ народнаго просвѣщенія, и сообщилъ ему, что послѣ восьми-мѣсячныхъ стараній мнѣ удалось склонить къ уступкѣ владѣльцами главной части древней Трои за 1.000 фр., и что я немедленно совершу покупку, какъ только получу фирманъ, разрѣшающій мнѣ производить раскопки на Хисарликѣ. Оказалось, что Сафветъ ничего не слыхалъ ни о Троѣ, ни о Гомерѣ; я разсказалъ ему о нихъ вкратцѣ и прибавилъ, что надѣюсь отыскать въ этой мѣстности безцѣнныя сокровища для науки. Министръ, конечно, сообразилъ, что я предполагаю отыскать много золота, освѣдомился у меня о разныхъ подробностяхъ и затѣмъ просилъ зайти въ нему черезъ недѣлю. Каковъ же былъ мой ужасъ, когда, принявъ меня въ назначенный срокъ, Сафветъ-паша объявилъ мнѣ, что онъ заставилъ обоихъ турецкихъ владѣльцевъ продать землю ему, за 600 франковъ, и что я могу производить тамъ раскопки, но съ тѣмъ, что все найденное поступитъ въ его полную собственность. Въ отвѣтѣ моемъ Сафвету я въ самыхъ рѣзкихъ выраженіяхъ объяснилъ ему всю гнусность его поступка и объявилъ, что, не желая имѣть съ нимъ никакого дѣла, отказываюсь совершенно отъ раскопокъ.

"Послѣ этого Сафветъ-паша засылалъ ко мнѣ нѣсколько разъ тогдашняго американскаго посланника въ Константинополѣ, Mr. Wyne Mac Veagh, предлагая предоставить мнѣ половину всѣхъ предметовъ, которые будутъ найдены при раскопкахъ. Я согласился, но съ тѣмъ непремѣннымъ условіемъ, что мнѣ можно будетъ вывезти изъ Турціи принадлежащую мнѣ часть предметовъ. Между тѣмъ, когда раскопки были въ полномъ ходу, право это, въ концѣ марта 1872 г., было внезапно отъ меня отнято Портою, при чемъ было добавлено, что за мною сохраняется право продать найденныя древности, но въ предѣлахъ Турціи.

"Такимъ произвольнымъ распоряженіемъ Порта сама нарушила свой контрактъ со мною и сама сняла лежавшія на мнѣ обязательства, почему я и счелъ себя въ правѣ взять себѣ всѣ предметы, представлявшіе какой-либо интересъ, и спасти ихъ такимъ образомъ для науки" {Antiquités troyennes, par Schliemann, Paris. 1874, LIV.}.

Турецкое правительство, однако, не согласилось съ такимъ толкованіемъ контракта, и когда 17-го іюля 1873 г. Шлиманъ окончилъ свои раскопки, начало противъ него процессъ, требуя выдачи половины отрытыхъ предметовъ; кончилось дѣло тѣмъ, что Шлиманъ добровольно уплатилъ 50.000 франковъ, и Порта признала его единственнымъ обладателемъ найденныхъ имъ древностей, состоявшихъ изъ золотыхъ вещей, множества оружія изъ бронзы и камня, а также изъ разнообразныхъ глиняныхъ сосудовъ.

Въ сентябрѣ 1878 г. Шлиманъ снова досталъ себѣ фирманъ и началъ раскопки, выстроивъ для себя, своихъ гостей и слугъ особыя жилища. Главнымъ результатомъ раскопокъ была находка трехъ небольшихъ и одного большого клада золотыхъ вещей. Найдены были также: два скелета воиновъ въ мѣдныхъ шлемахъ -- рядомъ съ однимъ изъ нихъ лежало длинное копье -- и скелетъ троянки, съ выдающеюся нижней частью лица и съ прекрасно сохранившимися, удивительно мелкими зубами. Подлѣ этого скелета въ слоѣ густого пепла найдены кольцо, серьги и брошка изъ чистаго золота. Немного далѣе -- веретено съ намотанною еще шерстью и обрывки женскихъ одеждъ. Въ концѣ февраля 1879 г. Шлиманъ возвратился снова въ Хисарликъ и произвелъ свои послѣднія раскопки; на этотъ разъ ему помогали въ трудахъ извѣстные Вирховъ и Эмиль Бюрнуфъ. Слои были опредѣлены съ геологической и антропологической точекъ зрѣнія, причемъ оказалось, что весь холмъ, поднимающійся отъ гранитнаго материка на 24 метра, состоитъ изъ остатковъ человѣческихъ жилищъ. По мнѣнію Шлимана, здѣсь било послѣдовательно семь городовъ, и второй отъ материка слой былъ гомеровскою Троею.

Сначала Шлиманъ полагалъ, что древнюю Трою слѣдуетъ искать въ третьемъ слоѣ, но отказался отъ своего мнѣнія послѣ того, какъ Максъ Миллеръ доказалъ, что встрѣчающееся на сосудахъ этого слоя своеобразное изображеніе креста

распространенное по всему востоку, отъ Китая и до Западной Африки, и извѣстное въ Индіи подъ именемъ свастика, является не ранѣе IV в. до Р. X., и что, слѣдовательно, третій слой на 600 лѣтъ моложе Пріамовой Трои.

Въ то же время были изслѣдованы и подробно описаны раскопки двухъ кургановъ -- Бешикъ-Тепе и Уджекъ-Тепе. Въ послѣднемъ, на глубинѣ двухъ саженъ, найдено огромное каменное строеніе въ видѣ башенки, почти въ 12 метровъ вышиною и до 5 метровъ въ квадратѣ, покоящееся на выложенномъ изъ камней многоугольникѣ, свыше 4 саженей въ діаметрѣ. Шлиманъ и Бюрнуфъ относятъ строеніе къ 214 г. по Р. X. и считаютъ холмъ могилою Феста, любимца Каракаллы.

Догадки и предположенія Шлимана встрѣтили не мало противниковъ, и изъ нихъ Брентано занимаетъ одно изъ выдающихся мѣстъ {Zur Löeung des troyanischen Frage и Alt Ilion im Dumbrekthal, von Breatano. 1877.}. Возраженія его сводятся въ слѣдующему: по описанію Гомера, Троя была большимъ, окруженнымъ стѣнами и прекрасно построеннымъ городомъ, съ красивыми и широкими улицами и съ высокимъ замкомъ. Она заключала въ себѣ храмы Аполлона, Минервы, Зевса, Марса, Леты и Артемиды, прекрасно выстроенныя жилища Пріама и его сыновей и многочисленные дома троянцевъ. Могъ ли подобный городъ помѣщаться на холмѣ, который можно обойти кругомъ менѣе чѣмъ въ ¹/₄ часа; и если на немъ жилъ только Пріамъ съ своими 50 сыновьями и дочерьми, то, конечно, не оставалось затѣмъ мѣста ни для одного посторонняго обитателя. Въ этому необходимо прибавить еще то соображеніе, что на Хисарликской террасѣ нѣтъ воды; лишь во время дождя виднѣется у подошвы холма едва замѣтное просачиваніе влажности. Одной пятидесятой части греческой арміи было бы достаточно, чтобы въ десять дней овладѣть этими глиняными стѣнами и разорить немногіе дома Хисарлика, а потому нельзя признать въ этихъ жалкихъ развалинахъ политическаго центра обширнаго и богатаго царства, точно также, какъ невозможно признать открытыя Шлиманомъ стѣны за оплотъ Пріамовой столицы; ихъ грубая кладка, незначительность размѣровъ, отсутствіе всякаго строительнаго искусства невольно бросаются въ глаза, въ особенности при сравненіи ихъ съ правильными циклопическими постройками Микенъ -- современницы Трои.

Вдобавокъ, въ томъ слоѣ, гдѣ Шлиманъ предполагаетъ древнюю Трою, онъ нашелъ пропасть каменнаго оружія, о которомъ между тѣмъ Гомеръ не говоритъ ни слова. И вообще самъ Шлиманъ, даже предполагая, что всѣ дома Хисарлика были трехъэтажные и расположены были одинъ около другого, утверждаетъ, что весь городъ не могъ имѣть болѣе 5.000 жителей и выставлять въ поле болѣе 500 воиновъ {Antiquités troyennes, 302.}.

Вѣроятнѣе всего, что на Хисарликѣ издавна былъ храмъ богини огня, которую греки отождествляли съ Минервой. Храмъ былъ окруженъ жилищами жрецовъ и владѣлъ сокровищами, которыя отъ времени до времени подвергались разграбленію, а самыя жилища -- сожженію. Гомеровскую же Трою слѣдуетъ искать въ 30 стадіяхъ къ востоку отъ Хисарлика, въ долинѣ Думбрека, ближе къ тѣмъ странамъ, гдѣ разыгрываются древнія троянскія преданія: тамъ Дарданія -- ихъ срединный пунктъ, родовой городъ троянской династіи, тамъ страна бебриковъ, тамъ происходило похищеніе Ганимеда и т. п.

Теорія Брентано представляетъ, конечно, много основательныхъ соображеній, но для подкрѣпленія ея необходимы новыя раскопки въ указываемой имъ мѣстности; впредь же до того нельзя не признать, что въ настоящее время наиболѣе вѣроятій все-таки остается на сторонѣ открытій Ле-Шевалье.

Бунаръ-Баши дѣйствительно соединяетъ въ себѣ топографическія условія, наиболѣе подходящія какъ для объясненія описаній Гомера, такъ и для мѣстонахожденія могущественнаго города. Сосѣдній съ Эгейскимъ моремъ и Геллеспонтомъ, построенный въ Бунаръ-Баши городъ былъ, тѣмъ не менѣе, удаленъ отъ ихъ береговъ настолько, насколько это было нужно, чтобы не подвергнуться какому-либо внезапному нападенію съ моря, столь частому въ древности. Съ другой стороны, прислоненный въ отрогамъ Иды, защищенный съ востока и сѣвера теченіемъ Симоиса (Мендже-су), имѣя предъ собою обширную, обильную водою равнину, городъ этотъ имѣлъ въ себѣ всѣ задатки будущаго развитія и богатства.

Затѣмъ, неопровержимо существованіе горячихъ и холодныхъ ключей у Бунаръ-Баши {Asie Mineure, par Tchihatcheff, 333.}, о которыхъ говорить Гомеръ, помѣщая ихъ у источниковъ Скамандра и по близости отъ троянскихъ стѣнъ.

Противники ле-Шевалье основывались также на томъ, что при отдаленности Бунаръ-Баши отъ Геллеспонта, на берегу котораго стояла греческая рать, невозможно допустить описанія въ Иліадѣ нѣкоторыхъ сраженій, когда греки по нѣскольку разъ въ день проходили это пространство.

Въ объясненіе этого необходимо замѣтить, что троянская долина съ каждымъ годомъ увеличивается въ сторону моря подъ вліяніемъ песочныхъ наносовъ Симоиса. Еще Страбонъ разсчиталъ {Geogr. lib. XIII, 56 et 66.}, что съ троянской войны до его времени наносы покрыли пространство въ шесть стадій (1.110 метровъ), что составляетъ почти по одному метру ежегодно. Слѣдовательно, чтобы получить долину временъ троянской войны, нужно уменьшить нынѣшнее разстояніе отъ Бунаръ-Баши до пролива на три тысячи метровъ, что уменьшитъ на такое же разстояніе пространство между греческимъ станомъ и Иліономъ. А во-вторыхъ, какъ замѣтилъ G. Perrot {Excursion à Troie et aux sources du Mendéré, par G. Perrot. 1876, 70.}, невозможно понимать буквально всѣ разсказы Гомера о сраженіяхъ; то, что онъ описываетъ какъ происходившее въ теченіе одного дня, въ дѣйствительности, быть можетъ, происходило въ теченіе нѣсколькихъ дней; поэтъ -- не военный историкъ, и выводимые имъ герои и воины -- не простые смертные, какъ мы; поэтъ напоминаетъ намъ о томъ постоянно: они съ легкостью кидаютъ чуть не цѣлыя скалы, а мы хотимъ судить о ихъ ногахъ по нашимъ и о продолжительности ихъ маршей по тому пути, который въ наше время могутъ пройти наши солдаты.

Только при условіи значительной отдаленности Трои отъ греческаго лагеря можно допустить разсказъ Гомера о Политѣ, который, какъ извѣстный быстротою своихъ ногъ, былъ посланъ соглядатаемъ на отдаленный отъ города холмъ, чтобы наблюдать за движеніями греческаго войска. Будь Троя въ Хисарликѣ, ему незачѣмъ было бы полагаться на быстроту ногъ, такъ какъ изъ-за городскихъ стѣнъ ему прекрасно была видна вся греческая армія.

Точно также слова Улисса къ Эвмею предполагаютъ большое разстояніе между городомъ и корабельною стоянкою. Кромѣ того, посылаются лазутчики (Иліада, XX) съ цѣлью узнать, останутся ли троянцы у греческихъ кораблей, удаленные на столь большое разстояніе отъ собственной стѣны, или же снова вернутся въ городъ.

Тогда какъ Шлиманъ считаетъ, что развалины Трои помѣщаются во второмъ отъ материка слоѣ Хисарлика, археологи утверждаютъ, что эти развалины и остатки, судя по ихъ признакамъ, принадлежатъ эпохѣ гораздо болѣе древнѣйшей, чѣмъ троянская война, и цивилизаціи гораздо менѣе развитой, чѣмъ троянская. Невозможно допустить, чтобы въ XII или даже XI в. до Р. X. могущественный троянскій народъ, или вообще какой-либо другой народъ Малой Азіи, могъ находиться въ томъ поистинѣ варварскомъ состояніи, которое обличаютъ тысячи разнообразныхъ предметовъ, отрытыхъ Шлиманомъ въ Хисарликѣ. Сравнивая эти предметы съ такими же, найденными въ Кипрѣ, Родосѣ, Санторинѣ и вообще по островамъ Архипелага, Lenormant {Les Antiquités de la Troade, par Lenormant. Paris, 1876.} полагаетъ, что они принадлежатъ къ XVII или XVIII в. до Р. X., находясь въ близкомъ родствѣ съ цивилизаціею бронзоваго вѣка, какою она представляется по находкамъ, сдѣланнымъ въ Европѣ отъ Скандинавіи до центральной Италіи.

Затѣмъ, съ исторической точки зрѣнія, невозможно допустить, чтобы Троя, разрушенная въ XII в. до Р. X., не была, подобно всѣмъ остальнымъ сосѣднимъ народамъ, въ постоянныхъ торговыхъ сношеніяхъ съ финикіянами и не подверглась въ нѣкоторой степени ихъ вліянію или, по крайней мѣрѣ, не имѣла множества предметовъ финикійскаго производства, а слѣдовательно и городъ, гдѣ не найдено вовсе такихъ предметовъ и никакихъ слѣдовъ подражанія финикійскому искусству, могъ быть лишь городомъ, разрушеннымъ ранѣе историческаго періода, заканчивающагося концомъ XIV вѣка до Р. X.

Такія же соображенія слѣдуетъ привести по поводу отсутствія въ откопанныхъ въ Хисарликѣ предметахъ слѣдовъ ассирійскаго вліянія, которое въ древней Троѣ должно было быть еще сильнѣе египетско-финивійскаго, такъ какъ, во-первыхъ, въ XII в. ассирійская монархія была въ своемъ первомъ фазисѣ завоевательнаго могущества, которое распространялось именно по направленію въ Малой Азіи, и, во-вторыхъ, существуютъ данныя о томъ, что Пріамъ былъ въ вассальныхъ отношеніяхъ къ ассирійскимь царямъ.

Равнымъ образомъ немыслимо было бы иначе объяснить полное отсутствіе въ раскопкахъ Хисарлика желѣза, извѣстнаго Моисею и евреямъ во времена библейскія, египтянамъ эпохи II династіи, индусамъ временъ составленія ведъ и халдеямъ первыхъ вѣковъ исторіи. Никакими натяжками и объясненіями, даже признаніемъ возможности быстраго окисленія желѣзныхъ предметовъ, нельзя объяснить отсутствія въ культурѣ народа, имѣвшаго обширныя торговыя связи съ далекими странами, металла, который знали даже полудикіе туземцы Эѳіопіи. По окончаніи всѣхъ работъ на Хисарликѣ Шлиманъ собралъ въ одно сочиненіе всѣ свои прежнія изслѣдованія о Троѣ, согласовалъ ихъ съ новыми открытіями и отчасти съ мнѣніями своихъ ученыхъ противниковъ, и издалъ въ 188І г. книгу: "Ilios" съ предисловіемъ Вирхова. Трудъ этотъ, болѣе серьезный и зрѣлый, не говоритъ уже о дворцѣ Пріама, а упоминаетъ лишь о кладѣ и дворцѣ начальника города или князя. Новый трудъ Шлимана былъ встрѣченъ въ Германіи сочувственно, хотя по прежнему главнѣйшіе ея археологи -- Курціусъ, Конце и Штаркъ -- высказались противъ убѣжденія Шлимана, будто имъ открыты развалины гомеровской Трои. Если поэтъ Иліады въ дѣйствительности видѣлъ мѣстность Трои, а не описалъ ее только по слуху, то Хисарликъ не Иліонъ, а Иліонъ слѣдуетъ искать въ другомъ мѣстѣ; тѣмъ болѣе, что селиться семь разъ на одномъ и томъ же мѣстѣ противорѣчило обычаямъ древности. Древніе скорѣе избѣгали подобныхъ селеній на покинутомъ или разрушенномъ мѣстѣ, нежели отыскивали ихъ; по ихъ мнѣнію, проклятіе лежало на такомъ мѣстѣ, наказанномъ гнѣвомъ боговъ. Въ данномъ же случаѣ, страхъ, внушаемый бывшею Троею, былъ еще тѣмъ сильнѣе, что предъ отплытіемъ грековъ Агамемнонъ, по древнему обычаю, произнесъ самыя страшныя заклятія противъ возстановленія этого города и противъ тѣхъ, кто вздумалъ бы тамъ селиться снова {Découvertes dans la Troade, par Manduit. 1840, стр. 220.}.

Въ 1884 г. Шлиманъ издалъ въ Лондонѣ у Мёрреля новое сочиненіе подъ названіемъ: "Результаты послѣднихъ изслѣдованій и открытій относительно мѣстности гомеровской Трои". Въ этой книгѣ онъ сознается во многихъ сдѣланныхъ имъ прежде промахахъ и измѣняетъ нѣкоторыя изъ начальныхъ своихъ положеній. Новѣйшія свои раскопки онъ производилъ въ прежнихъ мѣстахъ, при содѣйствіи двухъ ученыхъ архитекторовъ, и успѣлъ кое-что исправить изъ того, что сперва испортилъ по своей неподготовленности къ дѣлу. Онъ подтверждаетъ, что сожженная Троя была вторымъ, а не третьимъ (какъ онъ прежде предполагалъ) городомъ на возвышенности Хисарлика. Этотъ второй городъ существовалъ, должно быть, долгое время, потому что по его стѣнамъ и общественнымъ зданіямъ видно, что онъ былъ въ извѣстное время расширенъ и возобновленъ, а толстый слой земли, лежащій надъ этимъ городомъ и служащій основаніемъ третьему городу, указываетъ на нѣсколько столѣтій, прошедшихъ прежде, нежели этотъ пустырь былъ вновь застроенъ. Шлиманъ отступается отъ прежде высказаннаго имъ мнѣнія, что Троя была вся расположена только на узкой возвышенности Хисарлика. Новыми его изслѣдованіями обнаружено, что городъ, и повидимому значительный, былъ раскинутъ по сѣверную, западную и южную стороны Хисарлика, и развалины этого города принадлежатъ къ тому же періоду, къ которому относятся развалины второго слоя; такимъ образомъ, все это вмѣстѣ составляло обширный городъ, какимъ и долженъ былъ быть гомеровскій Иліонъ. Наконецъ, Шлиманъ открылъ остатки двухъ монументальныхъ зданіи, по всей вѣроятности храмовъ, но большая часть главнаго храма не можетъ быть возстановлена, потому что она была искажена при первоначальныхъ, веденныхъ безъ системы, раскопкахъ.

Что касается до найденныхъ въ Хисарликѣ вещей, то всѣ онѣ въ количествѣ болѣе 20.000 предметовъ принесены Шлиманомъ въ даръ Германіи и будутъ выставлены въ берлинскомъ этнографическомъ музеѣ.

Такимъ образомъ, въ настоящее время можно утверждать съ достаточною основательностью, что Шлиману не удалось открыть гомеровской Трои, что, впрочемъ, нисколько не умаляетъ заслугъ этого замѣчательнаго человѣка, съ которымъ я имѣлъ случай познакомиться лично въ Константинополѣ, въ 1878 г.: достигнутые имъ результаты хисарликскихъ раскопокъ имѣютъ первостепенное археологическое значеніе и должны считаться однимъ изъ лучшихъ научныхъ открытій нашей эпохи.

Рѣдко можно, въ самомъ дѣлѣ, встрѣтить человѣка, который все свое время, состояніе и самыя упорныя усилія посвятилъ бы въ теченіе долгихъ лѣтъ на выясненіе одного историко-археологическаго вопроса. Ни трудныя условія существованія въ турецкомъ захолустьѣ, ни лишенія, ни климатъ, не могли сломить энергіи Шлимана, который, не останавливаясь ни предъ какими препятствіями, прорылъ громадныя пространства земли, произведя раскопки, далеко превышающія то, чего можно было бы ожидать отъ одного частнаго человѣка, и которыя скорѣе по плечу правительству большой страны. Если добытые результаты и не подтвердили излюбленной мысли Шлимана, тѣмъ не менѣе раскопки въ открытомъ имъ древнемъ городѣ, гораздо болѣе древнемъ, чѣмъ сама Пріамова Троя, бросили яркій свѣтъ на древности пелазгическихъ народовъ вообще.

Труды Шлимана не будутъ забыты археологами, и имя его будетъ вѣчно храниться вмѣстѣ съ именами ученыхъ, наиболѣе потрудившихся на трудномъ поприщѣ изученія древней жизни и цивилизаціи.

II.

Тихимъ, безоблачнымъ утромъ выѣхали мы въ большомъ каюкѣ изъ Чанакъ-кале и направились въ Кумъ-кале; предъ нами потянулись берега пролива: европейскій -- покрытый горами; выставлявшими свои крупныя ребра, лишь изрѣдка зеленѣвшія какою-то сухою травою и верескомъ, тогда какъ азіатскій, болѣе смѣющійся, кокетничалъ мягкими очертаніями своихъ холмовъ и разбросанными на нихъ рощами чинаровъ, фиговыхъ деревъ и орѣшника. Вотъ и мысъ между Сестосомъ и бухтою Майто (древняя Мадитосъ), на которомъ Ксантиппа, аѳинскій полководецъ, распялъ одного изъ вождей Ксеркса, Артіакта, попавшагося ему въ плѣнъ, въ наказаніе за то, что онъ разграбилъ храмъ Протезилая -- бога-покровителя города Элеонта.

Вообще Херсонесъ Ѳракійскій, вдоль берега котораго мы идемъ, богатъ воспоминаніями древности. Тутъ именно былъ убитъ младшій сынъ Пріама, Полидоръ. Опасаясь худого исхода войны, отецъ отправилъ его къ родственному ему владѣтелю Херсонеса, Полимнестору. Полидору были вручены большія сокровища, и онъ долженъ былъ, въ случаѣ паденія Трои, раздѣлить ихъ между всѣми братьями, которые къ тому времени останутся въ живыхъ. Пока городъ держался, Полимнесторъ ласкалъ Полидора; но какъ только Иліонъ былъ взятъ, скупой и коварный ѳракійскій царь предпочелъ захватить сокровища въ свою собственную пользу. Полидоръ былъ умерщвленъ, а тѣло его брошено въ Геллеспонтъ. Мать его, Гекуба, при взятіи Трои, попала невольницей къ Улиссу. Когда на обратномъ пути въ Грецію, Одиссей посѣтилъ Полимнестора, Гекуба узнала о горькой участи своего сына. Желая отомстить убійцѣ, она сдѣлала видъ, что ничего не знаетъ о случившемся, и просила тайнаго свиданія съ Полимнесторомъ, чтобы наединѣ передать ему еще одно сокровище. Тотъ согласился, и когда былъ уже вдали отъ своей стражи, Гекуба бросилась на него и выколола ему глаза. Сбѣжавшіися на крики народъ побилъ Гекубу камнями; могила ея находилась на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь выстроенъ Килидуль-Бахръ.

Почти на оконечности Галипольскаго полуострова, древняго Херсонеса ѳракійскаго, и близъ крѣпости Седдиль-Бахръ, виднѣется курганъ -- могила Протезилая.

Царь Фтіотиды, Протезилай отправился въ походъ подъ Трою, несмотря на то, что только-что женился предъ тѣмъ на Лаодаміи, и несмотря на предсказаніе, что будетъ убитъ, если приметъ участіе въ походѣ.

Оракулъ предсказалъ также, что первый грекъ, который ступитъ на троянскую землю, погибнетъ. Ладья, въ которой былъ Протезилай вмѣстѣ съ Улиссомъ, пристала къ берегу. Хитроумный Улиссъ выскочилъ, желая выказать свое великодушіе, первымъ, но имѣлъ предосторожность бросить сначала на землю свой щитъ и потомъ уже поставилъ на него свою ногу; такимъ образомъ, предсказаніе оракула сбылось надъ Протезилаемъ, который ступилъ на берегъ слѣдомъ за Улиссомъ. На гробницѣ Протезилая росли, по преданію, тѣ деревья, которыя всякій разъ засыхали, какъ только вершинки ихъ доростали до такой высоты, что могли видѣть Иліонъ, и потомъ начинали рости сызнова.

Не доѣзжая Кумъ-Кале, влѣво отъ насъ, мы увидѣли на самомъ берегу пролива могильный холмъ Аякса. Павзаній разсказываетъ, что въ его время прибой волнъ размылъ съ одной стороны холмъ, и сквозь образовавшееся отверстіе можно было видѣть скелетъ человѣка необычайно огромнаго роста, что какъ бы подтверждаетъ преданіе о томъ, что тѣло Аякса не было сожжено: тому воспротивился Калхасъ, объявивъ, что религія воспрещаетъ воздавать такую почесть самоубійцамъ. Такой же почести были лишаемы и убитые молніей, такъ какъ древніе считали ихъ врагами боговъ. На вершинѣ холма, который имѣетъ около 13 футовъ вышины и около 80 въ діаметрѣ при его основаніи, находился храмъ Аянтіонъ, перестроенный императоромъ Адріаномъ; онъ существовалъ до 1770 г., когда комендантъ сосѣдней крѣпости приказалъ его разрушить и употребить остатки на постройку моста чрезъ протекающую вблизи кургана рѣку. Внутри храма стояла статуя Аякса настолько искусной работы, что Маркъ-Антоній счелъ ее достойною быть поднесенной въ подарокъ Клеопатрѣ. Послѣ многихъ стараній статуя эта была возвращена храму и пользовалась глубокимъ уваженіемъ до той самой поры, когда христіанскіе императоры стали истреблять повсюду памятники язычества. Въ настоящее время холмъ этотъ зовется Инъ-Тепе -- сокращенное изъ Аянъ-Тепе; въ древности около него былъ раскинутъ городъ Аянтіонъ. Курганъ былъ раскопанъ въ 1788 г. и внутри найденъ былъ кирпичный сводъ и римская постройка въ видѣ пирамиды.

Мѣстные жители относились съ Аяксову кургану съ благоговѣніемъ, смѣшаннымъ со страхомъ, и всячески старались жертвоприношеніями задобрить тѣнь погибшаго героя, которая часто выходила изъ своей гробницы и пугала всѣхъ встрѣчныхъ своимъ зловѣщимъ видомъ и ужасными завываніями; вышиною же она была свыше 15 футовъ. Въ воспоминаніе того, что Аяксъ передъ смертью избилъ стадо барановъ, пастухи и до сихъ поръ не позволяютъ скоту пастись по кургану, считая вредною ростущую тамъ траву.

Послѣ двухъ-часового плаванія мы прибыли въ крѣпость Кумъ-Кале (песочную крѣпость), выстроенную на песочныхъ отложеніяхъ рѣки Мендере-Су; кругомъ ея раскинулась небольшая турецкая деревушка, самая же крѣпость полуразрушена. Съ ея зубчатыхъ стѣнъ развертывается видъ на всю троянскую долину. Уныла и однообразна теперь эта долина, гдѣ совершились событія, столько вѣковъ живущія въ памяти народовъ. Печально и ровно тянется она, поднимаясь лишь къ морскому берегу, гдѣ образуетъ гребень, на которомъ раскинуты двѣ деревушки -- Енишахръ и Еникёй. Съ лѣвой стороны тянется рядъ невысокихъ желтыхъ холмовъ, почти лишенныхъ растительности: лишь тамъ и сямъ торчитъ отдѣльное тутовое либо фиговое дерево, какъ бы скучающія о своемъ одиночествѣ. Самая равнина покрыта цѣлою сѣтью маленькихъ рѣчекъ, потоковъ, въ настоящее время года въ большинствѣ случаевъ пересохшихъ; по срединѣ лишь змѣится Мендере-Су (древній Симоисъ), скрываясь часто за камышами, такъ что за теченіемъ его можно слѣдить по ростущимъ, какъ бы нарочно посаженнымъ рукою садовника, одинокимъ деревьямъ ивъ и тута. Прямо предъ нами равнина замыкается высотами Бунаръ-Баши, изъ-за которыхъ выглядываетъ Балидагъ и снѣговая шапка Иды. Особенность пейзажа составляютъ могильные курганы, разбросанные кругомъ насъ. Налѣво могила Аякса; близъ насъ -- общая могила грековъ, павшихъ при осадѣ Трои; далеко впереди -- Уджекъ-Тепе (могила Ила); правѣе отъ насъ -- могила Ахилла и конусообразный холмъ на горѣ между Енишахромъ и Еникёемъ -- могила Феста -- любимца Каракаллы. Слѣва же вздымается Хисарликъ съ громадными траншеями, прорѣзанными Шлиманомъ, которыя зіяютъ своими отверстіями; отъ нихъ же до самой равнины правильною наклонною плоскостью спускаются бѣлыя груды мусора и земли, извлеченныя во время раскопокъ, и эти бѣлыя пятна какъ-то рѣжутъ глазъ на общемъ сѣромъ, однотонномъ фонѣ всей картины. На этой землѣ, преданной опустошенію, нѣтъ даже и развалинъ. Въ развалинахъ сохраняется по крайней мѣрѣ память старины, а здѣсь, въ царствѣ смерти и ничтожества, заглохъ и этотъ посмертный голосъ минувшаго.

Проклятіе Агамемнона какъ бы понынѣ звучитъ надъ всѣмъ этимъ погруженнымъ въ могильную тишину краемъ. Кругомъ -- величавое спокойствіе смерти, какъ на гигантскомъ кладбищѣ, на которомъ нашло себѣ успокоеніе цѣлое царство, цѣлый могучій народъ.

Отъ Кумъ-Кале началось уже мое сухопутное путешествіе; крѣпкая турецкая лошадь бодро затрусила по старинной мостовой, сложенной изъ большихъ камней; слѣдомъ за мной ѣхали конюхъ и два турецкихъ заптіе (жандарма), которыми комендантъ Чанакъ-Кале снабдилъ меня съ двойною цѣлью: охранить меня по возможности отъ разбойниковъ, которые никогда не переводятся внутри Малой Азіи, а во-вторыхъ, и самое главное, наблюсти за мною,-- узнать, что за причина, побуждающая "москова" ѣхать въ дикую страну. Турки не понимаютъ путешествій или поѣздокъ просто изъ любознательности, а потому склонны въ такихъ случаяхъ пріискивать различныя тайныя цѣли, клонящіяся пожалуй ко вреду правовѣрныхъ. Впрочемъ о моихъ провожатыхъ могу сказать, что это были въ высшей степени добродушные люди, которые не знали просто, чѣмъ мнѣ угодить, и которые дѣйствительно оказали мнѣ значительныя услуги.

Свернувъ съ мостовой, идущей въ Енишахръ, мы цѣликомъ чрезъ пашню добрались до большого холма, которымъ оканчивается Сигейскій мысъ и который извѣстенъ подъ именемъ Ахилловой могилы. Холмъ этотъ вмѣстѣ съ двумя другими курганами въ честь Патрокла и Антилоха, изъ коихъ послѣдній не существуетъ уже болѣе, были насыпаны надъ прахомъ убитыхъ героевъ -- всею греческою арміею, стоявшей станомъ между Сигейскимъ и Ретійскимъ мысами, дабы могила знаменитаго сына Пелея "была видна всѣмъ плавающимъ по Эгейскому морю не только въ наше время, но и на вѣки вѣчные" {Одиссея, XXIV. 378.}.

Курганы насыпались вообще какъ знакъ того, что покойному были отданы послѣднія погребальныя почести. По древнѣйшимъ вѣрованіямъ грековъ и римлянъ, душа умершаго не переселялась ни въ какой другой міръ, а оставалась близъ живущихъ, въ землѣ, подлѣ праха погребеннаго человѣка. Рождаясь вмѣстѣ съ тѣломъ, душа не отдѣлялась отъ него по смерти, а входила вмѣстѣ съ нимъ въ могилу. Когда опускали трупъ въ землю, то вѣровали, что съ нимъ вмѣстѣ нисходитъ въ могилу нѣчто вѣчно живое, и потому закапывали туда же предметы, въ которыхъ это вѣчно живущее существо могло имѣть надобность: одѣянія, вазы, оружіе; на могилу разливали вино, чтобы утолить его жажду; ставили кушанье, чтобы насытить его; закалывали лошадей и рабовъ дабы, будучи въ землѣ въ одной могилѣ съ погребеннымъ, они могли продолжать ему служить, какъ то дѣлали при его жизни. Когда по взятіи Трои каждый воинъ возвращается на родину съ прекрасною невольницею, Ахиллъ изъ-подъ земли требуетъ свою рабыню, и ему отдаютъ Поликсену.

Изъ этого первоначальнаго вѣрованія истекала необходимость погребенія. Дабы душа была прикрѣплена къ подземному жилищу, гдѣ она должна была оставаться во все свое посмертное существованіе, необходимо было, чтобы тѣло, съ коимъ она была соединена, было прикрыто землею. Душа, у которой не было гробницы, не имѣла жилища; она вынуждена бывала блуждать. Напрасно помышляла она о покоѣ, представлявшемся ей желаннымъ послѣ житейскихъ бурь и треволненій,-- ея долей было скитаться вѣчно въ видѣ призрака или вампира, никогда не останавливаясь, никогда не получая ни жертвоприношеній, ни пищи, въ которой она такъ нуждалась. Несчастная сама, она скоро начинала приносить несчастіе и другимъ. Она мучила живущихъ, насылала на нихъ болѣзни, портила ихъ жатвы, пугала ихъ своими зловѣщими появленіями, все для того, чтобы заставить ихъ похоронить ее и ея тѣло.

Всѣ древніе были убѣждены, что безъ погребенія душа была глубоко несчастна, послѣ же погребенія для нея наступало вѣчное блаженство. Не для того, чтобы выказать свою скорбь, исполняли древніе всѣ погребальные обряды, а ради спокойствія и счастія погребеннаго человѣка. Считалось недостаточнымъ просто закопать трупъ въ землю. Необходимо было совершить извѣстные обряды, произнести опредѣленныя молитвы, и лишь тогда души пріобрѣтали свое постоянное жилище и не могли уже покинуть своей могилы. У древнихъ писателей можно найти указанія на то, какъ мучились люди опасеніемъ, чтобы надъ прахомъ ихъ не забыли исполнить какого-нибудь погребальнаго обряда; опасеніе это дѣлалось источникомъ смертельнаго безпокойства. Менѣе боялись смерти, чѣмъ лишенія погребенія, такъ какъ въ этомъ послѣднемъ случаѣ дѣло шло о вѣчномъ успокоеніи и блаженствѣ. Аѳиняне казнили своихъ полководцевъ, которые послѣ морской побѣды при Лесбосѣ не озаботились погребеніемъ убитыхъ. Побѣдою своею они спасли Аѳины, но погубили своею нерадивостью тысячи душъ. Родственники погибшихъ, подъ вліяніемъ мысли о вѣчныхъ мученіяхъ, на которыя были обречены души убитыхъ и непогребенныхъ воиновъ, явились въ судъ въ траурныхъ одѣяніяхъ и взывали къ отмщенію. Народный судъ согласился съ ними и, обвинивъ вождей-побѣдителей въ нечестіи, предалъ ихъ казни {La cité antique, par Fuetel de Gonlanges, p. 12.}.

Понятно также, почему Гомеръ описываетъ терзанія Пріама, который во что бы то ни стало старается выкупить у Ахилла тѣло Гектора: онъ не жалѣетъ богатыхъ даровъ и не останавливается предъ рискованнымъ шагомъ отправиться самому во вражескій станъ и слезами и личными просьбами вымолить возвращеніе тѣла дорогого сына. Гомеръ влагаетъ ему въ уста трогательныя слова {Иліада, пѣснь XXIV.}:

...Я еще болѣе жалкъ!

Я испытую, чего на землѣ не испытывалъ смертный:

Мужа, убійцы дѣтей моихъ, руки къ устамъ прижимаю!

Близъ Ахилловой могилы происходили торжественныя похороны Патрокла, весьма подробно описанныя въ Иліадѣ; тутъ въ честь его были военныя игры: бѣгъ на колесницахъ, бой на копьяхъ, стрѣльба изъ лука, кулачный бой, борьба, бѣгъ, единоборство, метаніе диска.

Такая же церемонія повторилась вскорѣ и для самого Ахилла, похороны которому были устроены Агамемнономъ и всею оплакивавшею смерть молодого героя греческою ратью.

Глубокое уваженіе къ памяти Ахилла, ставшаго предметомъ религіознаго культа, охраняло въ теченіе вѣковъ его могилу, на которую, въ знакъ поклоненія, возлагали первые изъ собираемыхъ плодовъ. Никто не осмѣливался провести ночь близъ кургана, такъ какъ изъ него по ночамъ часто выходила тѣнь Ахилла, одѣтаго въ доспѣхи и потрясающаго своимъ огромнымъ копьемъ съ ясеневымъ древкомъ; онъ билъ владыкою и ужасомъ окрестной страны, нѣкогда видѣвшей его подвиги.

Послѣ троянской войны, въ теченіе долгаго времени, ѳессалійцы ежегодно присылали выборныхъ для жертвоприношеній на могилѣ Ахилла и для совершенія около нея игръ. Династія царей, смѣнившая эакидовъ, мало-по-малу уклонилась отъ этого обычая, которому оставались вѣрны лишь немногіе города; впослѣдствіи ревность и этихъ послѣднихъ стала ослабѣвать, такъ что древній обычай почти вышелъ изъ употребленія, какъ вдругъ страшная засуха явилась доказательствомъ гнѣва боговъ. Спрошенный по этому поводу, додонскій оракулъ выразилъ ѳессалійцамъ порицаніе за то, что они забыли свой священный долгъ, и предписалъ имъ ежегодно посылать на могилу Ахилла жрецовъ для принесенія божественному сыну Пелея двойной жертвы -- какъ богу и какъ смертному, покинувшему жизнь. Ладья съ черными парусами привозила въ извѣстные дни въ троянскимъ берегамъ четырнадцать жрецовъ, двухъ быковъ -- чернаго и бѣлаго,-- вскормленныхъ въ лѣсахъ горы Пеліона, священный огонь, зажженный въ Ѳессаліи и для возліяній воду Сперхія. По этому случаю ѳессалійцы первые ввели въ обычай погребальные вѣнки изъ амарантовыхъ цвѣтовъ, дабы, въ случаѣ неблагопріятныхъ вѣтровъ, они, не увянувъ, могли быть привезены на берега Геллеспонта. Ладья должна была войти въ бухту ночью, и прежде, чѣмъ высадиться, пѣли гимнъ Ѳетидѣ, божественной матери Ахилла.

Сначала ѳессаліицы нѣсколько разъ обѣгали кругомъ могильнаго холма, нагими, но съ оружіемъ въ рукахъ; стуча копьями въ свои щиты, они громко призывали имя Ахилла. Затѣмъ они поднимались на холмъ, украшали цвѣтами его вершину, вырывали тамъ яму и закалывали чернаго быка, какъ умилостивительную жертву духу героя, какъ смертнаго. Сошедъ съ холма, они приносили въ жертву бѣлаго быка Ахиллу уже какъ божеству. Всѣ церемоніи должны были быть закончены до появленія первыхъ солнечныхъ лучей: иначе жертвоприношеніе не могло состояться, и самыя жертвы переносились обратно на ладью.

Въ одно весеннее утро 334 г. до Р. X. вся окрестность наполнилась необычнымъ шумомъ: молодой македонскій завоеватель, отправляясь на войну съ персами, счелъ долгомъ почтить жертвоприношеніями храмъ иліонской Паллады и гробницы героевъ, павшихъ при осадѣ Трои, и теперь съ многочисленною свитою переправлялся чрезъ проливъ, въ мѣстности близъ нынѣшняго Кумъ-Кале.

Предъ переправою черезъ Геллеспонтъ Александръ Маведонскій заклалъ жертву на гробницѣ Протезилая, моля боговъ, чтобы его переправа принесла ему болѣе счастія, чѣмъ этому послѣднему герою.

При переѣздѣ же чрезъ проливъ Александръ принесъ Нептуну и Нереидамъ въ жертву вола и сдѣлалъ возліяніе изъ золотого кубка. Не успѣвъ еще пристать въ азіатскому берегу, онъ уже бросилъ на него свое копье какъ бы въ знакъ того, что онъ принимаетъ отнынѣ подъ свою власть всю Азію, и затѣмъ въ полномъ вооруженіи выскочилъ изъ ладьи первымъ на бывшую троянскую землю. Въ храмѣ онъ принесъ жертвы Зевсу и его воинственной дочери -- Палладѣ-Аѳинѣ. Производя по материнской линіи свой родъ отъ Ахиллова сына, Неоптолема, Александръ Македонскій принесъ также жертву и тѣни убитаго Пирромъ царя Пріама, чтобы примирить ее съ своимъ родомъ.

Отсюда Александръ направился къ кургану Ахилла, сдѣлалъ возліяніе изъ масла на колонну, которая находилась на вершинѣ холма, украсилъ ее цвѣтами и, нагой, обѣжалъ нѣсколько разъ вокругъ кургана вмѣстѣ съ самыми знатными изъ своихъ воиновъ, почтивъ разными военными играми память своего великаго предка и всѣхъ павшихъ подъ Троею.

Заступничество Ахилла за грековъ проявлялось, по преданіямъ, и много вѣковъ спустя. Такъ, Зозимъ передаетъ, что послѣ смерти императора Валентиніана были сильныя землетрясенія въ Критѣ, Пелопоннезѣ и вообще въ Греціи, которыя разрушили множество городовъ. Верховный жрецъ въ Аѳннахъ, Несторій, былъ предувѣдомленъ сновидѣніемъ, что слѣдуетъ совершить общественную церемонію въ честь памяти Ахилла и что это спасетъ городъ. Такъ какъ власти насмѣхались надъ этимъ сномъ, то Несторій самъ сдѣлалъ изваяніе Ахилла и приносилъ ему жертвы, благодаря чему Аѳины и были дѣйствительно спасены {Histoire romaine, par Zozime. Lib. IV.}.

Въ другой разъ, когда въ 395 г. Аларикъ во главѣ своихъ войскъ приблизился въ аѳинскимъ стѣнамъ, онъ увидѣлъ шествующихъ по нимъ Минерву и Ахилла, который, въ блестящихъ доспѣхахъ и съ оружіемъ въ рукахъ, угрожающе смотрѣлъ съ вершины городскихъ стѣнъ на приближающихся варваровъ. Преданіе добавляетъ, что испуганный такимъ зрѣлищемъ Аларикъ потерялъ всякую охоту нападать на Аѳины и заключилъ съ ними миръ {Ib. Lib. V.}.

По распоряженію французскаго посла въ Константинополѣ, графа Шуазель-Гуффье, курганъ Ахилла былъ раскопанъ въ 1785 г. Въ концѣ траншеи, прорытой отъ основанія холма къ его центру, нашли небольшое углубленіе въ материковомъ утесѣ. Углубленіе это, площадью въ два квадратныхъ аршина, было окружено стѣнкою, сложенною изъ камней, замазанныхъ глиною; изъ такого же матеріала былъ и сводъ, закрывавшій углубленіе; внутри же этого послѣдняго лежало множество обломковъ. Благодаря искусству художника Fauvel, удалось соединить отдѣльные куски, изъ которыхъ и составили двѣ вазы въ этрусскомъ вкусѣ, вышиною отъ 10 до 12 дюймовъ, и одну бронзовую статую 10 дюймовъ вышины; она была поставлена на подножіе, поддерживаемое двумя конями съ всадниками на нихъ, но отъ всадниковъ осталась лишь нижняя часть тѣла. Статуя эта египетская: прическа ея украшена листомъ лотоса, но одежда, надѣтая на ней, греческая.

Поле, раскинутое на югъ отъ Ахилловой могилы и покрытое разными обломками, было въ древности занято городкомъ Ахиленономъ, который, по Страбону (XIII, 1), былъ выстроенъ миталенцами, нѣсколько лѣтъ воевавшими съ аѳинянами -- владѣтелями сосѣдняго городка Сигея, и, наконецъ, разрушенъ, одновременно съ этимъ послѣднимъ, жителями Новаго-Иліона.

По каменной, растрескавшейся уже отъ лучей солнца почвѣ поднимаемся мы отъ Ахилловой могилы въ гору, на вершинѣ которой, составляющей южную азіатскую оконечность Дарданелльскаго пролива, разбросана деревня Енишахръ, иначе называвшаяся Гяуръ-Ней, такъ какъ составляющіе ее 400 домовъ всѣ христіанскіе. На этомъ мѣстѣ въ древности находился эолійскій городъ Сигей, основанный митиленцемъ Археанаксомъ. Вскорѣ затѣмъ аѳиняне выгнали митиленцевъ и овладѣли городомъ; изъ-за этого возникла между ними война, во время которой вождемъ митиленцевъ былъ Питтакъ, одинъ изъ семи мудрецовъ древности. Наконецъ. оба города прибѣгли въ посредничеству коринѳскаго тиранна, Періандра который въ 564 г. до Р. X. присудилъ Сигей аѳинянамъ. Впослѣдствіи Сигей былъ разрушенъ сосѣдями, возобновленъ византійскими императорами и даже имѣлъ особаго епископа, зависѣвшаго отъ митрополита кизическаго.

Путешественники Chandler и Revett нашли еще здѣсь многочисленные остатки храма и сдѣлали снимокъ съ одной надписи на пиластрѣ, которая считается однимъ изъ самыхъ древнихъ эпиграфическихъ памятниковъ греческаго языка. Теперь обломки всѣ разсѣяны, разнесены по окрестностямъ, и нельзя даже опредѣлить того мѣста, гдѣ стоялъ знаменитый въ древности храмъ Минервы. Впрочемъ это общая участь всѣхъ архитектурныхъ и скульптурныхъ памятниковъ въ Турціи: ихъ усердно тащатъ во всѣ стороны, то для починки жилищъ, то для постройки крѣпостей; въ странахъ пригеллеспонтскихъ множество памятниковъ было истреблено, благодаря тому, что дарданелльскія батареи стрѣляли мраморными ядрами; въ истребленіи древностей принимали одинаковое участіе и турки, и христіане. Достаточно вспомнить, что одно изъ чудесъ свѣта -- мавзолей, воздвигнутый надъ могилой мужа карійской царицей Артемизіей и пощаженный временемъ, былъ разрушенъ въ 1522 г. родосскими рыцарями для того, чтобы добыть известку, нужную имъ для починки форта св. Петра близъ Бодрума, древняго Галикарнасса.

Теперь Енишахръ -- довольно скучное мѣстечко, съ домами, сложенными изъ крупныхъ камней, крытыми сухою болотною травою и тростникомъ.

Морской берегъ отъ Енишахра до Еникёя представляетъ изъ себя сплошную возвышенность, какъ бы огромную плотину, защищающую троянскую равнину отъ волнъ Эгейскаго моря. Къ морю она спускается отвѣсными гранитными утесами, до 300 футовъ вышиною, тогда какъ въ сторону равнины она скатывается легкими, пологими холмами, незамѣтно переходящими въ болотистую долину, по которой извивается Мендере-Су.

На половинѣ дороги между Енишахромъ и Еникёемъ поднимается конусообразный курганъ св. Дмитрія, могила Феста,-- вѣнчающій мысъ, нѣсколько вдающійся въ море.

Императоръ Каракалла, выбравшій себѣ образцомъ для подражанія Ахилла, пожелалъ, при своемъ посѣщеніи Троады, повторить у его гробницы всѣ церемоніи, совершенныя тамъ Александромъ Македонскимъ. Но у него оставалось еще одно сожалѣніе о томъ, что онъ, подобно Ахиллу, не могъ совершить такихъ торжественныхъ похоронъ, какія были сдѣланы для Патрокла. Судьба сжалилась надъ Каракаллой. Въ это время весьма кстати умираетъ любимый его отпущенникъ, Фестъ. Геродіанъ намекаетъ, что искусство пришло въ этомъ случаѣ на помощь судьбѣ, и что Фестъ былъ просто отравленъ. Какъ бы то ни было, Каракалла съ восторгомъ ухватился за представившійся случай повторить похороны Патрокла. Все было исполнено согласно тому, что разсказываетъ Гомеръ о погребеніи друга Ахилла: передъ трупомъ Феста были закланы безчисленныя жертвы; только на одну минуту императору было затруднительно выполнить свою роль,-- это когда, по примѣру Ахилла, бросившаго въ пламя свои отрѣзанныя въ знакъ скорби кудри, Каракалла, бывшій почти лысымъ, съ великимъ трудомъ искалъ на своей головѣ хотя нѣсколько волосковъ, чтобы сжечь ихъ въ честь похищеннаго смертью его друга; при видѣ его отчаянныхъ усилій -- принести требуемую обрядомъ жертву, не могли удержать смѣха даже и окружавшія его войска {Histoire romaine, par Hérodien, l. IV.}.

Послѣ часового пути мы уже въѣзжали въ Еникёй, греческое село въ 200 дворовъ, большею частью двухъ-этажныхъ, причемъ верхній этажъ обыкновенно деревянный. Жители этого села, кустари, занимаются производствомъ стеклянныхъ браслетовъ, ожерелій и пр., украшенныхъ погремушками, которые находятъ широкій сбытъ по всей окрестной странѣ. Не преминулъ я познакомиться съ современною достопримѣчательностью Еникёя -- лавочникомъ Колокосомъ, котораго такъ горячо расхвалилъ Шлиманъ {Antiquités troyennes, par Schliemann, p. 458.}. Безногій отъ рожденія, онъ самоучкой изучилъ языки французскій, итальянскій и древнегреческій, прочелъ всѣхъ классиковъ и могъ наизусть произносить цѣлыя пѣсни Иліады. Я нашелъ Колокоса въ его лавкѣ, окруженнымъ толпою почтительныхъ слушателей; надо сказать правду, одутловатая, жирная его фигура не внушала въ себѣ ни малѣйшей симпатіи, и трудно было признать въ немъ мѣстнаго ученаго, а не самаго ординарнаго баккала (мелочного лавочника). Ко мнѣ Колокосъ отнесся, разумѣется, съ легкимъ высокомѣріемъ, много распространился о Шлиманѣ, имя котораго, съ приставкою: "mon ami", безпрерывно слетало съ его языка. Безъ всякой съ моей стороны просьбы. Колокосъ началъ декламировать Гомера, чѣмъ окончательно восхитилъ всѣхъ слушателей, хотя и не понимавшихъ ни слова по древнегречески. Затѣмъ мановеніемъ головы онъ милостиво далъ мнѣ разрѣшеніе удалиться.

Очень красивый видъ открывается съ небольшого, поросшаго кустарникомъ, холма, лежащаго въ четверти часа разстоянія отъ Еникёя; вдали виднѣется бухта Безики, любимое мѣсто засади "просвѣщенныхъ мореплавателей", забирающихся туда при малѣйшемъ европейскомъ замѣшательствѣ, дабы быть поближе отъ всего, что будетъ плохо лежать. Крутой, утесистый берегъ, тянувшійся отъ самаго Енишахра, близъ Еникёя обрывается и затѣмъ, до Бешика-Тепе, у подножія котораго пріютилась Безикская бухта, онъ стелется уже пологою, поросшею изрѣдка кустарникомъ, поверхностью. Эта пустынная мѣстность, называемая теперь Палеокастро, не что иное, какъ древняя Агамія. Здѣсь Геркулесъ увидѣлъ плачущую дѣву -- Гезіону, здѣсь спасъ онъ ее, пронзивъ мечомъ страшное морское чудовище.

Барронъ говоритъ, что было сорокъ Геркулесовъ,-- это не слишкомъ много по числу приписываемыхъ ему подвиговъ: жизни обыкновеннаго человѣка не могло хватить на нихъ. Съ перваго же дня жизни Геркулеса начинаются его подвиги; едва родившись, онъ уже душитъ двухъ огромныхъ змѣй, посланныхъ Юноною въ его колыбель. Съ юношескихъ лѣтъ начинаетъ онъ свою борьбу съ чудовищами, продолжая ее безъ перерыва до самой смерти. Какъ выражается Henry Houssaye, "Hercule est à la fois force du bien par ses travaux et ses bienfaits, et force du mal par ses crimes et ses violences" {Athènes, Rome, Paris, p. 55.}.

Отфридъ Мюллеръ объясняетъ первоначальный миѳъ о Геркулесѣ антропоморфизмомъ: онъ смотритъ на него какъ на героя-покровителя, олицетворяющаго собою инстинкты храбрости и мстительнаго правосудія всего дорійскаго племени. Ему нужно было трудиться всю жизнь; ему необходима была смерть мученика на очистительномъ кострѣ гори Эты, чтобы найти себѣ покой въ безсмертіи.

По догадкѣ Евстатія, архіепископа ѳессалоникскаго, сынъ Юпитера, Геркулесъ -- это человѣческій разумъ, который, черпая свои силы изъ верховнаго существа, поднимается до небеснаго свода и нисходитъ въ адъ.

Въ Геркулесѣ усматривали олицетвореніе всего греческаго народа; дѣйствительно, это былъ народъ-колонистъ, мореходъ, охотникъ, воинъ, впервые рѣшившійся на подвиги дальнихъ странствованій, опасной борьбы, необычайныхъ встрѣчъ, на знакомство съ невѣдомыми чудесами новыхъ странъ, гдѣ всѣ существа и явленія природы кажутся невѣроятными, сверхъестественными: птицы съ желѣзными клювами, быки, дышущіе огнемъ, змѣи трехъ-головыя, гдѣ всякое полезное человѣку сокровище охраняется дракономъ, гдѣ туземцы-дикари представляются въ своей первобытной мощи исполинами непобѣдимой силы и безпредѣльной свирѣпости, гдѣ вся природа еще полна неодолимыми чудовищами: кишитъ змѣями и хищными звѣрями.

Исторія Геркулеса, это -- дѣйствительная исторія смѣлаго и предпріимчиваго грека, проникшаго во всѣ уголки тогдашняго міра, искрестившаго на своихъ утлыхъ суденышкахъ всѣ извѣстныя и неизвѣстныя тогда моря, изъ одного края въ другой, до предѣловъ свѣта, гдѣ онъ воздвигаетъ, какъ межевой знакъ, свои геркулесовы столбы, до тѣхъ далекихъ, заманчивыхъ горизонтовъ Запада, гдѣ уже Атласъ, человѣкъ-гора, сынъ земли -- Геи, поддерживаетъ на плечахъ небесный куполъ, и гдѣ Геспериды -- дочери ночи -- охраняютъ свои золотыя яблоки, яркія, какъ лучи заходящаго солнца. Геркулесъ недаромъ соприкасается со всѣми землями и народами, на Кавказѣ освобождаетъ прикованнаго Прометея и побѣждаетъ Амазонокъ, въ Малой Азіи спасаетъ Гезіону отъ морского чудовища, въ Африкѣ очищаетъ Ливію отъ хищныхъ звѣрей и основываетъ стовратный городъ -- Гекатомпилосъ.

Геркулесъ -- истый предокъ и предшественникъ Улисса, другого любимца греческой фантазіи, потому что въ немъ не одна грубая и слѣпая сила мускуловъ. Напротивъ, эта неразумная, стихійная сила, олицетворенная въ разныхъ Антеяхъ, Атласахъ, не можетъ нигдѣ противустоять хитроумнымъ пріемамъ Геркулеса, который ловко умѣетъ отдѣлить Антея отъ земли, дававшей ему неистощимую силу, и перехитрить глупаго колосса -- Атласа...

-----

Отъ Еникёя мы спустились въ долину Мендере, болотистую, покрытую осокою, мелкимъ кустарникомъ и лишь тамъ и сямъ разбросанными одиночными деревьями. Болота эти кишатъ лягушками и змѣями, изъ которыхъ самыя ядовитыя -- антиліи,-- маленькія, коричневыя, толщиною съ дождевого червя. По увѣренію мѣстныхъ жителей, ужаленный антиліей человѣкъ можетъ прожить лишь до солнечнаго заката. Не будь множества аистовъ, очищающихъ долину отъ гадовъ, эти послѣдніе сдѣлали бы просто невозможнымъ пребываніе здѣсь человѣка. И то уже здѣшніе обитатели вынуждены пить настойку изъ особой змѣиной травы, которая, говорятъ, имѣетъ свойство предохранять отъ послѣдствій ужаленія.

Самая рѣка -- Мендере, въ половодье, затопляетъ всю долину и бурнымъ теченіемъ несетъ тогда огромныя деревья, сплавляемыя изъ Казъ-Дага (Иды). Никакое судоходство невозможно по ней: зимою препятствіемъ служитъ слишкомъ быстрое теченіе, лѣтомъ -- слишкомъ малое количество въ ней воды. Лишь начиная отъ Бунаръ-Баши, древній Симоисъ имѣетъ нѣкоторую глубину -- аршина въ полтора; выше же воды такъ мало, что по рѣкѣ съ трудомъ проходятъ салы -- плоты, сколоченные изъ распиленныхъ на заводахъ Казъ-Дага досокъ. Зимнимъ своимъ теченіемъ Мендере-Су прорылъ себѣ нѣсколько руслъ, къ лѣту обыкновенно пересыхающихъ, да и нынѣшнее его теченіе струится по ложу слишкомъ для него широкому, и непокрытыя водою части русла вьются по обѣимъ сторонамъ рѣки какъ огромныя, желтыя змѣи, нѣжащіяся на солнечномъ припекѣ.

Во время моей поѣздки, въ апрѣлѣ мѣсяцѣ, санитарныя условія троянской равнины были еще хороши; но съ іюля мѣсяца, когда воздухъ бываетъ тамъ насыщенъ міазмами, распространяемыми милліонами гніющихъ лягушекъ, погибающихъ отъ пересыханія болотъ и многочисленныхъ пространствъ стоячей воды, и когда отъ палящей жары въ землѣ образуются глубокія трещины, тогда въ равнинѣ начинаются страшныя троянскія лихорадки, не поддающіяся никакому леченію,-- тогда остается лишь поскорѣе бѣжать отъ этихъ мѣстъ, полныхъ заразы.

Переѣхавъ Мендере-Су по деревянному мосту и перебравшись вбродъ чрезъ слѣдующую рѣку -- Кала-Фатли-Асмакъ, мы сошли съ лошадей у Хисарлика, верстъ на шесть отстоящаго отъ Сигейскаго мыса.

Печать унынія лежитъ на этомъ холмѣ, вышиною около 30 метровъ, гдѣ исполинскія груды мусора, заросшія густымъ покровомъ травы, образовавшей цѣлые слои перегноя, были Шлиманомъ взрыты, изрѣзаны, перевернуты и теперь зіяютъ глубокими траншеями, въ продольныхъ разрѣзахъ которыхъ слои ракушевъ чередуются съ пластами обломковъ, пепла и земли. Поднявшись на вершину холма и выбравъ мѣсто повыше, мы видимъ кругомъ цѣлый лабиринтъ поднимающихся одна надъ другою и переплетающихся между собою улицъ и переулковъ, полуразрушенныхъ стѣнъ домовъ, отдѣленныхъ отъ нихъ пластомъ земли; подъ ними виднѣются развалины предшествующаго города, въ свою очередь попирающія развалины города еще болѣе древнѣйшаго, наполовину загроможденныя кучами земли и обломковъ; ближе въ С.-З.-- остатки зданія, которое Шлиманъ прежде называлъ дворцомъ Пріама; близъ него мѣсто, гдѣ были ворота, выходившія на улицу довольно широкую, хотя и короткую, вымощенную прекрасными плитами, виднѣются еще колеи продолбленныя тяжелыми колесами колесницъ. Ближе къ спуску тянутся обнаженные остатки Мизимаховой стѣны. Что невольно бросается въ глаза среди окружающей васъ массы развалинъ, усыпанныхъ пепломъ и расписанными черепками, это наполовину отдѣляющіеся отъ глиняныхъ стѣнъ огромные сосуды (амфоры), вышиною отъ 1 до 2 ¹/₂ метровъ, служившіе древнимъ вмѣсто погребовъ для храненія вина и воды.

Мѣсто, гдѣ было найдено такъ-называемое Пріамово сокровище, находится у бывшей городской стѣны, шагахъ въ 20 отъ дворца.

Шлиманъ подробно разсказываетъ {Antiquités troyennee, стр. 286 и слѣд.} обстоятельства, при коихъ была сдѣлана имъ эта находка. Дѣлая раскопки близъ воротъ, онъ обратилъ вниманіе на какой-то большой мѣдный предметъ, на которымъ блестѣло золото. Опасаясь хищничества рабочихъ, онъ ранѣе времени приказалъ прекратить работы, а самъ большимъ ножомъ сталъ откапывать кладъ, не обращая даже вниманія на грозившую ему явную опасность, такъ какъ при этомъ онъ подкапывалъ основаніе городской стѣны, которая ежеминутно могла рухнуть на него. Работа увѣнчалась успѣхомъ, кладъ былъ отрытъ благополучно, но нельзя было перенести его незамѣтно въ домъ, еслибы не m-me Шлиманъ, которая, подъ покровомъ своей большой шали, перетащила одинъ за другимъ всѣ найденные предметы.

Кладъ состоялъ изъ оружія, сосудовъ и разныхъ украшеній изъ мѣди, золота, серебра и электрона (сплавъ изъ золота и серебра). Тутъ былъ щитъ, 13 наконечниковъ для копій, 14 сѣкиръ, 8 кинжаловъ, серебряные большіе сосуды; многіе изъ нихъ отъ дѣйствія сильнаго огня были сплавлены между собою и съ драгоцѣнными украшеніями, которыя находились внутри ихъ. Форма найденныхъ сосудовъ чрезвычайно разнообразна, начиная отъ похожихъ на кубышку бутылей до щитообразныхъ блюдъ и продолговатыхъ чашекъ; тутъ же были чаши, кубки и сосуды изъ чистѣйшаго золота и слитки изъ серебра въ видѣ пластинокъ, съ одной стороны закругленныхъ, съ другой же вырѣзанныхъ въ формѣ полумѣсяца,-- быть можетъ, таланты, о коихъ говоритъ Гомеръ. Болѣе же всего кладъ богатъ всевозможными женскими украшеніями, главный интересъ которыхъ заключается въ оригинальности ихъ узора и отдѣлки, не схожихъ съ извѣстными стилями -- ассирійскимъ, египетскимъ, финикійскимъ и лидійскимъ. Видно, что всѣ эти предметы были собраны второпяхъ, въ самую послѣднюю минуту и брошены вмѣстѣ безъ всякаго порядка или заботливости, подъ вліяніемъ лишь смертельнаго страха и желанія спасти отъ наступающаго уже врага свои драгоцѣнности. Такъ, въ самую большую серебряную вазу были засунуты двѣ великолѣпныхъ діадемы, головная повязка, четыре серьги въ высшей степени изящной работы; сверхъ ихъ лежало 56 золотыхъ серегъ и 8.750 колецъ, пуговицъ, запонокъ, застежекъ и разной другой мелочи женскаго туалета; поверхъ же всего были кинуты 6 золотыхъ браслетовъ и два золотыхъ кубка.

Такъ какъ весь этотъ кладъ представлялъ изъ себя четырехъ-угольную кучу, то Шлиманъ предполагаетъ, что въ минуту городского приступа драгоцѣнности были брошены въ деревянный ящикъ, который и пытались вытащить и спасти, но у городской уже стѣны несшіе сундукъ были застигнуты либо врагами, либо задавлены обрушившимися горящими зданіями. Предположеніе Шлимана подкрѣпляется еще тѣмъ, что близъ клада имъ найденъ мѣдный ключъ длиною въ десять съ половиною сантиметровъ.

Вообще Шлиманъ раскопалъ храмъ Минервы, башню, театръ, нѣсколько частныхъ домовъ, изъ нихъ одинъ въ восемь комнатъ. Въ одной изъ этихъ комнатъ виденъ жертвенникъ, на которомъ когда-то горѣлъ священный огонь.

Каждый греческій или римскій домъ имѣлъ въ себѣ жертвенникъ, на которомъ постоянно должно было находиться немного пепла и горячихъ угольевъ. Священнымъ долгомъ каждаго главы семейства было поддерживать огонь днемъ и ночью. Горе тому дому, гдѣ погасъ бы этотъ огонь! Всякій вечеръ прикрывали уголья нѣкоторымъ количествомъ пепла, дабы они не могли сгорѣть до утра; при пробужденіи первою заботою было раздуть огонь и подложить въ него новыя вѣтви. Огонь переставалъ горѣть на жертвенникѣ лишь тогда, когда погибало рѣшительно все семейство; потухшій очагъ и угасшая семья въ устахъ древнихъ были синонимами.

Къ семейному огню относились какъ въ чему-то священному, ему поклонялись, въ немъ видѣли благодѣтельнаго бога, покровителя дома и всей семьи; близъ него искали убѣжища въ минуту опасности. Когда Пріамовъ дворецъ уже оглашается кликами ворвавшихся ахейцевъ, Гекуба увлекаетъ старца-царя къ очагу. "Твое оружіе безсильно, чтобы защитить тебя,-- говоритъ она ему,-- а этотъ очагъ защититъ насъ всѣхъ".

Всякое обращеніе въ божеству, какому бы то ни было, должно было начинаться и заканчиваться молитвою къ домашнему очагу. Въ Олимпіи первою жертвою, которую приносила вся соединенная Греція, была жертва очагу; второю уже была приносимая Зевсу.

Во время раскопокъ Шлиманомъ, кромѣ мѣднаго и каменнаго оружія, утвари, надписей, женскихъ украшеній, изображеній Минервы Илійской и Пріама, были сдѣланы и живыя находки: изъ камней, на глубинѣ отъ 12 до 14 метровъ, извлечены были въ два раза по двѣ живыхъ жабы, преспокойно удалившіяся, какъ только раскололи камни, въ которыхъ онѣ были заключены. Какъ ни невѣроятнымъ представляется подобный фактъ, тѣмъ не менѣе новѣйшими изслѣдованіями подтверждена его возможность и доказана безпримѣрная устойчивость жизни въ нѣкоторыхъ организмахъ.

Рише приводитъ многочисленные случаи нахожденія живыхъ жабъ въ камняхъ, гипсѣ и т. п. Извѣстный ученый Ричардсонъ сообщаетъ въ своей "Иконографіи ископаемыхъ животныхъ въ Англіи", что онъ однажды самъ видѣлъ жабу, найденную въ срединѣ большого камня, разбитаго каменьщиками.

Роше передаетъ что рабочіе, углубляя колодезь, наткнулись, на глубинѣ 19 метровъ, на небольшихъ размѣровъ кремнистый камень, который пришлось разбить. Камень легко раскололся на двѣ почти равныя части; внутри оказалась сводчатая камера, какъ бы выложенная известнякомъ, и въ этой камерѣ сидѣла вплотную громадная жаба. Животное пыталось уйти, но было поймано, вновь заключено въ свою камеру и въ такомъ видѣ доставлено въ Société des Sciences, въ Блуа, для изслѣдованія. Жаба вѣсила 15 граммовъ и заполняла почти всю камеру, которая по формѣ казалась какъ бы вылитой для жабы. Вначалѣ, когда осторожно приподняли верхнюю часть обломка, жаба продолжала оставаться въ немъ, и лишь по прошествіи нѣсколькихъ дней вышла не надолго изъ своей камеры, въ которую вновь спокойно улеглась, какъ только ее положили на обломокъ, и притомъ улеглась такъ удобно, что ни одинъ изъ ея членовъ не могъ быть захваченъ при наложеніи второго обломка. Эту жабу долго берегли въ ея удивительномъ логовищѣ, которое держали въ смоченномъ мху, и любопытно, что ни разу не было замѣчено, чтобы она что-нибудь ѣла. 8-го іюня жаба смѣнила кожу, а 21-го докторъ Моненсъ представилъ ее въ парижскую академію наукъ, гдѣ и сдѣлалъ о ней сообщеніе предъ комииссіей, состоявшей изъ Эли де-Бомона, Флуранса, Мильнъ-Эдвардса и Дюмериля.

Девинь разсказываетъ, что при разломкѣ гидравлическаго цемента, составлявшаго фундаментъ одного дома, сложеннаго одиннадцать лѣтъ тому назадъ, при ударѣ киркой въ бетонъ въ одномъ мѣстѣ изъ него вышла живая жаба.

Гериссонъ заключилъ нѣсколько жабъ въ гипсъ, и всѣ онѣ были найдены живыми по истеченіи 18 мѣсяцевъ. Эти опыты были затѣмъ съ успѣхомъ повторены Мильнъ-Эдвардсомъ и Сегю.

Въ особенности замѣчательны были опыты Сегю: одна изъ жабъ, задѣланныхъ въ гипсъ, найдена была живой по истеченіи десяти лѣтъ. "Въ моментъ, когда я разбилъ гипсъ,-- говоритъ Сегю,-- жаба попробовала-было выйти изъ своего заключенія, но одна изъ ея лапокъ оказалась приставшей къ гипсу: я освободилъ лапку, и жаба, прыгнувъ на земь, стала уходить, словно она и не была заключена въ гипсъ".

Часть Хисарлика находится подъ деревянными домиками, построенными Шлиманомъ для себя, своихъ гостей и рабочихъ. Здѣсь провелъ въ борьбѣ съ лишеніями много мѣсяцевъ неутомимый изслѣдователь, всю душу свою вложившій въ работы, цѣлью которыхъ было разрѣшеніе исторической проблемы. А лишеній, которыя пришлось вынести Шлиману и его женѣ,-- изъ любви къ мужу сдѣлавшейся страстною почитательницею Гомера,-- было не мало: чего стоилъ одинъ холодъ, который приходилось выносить зимою, на холмѣ, со всѣхъ сторонъ обвѣваемомъ рѣзкими вѣтрами. Подъ февралемъ 1878 г. въ дневникѣ Шлимана записано: "моя бѣдная жена и я, мы сильно страдаемъ отъ холода; леденящій сѣверный вѣтеръ дуетъ съ такою силою, что проникаетъ въ домъ сквозь малѣйшія скважины деревянныхъ стѣнъ до такой степени, что по вечерамъ мы не можемъ имѣть зажженной свѣчи. Несмотря на то, что огонь поддерживался постоянно въ каминѣ, термометръ показываетъ въ комнатѣ 4® по Реомюру холода; вода, стоящая близъ самаго камина, замерзаетъ. Днемъ еще можно кое-какъ переносить стужу, такъ какъ мы сами работаемъ, сами раскапываемъ землю, но вечерами, чтобы согрѣться, у насъ нѣтъ ничего кромѣ нашего энтузіазма къ великому дѣлу открытія гомеровской Трои" {Antiquités Troyennes, p. 182.}.

Невольное уваженіе внушаетъ столь глубокая любовь къ наукѣ, такое самоотверженіе и упорство въ достиженіи намѣченной цѣли. Эта рѣдкая энергія -- удѣлъ немногихъ людей.

Покинувъ Хисарликъ и переѣхавъ снова Калафатли-Асмакъ, но уже по деревянному мосту, мимо полей, работающіе на которыхъ -- хотя и греки -- всѣ съ большими бѣлыми чалмами на головахъ, мы къ солнечному закату добрались до ночлега въ маленькой деревушкѣ Калафатли, близъ которой темнѣетъ четырехъ-угольное каменное зданіе, похожее на амбаръ,-- закрытый нынѣ монастырь св. Іоанна.

Деревня эта когда-то была гораздо значительнѣе, но въ концѣ прошлаго столѣтія болѣе двухъ-сотъ человѣкъ умерло въ ней отъ чумы, и съ тѣхъ поръ не можетъ она оправиться; здѣсь насчитывается въ настоящее время не болѣе 40 дворовъ. Въ началѣ семидесятыхъ годовъ жители выстроили себѣ церковь съ очень красивымъ, рѣзнымъ изъ дерева иконостасомъ и мозаичнымъ поломъ, откопаннымъ поселянами въ развалинахъ Новаго-Иліона.

Дома въ Калафатли каменные, крытые дерномъ, на который въ свою очередь наложены камни. Кровли всѣ плоскія, и такъ какъ дома жмутся другъ къ другу, то переходить съ кровли одного дома на кровлю другого не представляетъ никакого затрудненія. Нижній этажъ зданій обыкновенно нежилой, что обусловливается сильными зимними наводненіями. Въ январѣ мѣсяцѣ, когда воды Мендере-Су затопляютъ всю долину, жители Калафатли безвыходно, дней по 5, по 6, сидятъ въ своихъ домахъ. Вода тогда достигаетъ вышины груди взрослаго человѣка. Впрочемъ особенно сильныя наводненія бываютъ въ три, четыре года разъ.

Сравнительное благосостояніе жителей Калафатли поддерживается туристами, по преимуществу англичанами, пріѣзжающими осмотрѣть Шлимановскія раскопки и вообще троянскую равнину. Въ домѣ, въ которомъ я остановился, мнѣ тотчасъ же предупредительно объяснили, что тутъ останавливаются "всѣ лорды" -- высшая похвала, которой можетъ удостоиться путешественникъ. "Лордь" въ Малой Азіи -- синонимъ "le boyard russe" во Франціи. Предполагается, a priori, что тотъ и другой начинены золотомъ, спеціальное назначеніе котораго -- перейти въ чужіе карманы, что тотъ и другой нѣчто въ родѣ неисчерпаемой бутылки, изъ которой полагается цѣдить и цѣдить, а при случаѣ и "счастье сдѣлать".

Въ удостовѣреніе, что это дѣйствительно такъ, что дѣйствительно "лорды" останавливались въ моемъ домѣ, мнѣ показали развѣшанные по стѣнамъ письменныя одобренія "благородныхъ сыновъ Альбіона"; надо отдать справедливость, что отведенная мнѣ комната была безукоризненно чиста, постель изготовлена прекрасно. Съ тѣмъ большимъ наслажденіемъ растянулся я потомъ на этой постели, что зналъ -- слѣдующія ночи мнѣ ужъ не видать кровати, и придется спать Богъ знаетъ гдѣ и Богъ знаетъ какъ.

Какъ признакъ цивилизаціи, на столѣ появились чайникъ и самоваръ; ихъ внесла красивая современная троянка въ обычномъ костюмѣ всѣхъ мѣстныхъ дѣвушекъ -- черныхъ широчайшихъ шальварахъ, съ стеклянными браслетами на рукахъ, увѣшанная погремушками (въ древней Литвѣ, кажется, юбки дѣвушекъ были также обшиты бубенчиками и колокольчиками), и въ бѣломъ платкѣ, покрывающемъ и голову, и подбородокъ.

Послѣ утомительнаго дня было такъ пріятно сидѣть уже не на сѣдлѣ, а на зеленѣющей кровлѣ какого-то сосѣдняго строенія, на которую я вышелъ прямо изъ окна моей комнаты!

На троянскую равнину спускались уже вечернія тѣни, а такъ какъ въ здѣшнихъ странахъ сумерокъ не бываетъ, то почти немедленно послѣ угасшаго послѣдняго луча солнца мракъ окутываетъ все,-- горы закутались въ бѣловато-синюю мглу, долина оставалась еще чуть-чуть освѣщенною; иныя ея части, на которыхъ сгустились болѣе темныя пятна, какъ бы двигались, шевелились, давая широкій просторъ фантазіи. Воображеніе, настроенное воспоминаніями, связанными съ этими мѣстами, работало неустанно. Вотъ вдали показалась какая-то небольшая, темная масса,-- ближе, ближе,-- и вотъ какъ бы вырисовываются контуры коней, муловъ, высокой колесницы: то царь Пріамъ, съ сердцемъ, полнымъ смертельной, жгучей скорби, ѣдетъ умолять убійцу отдать ему тѣло сына,-- обезоруженные останки того, кто бился за родной очагъ, за весь народъ, разорять который пришли изъ-за моря кровожадные хищники... Вотъ поднялся вѣтеръ; гонитъ, крутитъ онъ клубы пыли, но нѣтъ, тутъ не одна пыль: сквозь сѣрый покровъ блеснуло оружіе,-- то ахейцы, закованные въ тяжелые досчатые доспѣхи, стремятся на приступъ иліонскихъ твердынь, за стѣнами которыхъ ихъ ждетъ неувядаемая слава и богатѣйшая добыча. Но и съ противоположной стороны заклубилась пыль: защитники высокой Трои безъ страха сами наступали на врага; въ рукахъ у нихъ расписанные щиты въ ростъ человѣка, на головахъ кожаные шлемы съ металлическою оправою, съ возвышеніемъ на верхушкѣ, откуда выходитъ пукъ длинныхъ конскихъ волосъ; у иныхъ мѣдные шлемы въ видѣ фригійской шапки съ высокимъ гребнемъ для прикрѣпленія гривы. Еще мгновеніе -- и обѣ арміи сблизились: малоазійцы, союзники троянъ, начали битву метаніемъ копій и дротиковъ; главные вожди сражались съ колесницъ; скоро все перемѣшалось; битва сдѣлалась общею, разлилась по всей равнинѣ:

Сшиблись щиты со щитами, громъ раздался ужасный.

Вмѣстѣ смѣшались побѣдные крики и смертные стоны

Воевъ губящихъ и гибнущихъ; кровью земля заструилась.

Словно когда двѣ рѣки наводненныя, съ горъ низвергаясь,

Обѣ въ долину единую бурныя воды сливаютъ,

Обѣ изъ шумныхъ истоковъ бросаясь въ пучинную пропасть;

Шумъ ихъ далеко пастырь съ утеса нагорнаго слышитъ:

Такъ отъ сразившихся воинствъ и громъ разліялся, и ужасъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Много и храбрыхъ троянъ, и могучихъ данаевъ въ день оный

Ницъ, по кровавому праху, простерлося другъ подлѣ друга ¹).

¹) Иліада, пер. Гнѣдича, пѣснь IV.

Древніе жители троянской равнины разсказывали, что они часто видали тѣнь Гектора: ростомъ выше обыкновеннаго, вся сіяющая яркимъ свѣтомъ, тѣнь эта правила военною колесницею, запряженною четырьмя лошадьми: затѣмъ Гекторъ какъ бы обучалъ и строилъ свои войска, воодушевлялъ ихъ голосомъ, раскатывавшимся по всѣмъ окрестностямъ, и, наконецъ, возвращался домой, покрытый пылью и потомъ. Греческіе герои тоже не оставались въ долгу, и ихъ тѣни, предводительствуя своими войсками, кидались на троянъ; бой закипалъ, но облако пыли скоро скрывало его отъ глазъ зрителей.

Вообще призраки погибшихъ греческихъ героевъ относились очень враждебно къ мѣстнымъ жителямъ, которые однако всячески старались ихъ умилостивить постоянными жертвоприношеніями на ихъ могилахъ: имъ приносили въ жертву и первые плоды земные, и ягнятъ, и воловъ, и жеребятъ,-- каждый по мѣрѣ возможности и богатства. Единственная тѣнь, которую нельзя было успокоить никакими жертвами, была тѣнь Ахилла, который выходилъ изъ своей могилы постоянно разъяреннымъ, постоянно ищущимъ на комъ-нибудь выместить свой гнѣвъ; тѣнь его, выроставшая до необычныхъ размѣровъ и гонявшаяся постоянно то за врагомъ, то, въ часы отдыха отъ воинскихъ забавъ, за дикимъ звѣремъ, царила безраздѣльно надъ всѣмъ этимъ краемъ и внушала всѣмъ встрѣчнымъ неописанный ужасъ.

Легко представить себѣ, въ какое смятеніе духа должно было повергать окрестныхъ жителей это безпрестанное появленіе страшныхъ призраковъ. Къ счастью для слабыхъ умовъ, въ природѣ около яда всегда существуетъ противоядіе: на берегахъ Скамандра росло растеніе, называемое систросъ, въ луковицѣ котораго находились похожія на горошины сѣмечки, имѣвшія, по мнѣнію древнихъ, свойство дозволять носившимъ ихъ смотрѣть безъ страха на призраки и даже приближаться къ нимъ...

На утро я поднялся пораньше, чтобы видѣть интересное оптическое явленіе, происходящее при восходѣ солнца въ троянской равнинѣ и замѣченное многими путешественниками. Дѣйствительно и я лично могъ наблюдать, что вслѣдствіе, вѣроятно, особыхъ топографическихъ условіи и преломленія солнечныхъ лучей -- солнце при самомъ восходѣ изъ-за горъ имѣетъ здѣсь удлиненную кверху форму и представляется въ видѣ огромнаго, пылающаго хлѣбнаго снопа.

Раннимъ утромъ мы распростились съ Калафатли и, придерживаясь теченія Мендере-Су, направились къ Ю. В. Съ обѣихъ сторонъ дороги въ равномъ разстояніи, верстахъ въ четырехъ съ каждой, тянется рядъ желтоватыхъ холмовъ; нѣсколько разъ приходится переѣзжать сухія русла потоковъ и бывшихъ теченій Симоиса, разъ перебираемся даже чрезъ Мендере-Су вбродъ -- саженъ пять шириною. По берегамъ ростутъ ивы; иногда онѣ сбѣгаютъ къ самой водѣ и даже забираются въ нее, образуя красивые островки; самые берега здѣсь обрывистые, отъ 1 ¹/₂ до 2 саженъ вышиною.

Въ получасѣ пути отъ Калафатли вправо отъ насъ остается селеніе Эркеси, окруженное нѣсколькими турецкими домами. Домъ самого владѣтеля -- въ видѣ большой каменной башни, на каждомъ углу которой маленькія башенки съ бойницами.

Съ той же стороны остается у насъ Уджекъ-Тепе (могила Ила) -- поросшій травою курганъ, въ 60 футовъ вышины, при 250 футахъ діаметра въ своемъ основаніи. Мѣстные греки до сихъ поръ сохранили за этимъ курганомъ его старое названіе,-- только они полагаютъ, что это могила пророка Иліи, смѣшивая такимъ образомъ его имя съ именемъ древняго троянскаго царя. Вслѣдствіе этого каждый годъ, 20 поля, въ день празднованія памяти пророка Иліи, кругомъ холма происходили разныя религіозныя церемоніи и устраивалась большая ярмарка, преимущественно для рогатаго скота. Вотъ почему, когда Шлиманъ пріѣхалъ въ Уджекъ-Тепе дѣлать свои раскопки и сталъ взрывать святую землю, велико было негодованіе вѣрующихъ; однако они не посмѣли остановить археолога, но религіозныя празднества съ той поры превратились, и никто уже не приходитъ поклониться св. Иліи на оскверненной раскопками почвѣ.

Слѣдуя постоянно легкимъ подъемомъ, мы чрезъ полтора часа по выѣздѣ добрались до турецкой деревушки Бунаръ-Баши, привѣтливо выглядывающей своими черепичными кровлями и тонкимъ минаретомъ изъ-за орѣшинъ, дубовъ и чинаровъ. Весь окружающій деревушку склонъ былъ, по всей вѣроятности, застроенъ гомеровскою Троею; здѣсь окрестныя горы были, ночною порою, свидѣтельницами разгрома центра малоазійскихъ вендовъ; здѣсь мечъ побѣдителя уставалъ разить захваченныхъ врасплохъ защитниковъ Иліона. На этомъ мѣстѣ, гдѣ мы стоимъ, быть можетъ троянка обнимала колѣни незнающаго жалости ахейца, умоляя пощадить жизнь ея малютки-сына. Быть можетъ на этомъ мѣстѣ поднимались Свейскія ворота, гдѣ въ послѣдній разъ простился Гекторъ съ Андромахой. Напрасны были старанія жены удержать героя въ семьѣ, которой боги сдѣлали даръ наиболѣе цѣнный, какой только они могутъ сдѣлать супругамъ, даровавъ имъ взаимное согласіе, которое служитъ предметомъ отчаянія для враговъ, радости -- для друзей, а для самихъ супруговъ составляетъ сокровище славы и общаго уваженія {Одиссея, пѣснь VI.}. Андромаха истощила все свое краснорѣчіе, но все безуспѣшно:

Гекторъ, ты все мнѣ теперь, и отецъ, и любезная матерь,

Ты и братъ мой единственный, ты и супругъ мой прекрасный,

Сжалься же ты надо мною и съ нами останься на башнѣ,

Сына не сдѣлай ты сирымъ, супруги не сдѣлай вдовою.

Слушая рѣчи жены, исполненныя самой страстной, самой нѣжной любви, Гекторъ колеблется, но чувство долга предъ отчизной заставляетъ замолчать голосъ сердца. Его рѣшеніе принято, хотя смутныя предчувствія объ ожидающей его участи томятъ мужественнаго воина; какъ бы провидя грядущую судьбу своего родного города и своей милой жены, ея плѣнъ и слезы, онъ говорить:

...Въ сердцѣ твоемъ пробудится новая горесть;

Вспомнишь ты мужа, который тебя защитилъ бы отъ рабства!

Но да погибну и буду засыпанъ я перстью земною

Прежде, чѣмъ плѣнъ твой увижу и жалобный вопль твой услышу! ¹)

¹) Иліада, пѣснь VI. Перев. Гнѣдича.

Минутахъ въ десяти ходьбы отъ Бунаръ-Баши, въ сторону ближе къ подножію холма, изъ горъ вытекаетъ отъ 8 до 10 ключей, составляющихъ источники Скамандра, небольшого нынѣ ручейка. Близъ выхода изъ скалы вода образуетъ небольшой затонъ, надъ которымъ со всѣхъ сторонъ склоняются кудрявыя орѣшины, лапчатыя фиговыя деревья и сѣнелиственные платаны. Вода, ясная, прозрачная, струится по мелкому бѣлому песку: не оттого ли вторымъ именемъ Скамандра былъ Ксантъ, т.-е. бѣлокурый? Потомъ уже преданіе могло приписать водамъ Скамандра свойство дѣлать бѣлокурыми женщинъ, которыя въ нихъ купались.

Очень вѣроятно, что источники Скамандра открылись вслѣдствіе землетрясенія и во время сильной грозы, потому что древніе смотрѣли на нихъ какъ на благодѣяніе Юпитера, который, по просьбѣ изнемогавшаго отъ жажды Геркулеса, ударомъ молніи источилъ воду изъ утеса.

За Бунаръ-Баши дорога поднимается все въ гору. Гора эта Балли-Дагъ (медовая гора), называемая такъ турками, благодаря множеству пчелъ, раскинувшихъ свои ульи по горнымъ разсѣлинамъ. Пройдя небольшую лощинку, мы достигаемъ высшей точки Балли-Дага, гдѣ нѣкогда былъ акрополь Трои, знаменитый Пергамъ: замѣчательно, что и у турокъ мѣсто это до сихъ поръ слыветъ подъ именемъ "кале", т.-е. крѣпости, хотя въ позднѣйшее время здѣсь не было никакого укрѣпленія, къ которому это имя могло бы относиться. Очевидно, названіе это -- отголосокъ древнихъ преданій, путемъ устной передачи сохранившихся въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній и дошедшихъ до нашихъ дней. Обращенный къ югу бокъ горы, тотъ, который огибается рѣкою Мендере-Су, весь состоитъ изъ базальтовыхъ утесовъ, круто спускающихся внизъ и почти обнаженныхъ: у высшей же точки Балли-Дага они опускаются вертикальными голыми скалами, образуя пропасть до 400 футовъ глубины,-- мѣсто погибели Астіанакса.

Не доходя немного до вершины горы, на довольно большой площадкѣ, мы встрѣтили три могильныхъ кургана. Въ началѣ нынѣшняго столѣтія ихъ было четыре {Justification d'Homère, par Morritt, p. 253,}, но одинъ уже исчезъ, благодаря раскопкамъ ученыхъ либо, вѣрнѣе, кладоискателей.

Одинъ изъ кургановъ замѣчателенъ тѣмъ, что онъ насыпанъ не изъ земли, какъ всѣ другіе, а изъ мелкихъ валуновъ, совершенно такъ, какъ Гомеръ описываетъ могилу Гектора. Одна сторона кургана повреждена, какъ будто его уже раскапывали, что также, повидимому, подтверждаетъ преданіе, что ѳиванцы открывали могилу Гектора, чтобы, повинуясь велѣніямъ оракула, перенести въ свой городъ прахъ троянскаго героя. Этотъ курганъ былъ раскопанъ въ октябрѣ 1872 г. сэромъ John Lubbock, но, по словамъ Шлимана, внутри его были найдены одни лишь разписанные греческіе черепки, принадлежащіе къ эпохѣ не старше 300 лѣтъ до Р. X. {Antiquités troyennes. XLIV.}. Другой курганъ, считаемый на гробницу Пріама и имѣющій 4 ¹/₂ аршина вышины, былъ раскопанъ англійскимъ вице-консуломъ въ Дарданеллахъ, Гальвертомъ: въ срединѣ его было найдено одно грубое каменное сложеніе, которое едва ли можетъ быть принято за царскую усыпальницу.

Судя, однако, по журналу "Oriental Advertiser",, въ апрѣлѣ мѣсяцѣ нынѣшняго года въ Бунаръ-Баши были сдѣланы гораздо болѣе счастливыя находки. Около тридцати крестьянъ изъ сосѣднихъ деревень отправились по совѣту какого-то дервиша въ Бунаръ-Баши. Не спрашивая себѣ, разумѣется, никакого разрѣшенія отъ правительства, они въ теченіе нѣсколькихъ ночей производили раскопки и, наконецъ, наткнулись, на глубинѣ трехъ метровъ, на очень древнюю гробницу. Тогда дервишъ посовѣтовалъ всѣмъ удалиться немедля нимало, чтобы не попасться злымъ духамъ, живущимъ обыкновенно въ могилахъ. Когда же испуганные крестьяне убѣжали, дервишъ съ тремя помощниками вернулся, вскрылъ гробницу и унесъ къ себѣ все, что въ ней заключалось.

Слухъ объ этой находкѣ какъ-то дошелъ до мѣстныхъ властей, съ особеннымъ удовольствіемъ всегда вмѣшивающихся въ дѣла, прикосновенныя къ кладамъ, къ золоту. Дервишъ былъ тотчасъ же арестованъ и преданъ суду, а найденныя вещи отобраны отъ него. Кладъ, по словамъ вышеприведеннаго журнала, состоитъ изъ золотой короны, украшенной дубовыми листьями и разными плодами, изъ пояса шириною въ восемь сантиметровъ, довольно длинной цѣпи и двухъ жезловъ, все изъ чистаго золота и довольно значительнаго вѣса. Особая коммиссія была наряжена для доставленія всѣхъ этихъ предметовъ въ Константинополь.

Если только это извѣстіе справедливо и найденныя вещи не затеряются -- и на этотъ разъ уже окончательно -- въ дорогѣ между широкимъ карманомъ коммиссаровъ и стамбульскимъ музеемъ, изъ котораго до послѣдняго времени періодически продавали на вѣсъ, какъ негодный желѣзный хламъ, хранившіяся въ немъ древнія вооруженія,-- то сдѣланная находка очень важна: она послужитъ однимъ изъ аргументовъ для противниковъ Шлимана и подкрѣпитъ теорію открытій Le Chevalier.

Съ высотъ Балли-Дага, предполагаемаго Пергама, открывается чудный видъ на всю окрестную страну: къ югу, насколько хватаетъ глазъ, громоздятся лѣсистыя горы, прорѣзанныя тамъ и самъ долинами, заботливо обработанными. Прямо предъ нами вся троянская равнина, какъ бы охваченная объятіями холмовъ, изъ которыхъ одни упираются въ Сигейскій мысъ, а другіе подступаютъ къ Дарданельскому проливу близъ Аяксовой могилы, отдѣляя отъ себя лишь небольшую цѣпь, заканчивающуюся Хисарликомъ, печально смотрящимъ своими проколотыми, обнаженными боками на камыши, осоку и разныя болотныя травы, изумрудною зеленью украсившія всю долину, по которой прихотливыми извивами струится Симоисъ. За проливомъ виднѣются высоты древняго Херсонеса ѳракійскаго, а налѣво отъ насъ -- дрожащая радостнымъ огнемъ, голубая зыбь Эгейскаго моря; изъ нея вздымается Тенедосъ съ своею пирамидальною горою св. Ильи, нѣкогда усѣянною монастырями и часовнями византійцевъ; еще далѣе чуть обрисовывается Лемносъ, божественная кузница Вулкана, Имбросъ и Самоѳраки, полный таинствъ древности, а совсѣмъ, совсѣмъ вдали еле виднѣется, какъ прозрачная лиловая дымка, священный Аѳонъ, высокій утесъ котораго одинъ смѣлый ваятель древности предлагалъ обратить въ статую гиганта, который въ рукѣ своей держалъ бы цѣлый городъ...

III.

Переваливъ чрезъ гору Баллидагъ, мы кружнымъ путемъ стали спускаться въ долину Симоиса по довольно крутому спуску; внизу тропинка уже вьется по берегу рѣки. Самая долина Мендере-Су узка и извилиста: видно, что рѣка сама пробивала себѣ выходъ изъ этихъ горъ и достигла своей цѣли: повсюду замѣтны слѣды зимнихъ наводненіи, когда рѣка заполняетъ всю долину, мечетъ и рветъ падающія въ нее и подмытыя ея же теченіемъ деревья, кипитъ, встрѣчая на пути обрушившіеся съ горъ обломки, и уничтожаетъ на пути все, что только можетъ уничтожить.

Бока ущелья смѣло поднимаются вверхъ на высоту 500--600 футовъ; при основаніи ихъ дубы и платаны перемежаются съ елями,-- ближе къ вершинѣ виднѣется лишь кустарникъ.

Теперь рѣка текла такъ тихо, такъ невозмутимо, что и въ голову не пришло бы, что нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ это именно она нашалила въ этомъ ущельѣ и ревъ ея тогда громкимъ эхомъ раскатывался по сосѣднимъ стремнинамъ.

Свернувъ въ поперечное ущелье, съуживающееся въ иныхъ мѣстахъ до двухъ саженъ, причемъ утесы съ обѣихъ сторонъ густо поросли соснами,-- мы по небольшому подъему добираемся, чрезъ два часа по выѣздѣ изъ Бунарбаши, до небольшой прогалинки Чамъ-Ова, гдѣ раскинуто 10 дворовъ юрюковъ. Окруженные плетнемъ, дома выстроены изъ камня и грязи и крыты болотною травою.

Юрюки -- это туркмены; во время великихъ потрясеній, испытанныхъ царствомъ Абассидовъ, они, покинувъ берега Каспійскаго моря, распространились по долинамъ Малой-Азіи. Они, какъ и теперь, были раздѣлены на орды, т.-е. кланы, организованные на военныхъ началахъ, и перекочевывали постоянно съ одного мѣста на другое, занимаясь либо скотоводствомъ, либо разбоемъ, на подобіе бедуиновъ.

Нынѣ встрѣчаемые въ Азіатской Турціи юрюки -- потомки первыхъ прибывшихъ въ край тюркскихъ племенъ, принадлежавшихъ къ ордѣ "Чернаго барана"; въ составъ ея входили также турки сельджукскіе.

Въ началѣ Х-го вѣка гиджры, т.-е. около четырехъ сотъ лѣтъ тому назадъ, между туркменами произошло раздѣленіе. Одни осѣлись на постоянныхъ мѣстахъ жительства, выстроили дома въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ дотолѣ они переносили лишь свои палатки, и приблизились къ своимъ соотчичамъ -- туркамъ, но не смѣшивались съ ними. Другіе же остались по прежнему кочевниками, продолжая скитаться. Это раздѣленіе существуетъ и понынѣ и отличаетъ туркменъ осѣдлыхъ отъ ихъ собратій, кочевыхъ туркменъ, которые, собственно говоря, и есть настоящіе юрюки (по-турецки: странствующіе). Первые, въ количествѣ до 30.000 душъ, живутъ, главнымъ образомъ, въ тарсусскомъ санджакѣ и находятся въ постоянной борьбѣ съ юрюками, отъ хищничества которыхъ они должны защищать свои дома и свои стада.

Юрюки распространены по всему пространству виланетовъ аданскаго, айдинскаго и брусскаго и въ нѣкоторыхъ частяхъ виланетовъ алеппскаго и дамаскскаго. Кочуя лѣтомъ по возвышенностямъ, на зиму они спускаются въ равнины и живутъ исключительно хищничествомъ, а подъ-часъ и разбоемъ. Общее количество ихъ считаютъ до 270.000 душъ, и эти вѣчно двигающіеся кланы являются бичемъ полюбившейся имъ страны.

Когда спросили одного юрюка, отчего онъ никогда не разстается со своимъ ружьемъ,-- онъ далъ характерный отвѣтъ: "тюфенгъ іокъ, экмекъ іокъ", т.-е.: "нѣтъ ружья, нѣтъ и хлѣба".

Замѣчательно презрѣніе, съ которымъ турки говорятъ съ юрюками, называя ихъ не иначе какъ домузъ (свинья), несмотря на то, что они также мусульмане...

Послѣ привала у совершенно безлюдной Чамъ-Овы, направляясь небольшою лощиною, съ правой стороны которой поднимается коническій холмъ, мы выѣзжаемъ снова въ долину Мендере-Су въ мѣстности, называемой Самурсакъ-Кёпрю. Вулканическое строеніе горъ, начинающееся отъ самой Иды и идущее до южнаго побережья Троады, проявляется у Самурсакъ-Кёпрю и въ окрестныхъ мѣстахъ базальтовыми столбами весьма правильной формы. Туземцы употребляютъ эти натуральныя колонны на могильные памятники. Долина тѣмъ временемъ все расширяется и изъ дикой, какою она была въ горахъ, превращается въ прекрасно обработанную, почти до самыхъ вершинъ окружающихъ ее холмовъ; холмы тоже, въ свою очередь, измѣняютъ свой характеръ, принимая болѣе мягкія, округленныя формы. Сначала Мендере-Су жмется въ холмамъ правой стороны и течетъ у caмаго подножія ихъ въ обрывистыхъ берегахъ, достигающихъ трехъ саженъ вышины, но затѣмъ уклоняется и течетъ по срединѣ долины.

Скоро показались остатки древней мостовой, по временамъ прерывающіеся, и большой фонтанъ, весь изукрашенный арабесками и изреченіями изъ корана, съ кіоскомъ для отдохновенія по срединѣ. Построенный какимъ-нибудь благодѣтельнымъ туркомъ, ради спасенія его души и на пользу усталыхъ путниковъ. Мусульманская благотворительность особенно полюбила именно этотъ родъ оказанія помощи страждущимъ: всѣ мусульманскія страны покрыты источниками или фонтанами, предназначенными для общаго употребленія: одни изъ нихъ скромны, бѣдны, другіе блещутъ внѣшностью отдѣлки, горятъ своими золотыми надписями; но изъ тѣхъ и изъ другихъ течетъ одинаково чистая, холодная вода и освѣжаетъ путешественника. Лишь тотъ, кто въ страшный зной пробирался усталый, мучимый жаждой, по дорогамъ Малой-Азіи, не встрѣчая цѣлыми часами и признаковъ жилья, лишь тотъ можетъ оцѣнить всю величину благодѣянія, доставившаго ему возможность припасть къ студеной водѣ, охраненной или даже нарочно проведенной къ дорогѣ и укрытой мраморнымъ навѣсомъ; строители послѣдняго въ большинствѣ случаевъ скрыли свои имена, ища своимъ дѣломъ небесной награды, а не людской благодарности...

Скоро предъ нами открылся хорошенькій городовъ Эзине, или Ине, мѣстопребываніе турецкаго каймакама. Недоѣзжая города, вы встрѣчаете раскинутое мусульманское кладбище, густо поросшее кипарисами.

Плиній, говоря о кипарисѣ (XVI, 24), замѣчаетъ, что дерево это посвящено Плутону и его сажаютъ въ знакъ траура. Это древнее обыкновеніе, послѣ слишкомъ семнадцати вѣковъ, сохранилось до сихъ поръ, и вездѣ, гдѣ ростетъ кипарисъ, онъ сдѣлался неминуемою принадлежностью кладбища.

Можно сказать, что кипарисъ по преимуществу дерево турецкое: онъ какъ бы олицетворяетъ его народный духъ и заботливо и вѣрно укрываетъ своею тѣнью его могилу, его крѣпость, его мечеть, его сераль...

Переѣхавъ по довольно длинному деревянному мосту, переброшенному чрезъ рѣку Ине (древній -- Андрій), впадающую въ Мендере-Су, мы вступили въ городъ, имѣющій до 1.000 домовъ, изъ коихъ 600 турецкихъ, 40 армянскихъ, 10 еврейскихъ, а остальные греческіе; внѣшность домовъ довольно печальная, какъ и всѣхъ домовъ, изъ которыхъ состоять турецкіе провинціальные города: они построены изъ камня и земли съ деревянными перекладинами, чтобы дать домамъ больше устойчивости при здѣшнихъ частыхъ землетрясеніяхъ; но попадаются также стѣны, сложенныя изъ обожженныхъ и необожженныхъ кирпичей.

Во время половодья разливъ pp. Ине и Мендере-Су продолжается около двухъ мѣсяцевъ, и тогда городъ превращается въ островъ.

По созвучію именъ, Ле-Шевалье предполагалъ, что городъ Ине построенъ на мѣстѣ города Энеа, или Неа, а высокій курганъ, который поднимается къ югу отъ города и называется турками Энаитепе (холмъ Энаи), служитъ могилою Энея, которыя, по Гомеру, послѣ разрушенія Иліона, царствовалъ въ Троадѣ. Но Страбонъ помѣщаетъ (кн. XIII) Нею на берегахъ Эзена, а не Синоиса, что и устраняло предположеніе Ле-Шевалье. Нынѣ же учеными установлено, что Эзине -- древняя эолійская колонія Неандрія, которая, по Кедрену, существовала еще въ глубокой древности и во время троянской войны была разграблена Діомедомъ. Неандрія была довольно значительныхъ городомъ вплоть до эпохи основанія Александріи-Троянской (Alexandria Troas), когда одинъ изъ преемниковъ Александра Македонскаго, Антигонъ, выселивъ во вновь заложенный городъ -- жителей Неандріи, Цебреніи и Скепсиса. Съ тѣхъ поръ Неандрія исчезаетъ изъ исторіи, и Плиній (кн. V, гл. 30) говоритъ, что она перестала существовать. Но такъ какъ стратегическое положеніе Неандріи при входѣ въ ущелье, владѣть которымъ представлялось очень выгоднымъ, было крайне важно, то, по всѣмъ вѣроятіямъ, на мѣстѣ ея возвысился въ скоромъ времени новый городъ, тѣмъ же Плиніемъ называемый Скамандрія, которая пріобрѣла, себѣ достаточную извѣстность при византійскихъ императорахъ.

Въ настоящее время Эзине заключаетъ въ себѣ не мало остатковъ древности: городской мостъ покоится на гранитныхъ колоннахъ; въ стѣны частныхъ домовъ и фонтановъ вдѣланы повсюду древніе барельефы, а копая въ землѣ, часто находятъ золотыя и серебряныя древнія монеты.

Пришлось мнѣ отправиться съ визитомъ къ мѣстному каймакаму, принявшему меня въ полуразрушенномъ, но очень обширномъ конакѣ (дворцѣ). Деревянныя ступени лѣстницы этого дворца, никогда непоправляемаго, ходили ходуномъ, какъ клавиши фортепіано и заставляли всѣхъ пользующихся ими поневолѣ выдѣлывать мудреныя танцовальныя па.

Толстый каймакамъ пыхтѣлъ на своемъ диванѣ и никакъ не могъ взять себѣ въ толкъ, какая нелегкая несетъ меня въ этакій зной, верхомъ, внутрь почти дикой страны, да еще по собственной волѣ, когда и въ комнатахъ-то тяжко.

Турки вообще не постигаютъ, какъ можно путешествовать изъ любознательности: они не допускаютъ, чтобы изъ-за такой бездѣлицы человѣкъ могъ изнурять себя поѣздкою, отъ которой ему нѣтъ ровно никакой пользы. Одно, что нѣсколько потрясаетъ воображеніе ихъ, это наше стремленіе осматривать древнія развалины: каждый турокъ совершенно увѣренъ, что въ нихъ есть богатые клади, и полагаетъ, что вы пріѣхали искать именно кубышекъ съ золотомъ.

Удовлетворивъ по возможности любопытство представителя турецкой власти и выпивъ у него чашечку кофе, я побродилъ немного по городу, непріятнымъ воспоминаніемъ котораго для меня осталась лишь назойливость мѣстныхъ евреевъ, надоѣдливо пристававшихъ ко мнѣ съ предложеніемъ непрошенныхъ услугъ.

Къ югу отъ Эвине, на лѣвомъ берегу Мендере-Су, замѣтны развалины замка. который туземцы называютъ Чигри; онъ занимаетъ мѣсто древняго города Кенхреи, гдѣ, по преданію, жилъ Гомеръ, изучая топографію Троады. Крѣпость Кенхрея предназначена была византійскими императорами служить тюрьмою для государственныхъ преступниковъ. Она была взята эмиромъ Турсуномъ и присоединена въ владѣніямъ его товарища Орхана.

За Эзине долина Симоиса все болѣе и болѣе расширяется, дѣлаясь, однако, все болѣе волнистою, что, какъ видно, нисколько не препятствуетъ прекрасной ея обработкѣ. Почва здѣсь тучная, плодородная, а потому и мѣстность эта густо населена; то-и-дѣло изъ-за букетовъ сосенъ выглядываютъ турецкія деревушки, то разбѣгающіяся по скатамъ зеленыхъ холмовъ, то прячущіяся въ неглубокихъ долинкахъ.

Мы проѣзжаемъ владѣніями древнихъ городовъ Цебреніи и Скепсиса, раздѣленныхъ лишь теченіемъ Симоиса и воевавшихъ между собою безъ устали. Результатъ этой долгой борьбы былъ общій большинству войнъ; обѣ стороны истощились, а всѣ выгоды собралъ третій городъ, когда Антигонъ, не будучи въ состояніи примирить враждующія стороны, переселилъ жителей обоихъ городовъ въ Александрію-Троянскую.

Скепсисъ, нынѣ Эскискёпчю, былъ родиною Дмитрія Скепсійскаго, о которомъ говорилось выше, а также и многихъ другихъ знаменитыхъ людей. Извѣстный своими великолѣпными пастбищами, Скепсисъ блисталъ и ученостью и имѣлъ нѣсколько библіотекъ. Царь персидскій Артаксерксъ подарилъ, какъ извѣстно, Ѳемистоклу Перкотъ и Скепсисъ на одѣянія, Ламисакъ на вино, Магнезію-Меандрійскую на хлѣбъ, и Міонтъ на мясо.

Въ Скепсисѣ были найдены сочиненія Аристотеля, долгое время считавшіяся потерянными. Уроженецъ этого города, Нелей, ученикъ Ѳеофраста, получилъ въ III в. отъ этого послѣдняго рукописи Аристотеля и скрылъ ихъ такъ тщательно, что онѣ могли быть найдены лишь много лѣтъ спустя Андроникомъ Родосскимъ, во времена Суллы.

Дочь владѣтеля Цебреніи, нимфа Энона, была любима Парисомъ и, покинутая имъ для Елены, предсказала ему, что онъ еще вернется къ ней; дѣйствительно, его принесли въ ней, когда онъ уже былъ смертельно раненъ стрѣлою Филоктета. Энона пыталась лечить измѣнника, все еще бывшаго милымъ ея сердцу, и когда онъ умеръ, закололась на его окровавленномъ трупѣ. Имъ обоимъ былъ воздвигнуть могильный курганъ, который показывали въ Цебреніи еще во времена Дмитрія Скепсійскаго, т.-е. немного спустя послѣ царствованія Александра великаго.

Отсюда лишь три часа до Эскистамбула, развалинъ бывшей Александріи-Троянской (Alexandria Troas).

Великій политикъ, Александръ Македонскій основывалъ въ разныхъ концахъ своихъ обширныхъ завоеваній новые города, которые должны были служить центрами, способными скрѣплять общую связь между отдѣльными частями имперіи. Увлекаемый быстротою похода, онъ не имѣлъ возможности самъ приводить въ исполненіе задуманные планы, а лишь намѣтивъ, въ большинствѣ случаевъ съ удивительной чуткостью, мѣста, гдѣ должны были вырости новые города, предоставлялъ управителямъ областей осуществлять на дѣлѣ родившіеся въ его головѣ проекты. Къ числу такихъ городовъ принадлежатъ и лежащая нынѣ въ развалинахъ Александрія-Троянская, заложенная Антигономъ еще при жизни Александра Македонскаго и заселенная, какъ мы уже видѣли, насильственно жителями Цебреніи, Скепсиса и Неандріи.

Чрезъ полтора часа по выѣздѣ изъ Эзине, дорога все болѣе и болѣе отдаляется отъ берега Симоиса и, поворотивъ на ю.-в., вступаетъ на обширную равнину, древнюю Самонійскую равнину (Samonium) -- унылое песчаное пространство, безъ признаковъ жилья, покрытое колючимъ кустарникомъ (дикій пунаръ) и лишь изрѣдка торчащими дикими грушевыми деревьями и дубами съ синеватою листвою, производящими валлонею. Пришлось подгонять лошадей, чтобы засвѣтло проѣхать эту считаемую очень опасною равнину, въ началѣ которой справа отъ насъ остается переброшенный черезъ ручей каменный мостъ на высокихъ стрѣльчатыхъ аркахъ, старинной турецкой постройки.

Еще со временъ Тиллобора, знаменитаго разбойника, державшаго въ трепетѣ всѣ окрестности Иды, и біографія котораго была составлена Арріаномъ, историкомъ походовъ Александра, край этотъ былъ далеко не безопасенъ для путниковъ. Излюбленнымъ же мѣстомъ разбойниковъ является и понынѣ бывшая Самонійская равнина, гдѣ изъ-за колючаго кустарника въ ростъ человѣка легко и выслѣдить добычу, и также легко скрыться отъ преслѣдованія.

Въ самую ночь, предшествовавшую нашему проѣзду, на этой дорогѣ, какъ насъ весьма обязательно предупредили въ Эзине, были зарѣзаны два торговца.

Спутники мои приняли всѣ мѣры предосторожности и двигались съ винтовками въ рукахъ и съ взведенными курками. Вспомнилъ и я изреченіе Сенеки о томъ, что "борющійся съ несчастіемъ отважный человѣкъ представляетъ зрѣлище, достойное взгляда самого Бога",-- и вынулъ заряженный револьверъ, приготовившись ко всякимъ случайностямъ. Мы подвигались осторожно, осматривая предварительно подозрительныя мѣста.

Вдругъ, съ одной изъ сторонъ тропинки, изъ чащи кустовъ тихій вечерній воздухъ донесъ до насъ сухой звукъ взводимаго курка. Я былъ увѣренъ, что сейчасъ начнется перепалка, однако, противъ всякаго ожиданія, выстрѣловъ не послѣдовало, намъ же самимъ аттаковывать чащу по меньшей мѣрѣ было бы странно и уже совершенно безцѣльно.

Такимъ образомъ мы въ теченіе около часа пробирались по опасной дорогѣ, миновавъ благополучно и самое опасное мѣсто ея, при переходѣ чрезъ ручей съ обрывистыми берегами, вышиною болѣе четырехъ саженъ: тутъ обыкновенно разбойники поджидаютъ проѣзжихъ, устремляющихъ все свое вниманіе на лошадей, спускающихся либо поднимающихся по скользкимъ, крутымъ берегамъ ручья. По странной случайности, мѣстность эта турками зовется Гаргаръ, т.-е. тѣмъ самымъ именемъ, которое греки давали вершинѣ горы Иды.

Когда уже мы были внѣ опасности, я разговорился съ моими спутниками, жандармами, и не скрылъ отъ нихъ удивленія, почему разбойники не напали на насъ. Мнѣ вѣжливо отвѣтили, что, "благодаря тѣни моей" (образное турецкое выраженіе, употребляемое какъ синонимъ покровительства), и имъ лично не могла грозить никакая опасность. Они, очевидно, намекали на то, что разбойники, видя европейца съ конвоемъ, хотя немногочисленнымъ, не могли не сообразить, что нападеніе на него, а тѣмъ болѣе его убійство будетъ имѣть слѣдствіемъ суровыя противъ нихъ мѣры, которыя турецкія власти вынуждены будутъ принять подъ давленіемъ посольствъ: начнутся погоня, преслѣдованія, словомъ -- непріятностей не оберешься, ужъ не говоря о томъ; что европейцы всегда въ путешествіи хорошо вооружены, и что самая побѣда можетъ стоить дорого. То ли дѣло мѣстный христіанинъ, купецъ, всегда робкій, плохо вооруженный, теряющійся при встрѣчѣ съ грабителемъ: его и убьешь, такъ ничего; поплачутъ только родственники, изъ добычи поднесешь сколько слѣдуетъ и кому слѣдуетъ изъ мѣстной полиціи, и все будетъ шито и врыто.

Взвѣсивъ все это, разбойники, вѣроятно, и махнули на меня рукой, рѣшивъ, что лучше ужъ пропустить меня, чѣмъ портить свой кейфъ.

Съ тѣхъ поръ (съ 1880 г.), однако, воззрѣнія разбойниковъ кореннымъ образомъ измѣнились, и теперь едва ли посчастливилось бы мнѣ такъ благополучно проѣхать по всѣмъ тѣмъ дорогамъ, по которымъ искрестилъ я западную Малую-Азію. Порта перестала пугаться даже грозныхъ рѣчей европейскихъ представителей и не придаетъ особаго значенія захватамъ разбойниками европейцевъ, оставляя этимъ послѣднимъ выпутываться, какъ знаютъ сами, изъ своего положенія. Такой взглядъ турецкаго правительства отразился, разумѣется, на образѣ дѣйствій провинціальныхъ властей, и вотъ сплошь и рядомъ стали захватывать европейцевъ, уводить ихъ въ горы, освобождая лишь по доставленіи родственниками плѣнника выкупа, размѣръ котораго опредѣляется самыми разбойниками иногда въ очень крупной суммѣ. Если родственники медлятъ доставкою выкупа,-- имъ, въ качествѣ перваго предостереженія, посылается отрѣзанное ухо плѣнника, затѣмъ -- второе; если же и это не помогаетъ, то разбойники съ досады, такъ сказать, собственною властью прекращаютъ дѣло -- посылкою родственникамъ уже отрѣзанной головы плѣнника...

Долина Мендере-Су расширяется здѣсь верстъ до пяти, до шести, и сплошь поросла валлонейными дубами. Дорога проходитъ въ одной, а иногда въ двухъ верстахъ отъ рѣки.

Незадолго до заката солнца мы покинули большую дорогу, ведущую въ Байраничъ, и свернули вправо по проселку для ночлега въ турецкой деревнѣ Тюркменли, изъ 120 дворовъ.

Дома, сложенные изъ камней съ деревянными прокладками, обмазаны иломъ и покрыты черепицами; нижній этажъ, обыкновенно нежилой, служитъ конюшнею. Окна безъ стеколъ.

Комната, въ которой я помѣстился, была очень большая; за неимѣніемъ свѣчей, она освѣщалась горѣвшимъ каминомъ, въ которомъ въ желѣзномъ котлѣ кипѣла чорба (похлебка). При свѣтѣ этого же камина пришлось мнѣ заносить наскоро въ записную книжку и мои путевыя замѣтки.

Вѣсть о прибытіи европейца уже распространилась по деревнѣ; восточный человѣкъ по своей природѣ крайне любопытенъ, пріѣздъ же въ такое дикое захолустье, какъ Тюркменли, рѣдкаго гостя -- "москова" (какъ турки называютъ русскихъ), представлялъ, по мнѣнію обывателей, особый интересъ, а возможность видѣть такого москова вблизи и живымъ была занимательной тамашёй (зрѣлищемъ). И вотъ двери моей комнаты стали пріотворяться, и одинъ за другимъ проскальзывали къ нихъ никѣмъ незванные, непрошенные тюркменлійцы. Безшумно, безмолвно входили они, дѣлая лишь легкій теменна (турецкій поклонъ рукою, прижимаемою послѣдовательно къ сердцу, къ губамъ и ко лбу въ знакъ того, что вы предоставляете въ полное распоряженіе того лица, которому вы кланяетесь, ваше сердце, ваши рѣчи и вашъ умъ).

Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ по освѣщенному каминомъ пространству, они пропадали во мракѣ остальной части комнаты. Лишь вспыхивавшее по временамъ полѣно, освѣтивъ на мгновеніе всю комнату, позволяло видѣть усѣвшихся по всѣмъ лавкамъ плотною толпою турокъ, не проронившихъ ни слова и не спускавшихъ взгляда съ "москова",-- подмѣчая малѣйшія его движенія

Знакомый уже достаточно съ турецкими обычаями, я не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на моихъ молчаливыхъ посѣтителей и дѣлалъ свое дѣло, какъ бы ихъ вовсе здѣсь не было.

Никогда невиданные ими пріемы приготовленія обѣда изъ консервовъ заставили, однако, правовѣрныхъ оставить свои позиціи. Любопытство пересилило обыкновенно напускную восточную важность, не позволяющую удивляться чему бы то ни было. Съ дѣтскимъ интересомъ слѣдили они, уже обступивъ меня, какъ, благодаря нѣсколькимъ шарикамъ, опущеннымъ въ кипятокъ, горячая вода обращалась въ вкусный супъ. Открытіе коробки сардинокъ послужило поводомъ къ нѣсколькимъ вѣскимъ замѣчаніямъ о глупости европейцевъ вообще и о ихъ странной довѣрчивости, позволяющей имъ, не вскрывая, покупать коробки сардинокъ, въ которыя можетъ быть наложено Богъ знаетъ что.

Я предложилъ присутствующимъ попробовать моихъ кушаній, а затѣмъ и хозяинъ выставилъ имъ котелъ чорбы; они не заставили себя ждать и усѣлись вокругъ него на корточкахъ. При слабомъ освѣщеніи камина картина этого обѣда была довольно своеобразна. Зато потомъ, когда благодарные гости стали выражать хозяину полное свое удовольствіе ѣдою способомъ вполнѣ восточнымъ, то я могъ только отъ души быть признательнымъ мѣстнымъ условіямъ архитектуры, оставляющимъ окна безъ стеколъ. По крайней мѣрѣ, по уходѣ гостей, воздухъ комнаты скоро освѣжился, и я могъ спокойно уснуть на постели, устроенной изъ собранныхъ вмѣстѣ диванныхъ подушекъ.

Въ Тюркменли есть нѣсколько черкесскихъ домовъ, но во всемъ краѣ нѣтъ селъ исключительно черкесскихъ. Сначала турецкое правительство хотѣло разселить черкесскихъ выходцевъ, выселившихся послѣ минувшей войны изъ Румеліи, отдѣльными деревнями по 15, 20 дворовъ каждая. Но мѣстные жители воспротивились этому предположенію, и въ просьбѣ, поданной Портѣ, указывали на всѣ тѣ убытки, которые будутъ для нихъ неизбѣжны, вслѣдствіе образованія въ странѣ отдѣльныхъ разбойничьихъ притоновъ. Порта согласилась съ справедливостью ихъ доводовъ, и черкесскія семейства распредѣлились по-двое, по-трое, по всѣмъ окрестнымъ деревнямъ, гдѣ коренные жители могутъ легче наблюдать за поступками черкесовъ и беречься отъ кражъ и разбоевъ этихъ неисправимыхъ хищниковъ.

Въ 8 часовъ утра выѣхали мы на другой денъ изъ Тюркменли и, достигнувъ снова большой дороги, продолжали путь долиною Мендере-Су, удивительно обработанною: поля пшеницы добираются почти до самой вершины бѣгущихъ по обѣимъ сторонамъ холмовъ, дающихъ убѣжище многочисленнымъ турецкимъ деревнямъ, краснѣющимъ вдали своими черепичатыми кровлями.

Послѣ двухчасовой ѣзды показалось мѣстечко Байрамичъ, состоящее домовъ изъ 600, изъ которыхъ около 80 христіанскихъ -- греческихъ и армянскихъ -- и 15 еврейскихъ; остальные всѣ турецкіе. Городовъ стоитъ на ручьѣ, вытекающемъ изъ Иды и впадающемъ въ Симоисъ; при въѣздѣ приходится переходить его вбродъ около лежащихъ на боку гранитныхъ устоевъ моста, размытаго весеннимъ половодьемъ; выше по теченію ручья другой мостъ, тоже на четырехъ гранитныхъ устояхъ, до трехъ саженъ вышины, сложенныхъ изъ большихъ четырехугольныхъ камней.

Въ Байрамичѣ, центрѣ самостоятельной казы (уѣзда), есть греческая церковь и 3 мечети, въ которыхъ украшеніемъ служатъ небольшія гранитныя колонны съ круглыми капителями, привезенныя изъ развалинъ Александріи-Троянской. Внутри -- Байрамичъ, такой же, какъ и всѣ турецкіе маленькіе города. Оживленіе сосредоточено около базара, въ остальныхъ же улицахъ безлюдье, пустота и однѣ скучающія собаки; близъ же базара стукъ ремесленниковъ,-- кофейни, въ которыхъ хрипятъ наргиле (кальяны),-- небольшіе сквозные навѣсы, увитые виноградомъ; они защищаютъ курильщиковъ отъ зноя и пропускаютъ лишь маленькіе солнечные кружки, весело бѣгающіе по полу; рядомъ жарятъ на деревянномъ маслѣ какую-то зловонную рыбку, и надъ всею улицею, по которой толчется разный пестрый людъ, носится противный запахъ сырого бараньяго мяса, разложеннаго и развѣшеннаго на желѣзныхъ крючьяхъ въ лавчонкахъ кассаповъ (мясниковъ), прямо открывающихся, безъ оконъ и дверей, на улицу.

И въ Байрамичѣ не обошлось безъ визита каймакаму, съ тою лишь разницею, что здѣсь онъ оказался образованнымъ человѣкомъ. Красивый брюнетъ, принадлежавшій въ числу кліентовъ павшаго предъ тѣмъ великаго визиря, онъ, какъ это постоянно дѣлается въ такихъ случаяхъ въ Турціи, долженъ былъ испытать на себѣ отраженіе немилости, постигшей его покровителя, и отправиться -- какъ бы въ ссылку -- начальникомъ маленькаго, глухого уѣзда, въ ожиданіи того времени, когда покровитель его снова окрѣпнетъ при дворѣ и снова вытащитъ его изъ захолустья, возвративъ ему прежнее блестящее положеніе.

Черезъ ¹/₄ часа по выѣздѣ изъ Байранича, мы съ лѣваго берега Мендере-Су перебрались на правый вбродъ, шириною саженъ въ восемь, причемъ вода доходила до колѣнъ лошади, и въ полдень, близъ небольшой мельницы, достигли того мѣста дороги, отъ котораго въ получасѣ разстоянія на ю.-в. древній Симоисъ выходитъ изъ отроговъ Иды. Мѣсто это очень красиво: желтѣющія нивы смѣнились богатыми пажитями; на ихъ смѣющейся зелени нѣкогда рѣзвилась Энона; здѣсь пасъ стада Парисъ и, быть можетъ, подъ этимъ развѣсистымъ, старымъ дубомъ происходилъ знаменитый судъ богинь, судебныя издержки котораго были послѣ уплачены Менелаемъ.

Изъ-за мѣстныхъ горъ, нѣсколькими цѣпями перерѣзывающихъ все видимое пространство, поднимается прямо предъ нами каменистая масса Иды съ надвинутою на брови снѣжною шапкою. Ида, собственно говоря, не гора, а цѣлый горный кряжъ, идущій непрерывно отъ мыса Баба (древній Лектумъ) на Эгейскомъ морѣ до бывшей Зелеи на Мраморномъ морѣ. Та часть хребта, которая предъ нами, составляетъ высшую его точку, имѣющую отъ 2.000 до 2.300 метровъ высоты,-- древній Гаргаръ, турками называемый Базъ-Дагъ (Гусиная гора, быть можетъ, вслѣдствіе бѣлѣющаго на ея вершинѣ снѣга). Возвышенность эта представляется въ видѣ огромной, широкой глыбы, отдѣляющей отъ себя множества отроговъ болѣе низкихъ, благодаря которымъ центральная гора кажется еще выше, еще величавѣе; средняя часть главной горы образуетъ на вершинѣ слегка покатую на сѣверъ площадку съ нѣсколько приподнятыми съ двухъ сторонъ острыми боками, что, въ общемъ, даетъ ей нѣкоторое подобіе трона.

Фантазія поэта помѣщала тутъ сѣдалище Юпитера, когда онъ своимъ орлинымъ взоромъ наблюдалъ за боями, происходившими на Троянской равнинѣ. По сообщенію Стефана Византійскаго, основанному на словахъ Ликофрона, поэта, жившаго въ III вѣкѣ до Р. X. и знаменитаго темнотою своего слога, обнаженная вершина Иды носила названіе Фалакры.

Красивое впечатлѣніе производить вблизи эта широко разсѣвшаяся гора, сверкающая на солнцѣ своею снѣжною вершиною, изрѣзанная глубокими долинами, съ уцѣлѣвшими еще въ нихъ остатками ледяныхъ пластовъ, гора, покрытая мѣстами зеленью лѣсовъ, мѣстами выставляющая голыя отвѣсныя скалы, какъ бы желая болѣе свѣтлыми ихъ тонами оттѣнить сосѣдній темный покровъ сосноваго бора.

Такъ какъ въ этой мѣстности мы уже совсѣмъ разстаемся съ долиною Мендере-Су, то позволю себѣ заимствовать, для полноты разсказа, у G. Perrot описаніе самихъ источниковъ этой рѣки, куда онъ проѣхалъ колесною дорогою, идущею отъ Байрамича до Иды по лѣвому берегу Мендере-Су, чрезъ селенія Кызыкёй, Чаушкёй и Авджиларкёй. Это послѣднее селеніе отстоитъ отъ Байрамича на четыре часа пути.

"По выходѣ изъ Авджилариби,-- говоритъ г. Перро,-- мы въ теченіе двухъ часовъ карабкаемся въ гору сквозь безконечные лѣса итальянскихъ пиній; ежеминутно открываются прекрасные виды на огромные лѣсные овраги, являющіеся какъ бы зелеными пропастями, откуда тихо поднимаются дымки отъ костровъ, разведенныхъ дровосѣками. Далѣе видны широкія пространства, поросшія лѣсами, идущими до Мраморнаго моря. Спустившись въ лощину, въ глубинѣ которой и находятся источники Симоиса, по дну ея мы поднимаемся, въ продолженіе четверти часа, между прекрасными платанами, имѣя постоянно прямо предъ глазами Гаргаръ, и наконецъ упираемся въ огромную скалу, отвѣсную и ровную какъ стѣна, около которой разбросаны купы сосенъ, платановъ и дубовъ. Ближе къ подножію утеса, но все-таки на довольно большомъ разстояніи отъ земли, виднѣется пещера изъ которой и вытекаетъ Мендере-Су, падая затѣмъ на землю небольшимъ граціознымъ каскадомъ, орошающимъ влажную листву сосѣднихъ деревьевъ. Хотя и съ большимъ трудомъ, но возможно добраться до входа въ пещеру и даже войти въ нее, ступая по водѣ, удивительно чистой и холодной, какъ вода, вытекающая изъ швейцарскихъ ледниковъ. Прорытая водою въ бѣломъ мраморѣ, пещера узка и извилиста; шириною она около двухъ метровъ, вышина -- отъ четырехъ до пяти метровъ. По ней можно пройти около двухсотъ шаговъ, затѣмъ сводъ пещеры опускается до самаго уровня воды" {"Excursions à Troie et aux sources des Mendéré", par G. Perrot.1875, p. 74.}.

Отъ мельницы путь нашъ направляется по крайне пересѣченной мѣстности; дорога мѣстами превращается въ еле проходимую тропинку, которая то сбѣгаетъ въ лощину и приводить къ каменистому руслу потока, то взбирается на возвышенности. Въ окрестностяхъ раскинуто довольно турецкихъ деревень, которымъ принадлежатъ обширныя воздѣланныя поля, на которыхъ, благодаря разнообразію здѣшнихъ хлѣбныхъ растеній, можно видѣть цѣлую гамму оттенковъ зеленаго цвѣта. Но чѣмъ выше поднимаемся мы, тѣмъ рѣже становятся нивы. Окружающіе насъ холмы покрыты лѣсомъ, и лѣсъ такой чистый -- въ промежуткахъ между деревьями не ростетъ вовсе кустарниковъ,-- что можно принять его за нарочно расчищенный паркъ.

Иногда дорога становилась очень тяжелою, въ особенности близъ деревни Инджекёй, гдѣ изъ земли торчатъ по дорогѣ острые камни вышиною отъ полъ-аршина до аршина, а все прилегающее поле усѣяно обломками утесовъ.

Сдѣлавъ небольшой привалъ въ деревнѣ Ахлатларъ, состоящей изъ шести полуразрушенныхъ домовъ, гдѣ изъ живыхъ существъ мы видѣли лишь нѣсколько до крайности удивленныхъ нашимъ пріѣздомъ хорошенькихъ ребятъ, да облаявшую насъ шаршавую собачонку,-- направляемся все на сѣверо-востокъ и по ровной возвышенности, поросшей колючимъ кустарникомъ съ небольшими дубами, достигаемъ оврага, на днѣ котораго шумитъ горный потокъ. Отсюда мы поднимаемся на невысокую, поросшую порослью, гору, гдѣ и располагаемся на ночлегъ въ деревнѣ Хаджибекирларъ, состоящей изъ 15 дворовъ туркменъ -- бывшихъ юрюковъ. Эти горные жители не долюбливаютъ турокъ, а потому нашъ маленькій караванъ былъ встрѣченъ недружелюбно и кругомъ себя я видѣлъ лишь нахмуренныя лица и зловѣщій блескъ быстро бѣгающихъ и быстро потупляемыхъ глазъ. Отъ насъ сторонились, не желали оказать ни малѣйшей услуги, оставаясь глухи и къ предложенію денегъ. Это обращеніе являлось контрастомъ послѣ симпатичнаго любопытства въ Тюркменли. Пришлось отказаться отъ мысли имѣть кипятокъ и напиться чаю, такъ освѣжающаго въ утомительномъ пути.

Здѣшніе дома сложены изъ толстѣйшихъ бревенъ, срубленныхъ въ уголъ, какъ наши избы; они низки и съ плоскими крышами, на которыя наложена земля. У нѣкоторыхъ домовъ пристройки, подходящія подъ общую крышу; онѣ сложены изъ камней, смазанныхъ глиною съ рубленою соломою.

Подкрѣпивъ себя въ сухомятку, мы расположились въ темной избѣ на отдыхъ, но не раздѣваясь и подложивъ подъ голову сѣдло вмѣсто подушки, а рядомъ -- оружіе, на всякій случай.

Раннимъ утромъ мы были уже на ногахъ. Мнѣ сначала показалось, что погода испортилась и небо заволокло облаками. Оказалось, однако, что это сильнѣйшій туманъ, бывающій здѣсь каждое утро и совершенно застилающій всѣ окрестности, невидимыя тогда въ самомъ близкомъ разстояніи.

При дальнѣйшемъ пути намъ пришлось нѣсколько разъ пересѣкать поперечные овраги, переваливать чрезъ небольшія горныя цѣни, отроги Иды, сплошь покрытыя соснами, снова спускаться въ лощины, слѣдовать широкимъ зимнимъ русломъ горныхъ ручьевъ, а затѣмъ и плоскою возвышенностью, обрамленною лѣсистыми холмами, за которыми виднѣются новые ряды холмовъ, пока около полудня мы не выбрались на обширную равнину, изъ конца въ конецъ орошаемую р. Коуджа-Чаемъ (древнимъ Граникомъ). Мы прежде всего направились къ довольно высокому холму, стоящему совершенно отдѣльно, и гдѣ построена баня на горячемъ сѣрномъ ключѣ, тутъ же вытекающемъ изъ земли.

Съ вершины холма открывается прекрасный видъ на всю прилегающую равнину. Горная система Иды развертывается здѣсь въ полной красѣ и на огромномъ пространствѣ. Параллельно главному хребту Иды тянутся также непрерывно, лишь иногда нѣсколько понижаясь, другія высокія горныя цѣпи -- Котранъ, Кызылъ-Эльма-Дагъ и др. Вытекающій изъ горъ Аги-Дага (древняго Котила) Граникъ блеститъ на солнцѣ и, дѣлая огромное колѣно, обтекаетъ холмъ, на которомъ мы находимся, направляясь бъ деревнѣ Тепе-Кёй, примостившейся тутъ же по близости.

Кругомъ виднѣются деревушки и даже небольшой городокъ Чанъ, какъ бы выплывающій изъ всего этого огромнаго моря зелени. Богатство растительности, раскинутой и по равнинѣ, и по ближайшимъ холмамъ, вырисовывается еще нагляднѣе, еще рѣзче при сравненіи съ сѣрыми утесами занимающихъ задній планъ картины горныхъ цѣпей, надъ которыми царитъ снѣжный кокошникъ Иды.

Два раза упоминается въ исторіи о Граникѣ, какъ мѣстѣ, гдѣ были одержаны двѣ великія побѣды: Александромъ Македонскимъ надъ персами въ 334 г. до Р. X., и Лукулломъ надъ Митридатомъ въ 73 г. до Р. X.

Опредѣленіе мѣстности, гдѣ была одержана побѣда Александра, открывшая ему Малую-Азію, является однимъ изъ темныхъ пунктовъ древней исторической географіи. Тексье прямо говоритъ, что этого опредѣленія невозможно сдѣлать на основаніи данныхъ, приводимыхъ повѣствователями о походѣ македонскаго царя, тѣмъ болѣе, что они ни слова не упоминаютъ о трехъ рѣкахъ, изъ коихъ, собственно говоря, составляется Граникъ, и что берега самой рѣки то плоски, то обрывисты {"Аsіе Mineure", par Texier, 156.}.

Не разъяснилъ вопроса и новѣйшій историкъ азіатскаго похода Александра -- адмиралъ Jurien de la Gravière.

Путь, которымъ слѣдовалъ Александръ, былъ, извѣстно, слѣдующій: послѣ того какъ армія его, переправившись чрезъ Геллеспонтъ, остается въ Абидосѣ, самъ Александръ ѣдетъ въ Новый-Иліонъ для принесенія жертвъ Аѳинѣ-Илійской и воздаетъ почести греческимъ героямъ, павшимъ при осадѣ Трои. Затѣмъ армія изъ Абидоса переходитъ въ Арисбу, гдѣ Александръ ее догоняетъ. На другой день, оставивъ за собою Перкотъ и Ламисакъ, онъ останавливается на берегахъ Практія, который течетъ между ламисакійскими и абидосскими полями. Оттуда онъ слѣдуетъ къ мѣстечку Колоннамъ, лежащему въ срединѣ ламисакійскаго округа.

Когда войска дошли на третій день до адристейскихъ луговъ, чрезъ которые течетъ рѣка Граникъ, Александру донесли, что персы стоятъ на другомъ берегу рѣки. 21-го мая 334 г. до Р. X. Александръ аттакуетъ персовъ. Одержавъ блестящую побѣду и сдѣлавъ тризну по убитымъ въ сраженіи, онъ тотчасъ снова ѣдетъ въ Иліонъ благодарить богиню на оказанную помощь. Отсюда онъ направляется въ Сарди чрезъ Антиндросъ, Адрамитіумъ, Пергамъ и Ѳіатиру.

По изслѣдованіямъ г. Чихачева, Коджа-Чай (что по-турецки означаетъ "главная рѣка") образуется изъ трехъ отдѣльныхъ рукавовъ: восточнаго Кыркъ-Агачъ-Чая (древн. Гептаноръ), средняго, который и носитъ собственно имя Коджа-Чая, вытекаетъ изъ трахитовыхъ горъ Агидага и орошаетъ богатую равнину Чана, и западнаго -- Эльчи-Чай (древн. Резъ), который впадаетъ въ Коджа-Чай близъ города Биги.

Но въ то же время г. Чихачевъ прибавляетъ, что онъ затрудняется рѣшить, который изъ помянутыхъ рукавовъ носилъ имя Граника.

Между тѣмъ, сомнѣнію не могло бы быть мѣста въ виду указаній Страбона, который прямо говорить, что между Эсеномъ и Пріапомъ течетъ тотъ Граникъ, большею частью чрезъ равнину Aвpacmeu (нынѣшняя равнина Чана), на которомъ Александръ разбилъ сатраповъ Дарія {Strabonie Rerum geographicarum, lib. XIII.}, изъ чего ясно, что лишь Коджа-Чай могъ въ древности носить имя Граника, что, впрочемъ, уже и обозначено Кипертомъ на послѣдней его картѣ древней Малой-Азіи.

Древніе писатели ни слова не говорятъ, ни до, ни послѣ описанія битвы, о трехъ рукавахъ Граника, которые представлялись имъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, совершенно отдѣльными рѣками -- Гептапоромъ и Ревомъ; а такъ какъ сліяніе этихъ рукавовъ образуется въ сѣверной части рѣки близъ самаго почти устья,то это наводитъ на мысль, что армія Александра двигалась путемъ, имѣвшимъ направленіе гораздо южнѣе сліянія, которое потому и осталось для нея неизвѣстнымъ, и дошла до Граника именно въ той части Адрастейской равнины, гдѣ онъ течетъ вполнѣ самостоятельно.

Прямымъ путемъ отъ Арисбы-Ламисака къ Гранику должна была быть дорога, проходящая чрезъ нынѣшнія деревни Бергасъ, Балджиларъ, Кумарларъ и Тепе-Кёй, чрезъ которыя и нынѣ проходить ближайшая дорога отъ Ламисака въ Эдремидъ (древній Адрамитіумъ).

Нужды народовъ и населенныхъ мѣстъ пролагаютъ дороги тамъ, гдѣ это представляется наиболѣе удобнымъ и наиболѣе для нихъ выгоднымъ.

Разъ такой прямой, кратчайшій путь изъ Ламисака въ Адрамить существуетъ въ наше время и проходитъ чрезъ Чанскую (Адрастейскую) равнину, именно въ мѣстности Тепе-Кёя, то нѣтъ, какъ мнѣ кажется, достаточно основаній сомнѣваться въ томъ, что этотъ путь не проходилъ по тому же направленію и въ древности, и такой взглядъ, по моему мнѣнію, долженъ считаться болѣе близкимъ къ истинѣ, какъ опирающійся на фактъ положительный, донынѣ существующій, впредь до того, пока не будетъ доказано обратное положеніе, что военный путь отъ Ламисака до Адрамита не могъ въ древнее время проходить по указываемому мною направленію, а пролегалъ по другимъ, такимъ-то и такимъ-то мѣстностямъ.

Главнымъ объектомъ Александра великаго при вступленіи въ Малую-Азію должно было быть, прежде всего, взятіе оплота, центра персидскаго владычества въ этой странѣ -- Сардъ, главнаго города второй сатрапіи. Для достиженія этой цѣля въ возможно скорѣйшемъ времени, Александръ, слѣдуя первому правилу стратегіи, неминуено долженъ былъ выбрать кратчайшую дорогу, ведущую отъ Геллеспонта въ Сардамъ. Еслибы онъ предполагалъ, что дорога эта въ горныхъ проходахъ и вообще въ труднопроходимыхъ мѣстахъ преграждена ему непріятелемъ, то онъ вынужденъ былъ бы, конечно, и опять-таки изъ-за стратегическихъ соображеній, озаботиться выборомъ другой дороги, въ обходъ первой, но историки похода Александра молчатъ о такихъ препятствіяхъ, а потому дозволительно предположить, что отъ Ламисака македонская армія двинулась въ Сардамъ прямымъ путемъ и не имѣла нужды сворачивать съ него для обходныхъ движеній, такъ какъ не встрѣчала никакого сопротивленія со стороны персовъ вплоть до того момента, когда лазутчики впервые донесли, что непріятель сосредоточился на Адрастейской равнинѣ, на берегахъ Граника; тутъ усмотрѣно было первое препятствіе македонскому наступленію, тутъ же должно было произойти и первое столкновеніе.

Еслибы, не взирая на отсутствіе видимыхъ въ тому причинъ, Александръ уклонился все-таки отъ прямого пути въ Capдамъ и взялъ направленіе болѣе восточное, то въ такомъ случаѣ, прежде чѣмъ достигнуть Граника, онъ долженъ былъ бы пересѣчь теченіе Реза, какъ самостоятельной рѣки, о чемъ историки похода не преминули бы упомянуть, и чего нѣтъ въ дѣйствительности.

Наконецъ, разсчетъ времени, когда македонское войско впервые увидало персовъ, доказываетъ, что Александръ могъ выбрать лишь кратчайшій путь по направленію къ Сардамъ.

По всѣмъ этимъ соображеніямъ, то мѣсто Адрастейской равнины, гдѣ македоняне, на третій день по выходѣ изъ Арисбы, увидѣли на правомъ берегу Граника персидское войско, должно быть, по моему мнѣнію, у Тепе-Кёя, и тутъ же происходила знаменитая битва, открывшая рядъ жестокихъ пораженій войскъ Дарія, которыми ознаменовались послѣдніе дни персидскаго царства.

Противъ такого обозначенія мѣста битвы можно привести только два соображенія: 1) мѣсто это слишкомъ удалено отъ Зелеи, близъ которой, по словамъ Арріана, стояло персидское войско, и 2) берегъ Граника, близъ Тепе-Кёя, не отличается обрывистостью, на которую указываетъ тотъ же Арріанъ.

На первое соображеніе необходимо замѣтитъ, что едва ли можно считать окончательно разрѣшеннымъ вопросъ о томъ, гдѣ именно лежала Зелея. Лишь на основаніи Гомера полагаютъ, что она была на самой оконечности хребта Иды, у Пропонтиды, и близъ рѣки Эсена (Иліада, пѣснь II). По Страбону же, она была у рѣки Тарсія, у подножія Иды, въ 190 стадіяхъ (около 34 верстъ) въ югу отъ Кизика, что уже болѣе чѣмъ на половину приближаетъ Зелею къ предполагаемому мною мѣсту битвы. Но допустимъ, что Зелея дѣйствительно была очень удалена отъ Тепе-Кёя,-- то и въ такомъ случаѣ развѣ нельзя предположить, что Арріанъ, говоря, что персы собрались у Зелеи, хотѣлъ лишь обозначить направленіе, а не мѣсто нахожденія персидскаго войска. Оставляю уже въ сторонѣ, что Арріанъ могъ употребить въ этомъ случаѣ и неточное выраженіе.

Что касается второго возраженія, то не слѣдуетъ забывать, что историки похода Александра Македонскаго намѣренно усиливали описанія естественныхъ препятствій, которыя ему приходилось преодолѣвать въ походѣ. Такъ, они говорятъ про Граникъ, что рѣка эта течетъ съ великимъ стремленіемъ (Квинтъ Курцій, кн. II, гл. V), что она глубока, и что въ ней пучины (Арріанъ, кн. I, гл. IV), тогда какъ въ дѣйствительности Граникъ, какъ и всѣ рѣки этой части Анатоліи, малозначительная рѣчка, почти пересыхающая въ лѣтнее время, когда именно и происходила битва. А потому позволительно допустить, что въ приводимомъ Арріаномъ разговорѣ, будто бы происходившемъ между Александромъ и Парменіовомъ, описаніе неприступности и утесистости берега Граника составляетъ одну изъ обычныхъ ораторскихъ фигуръ, приведенную для вящаго возвеличенія македонянъ, отважившихся, не взирая на сильныя физическія препятствія, перейти рѣку и вступить въ бой.

Еще болѣе утверждаетъ въ такомъ предположеніи то, что, по описанію боевого порядка персидской арміи, въ первой линіи у персовъ стояла конница (Арріанъ, кн. I); очевидно этого не могло бы быть, еслибы берегъ былъ утесистъ и прилегающая къ нему мѣстность была пересѣченная. Вѣрнѣе предположить, что мѣстность была ровная, удобная для движенія конницы, съ возвышенностями въ изрядномъ отдаленіи отъ рѣки, гдѣ и могла размѣститься непринимавшая никакого участія въ началѣ сраженія персидская пѣхота, т.-е. именно такая мѣстность, какую можно наблюдать у Тепе-Кея.

Съ другой стороны, выборъ персами позиціи близъ Тепе-Кея для прегражденія пути наступающему врагу представляется довольно удачнымъ.

Мѣстность лежитъ у предгорій Иды, и потому расположенная на ней персидская армія закрывала собою горныя ущелья и вообще перевалы чрезъ хребетъ Иды, ведущіе въ персидской столицѣ Малой-Азіи -- Сардамъ. Въ то же время авангардъ ея, расположенный на берегу Граника, въ непосредственномъ сосѣдствѣ съ выходами изъ горъ, нынѣшнихъ Аю-Дага и Чамлю-Дага, поставленъ былъ въ условія, позволявшія нанести существенный уронъ непріятелю, направляющемуся отъ Геллеспонта, ослабленному уже труднымъ переходомъ по означеннымъ горамъ и дебуширующему изъ дефилеевъ у Тепе-Кея, гдѣ македоняне, не имѣя возможности сразу развернуть весь свой фронтъ, были, кромѣ того, вынуждены переправляться чрезъ рѣку, въ виду непріятельскихъ силъ, стоящихъ на противоположномъ берегу этой рѣки.

Однимъ изъ доказательствъ, что битва происходила именно у Тепе-Кея, является существованіе у самой деревни высокаго холма, одиноко поднимающагося среди окружающей равнины, и правильная коническая форма коего ясно указываетъ на его искусственное происхожденіе, несмотря на то, что онъ успѣлъ уже обрости деревьями.

Холмъ этотъ, собственно говоря, и далъ деревнѣ (деревня по-турецки -- кёй) настоящее ее имя.

Нелишне также сблизить турецкое тепе (холмъ) съ значеніемъ греческаго τύμβος (латинскаго tumulus), означающаго насыпной могильный холмъ, курганъ. Какъ мы видѣли выше, въ долинѣ р. Мендере-Су, т.-е. въ прежней Троадѣ, названіе тепе и понынѣ присвоено по преимуществу многочисленнымъ насыпнымъ могильнымъ курганамъ, свидѣтелямъ борьбы между троянцами и греками (Инъ-Тепе -- могила Аякса, Уджекъ-Тепе -- могила Ила, и др.).

Въ битвѣ на Граникѣ македоняне потеряли съ небольшимъ сто человѣкъ. На другой день Александръ велѣлъ предать землѣ съ ихъ оружіемъ, какъ ихъ, такъ и убитыхъ, персидскихъ военачальниковъ, и даже грековъ, бывшихъ у персовъ наемниками. По словамъ историковъ, убитымъ въ сраженіи было сдѣлано великолѣпное погребеніе.

Чѣмъ же это великолѣпное погребеніе могло ознаменоваться лучше, какъ не сооруженіемъ огромнаго могильнаго холма? Подобное сооруженіе не только оправдывалось обычаемъ, но, быть можетъ, мысль о немъ была навѣяна Александру подъ впечатлѣніемъ столь недавно передъ тѣмъ видѣнныхъ имъ могильныхъ холмовъ Протезилая, Ахилла и Аякса.

Не слѣдуетъ упускать изъ виду, что назначеніемъ могильныхъ кургановъ было не только передавать памяти потомства имя погибшаго воина, но и свидѣтельствовать, что убитому были отданы всѣ послѣднія погребальныя почести, которыя однѣ, какъ изъяснено выше, могли доставить его душѣ вѣчное успокоеніе.

Очень быть можетъ, что раскопки холма у Тепе-Кея подтвердятъ мое предположеніе, что курганъ этотъ насыпанъ надъ прахомъ павшихъ въ битвѣ на Граникѣ.

Допустивъ же, что битва была у Тепе-Кея, понятнымъ становится, что Александръ Великій послѣ нея могъ тотчасъ снова отправиться въ Новый-Иліонъ, что было бы гораздо болѣе затруднительно сдѣлать изъ-подъ Зелеи, если только эта послѣдняя дѣйствительно находилась въ такомъ отдаленіи, какъ полагаютъ тѣ, кто помѣщаетъ ее у берега Мраморнаго моря. По всей вѣроятности онъ послалъ армію отъ Тепе-Кея прямымъ, и въ настоящее время существующимъ, путемъ на Адрамитіумъ, а самъ, чрезъ нынѣшній Байрамичъ, посѣтивъ Иліонъ, возвратился обратно къ арміи, чрезъ Антандрось, въ Адрамитіумъ, откуда уже вмѣстѣ съ войскомъ направился чрезъ Пергамъ въ Сарды.

Если обыкновенный военный путь отъ береговъ Геллеспонта въ Адрамитіумъ шелъ и въ древности тѣмъ же направленіемъ, что и нынѣ, т.-е. пересѣкая Адрастейскую равнину въ окрестностяхъ Тепе-Кея, то естественно допустить, что такимъ же путесъ шелъ ранѣе Александра, только направляясь въ противоположную сторону, въ Грецію, Ксерксъ. Такое же объясненіе даетъ, въ свою очередь, ключъ къ пониманію сообщеніе Геродота (кн. VII), что когда Ксерксъ вступалъ въ предѣлы бывшей троянской земли, то Ида осталась у него слѣва -- обстоятельство, крайне затруднявшее позднѣйшихъ толкователей, которые полагали, что гора Ида должна была быть справа отъ Ксерксовой арміи.

Теченіе Граника составляло границу между владѣніями Иліона и Фригіей; отсюда, по мнѣнію защитниковъ славянской національности троянъ, происходитъ будто и самое названіе рѣки {"Ѳракійскія племена, жившія въ Малой-Азіи", Черткова, примѣч. 12.}.

Нынѣ столь тихая, дышущая полнымъ довольствомъ равнина у Тепе-Кея оглашалась утромъ 21-го мая 334 г. до Р. X. шумомъ наступающей арміи, бряцаніемъ оружія, громыханіемъ тяжелыхъ колесницъ, перевозившихъ военныя машины и обозъ небольшого войска Александра Македонскаго, который, по примѣру великаго предшественника своего, Ахилла, надѣялся въ Азіи завоевать себѣ безсмертіе.

Выходя изъ горныхъ ущелій металлическою змѣею скользило македонское войско съ возвышенностей въ равнину, гдѣ постепенно строилось въ боевой порядокъ. Центръ составляла отборная часть македонскаго войска -- македонскіе фалангиты и греческіе гоплиты: фланги прикрывались македонскою и ѳессалійскою конницею, а передовой отрядъ состоялъ изъ легковооруженныхъ пѣхотинцевъ и иллирійскихъ и ѳракійскихъ лучниковъ. Гоплиты были одѣты въ доспѣхъ, сдѣланный изъ цѣльныхъ металлическихъ листовъ, плотно обхватывавшихъ все тѣло. Досчатые доспѣхи были вѣроятно изобрѣтены греками, такъ какъ подобныхъ латъ не было ни у одного изъ древневосточныхъ народовъ. Доспѣхъ этотъ состоялъ изъ цѣльныхъ мѣдныхъ листовъ -- нагрудника и наспинника, соединявшихся между собою наплечниками, крючками, поясомъ и пряжками. Кираса закрывала туловище до пояса, а оттуда продолжалась книзу сплошнымъ рядомъ отдѣльныхъ лопастей; подъ кирасой же были у нихъ надѣты хитоны и металлическіе набрюшники. На ногахъ виднѣлись поножи, сдѣланныя изъ тонкой, чрезвычайно гибкой бронзы, съ украшеніями на верхней части. На мѣдныхъ шлемахъ развѣвались султаны самыхъ разнообразныхъ формъ: у нѣкоторыхъ по бокамъ султана, въ видѣ дополненія, торчали орлиныя перья. Рукоять мечей была въ видѣ креста, у начальниковъ съ украшеніями изъ золота, серебра и слоновой кости. Копья гоплитовъ были не болѣе 8 футовъ длины; щиты ихъ расписаны разными фигурами: тутъ были изображенія змѣй, скорпіоновъ или звѣздъ и другихъ небесныхъ знаковъ. Нѣкоторые отряды строились съ особеннымъ звяканьемъ; это происходило отъ колокольчиковъ и бубенчиковъ, которыми были обвѣшаны щиты входившихъ въ составъ ихъ латниковъ.

Фалангиты были вооружены легче гоплитовъ. Вмѣсто металлическихъ нагрудниковъ они были одѣты въ кожаные колеты, только мѣстами покрытые на груди металлическими бляхами. Вмѣсто мѣднаго шлема у нихъ были войлочныя македонскія шапки (каузіа); щиты были круглые, обитые мѣдью, и не болѣе 2 футовъ въ діаметрѣ. Въ рукахъ у нихъ было главное ихъ оружіе -- македонское копье (сарисса), длиною по меньшей мѣрѣ въ 14 футовъ; у нѣкоторыхъ же оно доходило до 24 футовъ.

Сзади войска везли метательныя орудія -- катапульты, имѣвшія видъ большого самострѣла, прикрѣпленнаго къ станку; одни дѣйствовали въ горизонтальномъ направленіи и употреблялись для пусканія стрѣлъ изъ зажигательныхъ снарядовъ, другія -- навѣсно, и бросали подъ какимъ-нибудь угломъ камни до 135 фунтовъ вѣсомъ на значительныя разстоянія.

Стѣнобитныя и осадныя машины получили особое развитіе при Филиппѣ македонскомъ, со времени осады Перинта и Византіи, благодаря дѣятельности инженера Полеида. Ученики Полеида -- Діадъ и Херей, вмѣстѣ съ Динехомъ, Посидоніемъ и Кратесомъ, еще болѣе ихъ усовершенствовали и сами сопровождали Александра великаго, вмѣстѣ съ историками и другими учеными: ученикомъ Діогена -- Анаксименомъ, Калисѳеномъ, Аристовуломъ и др., точно также приглашенными быть въ свитѣ молодого царя. Огромные тараны состояли изъ окованныхъ желѣзомъ толстыхъ бревенъ, висѣвшихъ на подставкахъ, и которые, бывъ приведены въ качательное движеніе, пробивали стѣны; огромные щиты на колесахъ прикрывали людей, работавшихъ надъ разрушеніемъ стѣны; кромѣ того, употреблялись разные инструменты для сооруженія осадныхъ башенъ, подобныхъ древнеассирійскимъ и персидскимъ, доходившимъ до 180 футовъ высоты, имѣвшимъ нѣсколько этажей, сообщавшихся между собой внутреннею лѣстницею, и для крѣпости обитымъ невыдѣланными кожами.

Подъ какою-то огромною машиною подломилось колесо, и вся эта масса загородила дорогу; весь обозъ вынужденъ былъ изъ-за него остановиться, а между тѣмъ нужно было спѣшить. И безъ того уже отрядъ воиновъ съ ручками метательными орудіями,гастрофетами, походившими на обыкновенные арбалеты, настраивавшіеся посредствомъ зубчатаго колеса, видя такую задержку и торопясь присоединиться къ войску, готовому уже внизу вступить въ битву, рѣшился сдѣлать обходное движеніе; вскарабкавшись на боковыя скалы, воины изъ этого отряда спускались теперь одинъ по одному, а нѣкоторые и скатывались на дорогу тамъ, гдѣ уже она была свободна.

Между темъ около попорченной машины люди надрывались, чтобы поправить ея колеса, либо по крайней мѣрѣ придвинуть ее ближе къ одной сторонѣ. Но пространство было слишкомъ узко, и тяжелая работа пропадала даромъ. Тогда начальники рѣшили пожертвовать машиной, и, столкнутая по ихъ приказанію, она полетѣла въ пропасть, и застучали, загрохотали разбивающіяся о выдающіеся утесы металлическія и деревянныя ея части. Дорога снова свободна, и опять возобновилось это медленное шествіе по горамъ военнаго обоза.

На равнинѣ между тѣмъ происходилъ военный совѣтъ; вожди совѣщались, что предпринять; у нихъ было всего тридцать тысячъ пѣхоты и пять тысячъ конницы; у непріятеля, стоявшаго за рѣкой, было двадцать тысячъ персидской конницы и двадцать тысячъ греческихъ наемниковъ, стоявшихъ на возвышеніи позади конницы.

Парменіонъ совѣтовалъ не переправляться чрезъ Граникъ, а выждать нападенія персовъ, но Александръ съ пыломъ молодости отвѣтилъ: "я постыдился бы, легко переправившись чрезъ Геллеспонтъ, быть задержаннымъ этой ничтожной рѣчонкой", и приказалъ аттаковать врага.

Послѣ того, какъ нѣкоторая часть войска уже перешла Граникъ, но не могла выбраться на противоположный берегъ, такъ какъ тому препятствовали персидскіе конники, самъ Александръ съ своими македонскими всадниками бросился въ рѣку противъ того мѣста берега, гдѣ была самая густая толпа непріятеля. Тутъ загорѣлся горячій бой. Обѣ стороны бѣшено схватились въ рукопашную: персы съ своими легкими метательными дротиками и кривыми мечами, македоняне -- съ своими копьями. Наконецъ, македоняне одолѣли и вышли на землю. Александръ, котораго можно было узнать по бѣлому перу на шлемѣ, находился въ самомъ пылу сраженія. Копье его переломилось; онъ велѣлъ своему оруженосцу подать ему другое, но и у того копье было переломлено пополамъ, и онъ сражался тупымъ его концомъ. Димаратъ Коринѳскій передалъ царю свое собственное копье въ ту минуту, когда Митридатъ, зять Дарія, налетѣлъ на него во главѣ своихъ всадниковъ. Александръ ринулся ему на встрѣчу и, метнувъ копье въ лицо ему, повергъ его на землю мертвымъ. При видѣ этого, братъ павшаго, Рисакъ, съ размаху ударилъ мечомъ въ голову царя и раздробилъ ему шлемъ, но въ то же мгновеніе Александръ вонзилъ мечъ въ грудь противника. Лидійскій сатрапъ Спифридатъ хотѣлъ воспользоваться этою минутою, чтобы поразить царя по обнаженной головѣ, но тутъ явился на выручку Клить, сынъ Дропида -- онъ видѣлъ грозную опасность, которой подвергался его повелитель. Онъ кинулся на Спифридата и отсѣкъ ему руку съ поднятымъ мечомъ.

Персы бились храбро, но безпрестанно подоспѣвали новые отряды македонянъ. Накокецъ центръ персовъ былъ прорвавъ, и все обратилось въ безпорядочное бѣгство -- тысяча всадниковъ легла на мѣстѣ. Александръ недалеко преслѣдовалъ бѣгущихъ, потому что оставалась еще непріятельская пѣхота -- наемники-греки, которые стояли на высотахъ, не принимая до сихъ поръ никакого участія въ битвѣ. Онъ повелъ на нихъ свою фалангу и велѣлъ конницѣ аттаковать ихъ съ фланговъ.

Послѣ короткаго, но отчаяннаго боя непріятельская пѣхота, быть можетъ, и не особенно искренне сражавшаяся противъ своихъ же соотечественниковъ, была выбита изъ своихъ позицій; двѣ тысячи изъ вся попались въ плѣнъ, остальные разбѣжались, если только не перешли въ послѣднюю минуту на сторону побѣдителя, хотя восторженные историки Александра и разсказываютъ, что изъ непріятельской пѣхоты только 2.000, попавшіе въ плѣнъ, остались въ живыхъ, а остальные были всѣ изрублены.

Итакъ, оказывается, что съ потерею лишь 85 всадниковъ и 30 пѣхотинцевъ Александромъ македонскимъ была одержана блестящая побѣда, имѣвшая великія послѣдствія, такъ какъ ею было уничтожено владычество персовъ въ Малой-Азіи и она послужила лишь первымъ звеномъ той цѣпи побѣдъ, которыя сокрушили персидскую имперію.

-----

Отъ Тепе-Кея, орошаемаго двумя рѣками, Граникомъ и Кумарларъ-Су, дальнѣйшій какъ путь лежалъ на сѣверъ, слѣдуя долиною этой послѣдней рѣки и пересѣкая многіе встрѣчающіеся тамъ поперечные овраги и балки. Благодаря извилистости рѣки, мы идемъ то по правому, то по лѣвому берегу ея. Пройдя деревушеи Чифтликъ-Кёй, Кучюклю и Шербетли, гдѣ Кумарларъ-Су течетъ въ отвѣсныхъ берегахъ, вышиною сажени въ четыре, мы добрались до того мѣста лощины, гдѣ она какъ бы замыкается поперечно идущею возвышенностью, на которой раскинута маленькая турецкая деревушка Туманъ. Это очень красивая мѣстность; высокая, лѣсистая гора, съ которой, близъ деревни, низвергается горный потокъ, самая Кумарларъ-Су, падающая въ этомъ мѣстѣ каскадами,-- все носитъ на себѣ печать дикой поэзіи.

Обогнувъ возвышенность съ западной стороны, мы снова нѣсколько разъ переходимъ рѣку въ бродъ, и близъ мѣста, гдѣ разрабатываютъ сѣрную руду, достигаемъ подъ вечеръ деревня Кумарларъ, лежащей въ котловинѣ, со всѣхъ сторонъ окруженной горами, изъ которыхъ сѣверная гора выше остальныхъ. Въ этой деревнѣ должна была быть наша послѣдняя ночевка предъ возвращеніемъ въ Дарданеллы.

Быть можетъ, Кумарларъ -- это испорченное Камарларъ, что по-турецки означаетъ своды: названіе, которое встрѣчается во многихъ мѣстностяхъ Турціи и дается по преимуществу мѣстамъ, гдѣ существовали развалины древнихъ городовъ или зданій, въ видѣ ли арокъ, или сводовъ, колоннъ и т. п. Въ настоящее время здѣсь нѣтъ рѣшительно никакихъ разваливъ, но, судя по имени деревни, онѣ должны были тамъ существовать прежде. Это обстоятельство можетъ наводить на мысль, что нынѣшняя деревня Кумарларъ построена на мѣстѣ какого-либо древняго города. Судя по положенію Кумарлара, а также и по тому, что въ окрестностяхъ этой деревни и по нынѣ разрабатываются различныя руды, такимъ древнимъ городомъ могла быть Астира, знаменитая своими богатыми золотыми рудниками. Благосостояніе Абидоса, помимо его географическаго положенія, было основано именно на разработкѣ астирскихъ рудниковъ. Но уже во время Страбона нѣкогда богатые рудники эти были почти совершенно истощены.

По выѣздѣ на другой день раннимъ утромъ изъ Кумарлара, мы продолжаемъ идти лощиною рѣки Кумарларъ-Су, которая то съуживается, образуя съ двухъ сторонъ обнаженные утесы, то снова расширяется, а окрестныя скалы замѣняются холмами, поросшими соснами, дубами и чинарами. Затѣмъ, покинувъ ущелье Кумарларъ-Су, мы начинаемъ подниматься въ гору -- Чамлю-Дагъ,-- горы же окружаютъ насъ и далѣе со всѣхъ сторонъ, и чѣмъ выше поднимаемся мы, тѣмъ болѣе высовываютъ онѣ отовсюду свои зеленыя, лохматыя шапки.

Подъемъ, которымъ мы слѣдуемъ, очень крутъ и идетъ зигзагами по глинистому, отчасти же песчаному грунту; въ началѣ подъема дорога размыта горными потоками, въ концѣ же -- завалена множествомъ обломковъ утесовъ. По сторонамъ дороги тянется дубовый лѣсъ въ перемежку съ сосновымъ. Достигнувъ вершины подъема, мы лишены возможности разглядѣть что-либо кругомъ насъ, такъ какъ постоянно господствующій здѣсь утренній туманъ скрываетъ отъ насъ всю окружающую мѣстность.

Направившись по верхней части перевала на западъ, мы переѣзжаемъ поляну съ остатками полицейскаго сторожевого поста, устраиваемаго здѣсь въ маѣ мѣсяцѣ на время ярмарки въ одномъ изъ окрестныхъ селъ, Дурадли. На ярмарку эту собирается до двадцати тысячъ народа; продолжается она три дня и затѣмъ переводится въ Бигу. Поляна переходитъ въ открытую плоскую возвышенность, шириною версты в три, по бокамъ которой въ большомъ отъ насъ разстояніи тянутся лѣсистые холмы. Послѣ почти четырехчасового пути начинается очень крутой спускъ; поворотивъ въ поперечный оврагъ, идемъ по подгорью и выѣзжаемъ на ровную возвышенность, гдѣ дѣлаемъ небольшой привалъ у деревня Караджидаръ.

Чрезъ полчаса отсюда начинается новый весьма крутой спускъ въ долину рѣки Родіуса, которая, благодаря цвѣту своей воды, носитъ здѣсь названіе Сары-Су (желтая вода) и Сары-Чая (желтая рѣка). Первая половина спуска въ особенности трудна -- дорога идетъ по голому утесу,-- а затѣмъ путь проходить по мелкимъ, точно набросаннымъ щедрою рукою, камнямъ.

Обогнувъ огромный мрачный утесъ, отвѣсно поднимающійся вверхъ и заканчивающійся большою ровною площадкою, мы вступаемъ въ ущелье Шайтанъ-Дере (Чертово ущелье), шириною саженъ въ сто; но иногда крутые, обрывистые утесы, его образующіе, сближаются, какъ будто желая напасть другъ на друга и оставляя между собою промежутокъ не болѣе какъ саженъ въ пять. Въ такихъ мѣстахъ дорога проходить по голой скалѣ, составляющей ложе Родіуса, съ шумомъ скачущаго здѣсь по камнямъ и кипящаго своею бѣлою пѣной.

Мѣстами окружныя горы щетинятся сосновымъ боромъ, но чаще того сѣрые утесы выставляютъ на показъ свои обозженныя, истерзанныя ребра, на которыя лишь изрѣдка накинуты какъ бы обрывки зеленаго ковра изъ сухой горной травы съ розоватыми узорами изъ вереска. Мѣстами изъ горной разсѣлины высится одинокая сосна: въ скалѣ не хватило простора для всѣхъ ея узловатыхъ корней, и вотъ часть ихъ вылѣзла наружу и топорщится въ воздухѣ своими желтоватыми змѣями, а самое дерево склонилось надъ ущельемъ,-- кажется, вотъ-вотъ рухнетъ съ своей выси на насъ,-- но нѣтъ, цѣпки его корни, и много лѣтъ уже пронеслось надъ нимъ, ни бури, ни ураганы, вьющіеся здѣсь зимою съ страшною силою, не могли сломить его, и оно по прежнему склоняется надъ ущельемъ и смотрится постоянно, какъ новый Нарциссь, въ вѣчно мутное зеркало Сиры-Чая.

Въ виду деревни Хула-Kёй ущелье Шайтанъ-Дере оканчивается, и долина Родіуса раскидывается все шире, а самое названіе рѣки изъ Сары-Су перемѣняется на Коджа-Чай, подъ которымъ она уже и изливается въ Дарданелльскій проливъ.

Мимо турецкихъ деревень -- Ортадже, Тюркамышларъ и Терзилеръ -- мы продолжаемъ двигаться долиною рѣки. Вслѣдствіе крайней извилистости Коджа-Чая намъ пришлось переходить его въбродъ разъ пятнадцать, причемъ воды было не болѣе какъ на четверть аршина; лишь въ очень рѣдкихъ мѣстахъ достигала она до колѣнъ лошади.

Жара была страшная -- она доходила до 36® Цельзія; спутники мои и я совсѣмъ истомились. Обвѣтренное постоянною ѣздою по горному воздуху лицо, отъ зноя ставшее коричнево-краснымъ, трескалось, и кожа отставала цѣлыми тоненькими, прозрачными кусками эпителія, но я продолжалъ подгонять лошадь, такъ какъ непремѣнно хотѣлъ въ тотъ же день добраться до Чанакъ-Кале, чтобы не пропустить парохода, который долженъ былъ увезти меня въ дальнѣйшее путешествіе.

Дорога идетъ по каменистому грунту, а иногда по высохшей части русла Боджа-Чая, который нынѣ занимаетъ лишь пятую часть своего зимняго теченія. Проѣхавъ небольшое ущелье, мы оставляемъ справа раскинутыя на вертикально поднимающейся скалѣ красныя развалины -- вѣроятно, византійскаго замка, съ сохранившимися еще круглыми башнями. Турки называютъ это мѣсто Гяуръ-Хисаръ (крѣпость невѣрныхъ). Въ былое время замокъ этотъ, построенный на томъ мѣстѣ, гдѣ въ древности была Кремаста, долженъ былъ играть значительную роль, закрывая собою выходъ изъ ущелья Родіуса.

По мѣрѣ приближенія въ Гяуръ-Хисару растительность на горахъ постепенно уменьшается: лѣсъ почти пропадаетъ, замѣняясь мелкимъ кустарникомъ, и чаще и чаще начинаютъ встрѣчаться совершенно голые утесы. Около же Гяуръ-Хисара, всѣ горы выжжены солнцемъ и имѣютъ видъ крайне печальный.

Обогнувъ небольшой холмъ, мы выѣзжаемъ, мимо деревень Куршумли и Сарайчикъ, на обширную равнину, тянущуюся до самыхъ Дарданеллъ, вдоль ряда непрерывныхъ возвышенностей, поднимающихся съ лѣвой стороны. Мы продолжаемъ придерживаться теченія Родіуса. Лошади чуютъ скорый отдыхъ и сами прибавляютъ ходу.

Вотъ забѣлѣли минареты Чинакъ-Кале, вырисовались въ вечернемъ воздухѣ зубчатыя стѣны и башни дарданелльскихъ укрѣпленій, вынырнули изъ гущи садовъ привѣтливые городскіе домики, и я отъ всей полноты сердца присоединился къ справляемому моими спутниками селамету (привѣтствію),-- который, по здѣшнему обычаю, дѣлается городу за четверть часа до городскихъ стѣнъ, какъ выраженіе радости о благополучномъ прибытіи, и состоитъ изъ трехъ выстрѣловъ: мои усталые жандармы палили изъ своихъ карабиновъ, а я -- изъ револьвера.

Скоро, проѣхавъ сады, мы въѣхали въ городъ при послѣднихъ лучахъ уже угасающаго солнца.

В. Тепловъ.

"Вѣстникъ Европы", NoNo 8--9, 1889

Оставить комментарий Теплов В. А. (bmn@lib.ru) Год: 1889 Обновлено: 05/06/2017. 159k. Статистика. Описание: История, Путешествия, География Путешествия Иллюстрации/приложения: 1 штук.	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: На раскопках Шлимана.

Теплов В. А. Поезка в Троаду

Теплов В. А.
Поезка в Троаду