Lib.ru/Классика: Тэффи. Юбилей

Н. А. Тэффи

Юбилей

Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 1: "И стало так..."

М., "Лаком", 1997.

Странное дело, -- большинство юбилеев справляется почему-то около декабря. Это ясно указывает на какую-то тайную связь между появлением первого снега и первым обнаруживанием молодого таланта.

Вопрос любопытный, но так как обнаруживание тайных связей -- дело не особенно почтенное, то и оставим его в покое. Отметим только, что, вероятно, в силу именно этой неизвестной причины двадцатипятилетний юбилей Антона Омнибусова праздновался тоже в декабре.

Началось дело, как и пожар Москвы, с малого: пришел в одну из редакций собственный ее сотрудник по хронологической части и сказал:

-- На четвертое декабря: в 1857 году -- рескрипт об улучшении быта крепостных крестьян. В 1885 году -- первая рецензия Антона Омнибусова.

И прибавил:

-- Вот, господа, Омнибусов уже двадцать пять лет пишет, а похвал себе не слышит.

Присутствовавшие тут же молодые сотрудники газеты зевнули и сказали легкомысленно:

-- Хоть бы какой-нибудь болван юбилей ему устроил, -- повеселились бы, а то такая скучища!

Болван нашелся тут же, в соседней комнате, высунул голову в дверь и сказал:

-- Что вы говорите? Омнибусов уже двадцать пять лет пишет? Нужно непременно это отметить. Приходил вчера, бедняга, ко мне, плакался. Никто не печатает, в доме ни гроша. Справим ему юбилей, сделаем доброе дело, -- напомним о нем.

Сотрудники оживились, только один немножко смутился:

-- Совестно как-то... уж больно бездарен!

Но другие отстояли позицию.

-- Никто же и не говорит, что он талантлив, но какую бы человек ни делал ерунду, раз он ее делает в продолжение двадцати пяти лет, -- он имеет полное право требовать от близких людей поздравления. Словом, я все беру, на себя.

Для юбилея Антона Омнибусова наняли залу в кухмистерской, разослали билеты -- по три рубля с вином, пустили заметку в газетах, сочинили десять экспромтов, и только накануне спохватились, что не дали знать о торжестве самому юбиляру. Отрядили сотрудника. Тот вернулся в полном отчаянии. Антона Омнибусова он застал в состоянии нетрезвом, и до такой степени гордом, что ни о каком юбилее он и слышать не хотел.

-- А за одно это ваше намерение перед всеми меня болванить, требую с вас четвертной билет за бесчестье, и благодарите Бога, что дешево отделались!

Все растерялись. Отрядили редакционного поэта Валентина Астартова для вразумления и убеждения. Дали на расходы сорок рублей, стали ждать и молиться.

Астартов вернулся с просветленным лицом и принес три рубля сдачи. Юбиляр, прослушав посвященные ему триолеты, протрезвился, выспался и пошел на все.

Теперь оставалось только уговорить его сходить в баню, остричь волосы, взять для него напрокат сюртук, разыскать братца, проживающего в Царском Селе, и привезти сына-гимназиста из Гатчины, потому что юбиляр, не окруженный родным семейством, не производит надлежаще умилительного впечатления.

Секретарь редакции был, положим, против семейства, но и то только потому, что уже приготовил экспромт, в котором восклицал:

"Взгляните, господа, на эту одинокую фигуру, похожую на дуб!" -- Но что же делать, -- всем не угодишь!

На другой день толпа друзей-читателей и почитателей в приятном возбуждении ожидала появления юбиляра. Беседа велась отдельными группами и все в самых теплых тонах.

-- Интересно знать, -- говорил почтенной наружности господин, очевидно, близко знавший юбиляра, -- удалось ли его уговорить сходить в баню? Я даже по этому поводу с Михаилом Ильичом пари держал.

-- А он кого же лечил? -- спрашивала в другой группе молодая почитательница таланта.

-- Он не лечил, а писал. Он писатель, -- объясняли ей.

-- Ну, вот! А Соня спорила, что будто мы на докторский юбилей едем!

-- Этот самый Омнибусов, -- с чувством говорил кто-то в третьей группе, -- еще с девятьсот четвертого года мне три рубля за жилетку должен. Я на них шил. Может, сегодня отдадут.

Какой-то молодой человек, юркнувший на минутку в комнату, где был накрыт стол, сказал вполголоса своему приятелю:

-- Свежая икра, действительно, есть. Стоит на краю, около ветчины. Прямо туда и пойдем, а то живо слопают.

Проходивший мимо бородач прислушался, улыбнулся загадочно и пошел шептаться с двумя репортерами и пришедшими с ними почитателями таланта.

-- Идет! Идет! -- закричал вдруг распорядитель, пробежал вдоль комнаты с исступленным лицом и, быстро повернувшись на каблуках лицом к двери, бешено зааплодировал.

Все поняли, что это -- сигнал, и зааплодировали тоже.

В дверях показалась сконфуженная фигура юбиляра. Он криво улыбался, еще кривее кланялся, растерянно оглядывался и совсем не знал, что ему делать. Хотел было пожать руку стоявшему с краю секретарю редакции, но тот руки ему не подал, так как иначе ему нечем было бы хлопать.

-- Браво! Браво! Браво!

-- Боже мой! Да его узнать нельзя! -- восклицал кто-то в заднем ряду. -- Вот что значит человек вымылся!

Юбиляр продвинулся немножо вперед, и тогда показалась за ним другая, чрезвычайно похожая на него фигура, только очень маленького роста, но зато в таком длинном сюртуке, что карманы его приходились под коленками.

Так судьба, урезав человека в одном, вознаграждает его в другом.

По радостно осклабленному лицу фигуры все сразу догадались, что это и есть братец юбиляра.

За братца прятался гимназист со свежевыдранными ушами.

А публика все хлопала, да хлопала, пока распорядитель не сорвался вдруг с места. Он подхватил юбиляра под руку и повел к столу.

Тогда публика хлынула к столу, давя друг друга, и все ломились к одному концу.

-- Я говорил: опоздаете, -- шипел кто-то. -- Смотрите, уже пустая жестянка. Безобразие!

Наконец, уселись.

Сконфуженный юбиляр только что поднес ко рту первый бутерброд, придерживая на нем дрожащим пальцем кусочек селедки и думая только о том, чтобы не закапать чужой сюртук, как вдруг кто-то крикнул визгливым голосом, так громко и неестественно, что бутерброд, перевернувшись селедкой вниз, шлепнулся прямо на юбилярово колено.

-- Минуло четверть века,

Когда, исполнен сил,

Антон, ты человека

В себе вдруг пробудил!

Это начал свой тост редакционный поэт Валентин Астартов.

-- Встаньте! Встаньте! -- шепнул Омнибусову распорядитель.

Омнибусов встал и стоял, длинный и унылый, вытирая украдкой о скатерть селедочное пятно на своем сюртуке.

-- Вот кончит, тогда подзакушу немножко, -- подбодрял он себя.

Но не успел поэт опуститься на место и утереть свой влажный от вдохновения лоб, как вскочил сам распорядитель и полчаса подряд уверял всех, что юбиляр был честным человеком.

А юбиляр стоял и думал, оставят ему рыбы или так все и съедят.

Распорядителя сменил помощник редактора, смененный, в свою очередь, уже за жареной курицей, одним из почитателей таланта, вероятно, врачом, потому что он все время вместо "юбиляр" говорил "пациент".

Потом поднялась в конце стола какая-то темная и очень пьяная личность, которая вообразила почему-то, что присутствует на похоронах, и, глотая слезы, выкрикивала:

-- Дор-рогой покойник! Научи нас загробной жизни! Мы пла-чем! Неужели тебе наплевать?!

Личность стали успокаивать, но за ее честь вступилась другая личность, а чей-то голос предложил вывести всю компанию "под ручки, да на мороз".

А юбиляр все стоял и слушал.

Курицу съели всю, как съели рыбу. На что теперь надеяться? На кусок сыра? Двадцать пять лет человек работал...

Он тяжело вздыхал, и только пролетевшая мимо вилка несколько развлекла его, задев слегка за ухо.

-- Если бы я был пьян, -- думал он, -- я бы все это мог, а так я не могу... Уйти, что ли?

Он подвинулся ближе к стене и стал боком пробираться к двери.

Его ухода не заметили, потому что как раз в это время, не желая уступать друг другу очереди, говорили два оратора зараз.

-- Этот честный труженик успевал в то же время быть и отцом семейства! -- кричал один оратор.

-- Выявляя сущность дерзновения, он влек нас к безднам аморального "я", -- надрывался другой.

-- И как сейчас вижу я твою располагающую фигуру! -- вставил пьяный похоронщик.

Омнибусов оделся и стал шарить на вешалке, отыскивая свой шарф.

-- Вам чего, господин хороший? -- вдруг выскочил откуда-то швейцар. -- Вы кто такой будете?

-- Я... Я юбиляр... -- пробормотал Омнибусов, сам себе не веря. -- Не кричите ради Бога, а то они услышат...

-- Ага! Услышат? Я тебе, милый мой, не потатчик! Вчера шубу слямзили, на прошлой неделе шапку из-под носу уперли, такие же вот юбиляры, как и ты. Микита! Бери юбиляра под левое крыло. В участке разберут. Я до тебя, милый мой, давно добираюсь. И как он только парадную дверь открыл, что и не щелкнула? Ловкачи -- мазурия!

Омнибусов ехал на извозчике в горячих объятиях дворника и тихо улыбался.

Мог ли он думать, что весь этот ужас может так скоро, так хорошо и, главное, так просто кончиться!

КОММЕНТАРИИ

Юбилей. ...в 1857 году -- рескрипт об улучшении быта крепостных крестьян -- имеется в виду рескрипт Александра II от 20 ноября 1857 г., которым дворянству Виленской, Ковенской и Гродненской губерний было предписано приступить к составлению проектов "об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян" и в котором были сформулированы основные принципы предполагаемого реформирования. Копии рескрипта были разосланы всем губернаторам, а в декабре 1857 г. подобные рескрипты были направлены в Санкт-Петербургскую и Нижегородскую губернии.

Оставить комментарий Тэффи (bmn@lib.ru) Год: 1912 Обновлено: 19/08/2013. 10k. Статистика. Рассказ: Проза, Юмор и сатира И стало так... (1912)	Скачать FB2 Ваша оценка: