"Влюбленный призрак: Фантастика Серебряного века. Том V": Salamandra P.V.V.; 2018
Леонид Татищев
БАШНЯ СИЛЬВИО
В воскресенье и праздничные дни, свободные от занятий, школьники любили взбираться по узкой тропинке, змеившейся в густом кустарнике по крутому склону горы. Тропинка приводила их веселую, шумливую толпу к развалинам старого замка.
От стен главного здания остались одни бесформенные обломки, поросшие сорной травой. Две толстые каменные колонны, поддерживавшие некогда крестообразные своды рыцарского зала, окутанные диким виноградом и хмелем, походили на стройные древесные стволы. Наверху одной из колонн вырос маленький дубок и, наклонившись вперед, казалось, с любопытством вглядывался в долину, в далекое синее море, сливающееся с голубым небом. Века и непогоды, разрушившие главное здание, не одолели сторожевой башни! Она так же гордо возвышалась, как в те далекие времена крестовых походов, когда по каменным ступеням ее винтовой лестницы ступали ноги закованных в сталь людей. В башню вела узкая, низкая дверь; когда-то ее забыли затворить, и железная створка, свесившись на своих заржавленных петлях, углом врезалась в землю и заросла травой. Зиявшее черное отверстие давало возможность войти в башню.
Школьники любили развалины старого замка, любили играть в войну на его обломках, нарушая своими резкими криками глубокое молчание этой покинутой могилы. Они часто подбегали к башне, боязливо заглядывали в дверь, кричали и радовались, когда гулкое эхо повторяло их глупые слова. Некоторые из школьников, самые смелые, пробовали входить в башню. Они хотели добраться до вершины, но царивший в ней мрак, спугнутые звуком их шагов летучие мыши и хлопанье мягких крыльев слепого филина вселяли в них такой леденящий кровь ужас, что, напирая друг на друга, толкаясь и спотыкаясь в дверях, спешили они выбраться на вольный воздух.
Однажды, в ненастный осенний день, когда ветер завывал за стенами школы, ломая деревья и срывая с крыш домов пригорода черепицу, а дождь, косой и холодный, непрерывно стучал по стеклам, стекая мутными ручьями по колеям размытой дороги, к подъезду школы шагом подъехала бедная повозка в одну лошадь. И повозка, и конь были закиданы жидкой грязью. Из-под жалкого холщового верха с трудом вылезли два путника. Один был взрослый человек, другой -- мальчик. Оба они были закутаны в промокшие одежды.
Школьники, столпившиеся у окон верхнего этажа, не могли рассмотреть их лиц. Они видели, как взрослый вынул из повозки какой-то узелок, и оба скрылись за дверьми школы.
Буря все усиливалась... Дикие порывы ветра заставляли дрожать стекла; едва освещенная тусклым дневным светом комната, в которой были школьники, на одно мгновение ярко озарилась, и где-то далеко раздался громовой удар. От горизонта с моря по хмурому небу медленно, страшно двигалась темно-лиловая грозовая туча. Молнии одна за другой точно резали ее на части, а она, неуязвимая, при страшных ударах грома все подвигалась и подвигалась.
-- Дети, принимайте нового товарища, -- проговорил начальник училища, заглянув на мгновение в дверь залы. Школьники оглянулись и при ярко вспыхнувшей молнии, сопровождаемой громовым ударом, от которого, казалось, здание рассыплется, увидали они стройного, высокого мальчика с длинными светло-белокурыми волосами, красивым бледным лицом и большими темными глазами.
Неожиданное появление этого бедно одетого чужого мальчика, озаренного яркой молнией, заставило школьников вздрогнуть от какого-то жуткого чувства.
Нового ученика звали Сильвио. Он был круглым сиротой, никогда не знал своих родителей, а в школу был помещен дальним родственником, у которого жил после их смерти.
Дни шли за днями; всегда печальный, задумчивый Сильвио не полюбился товарищам! Они смеялись над ним, называли глупцом. В шумной толпе сверстников он оставался одиноким. Забившись в уголок с истертым томом Амадиса Гальского в руках, проводил он целые часы, не слыша ни шума, ни крика играющих вокруг него школьников. Сильвио никому не делал зла, никогда не дрался, но, если кто-нибудь бросал камнем в собаку или кошку, приходил в бешенство, лицо его бледнело, ноздри раздувались, и град метких кулачных ударов сыпался на обидчика животного.
В такие мгновения он бывал страшен, и все бежали от него в разные стороны.
Когда Сильвио в первый раз увидел развалину, увидел сторожевую башню, он точно переродился. Глаза его загорелись необычным огнем, щеки вспыхнули и восторженная улыбка, как солнце, озарила красивое лицо. Он несколько раз обошел башню, подолгу останавливая, не отрывая от ее старых стен внимательного взора; потом перешагнул через порог и скрылся из глаз школьников, которые стали перешептываться, радуясь, что ненавистный Сильвио, наверное, как и они, испугавшись, выбежит из башни. Но прошли мгновения, прошли минуты! -- Сильвио не выходил из башни. Тихим шагом шел он по крутой винтовой лестнице в глубоком сумраке. Его охватывала сырость нежилого здания, заметавшиеся летучие мыши задевали его в полете крючковатыми крыльями, старый филин, завозившись в глубокой амбразуре тусклого окна, сорвался и чуть не упал ему под ноги. Паутина мягкой теплой сетью ложилась на лицо. А Сильвио, не чувствуя страха, поднимался все выше и выше. Становилось светлее, грудь его начинала дышать чистым воздухом, и он очутился в верхнем помещении башни. Это была круглая комната с двумя готическими окнами без стекол. Пол, выложенный квадратными плитами, был покрыт густым слоем пыли; из середины сводчатого потолка опускался обрывок заржавленной цепи, на которой когда-то висела масляная лампа.
Теплый ветерок чуть колебал серую паутину с большим темным пауком. Он слабо шевелил своими тонкими, выгнутыми щупальцами, хлопотливо перевертывая пойманную муху.
Сильвио долго оглядывал помещение. Он видел в первый раз в жизни замок, о которых так много читал в своих любимых книгах. Какой-то тихий голос кого-то незримого нашептывал ему дивные сказки. Всей душой полюбил Сильвио старую башню. В свободное от уроков время бежал он к ней, как к старому другу, уверенным шагом подымался по лестнице. Летучие мыши уже не пугали его, а старый филин сидел в амбразуре тусклого окна и медленно поворачивал свою голову с крючковатым клювом, следя за Сильвио блестевшими во мраке глазами.
Долго оставался Сильвио в башне. Ему слышались тяжелые шаги, лязг лат и оружия, трубные звуки герольдов, ржание рыцарских коней, тихий плач девушки... Перед его мысленным взором проходили те, которые в далекие средние века населяли башню.
Вернувшись в школу, шел Сильвио в школьную больницу, садился к кровати какого-нибудь больного и своим тихим голосом рассказывал ему сказку за сказкой. Все больные заслушивались ими, забывая свои страдания, а когда спрашивали: "От кого слышал ты столько дивных сказок, Сильвио?" -- "От старой башни" -- отвечал он.
Прошли за годами года, и сказки Сильвио полетели из страны в страну, меняя одеяния одно ярче другого. Весь Божий мир облетели они и вернулись к своему создателю. Еще издали видел и слышал их полет очарованный Сильвио. Они летели под покровом широких белых крыльев славы, летели с громкими трубными звуками.
Когда-то ненавидевшие его школьники, превратившись во взрослых людей, вспоминали о нем с благодарностью и часто собирались у старой башни, переживая вновь беззаботные школьные годы. Они не называли ее больше "сторожевой" или "старой", для них она была "башня Сильвио".
А далеко за морем, на окраине кладбища одного приморского города, под мраморной плитой с бронзовым крестом спит вечным сном рано покинувший мир -- Сильвио.
"В теплые лунные ночи, -- говорит кладбищенский сторож, -- на могиле Сильвио толпится много людей". Босые монахи в сбитых сандалиях, закованные в стальные латы рыцари с шлемами "на молитву", менестрели в потертых от дальнего пути бархатных платьях, с лютней за спиной, бледная девушка в подвенечном платье, с венком на голове, карлики, а за ними призрачная вырастает из земли старая зубчатая башня с ушастым филином в готическом окне, и реют в лунном сиянии летучие мыши.
Комментарии
Впервые: Огонек. 1908. No 52.
Л. Л. Татищев (1868-1916) -- сын генерала из знаменитого рода Татищевых, известный ювелир-любитель, поэт, прозаик, профессионально литературой не занимался. Будучи уполномоченным Красного Креста, погиб во время Первой Мировой войны при торпедировании госпитального судна "Портюгаль" германской подводной лодкой.