Тарле Евгений Викторович
СССР - мировая держава

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Академик Евгений Викторович Тарле
   Сочинения в двенадцати томах
   М., Издательство Академии Наук СССР, 1962
   Том XII.
   

СССР -- МИРОВАЯ ДЕРЖАВА

   В свете событий, свидетелями которых были наши поколения, Великая Октябрьская социалистическая революция представляется грандиознейшим из всемирно-исторических переворотов, пережитых человечеством за много веков. Теперь, когда Советская держава на глазах всего света спасла Европу и Азию от цепей угрожавшего им чудовищного, мерзостного фашистского порабощения, теперь, когда уже не только в Европе и Азии, но и на всех географических широтах земного шара Советский Союз является главной поддержкой и главной надеждой всех, кто решился дать отпор вновь поднявшему свою голову мировому фашизму и реакционной агрессии,-- в высшей степени поучительно вспомнить первые времена кончающегося ныне 30-летнего периода и сопоставить его с переживаемым моментом.
   Редко, когда до такой степени ярко сказывалось полное умственное и моральное измельчание, безнадежная посредственность, темное непроходимое невежество и абсолютное отсутствие сколько-нибудь широкого кругозора среди руководящих деятелей буржуазной дипломатии, как в те дни, когда наша революция начала свое победное шествие, когда родилась и начала крепнуть Советская власть. Мы не говорим о том, что стремление поскорее удушить Советский Союз было главенствующим их чувством, -- удивительного в этом ничего нет: ожидать симпатий со стороны капиталистического мира и его официальных представителей к возникавшему социалистическому строю было бы наивно. Но полнейшее непонимание врагом размеров и самой сущности Октябрьской победы -- вот что представляется в самом деле диковинным. Вспоминаются цинично-насмешливые слова шведского дипломата XVII столетия Акселя Оксеншерны, отправлявшего своего сына к главным европейским правительствам и желавшего приободрить робевшего молодого человека: "Разве ты не знаешь, сынок, как мало ума бывает достаточно, чтобы править миром?"
   Версальские победители неопровержимо доказали, что Западная Европа не весьма изменилась в этом отношении со времен шведского канцлера.
   Наши враги рассуждали: да, конечно, задушить Советский Союз нужно, но ведь не так и трудно! Стоит ли даже изучать его, стоит ли присматриваться? Не слитком ли много чести для "большевиков", даже чтобы грамотно их называть? (В Версальском договоре Советская власть нигде не называется Советской властью, а всегда именуется забавно-безграмотно: "максималисты".) "Четырнадцать держав идут против Москвы!" -- ликовал Уинстон Черчилль. "Зачем вам четырнадцать? Мы и одни справимся,-- откликался Людендорф.-- Дайте нам только немножко свободы действий". Даже, пожалуй, и хорошо, продолжали они свои рассуждения, что на один коротенький миг -- о, это, ведь, но надолго! -- в России водворились "максималисты"; например, бельгийский министр де Брокевилль даже юмористически похваливал Советскую власть за то, что она не потребовала своей доли в германской добыче.
   Итак, удушить революцию казалось им легко. Вопрос шел только о том, чтобы не дать конкурентам слишком обильно поживиться при этой предстоящей "совсем нетрудной" и прибыльной операции удушения и оккупации Советской страны. С каким восторгом приветствовала парижская биржа поход "польского паладина" Пилсудского на Киев! И с каким благодарным волнением восхваляли президента Мильерана, пославшего генерала Вейгана в срочном порядке спасать этого паладина, когда он, развивая предельную скорость, уносил ноги из Киева!
   Но время шло, и о каждым годом становилось яснее, что советский строй пустил глубокие корни среди народов, населяющих необъятную территорию, и что все попытки покончить с ним возбуждением ли гражданской войны, или внезапным налетом из-за той либо иной границы, или даже комбинацией обоих приемов -- проваливаются самым постыдным образом и, что удивительнее всего, проваливаются очень быстро.
   Наступил в Европе и Америке второй период -- время некоторого, так сказать, раздумья, время похмелья после быстро миновавшего опьянения радужными надеждами. Кое-кто стал высказывать предположение о возможности мирного сожительства, о выгодах экономического использования богатств советской территории, о концессиях... Но все-таки мысль о скоротечности, об эфемерности существования советского строя продолжала упорно держаться у наших врагов. Настроения были двойственные. С одной стороны, приходилось мириться с "досадой и неожиданной затяжкой ликвидации советского строя" и стараться все же, по мере сил, не дать конкурентам извлечь экономические выгоды из этой "затяжки": в Англии, во Франции, в Америке договор в Рапалло был встречен с большим раздражением, а к последовавшему убийству Вальтера Ратенау отнеслись крайне спокойно и даже не без некоторого чувства облегчения. А с другой стороны, капиталистический мир совершенно правильно, со своей точки зрения, оценивал опасную сторону упрочения социалистического строя в шестой части земли для самых основ классового общества, основанного на эксплуатации чужого труда. Поэтому в минувший период, нами рассматриваемый, попытки войти с Советским Союзом в деловые сношения чередовались время от времени с внезапными наглыми вылазками, с прямыми провокациями -- то с обдуманными злодейскими убийствами наших дипломатических представителей, то с оскорбительными выходками, вроде нарушения дипломатической неприкосновенности помещений советских посольств, и т. д. Все это была "проба сил": хотелось удостовериться, готов ли Советский Союз к вооруженному отпору или не готов.
   Возникновение гитлеровской "третьей империи" приветствовалось в американской, английской, французской прессе именно потому, что вся установка внешней политики фашистской банды диктовалась нисколько не скрываемой программой нападения на Советский Союз. Отныне казалось возможным кое-где поставить "пробу сил" уже гораздо серьезнее, чем до той поры. Хасан, Халхин-Гол явились прямым, хоть и абсолютно неожиданным результатом такой "пробы сил" -- неожиданным, конечно, для инициаторов этих агрессий. Но даже эти два кровавых, позорных поражения японской военщины не разубедили американских и европейских империалистов в рискованности и неисполнимости их мечтаний. Существование гитлеровской банды вознаграждало явных и тайных врагов Союза за все разочарования, надежда продолжала рисовать заманчивые дали. "К счастью, г. Гитлер начал думать об Украине", -- с восторгом писали публицисты французской "министерской" газеты "Тан" 24 декабря 1938 года, приберегши эту весть для сочельника, чтобы порадовать к празднику своих читателей.
   Наступила мировая война с ее "увертюрой" -- войной советско-финской. Франция состоит в войне с гитлеровской Германией, идет та самая (так и оставшаяся в истории под этим названием) "странная война" ("drТle de guerre"), "странность" коей заключается в том, что господин Даладье сначала засадил в тюрьму тысячи и тысячи коммунистов, а затем нашел способ гарантировать Гитлеру, что немцы могут вполне спокойно разгромить Польшу, не боясь ли одного выстрела "на Рейне". Другая "странность" "странной войны" заключалась в том, что Даладье громогласно заявил (в начале зимы 1940 г.), что он собирается отправить 75 тысяч пехоты и артиллерии на помощь Финляндии против Советского Союза. Это все вытворял доблестный премьер за 4 месяца до полной капитуляции Франции после 3-недельных слабых попыток остановить немецкое вторжение. "Советский Союз не есть держава, с которой стоит считаться",-- возражала пресса г-на Даладье на робкие напоминания оппозиции о необходимости все же соблюсти известные приличия, подумать о будущих франко-русских отношениях.
   И вот происходит вторжение несметных разбойничьих орд на территорию нашего Отечества.
   После всего только-что сказанного нет ничего удивительного в том, что первые "удачи" немцев на нашем фронте были приняты реакционерами как предвестие окончательного, бесповоротного поражения Советского Союза.
   Даже все неистовые злодеяния фашистской орды, все издевательства над безоружным населением, все генеральские приказы об истреблении русских исторических памятников были поняты наиболее читаемыми, широко распространенными органами европейской и американской прессы как прямое и вполне убедительное подтверждение знаменитого афоризма Геббельса: "русского реванша не будет, потому что русских не будет!"
   И вдруг, как-будто постепенно стала спадать пелена с глаз изумленного человечества, как-будто последовательно, в ускоряющемся темпе стал рассеиваться туман и начали все явственнее выступать очертания гигантских событий. Переход от создававшейся 24 года подряд злобно-клеветнической и прочно осевшей в умах легенды, переход от диких фашистских выдумок к освоению и признанию поражающей действительности начался на волоколамских путях, продолжался у Сталинграда, под Курской дугой, после Корсуня-Шевченковского и закончился у развалин имперской канцелярии, где испустила свой дух презренная гадина -- гитлеризм.
   Раньше, чем мы будем говорить о том, какую роль сыграла и продолжает играть великая советская победа в современной истории, раньше, чем мы коснемся безмерного значения Советского Союза как мировой державы для настоящего и грядущего прогресса всего человечества, мы должны остановиться на мгновение, чтобы более конкретно охарактеризовать то совсем небывалое, то поражающее ум и чувство, то невероятное, что отмечали в 1943, 1944, 1945 гг. неоднократно не только друзья, по и противники наши.
   Определить это впечатление, которое углубляется и усиливается, чем больше мы думаем о происшедшем и чем больше мы отдаляемся от него во времени, можно так: случилось нечто такое, чего не могли предвидеть, даже в совершенстве зная всемирную историю, в частности, прошлое нашего Отечества, и даже изучив во всех деталях международные отношения за последнюю четверть века, люди, не понимавшие природы нашего социалистического государства. Конечно, мы, советские граждане, знали очень хорошо (и знали давно) то, чего не хотели видеть и отказывались правильно понимать наши противники. Мы знали, что глубокий социальный переворот, созданный Октябрьской революцией, вовсе не ослабил, а поразительно умножил силы национальной самозащиты, и что именно этим, а вовсе не сцеплением "случайностей", были обусловлены в свое время замечательные победы над контрреволюцией и всеми интервенциями. Мы учли также такие события, как победы под Хасаном и у Халхин-Гола по достоинству, несравненно более правильно, чем это было сделано на Западе -- в Европе и Америке. Впрочем, японцы в данном случае обнаружили гораздо больше реализма в своем военно-политическом мышлении, чем англичане, американцы и немцы. Правда, именно японцы были особенно хорошо "поставлены", если только позволительно в данном случае так выразиться, чтобы оценить силу русских ударов. Они так хорошо учли свой опыт, что даже не рискнули напасть на Советский Союз в 1941 г.
   Но уж зато в Европе и Америке, где в 1941 г. гадали (вплоть до разгрома немцев в декабре), на сколько месяцев -- на два или на три -- хватит советского сопротивления, неслыханные победы Советского Союза произвели поистине потрясающее действие. Спешу оговориться: Это ведь только для читающего обывателя английская, американская и французская реакционная пресса разглагольствует о том, что помощь англо-саксов оказала "решающее" действие на победу. Мы же задолго до разоблачений Эллиота Рузвельта и до других признаний и свидетельств знали, что материальная помощь союзников лишь в небольшой части восполнила то, что было нужно Советской Армии и что дала ей советская промышленность и советская земля. Мы давно знали, что запоздалая высадка на Ламанше летом 1944 г. последовала не столько для помощи нам, сколько для того, чтобы мы не увлеклись слишком быстрым наступлением к Западу, преследуя отступающих немцев. Публицисты посерьезнее, вроде нашего противника Уолтера Липмана, явно понимали это довольно хорошо, хотя и не считали "удобным" слишком ясно об этом говорить.
   И грандиозный в своем величии исторический факт вырастал перед глазами изумленного человечества до своих реальных размеров.
   Страна, пережившая сначала тяжкую, сопряженную с громадными жертвами, первую мировую войну, совершившая колоссальную революционную ломку и создавшая совсем новый общественный строй и государственный аппарат в обстановке упорной борьбы против внутренних и внешних врагов,-- подвергается новому нападению со стороны озверевших немецко-фашистских полчищ.
   И эта страна, где социалистический строй возникал в процессе упорной и решительной борьбы, где новое победоносно выдержало борьбу со старым и теперь еще продолжает ликвидировать пережитки этого старого, страна, железной рукой выкорчевавшая всякую возможность возникновения "пятой колонны", сделала то, что оказалось не под силу решительно никакому государству и никакому соединению государств ни до периода гитлеровщины, ни во время развязанной немецким фашизмом второй мировой войны. Сломан был хребет немецко-фашистского зверя, повержена наземь была "милитаристская "империя", терроризировавшая долгие десятилетия Европу. "Промышленность на колесах",-- иронически повторяли во французских газетах лавалевские приспешники, говоря о переброске наших гигантских заводов на Урал. И эта "промышленность на колесах" повергла в прах всю "оседлую" промышленность Европейского континента, в три суточных смены работавшую все годы войны на Гитлера и его бандитскую орду.
   Это было "ново". Но ведь и Октябрьская революция была "нова". И советская стратегия оказалась настолько "новой", что когда она появилась, то за ненадобностью полетели в печку не только у нас, но и в Европе и в той же Америке все глубокомысленные творения Гельмута Мольтке, графа фон Шлиффена и прочих "непобедимых" стратегов!
   А "новее" всего оказалось то, что затем явилось прямым следствием великой победы.
   Советская Армия, освобождая одну за другой страны Европы от коричневой чумы, в то яге время разбивала столетиями ковавшиеся оковы: перед ее победным натиском спешили унести ноги вчерашние владыки -- и доблестные потомки феодалов, и магнаты промышленности, и стародавние бароны майоратных поместий, и новоявленные "бароны доменной трубы", как их называл Бебель (die Schlottbaronen).
   На знамени победившей великой мировой державы -- Советского Союза -- были начертаны лозунги социального и политического освобождения. И точно так же, как в военной истории человечества никакие Канны, никакие Седаны не давали возможности предугадать, что такое будет Сталинград, что такое будет Корсунь-Шевченковский или чем будет взятие Берлина,-- так же точно в истории не было примера, когда победитель думал не о добыче и не о мести, а о том, чтобы освободить вражеский народ от сосущих его пиявок, от многовекового социального гнета, от ярма и эксплуатации, от страшной духовной отравы.
   Разве будет когда-нибудь в истории забыто все, что было сделано, например, в ост-эльбской Германии, едва туда вошли наши победоносные полки? Ост-эльбское юнкерство на протяжении всей истории Пруссии и Германии считалось самым непоколебимым оплотом не только германской, но и мировой реакции. У представителей революционной мысли и носителей революционных настроений в Европе, как бы далеко ни расходились они в оценке политического положения, как бы по-разному ни подходили они к проблеме ближайших и более отдаленных целей, к проблеме тактики и стратегии революционной борьбы,-- касательно воззрений на немецкое крупное землевладение у них ни малейших разногласий не было.
   И Марксу, и Энгельсу, и Герцену, и Бакунину, и более поздним поколениям -- Бебеля и Карла Либкнехта -- ост-эльбское юнкерство всегда казалось такой язвой, такой прочной оградой реакции, сокрушить которую возможно будет только в день полного, окончательного торжества демократической революции. И что же? На другой день после прихода Советской Армии к Эльбе, как ветром развевается дым, была развеяна по воздуху, испарилась без остатка, провалилась в преисподнюю эта твердыня.
   Это было лишь на чало. Это явилось как бы символом, прообразом последствий выступления Советского Союза как мировой державы в послевоенное время.
   И теперь, оглядываясь на прошедшие два с половиной года, мы видим совершенно отчетливо, как бесконечно велика и благотворна эта нынешняя роль Советской мировой державы.
   Советский Союз является единственным могучим оплотом мирового прогресса и самым надежным прибежищем и поддержкой всех свободолюбивых народов Европы, которым англо-американская реакция осмеливается беспрестанно самым наглым образом грозить возбуждением у них смуты и гражданской войны и насильственным, по образцу Греции, водворением у них "истинных" демократов в стиле Цалдариса, Зерваса, Маниу, Бура-Комаровского и как они еще там называются. Ведь все меттерниховские реакционные интервенции были детской игрой сравнительно с открытым наглым захватом Афин англо-американскими вооруженными силами и насильственным водворением ненавистной грекам фашистской монархии. "Доктрина Трумэна" была бы совсем похожа на "доктрину" Меттерниха, если бы только Меттерних в своем Шпильберге выкручивал политическим арестантам руки и ноги и подвергал их таким пыткам, как это теперь делают трумэновские цалдарисы и зервасы. Но он этого не делал. Только в этой детали вся разница.
   Перед лицом греческих ужасов народы Восточной Европы, славянские и неславянские, все теснее сближаются, все сердечнее и крепче стремятся связать себя с единственной великой державой, самое существование которой предохраняет их от злой участи греков или испанцев, или индонезийцев.
   А как смотрят на мощь Советской великой державы народы внеевропейские, которые рвутся из оков, которые уже вырываются из западни или вырвались, но страшатся, что западня снова захлопнется за ними, как относятся к нашему Союзу, например, корейцы пли индонезийцы, или индийцы, или египтяне,-- это очень хорошо известно всем на свете, в том числе и нашим уважаемым партнерам, заседающим в Совете безопасности, на конференциях Организации Объединенных Наций и в других аналогичных международных учреждениях.
   Но мировое значение Советского Союза не ограничивается сказанным. Великая социалистическая держава является в самом деле палладиумом, ограждающим не только демократию и самостоятельность ряда слабых или средних по силе держав, но также охраняющим международный мир. И эта задача -- не из легких. Америка, Азия, Европа живут в нездоровой и опасной атмосфере следующих одна за другой и становящихся все откровеннее и дерзновеннее провокаций и искусственно возбуждаемых инцидентов.
   Обладателями золотых мешков овладела соблазнительная иллюзия непобедимости, им кажется, что силушка до жил ушкам у них переливается, их обуял дух неистового национального самомнения и хвастовства, и они мечут громы и молнии (пока лишь словесные) в гранитную стену, спокойно высящуюся перед ними, в единственное серьезное препятствие, по их (открыто высказываемому) мнению, которое осталось сокрушить.
   Но в своей агрессивной политике, с которой так последовательно борется Советский Союз, наши противники натолкнулись на два препятствия. Во-первых, на тернистом пути хищнической погони за добычей происходят неминуемые размолвки и ссоры менаду конкурентами, препятствующие формированию коалиции против СССР, а вне коалиции, по их наблюдениям, никак не справиться с мировой Советской державой даже в плане чисто дипломатической борьбы. Для образчика достаточно обратить внимание на то, например, как внезапно во Франции спохватились, что если англосаксы совсем урвут в свою пользу Рур, так ведь можно пожаловаться Советскому Союзу, тогда как до сих пор те же французы хранили гробовое молчание о бесспорном праве СССР участвовать в разрешении вопроса о Руре.
   Второе препятствие, затрудняющее наших противников, еще несравненно важнее первого, и обусловлено оно именно тем, что Советский Союз -- не только мировая держава, но именно социалистическая мировая держава. Поднять народные массы на новое побоище, на заведомо захватническую агрессивную войну против Советского Союза во имя более беспрепятственного и максимально продуктивного набивания и без того уже туго набитых бумажников князей биржи и королей нефти и стали -- дело, по нынешним временам, весьма нелегкое. Во всяком случае пресса гг. Вапденбсрга, Даллеса, Тафта, Гувера и пр., усердно занятая разжиганием воинственных страстей, совершенно логично, со своей точки зрения, не перестает восторгаться драконовским антирабочим законодательством нынешнего правительства и конгресса Соединенных Штатов Америки: именно в многомиллионной рабочей среде есть все основания предполагать наиболее упорную оппозицию против слишком уж откровенной подготовки нападения на СССР. Благой пример гитлеровцев, начавших с полного свирепого удушения рабочего движения в Германии, с полной ликвидации всех -завоеваний, всех достижений рабочего класса, стоит перед глазами неофашистов, лавры нацистов не дают спать их заатлантическим ученикам и последователям...
   В эту осень мы празднуем два юбилея -- 800 лет со времени возникновения столицы великого государства и 30 лет со времени превращения этого государства в социалистическую державу. Сколько волнующих сопоставлений, сколько мыслей повелительно вторгаются в наше сознание, когда мы думаем об этих так счастливо совпавших юбилейных датах!
   Бывали уже в 11-вековой истории нашей страны моменты, когда грозная сила русской державы оказывала могущественное влияние на судьбы Европы. Были поколения, которые признавали, вместе с Байроном, что солнце, освещавшее Москву, когда на нее смотрел с Поклонной горы Наполеон, было "солнцем заката" дерзновенного завоевателя и что пламя московского пожара растопило венец Наполеона и освободило Европу. Были, о другой стороны, долгие годы, целые десятилетия, когда мощью России но своему произволу распоряжались деспоты, державшие великий народ в оковах рабства и пользовавшиеся силами и международным престижем необъятного государства для поддержки чужой неволи, чужого деспотизма, для выполнения жандармских функций.
   Великая социалистическая революция не только удесятерила былую мощь Русского государства и поборола его отсталость, но и поставила эту новую, гигантски возросшую силу на службу социального, политического, культурного прогресса всего человечества. Невероятны, почти необозримы ни в пространстве, ни во времени последствия этого радикальнейшего переворота для всех международных отношений и в настоящем и в будущем.
   "Спилось ли нам когда-нибудь, Самба, что мы доживем до плавания русского броненосца под красным флагом?" -- с восторгом воскликнул Жорес, встретившись с публицистом газеты "Юманите" Марселем Самба в день, когда пришли первые вести о "Потемкине".
   Жоресу не пришлось дожить до времени, когда красные знамена осенили беспредельные просторы первой в истории социалистической державы. Его убил подосланный Шарлем Моррасом монархист Вилон, с триумфом потом оправданный. И если сам Шарль Моррас теперь сидит в тюрьме, то исключительно потому, что советское красное знамя оказалось в Берлине, на Эльбе, за Эльбой...
   Против этого красного знамени куют оковы люди, проституирующие самое имя социалиста, все инициаторы и деятельные сотрудники хлопотливо сооружаемого "западного блока", все эти правые лейбористы, все эти леоны блюмы, все эти курты шумахеры.
   Всемирная история пошла по такому пути, что Советская мировая держава явилась сейчас главной опорой демократии, обороняющейся от самозванцев, называющих себя демократами и желающих демократию утопить, и вместе с тем главной опорой социализма в борьбе против смертельных его врагов, перерядившихся для тактических целей в социалистические одеяния.
   Борьба за сохранение мира между народами и за социальный прогресс человечества -- вот что ассоциируется теперь на всем земном шаре с представлением о московском древнем и новом Кремле и о величайшей мировой державе, сердцем и мозгом которой Кремль является.

Вестник Академии наук СССР, 1947, No 11, стр. 56--63.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru