Глава 11. Бог No 3. Птица святая как матерь Иисуса Христа
Глава 12. Население небес. Небесная табель рангах
Глава 13. Святые на земле и на небе. Духи-хозяева в христианском перевоплощении
Глава 14. Иконы. Амулеты. Идолы. Знамение креста. Церковная магия
Глава 15. Драконоборец и девица. Легенда Георгия Победоносца
Глава 16. Царство божие на земле и на небе. Угроза страшного суда
Глава 17. Бессмертие или воскресение. Угроза ада
Глава 18. Загробное возмездие, злое или доброе
Глава 19. Что такое церковный коммунизм
Глава 20. Рождение церковной бюрократии
Глава 21. Начало упадка. Монашество -- продукт распадения
Глава 22. Последние формы христианства. Пастор, последняя подделка и могильщик христианства
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Предлагаемая книга является заключительной частью другого, более обширного труда: "Религия в свете этнографии", печатание которого, к сожалению, отсрочено. Она представляет ряд этюдов различной глубины и обработки, связанных вместе в одно целое. Теоретические предпосылки частью исключены и заменены более или менее подробным практическим выявлением.
Автор считает весьма важным этнографический подход к анализу так называемых высших религий. Для иудейства это сделано Фрезером в его новом сочинении Folklore in the old Testament, I, II, III Vol. London, 1919.
Автор использовал это сочинение в первых главах своей книги с соответственными сокращениями и дополнениями. Также и в христианстве он старался выделить древние основные элементы, которые связывают его не только с ближайшими языческими религиями, но и с теми первобытными идеями и чувствами, обрядами и мифами, которые характерны для древней формы религиозных верований. Этот первобытный элемент в христианстве, как и в язычестве, одинаково выпукл и четок.
Так, например, рядом с рассказами и мифами о демонах, живущих в преисподней, в геенне огненной, неожиданно встречаем живущих в болоте чертей. Повидимому, даже народному фольклору свойственно некоторое сознание этого противоречия. Оно выражается в присловьи:
Ты его как ни крести,
А он просится: "В озеро отпусти".
Это присловие прямой дорогой уводит нас от христианства, или, точнее, вместе с христианством, к анимизму, к той первобытной религии, когда вся земля, леса и луга, озера и болота, представлялись населенными разными мелкими духами.
Евангельские бесы, которым Иисус дозволил вселиться в стада свиней, тоже, разумеется, являются такими же земными и мелкими бесами и не имеют ничего общего с поверженными ангелами "Потерянного Рая" и с архистратигом их Сатаной. Этих свиных бесов было множество и самое имя им было легион. Они шили в стране Гадаринской и были, очевидно, весьма привязаны к своему земному обиталищу. Ибо они "много просили Иисуса, чтобы не высылал их вон из страны той" (Марк, 5, 10).
Мы ставим таким образом перед собою задачу выделить в христианстве элементы первобытной религии и связать их в единое стройное целое. Мы найдем их последовательно в основной трехчленной формуле: бог-отец, бог-сын и бог-дух святой,-- и в четвертом прибавочном члене этой установленной троицы, богородице деве Марии,-- также в рождении Иисуса и мифе о его крестной смерти.
Такие же точно элементы мы найдем в небесах и в преисподней, разбирая многочисленные ярусы и этажи, на которые разбиты эти загробные царства, описывая различные классы существ, населяющих эти этажи,-- архангелов, и ангелов, и просто святых, и просто покойников, и демонов, и адских князей, и грешников, горящих: в огне и корчащихся на горячей сковородке. Мы укажем, например, что для этнографа чукотские духи-охотники, которые ловят сетями мелкие души, потом укладывают души в мешки, увозят их домой, режут их на части, жарят, варят и едят,-- эти отображения простых первобытных охотников, созданные ими по собственному образу и подобию, в сущности ничем не отличаются от бесов христианских, которые мучат в аду грешные души, поджаривают их на сковородках с такой же простейшей кухонной целью. Адские сковороды, вертел, кипящий котел, все принадлежности загробной инквизиции указывают явно на связь бесов с древними духами-охотниками. И недаром говорится о так называемой "бесовской кухне".
Так же точно камчадальский ворон Кутх, похитивший у духов темпоты огонь для того, чтобы дать его людям, и греческий полубог Прометей, похитивший огонь у Зевса, чтобы дать его людям, и еврейский пророк Илия, низведший молитвой своей огонь на жертву алтаря, и иерусалимский христианский патриарх, доныне ежегодно молитвой своей низводящий небесный огонь на пасхальные свечи,-- все эти явления одного и того же порядка.
Непорочное зачатие Иисуса для этнографа вдвигается как звено в целую цепь таких же чудесных сверхъестественных "непорочных", а вернее сказать внеполовых зачатий,-- от хвоинки, от маленького зернышка или сухого листочка, проглоченного девицей в питье, от заклинания, от взгляда, от враждебного духа, вошедшего в чрево девицы и там обернувшегося младенцем, и пр. и пр.
Точно также вознесение Христа на небеса или сошествие богородицы в ад представляют лишь единичные примеры среди бесчисленного множества вознесений и сошествий, практикуемых шаманами первобытных племен в легендах и сказках и даже совсем наяву пред глазами зрителей. Автору приходилось наблюдать неоднократно такие сверхъестественные шаманские странствования, т. е. разумеется, он наблюдал сперва подготовительный обряд, слышал заклинание, видел конвульсии припадка, а затем видел тело шамана, лежащее недвижимо на земле. Далее следовало пробуждение шамана и его живописный и дикий рассказ о дорожных приключениях,-- "яко на небеси горе, тако и на земли низу". И можно засвидетельствовать, что эти рассказы бывали такие же беспорядочные и дико-вдохновенные, как любые соответственные эпизоды более высоких религий, например, видение Иезекииля или откровение Иоанна.
Этнограф-первобытник относится с одинаковым хладнокровием к естественному и сверхъестественному, к явлениям веры и галлюцинации, к самообману и просто обману, со всеми переходными оттенками, и в классовом отношении -- к классу жрецов и к классу священников и к классу шаманов.
Видения и действия шаманов и жрецов для этнографа суть только данные для исследования, и он приемлет их как объекты своего наблюдения и, стало быть, как факты социально-психологические. Также точно и врач-психиатр приемлет видения своих больных тоже как факты психиатрического исследования.
ГЛАВА I.
Христианство родилось из иудейства и в первые два века "своего существования было просто одной из иудейских сект, которая, быть может, даже называлась еврейским именем "эбионим" -- "бедные".
Евангельские книги, дошедшие к нам в греческом тексте, представляют несомненные следы перевода с еврейского или с арамейского, вплоть до последнего восклицания Иисусова: Элои-элои, лама савахфани! -- Боже мой, боже мой, зачем ты оставил меня!
Поэтому следовало бы этнографическому рассмотрению христианства предпослать такое же рассмотрение иудейства.
Однако, с этнографической точки зрения, христианство и иудейство отнюдь не равноценны. Христианство -- это сравнительно новая религия, революционного происхождения, формально разорвавшая со своим прошлым.
Иудейство, напротив того, религия большой древности, нараставшая постепенно, шаг за шагом, потом выделившая из себя новый побег -- христианство и впавшая в оцепенение.
Это отражается также на различии Ветхого и Нового заветов.
Ветхий завет это не книга, а целая литература, сотканная из множества рассказов и легенд различной ценности. Половина этих рассказов имеет характер не только языческий, но прямо первобытный, связанный с древнейшими формами религии, с анимизмом, оживотворением, магией и колдовством.
Новый завет, как создание более позднего времени, имеет характер иной. Новый завет представляет один эпизод, описанный жидко, с особым красноречием, так сказать, с агит-подъемом, но без сочных и живых красок, свойственных древнейшим описаниям. Эпизоды чудесно вкраплены в нравоучительный рассказ как отдельные изюмины, часто пришиты к нему на живую нитку, приставлены внезапно, ни к селу ни к городу. И можно различить с большой ясностью соединительный шов.
Например, ни с того ни с сего к рассказу о приходе в Капер наум приставлен известный рассказ о том, как Иисус велел Петру поймать в море рыбу, у которой во рту попадается статир, монета в четыре драхмы. Это для того, чтобы уплатить дань на храм за себя и за Петра, по две драхмы с человека (Матф., 21, 27).
С одной стороны, здесь выражается, конечно, мечта бедняков: хорошо бы таким легким способом добывать деньги на расходы и вдобавок на подати. Но с другой стороны рассказ совершенно не связан даже с предыдущим параграфом: "И убьют его и в третий день воскреснет. Они же весьма опечалились".
Помимо того эти чудесные рассказы сопровождаются ссылками на множество достоверных свидетелей, не только живых, но даже, и мертвых, воскресших из гробов, подкрепляются многословным подчеркиванием, утомительными повторениями.
"Народ же, предшествовавший и сопровождавший, восклицал: "Благословен грядущий во имя господне. Осанна в вышних" (Матф, 27, 10).
"Сотник же и те, которые с ними стерегли Иисуса, устрашились весьма и говорили: "Воистину он был сын божий" (Матф., 27, 54).
"И даже Пилат, умывший руки перед народом, сказал: "Невиновен я в крови Праведника сего" (Матф., 27, 24).
Евангельские чудеса обвеяны какою-то тенью сомнения, которая до конца не рассеяна. Недаром же вставлен эпизод о неверном Фоме. Но усумнился не один Фома, усумнились и другие. "Иные усумнились", как сказано у Матфея в заключение рассказа о воскресении Христа (Матф., 2S, 17).
С другой стороны, евангельские чудеса прямо позаимствованы из Ветхого завета. Из множества примеров, которые напрашиваются при сравнении обоих заветов, приведу только один.
В рассказе о чудесах пророка Елисея сказано:
"И был голод в стране той и сыны пророков сидели пред Елисеем. И пришел некто из Ваал-шалиша и принес человеку божию хлебный початок -- двадцать ячменных хлебцев и сырого верна в шелухе. И сказал Елисей: "Отдай людям, пусть едят". И сказал слуга: "Что тут я дам ста человекам?". И сказал он: "Отдай людям, пусть едят; ибо так говорит Господь: "насытятся и останется". Он подал им и они насытились и еще осталось по слову Господню". (4 Царств, 4, 42--44).
Каждому читавшему Евангелие вспоминаются подвиги Иисуса том же роде с насыщением толпы малым количеством хлебцев ирыбок. Это повторяется раз пять с утомительным однообразием, Матф., 14,16--26 и тут же рядом 15,37; Марк, 6, 38; Лука, 5, 13; Иоанн 6,9. Конечно, евангельские подражатели сочли для себя обязательным далеко перещеголять пророка Елисея, и вместо сотни пророческих сынов они насыщают по несколько тысяч и 5 свойственной христианству бухгалтерской точностью подсчитывают корзины остатков, как в народной столовке.
"И набрали оставшихся кусков двенадцать коробов полных, и евших было около пяти тысяч человек, не считая женщин и детей" (Матф., 14,20--22).
С другой стороны, они не скрывают заимствования. В христианском издании Библии против хлебного чуда Елисея можно найти на полях указанные выше ссылки на евангелистов.
Предполагается, что библейские чудеса служат пророчеством и предуказанием евангельских чудес.
Дать этнографический анализ Ветхого завета представляет задачу обширную и сложную.
Фрезер посвятил этому анализу свою последнюю работу, составляющую три тома в 1500 страниц: "Folklore in the old Testament", Studies on the comparative Religion, Legend and Law. London. 1919.
Тем не менее, он дал разбор только отдельных эпизодов, правда, написанный со свойственной ему блестящей и всеобъемлющей эрудицией. Мы ограничимся указанием нескольких ярких примеров из этого и сходных источников, достаточно характерных для остатков анимизма и магии, содержащихся в Ветхом завете.
1. В описании жизни Давида есть соблазнительный рассказ, как он, будучи разбойником в пустыне у Мертвого моря, вместе с дружиной своей, собранной из разного сброда, брал окуп с соседей скотоводов помещиков, за то, чтоб не трогать их стад и не обижать пастухов. Потребовал окуп также с некоего Навала. Но тот, будучи зело пьян, насмеялся над требованием. Оскорбленный Давид опоясался мечом, взял с собой четыреста отборных удальцов и пошел на Навала, говоря: "Пусть то и то сделает бог с врагами Давида, если до рассвета из всего, что принадлежит Навалу, я оставлю мочащегося к стене".
Обещание весьма энергическое, но не весьма благоуханное.
Авигея, супруга Навала, во-время успела умиротворить Давида подарками и льстивыми словами, а потом Навал весьма поспешно и кстати умер, и Авигея тотчас же собралась и села на осла и поехала и сделалась женою Давида, притом же не первою, а второю или даже третьей женою (1 Царств, 25, 2--42).
Впрочем вдовы не особенно разбррчивы, а полевые атаманы всегда увлекали слабый пол. Этим отличался не только белокурый Давид, но даже и суровый Стенька Разин, по крайней мере соответственно народной песне.
В этом соблазнительном и странном рассказе, похожем на роман Вальтер-Скотта из жизни шотландских грабителей скота, проскользнуло место еще более странное.
Авигея сказала: "Если восстанет человек преследовать тебя и искать души твоей, то душа господина моего будет завязана в узле жизни у господа бога твоего, а душу врагов твоих бросит он как бы пращею".
Что это за "узел жизни", в котором для охраны завязана душа главного героя рассказа и каким образом можно бросить душу как бы из пращи?
Первобытные народы вообще считают душу имуществом непрочным. Душу легко потерять. Духи ее унесут и сначала, пожалуй, не заметишь. Но потом непременно захиреешь и умрешь. И вот на Целебесе в критические минуты, например, при заразной болезни, шаман убирает в мешок души целой семьи, а потом, по миновании опасности, приносит их обратно и раздает собственникам.
Шаманы различных народов имеют различные врачебные узлы, в которых завязано лечение той или иной болезни. Даже русские знахари имеют такие узелочки, привешенные к божнице как ладонки.
В нужных случаях эти узлы пускают в ход.
Также и в Австралии люди из племени Арунта, тотема дикой кошки, прячут свои души в деревянных чурингах-жужжалках, как бы на хранение, а потом уходят на охоту. Вернувшись они достают свои души из тайников.
В других местах Библии идет речь о таком уловлении душ, от которого уже не спасает благодатный узел жизни.
Так, Иезекииль упрекает еврейских прелестниц, что они уловляют в свои покрывала человеческие души и умерщвляют души, которые не должны умереть, и оставляют жить души, которые не должны жить (Иезек., 18, 18).
Дело идет о чародейских мешочках, куда души прилетают сами. И пророк собирается вырвать души оттуда и пустить их на свободу.
Точно также ловля душ свойственна знахарям и знахаркам у многих племен. На некоторых тихоокеанских островах колдуны, например, расставляют силки у дома обреченных и ловят их души в силки. Силки бывают различных размеров, чтобы уловлять души, большие и маленькие, жирные и худые.
В западной Африке колдуны ловят души "обреченных болезни" в капканы, связывают их в пучки и вешают над огнем. От этого душа ссыхается и съеживается.
В русской сказке солдат поймал смерть в такой волшебный мешок и повесил ее над огнем и та ссохлась и съежилась.
В чукотско-эскимосских рассказах уловление душ в мешки и сети и сушение их у огня встречается постоянно.
Что касается метания души как будто из "пращи, то мы встречаем такое действие в шаманском обиходе различных народов. Душу, похищенную злыми духами и перехваченную шаманом на лету, он с силой отбрасывает в сторону. Она улетает как стрела и впивается в землю.
2. Унегритянского племени вагимбо на озере Танганайка есть следующий рассказ: "Вождь Вагимбо, убегая от врагов своих из племени ватваки, встретил широкое озеро. Тогда он зарезал барана и в жертвенной крови омочил свой посох и этим окровавленным посохом ударил по водам. И воды тотчас расступились, и он перешел через озеро".
У племени байа в области французского Конго встречается другой вариант магического бегства через воду. В древнее время, когда еще байа не знали железа, они отправили послов к другому далекому племени кузнецов учиться кузнечному таинству. Послы, переезжая через реку Каден в челноке из коры, опрокинулись и стали тонуть, но тотчас же один из них прибегнул к колдовству, и река расступилась пополам, верхняя половина побежала обратно к истоку, и они перешли по реке как по суху и даже ног не замочили.
Эти любопытные и древние рассказы содержат в себе все основные элементы перехода евреев через Красное море. Конечно, библейский рассказ более упорядочен и стилизован. Вместо реки? или озера расступается море: "Воды же были им стеною по правую и по левую сторону".
Позднейшая вставка старается даже рационализировать чудо, привлекая к делу восточный ветер, который гнал воду всю ночь и море сделал сушею.
Такую же легенду рассказывали греческие авторы о переходе Александра Македонского через узкий залив в Памфилии. Еврейский историк Иосиф Флавий сравнивает этот переход с указанным библейским примером.
А Арриан, специальный историк Александра Македонского, вводит в рассказ изменившийся ветер, который отогнал воду в открытое море.
Чудесный переход евреев по морю яко по суху таким образом вдвигается в рамки фольклора и становится только звеном более широкой цепи.
3. Богоборчество евреев, как известно, начинается с одной темной ночи у брода через речку Йавок. У этой речки некта боролся всю ночь до зари с Иаковом и повредил сустав бедра у него. "И сказал: отпусти меня, ибо взошла заря. И сказал: отныне имя твое будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с богом и человеков одолевать будешь" (Бытие, 52, 24). Трудно решить, с кем именно боролся Иаков. Последняя фраза насчет одолевания человеков вставлена, очевидно, позднейшими толкователями. Едва ли таинственный борец был Йагве, спустившийся" с небес. Во-первых, Йагве нисколько не боится зари. Йагве -- бог дневной, а не ночной. Во-вторых, бороться с Йагве один-на-один Иакову было бы не под силу. Вернее этот борец попросту был речной бог из потока Йавок. В таком случае богоборчество Иакова становится обычным эпизодом. Так Менелай боролся с Протеем, владыкой тюленей. Так и Геркулес боролся с речным богом Ахелоем,и побежденный Ахелой тщетно вырывался из его могучих рук.
Что касается тюленей, то морскому охотнику случается нередко бороться с тюленем как будто с человеком. Если отрезать заснувшего тюленя от воды, он бросается прямо напролом. Мне самому приходилось бороться с тюленем в рукопашную, не хуже Менелая, и даже одолеть его.
Между прочим, речные боги, как крокодилы, залегают у самого брода. Царь кафров Дингаан, перейдя реку в брод, сжег жертву в огне, потом жертвенным углем посыпал бегущую воду и тут же приказал воинам напиться воды. Вода, очевидно, была очищена жертвенным углем, остатком жертвоприношения речным "богам.
Также и Моисей после истории с золотым тельцом сжег его в огне и уголь растер в порошок. Этим растертым углем он досыпал воду и заставил тотчас же евреев напиться воды.
Обряд очищения вод речных был очевидно тождествен у евреев и у кафров в Африке.
ГЛАВА 2.
4. Убегая от разгневанного Исава, которого он лишил обманом первородства и отцовского благословения, праотец Яков отправился в страну Месопотамскую, в Харран, к Лавану, брату по матери своей. Кстати же он рассчитывал найти себе жену из "своих двоюродных сестер, дочерей Лавана. Ибо мать его неоднократно говорила своему мужу Исааку: "Я жизни не рада от дочерей хеттейских. Если Яков возьмет жену из дочерей хеттейских, то к чему мне и жизнь".
Любопытная бытовая черточка, делающая честь таланту рассказчика, сочинителя этой древней повести. Ибо раньше указано, что Исав, другой сын Исаака, взял себе в жены Иегудифу, дочь Веера хеттеянина, и Вассемафу, дочь Елона хеттеянина. И они были в тягость Исааку и Ревекке.
По дороге Яков пришел на одно место и остался там ночевать, ибо зашло солнце и стало темно. Он взял камень, положил себе под голову и лег спать прямо на земле. Так до сих пор делают все пастухи, ночуя под открытым небом. На Кавказе пастухи еще приговаривают: "Выберу камень помягче и улягусь с удобством". На таком же мягком изголовье уснул и Яков и увидел во сне: вот лестница стоит на земле и касается неба. И ангелы божий восходят и нисходят по ней.
Дальше рассказ на минуту прерывается, и в него входит обычная стилизация: Йагве стоит на этой лестнице и повторяет длинное обещание: "Я дам тебе эту землю и умножу потомство твое как песок земной и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь" и т. д.
Это обещание, до сих пор совершенно не исполненное, ибо евреев на земле совсем уж не так много, что бы ни говорили антисемиты, повторяется в Библии сотни раз, кстати и некстати. При анализе библейских легенд такие вставки нужно попросту отбрасывать.
Потом рассказ возобновляется: Яков пробудился и сказал: "Как страшно это место. Это дом божий, врата небесные". И нарек место сему имя Бетель, что значит дом божий.
Различные народы указывают такие же места входа в другой мир. Это места унылые и страшные, ущелья и провалы, пустынные площади, усеянные камнями. По большей части это вход в преисподнюю, а не на небеса.
С другой стороны, в разных местах существуют рассказы о лестнице, ведущей с земли на небо. Египетские цари после смерти должны были подниматься с одного неба на другое по веревочной лестнице. Для этой цели в гробницу клали маленькую лестницу.
Русские и черемисские лесенки из теста, которые пекутся для покойников на сороковой день, имеют по семи поперечин -- по одной поперечине для каждого из семи небес. Племя монгаров в Непале делает для своих покойников лесенки о девяти поперечинах, ибо на Монгарских небесах девять этажей.
У других племен покойник восходит в небеса с дымом погребального костра. Солнечный или лунный луч также очень часто служит лестницей, по которой земные и небесные люди восходят взад и вперед.
Вавилонская башня -- была та же попытка устроить подъем в небеса. Но бог сошел посмотреть на постройку и сильно испугался и сказал: "Вот что начали они делать и не отстанут от того, что задумали. Сойдем же и смешаем их язык так, чтобы они не понимали друг друга". И рассеял их господь, и они перестали строить город".
Точно также у негритянского племени на острове Фернандо-По у берега западной Гвивеи была в прошлом такая же лестница с земли до небес. Какой-то мальчишка стал взбираться к небесам. Мать его погналась за ним. Тогда боги, испугавшись, что матери с детьми наводнят небеса, опрокинули лестницу и сбросили ее вниз.
Другой способ взобраться на небеса -- это пустить в небо-стрелу, потом другую, третью -- так, чтобы верхняя воткнулась в небо, вторая в кончик первой и т. д. По этой висячей лестнице из сцепленных стрел можно подняться на небо.
Вместо стрелы можно пустить в небеса иголку с ниткой и по нитке взобраться вверх. Это, очевидно, женский вариант.
Другая группа рассказов о лестнице с земли на небо относится к растению с таким длинным стеблем, что по этому стеблю можно взобраться на луну, на полярную звезду и прямо на небеса.
В русской сказке старик со старухой взбираются на небеса по длинному стеблю гороха. Племя торадора на Целебесе взбирается по вьющейся лиане. Замечательно, что лестницей служит повсюду не высокое, крепкое дерево, а именно слабое и ломкое вьющееся растение.
Наконец и знаменитый барон Мюнхгаузен по такому же гороховому стеблю забрался на луну. Он отрезывал его у себя под ногами и надставлял сверху и так поднимался вверх.
Таким образом, небесная лестница, начавшись от праотца Якова, восходит к рассказам барона Мюнхгаузена.
5. Самсон, точнее Шимшон,-- буквально, "подобный солнцу",-- был судьей во Израиле, но в писании не указано, кого и как именно судил Самсон. Этот еврейский Геркулес, полубог и герой, отличался не знанием судебных обычаев, а сверхъестественной силой и неукротимой храбростью. Он водился с блудницами и женами легкого поведения и даже погиб от жены, лупил филистимлян и мечом и ослиной челюстью, унес из Газы городские ворота с запорами и косяками и поставил их на вершине горы по дороге к Хеврону.
В рассказ вставлен ряд заимствованных вопросов и загадок, как часто бывает в фольклоре. Таковы, например, загадки о пчелах и льве.
Далее Самсон был назорей, от роду не стриг волос и бороды. Сила его заключалась в волосах, и, когда Далила остригла ему буйные космы, сила отступила от него и филистимляне захватили его. Но потом волосы стали расти, и сила опять вернулась.
С одной стороны, солнцеподобный Самсон и сам есть бог солнца, и его отрезаемые и вновь вырастающие волосы -- это, очевидно, солнечные лучи, а с другой стороны в легендах различных народов встречается мотив богатырского могущества и силы, соединенных с неостриженными волосами.
На малайской Инсулинде (островная Индия, принадлежащая Голландии) стрижка волос считается магическим средством, ослабляющим крепость остриженного и дающим колдовской перевес тому, кто сумел остричь своего противника.
Сюда же относятся неостриженные кудри германских королей и знатных людей в противоположность бритой голове рабов. Бритые волосы у раба означают лишение силы и самостоятельности.
Нестриженные длинные волосы священников и шаманов имеют, повидимому, другое происхождение.
Шаманы и колдуны у множества племен проявляют в той или иной степени половую превращаемость. Якутский шаман для шаманского действия надевает женский сангаях. Половое превращение у шаманов чукотских и коряцких заходит весьма далеко. Одним из наиболее заметных признаков такого превращения являются у мужчин шаманов длинные волосы, распущенные по плечам или заплетенные в косу.
Иисус Христос, как указано в Евангелии, был назорей и вдобавок родом из местечка Назарета, повидимому, вовсе не существовавшего. Таким образом, Иисус -- это назорей вдвойне.
О назореях в Библии сказано: "И бритва не коснется головы его, ибо сей будет назорей божий" (Суд., 13, 5).
Поэтому традиционный образ Иисуса Христа имеет волосы, распущенные по плечам.
6. Благочестивые евреи, как известно, строго соблюдают кухонно-столовое табу: "Не смешивай мясо с молоком и молочными продуктами". Это запрещение составляет вариант и расширение другого табу библейского: "Не вари козленка в молоке его матери".
В еврейском обиходе существует целый ряд кухонно-столовых табу. Таковы: 1) не ешь мяса нечистых животных, домашних или диких. Не ешь мяса животных, зарезанных без соблюдения установленных правил. Это мясо порочное. 2) Ешь только каширное мясо, приготовленное еврейским резником по особому ритуалу. 3) Не ешь крови, в ней душа животного. 4) В Пасху не ешь квашеного теста или хлеба. Ешь только опресноки. Не смешивай пасхальной еды и посуды с будничной. 5) Не смешивай мяса с молочными продуктами.
Талмуд, расширяя и огораживая библейские законы двойным типом своих дополнений, счел за лучшее совсем запретить опасное смешение продуктов. Ибо кто может сказать, не подсунет ли сатана вам в двусмысленную минуту к вашему жаркому из барашка (или козленка) кровосмесительную брынзу от собственной барашковой мамаши. Впрочем, мы увидим ниже, что и это распространительное запрещение тоже имеет древние корни.
Перечитывая Библию, мы видим с удивлением, что этот запрет о матери козленка повторяется несколько раз. (Исход, 23, 19, 34, 26; Второзаконие, 34, 21). Мало того, он входит как десятая заповедь в древнейший извод десяти божественных заповедей.
Таким образом возникает вопрос, откуда же этот странный и настойчивый запрет варить козленка в молоке его матери? Для того, чтобы его объяснить, надо проанализировать обычаи пастушеских народов относительно молока, составляющего их главную пищу. Мы видим вообще, что номады склонны считать молоко почти волшебным и, во всяком случае, весьма чувствительным продуктом. У целого ряда племен существует запрет вообще кипятить молоко, так как от этого портится вымя коров, а, стало быть, страдает их молочность. Молоко продолжает сохранять симпатическую связь с выменем, давшим его людям. И, вскипятивши молоко в горшке, мы тем самым вскипятим его в вымени. Горшок замещает вымя.
Так, например, негры-мусульмане области Сьерра-Леоне никогда не кипятят молока и даже не продают его европейцам, опасаясь, что те не станут соблюдать запрет.
Также у племени масаи в Восточной Африке варка молока составляет преступление, которое считается враждебным колдовством и отмщается смертью и убийством.
В особенности опасно варить молоко в первую неделю или две по рождении теленка. Что касается молозива, густого молока наиболее ранней поры, то если одна капля густой жидкости попадет в огонь, то издохнет теленок или корова, или пожалуй и оба. Мало того, иссякнет молоко вообще у коров и у всего молочного скота.
У негров Багима внутренней Африки другой вариант: молоко можно варить никак не для еды, а лишь для ритуальных нужд. Но в первую неделю после отела варить молоко безусловно воспрещается.
Библейское запрещение варить козленка в молоке его матери очень близко к запрещениям, указанным выше. Оно подтверждает, что евреи были некогда пастушеским народом и что мелкий скот,в частности козы, преобладали у них над крупным, как он преобладал также и в стадах Лавана и Иакова. Далее, так как запреты, аналогичные еврейским, в огромном большинстве отыскиваются в Африке, то устанавливается, быть может, этно-географическая связь между номадами еврейскими и хамитско-негритянскими в восточной и центральной Африке.
Молоко, таким образом, следует употреблять не вареньшг а сырым. Кислое молоко, простокваша, масло и сыворотка, получаемые из молока без воздействия огня, открыли практический выход развитию молочного хозяйства.
Огонь, как известно, представляет основное воздействие технической культуры на материю, и отбрасывание огненной обработки из-за магических побуждений стало возможно лишь тогда, когда ферментация выдвинула вперед возможность иного воздействия.
Другие африканские запреты проявляют аналогию не только с библейскими указаниями, но и с более расширенными толкованиями, существующими ныне у евреев. Так, например, у племени нанди в британской Восточной Африке нельзя одновременно есть молоко и мясо. После молока нельзя вкушать мясо в течение суток. После мяса нельзя употреблять молоко полсуток, день или ночь. Отступление от этого правила разрешается маленьким детям, родильницам и серьезным больным. Других за нарушение табу подвергают телесному наказанию.
Вышеуказанные масаи идут еще дальше. Они едят десять дней только мясо, потом принимают рвотное, потом десять дней едят молоко и опять принимают рвотное. Все это затем, чтоб ни одна частица мяса не встретилась с частицей молока в желудке потребителя. Особенно строго соблюдают запрет и диэту воины масаи.
Из этих сближений вытекает, что еврейское распространенное толкование мясно-молочного табу, хотя и не записанное в Библии, имеет все же древнее происхождение, связанное с пастушеским бытом.
7. В описании чудес пророка Елисея рассказан нижеследующий любопытный эпизод. Елисей даровал хозяйке своей, сонамитянке, пожилой и бездетной, в награду за гостеприимство,-- беременность и сына. Построение рассказа сходно даже в мелочах с такой же беременностью, которую бог даровал Сарре тоже в награду за гостеприимство, поев ее телятины. Очевидно, при множестве библейских и евангельских чудес иссякала фантазия рассказчиков, поздним приходилось переписывать у ранних.
Через несколько лет у осчастливленной сонамитянки умирает ребенок, и в полном отчаянии она обращается к Елисею и увлекает его в свой дом уговорами, слезами и даже прямым насилием.
Дальше начинается сцена оживления мальчика. Елисей пробует сначала оживить ребенка возложением своего жезла. Но ребенок не пошевельнулся. Возложением жезла легче пробудить живого ребенка, чем мертвого.
Тогда Елисей прибег к решительным мерам: "И поднялся и лег на ребенка и приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням и простерся на нем и согрелось тело ребенка. И встал и прошелся по горнице взад и вперед, потом опять поднялся и простерся на пол. И чихнул ребенок раз семь и открыл ребенок глаза свои" (4 Царств, 4, 31--35).
В этом поразительном рассказе есть элементы искусственного оживления -- которое у разных народов является средством народной медицины и позаимствованы ученой медициной сравнительно недавно,-- и также элементы шаманства.
В фольклорной сокровищнице человечества встречается почти неисчислимое множество описаний магического воскрешения покойников, в особенности детей. И каждое описание заканчивается тем, что ребенок чихнул и вздохнул и открыл глаза свои. Примеры за их общеизвестностью излишне приводить.
Между прочим, такое же чудо и с теми же приемами произвел над умершим отроком и пророк Илья, учитель Елисея. Чудо Ильи рассказано (3 Царств, 47, 21) кратко, словно мимоходом, и трудно решить, какой вариант основной, в 3-й или 4-й книге Царств.
Также и в евангелиях воскресение дочери Иаировой Иисусом описано с некоторыми сходными подробностями (Матф., 5, 18; Марк, 5, 35; Лука, S, 49).
8. Можно привести из Библии целый ряд отрывков и примеров, допускающих весьма интересный этнографический анализ.
Сделаем несколько более коротких указаний. Вот колдовские черты: серебряная чаша Иосифа в Египте, которую слуга положил в мешок Вениамину. "Из этой чаши пьет господин мой и он гадает на ней" (Бытие, 44, 5).
Аэндорская колдунья, вызвавшая тень Самуила из гроба, и множество других еврейских колдунов и колдуний, которые вызывают мертвецов и заставляют их говорить голосом глухим и пискливым, выходящим из под земли. Таков по указанию Исайи (29, 4) голос чревовещателя, выходящий из под праха.
Имея общение с шаманами эскимосскими и чукотскими, я неоднократно слышал тоже голоса, чревовещательно исходившие из глубины земли. Они были действительно глухи и пискливы.
А вот бытовые подробности:
Триста воинов судьи Гедеона, подойдя к воде, лакают воду, как лакает пес. Другие пьют воду из горсти, и это считается даже признаком изнеженности. О чашке или черепке нет и речи. Воину не нужно черепка.
Ионафан, сын Саула, избивал филистимлян с утра и до вечера, и рука его ослабела. И он протянул палку и обмакнул ее в сот медовый (от диких пчел) и поднес ко рту, и глаза его просветлели: Но тем самым он нарушил табу, заклятие, наложенное отцом его Саулом на воинов, чтоб не касаться в тот день пищи до вечера. За нарушение табу Ионафан повинен смерти. Но весь народ освободил Ионафана от заклятия, и не умер он.
Иаков у колодца встречается с Рахилью, своей будущей невестой и приветствует ее по старому обычаю поцелуем и слезами.
Приветствие слезами, даже горьким плачем, рыданиями и воем встречается у различных народов, более или менее первобытных.
Из Библии можно бы сделать извлечения, отбросив стилизацию и позднейшие вставки и вообще исключив весь элемент, собственно религиозный. Останется собрание рассказов и романов, материал для занимательного чтения. У английских и американских кальвинистов еще совсем недавно светское чтение строго преследовалось, особенно для девушек. Но Библия заменяла девицам любовные романы и занимательные повести. Таковы, например, идиллия Руфи и необузданная чувственность Песни Песней и ужасная история наложницы Левита, которую жители Гивы Вениаминовой взяли и "смирили" и забавлялись ею до самого утра, пока она не умерла. И жалостная повесть о девице Галаадской, которую зарезал собственный отец, по обету господу, на всесожжение. Но предварительно поплакал и сказал: "Я обещал тебя господу и не могу отречься".
И галаадские воины, которые погромили строптивых ефремлян и обратили их в бегство. И отняли у них переправу через Йордан. И когда ловили беглеца, говорили: "Не ефремлянин ты?" А он, конечно, говорил: "Нет!" Они говорили ему: "Скажи шибболет!" А он говорил: "сибболет!" и не мог иначе выговорить. И они закалали его у переправы через Иордан.
Так и махновские погромщики ловили еврея и говорили ему: "Скажи: муха!" А он говорил: "муххха" с гортанным придыханием и не мог иначе выговорить. И они закалали его у переправы через Днепр.
Таким образом, от буйного разбойника Йеффая, вождя галаадских погромщиков, можно дойти до батьки Махно.
ГЛАВА 3.
Прежде чем перейти к анализу христианства, нужно сказать несколько слов о методах развития религии.
Развитие религии и вообще выделение из простого анимизма более высших форм происходит медленно. Религия вообще консервативна. Из всех проявлений социальной и духовной культуры религия обладает наибольшей инерцией и косностью. Даже переходя в так называемую высшую форму, она сохраняет все старые атрибуты, в особенности материальные. Например, христианство (православие, католичество) сохранило иконы и статуи, амулеты, старинную форму одежды жрецов (восточных): сутану и рясу, старинные церковные напевы, идущие из Сирии, и мертвые языки -- латинский, церковно-славянский. Также и в иудействе язык древне-еврейский, в парсизме -- зендский, являются языками мертвыми. В Исламе арабский язык для турков и северных негров является тоже чужим, непонятным, т.-е. мертвым.
Эту тяжелую инерцию можно найти уже в первобытных религиях. В чукотском обиходе каменный молот и плоская каменная плитка после введения железа отступили назад по двум направлениям: 1) -- в женскую кухню, а 2) -- в домашнюю святыню. Обе эти области весьма консервативны.
Эскимосские заклинания составляются на так называемом языке духов, т.-е. на древнем, отжившем, уже непонятном наречии. У евреев обрезание в полном разгаре железного века еще совершалось каменным ножом. Так, Сепфора, жена Моисея, взявши каменный нож, обрезала крайнюю плоть сына своего (Исход, 4, 25).
В этнографии эти разрозненные обломки и остатки прошлого, потерявшие свой прежний смысл, но сохраняемые в силу инерции, называются пережитками.
Даже материальная культура при всей рациональности своей переполнена такими пережитками, ненужными и странными. Такими пережитками являются, например, пуговицы на рукавах сюртука, унаследованные от прежних манжет, и галстук, преобразованный из шарфа.
Религия представляет сплетение подобных пережитков различной древности.
И можно сказать, что и в целом она является огромным сплошным пережитком. С другой стороны, даже древнейшие части ее живут какою-то странной, зловещею жизнью и, противно всеобщему закону, нередко обращаются назад и укрепляют потерянные позиции.
Таким примером обратного укрепления религии является, например, христианское идолопоклонство, католическая инквизиция, иезуитский орден и пр.
Возможное развитие религии движется в сторону выделения отдельных духов и превращения их в более могущественные божества. Этот процесс выделения начинается обыкновенно с духов хозяев, связанных с более рельефными и крупными явлениями природы. И прежде всего со светилами: месяцем, солнцем, планетами и звездами. Вначале выделяется, обыкновенно, месяц, вероятно в связи со своей постоянной изменчивостью. Счисление дней ведется повсюду по месяцам, ибо промежуток от новой до новой луны легко запоминается и становится первою мерой. Год -- это двенадцать лунных месяцев, четыре сезона: весна, лето, осень, зима. Дальнейшая увязка солнечной и лунной меры года представляет начало астрономии.
Лунно-солнечное исчисление года встречается в Вавилоне и в Риме, в Центральной Америке у майя и ацтеков. И повсюду такой переход. Лунный месяц делится на четыре четверти -- недели. В месяце 30 дней. В году 12 месяцев, 360 дней. Между месяцами три дня промежуточных, темных. В году добавочных 5 дней, не вводимых в месячный счет. Получается 365 дней.
Солнце вначале не обращает на себя особого внимания, именно, в силу своего постоянства, особенно в теплом климате. Потом оно становится парным божеством к Месяцу, но месяц является мужским божеством, а солнце -- женским. (Между прочим, по-русски, месяц мужского рода, а солнце, в сущности, женского,-- древняя форма солонь, откуда "посолонь", "ходить посолонь". Также и по-немецки -- der Mond -- месяц -- мужского рода, a die Sonne -- солнце -- женского. В дальнейшем солнце, становится мужским божеством -- латинское Sol, a месяц женским -- луною. Это особенно рельефно в латинской мифологии, где существуют рядом Lunus и Luna). Божествами являются также восход и закат; полдень и полночь; гром, с его олицетворением орлом -- громником; главнейшие ветры; горы, особенно вулканы, реки, озера и моря.
Рядом с солнцем вырастает божество -- могучий и яркий Огонь, в индийской мифологии -- Агни. Небо и Земля также обособляются в виде божеств.
Процесс выделения этих божеств происходит медленно. Вначале они представляются самыми обыкновенными духами. Месяц и Солнце, это одна брачная пара; Западный и Восточный ветер -- другая. Эти супруги поссорились и с бранью вылетают друг другу навстречу. Восход и Закат -- товарищи по общей жене.
Звезды соединяются в созвездия, и каждое созвездие является мужчиной, женщиной, животным. Рассказы о созвездиях имеют одинаковый характер решительно повсюду: Млечный путь у северных народов -- Песчаная река, Лыжная дорога и т. д. Плеяда по русским легендам -- Утиное гнездо, по северным Кучка женщин, Семь сестер, или при другом подходе к внешнему виду созвездия -- Сито с семью дырочками. Греческий "Дельфин", представляется чукчам "Тюленем". Полярная звезда повсюду есть Макушка неба и в то же самое время Воткнутый кол, куда привязан Небесный олень или конь, вокруг которого движутся все прочие звезды.
Мало-по-малу указанные духи вырастают и становятся богами. Они претерпевают при этом самые причудливые изменения и превращения. Например; солнце становится богом Солнца -- Гелиосом, а потом богом Света и Поэзии -- Апполоном. Вулкан -- бог подземного Огня, становится богом кузнецов и оружейников.
В Египте Изида, богиня Луны и также Земли, сливается с жертвенно-тотемным животным -- коровой. У греков Диана, богиня Луны, является богиней Охоты. Эти укрепленные образы богов распадаются все же на множество более мелких, местных воплощений. Зевс, например, есть Олимпийский и Критский, Додонский и Ликейский и разные другие.
Эти местные образы большею частью сплетаются с старинными и чтимыми местными изображениями из дерева, из камня, из металла. Точно также в христианстве. Богородица дева распадается на местные изображения, иконы "образа" -- Влахернская божья матерь, Остробрамская, Почаевская и в Угорской Руси -- Пучанская, Тихвинская, Иверская, Казанская и множество иных.
Таким образом перемешиваются и перепутываются отдельные боги, произведенные то от светил и стихий и главнейших явлений природы, то от их отдельных аттрибутов: от света, от силы разрушения, от гнева. Также сохраняют свою святость и множество их более мелких и местных воплощений, жертвенно-тотемные животные, образы предков и героев.
Древние священные изображения всех этих божеств бывают нередко безобразные и стертые -- какой-нибудь бесформенный камень, как тот, например, который вделан в стену мусульманской Каабы, или обрубок дерева с еле намеченными линиями. Рядом с этим создаются новые художественные статуи благородной формы, из драгоценного материала. Так, например, у древних греков, рядом с драгоценными изображениями Паллады и Зевса работы Праксителя и Фидия существовали, не менее чтимые, старинные чурбаны и обрубки.
Все это множество богов ведет непрерывную борьбу за господство и власть, не хуже настоящих царей. Впрочем, местные цари и местные боги всегда поддерживали друг друга.
Так, Меша, царь моавитский, в надписи на каменной стеле (таблице), найденной в Палестине, говорит: "Я воздвиг эту высоту в честь Хамоса, ибо он спас меня от всех царей и дал мне наслаждение видеть гибель всех моих ненавистников".
В Библии об этом же Меше рассказано, что, будучи осажден израильтянами в крепости Кир-Харешете, после неудачной вылазки, он взял своего первенца и вознес его на всесожжение на стене (4 Царств, 5, 27). Вот каким образом Меша поквитался со своим богом Хамосом"
Библейский рассказ продолжает: "Это произвело большое негодование в израильтянах, и они отступили от него".
Таким образом, человеческое всесожжение Меши не осталось напрасным и, как видно, даровало ему победу над осаждавшими израильтянами. Их негодование прибавлено позднее для самоутешения.
Впрочем и сами израильтяне постоянно заключали со своим богом Иеговой -- Йагве договоры о взаимной поддержке. И торжественное всесожжение играет при этом выдающуюся роль. Так, Соломон, построив храм Йагве, совершил такое всесожжение и вознесение мирных жертв, что медный жертвенник, который был перед Господом, оказался мал для всего приношения. После этого удовлетворенный Йагве явился к Соломону и сказал: "Я услышал молитву твою и прошение твое, о чем ты просил меня".
Также и в человеческих всесожжениях пред Йагве недостатка не было. Йагве, как известно, отменил жертвоприношение первенцов в первый раз в истории с Авраамом и Исааком, а второй раз при двенадцатой казни египтян, во время исхода евреев. Но вместо всесожжения своих осталось всесожжение врагов.
Так при Иеровоаме человек божий подошел к жертвеннику и сказал к нему слово Господне: "Жертвенник, жертвенник, родится сын дому Давидову, имя ему Иосия, и принесет на тебе в жертву священников, совершающих курение и человеческие кости сожжет на тебе" (3 Царств, 18, 2).
Это "предсказание" исполнилось через триста лет в последние годы иудейского царства. "И заколол (Иосия) всех жрецов высот и кости человеческие сжег на жертвенниках" (4 Царств, 23, 20).
Таким образом заключительный акт благочестия израильских и иудейских царей во славу Йагве состоял в сожжении на жертвеннике человеческих жертв.
В конце концов, выделяется из этого смешения богов господствующая группа--система богов, пантеон. Эта организованная система богов удерживает свою позицию более или менее прочно и, так сказать, укрепляет свою власть в небесах. Легенды и рассказы переделываются и приспособляются к этой новой группе божеств. Также точно и обряды, праздники, храмы, процессии и весь религиозный обиход приспособляется к группе богов-победителей.
Такие центральные группы богов были, например, у греков и у римлян, у персов и индусов, у египтян, у ассирийцев и вавилонян и т. д.
Внутри пантеона продолжается также борьба за господство. Боги соединяются в меньшие группы, например, в триады -- троицы. {О священном значении числа три смотри ниже.} На более ранней стадии мы видели чаще всего брачные пары. Здесь же выделяется троица -- отец, мать и сын. Например, весьма известная египетская троица -- Озирис, Изида и Гор. Или другой тип троицы, три равноправные главные бога, как у индусов: Брама, Вишну, Шива. Эта небесная, божественная троица странно напоминает земные триумвираты, которые несколько раз получали верховную власть над Римом: Октавий, Антоний, 1епид; Цезарь, Помпеи, Красе.
Однако, у многих народов, даже вместе с переходом к железу и земледельческой культуре, религия отставала в развитии и оставалась на стадии анимизма. Так было в восточной Европе у финнов и русских славян.
Так называемые суеверия, т.-е. остатки древнейших верований у финнов и у русских в настоящее время чрезвычайно близки между собой. Это по преимуществу духи-хозяева, лешие, водяные, домовые, банные, рижные, речные и лесные русалки (по-украински "нявки"). У русских эти образы более стерты, безыменны. У финнов сохранились имена и индивидуальные черты. Такова, например, черемисская Овда, женщина, живущая в лесу или в пещере, волосатая, голая, с длинными отвислыми грудями.
Такое сходство мифологических образов, очевидно, существовало и раньше. У славян и финнов были одинаковые кудесники, волхвы, в роде сибирских шаманов. По свидетельству первых христианских проповедников они приводили себя в возбуждение посредством "вертимого плясанья" и после служения падали в оцепенение. Об этом вертимом плясании христианские проповедники отзываются с наибольшей ненавистью. Мы знаем далее, что славяне молились и приносили еду и питье роду и роженицам -- предкам, вероятно деду и бабушкам. Тут, может быть, есть отзвук многоженства. Остатки этого сохранились и теперь, например, у белорусов. Поклонялись "берегиням" и тем же русалкам, известным и теперь. Древние источники их называют "вилами", сходно с сербским названием. Поклонялись овину, т. е. собственно овинному огню, который сушит хлеб. Овинника и рижника знают и современные крестьяне. Что касается собственно богов, мы знаем лишь несколько имен. Таковы указанные в летописи, в "Слове о Полку Игореве" и пр.: Перун и Волос -- скотный бог, Дажь-бог, Стрибог, Симаргл, Троян, Хоре и женский образ -- Мокош. Знаем еще Ярилу и Купалу. Точного определения этих божеств мы однако не имеем. Повидимому, Перун был громником, Волос -- богом торга и скота, как древнего менового средства, Мокош -- финского происхождения, Купала -- бог летнего урожая, Ярило -- бог V любви, урожая человеческого. Дажьбог связывается с солнцем, Стрибог -- с ветром.
Есть намеки на общую систему богов. Так Дажьбог -- Солнце-огонь называется Сварожичем, сыном Сварога. Русские названы Дажьбожьими внуками, ветры Стрибожьими внуками. Река Днепр -- это Днепр-Словутич.
Мы знаем также, что в Киеве при первых варяжских князьях, например, при Игоре, стоял идол Перуна, а Владимир поставил в Киеве на холме у своего теремного двора шесть истуканов и седьмого Волоса внизу на Подоле. Также послал Добрыню поставить Перуна в Новгороде. Вероятно в других городах было сделано то же.
Новгородцы отнеслись к Перуну равнодушно и даже насмешливо. По крайней мере через девять лет, когда тот же Добрыня, вводя христианство, велел сбросить Перуна в воду, новгородцы напутствовали бога так: "До сыта еси поел попил, а ныне поплыви прочь". {989 г. (Іоакимъ) Перуна поейчъ и повелъ воврещи въ Волховъ, и повязавше ужи, влечаху и по калу, біюще жезліемъ и пихающе; и въ то время вшелъ бѣ въ Перуна бѣсъ и нача кричати... И вринуша его въ Волховъ. Онъ же пловя сквози великій мостъ, и верже палицу свою на мостъ, глаголя: "на семъ мя поминаютъ Новгородскія дѣти". Его же и нынѣ безумніи убивающеся, утѣху творятъ бѣсом. И заповеда никомуже нигдѣжб переняти его... Пидьблянинъ, иде рано на рѣку, хотя горнеци вести в городъ: "ты, рече, Перунище, досыти еси ѣлъ и пилъ, а ныне поплыви прочь". (Сводная летопись. Составил Л. И. Лейбович, СПБ. 1876 г. стр. 92--93.)} Киевляне, напротив, бежали за идолом Перуна и кричали ему: "Выдыбай, Боже". {988 г. (Володимеръ) повелѣ кумиры испроврещи, овы иcѣще, a другія огневи предати; Перуна же повелѣ привязати къ хвосту и влещи съ горы по Боричеву на Ручай, 12 мужа пристави тети жезльем... Влекому же ему по Ручаю къ Днѣпру, плакахуся его невернии людье... и привлекше, вринуша и въ Днѣпръ. И пристави Володимеръ, рекъ: "аще где пристанеть, вы отрѣвайте его от берега, дондеже порогы проидеть". Они же повелѣная створиша. Яко пустиша и пройде сквозѣ порогы, изверже и вѣтрь на рѣкѣ, и оттолѣ прослу Перуня Рѣнь, якоже и до сего дне словеть. (Там же.)} С другой стороны, именно новгородцы сопротивлялись введению христианства, и Добрыня крестил их огнем, а Путята мечом.
Киевские кумиры были деревянные, украшенные золотом и серебром, им, повидимому, приносились человеческие жертвы. Но стояли они всего, как указано, девять лет и потом были сброшены и уничтожены. Это отсутствие корней у киевского языческого пантеона историки стараются объяснить тем, что то была не народная, а дружинная вера, слагавшаяся из разнородных элементов.
Наконец, по описанию арабского путешественника Ибн-Фадлана от X века на реке Итиль, т. е. Волге, у города Болгара, русские, т. е. славяно-варяжские купцы, имели открытое капище, где стояли вокруг главного бога Волоса несколько идолов. Руссы приносили им жертвы рогатым скотом и овцами.
Во всяком случае одно несомненно. Русская система богов была принесена сверху и пала, не успев укрепиться. Народные верования восточных славян остались всецело на ступени анимизма.
Мы указывали в другом месте, что в самом начале религии человек создает себе духов по собственному образу и подобию. Этот процесс продолжается и дальше. При этом уподобление бывает не только индивидуальное, но и групповое. Греческие боги, описываемые с таким старанием и любовию в Илиаде и Одиссее, совершенно подобны вождям и героям троян и ахейцев. Неистовый Apec (Марс) подобен не менее неистовому Аянту. Хитрость Гермеса и хитрость Одиссея совершенно того же порядка. Зевс и Гера, Агамемнон и Клитемнестра -- это две одинаковые брачные царские пары, -- одна небесная, другая земная. Небесная правящая группа списана с земной.
Также и в дальнейшем, например, в византийском православии, небесная организация с богом-отцом во главе и с подчиненным ему небесным воинством, силами и ликами, подобна земной организации византийского войска и двора.
С другой стороны, небесная организация, идеологически окрепнув и отлившись в чеканные формы, в свою очередь, влияет на организацию земную. В этом случае, царство земное действительно строится по образу и подобию царства небесного.
Московское самодержавие, петербургский романовский цезаре-папизм, строились в значительной степени по образу небесной бюрократии, унаследованному от Византии. Николай I написал на Исаакиевском соборе характерное посвящение: "Царю царствующих".
В результате дальнейшей борьбы все тех же главнейших богов выделяется единая правящая кучка -- троица, единое семейство. Все остальные боги принижаются и подчиняются или отбрасываются прочь. Однако и более мелкие боги и духи различных категорий, все это несметное разнообразное скопище, ничуть не исчезает. Они подчиняются главным богам и составляют, так сказать, небесный народ, высшие и низшие классы и простую, рядовую демократию.
Таким образом, жители неба социально организуются подобно земле.
Процесс концентрации божеств далеко не всегда доходит до самого конца. Например, даже в христианстве, как в католическом, так и в православном, в сущности, нет никакого единобожия. Правящее место занимает семейная группа. Йагве отец, мать, сын и, наконец, дух святой.
В иудействе Йагве-Саваоф победил всех своих соперников и братьев Хамоса, Ваала, Мелькарта, тем не менее он сохранил все свойства языческого бога -- неистового, свирепого, слепого племенного тотема, покровителя избранного племени в ущерб остальным.
Поэтому древнее еврейское единобожие часто называется на научном языке не монотеизмом, а монолатрией. Слово монолатрия (по-гречески -- μονολατρεὶα) означает "единопочитание". От такого же греческого корня происходит и латинское слово idolatria, идолопоклонство. Такое сопоставление имеет целью выявить, что по существу еврейское единобожие нисколько не выше язычества.
Единобожие более отвлеченного типа возникает в порядке позднейших революций. Таково мусульманство, возникшее в борьбе с православием, и позднее протестантство -- в борьбе с католичеством.
Рядом с организацией и концентрацией божеских образов, сведенных в единый пантеон, происходит параллельная концентрация обрядов, сведенных вместе в одну определенную схему. Смешанные и спутанные обряды вытесняют друг друга или сливаются вместе и, таким образом, на смену естественной схеме обрядов, связанной с годовым циклом, возникает другая, искусственная схема, столь же стройная, но уже независимая от сезонных обрядов и празднеств. Впрочем и до сих пор христианская пасха, остается праздником весенним, а христово рождество праздником, зимним, связанным с солнцеворотом.
Такую же организованную форму принимает и жречество, которое делится на классы высшие и низшие, а также смыкается в коллегии, связанные вместе и соотносительные пантеону богов. Взаимодействия верований и божеств, жрецов и обрядов вырабатывает подробную систему предписаний мелочных и дробных и в то же время закрепленных незыблемым авторитетом.
С другой стороны вся эта организация выделяет идеологию, хотя, и нелепую по существу, но достаточно авторитетную, чтобы давать явлениям религии толкование и смысл. Система эта, вместе взятая, представляет церковь. Таким образом церковь является связующей формой религии, приемником ее идеологии, а также социальною группой, имеющей особую материальную технику и экономическую базу. Тем самым церковь поднимается до уровня, класса.
ГЛАВА 4.
Христианский символ веры начинается описанием член за членом божественной троицы, единосущной и живоначальной, составляющей краеугольный камень всей христианской мифологии. Бог-отец, бог-сын и бог-дух святой. В эту троицу входит также и четвертый член -- богородица дева Мария, который в некоторых сектах и ересях прямо замещает духа святого. Дух является в виде женского начала; Софья -- премудрость. Евноия -- благомудрие. Мы увидим далее, что видимый образ духа святого -- голубь связан очевидно с женским божеством.
Прежде всего надо сказать несколько слов о самом значении троицы. Почему именно три бога, а не больше и не меньше? Тройная святыня связана с особым значением числа три во многих первобытных системах нумерации. У самых первобытных племен отсутствует даже число три,-- и счет ведется примерно так:
Уавстралийцев
1. один guna
2. два barkula
3. два + один barkula guna
4. два + два barkula barkula
5. два + два + один barkula barkula guna
6. два + два + два barkula barkula barkula etc.
Тройка как единое число еще не существует. Существует только двойка. Вероятно, такая система исчисления связана с осознанием простейшей раздельности. Я и Оно, Я и Мир. С этой простейшей раздельности начинается также и развитие религии.
На следующей стадии счисления возникает, наконец, представление и слово: тройка. Психологически тройка представляет осознание нижеследующей раздельности: Я, Ты, Оно. Я -- говорящее лицо, Оно -- представляет внешний мир, а Ты -- представляет другого человека -- социальный элемент. Таким образом, тройка сочетает восприятие естественно-научное и восприятие социальное.
Счисление ведется так:
Племя тоба в Южной Америке
1. один nathedac
2. два cacayni, niVoca
3. три cacaynilia
4. два X два nalota-pegat, "парные, так говорят"
5. два + три nivoca cacaynilia
6. два X три cacayni-cacaynilia и т. д.
Такая система нумерации существует чрезвычайно долго и только потом заменяется системой пятеричной и десятиричной, основанной на принципе совершенно ином и связанной тесно и наглядно с теми самородными счетами, которые нам подарила природа в виде наших двух рук и десяти пальцев.
Одновременно с тройкой, хотя и независимо от нее, в счисление входит элемент умножения, дополняющий прежние методы простого сложения. Такова, например, указанная выше формула для 4 и 6: дважды два -- 2 X 2 и дважды три -- 2X3. Графически в картинном письме 2x2 изображается X или []. Очевидно эта простейшая формула имеет геометрическое происхождение и заключает в себе элементы измерения пространства. 2 X 2 = [] знаменует положение говорящего человека в пространстве с четырьмя сторонами света, лежащими впереди и сзади его, направо и налево. Эти четыре направления скрещиваются в центре человеческой фигуры.
Квадратная четверка и прямоугольная шестерка встречаются и в более совершенных системах счисления, десятиричной и двадцатиричной, как древние остатки. Между прочим : : четыре и : : : шесть встречаются в числовых начертаниях мексиканского письма, хотя мексиканская система счисления строго двадцатирична.
Более совершенная система считать на пятки, десятки и двадцатки. Она считает по пальцам. Это выражение удержалось даже в культурных языках, а в чукотском языке, например, самое слово "считать" rilhurkin обозначает "пальчить".
Пятиричная система существует, например, в латинском письменном начертании, где пять -- рука изображается острым треугольником V, а десять--двойным треугольником X.
Десятичная система считает на десятки и сотни и тысячи. Она распространена у индо-европейских народов. Двадцатиричная система существует у народов Америки