Они встрѣтились на большой дорогѣ и сразу стали друзьями.
Лука прошелъ отъ станціи пять верстъ, утомился отъ жары и присѣлъ на краю сухой канавки.
Южное іюльское солнце заливало равнину свѣтомъ и тепломъ, а по сторонамъ дороги было уныло, какъ на кладбищѣ. Созрѣвшія поля неубраны и затоптаны. Деревни безлюдны, разрушены и сожжены. Мѣстами, по краямъ дороги, валяются обломки колесъ, лафетовъ, повозокъ и трупы лошадей.
Тутъ же, на тонкихъ шестахъ, тянется проволока военнаго телеграфа, иронически напоминая о высокой культурѣ.
Въ горячей тишинѣ прокатился и растаялъ слабый гудокъ далекаго паровоза.
Лука лѣниво поглядѣлъ вдоль пройденной дороги и замѣтилъ въ разстояніи версты темную точку, окруженную облакомъ пыли. Она очень медленно двигалась къ нему. Не похоже было ни на человѣка, ни на лошадь съ верховымъ. Когда точка выросла на полуверстѣ, то оказалось, что это оселъ. Онъ шелъ беззаботно и лѣниво, какъ на прогулкѣ. Дойдя до Луки, пріостановился, равнодушно посмотрѣлъ на него, однако мотнулъ головой.
Лука отвѣтилъ на поклонъ.
-- Здравствуй, если не шутишь. Могу я тебѣ дать сухаря за твою деликатность.
Онъ вынулъ изъ мѣшка сухарь и, не вставая, протянулъ ослу.
Тотъ взялъ сухарь, повалялъ его во рту языкомъ и выбросилъ.
-- Не ѣшь? Тоже не дуракъ. Сухарь надо размочить и ѣсть. Это ты вѣрно сказалъ. Я, тоже самое, сухого сухаря ѣсть не буду. Подавай намъ чаю, да съ сахаромъ. Другой еще лимону захочетъ.
Лука хитро ухмыльнулся.
-- И кто насъ съ тобой избаловалъ, скажи пожалуйста? Ино бываетъ, конечно, на позиціи, два дня не ѣшь, а то дадутъ тебѣ ветчину съ горошкомъ въ жестяной коробкѣ, ключемъ открывается. Подъ названіемъ консертъ. Опустишь его въ горячую воду и кушай себѣ, какъ въ хорошемъ трактирѣ.
Оселъ грустно смотрѣлъ своими кроткими глазами вдоль дороги и слушалъ разсѣянно.
-- И откуда ты взялся Сѣрый? Гляжу -- идетъ кто-то. Думалъ вѣстовой, а это оселъ. Ну, ладно, оселъ такъ оселъ, мнѣ все равно. Только удивляетъ меня, какъ ты одинъ, безъ хозяина. Я человѣкъ, а надо мной есть хозяинъ, да не одинъ, а много ихъ командировъ. Это ужъ обязательно. Тебѣ тоже надо опредѣлиться. Не шататься зря по дорогѣ. Желаешь, буду твоимъ хозяиномъ? Желаешь или нѣтъ?
Оселъ мигнулъ однимъ глазомъ.
-- Желаетъ! И уменъ же ты, Сѣрый,-- не гляди, что оселъ. Жалко мнѣ тебя, что ты безъ хозяина. Ни сѣдла на тебѣ. ни поводочка. Худой ты и косматый, вродѣ какъ нищій, и откуда ты взялся?
Оселъ повелъ ушами, не мѣняя выраженія покорной лѣни въ глазахъ и во всей фигурѣ.
-- Ну, ужъ ладно, знаю. Былъ и у тебя хозяинъ, нельзя безъ хозяина. Разорили вашу деревню. Побили твоего хозяина, или самъ ушелъ отъ бѣды и забылъ объ тебѣ. Все знаю. Много вашего народу погублено. Большое количество. Были деревни, а теперь однѣ стѣны да мусоръ.
Лука одѣлъ на плечо скатанную шинель, вещевой мѣшокъ и закинулъ на спину винтовку.
-- Хочешь послужить новому хозяину? Тащи меня.
Онъ сѣлъ на осла, поближе къ крупу. Ноги почти касались земли.
Оселъ безропотно покорился своей участи и понесъ новаго хозяина.
Лука былъ доволенъ этой встрѣчей. Больше доволенъ, чѣмъ бы встрѣчей съ человѣкомъ. Всю дорогу въ вагонѣ къ нему приставали съ вопросами, почему онъ, будучи раненъ, вернулся въ строй, хотя имѣлъ право на освобожденіе. Надъ его отвѣтами смѣялись. Теперь объ этомъ самомъ дѣлѣ онъ радъ былъ поговорить съ осломъ. Ни задавать вопросовъ, ни смѣяться этотъ не станетъ.
-- Я тоже самое долженъ послужить,-- говорилъ онъ, размахивая ногами.-- Тоже не сладко, а уйтить немыслимо. У меня, напримѣръ, два пальца скосило на правой рукѣ. Съ винтовкой обращаться не могу. А ежели тебя спрашиваютъ -- желаешь послужить по мѣрѣ возможности? Что ты скажешь на это? Я тоже понимаю, что и безъ пальцевъ можно послужить по мѣрѣ возможности. Могу ли я на это сказать: "Нѣтъ, молъ, не желаю, охота, молъ, домой ѣхать". Можетъ быть, я и вовсе не согласенъ, хоть у меня и всѣ пальцы будутъ цѣлы. Это я обязанъ при себѣ держать. У меня своей воли нѣтъ, чтобы выражать подобное. Вотъ и тебя тоже спрашиваю: "Желаешь ты мнѣ послужить?" Это я тебя только изъ деликатности спрашиваю. А скажи ты мнѣ -- "нѣтъ не желаю",-- нешто я посмотрю на твою фантазію? Кто на тебя верхомъ сѣлъ, тотъ тебѣ и хозяинъ. И обижаться нечего. Вотъ какое происшествіе...
II.
Лука проѣхалъ верхомъ версту и замѣтилъ, что Сѣрый начинаетъ спотыкаться. Онъ сошелъ на землю, попробовалъ переложить на осла свое снаряженіе, но никакъ не могъ приторочить его безъ подпруги. Тогда одѣлъ ослу на шею скатанную шинель, какъ хомутъ, а мѣшокъ оставилъ при себѣ.
Участокъ Луки былъ на правомъ флангѣ. Оставалось идти верстъ десять. Охота была напиться, да не хотѣлъ онъ подходить близко къ позиціямъ. Пойдутъ разговоры, да опять показывай имъ свою искалѣченную руку. Оселъ тоже стѣснялъ его. Былъ бы вьючный или подъ сѣдломъ, а то идетъ за солдатомъ, какъ собака. Засмѣютъ!
Лука свернулъ съ дороги и пошелъ полями. А по дорогѣ между тѣмъ стали чаще попадаться люди. То ординарецъ, не торопясь, проѣдетъ съ донесеніемъ, то прокатитъ пустая двуколка, то рота лѣниво протащится, утопая въ пыли. И похоже было, что блуждаютъ они безо всякаго дѣла, сами не зная, куда и зачѣмъ. Попадались резервныя части, стоящія бивакомъ. Лука далеко обходилъ ихъ. Въ оврагѣ онъ увидѣлъ деревню цѣлѣе другихъ. Изъ середины подымался высокій шестъ съ поникшимъ флагомъ краснаго креста. На площадкѣ виднѣлся колодецъ, охраняемый часовымъ. Хотѣлъ туда пройти Лука со своимъ Сѣрымъ, да неудобно было. На углу улицы у забора сидѣли на землѣ двѣ сестры милосердія и весело смѣялись. Надъ ними на заборѣ, свѣсивъ ноги, сидѣлъ докторъ и длиннымъ прутомъ старался сдернуть съ нихъ платочки.
Лука не хотѣлъ мѣшать господамъ и пошелъ дальше.
Сѣрый сталъ понемногу уклоняться влѣво, къ позиціямъ, вѣроятно, почуявъ тамъ рѣку. Дорога отошла далеко въ сторону и стало опять безлюдно. Но вотъ впереди, точно вынырнувъ изъ-подъ земли, пронеслись въ тылъ зарядные ящики. Ѣздовые изо всей мочи хлестали лошадей, какъ бы убѣгая отъ невидимаго врага.
Лука посмотрѣлъ влѣво, отыскивая батарею, куда отвозились снаряды, но тамъ было пустынно и спокойно. Горящій воздухъ трепеталъ и струился надъ сухой травой. Зарядные ящики уже далеко, они едва виднѣлись, а тяжелыя колеса все еще громко гремѣли по кочкамъ.
Надъ ушами Сѣраго заметались двѣ бѣлыя бабочки, играя и кокетничая. Онъ тряхнулъ головой, и онѣ ломанными линіями понеслись дальше.
Лука поглядѣлъ на нихъ и пересталъ думать о зарядныхъ ящикахъ, объ орудіяхъ, скрытыхъ, гдѣ-нибудь въ оврагѣ или подъ блиндажами. Кругомъ тишина и приволье. Солнце жаркое, но ласковое. И захотѣлось ему лечь на спину и беззаботно глядѣть на рѣдкія, какъ паутина, облака. Рубаха на немъ смокла. Сѣрый тоже усталъ. За ушами и на плечахъ шерсть у него почернѣла отъ поту. Бабочки тоже утомились и чаще стали припадать къ землѣ.
-- Отдохнемъ, Сѣрый, что намъ торопиться!
Скатанную шинель онъ положилъ на землю для изголовья и легъ такъ, чтобы укрыться тѣнью отъ Сѣраго. Глядя въ небо, онъ слушалъ тиканье кузнечиковъ, ровное дыханіе Сѣраго, а когда глаза устали, началъ дремать.
Разбудилъ его страшный грохотъ. Земля подъ нимъ задрожала, упругой волной воздуха толкнуло его въ грудь. Онъ присѣлъ и сталъ слушать. Загудѣли снаряды, какъ стая летящихъ голубей.
Сѣрый вздрогнулъ, поднялъ голову и зашевелилъ ноздрями.
-- Не бойся, Сѣрый -- это наши. Ишь поютъ какъ дудки. Оттуда которые -- тѣ шипятъ по-змѣиному.
Между тѣмъ Лука машинально считалъ секунды, откладывая на пальцахъ. Насчиталъ одиннадцать. Далеко, какъ дѣтскія хлопушки, послышались разрывы снарядовъ. Потомъ опять стало тихо. Солнце какъ будто зажгло жарче прежняго. Не ласково, а назойливо.
Прошло минуты двѣ. Опять залпъ. Ожидая этого, Лука уже ясно различилъ сухіе, жесткіе выстрѣлы полевыхъ орудій. Скрытая батарея была совсѣмъ близко.
-- Пойдемъ, Сѣрый. Сейчасъ отвѣчать будутъ. Здѣсь не ладно.
Лука захватилъ на руку, не одѣвая на себя шинель и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ. Гдѣ-то въ воздухѣ зашипѣло невидимое чудовище, сверля воздухъ, какъ каменную, стѣну и снарядъ съ оглушительнымъ трескомъ упалъ саженяхъ во ста, выбросивъ кверху столбъ чернаго дыма.
Лука невольно нагнулся, изъ-подъ руки глядя на своего пріятеля.
Тотъ моталъ ушами, вздрагивалъ хвостомъ, но стоялъ на мѣстѣ.
-- Пойдемъ, что ли. Сѣрый. Ну ихъ къ лѣшему! Еще зацѣпитъ!
Но Сѣрый не двигался. Лука вернулся и ткнулъ его торчащимъ изъ-за спины прикладомъ винтовки. Потомъ потянулъ его за гривку, но Сѣрый упрямо уперся на своемъ мѣстѣ.
-- Чего-жъ ты хочешь, дура голова? Вѣдь убьютъ. Ну, стой! Сражайся! А я пойду.
Лука пошелъ впередъ, посвистѣлъ, прицокнулъ, но Сѣрый, опустивъ голову, глядѣлъ въ землю и, видимо, твердо рѣшилъ не покидать занятой позиціи.
Черные столбы дыма стали выростать кругомъ на далекое разстояніе. И увидѣлъ тутъ Лука, что напрасно онъ хочетъ уйти изъ огня. Сѣрый раньше его догадался объ этомъ и покорно ждалъ своей участи.
Лука вернулся и сердито бросилъ на землю шинель.
-- Ну, ладно, будемъ на мѣстѣ. Это ты вѣрно сказалъ. Теперь вотъ какое дѣло. Ты стой, а я за тебя лягу. Береги меня.
Онъ легъ около осла съ тыльной стороны.
-- Ежели тебя убьютъ, обижаться нечего. Ты скотина. Тебѣ вся цѣна пятнадцать рублей. А мнѣ...
Лука задумался прежде, чѣмъ оцѣнить самого себя.
-- На мнѣ снаряженіе. Одна винтовка стоитъ рублей десять, сапоги новые рублей пять. А шинель, мѣшокъ, фуражка? Меня убьютъ -- хоронить надо. Яму рыть. Крестъ поставить.
Лука говорилъ, чтобы заглушить томительную тоску, но уши его все время были насторожѣ. Послѣ гранатъ стали падать шрапнели. Поминутно въ небѣ вспыхивали ослѣпительно бѣлыя облачка рвущихся снарядовъ и по землѣ разсыпался свинцовый градъ. Небо затянулось дымомъ. Солнце виднѣлось какъ черезъ пыльное стекло.
III.
Одинъ ударъ, необыкновенно звонкій, грянулъ совсѣмъ близко. Казалось, надъ ушами Сѣраго. Сердце у Луки съежилось. Онъ не слышалъ, какъ по сухой землѣ кругомъ разсыпались пули. Невольно пощупалъ себя, не задѣло ли его, и шутливо, чтобы разогнать тревогу, сказалъ:
-- Испугался, Сѣрый?..
Оселъ отрицательно мотнулъ головой.
-- Нѣтъ? Ну и храберъ же ты у меня, Сѣрый. Вполнѣ можешь быть военнымъ. Ей-богу.
Лука улыбнулся пришедшей ему въ голову забавной мысли.
-- И сколько они тутъ снарядовъ набросаютъ. Большое количество. А какая польза? Я да ты -- вотъ и весь резервъ. Не одну тысячу потратятъ на насъ. По семи съ полтиной снарядъ -- ну-ка, считай. Ну, случится насъ убьютъ. Какія потери? Одинъ солдатъ, да одинъ оселъ. Мало, скажешь? Ладно. А онъ пускай деньги платитъ. Тысячу рублей. Нѣтъ, братъ не отвертишься. По семи съ полтиной за снарядъ. Тоже много глупости въ этомъ дѣлѣ.
Сѣрый плохо слушалъ своего хозяина и все моталъ головой. Лука съ тревогой посмотрѣлъ на него, потомъ всталъ, обошелъ осла съ головы. На шеѣ, около плеча, темнѣло круглое отверстіе. Кровь стекала по груди и по лѣвой ногѣ.
Лука протяжно свиснулъ и черезъ шею Сѣраго посмотрѣлъ на то мѣсто, гдѣ онъ лежалъ.
-- Ишь она куда смѣтила, подлая. Прямо мнѣ въ башку. Ну, спасибо, Сѣрый,-- пострадалъ за меня.
Покорный видъ животнаго, глаза, медленно мигавшіе отъ боли, и обильная кровь растрогали Луку. Но. чтобы не показать этого, онъ сурово сказалъ:
-- Плакать нечего. Я тоже пострадалъ, да опять пришелъ сюда.
Пуля не проникла насквозь. Лука просунулъ палецъ въ рану, думая нащупать ее, но Сѣрый не дался.
Шрапнели все еще рвались въ воздухѣ. Со стороны батареи изъ оврага тянуло сухимъ, кислымъ духомъ. Не захотѣлъ больше Лука ложиться за Сѣраго. Стыдно ему было пользоваться защитой живого тѣла. Отъ каждаго выстрѣла широкая спина его болѣзненно ежилась, но онъ стоялъ на мѣстѣ. Обтеръ палецъ, испачканный кровью, о спину Сѣраго и досталъ изъ запасного кармана перевязочный пакетъ. Растрепалъ его и заткнулъ рану ватой.
-- Пойдемъ, Сѣрый. Все одно -- стоять или идти. Что ихъ бояться? Плевать надо, а не бояться. Они дурни. Тысячи двѣ имъ обойдется твоя рана.
Онъ одѣлъ все снаряженіе на себя. Долго еще уговаривалъ Сѣраго оставить позицію, и на этотъ разъ его доводы подѣйствовали.
По дорогѣ Лука мечтательно говорилъ своему спутнику:
-- Взялъ бы я тебя съ собой въ деревню, Сѣрый, да не дозволятъ, въ вагонъ не пустятъ. А то бы взялъ. Обязательно. Привелъ бы домой и сказалъ: "Вотъ онъ, мой избавитель".
IV.
Было уже темно, когда Лука дошелъ до мѣста. Обозный указалъ ему бивакъ полка и версты три провезъ на арбѣ. Сѣрый безъ привязи шелъ сзади. Канонада стихла, съ востока повѣяло свѣжимъ дыханіемъ, и мирная ночь сразу забыла дневныя тревоги. Далеко на горизонтѣ мелькала нѣмая зарница.
У моста черезъ оврагъ Лука наткнулся на часового. Отзыва онъ не зналъ, и часовой послалъ подчаска за старшимъ. Еще фигуры ихъ не различались въ темнотѣ, а ужъ слышно было, какъ старшій жестоко чесалъ свою поясницу. По голосу Лука узналъ въ немъ ефрейтора Лемешева, и ефрейторъ его тоже узналъ, но для строгости этого не показалъ.
-- Обязанъ являться днемъ, а не ночью. А это какая тварь?
-- Дозвольте вмѣстѣ. Одному мнѣ никакъ невозможно. Всю дорогу вмѣстѣ. Подъ огнемъ были. Онъ, позвольте доложить, мою пулю на себя принялъ. Осликъ поправный. Для вьюка пригодится.
Ефрейторъ вдругъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ.
-- Нѣтъ такого положенія, чтобы изъ-за осла безпокоить ночью караульнаго начальника. Жди до утра.
Повернулся на лѣвой босой пяткѣ и исчезъ въ темнотѣ.
Лука разсердился.
-- Хоть бы напиться дали, черти. Цѣлый день не жравши, не пивши.
Часовой указалъ куда-то въ сторону:
-- Иди къ рѣкѣ. Тамъ располагайся.
Сѣрый помогъ Лукѣ найти дорогу. Почуялъ воду и пошелъ впередъ. Лука едва поспѣвалъ за нимъ, спотыкаясь въ темнотѣ по кочкамъ. На самомъ краю берега у его ногъ блеснула искра. Тутъ кто-то сидѣла, и курилъ. Лука обошелъ его, спустился къ водѣ и напился, ставъ рядомъ съ Сѣрымъ на четвереньки.
Курившій сказалъ ему:
-- Не туда всталъ, землякъ. Ниже скотины пьешь.
Но Лука уже напился. Всталъ, вытеръ губы рукавомъ и сѣла, рядомъ съ курящимъ.
Первое время они молчали, но когда курящій затянулся, папироской, лицо его освѣтилось. Лука обрадовался.
-- Никакъ Заяцъ! Мое почтеніе, здравствуйте!
-- А я что-то не признаю.
-- Лука Потугинъ, изъ одной роты.
-- Какъ же, личность знакомая.
Заяцъ протянулъ руку. Лука подалъ ему лѣвую.
-- А тая гдѣ? Отрѣзали?
-- Нѣтъ, цѣла. Пальцевъ двухъ не хватаетъ. Неудобно.
-- Ну?
Заяцъ ожидалъ продолженія, но Лука не хотѣлъ разсказывать о себѣ. Вмѣсто отвѣта она. спросилъ:
-- Почему сидите здѣсь въ одиночествѣ?
-- Я-то? Табакъ у меня есть, а у пріятелей нѣтъ. Такъ, чтобы не вышло соблазну. Вы тоже самое извините.
-- Я не курящій,-- мнѣ не надо.
Заяцъ опять вернулся къ прерванному разговору:
-- Лука Потугинъ. Такъ. Значитъ, опять пригнали обратно. Покажь-ка руку!
Лука нехотя подала, правую руку, на которой не хватало двухъ пальцевъ: указательнаго и средняго.
Заяцъ пощупалъ и авторитетно заявилъ;
-- Не имѣли права. Настоящій законъ не дозволяетъ.
Лука это замѣчаніе предвидѣлъ и опять, заговорилъ о другомъ:
-- Разныя исторіи бываютъ. Вотъ, тоже, самое, привязался ко мнѣ оселъ. Идетъ и идетъ сзади. Вмѣстѣ подъ огонь попали. Одна пуля, шрапнельная, его задѣла въ жилу. Боюсь, кровью изойдетъ.
-- Ничего. Это животное полнокровное. Способенъ выдержать.
Заяцъ опять замѣтилъ, что Лука отошелъ отъ разговора.
-- Слышь, Потугинъ. Какъ же ты безъ пальцевъ? Имѣешь право заявить претензію. Эхъ, кабы мнѣ два пальца аккуратно отхватило, я бы всѣмъ богамъ по свѣчкѣ поставилъ. Обязательно домой ушелъ бы... Люблю я свое дыханіе.
-- Кому домой не охота!
-- Имѣешь полное право въ твоемъ положеніи. Чего молчалъ? Тебя, вонъ, пригнали сюда вродѣ скотины.
Лука почувствовалъ себя обиженнымъ.
-- Зачѣмъ пригнали -- я самъ пришелъ.
Этотъ отвѣтъ привелъ Зайца въ недоумѣніе. По движенію головы видно было, какъ онъ осмотрѣлъ темную фигуру Луки отъ фуражки до сапогъ.
-- Такъ... Выходитъ -- отъ большого усердія.
Опять заискрилась папироска, и Лука замѣтилъ, что Заяцъ ехидно улыбается, глядя на него. При всемъ нежеланіи говорить о себѣ, онъ не вытерпѣлъ.
-- Ежели тебя генералъ спроситъ: "хочешь идти?" -- ты что на это?
-- Какой генералъ?
-- Да вотъ такой, санитарный. Мнѣ на выписку, а тутъ приходитъ генералъ въ чистомъ кителѣ съ орденами за храбрость. "Хочешь -- говоритъ -- послужить? Мужикъ здоровый, въ обозѣ пригодишься". Я молчу, а онъ тутъ и ляпни: "Нешто -- говоритъ -- пальцами служатъ, а не грудью. Помереть за отечество можно и безъ пальцевъ". Веселый такой, смѣется. Молчать неудобно. "Такъ точно", говорю. А онъ мнѣ: "Молодчина. Дать ему новые сапоги". Выдали. Сапоги хорошіе. Вотъ эти самые.
Лука, показалъ на свои ноги.
Заяцъ зѣвнулъ и бросилъ въ воду докуренную папироску.
-- Дешево ты стоишь, Лука Потугинъ. Не люблю я подобныхъ людей. Можетъ, водки принесъ?
Онъ пощупалъ мѣшокъ Луки.
-- Нѣтъ, я не пьющій.
-- Тьфу! А земляки не пьютъ что ли? Невыносимый ты человѣкъ!
Оселъ, стоявшій спокойно, вдругъ поднялъ голову и заголосилъ рыдающимъ ревомъ. Точно въ тихомъ ночномъ раздумьи представилась ему его тяжелая батрачья жизнь, и невольный вздохъ разрѣшился страдальческимъ воплемъ.
Лука видѣлъ, что Заяцъ недоволенъ его объясненіемъ. Чувствуя себя какъ бы виноватымъ, онъ попробовалъ завести дѣльный разговоръ:
-- Новая позиція у васъ?
Заяцъ отвѣтилъ послѣ большой паузы:
-- Со старой прогонятъ, новую займешь. Вчерашній день ротный велѣлъ мнѣ плясать передъ господами. Въ концѣ концовъ и говоритъ: "Хорошо ты пляшешь. Будешь ли такъ же хорошо бить непріятелей". А я ему въ отвѣтъ: "Зачѣмъ его бить? Пущай живетъ" Ничего не сказалъ. Они меня вродѣ дурачка считаютъ. Подъ шинелью, дѣйствительно, не разберешь -- который умный, а который дуракъ. Каждый отъ каждаго укрывается. Тебя тоже не понять -- врешь ты или не врешь.
Сзади по сухой травѣ зашаркали шаги, и недовольный голосъ вызвалъ:
-- Который пастухъ? Подымайся. Веди ишака къ господамъ офицерамъ.
-- Не спятъ?-- спросилъ Заяцъ.
-- Весь день дрыхли. Теперь, по крайней мѣрѣ, въ карты играютъ.
Лука всталъ и, обойдя Сѣраго, погналъ его отъ воды. Тотъ упрямился. Пришлось вмѣстѣ съ Зайцемъ втащить его на откосъ. Пришедшаго солдата Лука узналъ по голосу и по ухваткамъ. Это былъ деньщикъ одного изъ офицеровъ. На Луку онъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія и на его вопросъ, для чего требуютъ осла, коротко отвѣтилъ:
-- Для занятія.
V.
Въ длинной двускатной палаткѣ съ открытыми концами стояли четыре походныя кровати. Офицеры безъ кителей столпились у складного столика, вплотную занимавшаго узкій проходъ по серединѣ, и играли въ макао. Дымъ отъ папиросъ не вылеталъ изъ палатки и держался въ неподвижномъ воздухѣ подъ низкой парусиной. Свѣча, воткнутая въ бутылку, догорала длиннымъ, коптящимъ пламенемъ. Одни полулежали на кроватяхъ, другіе сидѣли на чемоданахъ. Истрепанныя карты безшумно, какъ пуховыя, падали на столъ, уставленный солдатскими чарками. Иногда чья-нибудь рука протягивалась подъ столъ за бутылкой и наливала въ жестяной стаканъ теплаго шампанскаго. Играли неохотно, чтобы убить время. Выигрывали и проигрывали безъ радости и сожалѣнія. Карты по своимъ изъянамъ были почти всѣ извѣстны. Точнаго разсчета не велось. Платили и наличными или записывали на летучкахъ изъ походной записной книжки. Бумажки и золото безпорядочно валялись по столу и, если, задѣтыя локтемъ, падали на полъ, то ихъ не скоро подымали.
Это былъ старшій между офицерами -- капитанъ Дымша.
Сѣрый вошелъ въ палатку и, оглядѣвъ кампанію, понюхалъ голую руку капитана. Сидѣвшій рядомъ на кровати поручикъ Рязанцевъ досталъ изъ-подъ надутой кожаной подушки пачку печенья и далъ ему одну таблетку. Сѣрый жадно съѣлъ ее.
Третій офицеръ, лежавшій на кровати съ газетой въ рукахъ, запротестовалъ:
-- Не давайте ему, господа, бисквитовъ. Я знаю, чѣмъ его кормить. Въ китайскую кампанію у меня былъ оселъ. Бумагу ѣлъ. Письма отъ жены не ѣлъ, а газеты ѣлъ. Они любятъ печатное. Сейчасъ мы узнаемъ о степени его умственнаго развитія.
Онъ оторвалъ кусокъ газеты, скомкалъ и далъ Сѣрому. Тотъ охотно взялъ въ ротъ, пожевалъ и проглотилъ.
Игравшіе оставили карты и занялись осломъ. Производившій опытъ воодушевился.
-- Молодчина! Это господа была передовая статья. Теперь дадимъ ему фельетонъ: "Вокругъ да около".
Опять кусокъ скомканной газеты былъ поднесенъ Сѣрому. Эту порцію онъ долго жевалъ и проглотилъ съ меньшимъ аппетитомъ.
-- Это понятно, господа: фельетонъ легкомысленнѣе, чѣмъ передовая статья. Теперь дадимъ ему кусокъ объявленій.
Сѣрый понюхалъ, но ѣсть не сталъ. Громкій хохотъ офицеровъ испугалъ его и, не понявъ одобренія, онъ попятился назадъ.
-- Замѣчательно умное животное,-- сказалъ Дымша, ласково глядя на Сѣраго.-- Впрочемъ это, конечно, безсознательно,-- добавилъ онъ, подумавъ, и сталъ серьезенъ.
Поручикъ Рязанцевъ опятъ приманилъ Сѣраго своимъ печеньемъ. Другіе офицеры также стали его угощать. Деньщику велѣно было принести бобовыхъ жмыхъ и соломы. Кто-то предложилъ Сѣрому оставшуюся въ жестянкѣ сардинку. Болѣе догадливый изъ хозяевъ подлилъ туда шампанскаго, но Сѣрый наотрѣзъ отказался отъ этого изысканнаго блюда. Больше всего ему понравилось печенье. Когда весь пакетъ былъ съѣденъ, поручикъ Рязанцевъ похлопалъ гостя по шеѣ и брезгливо посмотрѣлъ на свою руку.
-- Фу, чортъ! Кровь! Откуда у него кровь?
-- Шрапнелью задѣло, ваше высокородіе, -- отозвался Лука, все время стоявшій у входа.
-- Куда его къ лѣшему? Вѣдь онъ раненъ. Вонъ вся нога въ крови. Пристрѣлить его надо и больше никакихъ.
Лука, не ожидалъ такого рѣшенія и невольно возвысилъ голосъ:
-- Ваше высокородіе! Зачѣмъ убивать животное. Онъ отойдетъ. Я похожу около его.
-- Пристрѣлить!-- крикнулъ Дымша и ладонью ударилъ по столу. Самъ калѣка и привелъ калѣку. Что ты пришелъ сюда съ осломъ няньчиться?
Лука переступалъ съ ноги на ногу.
-- Можетъ, доктора?
-- Зачѣмъ доктора? Онъ и безъ доктора околѣетъ. А ты сталъ много разговаривать. Въ тылу избаловался. Гони отсюда своего пріятеля. Его кормили, кормили, а онъ теперь, вонъ, одѣяло жуетъ. А ты самъ-то ѣлъ?
-- Никакъ нѣтъ. Съ утра не ѣмши.
-- Ну, завтра поѣшь. Ступай.
Капитанъ снялъ очки, чтобы ихъ протереть, и сильно расширенными глазами побѣдоносно оглядѣлъ своихъ сосѣдей.
-- Вотъ они гдѣ герои! Видѣли? А? Обязательно махну телеграмму въ Петербургъ.
VI.
Лука переночевалъ на волѣ. Но спалъ плохо. Сначала недалеко прошли какія-то части. Какъ потомъ оказалось, это были два батальона его полка, посланные впередъ для занятія передовыхъ окоповъ. Передъ разсвѣтомъ гдѣ-то далеко раскатилась ружейная трескотня. Днемъ Лука не обратилъ бы на это вниманія, но въ ночное время къ этой музыкѣ невозможно привыкнуть. Она тревожитъ и не даетъ покоя. Стрѣляли залпами и пачками. Временами трескотня какъ будто бы приближалась. Лука вставалъ, смотрѣлъ въ даль, думая увидѣть мгновенное зарево. Урывками на полчаса онъ засыпалъ, но его будилъ какой-то шумъ. Точно мѣха раздували надъ его ухомъ. Это Сѣрый тяжело дышалъ надъ нимъ. Лука вставалъ, перемѣнялъ мѣсто, но Сѣрый опять подходилъ къ нему.
Утромъ его разбудилъ фельдфебель и съ перваго же слова началъ его упрекать.
-- Лука Потугинъ креста захотѣлъ? Другіе страдаютъ, кровь проливаютъ до послѣдней капли крови и ничего не получили. А ты три мѣсяца прогулялъ въ тылу, сапоги, вонъ, получилъ новые, одежу, и теперь къ самому бою явился. Скидавай сапоги! Ну-ка я примѣрю на свои ноги.
Лука покорно сѣлъ и снялъ сапоги. Фельдфебель снялъ свои протертыя поршни изъ недубленой кожи, работы ротнаго мастера, и обулся въ сапоги Потугина.
Вставъ, онъ прошелся, любуясь на давно невиданную роскошь.
-- Можетъ, промѣняешь или продашь?
Лука сдѣлалъ видъ, что не слышитъ и сталъ рыться въ мѣшкѣ, отыскивая свои бумаги.
Фельдфебель еще разъ прошелся, пристукивалъ, выворачивавъ ноги, осматривалъ задки, съ трудомъ загибая голову за спину.
-- Говори, что ли, цѣну.
Но Лука хранилъ упорное молчаніе. Новые сапоги были его единственною гордостью.
-- Вся рота безъ сапогъ. Одинъ ты ты такой самозванецъ явился.
Фельдфебель съ остервенѣніемъ плюнулъ и сѣлъ.
-- И куда ихъ таскать въ такую жарищу. Проклянешь.
Онъ снялъ сапоги и отбросилъ ихъ съ негодованіемъ.
-- А скотину обязательно пристрѣлить. Ротный велѣлъ. Ночью опять орать будетъ. Давай билетъ.
Лука досталъ изъ мѣшка измятую бумагу, вручилъ начальнику и, когда тотъ ушелъ, долго глядѣлъ ему въ слѣдъ. Въ лагерѣ стало шумно. Ребята возвратились съ купанья и ждали ѣды. Со стороны тыла уже подтягивались дымящія походныя кухни.
Лука посмотрѣлъ на своего больного спутника, какъ на тяжелую обузу. Тотъ стоялъ, не двигаясь. Поодаль валялась нетронутая куча соломы.
-- Ну тебя къ лѣшему, Сѣрый. Только непріятности изъ-за тебя. Былъ я солдатомъ, а теперь пастухомъ сталъ.
Однако, Лука нащипалъ короткой сухой травы и съ руки покормилъ Сѣраго. Больная шея не позволяла животному нагибать голову.
"И за что я его жалѣю вислоухаго?" говорилъ про себя Лука. Пришло ему на умъ сходство ихъ положенія. Оба калѣки, оба безъ дѣла и оба не имѣютъ своей воли, чтобы придумать что-нибудь для себя. Собравъ эти мысли, онъ улыбнулся и сказалъ вслухъ:
-- Это вѣрно, Сѣрый... Совершенно правильно. Одинаковая у насъ съ тобой кальера.
Лука отвязалъ отъ шинели свой котелокъ. Около кухни солдаты уже стояли гуськомъ. Кашеваръ, возвышаясь надъ всѣми, разливалъ большой черпалкой похлебку.
Лука обошелъ кругомъ Сѣраго нѣсколько разъ, все увеличивая круги, чтобы обмануть его, и свернулъ къ лагерю.
Съ ребятами поздоровался на словахъ, такъ какъ руки были заняты, и сталъ въ очередь. Получивъ порцію, хотѣлъ сѣсть въ сторонку, но его окликнулъ Заяцъ и позвалъ въ свою компанію. Отказаться было нельзя. Заяцъ насильно притащитъ. Такой ужъ навязчивый человѣкъ.
Этого солдата никто не называлъ по фамиліи. Онъ былъ некрасивъ. Рыжій съ далеко разставленными раскосыми глазами. Борода у него не росла, а усы были рѣдкіе. Большая верхняя губа отъ постоянной улыбки всегда шевелилась какъ у зайца. Онъ былъ хлестокъ на языкъ и умѣлъ сказать то, что другому даромъ не прошло бы. Въ самое не удобное время для сношенія съ тыломъ онъ ухитрялся доставать водку и табакъ. Въ душѣ онъ былъ трусомъ. Въ боевые дни невыносимо страдалъ нервной лихорадкой, но умѣлъ скрывать это и вышучивалъ тѣхъ, въ которыхъ замѣчалъ то же чувство. Объ опасности говорилъ съ презрѣніемъ и не только офицеры, но и свои братья -- солдаты считали его храбрымъ, а потому не особенно долюбливали.
-- Ура господину Потугину!-- закричалъ Заяцъ, когда Лука подошелъ и скромно сѣлъ въ кругъ.
-- Земляковъ очень любитъ. Не желалъ оставлять. Опять къ намъ явился.
Лука сердито огрызнулся:
-- Ну, замололъ... Прежде поѣшь.
-- Я прежде выпью, а потомъ поѣмъ.
Заяцъ вынулъ изъ кармана небольшую аптечную склянку темнаго стекла съ надписью: "Для наружнаго употребленія", и покуда медленно пилъ изъ нея, сосѣди освѣдомились у Луки, когда онъ прибылъ, что новаго въ тылу, и поглядѣли на его оставшіеся пальцы, которыми онъ неловко управлялся съ деревянной ложкой. Но это между прочимъ, а главное -- завистливое вниманіе ихъ было обращено на его новые сапоги.
Заяцъ бережно спряталъ бутылку въ карманъ и подмигнулъ сосѣдямъ, указывая на Луку:
-- Хочу я тебя спросить, Потугинъ, на какомъ ты основаніи?
-- Пускай ѣстъ. У меня вопросы такіе, что можно не отвѣчать. Я самъ отвѣчу. Напримѣръ, взялъ человѣкъ и вернулся. Что мы хуже его? Зачѣмъ доказывать? Ему открыли капканъ, а онъ опять лапу суетъ. Какъ сказать объ человѣкѣ, который не можетъ держать свой нейтралитетъ?
Лука молчалъ и по лицамъ сосѣдей видѣлъ, что они думаютъ не въ его пользу. Они усердно хлебали изъ котловъ и поощрительно посматривали на Зайца.
-- Я, напримѣръ, фабричный человѣкъ, -- продолжалъ тотъ,-- Работаю ли, нѣтъ ли,-- безъ меня заведеніе не пропадетъ, а ты крестьянинъ, у тебя хозяйство. Зачѣмъ пришелъ сюда задаваться передъ другими? Вѣдь это съ твоей стороны поступокъ и больше ничего.
Сидѣвшій до сихъ поръ молча степенный солдатъ изъ запасныхъ вставилъ свое мнѣніе:
-- Заноситься тоже не слѣдуетъ. Другіе не хуже.
Лукѣ стало невмоготу выслушивать такія обвиненія.
-- Да нешто я для поступка?.. Вотъ какъ передъ истиннымъ -- безо всякой гордости. Мнѣ говорятъ: "хочешь вернуться?" Какъ тутъ отвѣтишь? Генералъ въ чистомъ кителѣ присталъ, какъ пластырь... ей-богу.
Лука, тономъ оправданія, опять подробно разсказалъ про санитарнаго генерала и закончилъ сапогами. Это отвлекло бесѣду отъ главной темы. Слушатели пожелали примѣрить новые сапоги, и Лука охотно ихъ снялъ. Со стороны подошли другіе солдаты и каждому лестно было сдѣлать то же самое. Въ концѣ концовъ пара Потугинскихъ сапогъ, заслуживъ быструю извѣстность, обошла чуть ли не всю роту, многимъ помѣшавъ даже какъ слѣдуетъ поѣсть.
Котелокъ Луки былъ уже пустъ, онъ радъ бы уйти, но приходилось сидѣть въ однихъ портянкахъ.
Заяцъ не отставалъ отъ него:
-- Поди, какой рѣзвый нашелся! Сдѣлай мнѣ генералъ такой предлогъ. Пѣшкомъ домой пойду и назадъ не оглянусь. Другое дѣло тутъ, конечно. Неволя. А тамъ... Господи Іисусе... Дается же людямъ счастье. Не берутъ! Не хочу, говоритъ, домой, хочу кровь проливать. А кому она, твоя мужицкая кровь, нужна? Мало ее тутъ понапрасну льется. Креста захотѣлъ? Выкуси. Не только серебрянаго, и деревяннаго не дождешься. Сожрутъ тебя собаки.
Лука до головной боли сосредоточилъ свои мысли, чтобы придумать самый убѣдительный отвѣтъ. Трудно это было послѣ сильныхъ выраженій Зайца.
-- Погоди, Заяцъ... Заладилъ одно. Тебѣ говорятъ -- безо всякаго умысла. Чтобы какія-нибудь мысли въ головѣ -- ни боже мой! Кого я обидѣлъ? Тебя обидѣлъ? Извини, милый. Никакого поступка у меня не было. Мнѣ бы посмѣлѣе быть, можетъ, я не пришелъ бы. Храбрости не имѣю -- вотъ и вся моя вина.