Lib.ru/Классика: Табурин Владимир Амосович. У старой кумирни

У старой кумирни.

...Необъятная ширь! Глаза устаютъ глядѣть въ прозрачную даль, но она властно манитъ къ себѣ. Свирѣпый тайфунъ, дувшій двѣ недѣли подрядъ, затихъ. Буйный, неудержимый, онъ на югѣ разметалъ шаланды по берегамъ желтаго моря, прокатился смерчами по равнинѣ рѣки Ляохе и смирился въ горахъ Гуанъ-Линъ.

На плоской вершинѣ невысокой сопки собралась группа людей. Одни сидѣли на землѣ, другіе стояли и въ бинокли смотрѣли на югъ. Справа и слѣва громоздились горы. Какъ богомольцы, онѣ тѣснились къ центральному мѣсту, гдѣ выше всѣхъ остальныхъ подымалась остроконечная сопка. Окружныя горы оставались въ тѣни, а высокая сопка горѣла, какъ разукрашенный разноцвѣтными камнями идолъ. Вся ея крутая поверхность была усыпана отъ вершины до подошвы камнями и осколками, игравшими на солнцѣ яркими цвѣтами своихъ изломовъ. И было странно видѣть, что они крѣпко держатся на ея гладкой, крутой поверхности. Вершина ея остро врѣзывалась въ небо и неожиданно заканчивалась башенкой, высѣченной изъ ея же массы. Правильныя архитектурныя линіи башни не вязались съ дикими линіями сопки. Казалось, она чудомъ выросла изъ скалы.

Въ противоположной сторонѣ разстилалась равнина. Слѣва, изъ красной отъ заходящаго солнца дали тянулась извилистой змѣйкой насыпь строившейся желѣзной дороги. По ней ползли вереницы груженыхъ платформъ, стояли товарные вагоны для рабочихъ, и два классныхъ пульмановскихъ вагона, покрытые парусиной для спасенія отъ жары.

Люди, стоявшіе на сопкѣ, были одѣты весьма разнообразно. Кто въ чесунчѣ, кто въ хакки, а кто и въ путейской тужуркѣ. На нѣкоторыхъ были форменныя инженерныя фуражки. У одного франта въ рукахъ плоскій китайскій зонтикъ изъ краснаго шелка. Онъ боится загара. На немъ бѣлоснѣжный фланелевый костюмъ, мягкая палевая шелковая сорочка и золотая цѣпь чрезвычайной толщины. На головѣ дорогая панама, а на ногахъ желтые гетры американской работы. Спутники зовутъ его Уважаемымъ.

Солнце заходило за ихъ спинами. Массы окружныхъ горъ тонули въ лиловомъ туманѣ и только нѣкоторыя вершины выглядывали изъ тѣни навстрѣчу косымъ лучамъ. Ни одна сопка не смѣла бросить тѣнь на высокую гору. Она выступала впередъ своей громадой, вызывающе выставляя обнаженную и освѣщенную грудь. Каждая мелочь на ней выдѣлялась съ изумительной отчетливостью. Она казалась такъ близко, что брошенный рукою камень долженъ-бы долетѣть до нея.

-- Смотрите отъ вершины книзу и нѣсколько влѣво,-- говорилъ сидѣвшій на землѣ тучный господинъ, котораго звали генераломъ.-- Видите будочку съ красной крышей, прилипшую, какъ ласточкино гнѣздо? Дерево стояло почти вплотную къ ней.

-- Его не видно ни на склонѣ, ни у самой подошвы,-- замѣтилъ Саркисъ, совсѣмъ молодой человѣкъ, только что окончившій институтъ и недавно прибывшій въ отрядъ. Юное лицо его обрамлялось густою черною бородой. Бѣлые зубы выразительно блестѣли при его быстромъ, порывистомъ говорѣ съ гортаннымъ произношеніемъ.

-- Да вы смотрите въ бинокль,-- сказалъ генералъ.

-- Безъ бинокля я вижу лучше. Кумирня виситъ, какъ балкончикъ. Подъ ней песокъ -- это мѣсто обвала. Удивительно, какъ она не обрушится.

Два дня тому назадъ на горѣ случилось несчастье. Два китайца захотѣли срубить сосну, росшую около кумирни. Это большой грѣхъ. Будда разсердился и вмѣстѣ съ деревомъ сбросилъ ихъ въ пропасть.

Рядомъ съ генераломъ сидѣлъ человѣкъ въ чесунчовомъ пиджакѣ, застегнутомъ на нижнюю пуговицу, и держалъ на колѣняхъ большую пробковую каску англійскаго образца. Волосы его гладко причесаны и раздѣлены ровнымъ проборомъ на двѣ стороны. Усы подстрижены, а подбородокъ тщательно выбритъ. Онъ заговорилъ, когда наступила тишина.

-- Меня, ваше превосходительство, интересуетъ не дерево, а эта башня. Я думаю, что это -- кумирня.

-- Не думайте. Это не -- кумирня, а древняя постройка временъ династіи Минговъ, изгнавшихъ татаръ. Говорятъ, высѣчена изъ скалы. Кромѣ нея на вершинѣ есть еще большая кумирня. Она видна съ западной стороны.

-- Господа!-- воскликнулъ Саркисъ.-- Лѣзу на гору! Кто со мной? Уважаемый, махнемте!

Высокій блондинъ въ панамѣ посмотрѣлъ на гору, смѣривъ ее отъ подошвы до вершины, и ничего не рѣшилъ.

Саркисъ былъ доволенъ своей идеей. Онъ всегда былъ доволенъ и всегда-же готовъ былъ спорить. Страстно любилъ держать пари по малѣйшему поводу.

Генералъ предупредилъ его.

-- Имѣйте въ виду, что взобраться на эту кручу не такъ-то легко.

Саркисъ посмотрѣлъ въ холодную глубину долины. Она затянулась дымкой лѣниваго отдыха. Дно ея сверху, казалось покрытымъ мелкимъ кустарникомъ.

-- Часъ туда, часъ назадъ... Въ десять часовъ будемъ обратно.

Генералъ посмотрѣлъ на часы.

-- Теперь восемь. Къ двѣнадцати не вернетесь. Здѣсь воздухъ удивительно прозраченъ и разстоянія обманчивы.

Саркисъ сдѣлалъ энергичный жестъ рукою.

-- Идетъ пари, что раньше? Уважаемый, присоединяйтесь.

-- Согласенъ.

-- На полдюжины шампанскаго!

Генералъ съ удовольствіемъ крякнулъ.

-- Хорошо! Идетъ. А вы что же сидите?-- обратился генералъ къ своему сосѣду.-- Господа, возьмите Кирилла Кирилыча, онъ тоже хочетъ посмотрѣть башню.

-- Нѣтъ ужъ, какъ-нибудь въ другой разъ,-- отвѣтилъ Кириллъ Кирилычъ и передернулъ плечами. Онъ все откладывалъ до другого раза. Куда бы его ни звали, что бы ни предлагали -- сыграть ли въ карты, выпить ли вина,-- онъ всегда отказывался, но стоило только перестать его упрашивать,-- рука его незамѣтно протягивалась за стаканомъ вина, или онъ подсаживался къ играющимъ и осторожно держалъ мазу.

Уважаемый и Саркисъ были инженеры. Уважаемый уже опытный и побывавшій на Дальнемъ Востокѣ, а Саркисъ новичекъ. Кириллъ Кирилычъ былъ добровольцемъ и случайнымъ членомъ отряда. Еще недавно въ Иркутскѣ онъ занималъ довольно солидное мѣсто въ губернскомъ управленіи, но бросилъ службу изъ-за семейныхъ непріятностей. Его жена бѣжала съ казачьимъ офицеромъ на Востокъ. Сначала онъ хандрилъ, попивалъ, потомъ пустился на поиски за женой, видѣлся съ ней, писалъ, велъ переговоры, но безъ успѣха. Случайная встрѣча съ инженерами устроила его жизнь на новый ладъ. Онъ присоединился къ отряду, строившему дорогу, въ качествѣ полезнаго человѣка. Продовольственную систему онъ зналъ довольно хорошо и оказался дѣйствительно полезнымъ.

Саркисъ гикнулъ и побѣжалъ съ откоса. Уважаемый послѣдовалъ за нимъ длинными шагами, стараясь сохранить въ походкѣ граціозность. Когда сѣрый пиджакъ Саркиса уже скрылся въ кустахъ, Кириллъ Кирилычъ крикнулъ:

-- Саркисъ, и я за вами! Только имѣйте въ виду, что я въ пари не участвую!

Онъ протеръ свои очки, всталъ и укрѣпилъ на головѣ пробковую каску ярко-желтаго цвѣта съ черными пятнами отдушинъ.

-- Я, ваше превосходительство, принципіально противъ пари.

II.

Сначала пошли заросли, густыя, перепутанныя. Потомъ стали попадаться кусты орѣшника. Все выше и гуще. Скоро путникамъ пришлось расчищать дорогу руками. Впереди виднѣлись толстые стволы и высокая зелень.

Саркисъ остановился.

-- Лѣсъ!

Уважаемый посмотрѣлъ на часы и сдѣлалъ недовольную гримасу.

-- Да, лѣсъ. Странно, что его сверху не было видно.

Поглядѣли назадъ. Тамъ виднѣлась маленькая сопка съ группою людей. Пройденнаго разстоянія почти не было замѣтно. Большая сопка блестѣла на солнцѣ, но оставалась такъ же далеко и такъ же близко, какъ и раньше.

Саркисъ захохоталъ.

-- Что-жъ, идемъ дальше. Больше ничего не остается.

Сзади отчаянно звалъ ихъ Кириллъ Кирилычъ.

-- Онъ насъ будетъ связывать всю дорогу,-- недовольно замѣтилъ Уважаемый. Саркисъ участливо обратился къ подбѣжавшему Кириллу Кирилловичу:

-- Милѣйшій Кирилычъ, идите вы обратно. Вѣдь вы устанете.

Кирилычъ отвѣтилъ не сразу. Онъ вообще былъ ненаходчивъ, и отвѣты давалъ съ опозданіемъ. Наведетъ опять разговоръ на старую тему, и просто заявитъ:-- "Вотъ давеча вы мнѣ сказали то-то. Позвольте вамъ возразить слѣдующее".

Когда онъ вытеръ очки и придумалъ отвѣтъ, спины Уважаемаго и Саркиса уже исчезли за деревьями.

Подъемъ неожиданно кончился, и открылась плоская поляна, изборожденная узкими грядками съ сорной травой. Это было заброшенное чумизное поле.

Саркисъ перебѣжалъ поляну, остановился и крикнулъ:

-- Пари проиграно! Крутой обрывъ и рѣка!

Отчаяннымъ жестомъ онъ сбросилъ съ головы фуражку и растянулся на землѣ.

Уважаемый и Кирилычъ подошли къ обрыву и безнадежно взглянули на бурлившую внизу рѣку. За ней опять тянулась долина, поросшая кустарникомъ и густая роща. А дальше, окутанная тѣнью до середины, сіяла своей вершиной большая сопка.

Саркисъ мечтательно посмотрѣлъ на небо и сказалъ:

-- Кирилычъ, возьмите вашъ бинокль и бросьте въ рѣку На кой они чортъ, скажите, пожалуйста! Всѣ вы смотрѣли въ бинокли и что-же? Вотъ, вмѣсто пустой гладкой равнины оказывается бугоръ, рѣка, густой лѣсъ. Чортъ знаетъ, что за чушь!

Кирилычъ былъ радъ раздраженію Саркиса.

-- Васъ вѣдь предупреждали, молодой человѣкъ... Вы погорячились.

-- Молчите ужъ вы, божья коровка!

-- Вы вотъ давеча,-- продолжалъ Кирилычъ,-- сказали, чтобы я шелъ обратно. Позвольте вамъ замѣтить, что я иду по своей волѣ, могу не торопиться, а вы связаны условіемъ. Теперь вы видите, что не поспѣете къ сроку, поэтому вамъ остается только вернуться обратно.

-- Нѣтъ ужъ, батюшка, разъ я пошелъ -- я дойду до конца. Уважаемый, вы согласны?

-- Да... Если мы вернемся, не дойдя до башни, насъ засмѣютъ. Прошло меньше часу, мы еще можемъ поспѣть.

Вдали что-то шаркнуло и зашуршало. Звукъ былъ не силенъ, но въ этой безлюдной мѣстности онъ заставилъ всѣхъ встрепенуться.

-- Вчера наши рабочіе убили леопарда., -- сказалъ Саркисъ.-- Интересно, гдѣ они съ нимъ встрѣтились.

-- Навѣрно, вотъ тутъ, въ этой долинѣ. Леопарды любятъ такія мѣста: густыя поросли и рѣка.

Уважаемый добавилъ серьезно:

-- Очень возможно, что именно здѣсь. Тутъ валяются трупы людей, упавшихъ съ горы.

За площадкой черезъ порѣдѣвшія деревья глядѣло солнце, заходившее въ сѣдловину далекихъ сопокъ. Края ихъ розовѣли отъ его горячей близости. Надъ ними, въ теплыхъ лучахъ лѣниво и царственно купался орелъ.

-- Хорошо здѣсь,-- сказалъ Уважаемый,-- богато, величественно. Но если бы мнѣ въ этихъ мѣстахъ подарили готовую усадьбу, я бы отказался. Дико, непривѣтливо. Одинъ тайфунъ съ ума сведетъ.

Саркисъ, лежа на спинѣ, раскинулъ руки.

-- Вы любите шаблонъ, уютъ, насиженное мѣсто. Здѣсь удивительно здоровый климатъ именно благодаря тайфуну. Это -- колоссальная вентиляція. Здѣсь тѣмъ и хорошо, что не засижено, не загажено. Не слышно звонковъ трамвая, нѣтъ пьяныхъ извозчиковъ, поповъ, солдатъ.

Кирилычъ съ раздраженіемъ перебилъ его:

-- Извините, попы есть, и даже очень много.

Уважаемый сказалъ примирительно:

-- Поповъ много, это вѣрно. Но ихъ незамѣтно. Въ государственной жизни они не играютъ никакой роли, съ ними никто не считается, ихъ не уважаютъ. Я это одобряю, но страна мнѣ все-таки не нравится. Посмотрите на эти деревья съ вѣчно висящими на нихъ дурацкими комками, какъ вороньи гнѣзда. Они раздражаютъ, мозолятъ глаза. Глупая игра природы.

-- Это омела, паразитное растеніе,-- сказалъ Кирилычъ.-- Есть повѣрье, что если такой пучекъ упадетъ къ ногамъ человѣка, то его ожидаетъ благополучіе.

Саркисъ вскочилъ на ноги, поднялъ съ земли сухую вѣтку, отломалъ толстый конецъ и сталъ бросать вверхъ, стараясь сбить одинъ изъ комковъ. Это не удавалось.

-- А ну-ка я,-- сказалъ Кирилычъ и бросилъ палку. Большой пушистый пучекъ упалъ къ его ногамъ.

Кирилычъ засіялъ отъ радости.

-- Знаете, что это значитъ?-- замѣтилъ Саркисъ.

-- Что?-- жадно спросилъ Кирилычъ, приближая къ Саркису ухо.

-- Жена вернется.

Кирилычъ глубоко вздохнулъ, но ничего не отвѣтилъ.

-- Ну, ребята, ходу!-- сказалъ Саркисъ, подходя къ обрыву.-- Рѣку перейдемъ по камешкамъ. Тутъ ихъ множество.

Онъ сталъ спускаться. Уважаемый послѣдовалъ за нимъ.

Кирилычъ присѣлъ на краю и задумался. Пучекъ омелы лежалъ у него на колѣняхъ. Онъ бы съ удовольствіемъ посидѣлъ спокойно, перебирая листики счастливой омелы и передумывая свои грустныя мысли. Но снизу его окликнули. Эмблему счастья онъ бережно примялъ и спряталъ подъ бортомъ пиджака. Придя домой, онъ выберетъ лучшіе листики и засушитъ ихъ въ книгѣ, а пучекъ повѣситъ въ углу своего купэ подъ образомъ.

Онъ послѣдовалъ за товарищами.

Крутизна обрывалась прямо въ рѣку. Кое-гдѣ выглядывали изъ воды камни. Саркисъ сталъ перескакивать съ одного на другой. Уважаемый отыскалъ глазами Кирилыча и посовѣтовалъ ему идти по его слѣдамъ. Онъ любилъ показать ловкость и грацію.

Когда Кирилычъ всталъ на первый камень, товарищи его уже шли по другому берегу. Онъ постоялъ нѣкоторое время, глядя на воду; голова у него закружилась, и онъ сталъ смотрѣть впередъ, гдѣ въ кустахъ бѣлѣла спина Уважаемаго. На слѣдующій камень нужно было прыгнуть, но для Кирилыча это оказалось не такъ легко, какъ для его товарищей. Онъ съ горькимъ упрекомъ подумалъ, что они могли бы ему помочь. Но не такіе они люди. Саркисъ -- безбожникъ и человѣкъ отчаянный во всѣхъ отношеніяхъ. Всегда противорѣчитъ. Если женится, то, навѣрно, будетъ жестоко обращаться съ женой и даже будетъ запирать ее на замокъ. Хорошъ тоже Уважаемый. А еще серьезный человѣкъ. Для него нѣтъ большей обиды, какъ сказать, что его часы отстаютъ. И теперь идетъ вовсе не затѣмъ, что бы посмотрѣть памятникъ, а потому, что не хочетъ отставать отъ Саркиса... Кирилычъ далъ себѣ слово, что если когда-нибудь семейныя дѣла его поправятся, и онъ встрѣтитъ ихъ въ Иркутскѣ или въ другомъ большомъ городѣ, то сдѣлаетъ видъ, что не узналъ ихъ.

Послѣдній прыжокъ оказался для него неудачнымъ. Правая нога Кирилыча попала въ воду, а пробковая каска слетѣла съ головы и, кружась, быстро поплыла по теченію.

Пробираясь между кустами, Кирилычъ услышалъ голоса и, прибавивъ шагу, пошелъ въ этомъ направленіи песчанымъ русломъ высохшей рѣки. Растущія по краямъ деревья соединялись вѣтвями, и дорога шла коридоромъ, въ полумракѣ. Кирилычъ присѣлъ на краю и снялъ сапогъ. Отжавъ промокшій носокъ и помахавъ имъ въ воздухѣ для просушки, онъ попробовалъ снова надѣть, но сапогъ не влѣзалъ. Окликнувъ товарищей и не получивъ отвѣта, онъ заторопился и, не надѣвъ какъ слѣдуетъ сапога, пошелъ, прихрамывая. Дойдя до конца дороги, онъ громко окликнулъ:

-- Саркисъ!

-- Что вы орете?-- строго спросилъ его Уважаемый откуда-то сбоку.-- Вы съ ума сошли?

Кирилычъ остановился, едва переводя духъ, и осмотрѣлся Саркисъ и Уважаемый сидѣли подъ кустомъ и курили.

-- Что вы со мной дѣлаете, господа? Я васъ ищу, кричу, а вы не откликаетесь.

Оглядѣвъ растерянную фигуру Кирилыча безъ шляпы съ укороченной ногой, съ оттопыренною грудью, Саркисъ захохоталъ.

-- Мы слышали, какъ вы тутъ бѣгали. Право, похоже было, что вы выслѣдили звѣря и гоняетесь за нимъ.

-- Ничего нѣтъ смѣшного. Я промочилъ ноги.

-- А ваша каска гдѣ?

-- Чортъ ее знаетъ! Должно быть, въ воду упала.

Когда сидящіе поднялись, Кирилычъ постоялъ и пошелъ сзади, чтобы не видѣли его хромоты.

Подъемъ начался сразу. Скоро пошла такая крутизна, что приходилось цѣпляться руками. Громадные, нависшіе камни преграждали путь. Казалось, достаточно сильнаго удара кулакомъ, чтобы они оторвались и обрушились. Нужно было обходить ихъ и часто уклоняться въ сторону. Всѣ трое скоро утомились. Даже Саркисъ усталъ и, чтобы отдохнуть, легъ на спину, преувеличенно громко вздыхая.

Кирилычъ страдалъ и физически, и нравственно. Знай онъ напередъ о всѣхъ трудностяхъ путешествія, ни за что не пошелъ бы, но также ни за что не вернулся бы одинъ ночью по безлюдной пустынѣ (онъ не могъ забыть убитаго леопарда). Оставалось идти, подыматься на гору, напрягать всѣ силы, мучить себя, какъ бы подчиняясь властному велѣнію чужой воли. Въ эти минуты онъ ненавидѣлъ Саркиса. Каждое его слово и возгласъ, слышные сверху, казалось ему, направлены съ цѣлью надъ нимъ поглумиться.

Ненадѣтый сапогъ причинялъ ему большія неудобства. Каблукъ подвертывался, нога срывалась. Тогда онъ снялъ носокъ, спряталъ его въ карманъ и натянулъ сапогъ на голую ногу. Пятка вошла на мѣсто. Довольный этимъ маленькимъ успѣхомъ онъ поползъ къ Уважаемому. Тотъ отдыхалъ и мечтательно глядѣлъ въ долину.

-- Вы устали, бѣдный мой Кирилычъ. Да, трудно. Послушайте, Саркисъ! Долѣземъ ли мы?

-- Долѣземъ!-- весело отвѣчалъ сверху Саркисъ.

Кирилычъ примостился къ Уважаемому, тайно надѣясь найти въ немъ сочувствіе.

-- Вы думаете, онъ не усталъ? Повѣрьте, едва дышетъ, а лѣзетъ изъ упрямства. Знаете что, Уважаемый, вернемтесь-ка назадъ. Подумайте сами,-- ночь. Когда еще долѣземъ! Ей Богу, вернемтесь.

-- Неудобно, знаете. Мы почти дошли. Посмотрите внизъ -- какое чудо.

Долину затопило росой. Точно море, спокойное, спящее, разстилалось отъ подошвы горы и терялось на западѣ. Средняя сопка, которую они перешли, исчезла вмѣстѣ съ верхней площадкой, а окаймлявшія ее деревья чернѣли кольцомъ, какъ лагуна въ морѣ.

Кирилычъ протеръ очки и посмотрѣлъ вдаль. Его охватилъ священный трепетъ отъ этой холодной безконечности. Гора подъ ногами спускалась круто. Видъ плоской, какъ на картѣ, поверхности земли измѣнялъ привычную точку зрѣнія, расширялъ ее и захватывалъ дыханіе. Кирилычъ, едва держась на мѣстѣ, почувствовалъ свое ничтожество и умилился.

Налѣво незамѣтная раньше небольшая сопка съ двумя низкими густыми пихтами закрылась туманомъ, выставивъ наверхъ темную массу деревьевъ, похожихъ на плавучее судно.

-- Картина всемірнаго потопа, сказалъ Кирилычъ,-- а это Ноевъ ковчегъ.

Затѣмъ, посмотрѣвъ наверхъ, онъ тихо продолжалъ:

-- Скажите мнѣ, мой Многоуважаемый: не чувствуете ли вы въ такія минуты присутствія великой творческой силы?

-- Я для этого не достаточно религіозенъ.

-- Но позвольте. Когда вы читаете книгу, то узнаете имя автора, когда смотрите картину, то разглядываете подпись художника. Неужели же, видя передъ собою великую книгу бытія, вы не проникаетесь...

-- Нѣтъ, не проникаюсь... Вѣдь авторъ не подписался... Это -- анонимъ... Пытаться раскрыть его -- напрасный трудъ. Я -- математикъ и люблю понятія точныя. Сумма угловъ треугольника равна двумъ прямымъ -- это мнѣ ясно, а о вашемъ вопросѣ люди думали и спорили вѣками и ни къ чему не пришли... Бросимъ...

-- Нѣтъ, позвольте... Вы все умомъ... Неужели же вы не чувствуете?

-- Сейчасъ чувствую сырость и голодъ.

Кирилычъ поползъ наверхъ.

-- Уйду отъ васъ... Всѣ вы оглашенные...

За горой взошла луна, но ея не было видно. Высоко на вершинѣ лучъ ея серебрилъ край темной башни.

III.

Кирилычъ совершенно выбился изъ силъ. Въ груди кололо и не хватало воздуха. Въ горлѣ пересохло. Онъ едва держался и стоналъ. Уважаемый сжалился надъ нимъ и на послѣднемъ переходѣ помогъ ему подняться.

Вступили на вершину всѣ одновременно.

Свѣтлая луна, глядѣвшая прямо въ глаза, мѣшала сразу разобраться въ темной массѣ стѣнъ и крышъ. Мелькнулъ огонекъ и исчезъ. Постепенно обрисовались освѣщенныя рѣзныя украшенія и черепицы крышъ. Строенія стояли въ котловинѣ, образуя квадратъ, съ гладкой освѣщенной площадкой посерединѣ. Въ ближайшемъ углу возвышалась бесѣдка съ изогнутой вычурной крышей, съ цѣлой системой стропилъ, на которыхъ висѣлъ массивный колоколъ.

Въ глубинѣ центральнаго зданія опять засвѣтился маленькій огонекъ. Темная фигура стояла на колѣняхъ.

-- Это -- буддійскій храмъ,-- сказалъ Уважаемый.-- Вотъ какой-то субъектъ молится. Придется ему помѣшать.

Къ нимъ обращена была глухая стѣна. Уважаемый пошелъ впередъ, какъ человѣкъ, опытный въ сношеніяхъ съ мѣстными жителями. Налѣво бороздились грядки огорода. Боковая стѣна оканчивалась узкимъ проходомъ, занятымъ глинобитной наружной дымовой трубой. Саркисъ, крадучись, пробрался впередъ, какъ злоумышленникъ. Уважаемый предварительно освидѣтельствовалъ свой револьверъ. Кирилычъ пробрался послѣднимъ, томясь въ ожиданіи дальнѣйшихъ событій. Все новое и неожиданное его угнетало.

Чистенькій дворикъ былъ замощенъ гладкими каменными плитками. Съ трехъ сторонъ онъ замыкался постройками, а съ четвертой -- глинобитной стѣной. Съ южной стороны возвышалось солидное каменное строеніе на высокомъ фундаментѣ, съ открытой террасой и колоннами. Передъ входомъ снаружи массивная металлическая урна, а по сторонамъ ея каменные столбы, покрытые барельефами и надписями. Вершины столбовъ вѣнчались богатымъ орнаментомъ строго стилизованнаго дракона.

На террасѣ показался человѣкъ. Онъ медленно спустился по каменнымъ ступенькамъ и поклонился. Это былъ китаецъ въ обыкновенной синей курмѣ, какую носятъ всѣ простолюдины, съ чернымъ платкомъ на головѣ, повязаннымъ на затылкѣ, какъ женскій повойникъ.

Саркисъ подошелъ къ нему и съ шутливой галантностью протянулъ ему руку. Китаецъ взялъ руку и, очень польщенный, поклонился еще ниже.

Уважаемый укоризненно замѣтилъ:

-- Не надо съ нимъ фамильярничать, ну его къ чорту!

И, желая показать, какъ нужно обращаться съ некультурными туземцами, онъ хлопнулъ китайца по плечу, заставивъ его пошатнуться, и сказалъ:

-- Вотъ что, любезный ходя. Мы, во-первыхъ, желаемъ напиться воды, понимаешь? А потомъ посмотрѣть, что у васъ тутъ есть хорошаго.

-- Воды можно, а смотрѣть не надо,-- отвѣтилъ китаецъ.

-- Эге! Да ты говоришь по-русски. Кто жъ ты такой?

-- Китайскій человѣкъ.

-- Ну, положимъ, человѣкомъ тебя назвать нельзя. Ты ходя.

-- Зачѣмъ ходя. Я хозяинъ.

-- Ну, ладно, не разсуждай. Иди за водой. Живо!

Уважаемый хотѣлъ идти за нимъ. Китаецъ растопырилъ руки и поднялъ голову.

-- Нельзя ходить.

Эта неожиданная смѣлость сбила съ толку Уважаемаго. Онъ остановился и не нашелъ, что отвѣтить.

Сзади Саркисъ отозвалъ его:

-- Не надо скандалить. Онъ одинъ, а насъ трое.

Кирилычъ высказалъ осторожное соображеніе:

-- Господа, если бы онъ былъ одинъ, то не былъ бы такъ смѣлъ.

Уважаемый сердился.

-- Да что же тамъ считать, одинъ или не одинъ. Мы не разбойники.

Саркисъ захохоталъ.

-- Не разбойники, а, по меньшей мѣрѣ, нахалы. Пришли на чужой дворъ и требуемъ, чтобы насъ впустили въ домъ.

-- И мы войдемъ. Вы напрасно съ нимъ любезничаете. Вы этого народа не знаете.

Китаецъ ушелъ. Саркисъ посвисталъ себѣ подъ носъ и присѣлъ на цоколь монумента. Тонкій, какъ кружево, орнаментъ окружалъ основаніе колонны. Кирилычъ тоже подошелъ, посмотрѣлъ на работу и зѣвнулъ. Уважаемый нетерпѣливо ходилъ по двору.

Китаецъ показался опять. Въ рукѣ онъ держалъ широкую чашку.

-- Чай холодный,-- сказалъ онъ.-- Можно пить. Вода хорошая.

Уважаемый напился и передалъ Саркису.

Китаецъ оглядѣлъ гостей и спросилъ, указывая на западъ:

-- Тамъ ходили? Очень трудно ходить. Нужно тамъ. Я провожу.

Онъ указалъ въ противоположную сторону.

-- Ты прежде покажешь намъ храмъ, а потомъ видно будетъ.

-- Это нельзя.

-- Поменьше разговаривай. А почему у тебя нѣтъ косы?

-- Я былъ бонза -- китайскій попъ, а теперь такъ. Коса долго ждать, а длинные волосы похоже на корейскаго человѣка. Лучше рѣзать, какъ бонза.

-- Ну, рѣжь -- твое дѣло. Кирилычъ, пейте.

-- Я воздержусь -- не довѣряю.

Китаецъ взялъ чашку и, оглядываясь, бокомъ, нерѣшительно пошелъ къ ступенькамъ.

Уважаемый опять послѣдовалъ за нимъ. Китаецъ остановился, стараясь руками преградить дорогу. Уважаемый отстранилъ поднятую съ чашкой руку, и нѣсколько капель плеснуло ему въ лицо.

-- Ахъ, каналья, онъ меня облилъ! Иди впередъ, собака, и показывай дорогу!

Китаецъ не трогался съ мѣста, и моталъ головой.

-- Ну, хорошо! Сейчасъ ты меня, навѣрно, послушаешь.

Уважаемый медленно вынулъ изъ кобуры длинный наганъ и приставилъ дуло къ самому носу китайца.

Тотъ въ ужасѣ присѣлъ на ступеньки.

Саркисъ подбѣжалъ сзади и схватилъ руку Уважаемаго, указывая въ темную глубину между колоннами:

-- Тамъ еще кто-то стоитъ.

Одновременно оттуда послышался новый голосъ.

-- Дорогіе соотечественники! Вы просили напиться. Вамъ дали. Что-же вамъ еще угодно?

Кирилычъ вскочилъ съ камня и ахнулъ отъ удивленія и радости. Онъ былъ большимъ патріотомъ, и неожиданная русская рѣчь привела его въ восторгъ.

-- Землячекъ! Дорогой! Кланяемся вамъ въ поясъ. Извините, пожалуйста.

Новый знакомый спустился по лѣстницѣ, жестомъ услалъ прочь китайца и мелькомъ взглянулъ на Кирилыча и Саркиса. Уважаемаго онъ осмотрѣлъ болѣе внимательно и полусерьезно замѣтилъ:

-- Будьте великодушны. Спрячьте ваше оружіе. Мы сдаемся...

Кирилычъ бросился ему на шею.

-- Да позвольте же васъ обнять, дорогой мой! Вотъ чудеса съ нами сегодня! Думали встрѣтить хунхузовъ-разбойниковъ, а встрѣтили земляка.

Уважаемый чувствовалъ себя не совсѣмъ ловко. Приложилъ руку къ своей панамѣ и сказалъ:

-- Значитъ, хозяинъ тутъ -- вы? Очень пріятно.

Онъ замѣтилъ, что гостямъ не особенно рады. Этого не замѣчалъ только Кирилычъ и не могъ удержать своихъ изліяній.

-- Недаромъ насъ тянуло сюда. Господи, Боже мой! На этакую высоту забраться, и кто же? Нашъ родной русачекъ. Что же вы тутъ подѣлываете, дорогой мой?

Незнакомецъ вмѣсто отвѣта спросилъ:

-- Вы, очевидно, инженеры? Вы желаете непремѣнно войти въ домъ? Пожалуйте. Это -- храмъ, но онъ заброшенъ. Ванъ, дай огня!

Уважаемый напрасно старался разглядѣть его лицо. Луна мелькомъ освѣщала пушистые волосы на головѣ или край бородки, но лицо оставалось въ тѣни.

Кирилычъ не отступалъ съ вопросами:

-- Какими судьбами вы сюда забрались, дорогой землячекъ? Вотъ любопытное дѣло. Господа, надо намъ всѣмъ представиться. Будемъ знакомы. Вотъ чудеса! Да зачѣмъ вы тутъ? Какъ и что? Разскажите.

Землякъ съ усмѣшкой замѣтилъ:

-- Послѣ проведенія дороги русскихъ можно встрѣтить здѣсь на каждомъ шагу.

-- Понимаю, понимаю. Но въ языческомъ храмѣ, на такой высотѣ...

Землякъ пожалъ плечами.

-- Путешественники и офицеры для своихъ стоянокъ всегда выбираютъ кумирни. Чище и просторнѣе.

Показался свѣтъ. Китаецъ держалъ деревянный подсвѣчникъ съ толстой красной свѣчей.

Всѣ вошли въ первую комнату. Тутъ посрединѣ стоялъ престолъ изъ массивнаго чернаго дерева, уставленный вазами, ширмочками, чашками съ кусочками ѣды, подсвѣчниками. За нимъ высокій пьедесталъ для божества былъ пустъ.

-- Здѣсь стоялъ Будда, но онъ былъ бронзовый, и его похитили,-- замѣтилъ новый знакомый въ роли невольнаго проводника.

-- Кто же похитилъ?-- возмущенно спросилъ Кирилычъ.

-- Какіе-то военные, во время усмиренія страны. По праву побѣдителей, божество стало трофеемъ войны.

-- Ну, дѣло прошлое. Не будемъ вспоминать. Позвольте узнать ваше, имя?

-- Наше знакомство будетъ непродолжительно, а потому называйте меня, какъ уже называли: "Землякомъ".

Уважаемый нашелъ удобнымъ извиниться за свою назойливость.

-- Извиняйтесь вотъ передъ нимъ,-- отвѣтилъ Землякъ.-- Ванъ, тебя обидѣли?

Китаецъ примирительно улыбнулся.

-- Тебя, любезный, Ваномъ зовутъ?-- спросилъ Уважаемый.

-- По-китайски Ванъ, а по русски Иванъ.

Уважаемый весело засмѣялся надъ такимъ упрощеннымъ переводомъ и вынулъ изъ кошелька двугривенный.

-- На, возьми.

Ванъ сокрушенно вздохнулъ, пожалъ плечами, но сейчасъ же, какъ опытный бонза, нашелъ выходъ:

-- Пускай капитанъ положитъ на столъ. Это для Бога.

Землякъ пошелъ направо, гдѣ за рѣзной перегородкой тянулся влѣво коридоръ. На узкомъ общемъ возвышеніи стояли фигуры въ ростъ человѣка.

-- Коллекція боговъ, -- пояснилъ Землякъ.-- Всѣ въ печальномъ положеніи. Въ эту кумирню во время кампаніи стрѣляли и даже ходили въ аттаку.

-- Вѣрно здѣсь засѣли хунхузы?-- спросилъ Кирилычъ.

-- Роль хунхузовъ исполнялъ Ванъ и еще двое бонзъ. Спросите у него -- онъ вамъ разскажетъ.

-- Это вѣрно,-- подтвердилъ Ванъ.

-- Теперь онъ вернулся и занятъ ремонтированіемъ боговъ.

При ближайшемъ разсмотрѣніи фигуръ, у нихъ оказались большіе изъяны. У бога дождя и вѣтра была обломана вся нижняя часть туловища, и онъ казался стоящимъ на колѣняхъ. У бога войны -- отбитая голова съ выраженіемъ сверхъестественной свирѣпости была неудачно приставлена и криво сидѣла на плечахъ. У большинства фигуръ изъ поврежденныхъ частей торчала солома.

-- Боговъ дѣлаютъ изъ глины,-- пояснилъ Землякъ.-- Сначала дѣлаютъ основу изъ палокъ, окручиваютъ ихъ соломой и облѣпляютъ глиной. Затѣмъ спеціальные художники ихъ раскрашиваютъ.

-- Это вѣрно,-- сказалъ Ванъ, наивно улыбаясь и любовно поглаживая рукой ближайшаго бога, у котораго вмѣсто отломанной ноги была подставлена палка.

Въ концѣ коридора, влѣво, проходъ былъ загроможденъ кучами раскрашенныхъ обломковъ разбитыхъ боговъ, которые Ванъ надѣялся когда-нибудь возстановить. Въ стѣнѣ и въ крышѣ свѣтились отверстія, пробитыя снарядами.

Дальше сворачивалъ налѣво опять такой-же коридоръ, но раздѣленный на рѣшетчатыя клѣтки.

-- Наглядное изображеніе загробныхъ мученій грѣшниковъ,-- провозгласилъ Землякъ.

Въ одной клѣткѣ два палача громадной пилой перепиливали черепъ человѣку, привязанному къ столбу. Ванъ пояснилъ, что такое наказаніе ожидаетъ отцеубійцъ, но можетъ быть назначено богами вообще за грубое и жестокое обращеніе съ родителями.

Въ другой клѣткѣ одна большая фигура тяжелымъ пестикомъ толкла маленькую женщину, лежавшую въ низкой открытой ступѣ. Наказаніе за измѣну мужу. Были тутъ наказанія и огнемъ, и плетьми, и горячимъ желѣзомъ. Мастеръ скульпторъ съ добросовѣстнымъ усердіемъ изобразилъ страданія на лицахъ грѣшниковъ и звѣрскую свирѣпость на лицахъ палачей.

На стѣнѣ каждой клѣтки были изображены боги, величаво сидящіе на горахъ. Одни безстрастно смотрѣли на расправу съ грѣшниками, другіе злорадно смѣялись. А одинъ изъ боговъ съ жиденькой бородкой, которую онъ пощипывалъ, перегнувшись на одинъ бокъ, поощрительно подмигивалъ палачу.

-- Сколько нужно безпросвѣтнаго невѣжества и рабской низости, чтобы вѣровать въ эту кошмарную миѳологію,-- замѣтилъ Землякъ.

-- Язычество,-- осторожно вздохнулъ Кирилычъ.

-- Позвольте,-- вмѣшался Саркисъ.-- А въ христіанствѣ развѣ этого нѣтъ? Вы сами, Кирилычъ, я полагаю, не меньше Вана вѣрите въ загробныя мученія? А? Что скажете?

-- Объ этихъ вещахъ вы, пожалуйста, со мной не разговаривайте.

-- Это очень вѣрно,-- убѣдительно заключилъ Ванъ.-- Боги очень сердитые.

Дойдя до конца галлереи, Землякъ хотѣлъ свернуть къ выходу, но Кирилычъ остановилъ его. Въ углу, на канѣ лежалъ свернутый въ видѣ подушки полушубокъ, на стѣнѣ виднѣлась войлочная шапка и полотенце.

-- Позвольте, дорогой Землякъ, это ваши вещи? Вы здѣсь спите?

-- Да, я здѣсь сплю.

-- Разрѣшите присѣсть?

Землякъ пожалъ плечами.

-- Садитесь. Только тутъ жестко. Ванъ, поставь свѣчу и не слушай насъ. Онъ скучаетъ. Вѣроятно, храмъ никогда больше не будетъ посѣщаться богомольцами. Боги недовольны близостью желѣзной дороги. Они не любятъ свистковъ.

-- Теперь я знаю!-- торжественно заявилъ Кирилычъ, вытащивъ изъ-подъ полушубка книгу и заглянувъ въ нее.-- Вы -- путешественникъ, этнографъ!

-- Можетъ быть,-- уклончиво отвѣтилъ Землякъ и отвернулся.

Послѣ неловкаго молчанія онъ поставилъ свѣчу подальше въ уголъ, такъ, чтобы лицо его оставалось въ тѣни, и продолжалъ:

-- Вотъ живу здѣсь, среди боговъ, и думаю: сколько народу поклонялось имъ, лежа передъ ними ницъ, сколько трепетной любви и униженія приносили имъ сюда. Сколько душевныхъ силъ потрачено здѣсь, сколько было надеждъ... А боги во вѣки вѣковъ были и будутъ глухи.

-- Языческіе,-- строго добавилъ Кирилычъ.

Землякъ взглянулъ на него бокомъ:

-- Я этого слова не понимаю. Для католиковъ буддисты язычники, а для буддистовъ -- католики. Спросите у Вана. Его тутъ зацѣпилъ было католическій миссіонеръ, да не понравился Вану папа римскій. За Далай-ламу обидѣлся, ушелъ.

-- Господа!-- вскричалъ Саркисъ шутливо,-- давайте подожжемте этотъ храмъ. Эхъ, жалко что вы тутъ живете. А то бы славную штуку можно устроить! Горящіе боги! Это красиво. Какъ вы думаете, Уважаемый?

-- Уйду отъ васъ,-- махнувъ рукою, сказалъ Кирилычъ.

Онъ опять вернулся въ среднюю комнату, гдѣ стоялъ престолъ. Свѣтъ отъ огня сюда не достигалъ. Урны, вазы, подсвѣчники едва серебрились луннымъ отраженіемъ со двора. Оно слабо расплывалось вверхъ, въ темную глубину, отнимая у нея черноту. Кирилычъ осторожно потрогалъ непонятные, но священные предметы. Они показались ему тяжелыми и массивными. Въ одной вазѣ торчалъ пучекъ палочекъ. Судя по обгорѣлымъ концамъ, это были церковныя свѣчи. Онъ согнулъ пару палочекъ и спряталъ ихъ въ карманъ.

Сзади едва слышно подошелъ Ванъ, ласково посмотрѣлъ ему въ лицо и погладилъ его по плечу.

-- Капитанъ любитъ Будду -- это хорошо. Я тоже люблю.

Кирилычъ отстранилъ отъ своего плеча руку Вана. Эти жесты вмѣстѣ съ навязчивой солидарностью во взглядахъ его шокировали.

-- Что-жъ ты думаешь дѣлать теперь?

Ванъ глубоко вздохнулъ. Ему очень хотѣлось отвести душу, и онъ увѣренъ былъ, что Кирилычъ его пойметъ.

-- Я еще не родился, а мой отецъ сказалъ: "Если онъ родится, я его сдѣлаю бонзой". У насъ всегда такъ, когда нѣтъ долго дѣтей. Непремѣнно нужно, чтобы были дѣти. У моего отца не было дѣтей, и, когда онъ такъ сказалъ, Будда сдѣлалъ, что я родился. Многіе люди не любятъ бонзу, что онъ не работаетъ, не помогаетъ отцу. Еще не любятъ оттого, что онъ не имѣетъ дѣтей. Ну ничего... Это можно...

Ванъ хитро улыбнулся.

-- Будда не увидитъ. Я ему завязывалъ глаза.

Онъ нахмурился и опять сталъ серьезенъ.

-- Я жилъ здѣсь много много годовъ. Будда стоялъ вотъ тутъ. Я зажигалъ свѣчи, онъ очень любитъ.. Другой разъ много дыма отъ свѣчекъ... какъ тучи, и Будда летитъ, какъ птица на небѣ. Я ставилъ маленькіе кусочки курицы, пельмени, сладкія яблоки, Будда смотрѣлъ на меня. Я молился очень много. И утромъ молился, и вечеромъ. Нужно непремѣнно много молиться: я курилъ опіумъ... Бонза не можетъ курить опіумъ, а что дѣлать. Очень хочется курить. Можно спрятать трубку, можно спрятать лампочку, а дымъ нельзя спрятать. Можно завязать глаза Буддѣ, а онъ будетъ нюхать. Можно завязать носъ, а дымъ пойдетъ наверхъ, и Будда тамъ будетъ нюхать. Какъ ни дѣлай, все равно узнаетъ. Какъ покуришь, надо много молиться...

Ванъ мечтательно посмотрѣлъ въ темноту.

-- Теперь Будды нѣтъ. Пришли солдаты, Будда разсердился и ушелъ. Меня били нагайкой, чтобы я сказалъ, гдѣ деньги.

Ванъ неожиданно остановился и сталъ шарить рукой на престолѣ, отыскивая двугривенный, положенный Уважаемымъ. Найдя его, онъ успокоился и продолжалъ:

-- Какія деньги у бонзы. Я сказалъ: нѣтъ денегъ. Меня опять били и погнали въ русскій городъ. Я жилъ у русскаго капитана. Научился говорить. Потомъ убѣжалъ и опять пришелъ сюда.

-- Ты бы поступилъ въ другой храмъ.

-- Зачѣмъ въ другой? Я не хочу. Я люблю этотъ. Будды нѣтъ. Ничего. Потомъ опять придетъ.

-- Какъ придетъ? Его же укради.

-- Это не вѣрно. Будду нельзя украсть. Онъ самъ ушелъ, наверхъ. Туда, гдѣ большое небо.

Ванъ увѣреннымъ жестомъ показалъ наверхъ.

-- Будда не любитъ желѣзную дорогу. Машина свиститъ, колеса стучатъ. Будда не любитъ. Потомъ, когда желѣзной дороги не будетъ, Будда придетъ.

-- Долго ждать, милый человѣкъ.

-- Долго? Ничего, что долго. Можно подождать. Китайскіе люди очень сердиты, зачѣмъ пришли чужіе. Они прогонятъ чужихъ людей. Тогда Будда придетъ. Это вѣрно -- я знаю.

Ванъ взялъ коробку спичекъ и зажегъ пачку свѣчей. Онѣ не горѣли, а тлѣли, какъ трутъ, посылая кверху длинную ленту дыма, который, на высотѣ сажени, сталъ извиваться и скручиваться волнообразными формами. Кирилыча поразило это странное явленіе въ совершенно неподвижномъ воздухѣ. Можетъ быть въ верхнихъ слояхъ было слабое движеніе, но Кирилычъ охотнѣе допустилъ тутъ неизвѣстную, таинственную причину. Тамъ, гдѣ дѣло касается религіи, это казалось такимъ возможнымъ.

Ванъ повернулъ къ нему свое лицо съ горящими глазами и, показывая на клубящійся дымъ, очертилъ рукою въ воздухѣ какую-то фигуру.

Потомъ онъ опустился на колѣни и, сложивъ передъ лицомъ руки, зашепталъ непонятныя слова.

Кирилычъ почувствовалъ невольный наплывъ религіознаго очарованія. Несокрушимая вѣра молящагося нашла откликъ въ его душѣ. Онъ склонилъ голову и приложилъ правую руку къ груди. Но потомъ, какъ бы устыдившись своей неумѣстной слабости, посмотрѣлъ направо, гдѣ виднѣлись темные силуэты боговъ, повернулся и пошелъ къ выходу.

Дворъ блестѣлъ подъ высокой луной. Кирилычъ легко и аппетитно вздохнулъ. Только сейчасъ онъ почувствовалъ необыкновенную чистоту горнаго воздуха. Пора было идти домой и торопить пріятелей, но онъ хотѣлъ нѣсколько времени остаться одинъ. Странныя мысли волновали его. Наивная вѣра этого китайца противорѣчила его разсудку, но его экстазъ и благоговѣніе были ему близки и понятны. Онъ хотѣлъ бы его обнять, какъ брата, если бы на немъ не было клейма "язычникъ". Но и этотъ язычникъ былъ такой же покорный сынъ своей религіи. Онъ въ ней родился, былъ вѣренъ ей, и справедливое Провидѣніе не можетъ оттолкнуть его, какъ отверженнаго.

Ванъ кончилъ молиться, прошелъ мимо Кирилыча и сталъ прохаживаться по двору. Кирилычъ нѣкоторое время слѣдилъ за нимъ, потомъ подошелъ къ нему и сталъ ходить рядомъ. Онъ чувствовалъ, что теперь они довѣряютъ другъ другу, и между ними возможна интимность.

-- Скажи мнѣ, пожалуйста, Ванъ, кто этотъ человѣкъ, который тутъ живетъ?

-- Русскій капитанъ.

-- Я знаю, что русскій. А кто онъ такой?

Благочестивое выраженіе на лицѣ Вана смѣнилось тонкимъ лукавствомъ.

-- Капитанъ, хозяинъ.

-- Чей хозяинъ? Твой?

-- Ну да, мой.

-- Что-жъ, онъ тебѣ жалованье платитъ?

-- Немного давалъ. Теперь деньги нѣтъ. Потомъ получитъ и опять дастъ.

-- Откуда же онъ получитъ?

Ванъ нахмурилъ брови и рѣшилъ молчать, что ему стоило большого труда.

Кирилычъ тоже помолчалъ.

-- Это хорошо, что ты не выдаешь своего хозяина. Ты его долженъ уважать и слушать. Впрочемъ, я самъ догадываюсь. Давно онъ тутъ живетъ?

-- Десять дней. Можетъ, больше.

-- Здѣсь никто не бываетъ?

-- Иногда бываютъ китайскіе люди. Въ солнце бываютъ, а послѣ солнца нѣтъ. Хозяина никто не видитъ.

-- А съ русскими онъ видится?

-- Ай, нѣтъ. Съ русскими нельзя. Пойдете домой, тоже не надо никому говорить про хозяина.

-- Такъ, такъ. Любопытная исторія. Я не ошибся. Укромное мѣстечко нашелъ. Поджидаетъ денегъ, а потомъ махнетъ къ морю, въ Японію или Америку.

Ванъ испугался.

-- Капитанъ знаетъ? Я ничего не говорилъ. Капитанъ самъ сказалъ.

-- Конечно, ты ничего не говорилъ. Тише, не кричи, а то насъ могутъ услышать.

Вывѣдывать чужія тайны было для Кирилыча своего рода наслажденіемъ. При этомъ онъ радовался за свою спокойную, благочестивую совѣсть.

IV.

Уважаемый и Саркисъ удобно усѣлись на канѣ. Землякъ,-- засунувъ руки въ карманы, прохаживался изъ угла въ уголъ. Между ними велась бесѣда, но каждый говорилъ не о томъ, что его интересовало. Уважаемый старался направить бесѣду такъ, чтобы Землякъ разсказалъ о себѣ. Онъ догадывался, что хозяинъ что-то скрываетъ, и стѣснялся задать ему прямой вопросъ. Отвѣты Земляка были уклончивы, и въ душѣ онъ посылалъ своихъ гостей ко всѣмъ чертямъ.

Когда Землякъ проходилъ мимо -- профиль его освѣщался, и Уважаемый внимательно его разглядывалъ.

На видъ онъ казался не старше тридцати лѣтъ. Походка, твердая и нервная, выражала нетерпѣніе. Онъ смотрѣлъ внизъ, и клокъ бѣлокурыхъ волосъ закрывалъ его лобъ, доходя до круто вздернутой кнаружи брови. Волосы въ густой и короткой бородкѣ были свѣтлѣе, чѣмъ на головѣ, и, казалось, выцвѣли отъ солнца. Тонъ его голоса былъ вполнѣ спокойный наружно, но Уважаемый замѣтилъ въ немъ оттѣнокъ не то ироніи, не то скрытаго раздраженія. Давно пора было бы встать и распрощаться, но Уважаемый былъ сильно заинтригованъ.

-- Господа, что же мы сидимъ?-- сказалъ вдругъ Саркисъ.-- Намъ нужно еще зажечь костеръ. Это будетъ сигналомъ, что мы долѣзли до вышки горы. Хотя пари мы и проиграли, но до намѣченной точки дошли. Надо это засвидѣтельствовать.

-- Хорошо, идите. Я вамъ принесу соломы,-- сказалъ Землякъ.

Лѣвый флигель примыкалъ къ откосу, подымавшемуся надъ крышей. На немъ, въ нѣкоторомъ отдаленіи, стояла башня. Между строеніями въ углу виднѣлся проходъ.

Кирилычъ взялъ Уважаемаго подъ руку.

-- Я знаю кое-что про этого субъекта.

Уважаемый сдѣлалъ равнодушный видъ.

-- Вы разспрашивали этого китайца? Это -- безтактно. Чтоже онъ вамъ сказалъ?

-- Собственно ничего. Но я полагаю, что онъ нелегальный и скрывается здѣсь. Вѣроятно, ждетъ денегъ и фальшиваго паспорта.

-- Холодно... Пора домой... Саркисъ! бросьте вашъ костеръ!

Саркиса уже не было видно. Онъ гдѣ-то шумно карабкался и кряхтѣлъ.

Въ проходѣ показался Землякъ съ кипой гаоляновой соломы и пригласилъ гостей слѣдовать за нимъ. Изъ прохода свернули вправо и стали подниматься по выбитымъ въ каменистой почвѣ ступенькамъ.

Открылся гладкій, точно укатанный и лоснящійся подъ лучами луны бугоръ -- высшая точка утеса. Башня гордо стояла у западнаго края. Въ ней было сажени три высоты. Ея острый конецъ расширялся книзу тремя перехватами и плавно переходилъ въ куполообразный сводъ. Стѣны -- гладкія, на шесть сторонъ. Въ трехъ изъ нихъ правильныя отверстія -- два для оконъ и одно, съ высокимъ порогомъ,-- для входа. Основаніе башни въ самомъ низу расширялось и незамѣтно сливалось съ породой скалы, какъ стволъ стараго дуба съ возрастившей его землей. Надъ верхними краями оконъ и входа виднѣлся затѣйливый орнаментъ, а свободныя стѣнки были испещрены глубоко выбитыми письменными знаками. Стѣны были такъ толсты, что внутри могли помѣститься три человѣка. Трое пріятелей внимательно осмотрѣли башню снаружи и заходили внутрь. Съ уваженіемъ къ старинѣ постучали въ стѣны, поцарапали ножичкомъ и остались очень довольны башней.

-- Сколько ей лѣтъ?-- спросилъ Уважаемый.

-- Трудно сказать,-- отвѣчалъ Землякъ.-- Ванъ увѣряетъ, что ей четыреста лѣтъ. Я не думаю. Во всякомъ случаѣ, надписи сдѣланы позднѣе: стѣны въ этихъ мѣстахъ подскоблены и сглажены. Башня сдѣлана буддистами, а надписи конфуціанскія.

Кирилычъ снялъ очки и внимательно осмотрѣлъ непонятные знаки.

-- Вѣроятно, какая нибудь молитва?

-- Нѣтъ, не молитва. Надписи философскаго и моральнаго смысла. Ванъ называетъ эту башню бесѣдкой Будды. Великій духъ пророка прячется сюда во время дождя.

-- Это вѣрно,-- подтвердилъ появившійся Ванъ.

Саркисъ весело засмѣялся.

-- Чудакъ твой Будда! Завелъ бы себѣ китайскій зонтикъ.

Ванъ зажегъ спичку, и слабое пламя ея не дрогнуло въ заснувшемъ воздухѣ. Огоньки побѣжали по крайнимъ стеблямъ въ середину костра. Всѣ, кромѣ Вана, остановились на краю обрыва. Роса затопила всю долину. Утесъ, на которомъ они стояли, одинъ возвышался среди безконечнаго моря. Нѣкоторое время всѣ молчали.

-- Спѣть бы что-нибудь,-- тихо сказалъ Саркисъ.

-- Тутъ только одну пѣснь и можно пѣть,-- замѣтилъ Кирилычъ:-- "Слава въ вышнихъ богу"... Да, поди, вы ее и не знаете.

-- Мнѣ вспоминается другая мелодія,-- сказалъ Уважаемый и на нѣсколько секундъ замолчалъ.-- Это -- "Лунная соната" Бетховена.

Землякъ сѣлъ на землю.

-- Да, здѣсь хорошо. Я никогда не любилъ одиночества, но здѣсь понялъ, что иногда пріятно отдохнуть отъ людей...

-- Спасибо,-- тихо отозвался Уважаемый.

-- Здѣсь легче дышется и легче думается,-- продолжалъ Землякъ.-- На этой чистой высотѣ яснѣе разбираешься въ сомнѣніяхъ. Смотрю я внизъ, какъ вы строите тамъ свою желѣзную дорогу. Отсюда это выглядитъ чрезвычайно смѣшно. Отсюда хотя и мысленно, но очень ясно видишь нашу Россію -- запустѣлую, грязную, бездорожную. Отъ иной деревни доѣхать до станціи -- все равно, что путешественнику по Тибету добраться до Лхассы. А наряду съ этимъ вотъ такія дорогія затѣи чисто завоевательнаго свойства. Это похоже на франта въ модномъ цилиндрѣ и безъ сапогъ.

-- Не наше это дѣло-съ,-- поучительно вставилъ Кирилычъ.

-- Въ томъ то и горе, что дѣло, очень близкое къ намъ и очень дорого намъ стоющее, оказывается дѣломъ не нашимъ, а чужимъ.

-- Ну, что толковать,-- замѣтилъ Уважаемый, желая перемѣнить тему,-- вы лучше разскажите, что написано на этихъ стѣнахъ.

Сзади костеръ уже пылалъ. Землякъ всталъ и подошелъкъ башнѣ.

-- Ванъ перевелъ мнѣ. Тутъ начертано слѣдующее: "Посмотри на небо, но не поклоняйся ему, потому что оно тебя не увидитъ. Не ищи тамъ великаго духа. Онъ около тебя".

-- Это вѣрно,-- подтвердилъ Ванъ.-- Такъ написано, но это неправильно.

-- На этой стѣнѣ другое изреченіе: "Будь смѣлъ, когда смотришь наверхъ, и будь кротокъ, когда смотришь внизъ".-- На третьей сторонѣ: "Уважай боговъ, потому что ихъ уважали твои предки, но держись отъ нихъ подальше. Такъ велѣлъ великій Кон-фу-дзе".

-- Это вѣрно,-- опять подтвердилъ Ванъ.-- Кон-фу-дзе не любилъ Будду.

-- И если Будда читалъ эти надписи,-- добавилъ Саркисъ,-- то едва ли онъ сюда заглядываетъ даже во время проливного дождя.

Насмѣшливый тонъ Саркиса не понравился Вану. Глаза правовѣрнаго буддиста загорѣлись ревнивой злобой.

-- Будда не умѣетъ читать по-китайски! Онъ пришелъ изъ далекой индійской страны. Тамъ его называли Шакіямуни. Если онъ захочетъ дунуть,-- эти стѣны будутъ чистыя.

Кирилычъ окинулъ взоромъ башню отъ основанія до острой верхушки сказалъ:

-- Оно бы, дѣйствительно, хорошо поскоблить изреченія этого атеиста Конфуція. Я его знаю. Это только въ Китаѣ позволяютъ вѣрить въ какого-то чиновника, который никогда не былъ пророкомъ. Ну, это между прочимъ. Я вотъ что хочу сказать: хорошо бы тамъ, наверху поставить крестикъ золотенькій. Пускай сіяетъ. Эту кумирню рядомъ снести, и -- чудная была бы часовенька.

-- А Вана обратить въ христіанство,-- подхватилъ Саркисъ.-- Вы будете его духовнымъ отцомъ.

-- Нѣтъ ужъ, пускай Ванъ остается буддистомъ, -- замѣтилъ Землякъ.-- Большинство здѣшнихъ обращенныхъ служатъ шпіонами у мѣстныхъ русскихъ властей.

Кирилычъ замахалъ руками.

-- Говорите, что вамъ угодно, а я глубоко вѣрю, что въ концѣ концовъ христіанство здѣсь одержитъ побѣду надъ другими религіями.

Землякъ грустно усмѣхнулся.

-- Удивительное дѣло. Нашли люди страну, гдѣ нѣтъ государственной религіи, гдѣ полнѣйшая свобода совѣсти,-- идеалъ того, къ чему стремятся всѣ народы Европы, и полѣзли сюда навязывать свою религію. Для чего, спрашивается. Въ нравственномъ отношеніи здѣшній народъ гораздо выше европейцевъ. Исповѣдуютъ догму только такіе отщепенцы отъ общества, какъ Ванъ, со своимъ маленькимъ приходомъ; большинство же придерживается чистой морали своихъ мудрецовъ. Чему же здѣсь учить? Можетъ быть, наукамъ, техникѣ. Это такъ. Но ни въ какомъ случаѣ не религіи.

Кирилычъ, жадно искавшій предлога прицѣпиться къ Земляку, наконецъ, нашелъ его:

-- Эге! Да вы, батенька, чистопробный атеистъ.

Землякъ до этой минуты прохаживался около башни, но при словахъ Кирилыча остановился.

-- Да, да... Вы сказали очень точно. Я -- атеистъ. Въ этой странѣ это слово произносятъ съ гордостью. Сказать: "я -- атеистъ", то же самое, что сказать: "я независимъ". Но вы произносите его шепотомъ, трусливо... При всей своей внѣшней культурности, вы рабы душою...

-- Но позвольте,-- перебилъ его Саркисъ. Онъ не могъ утерпѣть, чтобы не поспорить...-- Нельзя же существовать абсолютно безъ вѣры...

-- О, всеконечно! Безъ вѣры не можетъ быть успѣха въ частности и прогресса вообще. Но для вѣры объектовъ очень много. Я глубоко вѣрую въ принципы христіанства и буддизма. Я вѣрю въ силу и святость тѣхъ, которые выше толпы и идутъ впереди ея. Люди разныхъ лагерей ведутъ борьбу, и я вѣрю въ побѣду тѣхъ, кто мнѣ милъ и кто ближе къ принципамъ чистаго христіанства. Этой вѣрою полна моя жизнь. Этой вѣрой движутся мои мысли и силы. Придетъ время, когда слово атеистъ потеряетъ свою кажущуюся остроту, и тогда человѣкъ, вооруженный культурой и чистымъ знаніемъ, станетъ во весь ростъ.

Кирилычъ сокрушенно качалъ головой.

-- Вотъ, погодите: будете помирать -- вспомните о религіи.

-- Не думаю.

-- Это многіе говорятъ, а придетъ минута и запоютъ Лазаря.

-- Утопающій хватается за соломинку, но это не значитъ, что соломинка его спасетъ.

-- Я не удивлюсь, если эта башня обрушится и задавитъ васъ.

-- И я тоже не удивлюсь: храмы горятъ, рушатся и давятъ молящихся.

Кирилычъ заерзалъ на мѣстѣ. Очень ужъ ему былъ непріятенъ этотъ разговоръ и смѣлая самоувѣренность человѣка, котораго онъ могъ сразить однимъ вопросомъ.

-- А позвольте васъ спросить,-- неожиданно обратился онъ къ Земляку:-- чѣмъ вы собственно занимаетесь? Говоримъ, говоримъ, а другъ друга не знаемъ...

-- Да и не нужно. Вы уйдете, и мы больше никогда не увидимся.

-- Я васъ представляю себѣ въ положеніи Робинзона Крузо,-- весело сказалъ Уважаемый.

-- Это не совсѣмъ такъ. Я живу въ готовомъ домѣ. Пищу мнѣ приноситъ Ванъ изъ деревни...

Всѣ немного помолчали. Ванъ тихонько всталъ и ушелъ. Онъ боялся, что Кирилычъ выдастъ ихъ. Черезъ нѣсколько времени онъ вернулся, принеся маленькій котелокъ съ водой и нѣсколько палочекъ съ нанизанными обсахаренными китайскими яблочками. Котелъ онъ поставилъ на горячія уголья (но вода такъ и не вскипѣла до конца вечера), а лакомство предложилъ Кирилычу. Тотъ отказался. Попробовалъ Саркисъ, ему понравилось, и онъ съѣлъ все принесенное.

-- Изъ вашихъ словъ,-- продолжалъ свой допросъ Кирилычъ,-- мы узнаемъ, что Ванъ -- вашъ слуга, но кто вы сами, все таки остается загадкой.

Уважаемый наивно посвистывалъ и прислушивался.

Саркисъ не выдержалъ безтактности Кирилыча и крикнулъ ему:

-- Замолчите, или я брошу въ васъ горячей головешкой.

Землякъ сѣлъ рядомъ съ нимъ.

-- Вы, молодой человѣкъ, мнѣ нравитесь, но, если вы хотѣли меня выручить изъ затруднительнаго положенія, то сдѣлать это было очень легко: вы могли завести разговоръ на другую тему. Но вы тоже замолчали. Изъ этого я заключаю, что на вопросъ вашего товарища вы всѣ одинаково ждете отвѣта.

Саркисъ обнялъ его за талію.

-- Угадалъ, Землякъ! Недаромъ онъ живетъ съ богами и духами. Ей богу, интересно. Разскажите.

-- Я думаю, что вы и сами догадываетесь. Я бѣжалъ изъ ссылки.

Кирилычъ глубоко вздохнулъ.

-- Значитъ, вы нелегальный?

-- Очень ясно. Что васъ такъ пугаетъ это слово?

-- Надѣюсь, вы не уголовный?-- снисходительно спросилъ Уважаемый.

-- Можете надѣяться. Я никого не убилъ и не ограбилъ. Я просто рабъ непокорный.

Слушатели вопросительно помолчали.

-- Меня нашли неудобнымъ гражданиномъ. Быть удобнымъ -- нужна большая выдержка: у меня ея не хватило. Такія времена. Большинство оставляетъ свои протесты въ душѣ, а я говорилъ громко. Это не понравилось, и меня объявили преступникомъ.

Всѣ еще разъ внимательно оглядѣли Земляка.

Кирилычу онъ теперь представился человѣкомъ заклейменнымъ и пропащимъ. Онъ рѣшилъ даже больше не спорить съ нимъ, такъ какъ по пословицѣ "лежачаго не бьютъ".

Уважаемый посмотрѣлъ на него съ участіемъ, но въ то же время не могъ отдѣлаться отъ чувства нѣкоторой брезгливости. Онъ представлялъ себѣ человѣка, принужденнаго скрываться, ходить крадучись, съ оглядкой, ночевать въ сараяхъ, жить по подложному паспорту.

Саркисъ нервно расколачивалъ потухающіе уголья и говорилъ:

-- Теперь вы стремитесь за океанъ. Я съ вами не согласенъ. Вы должны опять вернуться на Западъ и продолжать свое дѣло...

-- Разрѣшите мнѣ ѣхать на Востокъ, -- улыбнулся Землякъ.

Саркисъ увидѣлъ, что поспорить не удастся, и грустно поднялъ брови.

-- Но почему же вы тутъ, въ сторонѣ отъ магистральной линіи?

-- Я хочу углубиться еще дальше въ страну. Во-первыхъ, мнѣ нужно переждать нѣкоторое время, а во-вторыхъ, здѣсь много интереснаго и поучительнаго. Въ-третьихъ, господа, какое вамъ дѣло до моихъ дальнѣйшихъ плановъ? Довольно того, что я вамъ уже сказалъ.

-- Очень даже довольно,-- замѣтилъ Кирилычъ.-- Спаси и убереги Господи всякаго отъ такихъ дѣлъ.

Землякъ быстро всталъ и отошелъ въ сторону.

-- Во всякомъ случаѣ,-- послалъ ему вслѣдъ Уважаемый,-- вы можете быть увѣрены въ нашемъ молчаніи.

Саркисъ тоже всталъ и заходилъ около костра.

-- Я думаю, что объ этомъ и говорить нечего.

-- Онъ намъ не довѣряетъ. Вы развѣ не замѣчаете?-- обиженно замѣтилъ Уважаемый.

Со стороны кумирни послышался странный шумъ. Что-то грузное упало и разбилось.

Ванъ вскочилъ и прислушался.

-- Тамъ никого нѣтъ?-- спросилъ Саркисъ.

Ванъ отрицательно покачалъ головой и бросился въ кумирню.

-- Мы большіе скоты, вотъ что я вамъ скажу, господа,-- подумавъ, замѣтилъ Саркисъ.

-- А я, господа, ничего не скажу,-- отозвался Уважаемый,-- а предложу вамъ собрать для этого субъекта немного денегъ. Онъ, навѣрно, нуждается. Я даю десять рублей.

Саркисъ обрадовался.

-- Это дѣло! Я столько же.

Онъ досталъ свой бумажникъ.

-- Но у меня все двадцатипяти рублевки. Кирилычъ размѣняйте, у васъ полный бумажникъ.

Кирилычъ медленно отсчиталъ пять пятирублевокъ, отдалъ Саркису, а остальные спряталъ въ боковой карманъ пиджака. Листочки омелы посыпались на землю.

-- А вы то что же?-- спросилъ Саркисъ.

Кирилычъ сталъ бережно подбирать упавшіе листья.

-- Я, господа, этому дѣлу не сочувствую. На что вы даете деньги? На побѣгъ? Избавьте меня отъ соучастія. Даже съ христіанской точки зрѣнія выходитъ такъ: человѣку выпалъ на долю крестъ,-- онъ долженъ его нести и страдать, а не убѣгать отъ испытаній. По-настоящему мы должны бы заявить кому слѣдуетъ. Не знаю, какъ вы, а я принималъ присягу на вѣрность... Ну, да ужъ Богъ съ нимъ.

-- Вы просто скряга, -- сказалъ со злобой Саркисъ.

Прибѣжалъ Ванъ. Онъ былъ испуганъ. Всѣ посмотрѣли на него, ожидая, что онъ сообщитъ. Передохнувъ нѣсколько разъ, онъ таинственно сказалъ:

-- Сегодня ночью одинъ человѣкъ умретъ.

-- Я думаю, даже не одинъ,-- весело замѣтилъ Саркисъ.

-- Нѣтъ. Это вѣрно я говорю: одинъ человѣкъ умретъ, который теперь здѣсь, на горѣ.

-- Навѣрно, ты и помрешь. У тебя такое страшное лицо. Что же тамъ въ кумирнѣ случилось? Крыша провалилась?

-- Нѣтъ, не крыша. Вы видѣли тамъ бога, у котораго длинные усы?..

-- На подпоркахъ? Вѣрно, свалился?

-- Упалъ и сломался... Да... Это худо... Когда два человѣка упали съ горы и умерли, одинъ богъ тоже упалъ. Тогда было худо и теперь будетъ худо.

-- Покажи мнѣ его!-- воскликнулъ Саркисъ и побѣжалъ въ кумирню. Ванъ, предчувствуя бѣду, бросился за нимъ. Вскорѣ изъ глубины строенія послышались его жалобные крики. Затѣмъ голосъ его сталъ громче и ближе. Саркисъ, преслѣдуемый Ваномъ, бѣжалъ, держа высоко надъ головой массивный предметъ. Добѣжавъ до костра, онъ бросилъ его въ догорающіе уголья. Это былъ кусокъ разбитаго идола. Ванъ съ воплемъ старался оттащить обломокъ, но Саркисъ отстранялъ его, собирая въ одну кучу тонкіе уголья и торжественнымъ тономъ приговаривая:

-- Не сотвори себѣ кумира и всякаго подобія!..

Уважаемый и Кирилычъ молча наблюдали эту сцену и снисходительно улыбались.

Землякъ вышелъ изъ башни.

-- Господа! Я думалъ, что встрѣча съ соотечественниками будетъ мнѣ пріятна... Неужели вы не могли оставить тамъ, внизу свои милыя привычки и по-человѣчески провести здѣсь полчаса?.. Уходите, прошу васъ... вамъ давно пора...

Уважаемый уже при первыхъ словахъ Земляка вскочилъ на ноги. Потомъ быстрыми шагами прошелъ мимо него вдоль обрыва къ тому мѣсту, гдѣ они поднялись. Онъ былъ оскорбленъ и едва сдерживалъ себя...

Кирилычъ поспѣшилъ за нимъ.

Саркисъ постоялъ у костра, растерянный и сконфуженный. Потомъ подошелъ къ Земляку и схватилъ его руку.

-- Позвольте мнѣ съ вами проститься, какъ слѣдуетъ. Мы собрали вамъ деньжонокъ... Уважаемый, погодите!

-- Я знаю... не надо... Это единственная форма вашего великодушія. Прощайте. Скажите вашимъ товарищамъ, чтобы они здѣсь не спускались.

Саркисъ догналъ своихъ. Къ нимъ подошелъ Ванъ и сталъ уговаривать ихъ не возвращаться по этому склону. Онъ увѣрялъ, что ночью горные духи бываютъ сердиты и могутъ спихнуть съ горы. Кромѣ того, упавшій богъ предвѣщалъ вѣрную бѣду...

-- Саркисъ, какъ вы думаете?-- спросилъ Уважаемый, глядя внизъ.-- Оно, дѣйствительно, жутковато. Темно, какъ въ преисподней.

-- Чего тамъ думать, прыгайте!

Землякъ отошелъ отъ башни и остановился поодаль.

-- Господа, не совѣтую вамъ спускаться тутъ. Идите по южному склону, тамъ не такъ круто и есть даже дорога.

-- А на много дальше?-- спросилъ Саркисъ.

-- Версты на три. Имѣйте еще въ виду, что теперь тѣни обманчивы, легко оступиться. Кромѣ того, тутъ, поправѣе около кумирни, ежечасно можетъ произойти новый обвалъ.

-- Морочитъ насъ,-- отозвался снизу Уважаемый.

Саркисъ помялъ въ рукѣ двѣ пятирублевки, подозвалъ Вана, отдалъ ему и сталъ спускаться.

-- Будемъ тверды мы душой!.. продекламировалъ онъ.-- Землякъ, до свиданья! Желаю вамъ поскорѣй вернуться къ людямъ!

-- Не стану торопиться,-- отвѣчалъ Землякъ.

Ванъ утѣшился. Его два раза обидѣли и два раза наградили. Онъ даже считалъ себя въ долгу. Снявъ платокъ со своей головы, китаецъ повязалъ имъ голову Кирилыча, который былъ безъ шляпы. Тотъ былъ такъ растерянъ, что не обратилъ на это вниманія. Слушая предостереженія Вана и вполнѣ съ ними соглашаясь, онъ, однако, боялся остаться или идти одному по неизвѣстной дорогѣ. Землякъ былъ ему непріятенъ.

Снизу Уважаемый окликнулъ его. Онъ перекрестился и сталъ спускаться.

-- Чертовски трудно!-- слышался голосъ Уважаемаго.-- Ничего не поймешь! Кругомъ черно... встать не на что.

-- Не хотите ли вернуться?-- спросилъ Саркисъ.

-- Не собираюсь... Я лучше найду себѣ удобное мѣсто и пролежу здѣсь до разсвѣта.

-- Струсили! Вѣдь одинъ-то изъ насъ долженъ погибнуть. Помните предсказаніе Вана? Только, чуръ, не я. О, горный духъ! Я здѣсь предъ тобою стою очарованъ и въ темную бездну гляжу! Придержи, пожалуйста, эти проклятые камни, чтобы они не скатывались подъ ногами, и направь насъ кратчайшимъ путемъ къ нашему тихому жилищу... Завтра мы пьемъ шампанское и вспомнимъ о тебѣ!

Кирилыча передернуло.

-- Молчите вы тамъ! Школьникъ! Какъ бы вы первый не сковырнулись за такія шутки.

-- Кирилычъ!-- удивленно крикнулъ Саркисъ.-- Вы, кажется, стали язычникомъ? За горнаго духа заступаетесь... Поздравляю.

Кирилычъ смутился.

-- Я васъ не понялъ... Тутъ ничего не поймешь... Вотъ еще откуда-то прутья появились... Какія-то ползучія вѣтки... Точно веревки. Не найдешь ни начала, ни конца. Раньше ихъ не было. Мы по этому мѣсту не подымались.

Уважаемый оглянулся.

-- Кирилычъ, чортъ васъ дери! что это вы камни сыпете на меня. Куда я, туда и вы. Идите стороной!

Кирилычъ не отвѣчалъ. Онъ плохо видѣлъ и подвигался ощупью.

Лучше всѣхъ себя чувствовалъ Саркисъ. Ему много помогало его острое кошачье зрѣніе, и онъ уже былъ ниже всѣхъ. На гладкихъ мѣстахъ онъ ложился на спину и сползалъ. Его брюки и тужурка были изодраны. Онъ часто оступался, но это его не смущало. Въ критическую минуту онъ рѣшилъ вытянуться и распялить въ стороны руки и ноги.

Уважаемый спускался спиной впередъ. Онъ пытался поддерживать шутки Саркиса, но, въ сущности, ему было далеко не до шутокъ. Онъ отлично сознавалъ опасность ночного спуска и считалъ самымъ благоразумнымъ вернуться, чтобы идти кружнымъ путемъ. Земляка онъ не послушалъ изъ упрямства, а теперь, къ стыду своему, видѣлъ себя во власти страха. И чѣмъ сильнѣе минутами этотъ страхъ кололъ его, тѣмъ упрямѣе онъ подвигался впередъ.

Ясно рисовалась ему кружная дорога, гладкая, ровная, освѣщенная луной. Всѣ трое они идутъ по этой дорогѣ, покуриваютъ, прохаживаются на счетъ Земляка. Вся экскурсія представлялась ему въ смѣшномъ видѣ. Неизвѣстно для чего, полѣзли на гору, неизвѣстно, о чемъ спорили съ незнакомымъ человѣкомъ... Теперь лѣзутъ въ пропасть и дрожатъ отъ страха. Вернуться кому-нибудь первому -- значитъ выдать себя, а потому... остается идти...

Сверху опять посыпались камни. Уважаемый съ ужасомъ отшатнулся въ сторону. "Если я и Саркисъ трусимъ,-- подумалъ онъ,-- а Саркисъ тоже, конечно, труситъ,-- то что же испытываетъ бѣдный Кирилычъ".

Онъ присѣлъ бокомъ. Длинный ноготь на мизинцѣ былъ сорванъ, шла кровь, но боли онъ не чувствовалъ. Револьверъ мѣшалъ ему и больно давилъ бедро. Онъ досталъ его и вмѣстѣ съ кобурой бросилъ внизъ. На одну секунду онъ равнодушно подумалъ, что могъ попасть въ Саркиса, но сейчасъ же объ этомъ забылъ.

Наверху Кирилычъ безпомощно стоналъ. Это дѣйствовало на нервы.

-- Что вы тамъ охаете?-- сердито спросилъ Уважаемый.

-- Силъ нѣтъ. Руки и ноги онѣмѣли. Ничего не вижу. Очки потерялъ... Сталъ вытирать и уронилъ. Не найдете ли? Они скатились къ вамъ.

Онъ жаловался еще, что ему мѣшаетъ бинокль. Судя по голосу, онъ находился много выше.

-- Такъ вы его бросьте,-- крикнулъ Уважаемый,-- только не въ меня, а влѣво.

-- Какъ его бросишь... онъ девяносто рублей стоитъ -- призматическій...

Луна передвинулась, и освѣщенныя мѣста на горѣ увеличились. Тѣни стали короче. Уважаемый подвигался быстрѣе. Саркисъ нѣсколько разъ перекликнулся съ нимъ.

Что-то бѣлое и мягкое запрыгало по камнямъ и покатилось внизъ.

-- Это вы тамъ, Кирилычъ?

Слабый голосъ отвѣчалъ далеко сверху:

-- Это бинокль! Я его завернулъ въ носокъ и обвязалъ платкомъ. Такъ, я думаю, не разобьется. Если найдете, захватите...

-- Да вы спускаетесь или нѣтъ?

-- Нѣтъ!

Кирилычъ сидѣлъ на мѣстѣ и находился въ тяжеломъ недоумѣніи: безъ очковъ онъ не видѣлъ подъ ногами. Начинался предразсвѣтный холодъ. нервная лихорадка усиливалась пронизывающей сыростью. Нужно было двигаться, но -- куда? Онъ уже готовъ былъ рѣшиться переночевать въ кумирнѣ, устроивъ такъ, чтобы не видѣть Земляка. Подыматься прямо съ мѣста было очень круто и трудно. Онъ и спускался не прямо, а стороной,-- такъ было легче. Можно подыматься, обходя крутыя мѣста. Если, обогнувъ гору, онъ не доберется опять до вышки, то, навѣрно, выйдетъ на болѣе отлогое мѣсто и къ разсвѣту можетъ идти домой кружнымъ путемъ.

Недалеко въ сторонѣ неясно виднѣлась свѣтлая полоса. По его разсчету онъ довольно много отклонился отъ прямого спуска, и весьма возможно, что свѣтлая узкая полоса была дорогой. Эта надежда его подбодрила, и онъ пошелъ дальше, чувствуя около себя приторный, одуряющій запахъ. Попробуетъ вздохнуть полною грудью, и вмѣстѣ со свѣжимъ горнымъ воздухомъ въ горлѣ и въ носу защекочетъ этотъ странный непріятный запахъ.

Дойдя до свѣтлой полосы, онъ долженъ былъ остановиться. Тутъ оказалось препятствіе, о которомъ онъ совершенно забылъ. Въ нѣсколькихъ саженяхъ выше, на выступающей балкончикомъ глыбѣ, стояла маленькая кумирня, вся освѣщенная луной. Та самая кумирня, около которой было срублено дерево. Изъ подъ глыбы тянулись сѣрые корни, какъ ноги паука. Ниже длинная полоса, саженъ въ пять шириною, ровная и блестящая подъ луной, какъ ледяная кора. Внизу она кончалась обрывомъ. Тяжелая глыба, грозящая обрушиться, повидимому, держалась только связывающими ее корнями. Подняться на нее и пройти мимо кумирни было опасно. Самымъ естественнымъ казалось пройти подъ глыбой по гладкой поверхности, удерживаясь на ея покатости за торчащіе корни. Дальше виднѣлся густой кустарникъ. Принявъ это рѣшеніе, Кирилычъ одновременно вспомнилъ о примѣтѣ и предсказаніи Вана. Онъ торопливо вынулъ изъ за пиджака кучу листьевъ омелы и сталъ отбрасывать по одному приговаривая: "да", "нѣтъ". На послѣдній листокъ забившійся подъ кушакъ брюкъ, приходилось "да".

Кирилычъ приготовился. Провелъ рукой по головѣ, по шеѣ, и нащупалъ тряпицу, повязанную ему Ваномъ Онъ развязалъ узелъ, поднесъ тряпицу къ носу и бросилъ подальше отъ себя. Это она пропитана была сладкимъ запахомъ опіума и бобоваго масла.

Съ удовольствіемъ вдохнувъ свѣжій воздухъ, Кирилычъ перекрестился, какъ дѣлалъ это во время купанья, бросаясь въ воду, и побѣжалъ, протягивая руку къ ближайшему корню.

Казалось, онъ уже долженъ былъ его схватить, какъ увидѣлъ съ удивленіемъ, что корень оказался аршина на два выше. Утопая въ глубокомъ пескѣ, онъ устремился дальше, но тѣло его, противъ воли, сползало внизъ. Подъ нимъ былъ сухой, холодный, ползучій песокъ. Онъ замеръ, боясь пошевельнуться и стараясь удерживать взволнованное дыханіе. Простоявъ минуту, осторожно вытащилъ лѣвую ногу, чтобы повернуться къ кумирнѣ. Песокъ заструился кругомъ и опять потащилъ его книзу. Смертельный страхъ леденящей волной дохнулъ на него, отогнавъ кровь отъ головы и шевельнувъ волосами. Направо, гдѣ онъ сидѣлъ, валялись листочки омелы, и нѣкоторые блестѣли въ лучахъ луны. Онъ сталъ глядѣть туда, чтобы убѣдиться, стоитъ ли онъ на мѣстѣ, но... каждой точкой своего тѣла онъ почувствовалъ движеніе песка. Всѣмъ существомъ онъ какъ-бы перешелъ въ чувство осязанія.

Головѣ было холодно. Онъ ни о чемъ не могъ думать и только одно сознавалъ страшно отчетливо и мучительно: онъ погибаетъ. Онъ чувствовалъ это не однимъ сознаніемъ -- этой мыслью наполненъ былъ холодный воздухъ, она входила ему въ грудь съ каждымъ вздохомъ, каждая песчинка, шелестѣвшая подъ его тѣломъ, шептала ему, что онъ погибаетъ.

Но онъ еще живъ, имѣетъ силы, и надо что нибудь предпринять. Въ обѣ стороны полоса песку была одинаковой ширины. Кирилычъ намѣтилъ себѣ точку по діагонали, какъ гребецъ, переѣзжающій быструю рѣку, захватилъ ногами два широкихъ шага, перегнулся корпусомъ впередъ и, обезсиленный отчаяніемъ, упалъ на грудь. Песчаная рѣка потекла, и онъ оказался ниже, чѣмъ былъ раньше. На нѣсколько секундъ сердце перестало биться. Кирилычу показалось, что въ немъ замираютъ всѣ признаки жизни въ ожиданіи момента, когда движеніе песку остановится. Кругомъ стало опять неподвижно. Онъ прижался лицомъ къ холодному песку, сознавая, что самъ безсилена помочь себѣ. Наверху были люди. Надо кричать. Кирилычъ поднялъ голову и попробовалъ шевельнуть языкомъ. Ротъ былъ полонъ песку. Вмѣсто слова "помогите" онъ сталъ протяжно кричать: ааа!.. ааа!..

Потомъ онъ хотѣлъ посмотрѣть передъ собою на скалу. Открылъ глаза и сейчасъ же опять закрылъ: вѣки засорились пескомъ и нестерпимо царапали оболочку глаза.

Прождавъ неподвижно минуту, Кирилычъ, обезсиленный, опять легъ ничкомъ и пересталъ думать.

Гдѣ-то далеко послышался шорохъ и какъ будто усталое дыханіе человѣка. Кирилычъ осторожно поднялъ голову и прислушался. Было тихо, но онъ ясно почувствовалъ, что онъ не одинъ. Съ болью пріоткрылъ вѣки, посмотрѣлъ на небо и увидѣлъ звѣзды -- свѣтлыя и улыбающіяся... Какъ онъ могъ думать, что онъ одинъ. Какъ онъ смѣлъ отчаиваться и считать себя погибшимъ... Онъ звалъ людей и забылъ о той силѣ, къ которой прежде всего долженъ былъ обратиться. Ему стало жутко, что онъ объ этомъ забылъ, и отрадно, что вспомнилъ.

Не думая больше объ опасности, онъ увѣренно выпрямился, сложилъ на груди руки и закрылъ глаза. Но и сквозь вѣки видѣлъ глубокое небо и глядящія на него звѣзды.

-- Боже всесильный, спаси меня! Услышь меня, великій и вездѣсущій Богъ мой!

Кирилычъ молился всегда заучеными молитвами. Теперь онѣ были не нужны, и онъ забылъ ихъ. Осѣненный свѣтлымъ упованіемъ и проникнутый горячей вѣрой, какъ никогда въ жизни, онъ громко произносилъ слова, которыя легко и вдохновенно выходили изъ души.

-- Господь Богъ мой! Я здѣсь, рабъ твой, погибаю и молю тебя: протяни ко мнѣ невидимую десницу твою. Ты далъ мнѣ жизнь. Удержи мнѣ ее, Господи! Я буду до гроба рабомъ воли твоей. Все, что имѣю, я раздамъ и буду жить для прославленія имени твоего. Я на колѣняхъ поползу искать добраго дѣла во имя твое. Я всѣмъ умомъ своимъ, всею душою своею вѣрую въ тебя, Господи. Ты великій и всесильный... спаси меня!

Опять послышался шорохъ и чей-то голосъ. Впереди на скалѣ стоялъ Ванъ и говорилъ испуганно и торопливо:

-- Это ты кричалъ?.. Мы услышали. Хозяинъ тоже идетъ...

-- Помогите!-- простоналъ Кирилычъ и протянулъ руки.

-- Глупый капитанъ... Зачѣмъ пошелъ сюда. Иди скорѣй руками и ногами.

Ванъ закричалъ наверхъ и пронзительно свистнулъ.

Кирилычъ стоялъ, не шевелясь, и болѣзненно ждалъ. Пальцами, къ которымъ прилипъ мелкій песокъ, онъ машинально протеръ глаза, но засорилъ ихъ еще больше.

Второй человѣкъ сбѣжалъ съ горы и, задыхаясь, остановился справа Это былъ Землякъ. Онъ громко переговаривался съ Ваномъ. Кирилычъ слышалъ слова: веревки, шестъ... Потомъ Землякъ попытался проползти по песку, но вернулся обратно и едва удержался за твердый грунтъ.

-- Невозможно, мы сорвемся оба.

Затѣмъ онъ сказалъ громко и повелительно:

-- Стойте на мѣстѣ и не шевелитесь. Я принесу шестъ. Ванъ, оставайся тутъ. Снимай курму, рви ее и связывай полосы.

Землякъ полѣзъ наверхъ. Кирилычъ стоялъ молча, чувствуя холодъ въ головѣ и тупую боль во всемъ тѣлѣ. Когда стало тихо, онъ опять началъ молиться.

-- Боже мой, удержи дыханіе мое... Душа моя будетъ свѣтильникомъ передъ ликомъ Твоимъ. Господи, помилуй меня. Слабѣетъ духъ мой... Поддержи и спаси меня.

Ванъ медленно снялъ курму и, не торопясь, перегрызалъ зубами шовъ. Услышавъ слова Кирилыча, онъ прервалъ свою работу.

-- Молишься, капитанъ?.. Это хорошо. Только не зови великаго духа. Онъ далеко, не услышитъ. Молись горному духу -- онъ здѣсь, близко.

Кирилычъ думалъ, что Ванъ ушелъ, и радъ былъ, что ошибся. Живой человѣческій голосъ придавалъ ему бодрости.

-- Я рабъ твой, Господи! Покарай меня за грѣхи мои, вольные и невольные, но сохрани мнѣ жизнь.

Ванъ работалъ медленно. Его заинтересовала молитва Кирилыча. Онъ былъ недоволенъ.

-- Ахъ, капитанъ, зачѣмъ такъ? Великій духъ Будды не услышитъ тебя. Нужно всѣмъ людямъ сразу молиться, чтобы онъ услышалъ. Я тебѣ вѣрно говорю -- я бонза. Молись лучше Цзао-Вану. Онъ хорошій богъ, онъ живетъ въ домахъ и кумирняхъ. Вотъ здѣсь кумирня, онъ совсѣмъ близко.

Кирилычъ замолчалъ, прислушался, и потомъ молящимъ голосомъ сказалъ:

-- Что же это! Скоро ли? Господи помилуй...

Ванъ разорвалъ двѣ полосы и остановился.

-- А то еще есть хорошій богъ Кай-лу-дженъ. Онъ даже самый подходящій богъ. Онъ помогаетъ путешественникамъ. Онъ можетъ сдѣлать человѣка легче во время пути. Онъ можетъ вытащить изъ воды. Слушай, капитанъ, молись этому богу, проси Кай-лу-джена.

Слова Вана оглушали Кирилыча и разсѣивали его молитву. Они звучали искушеніемъ: хотѣлось въ отчаяніи вызвать близкаго Кай-лу-джена изъ кумирни... Онъ углубился мысленно, и сталъ произносить свою молитву шепотомъ. Иногда, какъ болѣзненный стонъ, вырывались слова:

-- Христосъ, истинный Богъ нашъ... смертью грѣхи наши искупившій... къ Тебѣ прибѣгаю, заступникъ и спаситель мой...

-- Послушай, капитанъ,-- доносились до него поучительныя размышленія китайца:-- я вѣрно говорилъ, что будетъ худо, когда богъ упалъ. Ты не вѣрилъ. Ну, не хочешь молиться Кай-лу-джену, молись богу Тьенъ-хоу-нянъ. Правда, это женщина, но тоже иногда помогаетъ. Тьенъ-хоу-нянъ это по-русски значитъ царица неба. Она живетъ вонъ на той блестящей звѣздѣ. Ее называютъ тоже мать большой звѣзды, Гуанъ-хоу-нянъ. Или молись богу Гуань-инъ-пуса. Онъ сильный: у него тысяча рукъ.

Кирилычъ слабѣлъ. Нижняя челюсть его опустилась, спина согнулась... Онъ чувствовалъ, что дѣлаетъ земной поклонъ, и не старался удержаться. Лицо прильнуло къ песку, который набрался въ ротъ, и онъ судорожно грызъ его зубами.

Ванъ заторопился. Онъ былъ до пояса голый и дрожалъ отъ холода и предчувствія неотвратимой бѣды. Сверху быстро спускался Землякъ. Онъ сначала подошелъ къ Вану, когда тотъ связывалъ послѣдніе остатки своей курмы. Они завязали въ конецъ ленты камень и бросили внизъ.

-- Ловите и держитесь крѣпче!

Кирилычъ забарахтался, взрывая кругомъ себя песокъ.

-- Правѣе и выше!-- кричалъ Землякъ.

-- Я ничего не вижу,-- отозвался Кирилычъ, но такъ тихо, что его не услышали.

Отъ сильнаго движенія его унесло на сажень ниже. Онъ былъ почти на самомъ краю обрыва. Слышно было, какъ песокъ и мелкіе камни, шелестя, падали внизъ.

Землякъ вмѣстѣ съ Ваномъ сбѣжалъ со скалы. Въ рукахъ у него былъ длинный шестъ. Подойдя сбоку, онъ бросилъ его передъ Кирилычемъ. Шестъ лежалъ на аршинъ впереди его, но Кирилычъ, не понимая, въ чемъ дѣло, искалъ чего-то въ воздухѣ.

"Что съ нимъ?" -- подумалъ Землякъ и растерялся, но въ то же мгновеніе у него мелькнула ободряющая мысль.

-- Стойте!-- закричалъ онъ.-- У самаго края вы должны ощупать твердую почву... Иначе вся масса сухого песку давно обрушилась бы... Погодите, я иду къ вамъ.

Онъ взялъ у Вана конецъ ленты и двинулся впередъ.

Кирилычъ согнулся, уперся передъ собой руками и носкомъ сапога ощупалъ за собой. Почувствовавъ сзади мелкій слой песку и твердый грунтъ, онъ радостно закричалъ "да!" и всталъ во весь ростъ.

Затѣмъ, произнося невнятныя слова и задыхаясь отъ волненія, онъ протянулъ руки къ небу. Но, простоявъ такъ секунду и не владѣя зрѣніемъ, потерялъ равновѣсіе, покачнулся и опрокинулся назадъ.

Землякъ остался стоять въ трехъ шагахъ отъ него.

Ванъ, съ собранной лентой въ рукахъ, присѣлъ на корточки, вытянулъ шею и прислушался.

Снизу донеслось нѣсколько ударовъ, глухихъ и мягкихъ.

-- Скорѣй къ нему!-- закричалъ Землякъ.-- Можетъ быть, онъ еще живъ...

Дрожа отъ холода и суевѣрнаго страха, Ванъ отвѣтилъ:

-- Нѣтъ, онъ убился. Будда не услышалъ его...

Вл. Табуринъ.

"Русское Богатство", No 4, 1911

Оставить комментарий Табурин Владимир Амосович (bmn@lib.ru) Год: 1911 Обновлено: 20/01/2021. 87k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: "Русское Богатство", No 4, 1911.

Табурин Владимир Амосович У старой кумирни

У старой кумирни.

Табурин Владимир Амосович
У старой кумирни