Сытин Александр Павлович
Желтый мрак

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Желтый мрак

Повесть А. Сытина

   Желтый мрак: Альманах приключений. - Б.м.: Salamandra P.V.V., 2013.
   (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. XII
  

Глава 1.
Поражение Будая

   Гладкий рыжий пес жадно лакал кровь из железного таза. Снаружи свежевали тушу барана. Огромный костлявый пограничник в зеленой гимнастерке и синих галифе лежал на шелковом одеяле и задумчиво смотрел на огонь.
   Древние, мохнатые ветви можжевельника трещали на очаге посреди юрты. Седые иглы сгорали и свивались золотой проволокой. Блестки искр плыли и отверстие потолка и таяли в белом дыму,
   Пограничник оперся на локоть и прислушался. Рядом с его головой послышалось легкое царапанье. Детский голосок тихо проговорил за легкой войлочной стеной юрты.
   -- Буда! Ты слышишь?
   -- Да!-- тихо ответил пограничник.-- Это ты, Калыча?
   -- Уезжай скорей! Из Китая идет больший контрабанда. Я оседлаю тебе коня.
   -- Не надо!-- спокойно сказал Будай.-- Позови Джанмурчи.
   -- Я боюсь! Его убьют!
   -- Позови скорей, а то нас убьют обоих!
   -- Хош (ладно).
   Будай опустился на одеяло и отстегнул кобуру нагана. Полог юрты поднялся. Вошедший киргиз опасливо оглянулся и остановился. Его тревожные, бегающие глаза сразу зорко оглядели всю юрту. Он повел носом по воздуху и всхлипнул. Эта привычка была у него от Гашиша. Угловатые худые плечи и длинное лошадиное лицо склонилось к Будаю.
   -- Командир, Калыча тебе сказала?
   -- И знаю! Я приехал в гости, чтобы следить. Не бойся, до заставы близко.
   В юрту вошла девочка. Она была в желтом бархатном халате. Серый мех выдры окаймлял фиолетовую бархатную шапочку. Полсотни косичек шнурков стучали кораллом и серебром. Смуглое розовое лицо ее было спокойно. Черные блестящие брови, равнодушный плутовской взгляд и пухлый рот делали ее красивой.
   -- Ну ты, бесенок! Что ты нас пугаешь?-- спросил Будай.
   -- Сейчас придет отец!-- сказала девочка и выбежала из юрты.
   -- Они говорит правду,-- ответил киргиз.-- Нельзя варить в одном котле две головы. Это закон. Ты начальник границы, живешь в одной юрте с отцом контрабанды.
   -- Джанмурчи!-- ответил Будай.-- Шесть лет мы его ловим. Сегодня он будет наш.
   -- Командир! Ты много захватил опия на перевалах. Никто не знает. Ты знаешь. Весь опий был Байзака. Зачем тебе с ним ссориться? Ты думаешь так много, как старик. Скоро твоя голова будет белая.
   -- До вечера далеко. Ты приведешь с заставы целый эскадрон.
   -- Сядь!
   Джанмурчи сел.
   -- Ты спас меня под перевалом, когда я был контрабандистом. Помнишь, Будай? Ты меня накормил и оставил мне мои желтые рубины. Теперь ты сватаешь мне Калычу. Я верен тебе как пес.
   -- Зачем ты говоришь все это?
   -- Будай! Байзак большой человек. Он председатель горсовета.
   -- Вот поэтому я и хочу посадить его в подвал,-- ответил Будай.
   За юртой раздался гомон. Кто то спрыгнул с коня, и в юрту вошел рослый чернорожий солдат.
   -- Здорово, Саламатин!-- сказал Будай и принял пакет. Он распечатал его, пробежал глазами бумагу и нахмурился.
   -- Сегодня я занят и назад не поеду!
   -- Товарищ начальник! Просили передать на словах, что никак невозможно!
   Будай долго смотрел на огонь и наконец сказал:
   -- Ладно! Я дам тебе записку на заставу. Вези в карьер. А ты поедешь со мной.
   Джанмурчи поклонился. Толстый киргиз заглянул в юрту.
   -- А-а! Байзак!-- приветливо проговорил Будай. Они ласково поздоровались и сели к огню. Красноармеец и Джанмурчи вышли.
   -- Ну как живешь, Байзак? Тебе не скучно?-- спросил Будай.
   -- Разве я могу скучать, когда ты у меня в гостях?-- любезно проговорил Байзак.
   Оба хитро заглянули в глаза друг другу и рассмеялись.
   -- Я сейчас уезжаю!-- сказал Будай.
   Байзак сделал испуганное лицо.
   -- Ты сегодня ничего не ел! Берды-бай! Юсуп! Джавнвай!
   Юрта наполнилась народом, и Байзак приказал подавать чай и мясо.
   -- Джанмурчи! седлать лошадей!-- закричал Будай. Он выпил сливок, с'ел кусок мяса и попрощавшись с Байзаком, вышел.
   -- Эти люди поедут сзади!-- и Байзак указал на целую толпу всадников в халатах и острых шапках.-- Начальник границы не может ехать один, как бешара (бедняк). Потом он подал Будаю стремя, и, пожав друг другу руки, враги снова насмешливо взглянули друг другу в глаза.
   Не глядя ни на кого. Будай тронул коня. В душе он проклинал всех и вся. За шесть лет службы не было никаких ревизий. Именно сегодня кого-то принес дьявол. Надо ехать назад. До города было верст пятьдесят. Будай рассчитывал поспеть до вечера. Пустил галопом коня. Лошадь с легкостью танцовщицы проносила ноги меж острых камней. Будай покачивался в седле и думал о Байзаке. Шесть лет он боролся с безликим врагом, он чувствовал его повсюду. Единая воля предусматривала каждый его шаг. Шесть лет он громил на перевалах банды Байзака. Сегодня он должен был его уличить. Контрабанда из Китая пройдет через становище Байзака. Другой дороги здесь нет. Но эта последняя победа будет без него.
   Тропа змеею спустилась в долину. Всадники окунулись в траву высокую, как камыш. Зеленый сумрак охватил их со всех старом. Стебли стегали и царапали по всему телу. Кони прыгали через невидимые канавы. А Будай все думал и думал:
   -- Саломатин доехал. На заставе тревога. Седлают, как ошалелые.
   Будай не заметил, как прошел день и опомнился только у своего дома. Едва успел он войти в дом и зажечь лампу, в дверь постучали.
   -- Войдите!-- сказал Будай.
   -- Вы товарищ командир полка?-- спросил незнакомец в военной форме,
   -- Я,-- ответил Будай.
   -- Прочтите!
   Будай пошел к столу. Это было предписание об обыске. Будай выпрямился.
   -- Я ищу парчевый халат!-- сказал человек, стоя в темном углу, он предъявил срои документы, потом странно улыбнулся н сказал.
   -- Я без понятых. Я вовсе не хочу делать скандала. А, да вот он самый,-- и посетитель протянул руку к гвоздю,
   -- Этот халат преподнесен мне публично!-- сказал оскорбленный БудаА.
   -- Я знаю только то, что он был пред'явлен раньше!-- холодно ответил следователь.
   -- Посмотрите! Вот моя метка!-- Тут он протянул вторую бумагу. Это было заявление о взяточничестве Будая. Командир полка увидел, что вместо подписей за неграмотностью, полсотни его почитателей пришлепнули свои пальцы.
   -- Ваш помощник примет ваши обязанности,-- сдержанно поклонился следователь и вышел из комнаты. Будай, не помня себя, без шапки выбежал на улицу и направился к помощнику. В комнате разлился желтый полумрак. Оплывшая свеча мерцала, освещая троих людей. Их позы и лица годились бы для изображения молчаливого отчаяния. На диване сидела женщина. Она обхватила колени руками и неподвижно смотрела в черный исчезавший потолок. Она молчала, но ее большие зеленые глаза казались слепыми от слез. Другая женщина сидела у стола. Она уставилась на огонь не мигая, без движения смотрела на свечу. Племя колебалось каждый раз, когда ходивший по комнате маленького роста человек доходил до стола. Он шагал четко и размеренно, как маятник. Шпоры звенели, как будто отбивали секунды. Будай молча огляделся и тихим комом опустился в темный угол дивана. Его лица не стало видно. Только большая спина горбом выставилась из темноты. Маленький кавалерист упорно шагал из угла в угол, попыхивая большой трубкой, Около часа продолжалось молчание.
   -- Да не молчите! Не молчите же вы! Кондратий! Перестань ходить по комнате,-- звон шпор продолжался. Кавалерист как будто не слышал. Вслед за ним попрежнему плыли белые клубы дыма. Будай поднялся с дивана и выпрямился во весь свой могучий рост.
   -- Кто скажет, что я человек не честный?-- громко сказал он, но ему никто не ответил. Шагавший по комнате кавалерист прошел мимо,
   -- Будай! Три года мы живем на границе,-- раздался печальный голос с дивана.-- Три года ты был начальником участка. Ты умен. Ты честен. Мы жили, как одна семья. А теперь ты обвинен во взяточничестве? Будай!..-- Ее голос прозвучал, как жалоба ребенка. Великан долго молчал, потом заговорил глухо и спокойно.
   -- Я рад, что моя канитель окончилась,-- устало и безнадежно проговорил он.-- Я устал. Пять лет я ходил здесь между ловушками и капканами.
   -- Я вам говорю, что за мной охотились пять лет. Я шел за отцом контрабанды осторожно, как за тигром. Но тигр шел по моим следам. Это бывает. Как я ни оглядывался, все-таки нападение произошло сзади. Что делать? Это тоже бывает.
   -- Но ведь это ложь! Это все ложь!-- закричала блондинка у стола.-- Об'ясни им, что вся эта жалоба только гнусная клевета.
   -- Больше пятидесяти свидетелей!-- коротко заметил маленький кавалерист. Он проговорил эти слова таким безразличным голосом, каким докладывал Будfю об убитых в раз'езде. Будай снова заговорил.
   -- Со мной пытались играть в кости. Пробовали втянуть меня в пьянство. Я только теперь узнал, что опереточная актриса из Москвы была выписана только для меня.-- Он горько засмеялся и продолжал.
   -- Я был мальчиком, которого хотели развратить!
   -- Или монахом! Недаром тебя зовут Антоний!-- сказал Кондратий. Глухо, как будто думая про себя, Будай заговорил безразличным голосом.
   -- Будь это в начале моей службы, я бы так легко не попался. Но я устал. Отец контрабанды с глазу на глаз предложил мне примирение. И позвал в гости. Я не думал, что он нарушит шариат. Он обещал прекратить свою деятельность. И я от моей великой усталости подумал, что это возможно.
   -- Ну, а дальше?-- перебила его жена, подняв к огню заплаканное лицо.
   -- Я пошел к нему в гости. Их было человек пятьдесят. Меня встретили с почетом. Кланялись в пояс. Я терпел всю эту комедию. Потом на меня набросили парчевый халат. Я его снял. За мной понесли его в дом. Год назад халат был предъявлен в центре. Гости были только свидетелями.
   -- Зачем ты пошел к ним?-- спросил Кондратий.
   -- Было подано несколько жалоб о том, что я презираю местные обычаи, ответил командир полка.
   -- Позови сюда следователя,-- храбро проговорила жена Кондратия.
   -- Чтобы скомпрометировать его?-- спросил Будай и кивнул на своего помощника.
   -- Ну?!-- насмешливо сказал кавалерист.
   -- Кондратий! кого ты ловишь?-- спокойно спросил Будай своего помощника.
   -- Контрабандистов? -- удивленно ответил Кондратий.
   -- Кто занимается контрабандой?
   -- Бедняки, которые работают на проценты.
   -- Кондратий! Кто ими руководит?
   -- Мелкие собственники.
   -- А ими?
   -- Будай, ты одурел. Ты везде винишь заговоры.
   -- Кондратий! Я не одурел: ими руководит предгорсовета Байзак.
   -- Ты, может быть, пьян?-- спокойно возразил Кондратий.
   -- Нет, я не пьян. Байзак подал жалобу о халате. Сегодня я видел его подпись. Учись у него расчету. Меня сюда провожали родственники Байзака. Я думал, что это любезность, нечто вроде почетной свиты. Ты ведь знаешь обычай? Но это был конвой, чтобы я не убежал. Они провожала меня к следователю. Сегодня я должен был арестовать Байзака по обвинению в контрабанде. Сейчас к нему пришел целый караван из Китая. Саламатин ранен. Я послал его за эскадроном.
   Кондратий протяжно засвистел вместо ответа. Он встал и зашагал из угла в угол. В комнате разлилось непрерываемое молчание.
  

Глава II
Зубы шакалов

   Маленького роста, тоненький и чрезвычайно опрятный Кондратий сидел, уставив на киргиза свое, чуть красное, обожженное горным солнцем лицо. Яжанмурчи с уважением следил за его медленными движениями. Он знал, что они могут стать быстрыми, как у змеи и сохранить свою точность. Никто не знал его административных способностей. Однако теперь Джанмурчи видел упорные зеленоватые глаза, которые понимали все с полуслова.
   -- Командир! Будай, как будто убит. А ты стал вместо него. Мне очень жалко Будая. Он мне спас жизнь.
   -- Дальше?-- перебил командир.
   - Я пришел сказать тебе, что вошло в мою глупую голову.
   -- Говори!
   -- Какой опий есть -- это все Байзак!
   Джанмурчи с опасением оглянулся, сел на стул и стал говорить вполголоса.
   -- Байзак бай (богач). У Байзака толстый карман и длинные руки. Байзак манап имес (не аристократ). Если он будет бедный человек, которого он обидел, каждый на него пожалуется.
   -- Разве можно разорить Байзака?-- быстро спросил Кондратий.
   -- Иэ?!-- ответил Джанмурчи. Он был восхищен быстрым умом нового командира.
   -- Тогда больше не будет контрабанды. Я поеду на Каркару. Там ярмарка. Ты приезжай ко мне завтра Я соберу маслагат (совещание),-- закончил он и встал с места.
   -- Там торгуют коровами и баранами. Зачем я поеду на ярмарку?-- спросил Кондратий.
   -- Там у Байзака много денег,-- таинственно прошептал Джанмурчи.
   -- У него шайка?-- перебил Кондратий.
   - Тсс! тюра командир!-- сказал Джанмурчи.-- Я все сделал. Ты найдешь мою юрту. Завтра я жду тебя в гости.-- И приложив палец к губам, он вышел, не прибавив ни слова. Как только вышел Джанмурчи, вошли обе женщины. Ольга шумела шелковым платьем и внимательно смотрела своими зелеными глазами. Марианна дерзко спросила.
   -- Ну что же ты будешь делать теперь?-- Взбешенный кавалерист уставился на нее неподвижными прозрачными глазами. Обе женщины невольно попятились.
   -- Уйдем от него! Видишь какой он злой!-- мурлыкающим голосом проговорила Ольга, щуря свои кошачьи глаза. Кондратий молча встал и направился к двери.
   -- Я вернусь послезавтра! --небрежно бросил он через плечо.
   -- Вот он всегда так,-- мягко сказала Ольга. -- Так с ним ничего не поделаешь. Ему надо советовать осторожно и между прочим...
   -- Где он пропадает?-- перебила Марианна и, не дождавшись ответа, заломила руки.
   -- Ты знаешь -- Будай стал курить опий.
   -- Ведь следователь не возьмет его с собою в Пишпек?-- осторожно спросила Ольга.
   -- Да!-- истерически рассмеялась Марианна.-- Сперва Джанмурчи пришел с ножом, привел какого-то лавочника. Лавочник пришел, чтобы в присутствии следователя отрезать Джанмурчи голову. Так он хотел поручиться за Будая. Потом Кондратий взял его на поруки.
   -- Послушай, Мариана! Зачем Джанмурчи зовет Коку на ярмарку?
   -- Я не расслышала, но хотела бы поехать.
   -- Так мы поедем кататься в ту сторону!-- ласково сказала Ольга. Марианна бросилась ей на шею. Потом обе стали говорить о мести. Неделю назад Джанмурчи предложил им зарезать Байзака. Марианна была в восторге, но Ольга стала просить проводника сделать так, чтобы Байзак зарезался сам. Джанмурчи долго смотрел, вытаращив глаза, потом задумался и молча вышел из комнаты. Теперь они говорили об этом и думали, где проводит дни и ночи Кондратий. Ни его, ни Будая не было целыми неделями. Наконец, к утру они улеглись. Перед рассветом Ольга приказала седлать лошадей. Засветло подруги сделали около тридцати верст и утром были на Кар-Каре. Ярмарка была в разгаре. На несколько верст растянулась конная сутолока. Огромные пегие быки протяжно ревели и проходили по долине. Тонкорунные бараны шли тесным стадом. У каждого сзади раскачивался курдюк, похожий на подушку. На свободные пространства долины вторгались целые табуны полудиких лошадей. Целыми неделями пробирались они по наклонным карнизам над пропастями, и теперь их ждал отдых.
   Недалеко от чайханщика стояла одинокая богатая юрта. Ее опасались и об'езжали. Нот уже две недели, как сюда заглядывали со всей ярмарки люди в очках. У киргиз превосходное зрение. Киргизы убеждены, что наука портит глаза. Поэтому каждый темный делец покупает очки. Очки -- это реклама, вывеска, диплом. Люди в очках днем и ночью под'езжали к этой юрте. Они никогда не собирались вместе. Замешанные по всякую уголовщину, они боялись друг друга. Из Китая и Киргизии, из Ферганы и Кашгара, дунгане, узбеки, киргизы и очках постоянно являлись в юрту.
   К полудню, и толпе около юрты зажужжал треножный говор. Поперек всей толпы, с другого края поля медленно пробивался всадник. Ему давали дорогу. Это был Кондратий. Он был в зеленой форме пограничника. Не глядя ни на кого, он под'ехал к юрте, бросил повод красноармейцу и пошел внутрь, Джанмурчи сидел с каким-то смуглым пройдохой и черных очках.
   Они пили кумыс, развалившись на шелковых подушках. Когда командир полка пошел, Джанмурчи встал.
   -- Сегодня будет совещание мудрых! сказал он.-- Казенный карман не имеет дна. Но мне они не верят и потому каждый хочет говорить с тобой.
   -- Все зависит от них самих, неторопливо проговорил кавалерист.
   -- Он хотел рассказать тебе про Байзака, сказал Джанмурчи.
   -- Какого Байзака, - удивленно спросил кавалерист и тут же резко добавил:
   -- Если он будет врать, он сядет за решетку. Понятно!?
   -- Зачем я буду врать?-- вкрадчиво заговорил человек и очках.-- Я буду говорить правду, только скажи, что мне за это будет?
   -- Третья часть!-- коротко отрезал Кондратий.
   Алчность искривила рот дунганина.
   -- Третья часть опиума? переспросил он, поблескивая стеклами очков.
   -- Нет! Ты получишь деньгами. О! Мудрый!-- ответил Джанмурчи. Потому что опий все продают в контрабанду.-- Дунганин молчал. Потом, как бы решившись, он уставился черными стеклами очков на Кондратия и подобострастно заговорил:
   -- На ярмарке есть большая, большая курильня опиума. Уф! Хорошая курильня. Только моя боиса, Байзак большой человек.
   Кондратий поднял брови.
   -- Не говори про Байзака. Говори про курильню.
   -- Там десять пятнадцать пудов опия. Я ему расскажу,-- и человек в очках показал на Джанмурчи. Кондратий кивнул головой. Проводник и его гость стали шептаться. Джанмурчи встал:
   -- Хорошо! Привезешь на базар, получишь третью часть,
   Дунганин взглянул на пограничника, ожидая подтверждения,
   -- Да! Да! -- сказал Кондратий, и человек в очках поспешно вышел из юрты.
   -- Еще кто нибудь будет?-- спросил он Джанмурчи.
   -- Да! мы весь день будем советоваться с мудрыми,-- спокойно и мстительно сказал Джанмурчи. В юрту вошел, поворачивая по все стороны голову, как волк широколицый киргиз. Его глаза также были закрыты очками. Джанмурчи приветливо встал ему навстречу. Кондратий с тайным отвращением пожал потную, липкую руку.
   -- Казы плохо поступили со своими деньгами,-- сказал Джанмурчи, и потому хочет посоветоваться с тобой.-- Кавалерист приветливо улыбнулся. Джанмурчи продолжал;
   -- Казы хороший человек!
   Новый посетитель фальшиво засмеялся, кивнул головой на тонкий войлок юрты, который их окружал и попросил не называть его так громко по имени. Джанмурчи льстиво осклабился, приложил руку к груди и закивал головой.
   -- Казы обманули. Один плохой человек уговорил Казы тайно посеять опий. На разных местах в горах они посеяли десять десятин. Тот человек обещал Казы четвертую часть. Но теперь Казы видит, что он поступил плохо. На этот посев нет разрешения. Собирать опий придется тайно. Надо отправлять его в контрабанду. Казы не хочет попасть в тюрьму. Он услышал, что ты даешь третью часть за каждый найденый опий или посев. Казы хороший человек. Он видит, что его обманули. За те же самые деньги, он может получить не четвертую, а третью часть. Поэтому он все скажет, и ты уничтожишь посевы, у которых нету хозяина и разрешения,
   -- Десять десятин? переспросил Кондратий,-- ведь это целое состояние.
   -- Десять, ответил по русски Казы.
   -- Пускай придет в таможню и получит деньги!-- сказал кавалерист.-- Но перед этим пусть укажет все посевы.
   Казы торопливо поблагодарил, встал и исчез из юрты.
   -- Джанмурчи! Ты молодце! -- сказал Кондратий.
   -- Командир! Я буду мстить за Будая! -- торжественно проговорил киргиз.
   -- Поезжай теперь домой! Там к тебе придут другие шакалы. За деньги они расскажут тебе все! Их так много, что они разорвут на части отца контрабанды. О! О! Будай! Будай!
   Кондратий погладил Джанмурчи по лицу, вышел и сел на коня. Красноармеец ехал сзади и посвистывал от удовольствия. По толпе шел гонор,
   -- Кок уру! Кок уру! (Зеленая оса) Кондратий уже был знаменит и имел прозвище. Недалеко от конского базара слышались такие крики, что долетали даже сюда. Там шел разгром курильни опия.
   -- Что, Саламатин, как твое плечо? - спросил кавалерист, обернувшись в седле.
   -- Ничего! Спасибо! -- бодро ответил солдат,
   В это время почтительный ропот пролетел по толпе, и она широко расступилась. Навстречу Кондратий медленно ехал Байзак. Он приветливо улыбался, хотя его лицо было желтым от ярости.
   -- А вот и контроль едет!-- сказал Салматин, указывая глазами на Байзака.-- Только немножко поздно,-- насмешливо добавил он. Кавалерист оглянулся. Там где был Джанмурчи, как на пожаре работали люди. Они разбивали юрту и грузили ее на верблюдов. Кондратий приветливо поздоровался и заговорил, чтобы дать Джанмурчи скрыться.
   -- Хорошая милисыя! Поймал много опия, сказал Байзак, пытливо заглянув в глаза командиру полка. Прижал руку к сердцу, он ласково закивал головой, пробормотал проклятие и повернул коня в толпу. Но сбоку раздался хохот. Байзак оглянулся, как тигр. Жена Будая хохотала ему в лицо. Отвернувшись, он тронул коня, а Кондратий побелел от бешенства.
   -- Зря! Зря!-- неодобрительно проговорил Саламатин, -- И зачем это бабы лезут? Нешто можно женщине на себя гнев такого зверя принимать? -- и покачав головой, он тронул коня за командиром.
   На другой день на крыльце Опийной конторы была сплошная толпа. В комнате перед барьером сгрудились плантаторы. Острый запах конского пота и сырой дурман опия не давал дышать. За низенькими столами, выбиваясь из сил, работали весовщики. Кувшины, банки, тазы, кружки, наполненные вязким коричневым тестом, стояли на барьере и колыхались и целом лесе поднятых рук. Гам стоял такой, что в голове звенело. Казалось, контора подверглась нашествию монголов. Кричащие ватаги вторгались одна за другой в набитую комнату. Полосатые цветные халаты лезли один на другой. Над барьером был ряд монгольских лиц, как в картинной галлерее. Коричневые и черные, скуластые с узкими заплывшими главами. Они смеялись, кричали и улыбались. Опрокинутые назад лбы, приплюснутые носы на широких лицах, вдавленные в жирные щеки и лукавые, сверлящие глаза смотрели на весовщиков. При каждой улыбке узкие, косо прорезанные глаза заплывали и исчезали. Весы непрерывно стучали. Когда выкрикивали фамилию, промокшие от пота расписки, с расплывшимися кляксами, падали на стол и заносились в журнал. Мокрая от пота спина весовщика в чесунчевой рубашке выпрямилась. Ошалевший приемщик злобно посмотрел и проговорил.
   -- От этой проклятой жары и опия наверно кто-нибудь сегодня взбесится.
   -- Сегодня принято тридцать пудов! - послышался глухой ответ соседа.-- Ведь дневной сбор надо принять, за пятьдесят-шестьдесят верст везут. Деньги-то нужны. Не примем, все к чорту, в контрабанду уйдет.
   -- Это уж как водится!
   Кондратий быстро вошел в комнату. Сзади него шел Джанмурчи.
   -- Не бойся! Мы еще не опоздали! -- сказал проводник и достал из рукава длинную бумагу, покрытую мусульманскими иероглифами.
   -- Вот, командир, зубы моих шакалов!-- слазал он пробегая глазами список.
   -- А-ах! -- закричал кто-то у барьера. Растолкав толпу, чьи-то руки протянули ведерную банку опия.
   -- Атын нема (как фамилии)? -- устало прокричал приемщик.
   -- Арсланбек! -- ответило черное лицо.
   Грязная коричневая рука с блестящим алюминиевым кольцом протянула расписку. Джанмурчи быстро провел пальцем по бумаге, и повернувшись к Осе, сказал:
   -- Дробь!
   Комендант быстро запустил руку и вытащил горсть мелкой ружейной дроби.
   -- Гохта! (стой) -- Арсланбек попятился, чтобы скрыться в толпу, но на него и упор глядело дуло револьвера.
   - Атын нема?-- грозно переспросил комендант.
   -- Юсуп! Юсуп!-- с хохотом ответила толпа. Комендант улыбнулся. Неизвестно откуда появившийся милиционер увел Арсланбека. Приемка на всех столах продолжалась,
   -- Джанвай!-- сказал за другим столом приемщик,-- отчего у тебя так мало? У тебе ведь две десятины?
   -- Все мое тесто смыло дождем.
   Джанмурчи улыбался и смотрел в свой список. Джанвай со страхом следил за его пальцем.
   -- Ты врешь, -- спокойно сказал приемщик. -- Дождя не было.
   -- Ну, значит, был только ветер. Головки мака стучали и все тесто упало на землю. У меня есть бумага. Многие люди видели этот ветер. Вот здесь они приложили бармаки (пальцы).
   -- Куда поехал твой ветер с твоим опием, о, Джанвай? -- спросил Джанмурчи. Ответа не последовало, Джанмурчи что-то сказал Осе. Снова раздался свисток и снова появился милиционер.
   А вот я их обоих сюда запишу, голубчиков! угрожающе сказал приемщик.-- В будущем году не получат разрешения на посев. Потом он положил книгу, вытер пот со лба и обратился к Осе:
   -- Сегодня чертовский день! Приводили барана в подарок. Не успел прогнать, притащили кумыс. Надеялись, что при скандале вы засуетитесь и примете опий с дробью.
   Потом он отвел в сторону приемщика и что-то быстро стал говорить вполголоса.
   -- Невозможно! Совершенно невозможно! -- густым басом отвечал приемщик.-- Для этого надо десяток рабочих. Это, конечно, надо сделать. Но людей у меня нет. Они заняты в сушильне.
   -- Командир, -- сказал Джанмурчи,-- я долго думал. Возьми большую палку.
   Секунду Оса напряженно, с недоумением, глядел на Джанмурчи. Потом улыбнулся и быстро проговорил;
   -- Недурно! Вот список фальшивых доверенностей. Придут на-днях. Арестуйте всех.-- Он подал список Джанмурчи. Потом оба вышли. Они заехали в казарму. Оса приказал захватить побольше веревки и длинный шест. Когда они проехали один квартал, к ним присоединился человек и очках. Пятеро всадников бешеным карьером понеслись за город. Один из красноармецев вез длиннейший шест. Они промчались около двух часов, Лошади были в мыле. Неожиданно человек повернул за утес и показал рукой:
   -- Здесь!
   Большие атласные цветы мака, с чайную чашку величиной, казалось, горели цветными огнями под жгучим солнцем. Длинное поле приютилось среди утесов, и его совершенно не было видно. Комендант осмотрел поле в бинокль. Столбов с надписью владельца не было. Посев был анонимный.
   -- Сколько здесь?-- спросил он.
   -- Отец контрабанды очень торопится! задумчиво сказал Джанмурчи.-- К утру молоко уже потемнело бы и засохло. Завтра он собрал бы все тесто. Нам осталось бы одна трава.
   -- Три десятины, ответил человек в очках.
   Оса подошел к посеву. Местами мак был готов. Только-что здесь вели работу. Созревшие головки были уже надрезаны. Молоко выступило густыми белами каплями,
   -- Остальные покажешь?-- спросил комендант.
   -- Хош. Еще семь десятин,-- отвечал человек в очках.
   -- Косить! коротко бросил комендант и пошел к лошади.
   -- Чиво? недоумевающе спросил молодой красноармеец.
   -- Дурак!-- заорал другой,-- на веревку! Запрягай лошадь. Опять не понимаешь. Это-ж дуб, а не челочек! Сделай постромку! Привяжи к концу шеста, вот! А я привяжу к другому! концу дура!
   -- Золотая голова у тебя, Саламатин,-- сказал комендант.
   -- Еще спрашиваете!.. Гони.-- Кони с места снялись вскачь, длиный шест широкой полосой уничтожал посев. Хрупкие цветы ломались и сгибались к самой земле. Сильный одуряющий запах, наполненный парами морфия, потянул с поля.
   -- Командир! сказал Джанмурчи.
   -- Чего тебе?
   -- Почему ты позволил на ярмарке, чтобы китайские купцы давали мату в задаток контрабандистам? Почему ты не арестовал всех?
   Оса задумчиво улыбался. Ему представилось лицо Будая и тот несчастный вечер. Теперь он сам мог дать урок Джаимурчи.
   -- Джанмурчи! Как выливается вино из сосуда? -- спросил он.
   -- Через горло!-- с живостью отвечал Джанмурчи.
   -- А где течет опий в Китай?
   -- Через перевалы.
   -- Правильно! Здесь Байзак может его спрятать. И мы его не найдем. Пусть он течет в Китай. На перевалах мы подставим кружку под вино, которое течет из горла. Понятно?
   -- Ой-бо-бо! Шайтан! с восхищением прошептал ошеломленный проводник.
  

Глава III.
Сны Будая

   Лодка плыла по синей воле, Иссык-Куль расстилался бесконечным черно-синим пространством. Впереди местами выступали желтые песчаные отмели. Вправо и влево далеко были видны горы. Берегов не было видно. Горы как-будто поднимались из воды. Тяжелая и неуклюжая рыбачья лодка двигалась медленно. Юрта на берегу, позади, белела грибом на сером песке. БудаЙ медленно греб и с удовольствием слушал скрип весел. Вода стекала прозрачными каплями. Когда он смотрел за борт, были видны камни на дне. Вода была такая прозрачная, что, казалось, дно подымается и опускается при каждом движении воды. Будай поднял весла и долго слушал звон капель. Теперь он был на месте. Он встал и чуть не упал. Неустойчивая лодка качалась при каждом движении. Будай лег грудью на борт и стал смотреть в озеро. В прозрачной зелени внизу, на желтом песке, лежали каменные плиты. Будай долго смотрел на них, потом лениво ударил веслами, и лодка поплыла дальше. С большим волнением он зорко глядел вниз. Обтаявшие стены беззвучно проплыли внизу. Будай остановил лодку. Она медленно повернулась на одном месте. Большие квадратные тени протянулись внизу по желтому дну в прозрачной воде.
   -- Где она? Ах, вот! -- пробормотал Будай. Он жадно глядел в сторону, вниз. Из глубины подымилась башня минарета. По углам от нее тянулись теин четырех боковых башен. Дальше виднелись какие-то постройки. Их желтые стены уходили вглубь, и тени делались все более смутными. Легкий ветер незаметно погнал лодку, и дома внизу стали опускаться в синюю пропасть. Будай медленно плыл над древним затонувшим городом и, все более волнуясь, глядел, как стены уходят вниз. Вот недалеко под лодкой медленно проплыло ярко-желтое пятно. Это свет солнца сквозь волу падал на купол минарета или вершину башни. Оно исчезло. Черно-синяя, как будто ночная, мгла поглотила все. Будай вздохнул и взялся за трубку опия. Он сделал несколько глубоких затяжек.
   -- Бу-ум! Бум!-- Будай слушал. Глухой звон расплывался в воде. Потом снизу стал подыматься городской шум. Где-то слабо в сознании промелькнула мысль об опасности. Как будто кто-то другой сказал ему, что он пьян от опия. Лодка может перевернуться, и он утонет. Тогда он лег на дно лодки. Он так делал всякий раз. Каждый день. Он всегда слушал тихие приказания этого далекого безразличного голоса, потому что он догадывался, что это был он сам. Потом, как и вчера, ему показалось, что лодка все-таки перевернулась. Будай задыхался. Ему казалось, что он опускается туда, в холодную синюю ночь. Потом сразу стало светло. Он пришел в себя, так легко и прохладно было дышать. Он был здесь совсем недавно. Глиняные стены домов. И небо темнозеленое, как стекло бутылки. Как в прошлый раз. он повернул за угол.
   -- Ха! Ха! Ха! Старик рассказывает всегда такие потешные истории. Будай слушал его с большим удовольствием.
   -- Почему ты опоздал?-- говорит старик.
   Будай хочет ответить. Он хочет говорить много, много, но не может. Он пришел слушать, а не говорить.
   -- Сегодня я расскажу тебе о нашем хане!-- говорит старик и Будай жадно ловит каждое его слово.
   -- Я расскажу тебе, как погиб город Кой-Сару. Хе! Хе! Это забавная история.
   Старик сидит на одном месте. Не двигая ни руками ни ногами, он то отдаляется, то придвигается совсем близко.
   -- Мы с тобой сейчас находимся в Кой-Сарй. На дне большого моря.
   Будай хохочет. Этот старик такой поташный, он всегда врет, но очень забавно.
   -- В нашем городе царствовал хан,-- говорит старик.-- Когда он брил голову, цирульник никогда не возвращался. Никто не знал, куда деваются цирульники, Ходил слух, что их убивали. В конце концов не осталось ни одного цирульника. Когда хан нашел еще одного, то после бритья хотел его убить. Цирульник стал плакать: "Я никому не скажу, только оставь мне жизнь!" Хан его отпустил. Цирульник терпел два дня. Ведь не даром говорится: "если хотите сделать об'явление, скажите, что это тайна". Цирульник знал, что владеет тайной и поэтому ему хотелось об'явить ее всем. Он посоветовался с одним мудрецом. Мудрей сказал ему: "Если тебе не терпится, ночью открой крышку городского колодцал и прокричи туда свою тайну, только не забудь закрыть крышку. Иначе колодец не будет хранить твоего секрета. Он выбросит его назад. Берегись, чтобы он не выплеснул всю воду вместе с твоей тайной". Ночью цирульник пришел к колодцу, поднял крышку и стал кричать: "у нашего хана ослиные уши! Э! Э! Ага! А вот у нашего хана ослиные уши!" Он кричал по все горло. Он был так рад, что освободился от тайны. Бегом направился он домой. Теперь он мог спать спокойно. Но он забыл закрыть крышку колодца. Жерло колодце не могло хранить тайны так же, как горло цирюльника. Ночью из колодца пошла вода, и мы с тобой теперь на дне моря. Ты слышишь, как ревут бараны? Рыжие бараны на площади? Они скучают без пастбищ. Недаром наш город назывался Кой-Сару (Желтый баран).
   Будай хохочет. Ему очень смешно, но он сам чувствует, что его смех стал трагическим. Удушье давит ему горло крепкой рукой. Старик тоже смеется. Его смех, как щекотка. Будай задыхается и хрипит. И вдруг приходит в себя. Он весь в поту. С трудом поднялся он и сел на скамью лодки. Медленно повернул лодку назад к берегу, туда, где стоит юрта.
   Перед этим он снова сделал несколько затяжек опия. Он почувствовал, что опять опьянел и стал торопиться. Оглядевшись, он увидел, что провел здесь целый день. Солнце склонялось к закату. Желто-золотые облика плыли по синему небу и по синему озеру.
   Будай греб упорно и долго. Погасшее невидное озеро черной пропастью расступалось где-то позади. Будай выпрыгнул и вытащил лодку.
   -- Антоний! Стройная Марианна с распущенными волосами бежала к нему. Она только что выкупалась. От нее пахло соленой свежестью озера.
   -- Милый!-- Она поцеловала мужа, но заметила, что он еле стоит на ногах и отшатнулась:
   -- Ты опять накурился?-- жалобно проговорила она.
   Стало уже совсем темно, и Будай не видел се лица.
   -- Идем в юрту,-- ласково заговорила она, стараясь сдержать слезы.
   Тени костра весело плясали по всей юрте.
   -- В городе я была в кино,-- сказала Марианна. Так потешно. Они установили во дворе фабричный гудок. Все приходят по гудку. Это единственный фабричный гудок во всем городе. Это напоминает большие города. Он воет часами, пока все соберутся.
   Вдруг она вздрогнула и вся побелела:
   -- Будай! Я боюсь! Там кто-то ходит,-- прошептала она.
   Будай бессмысленно улыбнулся. Марианна встала и, отбросив полог, выглянула наружу.
   Вдруг она закричала нечеловеческим раздирающим криком. Две руки просунулись в юрту, обхватили ее, и она исчезла. Будай одну секунду бессмысленно глядел, потом все опьянение сразу слетело с него. Стиснув зубы, он огляделся и в следующее мгновение он был снаружи с ножом в руках. На вороного коня грузили что-то белое. Будай стал стрелять, но после костра он не мог разглядеть как следует. Из темноты раздался хохот, и кони затопотали по берегу. Будай побежал за ними и остановился. Недалеко мчался всадник. Будай тщательно прицелился и выстрелил. Ему послышался крик, но всадник не остановился. Будай понял, что последняя надежда добыть коня погибла. Тогда, забыв обо всем, он бегом бросился в степь. Его ноги вязли в песке, но он бежал, пока не свалился. Отдышавшись, он пошел вперед, и сердце его забилось от радости и надежды. Впереди слышались выстрелы. Глухие, настойчивые, правильно следующие одни за другими. Будай снова тронулся вперед. Он шел всю ночь. Кругом него была тишина и мрак, а он то шел, то бежал, сам не зная, куда и зачем. Когда наступил пасмурный рассвет. Будай увидел что-то вдали. Он собрал последние силы и побежал. Около коня, лежавшего на земле, неподвижно сидел Джанмурчи.
   -- Тюря! Это был я. Ты попал мне в ногу, но я продолжал за ними ехать. Иншлах! Позор на мою голову! Я гнался от самого города предупредить тебя, но не успел.
   Джанмурчи снял шапку, взял горсть песку и высыпал себе на голову. Они оба сидели молча к не двигались с места. Загнанный конь не мог даже стоять. Он лежал и, не имея сил держать головы на весу, уперся мордой в землю Джанмурчи молча перевязал рану на ноге и покачал головой. Какой-то русский мужик проехал недалеко по пороге. Будай и киргиз посмотрели друг на друга. Потом Джанмурчи с тоской сказал в слух то, что каждый думал про себя:
   -- На телеге нельзя догнать. Они поехали в горы без дорог. Туда!-- И он сделал безнадежный широкий жест рукой в сторону далеких снеговых хребтов.
   -- Отпусти подпругу! Издохнет!-- сказал Будай, кивнув головой на загнанного коня.
   -- Барабир! (все равно).
   Несколько киргиз показалось на дороге. Они ехали в город на базар. Они приблизились и внимательно смотрели на начавшуюся агонию. Рыжий конь задрал голову и оскалил зубы, как будто засмеялся; за несколько минут он весь опал. Кости выставились и натянули кожу. Дрожь непрерывно дергала рыжие тонкие ноги.
   -- Если сейчас зарезать, еще можно есть!-- сказал одни из проезжих.
   -- Барабир! -- повторил Джанмурчи. Киргиз спрыгнул с седла на землю и быстро подошел к лошади. Будай увидел, как маленький острый нож что-то проворно сделал около горла. Зияющая черная рана появилась на шее коня и голова нелепо отогнулась назад. Остальные всадники слезли с коней и начали свежевать тушу. Будай увидел белые жилы на красном и отвернулся. Только тут он понял, что лошадь зарезали.
   Черная кровь широкой лужей разлилась по желтому песку. Под самой лошадью она была ярко-красная, а поодаль впиталась в песок. Покоробленное темное пятно на земле было страшным и отвратительным. В небе закружился орел. Проезжие вырезали мясо, и завернули его в шкуру. Потом самый старый обратился к Джанмурчи и коротко спросил:
   -- Сколько?
   Джанмурчи даже не ответил. Он молча пожал плечами. Тогда старик сказал:
   -- Нехорошо обидеть в дороге путника. Мясо, кожу, седло я продам. Деньги оставлю чайханщику. Знаешь, около дунганской харчевни?
   -- Хош,-- ответил Джанмурчи.
   -- Себе я возьму немного,-- закончил старик и подошел к коню. Они псе сели и поехали к городу.
   -- Лушшебы это была моя кровь,-- сказал Джанмурчи, указывая глазами на лужу. Будай молчал. Джанмурчи продолжал:
   -- Тюра курит опий! Его душа беседует с аллахом. Он видит всякие сны. Он не виноват. Мариам украл Байсак. Зачем молодая женщина смеется? Нехорошо, когда ребенок подходит к волку. А Джанмурчи повинен в смерти. Джанмурчи забыл, что Калычу тоже увезли неизвестно куда. Калым пропал! Сердце Джанмурчи пустое! Для кого будет его юрта. Но Джанмурчи повинен смерти. Тюря спит. Джанмурчи должен был беречь Маркам! Айда! (пойдем).-- Он взял Будая под руку и поднял с земли. Они оставили лужу крови на земле, разряженный револьвер и пошли к городу. Будай застонал. Он вспомнил, что на берегу осталась юрта. Там были платья Maрианы и ужин, который она ему приготовила.
  

Глава IV
Выступление Осы.

   Маленький кавалерист ползал на животе по разостланной саженной карте. Тишина глухой ночи разлилась по всему дому. Изредка звенели его шпоры, когда он двигался, перенося с собой свечу. Он тщательно читал названия и делал пометки цветным карандашом. Перед утром в дверь раздался стук, и вошел Будай. Он был бледен, похудел. Резкие морщины легли на его лице. Волосы совсем почти стали седыми. Глаза поблекли. Голос был усталым и безразличным.
   -- Кондратий, что ты делаешь?
   -- Я собираюсь в поход.
   Будай молчал. Они смотрели друг на друга.
   -- Видишь ли,-- заговорил Кондратий,-- пространство огромно. Я изучал карту и вижу, что завтра могу выступить.
   -- Я ничего не понимаю.
   -- Вот послушай. Ты устраивал засады на перевалах. Заставы зевали, Контрабандисты проходили. Теперь я решил действовать иначе. Я поеду вдоль границы по всем перевалам.
   Кондратий показал на коричневую полосу, обозначавшую горы. Она проходила из угла в угол через нею карту.
   -- Чем силен Байзак? Ом посылает банды разными дорогами в разное время. Я пересеку все пути и встречу половину из них. Для начала с меня будет довольно.
   -- Да, но ведь они-то не пожелают с тобой встретиться,-- возразил Будай.
   -- Люди в очках дали мне все сведения, я составил расписание их движения по числам. Посмотри на карте цветные цифры. Это дни, когда приблизительно каждая партия в Китай или из Китая достигнет своего перевала.
   -- Но ты должен невероятно быстро двигаться. Это невозможно,-- твердо сказал Будай.
   -- Вот в этом-то и вся штука. Это будут скачки шагом. Они будут тянуться несколько месяцев. Дорог будет каждый час. Но я каждый день буду выигрывать три часа во времени,
   -- Каким образом?-- спросил Будай.
   -- Ты знаешь, что наши лошади требуют именно столько времени выстойки, прежде чем их можно пустить на траку.
   -- Да,-- отвечал Будай.-- Но казенных брать невозможно. Для них надо запасать овес.
   Кондратий вскочил на ноги и глаза его сверкнули,
   -- Правильно! Но я приучил пятьдесят киргизских лошадей к корму без всякой выстойки.
   -- Кондратий, ты настоящий полководец,-- восторженно сказал Будай, и оба засмеялись,
   -- Уже день, нам пора,-- сказал Кондратий. Он задул оплывшую свечу, распахнул ставни и вышел из душной комнаты. Солнце ослепительным светом заливало деревья и двор. Оса с наслаждением вздохнул всей грудью. Черные малеванные тени тополей легли на тесовые крыши. Тополи лопотали серебряными листьями, радостный гам наполнял весь двор. Погрузка уже началась. Как всегда, перед выступлением, Кондратий испытывал легкое радостное волнение. Он бегло оглядел двор и хитро улыбнулся. Уже давно он распустил слух, что поедет с научной экспедицией на изыскание и горы. Весь город знал, что комический старик с протодиаконскими кудрями поедет вместе с командиром полка. Почтенный академик уже гарцевал на лошади посредине двора. Против ворот толпились на конях любопытные в пестрых халатах, это были люди Байзака. Кондратий приказал распахнуть ворота, и они могли смеяться, сколько угодно.
   Урус бабай (старик) вносил беспорядок повсюду. Пограничники совсем не умели грузить. Тяжелые патроны и легкие халаты вьючили на одну лошадь. Уже сейчас ящики кривили вьюк набок. Тогда четыре человека стали стягивать веревкой вьюк и пропустили ее внизу вместо подпруги. Зрители надсаживались со смеху. Завтра к вечеру на животе лошади будут раны. Многие слезли с лошадей, перешли через дорогу и уселись на корточки. Когда караван тронулся, длинные палки палатки торчали и мотались. Звон котелков, стук внутри вьюков и какое-то дребезжание было слышно за целую улицу. Зрители убедились, что новый командир полка и в половину не был так опытен, как Будай. Через три часа пути отряд остановился. Шпионы Байзака не увидели настоящей работы. С боковой проселочной дороги пятеро солдат пригнали табун лошадей. Это были кони, которых посчитал Кондратий.
   -- Вьючить по номерам!-- резко и громко приказал Саламатин.
   Это были единственные слова, сказанные при перегрузке. Все остальное произошло и молчании. Тюки были помечены мелом. Расседланные казенные кони, как будто с недоумением, смотрели вслед уехавшим. Оса задержался, отдавая приказание коноводам.
   -- Пасти их не меньше недели. Понятно? И смотрите, чтобы вас никто не видел.
   Солдат лукаво ухмыльнулся, в знак того, что все понял.
   -- Ну, вы нахлебники,-- грубо закричал он, стегая кнутом ближайшую лошадь.-- Целую неделю жрать будете.
   -- А бабая куда денем?-- спросил другой коновод.-- Куда нам его?
   -- Бабай через неделю поедет искать камни,-- ответил Кондратий. И попрощавшись, направил коня за отрядом.
   Скоро он увидал облако мыли позади на дороге. Потом стало видно конного, который размахивал руками. Кондратий остановил отряд. Неизвестный киргиз под'ехал и подал пакет. Оса вскрыл сургучную печать и достал бумагу. Это было уведомление Пишпекского следователя о том, что следствие прекращено. Следователь сообщает, что целый ряд лиц привлекается им по обвинению в клевете. Кондратий пожирал глазами сообщение, но Байзака среди обвиняемых не было. Он дочитал до конца и уперся своими пронзительными глазами в желтое лицо гонца.
   -- Ты откуда приехал?
   -- Из Пишпека, от следователя.
   -- А почему у тебя конь свежий?
   -- Я переменил в городе.
   -- Почему ты поехал за нами по этой дороге?-- спросил Кондратий.
   -- Я искал вас по всем дорогам,-- уклончиво ответил гонец.
   Кондратий заглянул в письмо и спросил:
   -- Как тебя зовут?
   -- Ибрай,-- ответил посланный.
   Кондратий недовольно пожал плечами, приказал ему следовать за отрядом, так как не желает обнаружить себя, и отряд тронулся дальше.
  

Глава V.
Предательство

   С наступлением утра длинная вереница всадников потянулась гуськом над глубоким ущельем. Другая сторона спускалась отвесным серым обрывом. Слепо, снизу ярко светило восходящее солнце. Оно освещало красивыми лучами фыркающих коней и всадников, толстых от халатов, похожих на красные комья. На той стороне узкого ущелья повисла глина. Где-то внизу в глубоком тумане глухо, как гигантская мельница, шумел Нарын. Туда не проникали утренние лучи солнца. Тени всадников и коней протягивались через бездну. По красной глине двигались одна за другой четкие фигуры. Привычные кони спокойно шли над дымной от тумана пропастью, осторожно ступая по темным от сырости, скользким камням. Через полдня ущелье расступилось и стало глубже. Всадники двигались поперек скита щебня. Гора влево подымалась так высоко и круто, что вершины не было видно. Впереди раздался тихий свист. Это был сигнал об опасности. Всадники осторожно смотрели под ноги лошадям. Веками поперек ската проходили стада и караваны. Щебень сползал и от времени образовалась плотно убитая тропа, Местами она обрывалась. Тогда сверху полоса щебня плыла каменным потоком. Скат кончался обрывом. Лавина камней дробно стучала по утесам. Кони останавливались перед каменным ручьем, Потом, решившись, перебирали ногами как на карьере, еле успевая выбраться на тропу. Через три -- четыре часа пути отряд вдруг остановился.
   -- Что там такое?-- закричал Кондратий.
   -- Река. Ничего не слышно,-- закричал всадник впереди и оглянулся.
   -- Ибрай,-- закричал Кондрптий, ответа не последовало.
   Саламатин увидел, что влево, круто вверх, шла тропа и Ибрай остановился возле нее.
   -- Почему там стоят?-- спросил Саламатин.
   -- Не знаю, ответил Ибрай.
   -- Там дорога есть? Не врешь? Наступи, если правду говоришь,-- сказал солдат и, достал из кармана сухарь, бросил на землю. Лицо Ибрая сделалось совсем желтым. Он молча шагнул назад, Саламатин выхватил шашку. Но гонец прыгнулся в седло. Конь прыжками прошел вверх почти по отвесной стене и исчез. Кондратий еле услыхал глухие слона:
   -- Товарищ командир, пропадаем.
   -- Почему стоите?
   -- Впереди дороги нету,-- отвечал Саламатин.
   -- Как нету,-- в ужасе закричал Оса.
   -- Оборвалась тропинка, нету, завел проклятый.
   -- Поверни назад.
   -- Нельзя. Конь дрожит. Узко.
   -- Подождите, сверху веревки спустим.
   -- Нельзя, скала над нами. Веревки вперед уехали.
   Кондратий погнал коня вверх. Секунду он висел вместе с конем над пропастью, но взобрался туда, куда скрылся Ибрай. Однако, уже было поздно. Передовой всадник поехал до конца тропы и увидал гибель. Карниз обрывался. Дальше, шагов через сто, снова начиналась тропа, но прямо впереди была отвесная стена. Повернуть назад было нельзя. Прошло несколько минут. Истомленный смертной тоской, солдат приложил ладонь ко рту и прокричал назад:
   -- Дороги нет.
   Этот ответ и пошел до Кондратия.
   -- Эй, смотри наверх,-- раздался голос сзади.
   Вверху показалась голова Ибрая.
   -- Ну, как будешь контрабандистов ловить? сказал предатель. Солдаты молчали. Кони дрожали всем телом.
   -- Эх, вдарить, бы его!-- сказал передний. Он шевельнулся в седле и вместе с конем сорвался в бездну. Конь и всадник мелькнули в воздухе и исчезли. Протяжный крик прозвенел в стороне от тропы.
   -- Пропал, пропал!-- раздались отчаянные крики и вторая лошадь нелепо прыгнула вместе с седоком, Ибрай смотрел и смеялся.
   -- Ну, все равно. Не хотел и коня пугать. -- сказал третий всадник. Он вскинул винтовку. Треснул короткий выстрел, тело Ибрая тяжело пролетело сверху, а за ним прыгнула обезумевшая лошадь и увлекла за собой стрелка.
   -- Колька!-- закричали Саламатину.-- Сзади слезай, через круп.
   -- Нешто попробовать?-- он один остался живым из всех в'ехавших в западню Ибрая.
   -- Слазь назад, чорт,-- повелительно кричали сзади.-- Очумел?!
   Саламатин вынул ноги из стремян и пересел на круп лошади. Потом он быстро спрыгнул на землю и удержался на скользкой тропе, схватившись за хвост коня.
   -- Стой! Стой! Куда? Э-эх, голова закружилась,-- закричал он вслед коню, Конь без всякой видимой причины сорвался вниз. Отряд уже был наверху. Изнемогающему Саламатину сверху бросили веревку. Его посадили на запасную лошадь и все в молчании двинулись дальше. Вдруг Кондратий остановил коня. Навстречу шагом плелся какой-то всадник. Когда он приблизился, несколько человек закричали от изумления. Это был Будай.
   -- Кондратий, я загнал трех коней и не ел два дня. Я приехал предупредить вас. Сейчас же прикажи застрелить проводника из Пишпека.
   По лицу Кондратия прошла судорога.
   -- Что ты молчишь?-- тупо спросил Будай.
   -- Он завел нас на оборванную тропу. Трое солдат погибли,-- отвечал Кондратий.
   -- А какой он был из себя?-- спросил Будай.
   -- Такой -- морда широкая, борода будто приклеенная,-- сказал ближайший солдат.
   -- Ростом высокий?
   -- Высокий.
   -- Кондратий,-- печально сказал Будай, из Пишпека проводник привез пакет. Но его убили. С вами поехал Юмиркан. Ты здесь недавно и не мог его знать, Юмиркан работал на другом участке. Его ловили лет десять.
   -- Слезай,-- протяжно скомандовал Кондратий. И, понизив голос, добавил, обращаясь к Джанмурчи:
   -- Возьми пять человек и поезжай искать трупы. Мы сделаем дневку.
  

Глава VI.
Черный ледник

   Несколько раз на день шел снег. Как только тучи сходили, солнце жгло. Чапаны, кожухи и мокрые кони дымились паром, от резкой смены тепла и холода с лица слезала кожа. Губы у всех потрескались и имели вид ободранного апельсина. У многих, вместо рта была запекшаяся, сплошная рана. При каждом слове струпья сочились кровью. А люди подымались все выше и выше. Плоскогорья по несколько верст складывали под'ем. Потом, через день пути, отряд оказывался у подножья снеговой горы. За неделю не было ни одного спуска. Все чаще страдали горной болезнью и припадками удушья. Как-то днем открылось такое пространство, что люди с конями стали как мухи. Черная каменноугольная грязь была под копытами коней.
   -- Койлю,-- сказал Джанмурчи протянул руку вперед.
   Там чудовищными ступенями спускались изломанные льды. Грязные, черные сугробы, сползавшие с каменноугольных хребтов, громоздились, как горы. Где-то высоко вверху шумел черный грязный водопад. Вода пробивала снег. Потом ниспадала по леднику и снова исчезала под снегом. Грязный от каменного угля снег и черный искрившийся лед производили необыкновенно мрачное впечатление. Черные льдины железным шлаком горели на солнце вверху. Кондратий слез с коня и пошел пешком.
   -- Будай! Я думаю, мы перейдем только там...-- и он показал рукой на черный ледник. По карте дороги нет. Но по ту сторону Койлю нас ждут меньше чем во Франции.
   -- Мы должны итти быстро,-- сказал подошедший Джанмурчи.-- Старые люди говорят, что тут очень высоко. Летом падает снег сразу на целую сажень,
   -- Сколько у тебя по карте?-- спросил Будай.
   -- Двадцать две тысячи футов. На две версты выше Монблана,-- отвечал Кондратий.
   Кондратий и Джанмурчи тронулись вперед. Будай приказал раздать все конфекты и папиросы, которые Саламатин так тщательно берег для этого случая. Все знали, что на этой высоте бывают безвоздушные ямы и чтобы не задохнуться, необходимо сосать конфекты или курить, Кондратий ехал следом за Джанмурчи и невольно поражался дикому чутью этого человека. Черный лед со снегом поднимался столбами на целую сотню саженей. Шуршащий шум слышался от ручьев, которые текли внутрь снега. Они кипели, соединяясь в реченки и иногда грохотали где-то внизу, чуть не под ногами в толще снега. Джанмурчи с одного взгляда оценивал все. Нависшие, сочащиеся сугробы над головой обливали черным дождем всадников и коней при каждом легком порыве ветра, Иногда снег стоял колонной между скалами. Проводник двигался по черным мокрым пятнам, где выступала земля. Каждый раз ему удавалось миновать залежи снега, и он упорно подымался вверх, сворачивая то вправо, то влево. Как только они подымались на новую площадку, снова открывались гигантские сугробы, громоздившиеся на десятки саженей кверху. И снова терпеливо, с бесконечной осторожностью Джанмурчи направлял коня на проталину. Вдруг он остановился. В ту же минуту послышался какой-то шорох, который усилился и наполнил весь воздух. Потом раздался возрастающий гул, как от землетрясения и громовой удар потряс землю. Кондратию почудилось, что даже почва под ногами заколебалась. Оба коня отчаянно забились от ужаса.
   -- Лавина! мелькнуло и голове у Кондратия. Он стиснул своими железными ногами коня и, затянув повод, удержал его на месте. Снеговой столб впереди вдруг наклонился. Огромные сталактиты льдин, с которых бежали ручьи, оторвались и на секунду повисли в воздухе. Потом вся масса снега и льда рухнула вниз. Ледяным ветром пахнуло на проталину и в следующее мгновение раздался второй удар, от которого загрохотало что-то под землей. Конь Джанмурчи, как дикий козел, метнулся вправо со своим всадником и Кондратий последовал за ним. Целый час они бились и снегу, проваливаясь по грудь, перебираясь по проталинам и вдруг выбрались наверх. Перед ними расстилалось ровное ледниковое пространство, пересеченное черными полосами, Кондратий под'ехал и с искренним восхищением пожал руку проводника. Он не был завистлив и умел ценить людей,
   -- Ишь ты, ветерком-то как подмело. Каток,-- сказал приблизившийся, запыхавшийся солдат.
   Кондратий и Джанмурчи тронулись вперед пешком, держа в поводу коней, которые с трудом шли по льду. Когда Будай подошел, то увидел, что они оба стоят на краю пропасти. Трещина шириною в сажень открылась во льду. Она уходила вправо и влево докуда видел глаз, Кондратий приблизился к краю и заглянул вниз. Стены льда блестели, как стекло. Дальше в сумраке выставлялись блестящие ледяные уступы, а еще глубже был мрак и дна не было видно. Оттуда еле долетал однообразный звон воды, переливавшейся во льду. Звук был похож на журчание струн, наполняющей кувшин.
   -- Это наверно от землетрясения,-- задумчиво сказал Будай.
   -- Ну тебя к чорту. Тут не Академия наук,-- дружелюбно огрызнулся Оса, упорно думая о чем-то.
   Он снял перчатки и подул на посиневшие пальцы.
   -- Если я проеду здесь, я выиграю семь дней и накрою еще две шайки. Ведь я тебе сказал, что разорю отца контрабанды. Когда не будет авторитета Байзака, когда он станет бедняком, контрабанда умрет. Постели-ка свою попону вот сюда на край,-- сказал Кондратий, но кругом загудели протестующие тревожные голоса:
   -- Кондратий, не дури,-- скачал Будай.
   -- Больше ничего не остается. Не бойся.
   Холодная как лед, непреклонная воля была в его голосе. Будай пожал ему руку и отошел в сторону. Оса спокойно поправил перчатки и повернулся к пропасти. При полном молчании окружающих он смотрел на разостланную попону на краю трещины, кик будто прицеливался. Потом сразу тронулся рысью вперед. Не переводя дыхания, все смотрели на него. Если бы конь хоть раз поскользнулся, то даже упав на лед, он с'ехал бы и пропасть имеете со своим седоком. Перед попоной Оса резко ударил коня камчей. Конь напрягся всей телом, и подобрав ноги, оттолкнулся. Попона чуть от'ехала назад и этим прыжок ослабился на половину. Конь и всадник взвились над пропастью и рухнули на лед.
   -- А-а-а! Здорово! Молодец!-- раздались возгласы.
   Оса высвободил ногу и конь поднялся, дрожа всем телом от страха.
   -- А ну, давай!-- сказал он, оборачиваясь назад.
   Ему перебросили несколько веревок, топор и два кола. Оса забил колья в лед и быстро прикрутил веревку. Один за другим, вися над пропастью, перебирались люди по веревкам, потом настлали палки, палатки и брезент и перевели лошадей.
   Будай руководил переправой. Оса и Джанмурчи снова тронулись вперед. Они прошли через весь ледник. Лед кончился обрывом. По ту сторону глубокого рва подымалась мокрым блестящим отвесом черная земля. Ров круто спускался вниз и было слышно, как подо льдом бушевала вода, уходившая вбок из оврага. Джанмурчи вместе с конем перепрыгнул ручей на льду. Кондратий последовал за ним. Но вслед за прыжком почувствовал, что куда-то проваливается вместе с конем. Лед зазвенел как стекло, ломаясь вокруг. Кондратий вместе с конем бухнулся в воду и не успел даже закричать. Он захлебывался, бился, кувыркался в черной ледяной воде. Потом его пронесло подо льдом шагов двести. Несколько раз коня перекатывало через него. Жестокая боль в ногах почти лишила его сознания. Очнувшись, он увидел, что лежит в черной грязи. Рядом с ним лежал конь. Вся грудь у него были расшиблена. Окровавленный кусок кожи висел и был выпачкан в черной грязи. Ослепленный и полузадохшийся Оса встал на ноги. Прямо от его ног вниз шел крутой скат под ледник. Вода бушевала и сбивалась в грязную пену. Кондратий не успел опомниться, как сверху одна за другой, распластываясь в воздухе, стали падать веревки. Он привязал коня и долго выбирался наверх.
   -- Ой-бо-бой!-- сказал Джанмурчи,-- ты мог умереть. Когда вода идет по льду, она режет его туда и сюда. Бывает так; лед, потом пустое, как дом, и опять лед, и опять пустое. В прошлом году один купец упал: пять или шесть раз под ним сломался лед и никто больше его не видел.
   Он тревожно показал на небо. Кондратий понял, что надо спешить, так как скоро начнется метель, и тронулся впереди отряда. Скоро стало легче. Не надо было больше наклоняться вперед. Кони шли по ровному месту, и колоссальные отвесные утесы красного гранита подымались, как колонны и стены развалин. Ровный как пол, сплошной красный камень тянулся на несколько верст. На камне ровным слоем бежала вода. Утесы гранита образовывали лабиринт переходов и корридоров. Сверху все затянула серая мгла и крупный мокрый снег падал бесшумно и так густо, что всадник не видел голову лошади. Снеговая скользкая слякоть зачавкала мод копытами коней. Джанмурчи кричал Кондратию, толкаясь стременем, но через массу налившегося снега Кондратий еле слышал его голос. Потом кто-то сунул веревку в руку маленького кавалериста, и он схватившись за нее, закивал головой. Теперь он знал, что товарищи не разбредутся. Веревка все время дергалась, во все стороны, потом она протянулась вперед и назад, Кондратий понял, что всадники вытянулись гуськом, а Джанмурчи приблизил свое лицо к его уху и сказал:
   -- Я поеду вперед.
   Кондратий не спорил. Он знал, что у проводника нос как у волка. Он держался за веревку и как будто плыл в белой струящейся мгле. Кони спорым шагом шли куда-то один за другим. Их ноги уже стали грузнуть в снегу выше, чем по колено. И вдруг снег перестал падать. Мокрые от пота и снега, кони тяжело вздували бока. Скалы выступили из белого мрака. Целые водопады обрушивались с утесов, и уходили в откосы щебня. Мокрые скалы нависали, ежеминутно грозя обвалом. Ослепительно сверкнуло солнце. Белым дымом заклубился вокруг туман. Снова все исчезло. Потом конь Кондратия захрипел и остановился. При следующем порыве ветра у самых ног коня открылась бездна. Конь спокойно глядел вниз. Где-то далеко, под яркими лучами солнца сверкала зеленая долина. Кондратий увидел, что он ехал вторым. Впереди был Джанмурчи. В следующее мгновение ему показалось, что проводник падает. Киргиз вместе с конем скользнул куда-то вниз, всадник и конь исчезли. Мелькнул только круп коня. Кондратий понял, что они перевалили черный ледник и теперь начался почти отвесный спуск.
   -- Не слезать!-- закричал он, повернувшись назад.-- Пешком не пройдешь!-- и храбро направил коня вслед за Джанмурчи.
  

Глава VII.
Желтый Мрак

   По крутой тропе с винтовками в руках осторожно приближались пограничники. Наконец они достигли домика. Еще на заре зоркий глаз Джанмурчи увидел его среди желтых скал. Кондратий справедливо рассудил, что здесь, где на сотню верст кругом не было леса, выстроить дом было большой роскошью. Поэтому он изменил маршрут и непременно решил добраться до домика. Дом стоял на вершине утеса и с трех сторон был почти недоступен. Он был сложен из плит желтого известняка, крыша была сделана из бревен. Джанмурчи и несколько солдат рыскали внизу, отыскивая людей, а Кондратий подошел к двери дома. Дом был необитаем. Недалеко в земле была тяжелая дверь, обитая железом. Повидимому здесь был погреб. Несколько красноармейцев сбили замок и раскрыли дверь. Оса спустился в подвал. Большая душная комната от пола до потолка была завалена бурдюками и твердым опием. Дурман сразу ударил в голову.
   -- Очумеешь! Хуже, чем в кабаке!-- подмигивая с радостным изумлением сказал Саламатин.
   Кондратий задумчиво осмотрел склад и приказал подсчитать опий. Когда он вышел из подвала, то увидел, что несколько солдат и Джанмурчи вели к нему какого-то старика.
   -- Мана опийная контора Байзака.-- сказал Джанмурчи.-- А это его человек. -- продолжил он, указывая на старика. Вея контрабанда приходит из Китая сюда и берет опий.
   Джанмурчи отошел и сторону и Кондратий смотрел на старика. Он отвел его и сторону, и они уселись на камень. Тонкие плиты песчаника ломались и звенели, как ледок, под ногами. Кругом шла радостная суета. Солдаты понимали, что поход окончен, так как даже это количество опия трудно было сразу захватить с собой. Уставшие люди разводили костер, чистили оружие, зашивали дырки и натягивали брезент на дом, вместо разрушенной крыши. Кондратий задумчивым усталым взглядом окинул местность вокруг. Желтые утесы отбрасывали солнечные лучи, внизу, в котловине желтый сумрак тоскливо застилал чахлую траву. Красными отеками сбегали полосы глины. Мокрые от растаявшего снега скалы блестели, как будто сплошь были покрыты серебряными одуванчиками. Старик -- контрабандист, суровый и жесткий, с запавшими тусклыми глазами и непроницаемым лицом, долго сидел, как изваяние и о чем-то думал.
   -- Почему здесь никого нет? -- спросил Кондратий.
   -- Тюра, тут были четыре русских охотника. Их нанял Байзак. Но они были глупые люди. И потому умерли,
   -- Расскажи, как это было,-- сказал Кондратий.
   Старик заговорил медленным глухим голосом.
   -- Вместе с ними был старый караванбаш. Он пришел к юртам и рассказал, как они умерли. Отец контрабанды обещал им долю. Но они не должны были никуда ездить. Если бы они пробыли один год, они были бы богаты. Но, тюра, эти люди были глупцы. Когда они приехали в это тайное место, им стало скучно. Ты видишь, здесь нет ни птицы, ни зверя. Эти люди были одни. С первых же дней они стали много-много говорить. Караванбаш знал закон пустыни: не должен человек говорить с другим день и ночь, чтобы не возненавидеть его. И он предупреждал их, но они не послушали его. Дне недели они трещали языком, как сороки. И они узнали друг друга и перестали верить один другому. И когда один говорил, другой отворачивал в сторону свое лицо. Так они поссорились. Караванбаш много ездил на спине верблюда и видел течение дней. Поэтому он делал заметки на большой палке и считал дни своего терпения. В этом доме было спокойнее, чем на спине верблюда, но этим людям было все равно, и они забыли название дня. Повторяю тебе, они были глупцы. И стало для них так, как-будто они будут здесь всегда. Кто теряет свои дни и свое дело, тот едет на коне без повода. Байзак взял этих людей, потому что они не курили опиум. Но теперь сладкие сны стали кругом них и звали к себе, потому что они потеряли день и ночь. Кто курит на воде, -- тонет. Кто курит в горах, -- скитается. Опий открывает глаза, и человек видит очень далеко. Эта, не может слабый человек закрыть глаза, когда их открывает опий. Потом желтый мрак, который ты видишь, поглотил души этих людей, и они стали безумны. Один из них ходил и собирал цветы, другой бродил, чтобы увидеть зверя. Остальные двое сидели около дома и курили. Когда пришел караван; они хотели отнять для себя лошадей и уехать. Но контрабандисты увидели, что эти люди злы и наполовину безумны. Они могли пойти и все рассказать тебе, а здесь они были полезны. Они охраняли опий. Поэтому им не дали лошадей. Без коня уйти нельзя турт юз члкрым (четыреста раз звук человеческого голоса) до кочевок. Кто понес бы пищу для этих глупых людей? Они поняли это и остались. Конь времени без повода и седла нес их, куда хотел. Тот, кто охотился все время, хотел уйти подальше, но если он смотрел назад, то всегда видел дом и двух человек, которые сидели и курили. А другой собирал цветы. Но когда приносили их, двое пьяных топтали их ногами. Однажды охотник нашел следы. Тогда все побежали и убили архара. Тюра, ты видишь, что здесь нельзя сделать костра. Крышу они не могли ломать, она была нужна дли зимы. Им надо было видеть огонь. Они жгли бумагу и выкурили весь табак, они долго кричали один на другого. Потом один пошел на охоту. Другой за цветами, а двое сели около дома. Через месяц спички окончились, курить тоже было нельзя. На другой день все спорили, а потом стали пить опий с водой. Однажды днем караванбаш делал намаз внизу около речки. Вдруг недалеко раздался десять выстрелов. Карананбаш прибежал к дому и увидел два трупа. Потом пришел охотник. Он кричал, смеялся, топтал ногами мертвых и радовался, что теперь больше их не увидит. Ты видишь, дом стоит высоко. Он видел их всегда, когда смотрел назад. В его глазах был замысел и смерть. Поэтому караванбаш убил его из ружья. Этот был сильный человек. Пока пуля не попала ему в голову, он бегал и кричал, как тигр. Карананбаш похоронил трех убитых внизу, около речки. Четвертый охотник принес им много цветов. Оставшиеся двое жили тихо и дружно. Но у последнего русского от вяленого на солнце мяса стали гнить зубы. Потом мясо на ногах у него стало отваливаться. Тогда он бросился со скалы и разбился на смерть. Караванбаш жил один, пока с кочевкой не приехал Байзак.
   -- Кто были эти люди?-- сурово спросил Оса.
   -- Русские всегда имеют бумагу. Вот их бумаги, сказал старик и протянул Кондратию четыре замусоленных, слежавшихся паспорта.
   -- Этот караванбаш -- ты? -- спросил Оса.
   Старик встал с камня, низко поклонился и скапал:
   -- Ты большой человек. Кто будет лгать тебе? Карананбаш -- я.
   Оса кивнул головой, и пошел в дом, а старик, покорно сложив руки на груди, поплелся за ним.
   -- А ты знаешь, где находится становища Байзака?-- спросил Кондратий.
   -- Да,-- отвечал старик.-- И если ты ищешь русскую женщину, то я скажу тебе, где она, только оставь мне жизнь.
   -- Ты будешь жив и поедешь со мной в город. Но только, ты поможешь мне ее найти,-- сказал Кондратий. И он подал старику руку в знак того, что будет держать свое слово.
  

Глава VIII.
В плену

   Всходило солнце. Белые козы бродили по бугру и были яркими, как снег. Козлята, привязанные к верейкам, звали их вниз, в ложбину, где было еще сыро и сумеречно. Стреноженные лошади, прыгая ногами, подымались одна за другой на бугор. Бесцветные и серые, они выныривали на солнце и фыркали от удовольствия. Поток теплого света грел и освещал их от головы до копыт. Золотистые и белые, вороные и пегие, они сбивались в табун и тревожно поводили большими глазами вниз. Там и сумерках, звонко, по-детски ржали привязанные жеребята. Солнце поднялось выше. Желто-красные утесы с белыми покрывалами снега выступили совсем близко. Изломанными зубьями они поднялись на темно-синем небе. Ледник серой горой спускался к самой траве. Бодрым холодом тянуло от него, и стадо баранов, стоявшее возле юрт, зашевелилось. Заблеял черный козел и отдельные голоса, жалобные и протяжные, стали перебивать друг друга. Через минуту сплошной рев покрыл говор пастухов. Стадо тронулось к реке. Вода шумела и бухала меж камней, как на мельнице. Волны сворачивали за каждым камнем, проваливались в глубокие ямы, сбивались в шипучую пену и тут же, соединившись, мчались прозрачным слоем по гладкой спине утеса. Ручьи, отбежавшие в сторону, звенели в пустоту между камней, как струны фонтана. Они наполняли глубокую каменную чашу, и дальше жгучая ледяная вода снова прыгала по камням и протягивалась, как белая пряжа. Около воды две женщины раскладывали большую груду шерсти. Они были окружены старухами, которые понукали их и ворчали при каждом их движении. Это были Марианна и Калыча. Старухи принесли ведро кипятку и обрызгали шерсть. Обе пленницы разостлали ее на ковре и стали ковер сворачивать в трубку. Горячая шерсть обжигала им руки. Жесткий колючий ковер резал и колол кожу, но старухи торопили их отрывистыми приказаниями, похожими на карканье корон. Наконец, они свернули весь ковер в трубку. Калыча беспомощно засучила свои детские руки и со слезами на глазах стала просить у старух налокотники. Но старая ведьма, которая стояла ближе, засмеялась беззубым ртом, отчего ее нос, похожий на клюв, еще больше выставился вперед, и ударила Калычу палкой. Девушка вздохнула и сказала.
   -- Мариам, я буду делать одна; они хотят погубить нас. Ты не знаешь, от этой работы можно заболеть страшной болезнью.
   Потом она настойчиво отстранила Марианну и, присев на корточки, стала катать тяжелый ковер. Через несколько минут на лбу у нее выступил пот и она остановилась. Ближайшая старуха сейчас же ударила ее палкой по спине. Марианна заплакала и села рядом с Калычей. Они катали ковер вперед и назад до полного изнеможения, а старухи все время поливали его кипятком, чтобы шерсть внутри легче свалялась. Через дна часа руки обеих пленниц были обожжены и ободраны. Старухи принесли еще ведро кипятку.
   -- Не ленись,-- прокаркала одна им них и жестоко ударила Марианну гибкой палкой.
   Через несколько минут Марианна упала лицом вперед и не могла даже подняться. Она бессильно лежала на земле и плакала от обиды и боли. Калыча ей вторила. Скоро они обе подняли такой плач, что могли бы расстрогать даже каменное сердце. Но старые ведьмы стали их избивать палками. Пленницы продолжали лежать на земле. Отдохнув, они снова принялись катать ковер. И истязание началось снова. Вздувшиеся пузыри от ожогов на руках стали лопаться. К полудню кожа слезла до самого локтя. Малейшее прикосновение к колючему ковру причинило невыносимую боль. Весь ковер был вымазан кровью. Ногти на руках стали синие. Тогда Марианна встала и изо всей силы ударила ближайшую старуху по лицу.
   Надсмотрщицы подняли страшный мой. Несколько здоровенных пастухов прибежали и стали бить пленниц плетьми. Потом, какой-то толстый киргиз подошел и приказал отвести обеих пленниц в юрту. Это был Байзак.
   -- Когда цветок попадает под копыто коня, он бывает втоптан в землю.--сказал Байзак.-- Когда-то ты смеялась надо мной на ярмарке. Может-быть, ты засмеешься сегодня?
   Марианна молчала. Байзак уставился главами на вход, как-будто чего-то ожидал. Обе женщины, следуя за его взглядом, также повернули головы к входу. Все трое как будто ждали появление кого-то. Полог юрты медленно поднялся и в юрту наклонив голову, шагнула человеческая фигура. Когда вошедший выпрямился и лицо его стало видно, обе женщины дико закричали от ужаса.
   -- Это та болезнь, о которой я тебе говорила,-- охваченная смертным страхом кричала Калыча, цепляясь за Марианну, эта болезнь приходит, когда делают кошмы. "Коч, коч" (убирайся), визжала Калыча. Она потеряла от страха голову и топала ногами. Гнилая, гнусная маска, вместо человеческого лицо, с белесыми, как-будто вареными, глазами уставилась на пленниц. Трупный смрад наполнил юрту, Байзак махнул рукой и появившийся исчез также бесшумно, как вошел. Повернувшись к Марианне. Байзак сказал.
   -- Ты напишешь бумагу Осе, чтобы он оставил весь опий, который он нашел. Или ты будешь делать кошмы, пока не сгниешь.
   Марианна подняла свои руки и сказала:
   -- Что могу я написать моими руками?
   -- Хорошо, я пришлю женщин и они тебе помогут,-- как-будто спохватившись, сказал Байзак.
   Через несколько минут пришли старухи и тщательно забинтовали окровавленные руки пленниц. До самого вечера Марианна и Калыча советовались о том, посылать письмо или нет. Марианна полагала, что таким путем они выиграют время, кроме того Кондратий мог проследить гонца и нагрянуть на становище. Но все вышло иначе. Поздно ночью, когда все пастбище было погружено в сон, край юрты поднялся и какой-то старик почти шопотом, познал обеих женщин за собой. Калыча разбудила Марианну и обе, стараясь не производить никакого шума, тихонько тронулись куда-то в темную ночь. Они шли долго, потом бежали и только версты через три они услышали запах махорки, увидели красный огонек цыгарки и какой-то грубый голос спросил;
   -- Кто идет?
   Дальше все было как во Сне. Марианна знала, что она вернулась к своим и что красноармеец, схватив ее жесткими, кик железо, руками поднял на седло. Она слышала, как испуганно закричала Калыча, потом затопали кони и после этого ей казалось, что она погрузилась и глубокий беспамятный сон.
  

Глава IX.
Победа Осы

   Обветренные, загорелые, дочерна, солдаты на взмыленных конях с целым караваном опия позади вступили в город. Впереди отряда ехал Кондратий рядом со стариком,
   -- Ты сказал пастухам Байзака все, что я говорил тебе? спросил Кондратий.
   -- Тюра, ты большой человек, кто будет тебя обманывать? ответил старик.-- Я сказал им, что ты в долине дашь им землю и воду и потому они могут не служить у отца контрабанды. Я сказал им, что никому из них не грозит смерть. И я все сказал про бумагу.
   -- Какую бумагу? спросил Оса.
   -- Тюра, скоро должны быть перевыборы. Байзак взял большую бумагу и все неграмотные пастухи стали прикладывать к ней свои пальцы, обмазанные синей краской. Он хотел наверху бумаги написать, что они снова выбрали его. Но теперь, когда я передал им твои слова, они отдадут тебе эту бумагу.
   -- И не понимаю, почему ты сразу не захватил Байзака? недовольно проворчал Будай.
   -- Потому что и вовсе не желаю изготовлять нового мученика и святого,-- резко ответил Кондратий.
   Будай пожал плечами, но через полчаса он увидел, чти Кондратий был прав. Когда отряд под'ехал к опийной конторе, чтобы сдать опий, на другом конце улицы послышался гул, и стало видно, как из-за угла хлынула толпа. Несколько пожилых киргиз подъехали к Кондратию. Они вели в поводу коня на котором сидел Байзак. Один из стариков сказал.
   -- Мы Байзака не выбирали. Байзак тут и бумага тут. Ударь Байзака по голове.
   Отец контрабанды оглядывал всех, как затравленный волк.
   Кондратий взял бумагу, поднял ее кверху и спокойно сказал:
   -- Я передам ее следователю. В ней больше правды, чем в бумаге о взятке Будая.
   Байзак молча потянул Кондратия за рукав. Маленький кавалерист отрицательно покачал головой.
   -- Говори здесь при всех или ни одно твое слово не попадет в мои уши.
   Байзак настойчиво тянул Кондратия за рукав, и тогда кавалерист в сопровождении нескольких солдат прошел в контору за отцом контрабанды. Снаружи на улице сгрудилась толпа и ждала, что будет дальше. Кондратий закурил трубку и заговорил, как бы думая вслух.
   -- Отец контрабанды имел много людей. Сейчас ему отрезали всю свору и его посадили на цепь, как волка. У него было очень много денег, целый сарай опия, тысяча лошадей и много верблюдов, чтобы ходить через границу. Почему люди его боялись? Почему голодные с ружьями в руках они возили его опий и работали на его тайных полях.-- Он на минуту замолк и потом ответил самому себе:
   -- Потому что все думали, что он очень умный. Умнее Будая, умнее Осы. Умнее всех. Завтра отец контрабанды пойдет но базару. Его змеиный язык прошипит, что вчерашний день прошел, что все эти унижения были необходимы, а неудачи он может преодолеть, Он напомнит всем, что он отец контрабанды и что он очень умен. И ему поверят. И он опять наберет людей. Я этого не хочу,-- Оса замолк и задумчиво выпускал клубы дыма.
   -- Я не буду этого делать, -- просто сказал Байзак.
   -- Я тебе не верю,-- так же просто сказал Оса.
   Байзак молчал. Потом он достал платок, вытер пот, струившийся с лица И спросил;
   -- Что ты обещаешь мне за позор этого дня?
   -- Ничего,-- сказал Кондратий, пожимая плечами.
   Байзак повернулся, чтобы уйти. Джанмурчи схватил его за руку, но Оса сказал,
   -- Не держи его. Ему нужно много времени, чтобы набрать на базаре милостыни на обед.
   -- Правда, ты человек умный,-- беспомощно сказал Байзак и остановился, -- ты сразу понял, что я лгу и уйти мне некуда.
   На минуту он замолчал, потом заискивающим голосом добавил;
   -- Может быть, ты не передашь следователю этой бумаги, то я буду верно служить тебе!
   -- Сейчас же передам ее следователю,-- засмеялся Оса.
   -- Она меня арестует,-- в отчаянии сказал Байзак,
   -- Вероятно, но перед этим ты еще скажешь при всех людях, что напрасно ты возил контрабанду в Китай, напрасно лгал на Будая, и что ты глупее, чем думали о тебе люди.
   -- Что дашь мне ты за все это? -- спросил Пайзак.
   Тогда Кондратий приблизил свое лицо к нему и сказал громко, чтоб слышали все, находящиеся в комнате,
   -- Тридцать процентов со всего опия, который ты еще мне укажешь. Деньги получишь после того, как выйдешь из тюрьмы.
   Байзак кивнул головой и, шатаясь, вышел на крыльцо. Затихшая толпа мгновенно пришла в движение, Джанмурчи и солдаты последовали за отцом контрабанды. Кондратий остался а комнате и, спокойно пуская клубы дыма, глядел в окно. Байзаку подвели ободранную кляченку из тех, на каких, обычно, возят пойманных конокрадов задом наперед. Он сел на нее, и толпа смолкла. Байзак ударил себя в грудь и, тронув лошадь шагом, громко нараспев сказал:
   -- Напрасно я лгал на Будая и возил опий.
   Рев и свист покрыли со слова. Толпа тронулась вдоль по улице в сторону базара.
   -- Вот это так здорово! -- сказал радостно Будай, который до сих пор не проронил ни одного слова.-- Лет десять у нас теперь не будет контрабанды. Ведь теперь ни один чорт не пойдет.
   Оса задумчиво продолжал курить и молчал.
   -- Все это хорошо, но теперь я боюсь, что мне будет немножко скучно.
   Он пожал руку Будая, повернулся, мелькнул зеленым костюмом и освещенном квадрате открытой двери и в соседней пустой комнате послышались его четкие шаги и звон шпор.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru