А.И.Рейтблат Н. И. Свешников -- книготорговец, мемуарист, пьяница
В культуре всегда есть определенная иерархия. В русском обществе второй половины XIX в., например, высок был престиж дворянской культуры и, в конце века, культуры интеллигенции. Определенный интерес и уважение вызывала традиционная крестьянская культура (воспринимаемая как принципиально иная и оцениваемая как народная, подлинная, исконная). Но культура городских низов (мещане, мелкое чиновничество, мастеровые, слуги и т. п.) либо не замечалась, либо расценивалась чрезвычайно низко -- как пошлая, ущербная, грязная. Поэтому о ней осталось очень мало этнографических описаний и мемуарных свидетельств. Воспоминания о жизни и быте городского простонародья можно пересчитать по пальцам Книга Н. И. Свешникова -- из их числа. Ее отличает панорамность охвата (столицы, провинциальные города, села), широкий диапазон сословного состава "героев" (от обитателей ночлежек до царя), точность и выразительность описаний. Глубоко своеобразен и в то же время типичен автор этой книги.
Напоминая героя испанского плутовского романа, он постоянно переходит с места на место, меняет занятия, не брезгует мошенничеством и воровством В круге его знакомых -- и "нигилисты", и "мазурики", и Н. С. Лесков, А. П. Чехов, Г. И. Успенский.
Жизнь Свешникова была изломана чисто русским недугом -- пьянством. Подобных ему пьяниц во второй половине XIX -- начале XX в. в России было немало. Крестьяне и разночинцы, оторванные от родины, не нашедшие прочного места в жизни и обиженные на нее, сталкиваясь с невозможностью преодолеть свою социальную неполноправность, глушили свое отчаяние вином [Ср. воспоминания лубочного литератора И. С. Ивина, который, подобно Свешникову, нередко оставался с просроченным паспортом и высылался на родину, связал свою судьбу с рыночной книжностью и сильно пил: Ивин И. С. Автобиография // Лубочная книга М... 1990 г. C. 345-386]. Пили и многие литераторы-разночинцы: Ф. М. Решетников, Н. Г. Помяловский, А. И. Левитов, Н. В. Успенский, А. А. Шкляревский, И. К. Кондратьев и др. Но подробно рассказать о возникновении и последствиях этой привычки решались немногие, и среди них -- Свешников. Русская литература знает потрясающие описания психологии запойных пьяниц, например, Мармеладова в "Преступлении и наказании" Достоевского. Но и на этом фоне мемуары и переписка Свешникова отнюдь не проигрывают, потрясая своей достоверностью, искренностью и безысходностью.
Работу над основной частью воспоминаний Свешников завершил в конце 1880-х гг. Весной 1889 г. он оставил 8 тетрадей с воспоминаниями на предмет знакомства и возможной публикации Г. И. Успенскому. 22 апреля 1889 г. А. П. Чехов писал в Петербург хорошо знакомому ему А. С. Суворину: "Сегодня был у меня бывший букинист Свешников. Оборван и в лаптях. Глаза ясные, лицо умное. Идет пешком в Петербург, где хочет заняться прежним делом. Пить он бросил. У меня были его воспоминания, которые вы видели Помните?" [Чехов А. П. Полн. собр. соч. Письма М... 1970 Т. 1 С. 196] Получив это письмо. Суворин попросил С. Н. Шубинского, редактора издаваемого им журнала "Исторический вестник", ознакомиться с его рукописью. Однако в Петербурге Свешников не застал Шубинского и обратился к хорошо ему знакомому Н. С. Лескову. 2 июня 1889 г. Лесков писал в Москву издателям журнала "Русская мысль": "Мой придворный поставщик редких книг, букинист Николаи Иванович Свешников, два года тому назад запил, просрочил паспорт, пропал из вида и, наконец, на сих днях возвратился и предстал полунагой с рукописью о претерпенных им злоключениях, практикуемой теперь в огромном размере "высылкой на родину". Рукопись, разумеется, неискусная, но с содержанием очень жизненным. Я из нее сделал очерк, представляющий явление новое и нигде никем не описанное. Да его и не может составить никто иной, кроме мужика, который сам все там изложенное видел и претерпел на своей шкуре". Очерк, названный Лесковым "Спиридоны [Лесков Н. С. Собр. соч. М... 1958 Т. 11 С. 429] повороты", был опубликован в "Русской мысли", вызвал всеобщий интерес и удостоился похвал критиков [Отметим, впрочем, что Г. И. Успенским отрицательно отнесся к тому, что Лесков поместил очерк "под своей подписью и, вероятно, получил обычный гонорар за чужое, переделанное им произведение, что как будто и нехорошо"... в сущности ведь пользуешься чужим материалом (Полн. собр. соч. М. 1954 Т. 14. С. 337)]. Этот факт, наряду с чеховской рекомендацией, сыграл свою роль в решении Шубинского печатать воспоминания (Свешников в октябре 1889 г. передал их Суворину, а тот, со ссылкой на положительный отзыв Чехова, -- Шубинскому). Однако работа над ними была еще не завершена, и Свешников продолжил свои труд. Работу над воспоминаниями он считал своим нравственным долгом. В письмах к Шубинскому он так формулировал цель своей работы "... у меня только одно желание, чтобы принесть полную и искреннюю исповедь и, хоть тем, доставить какую-либо пользу", "тяжело мне было писать некоторые страницы, но, дав себе слово писать одну правду, я в своих записках выставил себя -- как сумел -- тем, что я есть" [ОР РНБ. Ф. 874 Оп. 1. Ед. хр. 47. Л 121-122, 122 об.]. Своим принципом Свешников сделал предельную документальность и фактическую точность. Он писал тому же адресату: "В описаниях моих я не вдаюсь ни в сочинения, ни в исследования, а привожу только то, что приходится мне видеть и слышать, из быта тех людей, с которыми я сталкивался, или записываю их подлинные рассказы" [Там же Ед. хр. 53. Л. 40 об.].
Работая над воспоминаниями, Свешников с 1890 г. по частям (тетрадям) передавал их Шубинскому, выклянчивая деньги (обычно в журналах плата осуществлялась после публикации) и, как правило, сразу же пропивая их. Некоторые разделы он писал, находясь в знаменитой петербургской трущобе -- Вяземском доме, нередко пропив одежду и не имея в чем выйти. Мучили его и болезни. Опубликовав в 1892 г. в суворинском "Новом времени" описание быта и нравов Вяземского дома, он навлек на себя гнев его обитателей.
Наконец, в 1896 г. труд Свешникова был завершен, отредактирован Шубинским и опубликован в "Историческом вестнике". При содействии Чехова Свешников пытался договориться с И. Д. Сытиным об отдельном издании, но эта затея не имела успеха. В следующем году в том же "Историческом вестнике" появились подготовленные им исключительно ценные воспоминания "Петербургские книгопродавцы-апраксинцы и букинисты"
Однако пьянство все глубже и глубже затягивало его. Он исповедовался брату А. П. Чехова Александру: "Достану двугривенный -- пропью: достану рубль -- тоже пропью" [Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова М... 1939. С. 339] Постоянным его прибежищем стал Вяземский дом, он болел, работал над статьей "О развитии своего пьянства и о моей собственной борьбе с этим пороком". Однако поддержки уже не было, Шубинский перестал отвечать на письма о помощи и в конце июня 1899 г. Свешников умер в больнице. В некрологе он был назван "представителем тех настоящих букинистов, которые любили книгу и знали книжное дело, как редко кто знает его из книгопродавцев. Эти букинисты-библиографы были незаменимыми помощниками писателей и ученых в разыскивании нужных и часто редких книг" [Исторический вестник. 1899. No 8 С. 1056].
Оставшиеся после него мемуары представляют разноаспектный интерес, однако особенно ценны они в качестве одного из немногих источников по истории низовой книжности, причем принадлежащего к числу наиболее точных и достоверных. Дело в том, что наряду с солидными издателями и упоминаемыми в курсах истории литературы писателями, которые обычно находятся в поле зрения мемуаристов и историков книги, в Москве и Петербурге существовала еще книжность "рыночная", обращенная к крестьянству и городским низам. Возникла она в последней трети XVIII в., когда стала быстро расти численность читателей из этой среды. Уже тогда существовали книгопродавцы, писатели и издатели, обслуживающие только эту аудиторию [См. Шкловский В. Матвей Комаров, житель города Москвы. Л.1929: Шкловский В. Чулков и Левшин Л. 1933; Гриц Т... Тренин В. Никитин М. Словесность и коммерция М. 1929]. С течением времени низовая книжность упрочилась и в последней трети XIX в. уже опережала по тиражам книжность "высокую".
За более чем столетнее существование, к концу XIX в., она сложилась в особый мир с прочно налаженными механизмами создания и распространения книги. Хотя изменения в издательском репертуаре происходили постоянно, тем не менее эта сфера была очень консервативна, а традиции -- весьма устойчивы. Между столицами здесь сложилось своеобразное разделение труда (Москва обеспечивала главным образом сельского читателя, а Петербург -- городское простонародье), причем в каждой из них сложились своеобразные "опорные пункты". В Москве изданием и продажей подобных книг занимались преимущественно "книжники" с Никольской улицы, в Петербурге, как отмечал автор путеводителя по городу, -- "мелкая рыночная торговля, приютившаяся по Большой Садовой и в прилегающих к ней рынках, а также на ларях, у букинистов. Торговля эта неразборчива -- купит и продаст что угодно: она, собственно, и живет распродажей, преимущественно разной завали и старья. Здесь все есть -- начиная от сказки о Бове Королевиче, до разрозненных томов Академического словаря, сочинений философских и наиспециальнейших. Попадаются иногда весьма редкие ценные книги. Некоторые из апраксинских книгопродавцев прославили себя и издательской деятельностью, каковы: Екшурский, Федоров, Холмушин и другие Издания их почти не печатаются иначе, как в десятках тысяч экземпляров: это, преимущественно, так называемые народные книжки: сказки, буквари, "жития", сонники и т. п.
Торговля с ларей производится главнее всего у мостов, например, у Аничкова, Казанского, Полицейского и других" [Михневич В. Петербург весь на ладони Спб. 1874 Ч. 2 С. 523-530].
Символом "рыночной" книжной торговли в Петербурге стал Апраксин рынок. Там с конца 1780-х гг. торговали старыми книгами Вначале -- "на рогоже" и "в развал", с 1810-х гг. стали появляться книжные лари и лавки, причем продавали преимущественно лубочные картины и "народные" книги Как отмечал П. К. Симони, "для мелкого чиновничества, духовенства, купечества, мещанства, ремесленников, солдат, прислуги из барских домов и т. п. людей на Апраксином был постоянный клуб, в котором заранее условливались встречаться знакомые, чтобы отвести душу в беседе и заняться вместе покупками" [Симони П. К. О книжной торговле и типах торговцев на Старом Апраксином рынке // Старые годы 1907 No 2. С 68].
Рыночными книгопродавцами и издателями становились, как правило, выходцы из крестьянской, мещанской или купеческой среды Они хорошо знали вкусы народного читателя и в своей деятельности стремились ориентироваться на них. В результате к народу попадали два типа книг -- изданные давно и новые, но в культурном плане и те и другие были, как правило, книгами устаревшими. Те идеи и литературные образцы, которые волновали читателей из привилегированных кругов в прошлом, устарев и "выйдя из моды" там, постепенно "спустились" в народную среду. Это были либо просто старые книги, продаваемые букинистам за ненадобностью, либо старые тексты, переизданные (нередко после переработки и адаптации) теми же букинистами.
Основу издательского репертуара составляли переиздания старых книг (жития святых, духовно-нравственные произведения: обработки фольклора, лубочные романы, получившие известность еще в 1830-1840-х гг: песенники, письмовники и т. д.), прикладные пособия (по столярному делу, строительству, виноделию и т. п.) и новые книги (романы, сценки, анекдоты, юмористические стихи и др.).
Подготовкой текстов для рыночных издателей занимались литераторы, специализировавшиеся на подобной литературе. Как отмечалось тогда, "авторами подобных произведений являются люди полуграмотные: спившиеся с круга подьячие: чиновники, получившие за какую-нибудь провинность волчий паспорт, несчастные юноши, скитающиеся по ночлежным притонам и там утратившие всякий облик человеческий. И вот, за полтину денег и за полштоф очищенной, подобные авторы -- в редкие минуты трезвого вдохновения -- пишут книжки для народа!" [Карло-Сысоев В.Что читает народ, и что следовало бы ему читать. Спб. 188 RC. 5] Петербургских литераторов такого рода Свешников называет сам: Н. И. Волокитин, А. К. Нестеров, Н. Ф. Суслов, П. П. Татаринов. Можно добавить еще В. Я. Шмитановского: среди москвичей были известны И. С. Ивин, M. Е. Евстигнеев, И. К. Кондратьев, В. А. Лунин (псевдоним -- Кукель), Н. М. Пазухин. В. Суворов и др. Они получали за печатный лист 3-5 рублей (в иллюстрированных журналах платили за лист 20-30 руб., а в "толстых" -- 50-100 руб.).
Главным для издателей было любой ценой продать выпущенные книги. Поскольку покупатель ориентировался не на авторов (их имена обычно не запоминали), а на тему, было очень важно привлечь внимание названием книги или умелой рекламой. Поэтому во всех низовых газетах издатели помещали обширные рекламные объявления с завлекательными характеристиками изданных книг, на которые нередко "ловились" провинциальные читатели. В прессе отмечалось, что "в нашей обширной матушке России всегда находится довольно легковерных и любопытных людей, которые попадаются на удочку, заброшенную ловким издателем, шлют ему рубли и разумеется получают ничего не стоящую дрянь: издание расходится за изданием, спекулятор богатеет..." [[Волокитин Н.?] Очерки нашей издательском промышленности // Новое время 1868 21 сентября]
Коммерческий успех какой-либо новой книги нередко приводил к появлению подражаний ей и, нередко, подделке ее названия и фамилии автора. Например. Е. И. Екшурский, о котором пишет Свешников, после успеха пьесы Н. И. Чернявского "Гражданский брак" выпустил роман Н. М-ой "Гражданский брак", вслед за нашумевшим романом В. В. Крестовского "Петербургские трущобы" -- книгу В. К-го "Варшавские трущобы" и т. д.
Если книга почему-либо "не пошла", рыночные издатели нередко перепечатывали титульный лист (изменив название книги и год издания) и вклеивали его на место старого, тем самым подновив книгу.
Одним из важнейших принципов рыночной книжности была доставка книг к покупателю. Если "высокая" книга продавалась в магазинах и покупатель сам шел за ней (или посылал слуг с конкретным заказом), то низовую книгу несли к читателю "ходебщики" (уличные букинисты) в городе и офени -- в деревне.
Букинисты-"ходебщики" (их еще называли "холодными букинистами") с холщовым мешком за плечами разносили книги по трактирам, местам гуляний, рынкам. "Эти мешки, очень длинные, с зашитыми концами, лишь с большой прорехой в середине, куда и вкладывались книги, представляли собой походную лавку такого книжника" [Лазаревский И. Среди коллекционеров Пг... 1917 С. 59]. Одеты "холодные букинисты" были в длиннополый сюртук и смазные сапоги, на голове обычно носили высокий треух-картуз. Число их было невелико, и наиболее способные и знающие из их числа не только стали известны в среде литераторов и библиофилов, но проникали даже в великокняжеские и царские дворцы. Они были знакомы со всеми собирателями домашних библиотек и приносили постоянным клиентам книги по их заказам, подбирая их у рыночных книгопродавцев либо выменивая у других книгособирателей. Летом их покупатели покидали город, уезжая на отдых, а букинисты шли в военные лагеря за городом либо на дачи, торговали запрещенной (политической и эротической) литературой. Встречались среди них мошенники, способные скрыть от покупателя дефект, некомплектность многотомного издания, но были и подлинные любители книги. "Золотым" временем букинистов-"ходебщиков" были 1860-70-с гг., к концу 1880-х гг. эта разновидность книжной торговли вышла из употребления.
В деревню "народная" книга попадала тремя основными путями. Первый -- это ярмарки, которые играли важную роль в экономике и культуре пореформенной России. Наряду с другими товарами туда из Петербурга и особенно из Москвы привозились значительные партии книжного товара, который раскупался посетителями "После развязки ярмарки, накануне разъезда, купцы, довольные своими делами, покупают гостинцы для домашних; при этом, бывало, приказывали своим "молодцам" забежать и в книжную лавку и захватить кое-какие книжки "подешевле"... Так возились книги для ребят в качестве калачей и пряников" [Безобразов В. П. Народное хозяйство в России СПб... 1892 Ч. I. С. 217]. Аналогичным образом и крестьяне покупали на ярмарках и базарах книги в подарок своим детям. Забирали (обычно в кредит) на ярмарках книги для торговли и офени, разносившие их по деревням. Сеть разносчиков -- офеней -- это второй и, возможно, основной путь доставки книги на село. Приходили офени за книгами и в Москву. Офени набирали в свой короб большие партии лубочной литературы (нередко -- с мелким "галантерейным" товаром) и затем шли по деревням, продавая (а нередко и обменивая на продукты) книги. По оценке Ю. А. Горшкова, в 1860-70-х гг. действовало несколько десятков тысяч офень [Горшков Ю. А. Торговля народными изданиями и концентрация торгового капитала в лубочном книжном деле пореформенной России (1860- 1870-е гт.) // Книжное дело в России во второй половине XIX -- начале XX в. Л. 1983 С. 110]. Хорошо знавший офенский промысел издатель И. Д. Сытин так характеризовал их деятельность: "В базарные дни все эти торговцы появлялись на базарных площадях, предлагая книжный товар собравшемуся народу, в другие же дни ходили по деревням: с коробом за плечами из избы в избу, показывая здесь свои товар, расхваливая его и предлагая его собравшейся около короба деревенской публике, с которой они умели говорить понятным ей языком" [Сытин И. Д. Жизнь для книги М. 1962. С. 57].
Свешников хорошо изучил рыночную книжность -- в Петербурге он торговал на ларе и вразнос, испробовал себя и в качестве офени. Его воспоминания об апраксинских книгопродавцах очень информативны и точны. Он так формулировал принципы своей работы над ними: "От себя я ничего не сочиняю, но пишу факты и затем проверяю их у старых торговцев" [ОР РНБ Ф.874 Оп. 1 Ед. хр. 66 Л. 189].
Хорошее знание материала и достоверность его воспроизведения обеспечили высокую информативность и долговечность воспоминаний Свешникова. Они были переизданы в 1930 г. и ныне в третий раз предлагаются читательскому вниманию.
В качестве приложения к ним печатается подборка очерков и воспоминаний, дополняющая и делающая более объемной рисуемую Свешниковым картину низовой книжности.