Свенцицкий Валентин Павлович
Из дневника "странного человека"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   --------------------
   Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 1. М., 2008. С. 520-525.
   --------------------
   Я не ел три дня. Я страшно голоден.
   Но, милостивые государи, я горд. Да-с, горд! И никогда не пойду просить куска хлеба. Вы, может быть, думаете, что это простой самообман? Что мне всё равно никто не даст хлеба? И я себя утешаю, что, мол, сам не хочу, из гордости не хочу, а если бы захотел этого, сейчас и преподнесли бы мне три блюда, а на самом деле, хоть бы и попросил, всё равно никто ничего не даст.
   Думайте что угодно. Простите за откровенность: мне наплевать, что вы обо мне думаете. Я-то сам великолепно знаю, что я горд, -- и оставим это!..
   Но штука вся в том, что сегодня в двенадцать часов загудят колокола и запоют "Христос воскрес". В церквах будет много куличей и пасок и крашеных яиц. Очень красиво, когда всё это уставят на деревянных подставках и зажгут свечи. В детстве я так любил смотреть на освящение пасхи! Больше всего любил... даже больше пения "Христос воскрес"... Пахнет ладаном, пихтой и свежим сдобным хлебом... Колокола поют... Весенний воздух в раскрытые двери врывается, как белая птица на призрачных крыльях...
   Чушь всё это, милостивые государи! и не об этом я совсем хочу сказать: люди после заутрени, то есть порядочные люди, разумеется, разговляться пойдут. А мне жрать нечего! Понимаете ли вы, что это значит?.. Нечего, нечего, нечего!.. Экое проклятое слово!.. Ну пусть бы ветчины не было... Конечно, какая Пасха без окорока? Когда я был маленький, у нас всегда окорок обкладывали зеленью и цветной бумагой... Так вот-с... Я понимаю, что окорока нет... Это роскошь. Как хотите, но это роскошь... Ну, пусть и пасхи нет... Ведь это хлопотливое кушанье... И форму надо, и погреб... Хотя я страшно люблю пасху, особенно шоколадную, с цукатами... Я согласен: всё это роскошь. Не всем же есть пасху с цукатами. Не всем же иметь свою семью... Тёплую квартиру, любящую жену, детей... и пасхальный стол с разными вкусными вещами... И потом, я же сам виноват, что у меня ничего этого нет... Но оставим это -- это вас не касается. Я и не виню никого, если вам угодно знать. Я настолько горд, что и винить никого не желаю... Без окорока и без пасхи я могу. Если таков социальный закон... Или как, чорт его там знает; я согласен, я совершенно примирился... Но как же без хлеба?.. То есть, понимаете ли, совершенно без хлеба... без малейшего кусочка... "Христос воскрес" запоют -- а у меня даже корочки нет... Ах, да при чём тут "Христос воскрес" -- просто я есть хочу. Это прямо бессмыслица какая-то, что мне есть нечего!.. Ну, я виноват. Я преступник. Я исчадие ада... Но надо же мне есть. Неужели не ясно, как дважды два, что мне необходимо есть. Нельзя же три дня сидеть без куска хлеба? У меня даже во рту горько от голода. И голова тяжёлая как свинец. Три дня назад я нашёл в кармане семикопеечную марку, продал её за пятачок и купил два фунта хлеба... Но ведь это было три дня назад. И потом, страшно стыдно продавать семикопеечные марки. Я, конечно, сделал вид, что просто забыл деньги... И всё-таки чуть не бегом выбежал из лавки. Вы понимаете, что это стоило мне при моей гордости?
   Но досаднее всего, что я уверен: в будущем у меня будут деньги. Наверное будут. Но когда? Может быть, через неделю, через месяц, через год?.. А сейчас во рту горько и голова чужая. И ни одной близкой души. То есть, меня многие знают. Очень даже многие... Но я выброшен на улицу и ни к кому не могу пойти...
   Ха-ха!.. Они думают, что безнравственные люди не хотят есть!.. Ошибаетесь, милостивые государи, очень даже хотят... Между прочим, я теперь ужасно люблю это выражение "Милостивый Государь"... Прямо великолепно! Одно время я получал много писем... И ни одно письмо не начиналось словом "милый" или "дорогой". А всё -- "милостивый государь". И теперь мысленно я всегда обращаюсь к людям изысканно вежливо: "Милостивые государи!.."
   Сейчас, должно быть, часов одиннадцать. Через час Пасха. Праздникам Праздник и Торжество из Торжеств... Так, кажется?
   Я хожу по улицам как все. Не могут же мне запретить ходить по улицам, потому что я грешник? Такого закона ещё нет, кажется... И дышать могу... И петь могу... Хотел бы я знать, есть ли ещё хотя один такой же отверженный, как я, среди всех этих прохожих? Ведь они же принимают меня за настоящего человека -- может быть, и среди них есть такие же одинокие, такие же голодные, как я, и только вид делают, что они "как все"... Что за нелепые мысли? Разве мне легче, если я не один такой?.. Уж не завидую ли я, что они все сегодня обедали? Ели горячий суп с мягким чёрным хлебом. И, может быть, даже не по одной тарелке... Котлеты с макаронами... Тоже горячие. Прямо со сковороды. Чтобы масло кипело и брызгало...
   Нисколько не завидую... уверяю вас... Два блюда -- непозволительная роскошь... Безнравственная даже роскошь, если вам угодно!.. Я это знаю теперь наверное...
   Но чёрный хлеб -- это совсем другое дело... Про чёрный хлеб я ничего не говорю...
   Я вышел за город и даже не заметил. Ведь это, значит, вёрст шесть отмахал!.. Вот что значит быть философом. А я, милостивые государи, настоящий философ, Божией милостью!.. Да-с! С гордостью об этом заявляю. Ибо всегда жил по-своему. В этом суть всякой философии!..
   Да ну вас! Очень мне нужно перед вами расшаркиваться. Голова у меня болит. Вот что! Ноги устали. И есть хочу. Хлеба хочу. Чёрного хлеба хочу, милостивые государи!..
   Однако, нечего тут стоять. Надо подняться на гору...
   А какая ночь-то, оказывается, великолепная! Настоящая пасхальная ночь... Звёзды, точно вымытые драгоценные камни, так и переливаются. И когда повернёшься к городу спиной, не видно фальшивого света электрических фонарей... и так хорошо!..
   Луны нет. Но звёзды такие яркие, что тёмно-голубую даль видно далеко-далеко... На самом краю неба бледно-лиловая полоса: может быть, отсвет дальнего пожара. В ложбинах снег ещё не стаял и белеет нежными, весенними пятнами. Воздух сырой, но тёплый и весь насыщен запахом молодой растаявшей земли...
   Я люблю тебя, милая! Люблю твои косы, твои глаза, твой смех, твои шалости, твои слёзы, твою радость, твою грусть... Потому что землю люблю. Запах талого снега и влажных сосен... Дальние загадочные огни люблю и душистый воздух, и простор, и свободу безбрежную...
   И зачем Бог дал мне такое нелепое, неугомонное, ненасытное сердце? И кому какое дело до моего сердца? Кто моему сердцу поверит? Смешно, право!
   Стою я за городом один-одинёшенек. И нет до меня никому никакого дела. Хоть издохни, хоть сверши величайший подвиг. Никого. Ни души кругом.
   Неужели я хуже разбойника? Но если и хуже. Ведь сейчас "Христос воскрес" запоют -- до оценок ли тут: кто лучше да кто хуже... Радоваться, обниматься надо и быть всем вместе. Главное -- всем вместе. Коли Христос воскрес -- разве можно врозь быть?
   Но вы от меня отвернулись, милостивые государи, и прекрасно, и я не пойду к вам. Я достаточно горд, чтобы не пойти к вам. Не нуждаетесь? Ну, это уж ваше дело...
   А я буду стоять здесь. Далеко от вас. Один-одинёшенек и петь "Христос воскрес". Надеюсь, вы не можете мне запретить петь "Христос воскрес"?
   Глаза мои привыкли к темноте, я различаю тонкие стволы берёзок и тёмные кусты вербы с мохнатыми, пушистыми почками... Как бы хорошо, если бы последние годы моей жизни оказались сном. И голод мой, и одиночество моё, и злобный город за спиной -- всё бы оказалось сном.
   Я горд, конечно. Но я устал. Страшно устал. И так хотел бы в тепло, к людям, к чистым, добрым людям... Видеть их радостные лица, слышать их смех. Звонкие голоса... Мне больше ничего не надо... Вот как бывало в детстве: ждёшь не дождёшься заутрени. В церковь придёшь и готов прыгать от счастья. И всё радует. И тёплые восковые свечи. И нарядные платья. И звон колоколов. Вертишься в разные стороны, так бы и бросился на шею к первому попавшемуся соседу и заплакал от умиления.
   А выйдешь из церкви -- не надышишься вечерним весенним воздухом, не насмотришься на праздничное небо. Придёшь домой: Боже мой, сколько света! И как тепло. И какой аромат от цветов, которыми уставлен стол...
   Что это?
   Господи! Да ведь это звонят!.. К заутрени звонят! Что же это я? Неужели час стою...
   Простоял... Один... Разве можно теперь одному быть... Сейчас "Христос воскрес" запоют... Не могу я... Не хочу я один быть...
   Да-с, милостивые государи, тут-то и случилось со мной одно маленькое и нелепое происшествие.
   Я опрометью бросился к городу. Назад по грязным, незнакомым улицам. На улицах ни души. Сами понимаете, кто станет в этакую ночь по улицам разгуливать? Сколько пробежал, я не помню. Только на углу какого-то переулка вдруг почувствовал, что ноги у меня задрожали, в глазах чёрные круги пошли... Того гляди, свалюсь... Остановился я. Осмотрелся... Должно быть, я, милостивые государи, в эту минуту на затравленного котёнка походил со всей своей гордостью... Да-с... Кровь в висках колотится, холодный пот на лбу выступил. И по всему телу озноб пошёл, точно приступ лихорадки...
   И слышу: у ворот кто-то плачет. Должно быть, ребёнок. А женский голос уговаривает:
   -- Спи, баюшки-бай-бай!..
   Придёт же в голову этакая нелепая мысль: взял да и бросился на эти голоса.
   У ворот женщина сидит. Ребенка нянчит. Должно быть, жена дворника или ночного сторожа. К заутрени, видно, нельзя ей с ребёнком-то.
   Не помню, как дошёл я до них. А как дошёл, так и упал на скамейку и разрыдался, как последний дурак.
   -- Голоден я... пропал я... никому не нужен... -- бормочу. А сам бьюсь в истерике...
   -- Ах ты, сердечный, -- говорит баба, -- ах ты, несчастный... -- и повела меня к себе в сторожку...
   Вот, милостивые государи, в пасхальную ночь, когда я умирал с голоду, простая деревенская баба одна меня пожалела.
   Что из этого следует? Ничего, разумеется. Но только этого я никогда не забуду, милостивые государи...
   Скажете: нам-то что за дело?
   Ну, это мы ещё посмотрим!..
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru