Свенцицкий Валентин Павлович
Религиозная трагедия. Митрополит Антоний

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   --------------------
   Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.
   --------------------
   Митрополит Антоний унёс в могилу некую тайну: каким образом могла пройти так бесплодно, так обидно бесцветно святительская деятельность одного из благороднейших, даровитейших представителей официальной Церкви?
   Казалось, всё было дано ему, чтобы сыграть выдающуюся историческую роль в эпоху зарождающейся церковной реформации: широкий идейный кругозор, глубокое понимание неотложных религиозных задач, смелое и свободное отношение к устаревшим традициям, настойчивость, выдержка, наконец, самая внешность и личное обаяние.
   И в результате -- пустое место; ничто, сосновый гроб, скорбь о погибшем прекрасном человеке, и только...
   Митрополит Антоний душой был с передовым духовенством.
   Один из самых деятельных священников "Союза 32-х" рассказывал мне о своих беседах с митрополитом.
   -- Намерения ваши святы. Пусть Господь вас благословит...
   "В 1901, в 1903 и, наконец, в 1907 годах, -- говорит о. Григорий Петров, -- мне приходилось не раз иметь горячие, часто даже ожесточённые, несдержанные споры с покойным глаз на глаз в кабинете.
   -- Как вы терпите это? Как можно мириться с этим? Допускать, чтобы какой-то старый, выеденный молью вицмундир помыкал вами? -- вырывалось, бывало, в пылу спора... а он только молчал, но чувствовалось, что ему дорого стоило это молчание.
   Тяжёлое молчание его как бы говорило:
   -- Не хуже тебя знаю, сам всё понимаю, но что ж поделать? Не герой я. Одно скажу: зла не сделаю, а если и сделаю... то вынужденный к тому, не своею силой, не по доброй воле.
   Приходила к нему дама жаловаться, что полиция запрещает читать Евангелие.
   -- Что могу я ей ответить? -- пожимал плечами митрополит Антоний. -- Погоревал вместе и с тем отпустил".
   Но почему же благородный, честный, искренний иерарх был с теми, кто из политических целей лишал сана священника Петрова? Почему подписывал он явно бессмысленное заявление о японских миллионах? Зачем благословлял в 1907 году "дубровинский" съезд "Союза русского народа"?
   Что же: струсил? Боялся "отставки"? Слишком любил почёт, уважение, блага мира сего?
   Нет! Вся жизнь его говорит, что -- нет.
   В молодости он был скромным учёным, профессором гомилетики в Казанской духовной академии. У него умерла жена и трое детей. Личная жизнь была разбита. Оставался один путь -- монашество. Горе глубоко залегло в его душу и давало ему спокойствие и твёрдость в житейских столкновениях. "Запугать" Антония было трудно. Властолюбия он не знал. Помогал всем, кому мог. Такие люди не станут торговать своей совестью. Бояться им некого и нечего. Почему же он "не смел"? Почему сочувствие было только с глазу на глаз? Почему были у него силы заявлять даже в Синоде, на заседаниях, в комиссиях, в Совете министров -- и о свободе совести, и о необходимости "устранить слишком бдительный контроль светской власти над жизнью Церкви", и, наконец, о том (при обсуждении 42-й и 43-й глав Основных Законов, где говорится о "господствующей Церкви" и о государе "блюстителе догматов"), что не следует настаивать, чтобы в законе оставалось выражение "господствующая Церковь", идея господства не христианская; достаточно, если в законе будет сказано, что "государь есть защитник православной Церкви". И почему не хватало смелости быть "героем", общественным вождём, не скромным подателем "особых мнений" в комиссиях, а пламенным церковным реформатором?
   Разгадать эту тайну -- значит разгадать религиозную трагедию всей его жизни. А это значит разгадать трагедию современной церковной эпохи.
   Христос обратился к ап. Петру с пророческими словами: "Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состареешься, то прострёшь руки твои, и другой препояшет тебя и поведёт, куда не хочешь" (Ин. 21, 18). В этих словах усматривают указание на мученический венец апостола, казнённого в старости.
   Но в них же раскрываются судьбы и всей Церкви.
   На заре христианства, свободная духом, хотя и гонимая, униженная, поруганная светской, языческой властью, Церковь препоясывалась сама и победоносно шла туда, куда хотела: завоёвывать силою Креста одряхлевший языческий мир.
   Теперь состарилась. Простёрла руки свои. Другой препоясал. И повёл, куда не хочет...
   Митрополит Антоний был верным сыном Православной Церкви. И потому в нём отражалась вся судьба её. Мог ли он идти, куда хотел, когда всю Церковь ведут, куда она не хочет?
   Трагедия нашей церковной жизни в том и состоит, что деятельность, внешнее проявление, общественное участие в жизни -- прямо противоположно религиозным устремлениям "церковного народа". Религиозная совесть народа, соборное сознание верующих благословляет освобождение, -- а кто-то сильнейший заставляет благословлять рабство. Не трусость, не бессилие, не корыстолюбие виноваты, -- с мукой сердца идёт церковный народ туда, куда ведут. Но не идти не может, доколе не изживёт всю трагедию, которую ему надлежит изжить.
   Митрополит Антоний "пожимал плечами" и беспомощно спрашивал "что же делать?". Когда к нему приходили жаловаться, что полиция запрещает чтение Евангелия, -- "погоревал и отпустил".
   Что делать митрополиту Петербургскому, первоприсутствующему Святейшего правительственного синода, когда околоточный запрещает чтение Евангелия?
   Ужели "пожимать плечами", "погоревать и отпустить"?
   Запретить, запретить властью, данной ему от Бога, издеваться над верной ему паствой.
   -- Что же я могу сделать?
   И это спрашивает глава Церкви, облечённый громадной духовной властью.
   Если бы митрополит не только хотел, но и мог, он бы не спрашивал, он бы знал. Он бы обращался не к "комиссиям", а к пастве, к народу, к Церкви, к собранию верующих. И каким пламенным восторгом отозвались бы эти призывы в исстрадавшихся сердцах его "духовных детей". Все "записки", все "особые мнения", вся бесплодная его "деятельность" -- была бы искуплена одним таким общественным выступлением, это было бы фактом историческим.
   Если бы Петербургский митрополит Антоний свои пожелания -- честные, искренние, свободные -- перенёс бы на свою деятельность: обратился бы с ними к Церкви, к народу -- со всей авторитетностью первоиерарха Русской Церкви, -- это был бы великий день, настоящее Светлое Христово Воскресение.
   И мог бы, мог он это сделать! Хватило бы и умения, и силы, и смелости.
   Но в том-то и дело, что личная трагедия его была лишь отзвуком общецерковной, "когда состареешься, то прострёшь руки твои, и другой препояшет тебя и поведёт, куда не хочешь"...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru