Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.
--------------------
НЕСКОЛЬКО ЛИЧНЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ
Когда приходится читать и слышать призыв "усмирить" Финляндию, совершить по ней "хорошую военную прогулку", как выразился один из дворян на съезде, -- невольно вспоминаешь те впечатления, которые пришлось вынести от непосредственного общения с этим своеобразным и в высшей степени симпатичным народом.
Финляндский вопрос с правовой точки зрения совершенно ясен. Двух "искренних" мнений здесь быть не может.
И сторонники нового государственного переворота, с большей или меньшей откровенностью, оправдывают политику правительства мотивами не принципиальными, а "исторической необходимостью". Апеллируют не к праву, а к высшим "государственным" соображениям.
"Историческая необходимость" -- в воинственных и сепаратистских стремлениях финского народа: если Финляндию не обрусить, она всегда готова "отторгнуться"...
С год тому назад в "Новом времени" определённо сообщалось, что каждый финн уже обзавёлся ружьём, якобы для охоты "за лисицами"...
Конечно, лучший способ "решить" финляндский вопрос -- это, по моему мнению, поехать и самому наблюдать, как живёт этот народ. При малейшей беспристрастности, я убеждён глубоко, результат такого наблюдения может быть только один: признание совершеннейшей несообразностью все упрёки в какой-то "воинственности" финнов.
Только надо ехать не в город, а в деревню.
Полная корректность и лояльность финских властей признаётся чуть ли не всеми. Под подозрение берётся главным образом простой народ -- эти загадочные "охотники на лисиц".
К простому народу и надо ехать.
Жил я в Финляндии летом 1908 года. В замечательно красивой местности между Выборгом и Иматрой, на берегу реки Вуоксы, недалеко от станции Антреа.
Местность эта дачная, но я снимал простой крестьянский дом, вернее, только одну его половину, а в другой жили сами хозяева, простые крестьяне-земледельцы.
Старик, почти не выпускавший изо рта трубки, Хейка, жена его, два сына, три дочери, одна больная параличом, два работника, работница, а с приходящими соседями иногда набиралось человек 10-15.
Время было предвыборное. К обеду, когда собирались все вместе, с почты приносили газету, -- читали вслух и часто горячо о чём-то спорили.
Очевидно, их очень волновали предстоящие выборы.
Однажды, когда я наблюдал их спор, не понимая ни одного слова, ко мне подошёл старый финн с трубкой и на ломаном русском языке, показывая на себя пальцем, сказал:
-- Мы... хотят... социалист...
И очень обрадовался, что я понял.
Присматриваясь к их жизни, я невольно сравнивал её с нашей русской деревенской жизнью. И всегда думал: возможно ли "обрусить" народ, до такой степени обогнавший нас в своей "культурности".
Мой хозяин Хейка был не "кулак", а обыкновенный зажиточный крестьянин. Но он следил за "усовершенствованиями" в области сельского хозяйства и даже выписывал какой-то сельскохозяйственный еженедельник.
Вечером в субботу, после работы, они все отправлялись в баню, которая стояла поодаль, ближе к лесу. А потом вместе с соседями собирались на дворе и занимались "спортом".
Проделывали гимнастику, просто и с играми, поднимали тяжести, -- всё это под несмолкаемый хохот и шутки. "Угрюмые финны", оказывается, умеют веселиться. И такой хорошей, "трезвой" весёлостью. Нечего говорить, что о "пьянстве" не было и помина.
В праздники они почти целые дни распевали псалмы. И в кухне, и во дворе, и за какой-нибудь мелкой работой "по хозяйству" -- всё время слышались протяжные церковные мотивы.
О воровстве, каких-нибудь хулиганствах там, можно сказать, не слыхали, -- и я ни разу не запирал своей "квартиры", и мои хозяева, уходя в поле, оставляли кухню с открытой настежь дверью.
Чувство "законности" до того вошло им в плоть и кровь, что они даже "представить" себе не могут такого "незаконного" покушения на чужую собственность.
Должен сказать ещё, что страшно бросается в глаза действительное равноправие мужчин и женщин. У финнов равноправие -- не теория, которая путём "постановлений" стала фактом, -- у них это совершенно естественное, нечто такое, что иначе "быть не может", вещь столь сама собой разумеющаяся, как, например, ношение женщинами платья, а мужчинами пиджака. Там даже "решать" вопрос о равноправии нечего. Самого вопроса-то не существует. Одна из причин такого явления лежит в удивительной их нравственной чистоте, чистоте не отдельных людей, а какой-то особенной, я бы сказал, "национальной". В мужских банях, например, женская прислуга. И ни одному финну не придёт в голову видеть в этом какую бы то ни было пакость. Я сам наблюдал, как работники через весь двор раздетые идут в баню и, встретившись с женщинами, разговаривают с ними, -- и опять-таки без малейшей тени какой бы то ни было "половой", хулиганской окраски.
Это у них совершенно просто. Потому что безупречно в моральном отношении.
Я прожил всё лето, много гулял, заходил в другие крестьянские "фермы", встречал старых и молодых финнов, женщин и детей, -- и всегда меня поражала необыкновенная приветливость, с которой они относились ко мне, русскому и совершенно чужому для них человеку.
Если бы этих финнов кто-нибудь стал "обличать" в ненависти к "русскому", я думаю, они приняли бы такого "обличителя" за сумасшедшего.
Ещё в большей степени поразился мой добродушный Хейка, если бы у него потребовали объяснения, зачем он держит ружьё, -- и стали уличать его в военных замыслах против Российской империи.
Финский народ трудолюбивый, упорный, не любит никакого "треска", никаких "авантюр", -- и его от сетей и пашень разве силой можно вынудить взяться за "оружие"...
"Военная прогулка"!
Конечно, есть у нас и войско, и сила, и мы можем разорить Финляндию.
Но "обрусить" её -- не в нашей власти.
ДВЕ КУЛЬТУРЫ
Я два года не был в Финляндии. И вот теперь снова, только что побывав в знакомых местах, не могу отделаться от новых впечатлений.
Въезжая в Финляндию, немыслимо освободиться от "политических" размышлений. Нельзя впечатления от "природы" не смешивать с политическими воспоминаниями о только что свершённых Россией несправедливостях. "Финляндский вопрос" почти заслоняет собой финляндскую природу. И когда хочется наслаждаться видами Саймского озера -- невольно воскрешаешь перед собой образ покойного Столыпина и, глядя на сосновые леса, думаешь о будущих карательных экспедициях в "непокорном" крае. Политические думы особенно яркими делаются от обилия петербургских бюрократических физиономий.
Петербург выезжает в Финляндию "на дачу". Он привык смотреть на свою соседку, как на "дачную местность", а не как на самостоятельную страну. Финляндия создана, по мнению его, для отдыха уставшим петербургским чиновникам, а вовсе не для своей особой национальной жизни.
И вот начался сезон -- всюду русские "хозяйские" лица. Это символ русской политики -- и потому их особенно неприятно видеть. Они же подчёркивают и другое: всю невозможность соединить воедино Финляндию и Россию. Потому что это два различных народа, две национальности, две страны, две культуры.
Можно, пользуясь случайным составом Думы, случайным соотношением политических сил в стране, провести тот или иной "финляндский закон", можно силой нарушить финляндскую конституцию, можно переименовать Випури в Выборг и даже совсем включить Финляндию в состав Российской империи, превратив целую страну в какую-нибудь "Глуповскую губернию", -- но нельзя слить две культуры путём насилия и административного распоряжения.
Различие культуры чувствуется во всём, от крупного до мелкого. От своеобразной народной литературы до последней черты костюма. Я подолгу жил в финляндских деревнях и видел народ, значит, не книжную культуру, а то, что вошло уже в плоть и кровь, -- и мог воочию убедиться, что "русская политика в Финляндии" -- это один из тех продуктов петербургских канцелярий, в котором таится много несчастья, но который не принесёт никому ни славы, ни пользы.