-- Вы назначены ко мнѣ адъютантомъ? прошу садится... вотъ папиросы.
Я сѣлъ. Курить не хотѣлось; воротникъ съ лаврами жалъ мнѣ горло, а застегнутой мундиръ наводилъ на мысль, не замуравленъ ли я въ какую-нибудь стѣну.
-- Ну, что новенькаго въ Петербургѣ?.. Какія звѣзды въ балетѣ?.. оперѣ?.. Не слыхали, ли о назначеніяхъ?.. забросалъ меня вопросами мой начальникъ.
Я коротко отвѣтилъ и всталъ.
-- Ну, до свиданія....прошу безъ церемоніи. Мы обѣдаемъ въ 4 часа, и у меня такой обычай, что адъютанты обѣдаютъ съ нами... пожалуйста, безъ всякаго блеска: въ сюртукѣ при погонахъ и кепи безъ султана.....
Я раскланялся и поѣхалъ знакомиться съ моимъ сотоварищемъ; у генерала полагалось два адъютанта.
-- Очень пріятно познакомиться! я вамъ и квартирныя за этотъ мѣсяцъ потребовалъ, встрѣтилъ меня адъютантъ Радушенко:-- у его превосходительства были?
-- Былъ.
-- И у начальника штаба?..
-- Тоже былъ.
-- Все это, я вамъ скажу -- люди обходительные.... съ ними можно еще жить... Ея превосходительство -- тоже добрѣйшая женщина... имѣетъ нѣкоторыя странности, но совершенства вѣдь нѣтъ на землѣ... Не правда...ли? Пойдемте въ штабъ, а вамъ дѣла сдамъ, да и квартирныя кстати получите.
Мы пошли по какой-то улицѣ, съ кочками окаменѣвшей грязи. Кое-гдѣ у заборовъ и на крышахъ бѣлѣлъ скупо выпавшій снѣжокъ; сѣренькій день глядѣлъ хандровато; безлистные тополи стояли трупами у замерзлаго пруда; прямо передъ нами высилась пожарная каланча.
-- Нашъ начальникъ штаба -- прекраснѣйшій человѣкъ, загово рилъ Раду шенко:-- одно только, что насчетъ стиля въ бумагахъ немного затруднителенъ для нашего брата, т. е. армейскаго, пояснилъ онъ.
-- Какого стиля?
-- Въ исходящихъ. Рѣдкую бумагу по два, по три раза не переписываютъ. Вотъ я вамъ къ примѣру скажу. Третьяго дна написалъ я въ интендантское управленіе такой рапортъ: "имѣю честь увѣдомить, что содержаніе, которое слѣдуетъ чинамъ штаба за ноябрь сего года, получено". Какъ, по вашему мнѣнію, есть тутъ что-нибудь противъ грамматики?
-- Нѣтъ; совершенно правильная фраза.
-- Ну, вотъ видите! А онъ не подписалъ этой бумаги; лучше говоритъ напишите "слѣдующее", а не "которое слѣдуетъ"; а то, говоритъ, у васъ вообще въ бумагахъ часто слово который повторяется. Вчера переписали "слѣдующее". А онъ опять не подписалъ бумаги: надо, говоритъ, не "слѣдующее" а "слѣдуемое". Не знаю, что сегодня скажетъ.
-- Однако, не веселая перспектива имѣть дѣло съ такимъ канцеляристомъ, сказалъ я, разсмѣявшись.
-- Вамъ-то нечего бояться. На то вы ученый, у васъ онъ ни одного слова зачеркивать не будетъ, а вотъ нашему брату, армейскому, тяжеленько приходится изъ-за этого стиля.
Радушенко представилъ мнѣ писарей и аккуратно началъ сдавать дѣла по списку. Вдругъ на лѣстницѣ раздался громъ прыгающей по ступенямъ сабли.
-- Начальникъ штаба! сказалъ Радушенко и откашлялся.
Послѣ я узналъ, что прыганье сабли производилось начальникомъ штаба умышленно, чтобы писаря подготовились къ встрѣчѣ.
Старшій писарь, журналистъ и "приказистъ" промолчали; два переписчика громко отвѣтили за пятерыхъ:
-- Здравія желаемъ, ваше высокоблагородіе!..
-- А, и вы уже здѣсь; здравствуйте второй разъ! сказалъ мнѣ Биндюгинъ.-- Очень, очень радъ, что вы скоро пріѣхали; увѣренъ, что теперь дѣла въ штабѣ пойдутъ лучше. Опять изъ-за васъ замѣчаніе получилъ, обратился онъ къ Радушенко.
-- Въ полнѣйшемъ безпорядкѣ. Полюбуйтесь! генералъ одного рапорта не подписалъ. И въ самомъ дѣлѣ... Ну, развѣ можно такъ писать? Вотъ вы сейчасъ увидите, не хотите ли прочитать?..
Я прочиталъ бумагу и сказалъ, что, по моему мнѣнію, она написана какъ слѣдуетъ.
-- И вы ничего предосудительнаго не замѣчаете?
-- Ничего.
-- А это что? На одной строчкѣ -- "превосходитель", а "ство" -- на другой! Развѣ это можно? Развѣ такія слова можно подносить?.. Вѣдь это азбука военной грамматики...
-- Неужели генералъ изъ-за этого не подписалъ бумаги?
Биндюгинъ взглянулъ на меня съ изумленіемъ.
-- Allons chez nous, произнесъ онъ и повелъ меня въ штабный кабинетъ.
-- Генералъ нашъ, конечно, нѣсколько педантъ, сказалъ онъ, закуривая папиросу: -- но, съ другой стороны, въ самомъ дѣлѣ нельзя же отступать отъ принятыхъ правилъ. Вы, пожалуйста, подтяните писарей. Вы очень кстати теперь пріѣхали. Надо составить проэктъ манёвра; вотъ вы этимъ и займитесь. Знаете, этакій эффектный манёврецъ сочините. Потомъ мы потолкуемъ объ этомъ; теперь оканчивайте пріемку дѣлъ по вашему отдѣленію, а я займусь: тутъ нужно одну хитрую бумагу сочинить.
Когда я пришелъ въ свое "отдѣленіе", Радушенко распекалъ тамъ писаря за переносъ слова "превосходительство". Выходило очень комично, и самъ Радушенко кончилъ тѣмъ, что засмѣялся.
-- Слава Богу, хоть тотъ рапортъ подписалъ, сказалъ онъ мнѣ: -- а то мнѣ это проклятое "слѣдуемое" такъ надоѣло... три дня изъ головы не выходило: такъ и вертится "слѣдуемое", "слѣдующее", "которое слѣдуетъ"...
Началась скучная исторія сдачи-пріемки дѣлъ.
II.
Обѣдъ у генерала Добрякова былъ очень вкусный, но нельзя сказать, чтобы пріятный, въ смыслѣ бесѣды. Гостей было трое: Биндюгинъ, Радушенко и я. На двухъ противуположныхъ концахъ большого стола сидѣли генералъ и его жена; на его сторонѣ разговоръ отдавалъ военнымъ букетомъ; отъ разговора генеральши разило деревяннымъ масломъ и ладовомъ.
-- Представьте себѣ какой случай, разсказывалъ Добряковъ: -- когда я командовалъ полкомъ, капитанъ Глазатый, прекрасный во всѣхъ отношеніяхъ офицеръ, на смотру командующаго войсками чихнулъ какъ разъ въ то время, когда салютовалъ, пpоходя мимо начальника.
-- Мнѣ было, сдѣлано замѣчаніе, а капитана Глазатаго не представили къ наградѣ. Немного строго, но, знаете, поступокъ, какъ хотите, неприличный! У офицера все должно быть въ порядкѣ; онъ имѣетъ, конечно, право чихать, кашлять, сморкаться, но только послѣ команды: "оправиться" "смирррно"... У солдата и у офицера должны быть только два чувства.... ".
-- Слухъ и зрѣніе, ваше превосходительство, подсказалъ Биндюгинъ...
-- Совершенно справедливо: слухъ -- чтобы слушать команду; зрѣніе -- чтобы весело смотрѣть на начальника!
-- Вы не были съ визитомъ у нашего преосвященнаго? спрашивала, меня генеральша.
-- Зачѣмъ? спросилъ я въ свою очередь.
-- Ахъ....это святой человѣкъ!
-- Значитъ онъ мнѣ, не пара.
Генеральша снисходительно, улыбнулась.
-- Какъ онъ читаетъ акаѳеисты, продолжала она; это истинное наслажденіе! Александріи Ивановичъ обратилась она къ Радущенико:-- мы вчера на чемъ постановили наше чтеніе?
-- На пятомъ икосѣ акаѳиста великомученицѣ Варварѣ, ваше превосходительство...
-- Сегодня мы окончимъ послѣ обѣда, не правда ли?
-- Ну, ужь, матушка, на сегодня, уволь: Александру Ивановичу надо ѣхать повѣрить музыкантскую, команду, сказалъ Добряковъ.
-- Какъ жаль! Знаете, обратилась она ко мнѣ: -- у насъ въ дивизіи все по семейному; я, мой мужъ, начальникъ штаба, адъютанты -- это одна семья. Между нами самыя теплыя, самыя христіанскія отношенія. Послѣ обѣда: мужъ идетъ отдохнуть, а я съ моими друзьями -- она указала на Биндюгина и Радушенко -- ухожу въ мой будуаръ. Полковникъ зажигаетъ лампадку у кіота съ образами и немного куритъ ладономъ -- я люблю этотъ лапахъ, потомъ Александръ Ивановичъ начинаетъ читать акаѳистъ или житіе святого, память котораго празднуется въ тотъ день. Такъ проходитъ часа два; потомъ я отпускаю моихъ друзей, а если это канунъ праздника, то мы всѣ вмѣстѣ отправляемся ко всенощной въ крестовую.
Мороженое прервало слова генеральши.
Послѣ обѣда всѣ чинно перешли въ гостинную; подали черный кофе.
Добряковъ, плотно поѣвшій, началъ изрѣдка икать; Биндюгенъ старался поддержать разговоръ; но Добрякову хотѣлось спать, и онъ отдѣлывался протяжными: дда... и г-мъ... Выпивъ свою чашку, онъ всталъ.
-- Ну, господа, я безъ церемоніи; пойду всхрапнуть... до свиданія.
Мнѣ грозило приглашеніе на семейное чтеніе житія святыхъ, но а поспѣшилъ предупредить его, раскланявшись съ генеральшей.
-- Уже уходите? протянула она жалобнымъ тономъ.
III.
На другой день, вернувшись съ генеральскаго обѣда, я засѣлъ за составленіе проекта манёвра. Часовъ въ 8 пришелъ ко мнѣ Радушенко.
-- Насилу отдѣлался! вздохнулъ онъ, какъ паровикъ, и сѣлъ.
-- Отъ чего отдѣлались?
-- Окончилъ акаѳистъ великомученицѣ Варварѣ. Прекрасная наша генеральша, добрѣйшей души женщина, только ужъ такъ доѣдаетъ акаѳистами, что просто бѣда... Двойную службу несу: до обѣда -- адъютантъ, послѣ обѣда -- псаломщикъ.
Я расхохотался.
-- Хорошо вамъ смѣяться. А вотъ на моемъ мѣстѣ посидѣли бы, такъ было бы не до смѣха.
-- Да кто же вамъ велитъ читать? Вѣдь она и мнѣ намекала на это удовольствіе, да я отказался. Скажите завтра, что больше не хотите читать -- вотъ и все.
-- Легко сказать! Теперь, грѣхъ пожаловаться, начальство любитъ меня, да и то безпрестанные выговоры за "слѣдующее" да "слѣдуемое"; а еслибы да не любило -- хоть изъ службы уходи! Вы еще молоды, неопытны... Конечно, вы изъ ученыхъ; вамъ просторнѣе дорога; а только я вамъ дружескій совѣтъ дамъ, не пренебрегайте ея превосходительствомъ.
-- Акаѳисты что ли читать?
-- Отчего и не прочитать иногда? И мнѣ легче было бы. Чередовались бы.
-- Ахъ, вы, чудакъ! засмѣялся я.-- Сами виноваты! Она видитъ, что вы податливы, и пользуется.
-- Не читать нельзя. Между собой, конечно, можно сказать: не хочу, молъ, да и баста; а коли жена, да дѣтей троица, да четвертый къ новому году будетъ, такъ тутъ будешь и акаѳисты читать, лишь бы начальство не гнѣвалось. А тяжело приходится. Ненасытная она какая-то. Вотъ хоть бы сегодня. Дочитываю двѣнадцатый кондакъ -- это, значитъ, послѣдній, хочу закрыть святцы, а она: "тамъ, говоритъ, троекратно написано..." Нечего дѣлать, и троекратно прочелъ. Ей и этого мало. "А какого, говоритъ, святого празднуется сегодня?" Ну, я всѣ святцы наизусть знаю и говорю: "святыхъ мучениковъ Гурія, Самона и Авива".-- "Не начнемъ ли, говорить, житіе ихъ?"
Радушенко сталъ ходить по комнатѣ и бормоталъ:
-- "Троекратно!.." Такъ она, знаете, меня сегодня доѣхала этимъ "троекратно", что просто прибить ее хотѣлось!
-- А вы не деритесь, а престо не читайте, да и баста!
Радушенко продолжалъ шагать по комнатѣ.
-- А и въ самомъ дѣлѣ, что я за дьячекъ такой, вскричалъ онъ вдругъ, почувствовавъ приливъ храбрости:-- скажу ей: ваше превосходительство, у меня есть семья, свои дѣла, мнѣ нѣтъ времени читать акаѳисты... Разъ въ недѣлю -- съ удовольствіемъ, а то каждый день... просто наказаніе!
-- Разумѣется, такъ и сдѣлайте.
-- А какъ вдругъ языкъ не поворотится? Захочешь сказать: не буду читать, а языкъ самъ сболтнетъ: съ удовольствіемъ, ваше превосходительство!
-- Ну, значитъ, вы -- баба, а не офицеръ.
-- Попробую, была-не была... Бросимъ лучше этотъ разговоръ, давайте, чайку выпью, да и поплетусь домой.
Черезъ минуту, Радушенко опять вернулся къ своей мучительницѣ.
-- Вотъ она и обложила васъ натуральною повинностью за честь, которую вамъ сдѣлала.
-- Все же, знаете, не мѣшаетъ имѣть родство съ сильными міра сего... Вѣдь нашъ братъ постоянно на волоскѣ виситъ; а если заступница есть, все не такъ опасно.
-- Однако, нечего сказать, пріятное положеніе висѣть на волоскѣ.
-- А я вамъ скажу -- между нами это, конечно -- вы почему-то не понравились ея превосходительству... Я уже заступался за васъ. Нѣтъ, говоритъ, въ немъ что*то такое несимпатичное.
-- Напрасно заступались, добрѣйшій Александръ Ивановичъ. Мнѣ рѣшительно все равно.
Радушенко покачалъ головой и вздохнулъ.
-- Да вы, какъ дитя малое, неопытны; извините, что такъ прямо сказалъ. Какъ это можно не дорожить мнѣніемъ начальства! Отъ этого мнѣнія вся служба зависитъ, а вы говорите: все равно!
-- Я вѣдь не у генеральши адъютантомъ.
-- Не сговоришь съ вами, я вижу. Я вѣдь вамъ все это по товарищески сказалъ. Вы, можетъ быть, подумаете: вотъ, дескать, третій день знакомы, а навязывается."
Я увѣрилъ добряка, что понимаю его пріятельскія побужденія. Онъ крѣпко пожалъ мнѣ руку.
-- Ну, до свиданія...
-- Заходите разсказать, какъ вы будете отказываться отъ чтенія акаѳиста.
Радушенко ничего не отвѣтилъ.
IV.
Я скоро составилъ проэкть манёвра. Биндюгинъ нашелъ его "поучительнымъ", но прибавилъ, что "его превосходительство врядъ ли одобритъ".
-- Читалъ вашъ проэкть, сказалъ мнѣ за обѣдомъ Добряковъ:-- и полагаю, что онъ потребуетъ значительной передѣлки. Никакой художественности нѣтъ!
-- Развѣ это романъ? спросилъ я.
-- Художественность въ манёврѣ гораздо важнѣе, чѣмъ въ романѣ. Если ея нѣтъ въ романѣ, такъ вы бросили романъ и дѣлу конецъ, а манёвръ безъ художественности можетъ имѣть послѣдствіемъ выговоръ -- да-съ! Манёвръ, который не доставляетъ пріятныхъ ощущеній, никуда не годится. Можетъ быть, вашъ проэктъ и хорошъ съ военно-научной точки зрѣнія, но съ практической онъ, что называется, швахъ. Впрочемъ, это все надо видѣть на практикѣ. Назначьте на завтра первую репетицію въ 5 часовъ послѣ обѣда.
-- Такъ, значьте, вы будете воевать завтра? сказала генеральша:-- а мы съ Александромъ Ивановичемъ предадимся мирному занятію... не правда ли? Мы завтра начнемъ житіе Саввы освященнаго.
Радушенко обгладывалъ въ это время косточку куропатки и чуть-чуть не подавился отъ вопроса генеральши. Онъ хотѣлъ было что-то сказать, но, вмѣсто того, покраснѣлъ и закашлялся.
-- Выпейте вина, сказала генеральша и сама налила сенжоржа въ его стаканъ.
Радушенко совершенно растаялъ отъ этого вниманія.
-----
На другой день послѣ обѣда, мы сѣли на верховыхъ лошадей и поскакали на репетицію манёвра въ поле, гдѣ уже заблаговременно расположились войска. При выѣздѣ изъ города, къ намъ присоединилось человѣкъ десять офицеровъ, наряженныхъ къ Добрякову ординарцами. Добряковъ любилъ большую свиту. Мы въѣхали на холмъ, съ котораго была отлично видна вся сцена, предназначенная для репетиціи.
Окрестность была красивая. Впереди, откуда предполагалось наступленіе непріятеля, синѣлъ большой лѣсъ. Мѣстность отъ него возвышалась зелеными холмами, образуя нѣсколько дефиле, по которымъ извивались дороги. Слѣва блестѣла рѣчка, обезпечивая отъ обхода; направо была широкая луговина; за нею желтѣли пашни, условно считаемыя непроходимыми мѣстами. Весь ландшафтъ, подъ боковымъ солнечнымъ освѣщеніемъ, съ рядами бѣлыхъ, сверкающихъ облаковъ на горизонтѣ, смотрѣлъ такъ весело и мирно, что мнѣ захотѣлось сбросить съ себя всѣ военные доспѣхи и поскакать къ этому синему лѣсу, гдѣ должна быть такая славная прохлада.
-- Превосходное мѣсто для манёвра! сказалъ Добряковъ.-- Ну-съ, посмотримъ вашъ проэкть. Цѣль манёвра, если я не ошибаюсь, атаковать ту мѣстность, на которой мы стоимъ. Такъ что ли?
Взлетѣла ракета. Черезъ нѣсколько икнутъ, синій дымокъ, показался на опушкѣ лѣса. Вся опушка лѣса закурилась. Затрещали холостые выстрѣлы, грохнула пушка.
Добряковъ преобразился. Его вѣжливость, любезность совершенно исчезли. Онъ сталъ горячиться, раздавалъ приказанія; офицеры изъ свиты поскакали во весь духъ по разнымъ направленіямъ съ приказаніями.
-- Чего онъ тамъ ползетъ, какъ ракъ! кричалъ Добряковъ, указывая на колонну, медленно подвигавшуюся на холмъ.
-- Тамъ очень крутой подъемъ, замѣтилъ а.
-- Что вы! учить меня, что ли! Скачите! обернулся онъ къ свитѣ: -- скажите этому медвѣдю, кто тамъ командуетъ, чтобы онъ шелъ бѣгомъ!
Два офицера рванулись съ мѣста въ карьеръ.
-- Что это за пальба! кричалъ генералъ:-- шутятъ они что ли! Залпы! Залповъ больше!
Опять поскакалъ одинъ изъ офицеровъ.
-- Не хорошо, г-нъ адъютантъ, свирѣпствовалъ Добряковъ уже на мой счетъ:-- не красиво... что это за манёвръ?! Гдѣ войска? Ихъ точно нѣтъ! Ползутъ, какъ червяки! Зачѣмъ они идутъ, точно прячутся, какъ воры!
-- Перебьютъ, если идти по открытому мѣсту, заступился я за свой проэкть.
-- Да что мы, ядрами что ли стрѣляемъ? что вы мнѣ говорите! Храбрыя войска должны переть прямо, а не ползти червякомъ! Что это за манёвръ! Да чего эти бабы плетутся!.. скажите этому командиру полка, что онъ -- баба, а не полковникъ! Чего жь вы стоите?
Изъ свиты опять поскакали.
-- Гдѣ командиръ артиллерійской бригады? вскрикнулъ вдругъ Добряковъ, уже весь красный отъ гнѣва.
Тучный полковникъ подскакалъ, держа руку у козырька.
-- Чего вы смотрите, полковникъ? Срамъ! Что тамъ дѣлаютъ эти двѣ пушки?
-- Обстрѣливаютъ дефиле, ваше превосходительство.
-- Да развѣ это стрѣльба! Пошлите туда цѣлую баттарею, и чтобы жарила во всѣ лопатки.
-- Смѣю доложить вашему превосходительству, что тамъ болѣе двухъ орудій и помѣститься не можетъ, возразилъ полковникъ.
-- Да что вы, господа! Говорятъ вамъ: помѣстите!
Полковникъ двинулъ плечами и поскакалъ.
Раздалась команда: батарея расположилась одно орудіе за другимъ и начала палить.
-- Ну, вотъ, давно бы такъ! сказалъ Добряковъ.-- А это что такое?! Отчего вы этотъ холмъ не приказали занять артиллеріи? Господинъ авторъ манёвровъ! я васъ спрашиваю.
-- Съ того холма выстрѣла не могутъ попадать въ атакующихъ: они совершенно закрыты возвышенностями.
-- А для чего вамъ нужно, чтобы они попадали? Скажите вы этому толстопузому полковнику, чтобы онъ туда цѣлую батарею поставилъ. Куда они всѣ запропастились?
Изъ свитскихъ уже никого не было. Мнѣ пришлось скакать отыскивать толстопузаго артиллериста.
-- Поставьте на тотъ холмъ цѣлую батарею, сказалъ я, смѣясь.
-- Чортъ знаетъ, что такое! злился полковникъ; однако, тотчасъ же скомандовалъ занять холмъ.
Вернувшись къ генералу, я засталъ его въ полномъ изступленіи; онъ былъ одинъ; Биндюгинъ тоже ускакалъ съ какимъ-то приказаніемъ, ординарцы не возвращались.
-- Дрянь! Бабы! кричалъ онъ: -- развѣ наступающіе такъ должны кричать ура! А барабанщики! Чего они кожи барабанной жалѣютъ?! А залпы!.. Это срамъ! Что скажетъ инспектирующій про такой манёвръ!
Въ это время, занявшая холмъ батарея открыла свирѣпые залпы въ пустое пространство, слѣва тоже началась жестокая пальба той батареи, которая расположилась гуськомъ. Всѣ пѣхотныя части подняли страшную трескотню. Биндюгинъ поѣхалъ къ резерву и ему велѣлъ валять залпами. Барабаны гудѣли; всѣмъ, какъ наступающимъ, такъ и обороняющимся приказано было кричать ура; горнистовъ тоже не оставили безъ дѣла. Вся мѣстность преисполнилась гула. Генералъ пересталъ браниться; онъ вертѣлъ своего коня то въ ту, то въ другую сторону и наслаждался клубами дыма, которымъ совсѣмъ закрылся холмъ.
Вдругъ возлѣ Биндюгина появился толстопузый артиллеристъ.
-- Если черезъ пять минутъ не будетъ отбоя -- мы пропали, прошепталъ онъ съ выраженіемъ ужаса на лицѣ.
-- Что такое?
-- Послѣдніе заряды! Я уже послалъ верхового въ лагерь за запасными ящиками... Если не поспѣютъ -- бѣда!
Но несчастія не случилось; финалъ манёвра удовлетворилъ Добрякова, и онъ велѣлъ дать "отбой". Толстопузый полковникъ перекрестился отъ радости.
Мы поѣхали въ городъ шагомъ; генералъ успокоился и принялъ свою обычную вѣжливую манеру. Въ воздухѣ слышался запахъ пороховой гари; полки шли въ лагерь съ пѣснями: такъ было приказано. Мимо насъ проходилъ баталіонъ и пѣлъ: "Ахъ вы сѣни".
Подскакалъ старый, сѣдой маіоръ; оно дрожалъ, ожидая головомойки.
-- Прикажите пречистую пѣть, сказалъ генералъ:-- мы вѣдь не барышни.
Старикъ пришпорилъ коня.
-- Пойте "Красавицу!" прокричалъ онъ.
"Красавица, поцѣлуй
Русскаго солдата..."
грянулъ хоръ.
-- Ну-съ, вашъ проэкть -- швахъ, какъ я и раньше думалъ,-- сказалъ мнѣ Добряковъ:-- т. е. мысль, если хотите, не дурна, выборъ мѣстности тоже хорошъ, но проэкть исполненія никуда не годится. Художественности нѣтъ, наступающихъ колоннъ не видно, артиллеріи въ дѣлѣ мало, а безъ нея какой же маневръ, все равно, что супъ безъ соли. Полковникъ передѣлайте его... Знаете, чтобы войска наступали не по дефиле, а по отлогостямъ... къ отряду обороняющаго прибавьте еще одну батарею и внушите вы этимъ командирамъ, чтобы они не разсуждали, а жарили бы!
-- Слушаю съ, сказалъ Биндюгинъ.
-- Когда вы это передѣлаете, манёврецъ не стыдно будетъ предложить и инспектирующему.
V.
Каждое утро ходили мы въ штабъ. Биндюгинъ распечатывалъ почту: рапорты и предписанія безъ конца. Мы тоже въ свою очередь "доносили" и "предписывали". Однажды отъ старшаго полковаго доктора поступилъ рапортъ, что третья часть полка заболѣла глазной болѣзнью.
-- Съѣздите осмотрѣть помѣщенія этого полка, сказалъ мнѣ Добряковъ за обѣдомъ.
Я поѣхалъ вмѣстѣ съ докторомъ.
Солдаты въ г. Грязниговѣ размѣщались въ помѣщеніяхъ, отведенныхъ городскимъ управленіемъ.
Когда я вошелъ въ одно изъ такихъ помѣщеній, мнѣ стало трудно дышать; я вспомнилъ пещеру на Чатырдагѣ. Вообразите воздухъ бани на другой день послѣ топки, и въ этомъ воздухѣ -- дымъ махорки и испаренія просушивающихся солдатскихъ шинелей и онучъ. Пламя двухъ лампъ было окружено облакомъ испареній.
Ко мнѣ подскочилъ дежурный по ротѣ унтеръ-офицеръ и сталъ рапортовать: "въ ротѣ все обстоитъ благополучно... больныхъ въ лазаретѣ 40, въ околодкѣ 70..."
Нѣсколько фигуръ поднялись съ наръ и стали застегивать шинели. Я просилъ ихъ лежать и сидѣть, какъ до моего прихода, но солдату не покойно въ присутствіи офицера; когда ему говорятъ "вольно", онъ объясняетъ себѣ, что это такъ только говорится для формы, а что все-таки лучше вытянуться и провожать взоромъ начальника.
-- Отчего стѣны такія блестящія? задалъ я вопросъ, оказавшійся очень наивнымъ.
-- Потому сырость, ваше благородіе, изволите видѣть? доложилъ дежурный по ротѣ и, мазнувъ рукой по блестящей стѣнѣ" показалъ мнѣ мокрую ладонь.
-- Подушки сырыя? спросилъ я у одного солдата съ истомленнымъ, боязливымъ лицомъ.
-- Такъ точно, ваше благородіе! робко и тихо пробормоталъ онъ.
-- Это ничего, ваше благородіе, бойко заговорилъ явившійся фельдфебель, сурово взглянувъ на солдата:-- они отодвигаютъ подушки отъ стѣны... немного, конечно, сырость есть... а вообще ничего, жаловаться нельзя.
-- Много-ли топите печи?
-- По положенію, ваше благородіе.
Между тѣмъ, дали знать ротному командиру; онъ явился съ озабоченнымъ лицомъ; онъ боялся, не наболтали-ли какого-нибудь вздора на счетъ дровъ или пищи.
-- Сколько человѣкъ помѣщается въ этой комнатѣ? спросилъ я командира.
-- 40 человѣкъ; оно немного тѣсненько...
Я мѣрилъ шагами комнату: въ длину было 25 шаговъ, въ ширину 15; поднявъ руку я досталъ до потолка; на немъ тоже были капли сырости.
-- Что вы скажете, докторъ, о причинахъ глазной болѣзни?
-- Нечего и заявлять; всѣ знаютъ, какія у насъ въ городѣ, помѣщенія для войскъ... и начальникъ штаба былъ, и самъ генералъ какъ-то заѣзжалъ.
-- Ну, и что-же?
-- А ничего... Лучшаго нѣтъ, такъ вѣдь на улицу не выколетъ. Начали переписку, предписали городскому управленію принять надлежащія мѣры къ улучшенію помѣщеній...
Я выходилъ изъ казармы съ тяжелымъ чувствомъ.
-- Вамъ это должно быть вновѣ, потому такъ и возмущаетъ васъ, заговорилъ докторъ:-- не хотите ли кстати въ кухню заглянуть... пищу попробовать.
-- Трудно вамъ будетъ пройти, грязно очень, сказалъ ротный командиръ.
-- Ты, братецъ, не безпокойся, сказалъ ему докторъ:-- а зачерпни прямо изъ котла... поглубже! можетъ быть, больше говядины наловишь... Ну-ка, попробуйте, обратило? онъ ко мнѣ.
Я зачерпнулъ ложку щей и попробовалъ: онѣ были плохи.
Ротный командиръ обезпокоился.
-- Сегодня точно говядина не очень жирная, заговорилъ онъ:-- подрядчикъ еврей, чуть не досмотришь -- бѣда! Самъ всегда хожу на базаръ; рота вѣдь семья ротнаго командира... Слушай, обратился онъ къ фельдфебелю:-- позови завтра Машку ко мнѣ!
-- Зубы вамъ заговариваетъ, шепнулъ мнѣ докторъ:-- видитъ, что молодо-зелено.
Мы уѣхали изъ казармы; ротный командиръ и фельдфебель провожали насъ до дрожекъ, чтобы мы безъ нихъ еще куда-нибудь не зашли посмотрѣть ротное хозяйство.
Я былъ въ прескверномъ настроеніи духа; въ головѣ у меня нарисовалась яркая картина, которую а хотѣлъ представить Добрякову.
Мы перешли въ гостиную. Генералъ подвинулъ намъ ящикъ съ сигарами.
-- Я думаю обо всемъ видѣнномъ мною представить письменное донесеніе, сказалъ я.
-- Зачѣмъ? Вы очень хорошо изложили и на словахъ, хотя ничего новаго не сказали. Все это я знаю давно. Я даже возбуждалъ вопросъ, какъ это говорится въ газетахъ. Предписалъ принять возможныя мѣры. Но что же дѣлать? Не ссориться же мнѣ съ городскимъ головой?
-- А вотъ и мы! раздался протяжный и непріятный, какъ великопостный звонъ, голосъ генеральши, явившейся вмѣстѣ съ Александромъ Иванычемъ, который выглядѣлъ просто мученикомъ.
-- Зосима кончили? спросилъ Добряковъ.
-- Кончили, ваше превосходительство.
-- Знаете, что, Александръ Иванычъ, шутилъ генералъ:-- не забудьте, пожалуйста, сказать мнѣ, когда у васъ дойдетъ очередь до того святого, который на чортѣ въ Іерусалимъ ѣздилъ.
-- Ахъ, не шути! нельзя объ этомъ говорить и смѣяться, сказала генеральша.
-- Я не смѣюсь, душа моя. Но это очень интересно; я непремѣнно приду васъ послушать. Да... да!. А вотъ тебѣ новость. Марья Васильевна опять устраиваетъ спектакль.
Начался разговоръ о спектаклѣ; докторъ сталъ шутить, я и Радушенко были молчаливы. Выждавъ удобную минуту, мы раскланялись. Радушенко, отойдя отъ генеральской квартиры на три квартала, началъ браниться.
-- Чортъ бы ее побралъ! говорилъ онъ про генеральшу:-- сегодня начали житіе Зосима, длинное, предлинное; а взялъ, да и перевернулъ четыре страницы сразу, и продолжаю читать, какъ ни въ чемъ не бывало, такъ вѣдь догадалась. "Нѣтъ, говоритъ, другъ мой, вы пропустили!"
Я началъ разсказывать Радушенко о моемъ посѣщеніи казармы, но и въ немъ встрѣтилъ поразившую меня объективность.
-- Есть изъ чего огорчаться! отвѣтилъ онъ: -- вѣдь вы не передѣлаете. Исполнили свое дѣло, отрапортовали и баста.
VI.
Однажды Биндюгинъ засталъ меня за составленіемъ годоваго отчета о состояніи дивизіи.
-- Охота вамъ копаться въ этихъ цифрахъ, сказалъ онъ: -- доѣдемъ ка лучше въ клубъ.
-- Да вѣдь надо же вѣрную таблицу составить?
-- Вовсе не надо!.. Вы еще первый годовой отчетъ составляете?
-- Первый.
-- Ну, такъ и не мудрено, что не знаете. Пойдемте въ клубъ, я вамъ объясню.
Дорогой, онъ мнѣ разсказалъ исторію составленія отчета, которой я не повѣрилъ сначала, но потомъ долженъ былъ повѣрить.
Исторія эта вотъ какая. Дѣло начинается съ того, что писарь переписываетъ черновую съ прошлогодняго отчета, оставляя пустыми мѣста для цифръ и большія поля на бумагѣ. Затѣмъ адъютантъ вставляетъ цифры и дѣлаетъ нѣкоторыя варіаціи въ текстѣ; напримѣръ: "видъ войскъ бодрый и здоровый" замѣняетъ "войска глядѣли бодро и здорово", и т. п. Опытный адъютантъ, при вставленіи въ отчетѣ новыхъ цифръ, всегда пригоняетъ такъ, что въ оцѣнкѣ итоговъ можно бываетъ сказать: "такимъ образомъ и по этому отдѣлу въ теченіи минувшаго года замѣтенъ былъ ощутительный успѣхъ". У неопытнаго же, какимъ былъ и я, часто выходятъ регрессивные итоги. Мнѣ, напримѣръ, пришлось сказать, что граматность увеличилась. Затѣмъ я счелъ нужнымъ -- тогда, какъ этого вовсе не было нужно -- указать причины того и другого, и вмѣстѣ съ тѣмъ усумнился въ точности цифръ прошлогодняго отчета.
Отъ адъютанта отчетъ поступаетъ на просмотръ начальника штаба, который, при опытномъ адъютантѣ, ограничивается только дополнительной варіаціей фразъ, придумываетъ какую-нибудь новую табличку и затѣмъ отчетъ отдается въ переписку для второй черновой.
Но я задалъ Биндюгину много работы.
-- Вы напрасно время потратили, сказалъ онъ мнѣ,-- развѣ, такой отчетъ можно доложить генералу?