Исторія русской литературы (для учащихся), составилъ А. Кирпичниковъ, преподаватель 5-й московской гимназіи. Москва. 1869.
Мы прошли бы молчаніемъ эту плохую книгу, еслибъ она была написана лицомъ, непринадлежащимъ къ учебному вѣдомству; послѣднее обстоятельство придаетъ ей то значеніе, что она не погибнетъ въ массѣ негодныхъ книгъ на полкахъ и въ подвалахъ книжныхъ магазиновъ, а попадетъ въ руки молодого поколѣнія, по крайней мѣрѣ той его части, которою руководитъ въ 5-й московской гимназіи г. Кирпичниковъ. Кромѣ того, книжка эта даетъ прекрасный матеріалъ для характеристики нашего учебнаго сословія и, слѣдовательно, для исторіи нашего развитія. Мелкіе факты не слѣдуетъ упускать изъ виду, такъ, какъ они очень часто порождаютъ весьма плохія послѣдствія.
"Назначеніе этой книги, указанное въ заглавіи," говоритъ г. Кирпичниковъ, "свидѣтельствуетъ, что она не имѣетъ никакого притязанія на самостоятельность, и есть не научный трудъ, а учебникъ". Итакъ, учебникъ не требуетъ ни "самостоятельности", ни "научности". Человѣкъ, за него берущійся, не обязанъ глубоко и всесторонне изучить свой предметъ, вырабогать себѣ на него твердый, и значитъ, самостоятельный взглядъ, строго обсудить общій планъ и подробности, взвѣсить каждый изъ въ его одиночномъ значеніи и въ связи съ другими фактами, т. е. внести въ него то "научное" достоинство, безъ котораго немыслимо добросовѣстное преподаваніе, устное или письменное изложеніе всякаго предмета. Учитель 5-й московской гимназіи открыто и беззастѣнчиво заявляетъ, что на все это онъ не имѣетъ претензіи, потому что написанная имъ "Исторія русской литературы" назначается для "учащихся", которые, очевидно, не имѣютъ нужды въ томъ, чтобъ имъ преподавали этотъ предметъ "научно" и "самостоятельно": шатаніе и безсвязность -- лучшія гарантіи для воспитанія нашихъ дѣтей; чѣмъ менѣе самостоятельности и научности, тѣмъ лучше. Естественно, что учебникъ, авторъ котораго смѣло высказываетъ такія идеи, отличается, безтолковой <испорчено>ливкой на скорую руку разныхъ фактовъ и мнѣній, мало относящихся къ исторіи русской литературы, и пропускомъ тѣхъ фактовъ и мнѣній, которыя наиболѣе характеризуютъ ходъ и развитіе идей, господствующихъ въ настоящее время. Г. Кирпичниковъ и этого не скрываетъ: съ полной откровенностью -- качествомъ почтеннымъ за недостаткомъ другихъ -- онъ повѣдать, что премущественное вниманіе обращаетъ на исторію древней литературы, а исторію новѣйшей литературы изложилъ весьма кратко и притомъ "только до Грибоѣдова (а затѣмъ слѣдуютъ краткія свѣдѣнія о четырехъ писателяхъ)". Стало быть, г. Кирпичниковъ древнюю литературу считаетъ важнѣе новѣйшей. "Напротивъ", спѣшитъ онъ замѣтить: "произведенія Пушкина, Гоголя и др. учащійся долженъ знать лучше, чѣмъ все остальное, въ настоящее время взглядъ на этихъ писателей еще не установился, или лучше сказать чествуетъ нѣсколько самыхъ разнорѣчивыхъ взглядовъ (?). Кромѣ того, ходъ идей новаго времени, по самой его близости къ намъ, невозможенъ, и вмѣсто исторіи литературы здѣсь можетъ существовать только критика. Имѣя въ виду составить учебникъ, мы исключили изъ нашей книги все сомнительное, неясное, всѣ предложенія и мнѣнія (даже мнѣнія!!), и оставили только факты". Если г. Кирпичникову неясенъ ходъ идей новаго времени, то мы смѣемъ сказать то, что ему неясенъ также ходъ собственныхъ его идей, хотя и не имѣющихъ съ новымъ временемъ ничего общаго. По его словамъ, учащимся нужно знать сочиненія Пушкина и Гоголя лучше всего остального; откуда же они это узнаютъ, если г. Кирпичниковъ не сообщаетъ имъ ничего изъ новѣйшей литературы? Г. Кирпичниковъ, конечно, не предвидѣлъ этого вопроса, но отвѣтъ на него давно уже выработанъ практикой. Гимназисты обращаются за отвѣтомъ въ журналистикѣ и впиваютъ въ себя изъ нея то, чего не я аютъ имъ ихъ преподаватели, къ которымъ и не могутъ питать они уваженія, потому что эти преподаватели, навязывая имъ свои произведенія, беззастѣнчиво говорятъ: не ищите тутъ ни самостоятельности" ни научности,-- заплатите только 1 р. сер. А, прекрасно, думаютъ ученики: значитъ преподаваніе въ гимназіяхъ -- только формальность" такъ и запишемъ, и пойдемъ искать умственной пищи и самостоятельности гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, отдѣлавшись отъ этой формальности за цѣлковый. Но такъ какъ журналистика существуетъ не для гимназистовъ, для которыхъ въ ней многое еще не можетъ быть доступно, то происходитъ то шатаніе и та поверхностность, за которую такъ любятъ иные педагоги упрекать молодое поколѣніе. Но что жъ ему дѣлать, когда молодой умъ ищетъ пищи" живого знанія, живой идеи, а ему предлагаютъ оффиціальные представители просвѣщенія какую-то непереваренную смѣсь изъ того, чѣмъ питались грамотные люди XIII и XIV столѣтій и заставляютъ изучать это и питаться этимъ, въ видахъ, вѣроятно, укрощенія строптивости...
Далѣе: составляя учебникъ, г. Кирпичниковъ выкинулъ "все неясное, всѣ предположенія и мнѣнія, и оставилъ одни факты". Такъ какъ г. Кирпичниковъ заявилъ, что онъ не обладаетъ ни самостоятельностью, ни научностью" то надо предположить, что при выборѣ фактовъ онъ руководился наитіемъ. Откуда оно ему послано -- мы не знаемъ, но можно съ достовѣрностью утверждать, что не съ неба, хотя это наитіе и позволяетъ ему исключить изъ исторіи русской литературы даже "мнѣнія", какъ будто какая-нибудь исторія возможна безъ мнѣній, т. е. безъ критики. Впрочемъ, это сорвалось у нашего автора съ языка безсознательно: на самомъ дѣлѣ у него мнѣній много" въ особенности мнѣній, не имѣющихъ ни какого научнаго значенія, въ родѣ, напр., такихъ, что "авторы духовныхъ стиховъ есть калики перехожіе", что Пушкинъ и Гоголь не могутъ быть включены въ исторію русской литературы, когда собственно серьезная исторія русской литературы только съ нихъ и начинается? Въ самомъ я ѣлѣ, какое значеніе имѣютъ для исторіи нашего развитія такіе писатели, какъ Вассіанъ Рыло и множество другихъ, на которыхъ съ такою любовью г. Кирпичниковъ останавливается? Онъ скажетъ, что все это факты: Вассіанъ Рыло существовалъ и написалъ посланіе къ Ивану III, существовали и другіе писатели, изъ которыхъ одинъ написалъ сказаніе о перенесеніи мощей св. Параскевы и стихъ на праздникъ успенія Богородицы, другой доказывалъ существованіе земного рая, третій существованіе такой жабы ^которая глотаетъ людей, й проч. и проч. Не видя никакой надобности обременять память ученика именами невѣжественныхъ представителей полудикаго времени, мы, однако, попробуемъ стать на точку зрѣніи г. Кирпичникова: пусть онъ намъ объяснитъ, почему онъ предпочитаетъ фактъ существованія Вассіана Рыла другому факту-существованію Пушкина и Гоголя, или другими словами: почему Вассіанъ Косой, написавшій обличительное "слово", больше значитъ, чѣмъ Островскій и Салтыковъ, которые тоже писали "обличительныя слова", одинъ въ формѣ комедій, другой въ формѣ повѣстей и разсказовъ и которые не удостоились даже простого упоминанія въ "исторіи русской литературы для учащихся". Объ этихъ писателяхъ существуютъ разныя мнѣнія, говорить г. Кирпичниковъ. Прекрасно. Дѣйствительно, съ этой стороны Васстдъ Рыло имѣетъ несомнѣнное преимущество передъ Тургеневымъ, Гончаровымъ и другими наиболѣе талантливыми современными писателями, о которыхъ также умолчалъ г. Кирпичниковъ: объ Островскомъ, Тургеневѣ и Гончаровѣ могутъ быть разныя мнѣнія, между тѣмъ какъ о Вассіанѣ Рылѣ можетъ быть только одно -- но самой ничтожности этого писателя. Но въ такомъ случаѣ, становится совершенно непонятно, зачѣмъ же г. Кирпичниковъ пропустилъ всѣхъ тѣхъ писателей, о которыхъ также, какъ и о Вассіанѣ Рылѣ и Вассіанѣ Косомъ, существуетъ тоже одно мнѣніе, именно, что они ничтожны? Такихъ писателей очень много и ими не безполезно было бы наполнить учебникъ, предназначенный для учениковъ гимназіи. Правда, г. Кирпичниковъ говорить еще намъ, что ему "неясенъ ходъ идей новаго времени"; но кому неясенъ ходъ идей новаго времени, тотъ не можетъ ясно видѣть и въ старомъ времени. Написанная имъ "исторія русской литературы" блистательно это доказываетъ. Мы не станемъ останавливаться на ея ошибкахъ и неточностяхъ: это завлекло бы насъ слишкомъ далеко. Мы хотѣли только указать на одно изъ знаменій времени въ педагогическомъ сословіи: человѣкъ открыто хвалится отсутствіемъ тѣхъ качествъ, которыя необходимы для добросовѣстнаго учителя, и открыто сознается, что ему "неясенъ ходъ идей новаго времени", другими словами, хвалится шатаніемъ......