Очерки Японіи. М. Венюкова. Съ картою. СПб., 1869 г.
Отрывки изъ путешествій по восточнымъ областямъ Европейской Турціи. Составилъ В. Мосоловъ, Спб. 1868 г.
Японія очень близка отъ нашей восточной границы, но попасть въ нее, напр., изъ Петербурга, гораздо труднѣе и утомительнѣе по русскимъ владѣніямъ, чѣмъ по океану и владѣніямъ иностраннымъ и притомъ самымъ отдаленнымъ отъ насъ. Изъ Николаевска на Амурѣ до Японіи -- рукой подать, но изъ Николаевска отправляются въ японскія воды одинъ, рѣдко два корабля въ годъ, и то военные; можно ѣхать черезъ Кяхту, Пекинъ и Шанхай, но ли этого надо имѣть предписаніе изъ Петербурга или изъ Иркутска къ кяхтинскому пограничному коммиссару объ отправленіи изъ Россіи въ Пекинъ по почтѣ; есть много и другихъ путей, но самый удобный -- почти кругосвѣтный: Германія, Франція, Нью-Йоркъ, отсюда черезъ Панаму и Санъ-Франциско въ Іокогаму, Осаку и Нагасаки. Но не думайте, что какъ скоро вы въ Японіи, страна эта откроется передъ вами со всѣхъ сторонъ: по договорамъ съ европейцами только политическіе агенты, консулы и посланники могутъ путешествовать по Японіи во всѣхъ направленіяхъ, но и тутъ обстоятельства сдѣлали все, чтобъ ограничить число такихъ путешествій. Всѣ же прочіе европейцы стѣснены предѣлами двадцативерстнаго и еще меньшаго разстоянія вокругъ тѣхъ городовъ, гдѣ имъ позволено жить. Имѣя намѣреніе отправиться въ Японію, г. Венюковъ стать изучать ее по тѣмъ сочиненіямъ, которые имѣлись въ европейской литературѣ; намѣренія своего ему осуществить не удалось, но результатомъ всего прочитаннаго и строго провѣреннаго на основаніи позднѣйшихъ путешествій въ Японію, явилось настоящее сочиненіе, которое даетъ о Японіи весьма удовлетворительное понятіе.
Извѣстно, насъ никакъ нельзя упрекнуть въ томъ, что мы съ особеннымъ усердіемъ стараемся изучать страны къ намъ близкія, а между тѣмъ такое изученіе не только интересно, но даже въ высшей степени поучительно. Намъ раньше, чѣмъ кому-нибудь, слѣдуетъ кичиться своимъ образованіемъ и превосходствомъ надъ другими народами, ибо повсюду можемъ мы открыть то, чего у насъ нѣтъ. Смотря на фокусы японцевъ, которые пріѣзжали къ намъ въ прошломъ году, многіе изъ насъ, конечно, не подозрѣвали, что въ странѣ этихъ дѣтей Дальняго Востока опрятность и вѣжливость развиты въ высшей степени, что женщины у нихъ на улицахъ пользуются полнымъ уваженіемъ и что весь народъ грамотенъ. Да, въ Японіи нѣтъ безграмотныхъ и нѣтъ нашей мудрой пословицы, гласящей, что "корень ученія горекъ, а плоды его сладки"; тамъ умѣютъ дѣлать такъ, что и корень ученія выходитъ сладокъ, наука не представляется ребенку въ видѣ страшной буки; на этомъ дальнемъ Востокѣ съ дѣтьми обращаются до крайности терпѣливо, съ любовью, никогда не наказываютъ за медленность успѣховъ, а стараются развить способности такъ, чтобъ дѣти сами начали понимать и пользу ученія, и изучаемые предметы. Оттого японскія дѣти никогда не плачутъ и учатся охотно, мальчики и дѣвочки вмѣстѣ; дѣти простолюдиновъ обыкновенно заканчиваютъ свое образованіе на чтеніи, письмѣ основныхъ началахъ счета и японской исторіи; люди же зажиточные даютъ своему потомству болѣе обширный кругъ свѣдѣній. При этомъ въ дѣтяхъ стараются развить чувство дружбы и чести и чувство презрѣнія къ жизни, если она не приносится въ жертву идеямъ о нихъ. Конечно, японскія идеи о чести немножко оригинальны: такъ, напримѣръ, оскорбленный или одураченный сановникъ считаетъ своимъ непремѣннымъ долгомъ распороть себѣ животъ въ присутствіи своихъ друзей и домочадцевъ.
"Высшія и среднія учебныя заведенія Японіи -- говоритъ г. Венюковъ -- до послѣдняго времени были преданы схоластической мудрости, и все время пребыванія въ нихъ главнѣйше посвящалось китайскому языку, разнымъ японскимъ азбукамъ, которыхъ пять, изученію цвѣтистаго стиля и конфуціевой философіи, совершенно, какъ въ Европѣ среднихъ вѣковъ, гдѣ господствовала латынь Квинтиліана и Аристотель". Совершенно какъ у насъ, можемъ мы прибавить, если примемъ въ соображеніе, что китайскій языкъ, китайская схоластика и конфуціева философія для японцевъ составляетъ свой классицизмъ, фундаментъ образованія. Но дальше мы опять встрѣчаемъ несходства: "едва японцы увидѣли превосходство надъ собой европейцевъ, какъ немедленно ввели въ свои университеты преподаваніе реальныхъ наукъ и отбросили на второй планъ китайскую грамматику и риторику".
Въ Японіи молодое поколѣніе, имѣющее впрочемъ, во всѣхъ странахъ, передъ старымъ преимущество свѣжести силъ и энергіи, тотчасъ послѣ женитьбы пріучаетъ отъ отца управленіе домомъ и даже поземельною собственностію. Разумѣется, при этомъ опытность старшихъ лѣтами помогаетъ вести дѣла, и устанавливается такимъ образомъ порядокъ, который едва ли можно назвать дурнымъ: "когда старое поколѣніе стоитъ во главѣ общественной или даже только семейной жизни -- говоритъ г. Венюковъ -- послѣднее обыкновенно попадаетъ въ рутину, и молодое поколѣніе страждетъ отъ недостатка воздуха. Результатомъ же этихъ страданій, какъ извѣстно, бываетъ утомленіе, озлобленность и наконецъ нравственное паденіе, т. е. обращеніе къ рутинерству предпочтеніе преданій и предразсудковъ голосу разума. Едва ли не въ этой сторонѣ японскаго свѣта можно искать объясненія той изумительной быстроты, съ которою японцы успѣли ввести у себя множество европейскихъ усовершенствованій". Японцы очень любятъ театральныя представленія: въ Іеддо тридцать театровъ, то-есть едва ли не больше, чѣмъ въ Парижѣ. Когда зрители довольны спектаклемъ, они рукоплещутъ; если онъ имъ не правится, то поворачиваются къ сценѣ спиною. Въ послѣднемъ случаѣ занавѣсъ падаетъ хотя бы пьеса была неокончена. Лучшихъ актеровъ обдариваютъ, но не букетами и драгоцѣнными вещами, какъ у насъ, а одеждой, которую потомъ выкупаютъ у получившаго. Мы долго не кончили бы, еслибы хотѣли перечислять хорошія стороны японскаго быта. Между дурными сторонами его можно указать на страшное развитіе шпіонства. Во времена тайкуновъ шпіонствомъ рѣшительно наполнена была Японія. Шпіоны дѣлились на нѣсколько разрядовъ: одни оффиціальные, другіе, и конечно важнѣйшіе, совершенно секретные. Въ 1858 г., при переговорахъ съ лордомъ Эльджиномъ, въ числѣ японскихъ уполномоченныхъ былъ одинъ, у котораго на визитной карточкѣ значилось: "императорскій шпіонъ". Быть хорошимъ шпіономъ, находчивымъ, ловкимъ, считалось не послѣдней заслугой, дающей право на видныя отличія. Понятно, что шпіонство главнымъ образомъ имѣло цѣлью служить политическимъ цѣлямъ, то, есть предупрежденію такъ-называедныхъ политическихъ преступленій, причемъ оказалось, что система эта привела къ результатамъ противоположнаго свойства: деморализируя націю, она только подготовляла всякаго рода заговорщиковъ, умѣющихъ ловко дѣйствовать изъ-за угла. Въ послѣдніе четырнадцать лѣтъ, два тайкуна, нѣсколько князей и множество иностранцевъ пали жертвою политическихъ заговоровъ, и шпіоны всегда узнавали объ этомъ послѣ Другихъ. Дворецъ самого микадо былъ сожженъ, и шпіоны не предугадывали этого. "Трудно сказать, замѣчаетъ нашъ авторъ, какую участь постигнетъ шпіонство теперь, когда во главѣ Японіи сталъ не тайкунъ, а самъ микадо. Божественная власть его ничѣмъ не оспаривается, ни откуда не угрожается, и вѣроятно онъ безъ труда пойметъ, что достойнѣе его величія опираться на народную любовь и на открыто-вѣрныхъ слугъ отечества, чѣмъ на подпольныхъ агентовъ, всегда склонныхъ къ измѣнѣ, по самому ихъ нравственному характеру". Къ сожалѣнію, опытъ въ дѣлахъ подобнаго рода рѣдко служить убѣдительнымъ доказательствомъ для тѣхъ, которые стоятъ слишкомъ высоко и отдѣлены отъ народа слишкомъ высокою стѣною слугъ сомнительной вѣрности и честности. Отдавая должную справедливость добросовѣстности, сжатости и занимательности труда г. Венюкова, мы никакъ не можемъ понять, почему онъ сдѣлалъ "намѣренный пропускъ одной главы" о правительственномъ устройствѣ современной Японіи.
Трудъ г. Мосолова, составившаго "Отрывки изъ путешествій по восточнымъ областямъ Европейской Турціи", гораздо проще, чѣмъ трудъ г. Венюкова. Въ то время, какъ послѣдній изучалъ всѣ извѣстныя сочиненія о Японіи и приводилъ ихъ въ довольно стройную систему, г. Мосоловъ просто сдѣлалъ выборку изъ двухъ европейскихъ путешественниковъ по Европейской Турціи, а путешествіе третье перевелъ цѣликомъ. Изъ нихъ самое новое Генриха Барта относится къ 1864 г., два другія, Буэ и Іохмуса, къ 1853 и 1854 годамъ. Всѣ три путешествія имѣютъ характеръ географическо-этнографическій, а одно изъ нихъ кромѣ того, маршрутный. Но при бѣдности насъ сочиненій о Европейской Турціи, компиляція г. Мосолова можетъ принести свою пользу.