Lib.ru/Классика: Суворин Алексей Сергеевич. О сельском быте лифляндских крестьян. Статистическое исследование Ф. Юнг-Штиллинга, секретаря лифляндского статистического комитета. Спб. 1868 г

О сельскомъ бытѣ лифляндскихъ крестьянъ. Статистическое изслѣдованіе Ф. Юнгъ-Штиллинга, секретаря лифляндскаго статистическаго комитета. Спб. 1868 г.

Статистическое изслѣдованіе о лифляндскихъ крестьянахъ! Такое явленіе особенно пріятно именно въ наше время, когда русская печать старается увѣрить русскую публику, какъ прошлымъ, такъ и настоящимъ прибалтійскихъ губерній, что тамошнее положеніе крестьянъ не довольно удовлетворительно. Намъ даютъ надрывающія сердце картины притѣсненій, экзекуцій, бѣдности; намъ рисуютъ крестьянина-батрака, у котораго ничего нѣтъ, кромѣ одежи и многочисленнаго семейства, который питается мякиною или хлѣбомъ, но близко подходящимъ къ мякинѣ, который принужденъ платить помѣщику, если не хочетъ умереть съ голоду, огромныя деньги за клочекъ земли и работать больше вола для пріобрѣтенія мякины; намъ повторяютъ старую пословицу, что "Лифляндія для дворянъ -- рай, для купцовъ -- золотое дно, для крестьянъ -- адъ". Намъ указываютъ на всю вторую половину прошлаго года, когда толпы оборванцевъ текли по сушѣ и морямъ, изъ благословеннаго Богомъ балтійскаго края, въ Петербургъ, чтобъ тутъ получить разрѣшеніе на выселеніе во внутреннія губерніи Россіи. Газеты разсказывали, что переселенцы одного отряда, отправленные обратно на родину, хотѣли побросаться въ море и что желаніе это съ ихъ стороны было столь сильно, что корабельщикъ счелъ за благо войти въ мирную пристань и высадить безумцевъ на сушу. Вообще въ послѣдніе годы русская печать очень много занималась крестьянскимъ вопросомъ въ Прибалтійскомъ краѣ, не смотря на многія, внѣшнія препятствія, и въ русскомъ обществѣ составилось опредѣленное понятіе о положеніи прибалтійскихъ крестьянъ, къ сожалѣнію, понятіе не очень лестное для землевладѣльцевъ и вообще остзейской интеллигенціи. Г. Юнгъ-Штиллингъ, хорошо сознавая это, предпринялъ трудъ свой для разсѣянія подобнаго предубѣжденія, по крайней мѣрѣ относительно одной лифляндской губерніи. "Положеніе лифляндскихъ крестьянъ, -- говоритъ онъ въ предисловіи къ своей брошюрѣ -- сдѣлалось предметомъ страстнаго спора партій. На предположеніяхъ дутыхъ строятъ обманчивыя заключенія; умышленныя искаженія или воображаемые факты принимаютъ за основаніе къ самымъ невѣроятнымъ увѣреніямъ; явныя нелѣпости съ горячностью выдаются за непреложеныя (то-есть непреложныя) истины. Цѣль моего труда -- дать возможность всѣмъ, незнакомымъ изъ личнаго наблюденія съ положеніемъ крестьянъ въ Лифляндіи, составить себѣ самостоятельное и безпристрастное сужденіе о немъ". Конечно, все это не совсѣмъ по-русски сказано, но человѣкъ, желающій найти путеводную нить въ "страстномъ спорѣ партій" не обращаетъ вниманія на такую мелочь, и поспѣшитъ успокоиться на цифрахъ, какъ на такомъ щитѣ, который не разбить сантиментальнымъ и ужасающимъ картинамъ, ибо всѣ эти картины можно отнести отчасти къ плодамъ воображенія и упражненію въ словесности на благодарныя, трогательныя темы, отчасти къ неизбѣжнымъ во всякомъ, даже столь благоустроенномъ обществѣ, какъ прибалтійское, случайностямъ. Къ тому же, рядомъ съ цифрами, г. Юнгъ-Штиллингъ даетъ "вѣрный историческій очеркъ" крестьянскаго вопроса, составленный имъ при содѣйствіи секретаря лифляндской коммиссіи по крестьянскимъ дѣламъ, г. Э. Фонъ-Мензенкампфа. Итакъ, статистика и исторія идутъ рука объ руку, и два секретаря предлагаютъ себя желающимъ въ проводники по Лифляндіи.

Прежде, чѣмъ мы пойдемъ за ними, необходимо сказать нѣсколько словъ о предисловіи къ брошюрѣ, гдѣ опредѣляется тотъ методъ, котораго держался авторъ въ своемъ изслѣдованіи. Съ первыхъ же строкъ насъ непріятно поражаетъ то обстоятельство, что г. Юнгъ-Штиллингъ "изъ всѣхъ положительныхъ данныхъ выбиралъ только тѣ, которыя по опыту оказались надежными". Какимъ образомъ пришелъ онъ къ этому опыту, что за данныя ненадежныя, хотя и "положительныя", и какъ, наконецъ, произведенъ былъ выборъ? Обо всемъ этомъ авторъ благоразумно умалчиваетъ; онъ не даетъ намъ, хотя бы въ приложеніи къ своему труду, подробнаго необработаннаго статистическаго матеріала, изъ котораго производилъ онъ выборъ; онъ обязываетъ насъ вѣрить ему на слово и считаетъ надежнымъ только то, что считаетъ надежнымъ онъ, не желающій посвящать насъ въ тотъ "опытъ", который научилъ его нѣкоторыя "положительныя данныя" признавать сомнительными, а нѣкоторыя надежными. "Мы воспользовались безъ пропуска всѣмъ, что оказалось надежнымъ, и безусловно отбросили все ненадежное". Такъ говоритъ г. Юнгъ-Штиллингъ, и въ рѣшимости характера ему отказать отнюдь нельзя; но можно ли призвать его за трудомъ безпристрастіе, вѣрную оцѣнку цифръ, даже вѣрность самыхъ цифръ? Повидимому, этотъ вопросъ интересуетъ и его самого и онъ спрашиваетъ: "будутъ ли имѣть нижеслѣдующее (ія) числовыя данныя вліяніе на правильный взглядъ общественнаго мнѣнія"? и отвѣчаетъ "мы не знаемъ". Съ свой стороны, мы тоже не знаемъ, но замѣтимъ что остаемся при томъ убѣжденіи, что безпристрастный изслѣдователь, убѣжденный въ вѣрности и непогрѣшимости своихъ съ отмѣннымъ удовольствіемъ, въ особенности въ спорныхъ, жгучихъ вопросахъ, произвелъ бы передъ нами всю сложную статистическую работу, разсказалъ бы, почему онъ одно считаетъ надежнымъ, другое ненадежнымъ и снабдилъ бы свой трудъ многочисленными и подробный приложеніями, которыми недовѣрчивый читатель могъ бы провѣрить "ближайшія, непосредственныя выводы изъ цифръ", каковыми ограничился г. Юнгъ-Штиллингъ, изложивъ ихъ на великолѣпной бумагѣ, крупнымъ шрифтомъ, съ большими пробѣлами. Если секретарь-статистикъ боялся, что вмѣстѣ съ большимъ объемомъ труда, возвысится его цѣнность и, слѣдовательно, уменьшится обращеніе въ публикѣ, то онъ могъ бы великолѣпную бумагу замѣнить хорошею, и крупный шрифтъ болѣе сжатымъ, безъ всякаго ущерба для распространенія книги. Теперь же мы принуждены относиться съ крайнею осторожностью" выводамъ г. Юнгъ-Штиллинга и постоянно спрашивать у себя, не подведены ли искусственно всѣ эти цифры къ тому знаменателю, который выраженъ заключительными слова" брошюры: "не только положеніе крестьянскаго населенія лифляндской губерніи хорошо, но и сами крестьяне признаютъ его таковымъ"? Отвѣтъ на этотъ вопросъ читатели найдутъ ниже.

Повѣствованіе свое о благосостояніи крестьянъ, г. Юнгъ-Штиллингъ начинаетъ указаніемъ на тотъ фактъ, что въ лифляндской губерніи не преобладаетъ крупное хозяйство, представителями котораго являются помѣстья: крестьянскихъ участковъ считается 36,698, крупныхъ же хозяйствъ, то есть -- мызъ или помѣстій всего 945; сама по себѣ пропорція эта благопріятна, но она выходить не совсѣмъ такою, если мы примемъ во вниманіе виды пользованія крестьянскими землями. Изъ всей крестьянской земли только 14% находится въ полной собственности крестьянъ, остальные 16% находятся на денежной, смѣшанной и на задѣльной (барщинной) арендѣ. Да и это отношеніе существуетъ только съ прошлаго года.

Въ 1864 г., больше половины крестьянъ были барщинниками, и только двое изъ ста имѣли собственность. Г-на Юнгъ-Штиллинга восхищаетъ та постепенность, которая усматривается въ положеніи крестьянина: сначала онъ рабомъ, изъ раба сталъ барщинникомъ, то-есть еще большимъ же рабомъ, видитъ это читатель дальше при обозрѣніи исторической части брошюры нашего автора, изъ барщинника -- арендаторомъ, неувѣреннымъ въ своемъ будущемъ, которое часто зависитъ не отъ его доброй воли и усилій, въ собственникомъ, съ великими понятіями. Необходимость этихъ ступеней, благоразумно и благотворно для русскихъ крестьянъ обойденныхъ Положеніемъ 19 февраля, г. Юнгъ-Штиллингъ объясняетъ тугимъ развитіемъ круга экономическихъ понятій земледѣльца и его "нелюбовью къ нововведеніямъ", какъ будто остзейское дворянство когда-нибудь спрашивало мнѣнія крестьянъ и какъ будто само оно когда-нибудь отличалось любовью къ нововведеніямъ. Такими фальшивыми фразами едва ли кого можно убѣдить, а у нашего автора они встрѣчаются постоянно. По его увѣренію, барщина существовала не по чему другому, какъ потому, что не было спроса на аренды; какъ скоро явился спросъ, предложенія даже его превысили, и помѣщики отдавали часть своихъ владѣній за низкую плату. Когда же "предложеніе остается твердо, а спросъ постоянно растетъ", арендная плата возвышается. Предвидя, однако, что такое нехитрое объясненіе можетъ подать поводъ предполагать въ будущемъ невѣроятное возвышеніе арендной платы, нашъ авторъ прибавляетъ, "съ развитіемъ сельскаго хозяйства сами (т. е. самые) доходы съ арендныхъ статей постепенно возвышаются". Мы повѣрили бы секретарю-статистику, еслибъ все это онъ подтвердилъ цифрами; къ сожалѣнію, онъ именно и не представляетъ цифръ, когда онѣ болѣе всего нужны. Напримѣръ, арендная плата во всѣхъ уѣздахъ Лифляндской губерніи, исключая рижскаго, удвоилась и даже утроилась въ промежуткѣ 1854--1868 годовъ; слѣдуя объясненію автора, мы должны предполагать, что и доходы съ арендуемыхъ участковъ удвоились и утроились; ищемъ въ доказательство цифръ и не находимъ ихъ, за то находимъ голословное увѣреніе автора, что "размѣръ арендной платы теперь сталъ въ прямую зависимость отъ доходности арендуемой статьи". Мало этого, онъ старается насъ убѣдить, что, въ виду быстро возрастающей арендной платы, не только не предстоитъ надобности, путемъ законодательства, установить норму ея, но что такое вмѣшательство закона въ "свободныя соглашенія" равнялось бы "преміи за тунеядство". Почему? "Отъ теоретическаго обсужденія этого вопроса избавляютъ насъ статистическія данныя", скромно отвѣчаетъ нашъ скромный авторъ, и разсказываетъ, что въ казенныхъ имѣніяхъ прибалтійскаго округа государственныхъ имуществъ, аренды значительно ниже, чѣмъ въ частныхъ имѣніяхъ. "Можно было бы ожидать,-- говоритъ онъ,-- что крестьянинъ-арендаторъ воспользуется выгодными условіями найма для упроченія своего хозяйства, но на дѣлѣ оказывается противное: онъ предпочитаетъ передать участокъ другому крестьянину, который доплачиваетъ ему отступныя деньги въ размѣрѣ разности между низкою казенною арендою и обычною дѣйствительною арендою. Прежній же арендаторъ перестаетъ заниматься хозяйствомъ и живетъ пріобрѣтенными безъ труда барышами или же обращается къ другому промыслу... Подобная система, при большемъ распространеніи, должна обратиться въ премію за тунеядство". Читатель видитъ, что тутъ говорится о передачѣ арендъ, какъ о фактѣ повсемѣстномъ, какъ объ общемъ правилѣ, а не какъ о явленіяхъ исключительныхъ, какъ о постоянномъ блужданіи крестьянъ съ одного участка на другой. Предпосылая это разсужденіе, г. Юнгъ-Штиллингъ обращается, наконецъ, къ статистическимъ таблицамъ. Вмѣсто "таблицъ" мы встрѣчаемъ таблицу, въ которой указано всего девять случаевъ передачи аренды на 6,000 казенныхъ участковъ, то-есть одинъ случай на 666. Правда, г. Юнгъ-Штиллингъ говоритъ, что "въ дѣлахъ прибалтійской палаты государственныхъ имуществъ, гдѣ свидѣтель, ствуются всѣ контракты, можно найдти множество подобныхъ примѣровъ"; но, во-первыхъ, мы имѣемъ дѣло не съ прибалтійской палатой государственныхъ имуществъ; во-вторыхъ, въ такой точной наукѣ, какъ статистика, слово "множество" не имѣетъ ровно никакого значенія, и ни одинъ добросовѣстный статистикъ его никогда не употреблялъ, какъ аргументъ; въ-третьихъ, авторъ разбираемой нами книжки, и при указанныхъ имъ 9-ти примѣрахъ, не обозначилъ ни того, въ какихъ уѣздахъ передача совершалась, ни того, въ какіе годы, ни того даже, въ какой промежутокъ времени, въ одинъ ли годъ, или въ нѣсколько лѣтъ, то-есть не указалъ именно тѣхъ данныхъ, на основаніи которыхъ, хоть по 9-ти ничего незначущимъ примѣрамъ, можно было бы оправдать огульное осужденіе арендной системы въ казенныхъ имѣніяхъ. Представьте себѣ, что не только эти девять примѣровъ, но даже вышеупомянутое неопредѣленное "множество" ихъ случилось на пространствѣ девяти или множества лѣтъ. Какую же цѣну имѣютъ цифры г. Юнгъ-Штиллинга? Онъ ссылается на самыя ничтожныя, когда это служить его цѣлямъ, и не даетъ никакихъ, когда читатель ожидаетъ непремѣнно ихъ встрѣтить. Приведемъ другой примѣръ. Нашъ авторъ указываетъ на незначительную цифру выселенія крестьянъ изъ одной волости въ другую, и изъ Лифляндской губерніи въ губерніи русскія, какъ на несомнѣнное доказательство въ пользу того, что "сами крестьяне признаютъ свое положеніе хорошимъ". Не касаясь вѣрности приводимыхъ имъ казенныхъ цифръ, если мы докажемъ, что цифры эти ничего не доказываютъ, то тѣмъ самымъ докажемъ ли, что крестьяне не благоденствуютъ? Г. Юнгъ-Штиллингъ иногда выдаетъ себя читателю съ такою безпримѣрною наивностью, что не знаемъ, чѣмъ объяснить ее: увѣренностью ли въ силѣ своихъ аргументовъ, или увѣренностью въ близорукости читателя. Въ настоящемъ примѣрѣ эта наивность особенно ярко бросается. Дѣйствительно, цифры выселенія крестьянъ незначительны, особенно до 1864 года. Но доказываетъ ли это что-нибудь? Не говоря о томъ, что крестьянинъ привязывается къ мѣсту своего жительства, какъ бы оно ни было дурно, привязывается вопреки здравому смыслу и собственной выгодѣ, такъ-что только самая настоятельная крайность можетъ заставить его бродить, въ исторической части брошюры г. Юнгъ-Штиллинга, мы находимъ еще другое объясненіе незначительности эмиграціи.. На стр. 82 и 83, онъ излагаетъ правила касательно переселенія, правила до того стѣсняющія свободу крестьянина двинуться съ мѣста, что самъ авторъ говоритъ: "9-го іюля 1863 г. свобода покидать мѣсто жительства, временно или навсегда, была подвержена множеству стѣсненій". Если прибавить къ этому множество законныхъ стѣсненій множество стѣсненій законныхъ, то цифра выселенія отнюдь не можетъ имѣть той цѣны, которую придаетъ ей авторъ. Въ этомъ убѣждаетъ насъ еще то обстоятельство, что когда, въ 1863 г., изданы были новыя, менѣе стѣснительныя правила объ увеличеніи членовъ волостныхъ обществъ, то цифры выселенія въ слѣдующемъ же году разомъ учетверилась. А что скажетъ г. Юнгъ-Шиллингъ послѣ стремленія крестьянъ къ выселенію обнаружившемуся въ концѣ прошлаго года и продолжающемуся до настоящаго времени, не смотря на мѣры остановить его?...

Переходя къ исторической части брошюры Юнгъ-Штиллинга, замѣтимъ прежде всего, что самъ авторъ рекомендуетъ эту часть, какъ "сжатую, но вѣрную". Подобныя рекомендаціи собственной своей особѣ мы считаемъ по меньшей мѣрѣ безтактными, ибо они невольно заставляютъ читателя осторожно относиться и этой навязчивой вѣрности, точно также, какъ и къ человѣку, который постоянно трубить о своей честности. Впрочемъ, первыя двѣ страницы располагаютъ въ пользу автора. Извѣстно, что правительство, въ видахъ бѣдственнаго положенія эстляндскихъ и лифляндскихъ крестьянъ возстановило, въ 1802--1804 годахъ, главныя положенія шведскаго законодательства о крестьянахъ, пришедшія въ забвеніе, именно, крестьянамъ предоставлялось неотъемлемое право наслѣдственнаго пользованія землею, всегда носившего названіе крестьянской, и опредѣлялись обязательными правилами виды и размѣръ ихъ повинностей, по количеству и по степени производительности отведенной имъ земли. Положеніе это, закладывавшее прочныя основы крестьянскаго благосостоянія, весьма не понравилось помѣщикамъ трехъ прибалтійскихъ губерній, и они, какъ люди практическіе, круто повернули начатую реформу въ другую сторону, отказавшись отъ крѣпостного права. Въ 1816--1819 годахъ крестьяне трехъ прибалтійскихъ губерній признаны были свободными, и съ того времени нѣмецкая и даже часть русской печати не переставали возглашать о "великодушныхъ пожертвованіяхъ дворянства", о "благодеяніяхъ", оказанныхъ имъ крестьянамъ. Что видимъ теперь? Г. Юнгъ-Штиллингъ вынужденъ сознаться, что "законъ 1819 года не только не улучшилъ, но даже ухудшилъ матеріальное положеніе крестьянъ", потому онъ отмѣнилъ положеніе 1802--1804 годовъ, давая исключительно помѣщику право собственности на землю и неограниченнаго пользованія ею и отмѣняя нормы для издѣльной повинности. "Крестьянинъ, исключительно занимающійся земледѣліемъ, стѣсненный, при переходѣ изъ одного общества въ другое, множествомъ условій, былъ принужденъ соглашаться на всякое предложеміе владѣльца, лишь бы оно давало ему возможность прокормиться". Это говоритъ самъ г. Юнгъ-Штиллингъ, осуждая такъ-называемыя "свободныя обоюдныя соглашенія", предписанныя закономъ, какъ такія, которыя ввели крестьянина въ полную зависимость отъ помѣщика. Такимъ образомъ, дворянство, отказавшись отъ крѣпостного права въ теоріи, на практикѣ еще болѣе закрѣпостило крестьянина, и нашъ авторъ такое положеніе дѣлъ называетъ "выкупною цѣною свободы крестьянъ". Не напоминаетъ ли вамъ эта фраза другую, болѣе извѣстную о цѣнѣ крови? Какъ бы то ни было, съ настоящаго времени мы можемъ не говорить о "великодушіи остзейскаго дворянства", потому что крестьяне купили себѣ свободу дорогою цѣною, десятками лѣтъ невыносимаго гнета, который привелъ ихъ къ волненіямъ сороковыхъ годовъ, когда они предпочитали ссылку въ Сибирь "свободнымъ обоюднымъ соглашеніямъ" съ помѣщиками, систематически отбиравшихъ у крестьянъ лучшія земли и обременявшихъ ихъ невыносимыми повинностями. Чтобъ оставить произволъ, правительство вернулось отчасти къ шведской системѣ, ограничивъ размѣръ барщины высшею нормою, которую помѣщикъ не въ правѣ былъ переступать. И что же? Помѣщики вдругъ почувствовали такое же влеченіе къ арендѣ, нормы не были опредѣлены, какое чувствовали прежде къ барщинѣ безъ опредѣленной нормы. Положеніе 1849 года, составленное самимъ дворянствомъ и утвержденное помимо государственнаго совѣта, рекомендуется г. Юнгъ-Шиллингомъ, какъ вѣнецъ зданія крестьянскаго благосостоянія; оно, по его мнѣнію, вызвало "новый порядокъ вещей, совершенно обратный порядку, созданному закономъ 1819 г."

Между тѣмъ, на самомъ дѣлѣ это положеніе давало помѣщикамъ право, при регулированіи повинностей (крестьянской) земли, присоединять къ мызнымъ землямъ около трети земли находившейся до того времени во владѣнія крестьянъ и окончательно отмѣнило опредѣленіе, по поземельной оцѣнкѣ, нормальной мѣры арендной повинности, признанной невозможной, будто бы на основаніи опыта, по необыкновенной обширности Лифляндіи и необыкновенному же разнообразію ея почвы. Такимъ образомъ, пресловутый принципъ "свободнаго обоюднаго соглашенія" былъ сохраненъ почти во всей своей неприкосновенности, говоримъ "почти", потому что нѣкоторыя ограниченія произволу помѣщиковъ были положены, однако далеко не въ такой степени, чтобъ отношенія крестьянина къ владѣльцу можно было считать за отношенія сколько-нибудь свободныя, и чтобъ порядокъ, созданный закономъ 1849 г., можно было считать "обратнымъ" порядку, созданному закономъ 1819 года. Принципъ закона 1819 г. былъ сохраненъ, какъ сознается и г. Юнгъ-Штиллингъ, онъ сохраненъ и до настоящаго времени, слѣдовательно и неудобства его сохраняются доселѣ, хоть и въ меньшей степени, благодаря дальнѣйшему законодательству по крестьянскому вопросу. Все же дѣло въ принципѣ, а ограниченія его всегда можно обойдти, какъ они и обходятся. О равновѣсіи между свободнымъ спросомъ и свободнымъ предложеніемъ при наймѣ и покупкѣ земли у помѣщиковъ, нечего и говорить, когда крестьянинъ находится подъ постояннымъ давленіемъ нужды, и когда въ Лифляндіи существуетъ большая несоразмѣрность между числомъ дворовъ и числомъ душъ, вслѣдствіе чего на каждое опроставшееся мѣсто является много охотниковъ, между которыми конкуренціи тѣмъ значительнѣе, что лифляндскій крестьянинъ не знаетъ почти никакихъ промысловъ, вѣчно оставаясь или земледѣльцемъ, или сельскимъ батракомъ. Нечего говорить о равновѣсіи между спросомъ и предложеніемъ, когда на сторонѣ помѣщика множество преимуществъ, а на сторонѣ крестьянина множество стѣсненій, заставляющихъ его подчиняться всякимъ требованіямъ, подъ опасеніемъ лишиться куска хлѣба. Нечего объяснять повышеніе арендной платы и большую цѣну земли при покупкѣ крестьянами участковъ, какъ дѣлаетъ это нашъ авторъ, развитіемъ сельскаго хозяйства, когда существуетъ причина болѣе ближайшая, о которой г. Юнгъ-Штиллингъ тщательно умалчиваетъ. Мы говоримъ о драгоцѣнномъ правѣ балтійскаго помѣщика дарить тяглымъ дворамъ своего имѣнія рекрутскія квитанціи. Каждый хозяинъ, снимая въ оброчное содержаніе или покупая тяглый участокъ, освобождается отъ рекрутства, и, конечно, вотчинныя конторы значительно накидываютъ на доходность или стоимость земли, принимая въ соображеніе изъятіе крестьянина отъ самой тягостной изъ всѣхъ государственныхъ повинностей. Это такъ просто, что еслибъ подобная привилегія дарована была русскому помѣщику, то цѣнность земли возрасла бы немедленно даже въ самыхъ неблагопріятныхъ климатическихъ и почвенныхъ условіяхъ. Въ концѣ концовъ мы должны сказать, что историческая часть брошюры г. Юнгъ-Штиллинга также одностороння, какъ и статистическая. Авторъ постоянно оберегаетъ права помѣщиковъ и, анализируя законоположенія, избѣгаетъ говорить о такихъ пунктахъ, которые выставляютъ въ настоящемъ свѣтѣ отношенія крестьянъ къ помѣщикамъ. Признавая законъ 1849 г. вѣнцомъ зданія, онъ слегка относится къ дальнѣйшему законодательству, считая его либо излишнимъ, "не истекающимъ изъ экономической необходимости", либо "не могущимъ быть оправданнымъ съ точки зрѣнія теоретической", либо "не согласующимся съ полнымъ правомъ собственности помѣщика на повинностную (т. е. крестьянскую) землю".

Если "Окраины Россіи" г. Самарина подвергаются упрекамъ въ односторонности, то еще съ большимъ правомъ такой упрекъ должно обратить къ г. Юнгъ-Штиллингу. Какъ первый выставлялъ остзейскіе порядки въ черномъ свѣтѣ, такъ второй старается изобразить ихъ непремѣнно въ свѣтломъ. Изслѣдователь безпристрастный долженъ взглянуть на обѣ книги какъ на матеріалы, изъ которыхъ книгѣ г. Самарина, во всякомъ случаѣ, должно быть отдано предпочтеніе, какъ такому труду, который заключаетъ въ себѣ много безспорныхъ офиціальныхъ документовъ и разсматриваетъ остзейскій край, не какъ привилегированныя губерніи, а какъ часть цѣлаго, именующагося Россійской Имперіею.

"Вѣстникъ Европы", No 3, 1869

Оставить комментарий Суворин Алексей Сергеевич (yes@lib.ru) Год: 1869 Обновлено: 12/10/2023. 23k. Статистика. Статья: Критика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка: