Орудина Л. Г.
Перелистывая страницы старой книги...

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Л. Г. Орудина

Перелистывая страницы старой книги...

   Первая русская революция, всколыхнувшая самые широкие массы народа, оказала глубокое влияние на развитие передовой реалистической литературы, во главе которой стоял Алексей Максимович Горький. Многочисленный отряд писателей, находившийся в период пролетарского освободительного движения в русле могучего творческого влияния Горького, сосредоточился вокруг книгоиздательского товарищества "Знание". Их всех объединяла тема первой русской революции в городе и деревне. Высокую оценку этим горьковским сборникам дал В. И. Ленин. Он определил их как "сборники, стремящиеся концентрировать лучшие силы художественной литературы"[1]. Основное ядро знаньевцев составляли крупные мастера художественного слова: А. С. Серафимович, А. И. Куприн, И. А. Бунин, Л. Н. Андреев и др. К знаньевцам в 1910-1913 гг. примыкал и ставропольский писатель Илья Дмитриевич Сургучев. В 1910-1913 гг. "Знание" издало два тома его рассказов, а в 1912 году в 39-м томе -- "Сборника товарищества "Знание"" с одобрения и при содействии А. М. Горького и И. А. Бунина была напечатана повесть "Губернатор", отразившая жизнь губернского города Ставрополя в эпоху революции 1905 года.
   Повесть написана в лучших горьковских традициях критического реализма. Можно с уверенностью сказать, что "Губернатор" писался не без воздействия и помощи Горького. Алексей Максимович первый в 1911 году ознакомился с рукописью повести и дал ей высокую оценку. В письме И. Д. Сургучеву в Ставрополь от 19-20 декабря 1911 года Горький писал: "Дорогой мой Илья Дмитриевич! Сейчас прочитал конец "Губернатора" и отправил рукопись обратно Миролюбову[2]. Мне кажется, Вы написали весьма значительную вещь, и несомненно, что Вы большой поэт, дай Вам боже сил, здоровья и желаний! Еще раз скажу -- человечно написано, матерински мягко, вдумчиво... Взволновал меня Ваш "Губернатор", с головы до пят взволновал"[3].
   В том же письме Горький в дружеской форме сделал конкретные замечания автору повести и дал несколько поучительных советов: "Пометки карандашом на рукописи сделаны не мной, -- писал он, -- я только в одном месте позволил себе заменить "доски" -- брусьями, ибо тяжесть в пуд доски не выдержат, даже и половые прогнутся, дадут концы вверх, колокол встанет криво. Потом: у Вас как подняли колокол, -- верно ли? Надо его повесить на клеть -- это дело трудное и тяжкое, скоро его не сделать, иной раз сутки трои возятся с этим. Засим: заголовок "Губернатор"-- притягивает мое внимание к этой фигуре, а история полицмейстера, Азы и многое другое еще кажется не связанным с центральной-то фигурой, -- как Вы полагаете?
   Мир(олюбов) написал в конце: "конец не сделан" -- он, пожалуй, прав в этом: не хватает чего-то, какого-то последнего удара... Остается малозаметным то, что понял, почувствовал в конце пути человек, именуемый губернатором. Эти натуры, не торопясь воинствующие на протяжении жизни, -- воинствуют механически, выполняя "волю пославшего", но остальную десятую жизни воюют сами с собой -- в прошлом, очень напряженно, очень безжалостно".
   В "Губернаторе" И. Сургучев затронул комплекс вопросов, глубоко волновавших многих писателей-реалистов: добро и зло в сферах общественного бытия губернских городов России -- родных братьев горьковского городка Окурова, застой провинциальной жизни, засасывающей и убивающей все живое, светлое; трагическое одиночество страдающей человеческой души; смерть, любовь, красота; отношения между простыми людьми и стоящими у власти; подъем демократических настроений народных масс, их протест против политического гнета, общественных государственных порядков, порождающих косность, бездушие, деспотизм.
   В центре повествования -- образ губернатора, в прошлом -- стража и ревнителя реакции, решительного, не знающего сомнений, "уверенного в своей правоте, силе и непоколебимости" властелина губернии, теперь же -- обреченного на смерть человека.
   Читатель знакомится с губернатором в тот момент, когда он, смертельно больной, возвращается в город с курорта, чтобы здесь в одиночестве прожить остаток своих дней. И в эти наиболее мучительно-сложные мгновения жизни губернатор заново переосмысливает прожитые годы, пытается оценить их и найти наконец "правду жизни". Неизбежность надвигающегося конца заставила его по-новому увидеть мир и себя в нем: "Стало ясно, что перед смертью нужно исправить все зло, которое он делал на земле. Эта мысль как неожиданным огнем охватила его душу, его мозг и твердым горячим шаром прокатилась внутри по всему существу Надо было сейчас же броситься в жизнь, как в текущую воду, и что-то делать, что-то исправлять, что-то спасать... Если бы протянуть еще год, полтора! -- думал губернатор, не слезая с остановившегося фаэтона. -- Господи!.. Дай мне почувствовать себя иным, не скверным, не грязным, не жестоким".
   В голове губернатора чередой проходят воспоминания его неправильно прожитой жизни. Несчастья, которые он причинил близким, которые произошли по его вине в городе и губернии, не дают ему покоя ни днем, ни ночью. От прежних устоев и понятий, от мнимой его славы и могущества не осталось ничего, кроме внутренней тревоги, жгучего стыда и позора от своих поступков, порождавших произвол, насилие, уничтожение человеческой личности.
   Когда-то, в момент неуправляемой, неудержимой ярости, в селе Далеком, где бунтовали мужики, губернатор ударом ноги в живот убил безземельного и нищего крестьянина Волчка, "перепорол всю Кистеневку... из двора во двор", и эти трагические события навсегда лишили его покоя. Мысленно беседуя с неродной дочерью Соней губернатор раскрывает свое душевное терзание: "У меня болит, сильно болит душа, Сонюшка. Я измучился. Я убил ногою человека, Сонюшка; он корчился на земле, как червяк. Теперь перед смертью я почувствовал правду жизни; вот она где-то близко от меня, но где она, -- своим стариковским испорченным умом понять не могу. Я живу, как птица, у которой выкололи глаза".
   Пелена, укрывавшая взор губернатора от истинной природы всего окружающего, спадает постепенно, и ему открывается мир доселе неведомой стороной. Его разбуженная совесть обостренно видит, что он защищал устои, где "втихаря драли натурой с купцов", а среди "правоверных ревнителей порядков" оказываются хапуги, "растратчики казенных сумм", взяточники, лихоимцы.
   В конце повести губернатор решил освободить из тюрем всех заключенных, а сам приготовился идти за это в Сибирь.
   Образ губернатора, к концу жизни осознавшего неминуемость кары за преступления против справедливости, человечности, добра, наполнен большим трагическим смыслом.
   В повести Сургучева запечатлена жизнь русского провинциального общества конца XIX -- начала XX вв. во всем многообразии сословий, профессий, социальных групп: чиновничество, мещанство, купечество, мелкий городской люд. Со всей откровенностью и прямотой автор раскрывает в своих героях темноту, забитость, жестокость, доходящую до животных, звериных форм проявления. Хладнокровный убийца, садист Пыпин отбивает внутренности у заключенных, а по вечерам в пьяном бреду подсчитывает свои жертвы ("Зайцева убил. Учителя Емельянова убил. Поляка Пташевского, псякрю, убил..."); выдает девушкам желтые билеты помощник полицмейстера омерзительный Крыжин; а сам "загадочный" и "таинственный" для окружающих полицмейстер, на совести которого расстрел группы рабочих, берет взятки, "о которых даже в газетах пишут"; коверкает от скуки русские слова алчный, корыстолюбивый, с юркими прыгающими глазками архиерей Герман, "про скупость, льстивость и угодливость которого знала вся губерния"; лакейски раболепствует в тайной злобной приниженности ротмистр Клейн, который и "на губернатора донести может, может убить кого угодно, если это будет выгодно"; доносят друг на друга чиновники, и эти, же "образованные люди десятки раз могут переругаться меж собой из-за неправильно поданного валета, а в биллиардной из-за того, как правильно произнести игорный термин -- круазе или краузе -- разбивают друг другу черепа".
   Сурово разоблачает Сургучев торговые спекулятивные сделки, нечестный, зачастую кровавый путь наживы местных богатеев, именитых купцов города -- Теряевых, Алексеевых, Картузиных, Канаджиевых, Петри.
   "-- Алексеевы-то? -- рассказывает трактирщик Иван Васильевич, -- знаем мы, с чего богатеть пошли эти Алексеевы! Казначейство-то Трынкевич ограбил в 68 году? Ну? А дед-то их, Алексеевых, в те поры извозчиком был? Кто увозил Трынкевича с деньгами? Ну? Вот то-то и оно! И смекай. С того самого и пошло оно, это самое богатство...
   -- А Теряевы? Вели торговлю в степях, с калмычьем. Калмык-то... цены деньге не знал и не понимал. Даст в лавке четвертной билет, а сдачу с трешницы получит. Заартачится калмык, -- в шею из лавки, по мордасам! Такие ребята, нарочно звери, для этого дела и держались. Пошел калмык к начальству, -- там свой народ, одна чашка-ложка. Еще добавят... И носи, калмычина, на здоровье!"
   Недаром суровый и строгий поборник правды солдат Свирин все время горестно повторяет: "Земля от крови черна, кровью человеческой вся пропиталась".
   Жестокость, грубость и пошлость провинциальной жизни Сургучев подчеркивает даже в характеристике уездов Ставропольской губернии: один из уездов славится воровитостью, другой -- драчливостью, третий -- убийствами, пьянством и снохачеством.
   В центре внимания ставропольских обывателей -- наиболее "выдающиеся" события города: пожары (сгорела Егоровская лесная биржа), экстравагантные выходки мещан (грузчик Васо из трактира "Мадрид" откусил кончик носа жулику; трактирщик Иван Васильевич из ревности зарезал бритвой жену; отравился около каменной беседки нашатырным спиртом секретарь городской полиции, обвиненный в растрате).
   Однако сквозь толщу мрачных явлений в жизни губернского города Сургучев разглядел людей, ищущих выход из этой жизни, вступающих на путь борьбы с косностью, жестокостью, темнотой. Солдат Свирин -- открытая, честная русская натура, "правдоискатель", любит рассуждать о жизни и смерти, о смысле человеческого существования, о правде, добре, справедливости и мучительно ищет ответ на вопрос "почему нет счастья на земле". Сургучев выделяет в повести представителей новой, пробуждающейся к борьбе интеллигенции, следящей за революционными событиями и радующейся известиям о них. Это и "неблагонадежный", высланный в родной город за участие в студенческих беспорядках Ярнов, и учащаяся молодежь, собирающаяся по вечерам на Кафедральной горе поговорить о неизбежных и близких переменах. "Завтра они поедут на север дикий, туда, где теперь жизнь поставлена на огонь, и начинает она закипать, закипать. И аромат от нее идет вкусный-превкусный...", -- говорит губернатору многозначительно Ярнов.
   Революция в повести не показана. Ее дыхание доносят до читателя воспоминания губернатора о крестьянских волнениях в губернии, о расстреле рабочей демонстрации в городе, ночные сходки молодежи, проникнутой желанием создать "иные формы бытия". Это свидетельствует о политической ограниченности мировоззрения писателя, считавшего, что справедливости в этом мире можно достичь только путем нравственного самосовершенствования каждой личности. И тем не менее, всем своим содержанием повесть Сургучева агитирует за революцию, ибо жизнь, обрисованная в "Губернаторе", скучна, однообразна, жестока, оскорбительна для человека, требует безотлагательных изменений.
   Илья Сургучев много страниц посвящает родному городу Ставрополю. Перед читателем проходит главная Николаевская улица с булыжной мостовой, магазинами, окружным судом, "дремлющим густым зеленым бульваром, как бы мечом рассекающим улицу надвое"; вписаны Ташлянское предместье, Кафедральная гора с собором и электрической станцией, здание полиции с пожарной каланчой, дом полицмейстера, "в котором когда-то проездом на Кавказ жил три дня Пушкин", губернаторский дом, Архиерейское подворье, "остатки былой крепости с амбразурами, в которых теперь вместо пушек были фонари", "Воронцовский сад..." Сургучев старается не упустить ни одной детали из внешней бытовой и экономической жизни Ставрополя. Колоритно описана осенняя ярмарка, когда со всей России в город съезжались торговцы: из Ельца привозили кружева, из Ярославля -- полотно, из Саратова -- сарпинку, из Астрахани -- виноград, груши из Темир-Хан-Шуры, грибы черниговские и калужские, огурцы нежинские, кабардинские скакуны, калмыцкие стервятники, битюги из Воронежской губернии. "На лошадях, волах, верблюдах все тянулись в город, который как крепость, сияя белыми домами и колокольнями, густыми садами, стоял на горе. Ползли скрипучие арбы, полные молодого, свежего, только что собранного хлеба, овса, ячменя и всего того, чем была богата и что производила "губерния". В дни ярмарок город просыпался, взбадривался, устраивались кулачные бои, состязания звонарей, балаганные и цирковые представления. После нескольких дней праздничной сутолоки и веселья город снова впадал в сонное существование".
   Все в повести достоверно и точно. В ней легко угадываются некоторые известные в истории края лица: -- губернатор -- ставропольский губернатор Никифораки, ротмистр Клейн -- ротмистр Фридрихов, архиерей Герман -- архиерей Агафадор. Это придает чтению особый интерес и злободневность.
   Своеобразна творческая манера писателя. В "Губернаторе" Сургучев по-чеховски мягко, прониковенно-лирично рассказывает о своих любимых героях и по-горьковски беспощадно изображает ненавистные ему "окуровские" нравы.
   Демократической общественностью повесть "Губернатор" была оценена высоко. В начале 1914 года большевистская газета "Правда", отмечая огромное общественно-политическое значение реалистической литературы в годы первой русской революции, в статье "Возрождение реализма" писала: "В нашей художественной литературе ныне замечается некоторый уклон в сторону реализма. Писателей, изображающих "грубую жизнь", теперь гораздо больше, чем было в недавние годы. М. Горький, гр. А. Толстой, Бунин..., Сургучев и др. рисуют в своих произведениях не "сказочные дали", не таинственных "таитян", -- а подлинную русскую жизнь со всеми ее ужасами, повседневной обыденщиной"[4].
   Илья Дмитриевич Сургучев родился в Ставрополе 15 (27) февраля 1881 года в семье крестьянина. В Ставрополь он и возвратился после окончания в 1907 году китайского отделения восточного факультета Петербургского университета. В Ставрополе Илья Сургучев прожил до 1922 года, временами, на месяц-другой, выезжая в Москву или Петербург для устройства своих литературных дел.
   Свою литературную деятельность Сургучев начал с изображения знакомой ему с детства провинциальной жизни. На страницах многих рассказов и пьес Ильи Сургучева мелькают названия ставропольских улиц, описаны подлинные события, быт и нравы ставропольцев конца XIX -- начала XX вв. Эта сфера жизни так и осталась главной темой его творчества.
   До 1905 года Сургучев печатался преимущественно в "Журнале для всех" и ставропольской газете "Северный Кавказ".
   Уже в первых литературных опытах Сургучева явно ощущалось влияние А. П. Чехова (например, рассказ "Ванькина молитва", в котором несомненны отзвуки чеховского рассказа "Ванька") и А. М. Горького (например, рассказ "Следствие", где Сургучев близко к горьковской манере изображает уездных обывателей, затрагивая и коренной слой -- мещанство).
   Определенным итогом в развитии уездной темы, у Сургучева и большим художественным достижением, кроме повести "Губернатор", явились его пьесы "Торговый дом" и "Осенние скрипки". Пьеса "Торговый дом" в театральный сезон 1913-14 гг. с большим успехом шла на сцене знаменитого Александрийского театра. Сюжет этой пьесы был навеян подлинными событиями, происшедшими в доме ставропольского купца Меснянкина, большого самодура и в то же время тонкого ценителя искусств и знатока театра.
   В 1915 году в Московском художественном театре режиссером В. И. Немировичем-Данченко были поставлены "Осенние скрипки". В роли Варвары с успехом выступила замечательная актриса, впоследствии народная артистка СССР, О. Л. Книппер-Чехова.
   Реализм Сургучева окреп и достиг своего совершенства под непосредственным воздействием Горького. Можно сказать, что сближение с А. М. Горьким -- лучшая пора в творческой биографии Сургучева. Для Сургучева Горький был единственным авторитетом в современной литературе, и он внимательно прислушивался к его советам и замечаниям. В этом нас убеждает переписка писателей.
   В архиве Горького сохранилась большая пачка писем Ильи Сургучева к Алексею Максимовичу и копии ответных писем Горького, преимущественно 1911-1913 гг.
   В своих письмах, посылаемых из Ставрополя Горькому на Капри, Илья Сургучев затрагивал обширный круг бытовых и литературных вопросов, писал о жизни своего города, литературных и политических настроениях молодежи, о роли произведений Горького в общественной жизни Ставрополя. Писатель внимательно следит за творчеством Горького, и каждое новое его произведение вызывает у Сургучева неизменный интерес и восторженные реплики. "Приехала мать, -- пишет в одном из писем Сургучев Горькому, -- и читал я ей Вашу сказку о матери и Тамерлане -- цикла "Сказки об Италии". Она ничего не сказала и только гордо и молчаливо улыбнулась, и улыбку такую я видел у ней за 31 год первый раз... Хорошая, должен сказать, сказка, а стихи в конце просятся в музыку -- и у меня уже вышел первый куплет".[5]
   Сообщая Горькому о чтении в Ставрополе Г. Петровым публичной лекции о литературе, Илья Сургучев писал: "Во время третьей лекции предполагалось всей аудиторией отправить Вам телеграмму, но побоялись сделать это потому, что тогда Петрову, наверное бы, воспретили чтение лекций. Пришлось сделать это под сурдинку, маленькой группой. Между прочим, Петров вспоминал, как Вы собирались написать рассказ о Кувалде, когда он за городом на прогулке ушиб палец о камень и сказал речь, обращенную, к этому камню... Вот бы теперь Вам заняться этим рассказом. Если напишете автобиографию, то это будет, вероятно, книга в отличном значении этого слова. Завидую Вашей энергии, Вашей любви к острым, твердым перьям. Эх, проехаться бы Вам теперь по России. Стон пошел бы..."
   Сургучев писал Горькому о популярности "Матвея Кожемякина" в Ставропольской губернии, сообщал, что эта книга усердно читается ставропольской молодежью. По поводу повести Горького "Жизнь Матвея Кожемякина" Сургучев неоднократно восклицает: "Как это хорошо. Как это нужно. Я готов был плюнуть в лицо Измайлову[6], когда он писал, что "Кожемякин не находит читателей"... Если бы этот пономарь российской "критики" пожил бы вот в Ставрополе, в такой глухой провинции, он бы увидел, как здесь люди читали "Кожемякина"... Ну откуда "он" узнал, что "Кожемякин" не находит читателя? Проехал ли он по России? Побывал ли среди читающей молодежи, которая не одними "Биржевыми ведомостями" питается?... В здешних кружках произвел сильное впечатление Тиунов и особенно его слова о том, что народ "подкис". Это шлепнуло по головам. Слово сказано. Формулировано то, о чем ползли какие-то печальные мысли, что смутно чувствовалось и проч. Теперь встает вопрос -- что же делать? Ведь если подкис, то и перекиснуть немудрено!.. Призадумались"[7].
   Горький внимательно читал произведения Сургучева, заметил его яркий, самобытный талант, старался своевременной и строгой оценкой, оказать помощь идейному и художественному росту писателя, всячески укреплял его на демократическом пути творческого развития. "Я знаю Вас, -- писал А. М. Горький в одном из писем Илье Сургучеву, -- литератором, человеком несомненного и, мне кажется, крупного дарования -- это мне дорого, близко, понятно; я хочу видеть Вас растущим и цветущим в этой области; каждое Ваше литературное начинание возбуждает у меня... острый органический интерес"[8].
   Горький внимательно следил не только за литературной, но и за общественной деятельностью молодого писателя, старался направить -- ее в революционно-демократическое русло. В декабре 1911 года Илья Сургучев написал Горькому письмо, где сообщил о своем выступлении защитником на суде в Ставрополе по делу, в котором косвенным виновником был губернатор. Кроме того, Сургучев написал Горькому о том, что ставропольские кадеты обратились к губернатору с поздравлениями по случаю его юбилея. Один из местных журналистов по совету Сургучева опубликовал фельетон, высмеивающий верноподданническое усердие кадетов. Лица, задетые в фельетоне, привлекли автора к суду[9]. В ответ Илья Сургучев получил от Горького следующее письмо, написанное 28 декабря 1911 года: "Милый Илья Дмитриевич, боюсь я Ваших подвигов. Чего боюсь? А того, чтобы Ваша история действительным губернатором не отразилась на губернаторе Вашей повести, чтобы нищая и уродливая правда нашего момента жизни не нарушила высокой правды искусства, жизнь которой длительнее нашей личной жизни, правда важнее жалкой правды нашего сегодня.
   С унынием читал Ваше письмо и удручен тоном его. Было бы лучше, если бы Вы отнеслись ко всей этой истории и к своему в ней участию немножко юмористически; не теряя -- отнюдь не теряя! -- жара, но все-таки со смешком в душе.
   Каждый из нас, пишущих, Янус. Вы это знаете. Илья Сургучев, тот, который ходит в гости по знакомым ставропольцам и который часто, быть может, чувствует себя скучным и неуклюжим человеком среди веселых или озабоченных решениями глубоких проблем пошляков -- это ведь не тот Илья, который, сидя у себя дома, ночью, один слушает вой степного ветра и чувствует одинокое движение земли в пространстве. Берегите Сургучева второго, которому столь трудно жить и без людей, и с ними. Кадеты -- зло нехорошее, вонючее, чисто русское зло, золотушные люди, убийственно бездарные, с плохой кровью в жилах! Но -- ведь это накожная болезнь от худосочия нашего и от грязи, в которой мы живем, мы оке -- вылечимся от этого, будьте покойны"[10].
   Горький с уважением относился к литературному дарованию Сургучева, неоднократно подчеркивая в нем человека талантливого, "относящегося к литературе с тем священным трепетом, которого она -- святое и чистое дело -- необходимо требует"[11].
   В одном из писем Сургучеву Горький напоминает писателю: "Милый человек, очень трудно быть русским человеком, очень это мучительная позиция на земле, и, мне кажется, я чувствую, как ноет Ваша душа -- трудно! И хочется сказать Вам тоже по душе -- ничего! Трудно, а и -- почетно, интересно же! Особенно -- теперь, когда мы, "мудрецы и поэты"-- столь одиноки, заторканы, а в жизни пробуждена темная сила ненависти, мести, жестокости грязной и всякого зверства, и вот -- на нас, честных людях, лежит обязанность претворить это темное, разрушающее -- в светлое, созидающее. Никогда еще русский честный человек не стоял перед задачами, столь огромными.
   А посему и для сего -- будьте здоровы, будьте бодры!
   Вы не из тех, что уносят "зажженные светы в катакомбы, пустыни, пещеры"-- Вам надобно много силищи, -- чего всей душой и желаю Вам. Жму руку. А. Пешков"[12].
   Великий пролетарский писатель по-отечески ободрял, поддерживал, наставлял Сургучева. О дружбе двух писателей свидетельствует тот факт, что в 1913 году (с 23 мая по 27 июня) Сургучев гостил у Горького на Капри.
   Но, несмотря на дружескую помощь и поддержку А. М. Горького, Илье Сургучеву не удалось преодолеть глубокий идейный и творческий кризис. В годы великого исторического перелома в судьбе нашей родины Сургучев оказался в лагере белоэмигрантов. Эмигрировал он в состоянии растерянности, усомнившись в подлинности Великой Октябрьской социалистической революции. Эмиграция стала трагическим рубежом писателя и определила в известной степени скудость высказываний нашей критики о нем. За границей Илья Сургучев тяжело тосковал по России, мало писал, все мечтал вернуться на родину, но так и не смог осуществить свое желание. Умер он в Париже в 1956 году. Лучшие страницы сочинений И. Д. Сургучева, написанные на родине, не забыты, они и сегодня волнуют читателя своей яркостью, гуманизмом, духом протеста против эксплуататорского общества.

Примечания

   1 -- Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 48, с. 3.
  
   2 -- В. С. Миролюбов с весны 1911 г. принимал участие в редактировании рукописей, присылаемых в издательство "Знание".
  
   3 -- Архив Горького, Т. VII. М., 1959, с. 101-103.
  
   4 -- "Путь правды", 1914, 26 января.
  
   5 -- Горький М. Материалы и исследования. Т. I. Под ред, В. А. Десницкого. Л.: Изд-во АН СССР, 1934, с. 309.
  
   6 -- А. А. Измайлов -- критик "Биржевых ведомостей" и "Русского слова".
  
   7 -- М. Горький. Материалы и исследования. Т. I, с. 307-308.
  
   8 -- Там же, с. 309.
  
   9 -- Архив Горького. Т. VII. М., 1959, с. 282.
  
   10 -- Архив Горького. Т. VII. М., с. 105.
  
   11 -- М. Горький. Материалы и исследования. Т. I, с. 314-315.
  
   12 -- Архив Горького. Т, VII. М., 1959, с, 103.
  
   Источник текста: И. Д. Сургучев. Губернатор. - Ставрополь: Ставропольское книжное издательство, 1983.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru