Сумбатов-Южин Александр Иванович
Белинский и театр

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Александр Иванович ЮЖИН-СУМБАТОВ. ЗАПИСИ СТАТЬИ ПИСЬМА
   М., Государственное издательство "ИСКУССТВО", 1951
   

БЕЛИНСКИЙ И ТЕАТР*

1923 год

   У театра и его артистов, как у книги, своя судьба. Как бы ни смотреть на театр, все-таки необходимо установить одно его коренное свойство -- его мимолетность. Не будем сейчас останавливаться на доказательствах того, что сценическое искусство -- одно из сложнейших искусств и требует от своих художников необычайного напряжения творческих сил: если живописец, скульптор, кто угодно из художников берется за осуществление зародившихся в его душе образов в форме статуи или картины, то он в качестве материала своего произведения имеет глину, мрамор, холст, краски -- все то, что вне его, что послушно его воле безусловно, как неодушевленный объект ее проявлений. Актеру надо творить из себя самого: он сам, как человек, во всей полноте своих физических и духовных возможностей, свойств и переживаний, является и художником, и материалом, и скульптором, и мрамором, и живописцем, и красками. Но эта трудность слияния в одно творца и творения, трудность, которая при своем преодолении дает в конечном результате высочайшие достижения, есть одновременно, по неизменным законам жизни, и подлинная причина той мимолетности, о которой я говорил. Актер сыграл сегодня, и, сойдя со сцены, он остается только воспоминанием. Картина и статуя сохраняют на века замысел и творчество их создателя. Живой материал актера, то-есть он сам в художественном претворении себя самим собою, беспощадно уничтожает свое создание в момент, когда он возвращает себе... самого себя. Судьба всего живого. Остается для будущего только отражение созданного на душе зрителя. Но и зритель -- лишь живой, более или менее восприимчивый экран, также не способный зафиксировать творение артиста. Как бы он ни был потрясен или захвачен актером, как глубоко ни было бы воспринятое им впечатление, он бессилен его не только воспроизвести, не только фиксировать в чем-нибудь неумирающем, но и сохранить в себе самом надолго его отражение: оно бледнеет и вянет с каждым днем.
   Безграничная благодарность театра принадлежит тем, кто найдет в себе силы не только отразить в своей душе образ, созданный актером, во всей его полноте и всесторонности, но своим личным творчеством сумеет передать будущему то, что дал ему актер. Гений Белинского равен гению Мочалова по могучей силе впечатления. При чтении знаменитой статьи Виссариона Григорьевича перед вами вырастает Мочалов -- Гамлет во весь свой гигантский рост. Он живой. Он играет перед каждым, кто читает эту дивную поэму его творчества, созданную Белинским с тою же силою, с тем же гением, с каким Мочалов творил из себя своего Гамлета.
   Только творческая душа могла так передать творческое создание актера. Если бы каждая эпоха театра имела такого критика, много великих сценических моментов не умерло бы навеки для следующих за ними поколений. Я совершенно искренно должен сознаться, что Мочалов в статье Белинского лично для меня так же жив и памятен, как памятны мне те великие художники сцены, которых я видел сам. Такое впечатление может сделать только тот художественный критик, в душе которого живет подлинное собственное творчество равной силы с творчеством артиста. Белинский, так сказать, сам играл Гамлета вместе с Мочаловым, духовно сливался с ним в каждом моменте его глубочайших переживаний и любил в нем полное, совершенное созвучие со всем тем, чем жил он сам.
   Путем этой великой любви и гениального проникновения гением художника Белинский, как никто другой, понял смысл и значение самого театра для современного общества данной эпохи, и понял в то время, когда театр был местом если не всегда забавы, то, в лучшем случае, легкого развлечения, поверхностных впечатлений, вызывавших или легкие же слезы, или беспечный смех. Любя измученную, принесенную в жертву искусству душу артиста, Белинский полюбил и то дело, которое творилось теми подлинными художниками сцены, для которых жить жизнью изображаемого на сцене лица значило отдавать этой жизни и все свое существо во всей полноте. Только таких артистов и признавал Белинский, только им и отдавал себя как человека, с тою же полнотой, с тем же богатством всего подлинно "человеческого", каким обладала его гениальная, вечно мятущаяся, вечно рвавшаяся ввысь душа. Непреклонно суров был великий критик ко всему, что не имело права прикасаться к делу сцены. Он требовал "могучего, страшного художника" и этим требованием на небывалую высоту ставил не только идеологию, но и самое дело театра.
   Счастлив артист, нашедший такого критика. Счастлив театр, к которому такой его верховный судья и ценитель предъявляет такие требования. Много ненужных, поносных для театра явлений не имело бы места при Белинском. Но и многое, чем велики всякие эпохи подлинного творчества, не проходило бы так бесследно, как это зачастую проходит, если бы на страже театра стояли люди пусть не равного Белинскому гения, но твердо идущие по указанному им пути.
   Всякие речи побледнеют перед силой его подлинных слов. Ему не надо панегиристов. Пусть Белинский сам говорит за себя. Я прошу вашего разрешения прочесть вам отрывки из его описания, как творил Мочалов Гамлета, и вы сами доскажете все, чего я не договорил в своем слове {Далее оратор прочел отрывки из статьи Белинского об игре Мочалова в роли Гамлета (Прим. ред. сборника "Венок Белинскому").}.
   

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ И ПРИМЕЧАНИЯ

   К стр. 520. "Белинский и театр" -- речь, произнесенная А. И. Южиным на торжественном заседании Российской Академии художественных наук и Общества любителей российской словесности 13 июня 1923 года. Опубликована в сборнике "Венок Белинскому" ("Новая Москва", 1924).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru