Критическія статьи объ И. С. Тургеневѣ и гр. Л. Н. Толстомъ. (1862--1885). Н. Страхова. Этотъ сборникъ статей г. Страхова представляетъ много интереснаго, но кое-что и странное. Никто, разумѣется, не въ правѣ упрекать критика за относительное приниженіе таланта Тургенева; но было бы желательно встрѣтить болѣе серьезную мотивировку рѣзкихъ подчасъ приговоровъ и въ особенности болѣе заботливое отношеніе къ читателю, который теперь не можетъ не дивиться нѣкоторымъ исключающимъ другъ друга сужденіямъ г. Страхова. "По художественности, то-есть по жизненности, яркости и глубинѣ образовъ,-- говоритъ критикъ,-- Тургеневъ уступитъ не только Л. Н. Толстому, не только Гончарову или Островскому, но и Достоевскому, и Писемскому. Настоящаго художества, то-есть творчества въ полномъ смыслѣ этого слова, мало у Тургенева. Его фигуры обыкновенно представляютъ довольно блѣдные очерки; черты ихъ вѣрны, проведены осторожно, изящно; композиція проста и опрятна; но выпуклости, плоти, душевной глубины нѣтъ въ этихъ аквареляхъ, какъ остроумно назвалъ кто-то писанія Тургенева". И такъ, художникъ, создавшій образы Лизы, Базарова, Рудина, давалъ только блѣдные очерки, въ немъ мало настоящаго (то-есть страховскаго) художества! Но черезъ нѣсколько страницъ мы читаемъ, что "какъ Пушкинъ писалъ Онѣгина, Лермонтовъ Печорина, такъ и Тургеневъ писалъ своихъ героевъ, то-есть, почти переносясь въ нихъ душою, не пытаясь даже выходить въ другія сферы мысли, въ которыя подъ конецъ подымались его предшественники". Далѣе у г. Страхова говорится: "Съ удивительною мягкостью, съ женственною отзывчивостью онъ (Тургеневъ) подчинялся всѣмъ лучшимъ стремленіямъ, господствовавшимъ въ нашемъ просвѣщеніи. Поэтому онъ былъ самымъ чистымъ, полнымъ и искреннимъ представителемъ этого просвѣщенія. Въ немъ не было ничего оригинальнаго (!?), никакой упорной послѣдовательности, никакой глубокой задачи, но при этомъ было столько ума, образованности, вкуса и художественнаго таланта, сколько можетъ совмѣститься съ настроеніемъ и умственной жизнью нашихъ просвѣщенныхъ людей". Очевидно, г. Страховъ просвѣщенный человѣкъ, иначе у него не хватило бы духу такъ высокомѣрно отнестись къ художнику, который, по его же словамъ, былъ -самымъ полнымъ, чистымъ и искреннимъ представителемъ всѣхъ лучшихъ стремленій русскаго просвѣщенія. Нужно прибавить, что раньше г. Страховъ говорилъ, что Тургеневъ стоитъ за то, за что необходимо стоитъ каждый истинный поэтъ (стр. 46). "Очень поразительно и характерно для Тургенева,-- читаемъ мы на стр. 174,-- что онъ до конца такъ и не вернулся духовно къ своей родинѣ". Черезъ семь строкъ: есть значительныя черты, "въ которыхъ сказывалась въ Тургеневѣ родственная любовь къ духовной жизни Россіи", на слѣдующей страницѣ: "вообще Тургеневъ до конца любовно обращался къ русской природѣ, къ русскому быту, въ тѣмъ преданіямъ, случаямъ, нравамъ, которыми окружена была его юность". Вся вина Тургенева передъ г. Страховымъ исчерпывается, въ Сущности, тѣмъ, что великій художникъ не принималъ національныхъ особенностей, обусловленныхъ низкимъ уровнемъ культуры, за неизмѣнно-національныя черты и не умилялся передъ ними. Но, вѣдь, это же явная несправедливость: выходитъ, что великимъ художникомъ не можетъ быть писатель, не раздѣляющій міровоззрѣнія г. Страхова, что такому писателю всегда будетъ, по мнѣнію этого критика, недоставать глубины и оригинальности. Послѣ приведенныхъ фразъ г. Страховъ рѣшается утверждать, что "Тургенева нелься назвать писателемъ, выражающимъ духъ своего народа или нѣкоторыя стороны этого духа". Даже нѣкоторыхъ сторонъ русскаго духа не выразилъ творецъ Дворянскаго гнѣзда! За то г. Страховъ, навѣрное, признаетъ, что такимъ выразителемъ былъ извѣстный московскій юродивый, студентъ холодныхъ водъ, Иванъ Яковлевичъ Корейша.
Большая часть книги г. Страхова посвящена разбору сочиненій графа Л, Н. Толстаго, и разборъ этотъ написанъ съ любовью и внимательностью даже въ мелочамъ. Со многими взглядами г. Страхова мы не можемъ согласиться, но въ библіографической замѣткѣ нельзя вступать въ длинную полемику. Мы не можемъ, напримѣръ, признать правильнымъ утвержденія, что "принципъ національности господствуетъ въ художествѣ и литературѣ, какъ и во всемъ" (стр. 305) {Въ наукѣ, напримѣръ?}. Самому г. Страхову угодно признавать вѣчныя начала челов23;ческой жизни, основные ея элементы, которые могутъ безконечно измѣнятъ свои формы, но въ сущности остаются неизмѣнными (стр. 46). Преклоненіе передъ нѣмецкимъ идеализмомъ также не вяжется съ признаніемъ господства національнаго начала въ искусствѣ. Первыхъ въ мірѣ искусствомъ, во теорія г. Страхова, должно быть китайское, а, можетъ быть, готентотское. Если же отвергнуть преувеличеніе, заключающееся въ приведенной фразѣ, то получится безспорная истина: національныя особенности сказываются и въ литературѣ, и въ искусствѣ, въ широкомъ смыслѣ послѣдняго слова.
Особенно останавливается г. Страховъ на разборѣ Войны и мира, и мы, конечно, вполнѣ согласны, что "Война и миръ есть произведеніе геніальное, равное всеху лучшему и истинно-великому, что произвела русская литература".