Стоюнин Владимир Яковлевич
Исторические сочинения. "Пушкин". В. Стоюнина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Историческія сочиненія. "Пушкинъ". В. Стоюнина. С.-Пб. 1881 года.

   Біографія, какъ и исторія, требуетъ отъ автора творчества, силы фантазіи, которая дала бы возможность понять духъ эпохи и нарисовать полный, вѣрный дѣйствительности, образъ на основаніи даннаго контура и имѣющихся штриховъ.
   Жаль, что художникамъ нельзя навязывать свои темы! Какой бы благодарный трудъ могла представить для истиннаго таланта біографія Пушкина, еслибы воспользоваться опубликованнымъ въ послѣднее время матеріаломъ, а главнымъ образомъ его собственною перепиской. Понять художника-поэта, оцѣнить его, заглянуть въ тайники его души и воспроизвести его образъ можетъ только біографъ-художникъ, которому самому нечужды поэтическіе порывы души, который понимаетъ ихъ не усиліемъ ума, а всѣмъ существомъ своимъ, какъ нѣчто близкое, родное. Въ противномъ случаѣ, несмотря на богатый матеріалъ и на самое добросовѣстное отношеніе къ нему со стороны біографа, образъ поэта во всей своей полнотѣ не выступитъ передъ читателемъ.
   Именно это можно сказать про книгу г. Стоюнина: "Пушкинъ", хотя, правда, авторъ самъ на второй же страницѣ отказывается отъ притязанія писать біографію Пушкина: "Я хочу,-- говоритъ онъ,-- сдѣлать только историческую характеристику времени Пушкина въ связи съ его литературною дѣятельностью, представить эту геніальную личность такъ, какъ она создается въ воображеніи отъ изученія извѣстныхъ фактовъ его жизни". По мы должны сказать, что при чтеніи его книги именно и чувствуется постоянно, что мало помогало ему воображеніе, мало размаху брала его кисть, чтобы нарисовать личность поэта,-- что-то ученически-несмѣлое, казенное чувствуется почти во всей первой половинѣ книги, почему эта половина и читается вяло. Ранніе годы Пушкина рисуются такъ же туманно, какъ и во всѣхъ предшествовавшихъ попыткахъ написать компилятивную біографію Пушкина. За то вторая половина книги, начиная съ главы "Скитальческая жизнь", до того захватываетъ читателя, что ему трудно оторваться. Такой интересъ объясняется обиліемъ новаго матеріала, который внесъ въ свою книгу г. Стоюнинъ,-- матеріала, дающаго новое освѣщеніе личности Пушкина. Обычно привыкли смотрѣть на тотъ періодъ жизни поэта, который слѣдовалъ за его личнымъ свиданіемъ съ императоромъ Николаемъ, какъ на такой моментъ, когда Пушкинъ "сжегъ все, чему покланялся", вошелъ въ обыденную колею жизни, примирившись и покорившись, и зажилъ спокойно и счастливо. Но такой взглядъ, несмотря на всю давность, всецѣло разрушается новымъ, недавно опубликованнымъ, матеріаломъ. Если поэтъ подвергался гоненію вплоть до выѣзда изъ села Михайловскаго, когда за нимъ пріѣхалъ фельдъегерь, то послѣ свиданія съ императоромъ онъ подвергся еще болѣе сильному надзору. "Бенкендорфъ считалъ своею обязанностью не спускать глазъ съ освобожденнаго поэта". Пушкинъ сначала этого не подозрѣвалъ. "Но ему скоро пришлось убѣдиться, что въ благоустроенномъ государствѣ и у поэта должно быть свое начальство, безъ позволенія котораго онъ не въ правѣ сдѣлать ни одного свободнаго шага", хотя бы самаго невиннѣйшаго свойства, напр. прочитать въ литературномъ кружкѣ сцены изъ ненапечатанной еще тогда драмы "Борисъ Годуновъ". Его сейчасъ же за такой поступокъ обвинили въ непослушаніи волѣ За нимъ слѣдятъ, какъ за самымъ опаснымъ революціонеромъ, стихамъ его придаютъ особое значеніе, ихъ конфискуютъ (стихотвореніе "Андре Шенье"); лицъ, у которыхъ отбираютъ его стихи, арестовываютъ, а ему самому постоянно дѣлаютъ допросы...
   Что долженъ былъ испытывать освобожденный поэтъ, очутившись вдругъ въ такихъ тискахъ,-- поэтъ, мечтавшій о такой свободѣ, чтобъ
  
                       ". . . . . . . . . . . . . .никому
   Отчета не давать, себѣ лишь самому
   Служить и угождать"?
  
   Ему оставалось одно -- бѣжать, бѣжать куда-нибудь подальше, за иною жизнью, иными впечатлѣніями. Q вотъ въ 1828 году онъ проситъ черезъ Бенкендорфа дозволить ему поступить въ армію, идущую противъ турокъ. Но и это не для него,-- ему отказываютъ. Отказъ доводитъ "его до болѣзненности: въ немъ сильно разливается жолчь". Чувствуя, что не въ силахъ долѣе выносить поднадзорной жизни, онъ просится въ Парижъ. "Но его напугали дурными послѣдствіями отъ его прошенія и уговорили взять его назадъ. Въ утѣшеніе представляли ему, что отказъ Императора принять его въ армію показываетъ 'только, что онъ расположенъ къ поэту и бережетъ его".
   Поэту теперь оставалось одно утѣшеніе -- бесѣдовать съ своею музою о существующей несправедливости. И вотъ изъ наболѣвшаго, измученнаго сердца вырывается негодующій крикъ:
  
   "Бѣда странѣ, гдѣ рабъ и льстецъ
   Одни приближены къ престолу,
   А небомъ избранный пѣвецъ
   Молчитъ, потупя очи долу".
  
   Но и эта бесѣда Пушкина съ музой должна была происходить въ строжайшей тиши, такъ какъ все, что ни выходило изъ-подъ пера поэта со времени его освобожденія, все должно было проходить черезъ высшую цензуру. Даже "Борисъ Годуновъ" -- и тотъ не могъ появиться безъ этого горнила очищенія. На рукописи этой драмы, возвращенной поэту, была сдѣлана слѣдующая приписка: "Государь замѣтилъ въ драмѣ лишь нѣкоторыя мѣста, требующія очищенія, и то, что цѣль была бы болѣе выполнена, еслибы сочинитель передѣлалъ ее въ историческій романъ, на подобіе Вальтеръ Скотта". "Жалѣю,-- отвѣтилъ поэтъ,-- что я не въ силахъ уже передѣлать мною однажды написанное".
   Не менѣе, если не болѣе, непріятностей сыпалось въ то время на Пушкина и со стороны тогдашней журналистики и литературы, которая монополизировалась, благодаря цензурнымъ условіямъ, въ рукахъ Булгарина и Греча, смотрѣвшихъ на Пушкина какъ на врага; и эти два литературные Аякса не брезговали въ своей злобѣ на поэта даже доносами: они клеветали на него и его друзей... Общество тоже не давало отдыха поэту. Онъ видѣлъ въ немъ только толпу, съ которой у него не было
  
   "Ни общихъ мнѣній, ни страстей".
  
   И Пушкинъ дѣлаетъ новую попытку: онъ просится во Францію, Италію и даже хоть въ Китай. Но на эту просьбу "онъ получилъ только упрекъ, что противорѣчитъ волѣ того, кто осыпалъ его столькими благодѣяніями". По Пушкинъ уже не въ силахъ былъ сохранять положеніе прикованнаго къ Петербургу: "Онъ въ мартѣ того же года внезапно уѣхалъ въ Москву". Къ погонѣ за нимъ отъ шефа жандармовъ полетѣлъ запросъ, "почему онъ не предувѣдомилъ о своемъ отъѣздѣ, и при этомъ ему было выставлено на видъ, что всѣ непріятности, которымъ онъ можетъ подвергнуться за свои своевольные, онъ долженъ будетъ отнести къ своему собственному" (стр. 345).
   Намъ мѣсто не позволяетъ слѣдить далѣе за всѣми удобствами, какія доставилъ поэту переходъ изъ положенія "изгнанника" въ положеніе "поднадзорнаго"; достаточно сказать, что надзоръ за нимъ былъ весьма тщательный и простирался даже на его семейную переписку: его письма къ женѣ перехватывались, прочитывались и доставлялись, куда слѣдуетъ.
   Читая это, невольно задаешься вопросомъ, до чего были доведены его нервы, и какъ глубоко, мучительно долженъ былъ страдать поэтъ, знавшій за собой только одну вину, что уродился душою и талантомъ".
   Почитайте его письма, гдѣ онъ выступаетъ самъ безъ сковывающей его думы и мысли цензуры; почитайте названную книжку Стоюнина, которая, благодаря собранному матеріалу, заставляетъ сильно болѣть за поэта, за нашъ первый истинно-великій талантъ, къ которому судьба отнеслась какъ мачиха и котораго образъ долженъ быть очищенъ слѣдующими поколѣніями отъ тѣхъ пошлыхъ клеветъ, которыя набросили на него его же враги-современники.
   Не можемъ не пожалѣть, что г. Стоюнинъ мѣстами скупится въ своей книгѣ на фактическій матеріалъ. Наприм., онъ говоритъ: "Намъ не приходится входить въ подробности его (т. е. Пушкина) отношеній ко всѣмъ членамъ семьи, такъ какъ о томъ говорили уже другіе" (стр. 262). Странная отговорка!...Почему послѣднее обстоятельство можетъ служить помѣхой, если авторъ задался цѣлью представить личность поэта, какою она создается въ воображеніи отъ изученія его жизни? Если слѣдовать правилу -- говорить только о томъ, о чемъ еще другіе не говорили, то автору объ очень многомъ пришлось бы совсѣмъ умолчать. Но онъ, къ чести его, не молчитъ: такъ, напр, онъ приводитъ разсказъ о дуэли и смерти Пушкина, о которыхъ говорили другіе несравненно больше и подробнѣе, чѣмъ объ отношеніяхъ поэта въ семьѣ.
   Желаніе автора доказать, что Пушкинъ хотѣлъ поставить поэзію въ связь съ роднымъ прошлымъ, иногда доходитъ до крайности: онъ навязываетъ это желаніе поэту даже тамъ, гдѣ у Пушкина еще чувствуется просто отголосокъ зависимости отъ поэзіи Державина. Вотъ напримѣръ:
  
   "Тебя я воспою, герой,
   О, Котляревскій, бичъ Кавказа!
   Куда ни мчался онъ грозой,
   Твой ходъ, какъ черная зараза,
   Губилъ, ничтожилъ племена.
   Но се -- Востокъ подъемлетъ вой!
   Поникни снѣжною главою,
   Смирись, Кавказъ,-- идетъ Ермоловъ..."
  
   Эти стихи просятъ подписи Державина, а не новаго поэта, съ новыми замыслами и идеалами, которые пришли къ нему позднѣй, когда начался его самостоятельный ростъ.
   Не можемъ также согласиться съ оптимистическимъ взглядомъ автора на всѣ неожиданныя случайности, налетавшія на Пушкина до начала его "Скитальнической жизни". По мнѣнію автора, все къ лучшему: ссылаютъ Пушкина на югъ -- къ лучшему, Пушкинъ съ Инзовымъ переѣзжаетъ изъ Екатеринославля въ Кишиневъ -- къ лучшему; изъ Одессы Пушкина ссылаютъ въ село Михайловское -- къ лучшему... А намъ кажется, что для поэта могло бы быть и другое лучшее: намъ кажется, что для развитія его таланта, для роста его взглядовъ, обновленія впечатлѣній -- поѣздка съ свободною подорожной была бы много удобнѣе...
   Но во всякомъ случаѣ мы охотно привѣтствуемъ книгу г. Стоюнина, отличающуюся, надо замѣтить, пріятной и чистенькою внѣшностью: если она не рисуетъ намъ полнаго образа поэта, то по крайней мѣрѣ даетъ намекъ на этотъ образъ.

К.

"Русская Мысль", No 12, 1881

  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru