Настоящей замѣткой намъ хочется обратить вниманіе интересующихся дѣломъ лицъ на ту сбивчивость и неточность, которая характеризуетъ до сихъ поръ грамматическій разборъ русской рѣчи. Правда, этотъ разборъ ныньче утратилъ уже ту исключительную важность, какую ему придавали прежде, когда онъ былъ, можно сказать, альфой и омегой по предмету русскаго языка. Теперь, какъ извѣстно, преподаватели русскаго языка, особенно люди новой школы, вниманіе учащихся обращаютъ преимущественно на изученіе духа языка, а не его формальныхъ категорій, стараются слѣдить болѣе за жизнью, развитіемъ и значеніемъ каждаго отдѣльнаго слова, чѣмъ за тѣмъ, по какимъ отдѣламъ размѣстить слова и какіе ярлычки нацѣпить на нихъ. Нѣтъ сомнѣнія, что и формальное, а не только реальное, изученіе живаго организма, языка можетъ быть очень полезно для развитія учащихся, если оно, разумѣется, не переходитъ мѣры и не ударяется въ крайности сухаго и безтолковаго долбленія; но это признаютъ и новѣйшіе преподаватели и желаютъ только ограничить формальное, изученіе языка, отнять у него первенствующе мѣсто въ школьномъ обученіи и вполнѣ законно водворить на немъ реальное изученіе. Въ послѣдніе годы вопросъ этотъ довольно усиленно разрабатывался на страницахъ "Филологическихъ Записокъ", и этому журналу принадлежитъ честь серьезной его постановки, защиты и пропагандированія въ средѣ преподавателей. Насколько намъ извѣстно, усилія почтеннаго журнала увѣнчались сравнительнымъ успѣхомъ, и ныньче реальное изученіе языка ведется весьма усердно и успѣшно многими преподавателями. Опасно только, чтобы и въ этомъ, какъ и во всякомъ новомъ дѣлѣ, не зашли въ. крайность и старались соблюсти извѣстную мѣру въ гоненіи противъ стараго способа изученія языка. Этотъ послѣдній формальный, повторяю, имѣетъ свой raison d'être и можетъ быть далеко небезполезенъ для общаго развитія учащихся; въ соединеніи съ реальнымъ способомъ, будучи извѣстнымъ образомъ подчиненъ ему, этотъ способъ долженъ быть сохраненъ въ нашихъ школахъ, разумѣется, если только онъ покоится на вполнѣ разумныхъ основаніяхъ, если рекомендуемыя имъ формы и категоріи дѣйствительно соотвѣтсвуютъ фактамъ и явленіямъ языка, а не принесены къ нему изчужа, изъ другихъ языковъ. Таковы, напр., какъ извѣстно, залоги, сохранившіеся доселѣ въ русскихъ грамматикахъ по какому то странному недоразумѣнію: живыхъ явленій, соотвѣтствующихъ имъ, въ нашемъ языкѣ нѣтъ, а отсюда происходитъ и та невѣроятная путаница, какая замѣчается у насъ въ ученіи о залогахъ, начиная отъ числа ихъ и кончая распознаваніемъ глаголовъ и распредѣленіемъ ихъ по залогамъ.
На сей разъ я намѣренъ поговорить о томъ разбродѣ и разношерстности, какіе сплошь да рядомъ встрѣчаются при нашемъ грамматическомъ анализѣ, когда приходится распознавать части предложенія, распредѣлять ихъ по группамъ и категоріямъ. Совершенно одинъ и тотъ же случай у одного преподавателя относится, положимъ, къ опредѣленіямъ, а у другаго къ дополненіямъ; одно и тоже придаточное предложеніе одинъ считаетъ, допустимъ, опредѣлительнымъ или дополнительнымъ, а другой обстоятельственнымъ и пр. Понятно, что это явленіе -- крайне нежелательное въ нашей школьной практикѣ и должно быть устранено. Происходитъ оно въ значительной мѣрѣ отъ силы традиціи, и иной преподаватель хотя и считаетъ въ душѣ усвоенные имъ способы грамматическаго анализа мало пригодными, все же держится ихъ въ силу привычки, собственной и другихъ, и общаго тиранна -- употребленія.
Попробуемъ разобрать критически нѣкоторыя изъ господствующихъ у насъ ходячихъ способовъ грамматическаго анализа и установить одно какое нибудь начало, которое упорядочило бы эту область нашей грамматики.
Едва ли не чаще всего приходится встрѣчаться съ неточными и сбивчивыми распознаваніями опредѣленій и дополненій, что относится, разумѣется, не къ тѣмъ случаямъ, гдѣ они слишкомъ явственно различаются, а лишь къ тѣмъ, гдѣ дѣйствительно бываетъ полезно ихъ распознавать, пользуясь обыкновенными средствами для этого, мало точными и опредѣленными. Возьмемъ на удачу нѣсколько примѣровъ: Любовь отца къ сыну; сраженіе при Мараѳонѣ; ткань изъ шерсти, шелка и пр. Кто правъ изъ двухъ, разбирающихъ взаимныя отношенія этихъ словъ: тотъ ли, кто считаетъ слова: къ сыну дополненіемъ, на основаніи вопроса: къ кому? а слова: при Мараѳонѣ обстоятельствомъ мѣста, на основаніи вопроса: гдѣ? слова же: изъ шерсти дополненіемъ (изъ чего?), или тотъ, кто всѣ эти случаи относитъ къ опредѣленіямъ на основаніи ихъ отношенія къ предметамъ, а не къ дѣйствіямъ, а затѣмъ кромѣ того и на основаніи тѣхъ часто опредѣлительныхъ вопросовъ, какіе можно предложить во всѣхъ указанныхъ случаяхъ? (какая любовь отца? какое сраженіе? какая ткань? Amor patris filii и пр. Въ греческомъ языкѣ членъ особенно рельефно указываетъ на опредѣлительное значеніе данныхъ словъ; въ латинскомъ ученіе о geuitivus'ѣ, objectivus'ѣ и subjectivus'ѣ также даетъ довольно точный ключъ къ распознаваніямъ затруднительныхъ случаевъ опредѣленій; только въ русскомъ языкѣ не имѣется подобныхъ способовъ различенія, и приходится искать какого-нибудь другаго, болѣе или менѣе цѣлесообразнаго). Еще примѣръ: братъ имѣетъ домъ въ деревнѣ. Что такое: въ деревнѣ? опредѣленіе или обстоятельство мѣста? Послѣднее можно утверждать на основаніи вопроса: гдѣ? а первое на основаніи, во-первыхъ, отношенія къ предмету, а во-вторыхъ, вопроса: какой домъ? Но ясно, что первый вопросъ (гдѣ?) не вполнѣ подходитъ къ данному случаю, гдѣ вовсе можетъ и не быть этого вопроса по смыслу (т. е. спрашивается не то: въ деревнѣ или городѣ домъ, а именно: какой домъ? на что съ равнымъ правомъ можетъ быть отвѣчено именемъ прилагательнымъ: деревенскій) также точно и второй можетъ не выражать того единственнаго смысла, въ какомъ говорящій употребилъ этотъ рядъ словъ (т. е. спрашивается, быть можетъ, не какой домъ купленъ? а именно: гдѣ купленъ?). Не очевидно ли, что во всѣхъ подобныхъ случаяхъ недостаточно только ставить вопросъ, а необходимо еще опредѣлить то отношеніе между словами, которое дѣйствительно опредѣляетъ ихъ внутреннюю смысловую связь? Указать, къ чему относится разбираемое слово: къ предмету ли (причемъ оно нерѣдко можетъ быть обращено въ имя прилагательное: ткань шерстяная, сраженіе Мараѳонское, домъ деревенскій), или къ дѣйствію -- вотъ первое, что необходимѣе всего продѣлать; вопросы предлагаются лишь послѣ этого, для большаго удостовѣренія въ правильности распознаванія частей предложенія. Если мы условимся, что въ каждомъ случаѣ, когда какое нибудь слово относится къ предмету (имени существительному или его замѣнѣ -- мѣстоимѣнію) -- оно должно считаться только опредѣленіемъ и ничѣмъ инымъ болѣе, то мы въ значительной мѣрѣ устранимъ сбивчивость въ грамматическомъ анализѣ; также точно необходимо будетъ признавать не опредѣленіемъ всѣ тѣ слова, которыя относятся къ дѣйствіямъ (глаголамъ): вопросы, приданные къ словамъ, укажутъ тогда, чѣмъ ихъ считать въ данномъ случаѣ -- дополненіемъ или обстоятельствомъ. Такимъ образомъ при разборѣ, напр., такихъ выраженій: пальто съ длинными рукавами, домъ о шести комнатахъ и пр., слѣдуя вышеуказанному правилу, получимъ, что слова: съ длинными рукавами, о шести комнатахъ -- суть опредѣленія; онъ живетъ постоянно (обстоятельство времени) въ городѣ (обст. мѣста); охотникъ идетъ по улицѣ (обст. мѣста) съ ружьемъ и собакой (дополненія) и пр.
Не мало затрудненій причиняютъ при грамматическомъ анализѣ выраженія, подобныя слѣдующимъ: онъ учится довольно хорошо, не совсѣмъ хорошо; онъ шелъ достаточно долго по лѣсу; онъ собралъ въ этотъ разъ еще болѣе ягодъ, чѣмъ въ прежній; мой братъ уже совсѣмъ пересталъ заниматься и еще менѣе расположенъ внимать добрымъ совѣтамъ, чѣмъ прежде; онъ теперь пишетъ много (гораздо) лучше, чѣмъ прежде. Во всѣхъ этихъ и подобныхъ имъ примѣрахъ слова: хорошо, долго, болѣе, менѣе, лучше распознаются весьма легко; не то приходится сказать объ остальныхъ подчеркнутыхъ мною словахъ (довольно, достаточно, еще, уже, совсѣмъ, гораздо (и много въ смыслѣ: гораздо) мало чѣмъ (напр: эта работа мало чѣмъ разнится отъ прежней): при распознаваніи ихъ частенько таки наталкиваешься на разнорѣчивыя показанія, и нерѣдко у двухъ преподавателей ученики научаются двояко относиться къ однимъ и тѣмъ же явленіямъ языка. Особенно часто это случается у преподавателей однородныхъ, но не тожественныхъ предметовъ, напр., нѣмецкаго и русскаго языка; или древнихъ языковъ и русскаго {Можемъ поручиться за правильность этого наблюденія, которое намъ приходилось дѣлать слиткомъ часто и иной разъ даже невольно...}. Преподаватели русскаго языка чаще всего при анализѣ не раздѣляютъ такихъ выраженій, какъ уже давно, еще лучше, довольно умно, совсѣмъ правильно, совершенно вѣрно, гораздо точнѣе, только теперь и пр., одно отъ другаго и разбираютъ ихъ такъ, какъ бы это были одинакія выраженія, чѣмъ задача, конечно, значительно облегчается, и что въ сущности не вредитъ смыслу и смысловымъ отношеніямъ между словами. Тѣмъ не менѣе въ интересахъ большей точности и извѣстнаго единообразія, котораго слѣдуетъ по-возможности достигать преподавателямъ однородныхъ предметовъ при объясненіи и истолкованіи однородныхъ же либо и совсѣмъ тождественныхъ по сути дѣла явленій языка, мнѣ кажется было бы хорошо перенести и въ русскую грамматику ученіе о модальности (образности, Modalität), существующее въ нѣмецкомъ словосочиненіи; это ученіе значительно облегчаетъ преподавателямъ нѣмецкаго языка грамматическій анализъ, а главное, устраняетъ ту недоказанность и, такъ сказать, неувѣренность, которая царитъ въ русскомъ грамматическомъ анализѣ. По этому ученію признаются между различными обстоятельственными словами такъ называемыя степени (это не степени сравненія, которыхъ всего три, а выраженія различныхъ обстоятельственныхъ оттѣнковъ, почему они и не ограничены "Въ числѣ): онъ учится не такъ хорошо или не очень, не довольно хорошо; онъ учится довольно хорошо; онъ учится хорошо; онъ учится совсѣмъ хорошо, совершенно удовлетворительно; онъ пишетъ лучше брата; онъ пишетъ еще лучше, чѣмъ братъ; онъ пишетъ гораздо лучше брата; онъ пишетъ уже лучше брата (въ противоположность прежнему времени, когда онъ писалъ хуже); онъ пишетъ мало чѣмъ лучше брата (т. е. лишь немного лучше). Братъ пріѣхалъ на мѣсяцъ въ городъ; онъ пріѣхалъ только (или лишь) на мѣсяцъ (время обозначено въ этомъ второмъ случаѣ гораздо опредѣленнѣе и утвердительнѣе, чѣмъ въ первомъ случаѣ). Онъ еще сегодня не знаетъ объ этомъ; онъ даже сегодня не знаетъ объ этомъ. Во всѣхъ приведенныхъ мною примѣрахъ читатель легко замѣтитъ разныя оттѣнки или степени (модальность) въ выраженіи однородныхъ обстоятельствъ и можетъ по желанію расположить ихъ даже въ извѣстномъ послѣдовательномъ порядкѣ. Съ принятіемъ въ русскую грамматику ученія о модальности всѣ разнорѣчія въ распознаваніи вышеприведенныхъ реченій должны сами собою исчезнуть, потому что при модальности (оттѣнки) различныхъ обстоятельствъ отмѣтить, указать и опредѣлить уже довольно легко, и учащихся это не можетъ очень затруднить; оттѣнки, напр., въ выраженіяхъ: довольно легко, легко и совсѣмъ легко просто сами собою бросаются въ глаза и большой мудрости для своего опредѣленія вовсе не требуютъ.
Конечно, между читателями не мало найдется такихъ, для которыхъ всѣ эти разсужденія могутъ представиться азбучными истинами; но тѣмъ не менѣе и они должны сознаться, что эти азбучныя истины не всегда примѣняются къ дѣлу, и я счелъ необходимымъ потому напомнить о нихъ читателямъ, что къ этому меня побудило непосредственное наблюденіе надъ дѣломъ обученія русскому языку въ провинціи. Въ слѣдующій разъ я займусь нѣкоторыми другими недоразумѣніями въ области русскаго грамматическаго анализа, и его категоріями, особенно такими, странность которыхъ болѣе или менѣе рѣзко бьетъ въ глаза.