Stendhal (Henri Beyle). "Souvenirs d'égotisme". Autobiographie et lettres inédites, publies par Casimir Stryenski. Paris. Bibliothèque Charpentier. 1893. Казиміръ Стрыенскій издаетъ уже не первую книгу, посвященную своему любимому писателю. Пять лѣтъ тому назадъ былъ опубликованъ Journal de Stendhal, два года спустя вышла Vie de Henri Bruland и, наконецъ, въ будущемъ Стрыенскій обѣщаетъ еще выпустить собственное сочиненіе -- біографическій и критическій этюдъ о Стендалѣ. Предъидущія изданія также служатъ главнымъ образомъ выясненію личности писателя. Сочиненіе это являются какъ нельзя болѣе кстати. Литературная дѣятельность Стендаля признана, по крайней мѣрѣ, оцѣнена въ первый разъ, не менѣе четверти вѣка назадъ. Тэнъ въ предисловіи къ Исторіи англійской литературы указалъ на заслуги несправедливо забытаго автора, выставилъ на видъ его необыкновенный психологическій геній, его рѣдкую способность съ одинаковымъ искусствомъ анализировать жизнь личности и основы общественныхъ явленій. Съ тѣхъ поръ этюды о Стендалѣ, какъ писателѣ, появлялись безпрестанно: ему отдали справедливость знаменитѣйшіе современные представители художественной литературы, вродѣ Бурже и Золя. Но всѣ эти оцѣнки должны остаться неполными и мало убѣдительными до тѣхъ поръ, пока не будетъ возможно точно объяснена личность Стендаля и освѣщена до мельчайшихъ подробностей его біографія. Именно у Стендаля больше, чѣмъ у кого-либо другаго, творчество связано съ личнымъ характеромъ и личнымъ опытомъ. Стендальроманистъ, это, въ сущности, автобіографъ, и не только содержаніе произведеній Стендаля, но и ихъ внѣшняя судьба объясняются только біографіей и личностью автора. Судьба эта въ высшей степени любопытная: Стендаля при его жизни не читали, онъ самъ насчитывалъ у себя не болѣе сотни читателей, а долго спустя послѣ смерти его объявили однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ авторовъ нашего вѣка.
Souvenirs d'égotisme даютъ очень много интересныхъ и -- что важнѣе всего -- совершенно искреннихъ и точныхъ данныхъ относительно личной жизни Стендаля. Эти воспоминанія вносятъ не мало существенныхъ поправокъ въ популярнѣйшую біографію Стендаля, написанную Эдуардомъ Родомъ (въ собраніи Les grands écrivains franèais). Записки писались Стендалемъ съ іюня 1832 г., но относятся къ гораздо болѣе раннему времени, къ 1821 году. Авторъ переживалъ тогда очень тяжелое настроеніе и даже вспоминать о немъ ему, повидимому, подчасъ больно. Но Стендаль хочетъ работать надъ чѣмъ бы то ни было; кромѣ того, онъ разсчитываетъ, что его записки встрѣтятъ когда-либо благосклонный взоръ читателя. Это будетъ нескоро, лѣтъ черезъ 10 или 12, по разсчетамъ автора, но онъ не избалованъ популярностью и охотно будетъ писать для самаго отдаленнаго потомства.
Въ іюнѣ 1821 года Стендаль пріѣхалъ изъ Италіи въ Парижъ. Его изгнало изъ Милана итальянское правительство, заподозрившее его въ участіи въ заговорахъ карбонаріевъ. Для Стендаля это было страшнымъ ударомъ. Онъ страстно любилъ Италію, Миланъ считалъ своимъ истиннымъ отечествомъ съ дѣтства,-- мать Стендаля была итальянка,-- бредилъ итальянскимъ солнцемъ, и теперь онъ долженъ былъ ѣхать въ ненавистный Парижъ. Онъ никогда не цѣнилъ этотъ городъ,-- даже въ періодъ наполеоновской славы, которую онъ такъ высоко ставилъ въ теченіе всей жизни. Онъ совершилъ походъ съ "великою арміей", присутствовалъ при пожарѣ Москвы, былъ свидѣтелемъ міровыхъ событій и послѣ трагическаго окончанія бонапартовской эпопеи навсегда покинулъ Францію. Здѣсь въ немъ все возбуждало глубокое отвращеніе. Общество и правительство реставраціи были его личными врагами. О Бурбонахъ онъ не могъ говорить безъ раздраженія.
Стендаль появился въ салонахъ своихъ старыхъ знакомыхъ, но на первыхъ порахъ почувствовалъ, что попалъ въ среду людей совершенно чужихъ. Онъ произвелъ крайне неблагопріятное впечатлѣніе на хозяевъ великосвѣтскихъ гостиныхъ -- и Воспоминанія въ достаточной степени объясняютъ намъ причину. Стендаль не сходился рѣшительно ни въ чемъ съ "новыми людьми'". Онъ съ дѣтства привыкъ къ напряженной вдумчивости, къ всестороннему анализу окружающихъ явленій. Но эта наклонность явилась совершенно не кстати въ среду людей, стремившихся возможно пріятнѣе отдохнуть отъ пережитыхъ бурь. Стендаль, чтобы не казаться смѣшнымъ, долженъ всѣми силами маскировать свою мысль и свою наблюдательность. Онъ пускается въ пустое свѣтское острословіе и быстро пріобрѣтаетъ репутацію зауряднаго салоннаго bel-esprit. Но еще больше мученій должна была доставлять Стендалю другая черта его характера, страннымъ образомъ уживавшаяся съ аналитическими способностями его ума. Стендаль наслѣдовалъ отъ матери страстный темпераментъ и жгучая жажда любви преслѣдовала Стендаля всю жизнь,-- любви глубокой, искренней, поэтической. Такое чувство менѣе всего гармонировало съ парижскими нравами эпохи реставраціи, и Стендаль всѣми силами долженъ былъ казаться другимъ человѣкомъ. Въ результатѣ къ репутаціи острослова-болтуна присоединилась дурная слава развратника, "чудовища безнравственности", но выраженію самого Стендаля. Можно представить, въ какую муку превращалось существованіе Стендаля при такихъ условіяхъ и сколько тайнаго презрѣнія и ненависти онъ долженъ былъ испытывать къ окружавшей дѣйствительности!
Воспоминанія переполнены желчными отзывами о французахъ, въ особенности о Парижѣ, о парижанахъ и парижанкахъ. Преобладающія черты въ характерѣ французовъ, но представленію Стендаля,-- фатовство и наклонность къ реторикѣ. Рядомъ съ этимъ удручающая узость идеи, стремленіе къ перфектаціи и внѣшнимъ эффектамъ и отсутствіе вдумчивости и опредѣленнаго міросозерцанія. Это относительно мужчинъ. Женщины не лучше. Это или мѣщанки, или "бульварныя куклы". Онѣ не удовлетворяютъ основному требованію Стендаля относительно женщинъ,-- совершенно не живутъ чувствомъ. Чувство, это -- божественная сила для Стендаля. Жизнь сердца онъ предпочитаетъ какому угодно героизму. Вмѣстѣ съ Воспоминаніями напечатано нѣсколько писемъ Стендаля къ сестрѣ; главная ихъ тема -- совѣтъ воспитывать въ дѣтяхъ чувство, вообще развивать жизнь сердца. Общество,-- говоритъ Стендаль,-- дѣлаетъ изъ людей эгоистовъ, часто заставляетъ ихъ замыкаться въ себѣ самихъ, очерствляетъ ихъ душу: семейное воспитаніе должно придти на помощь въ борьбѣ противъ этихъ тлетворныхъ вліяній общества. Стендаль сознается, что онъ упорно искалъ счастья съ любимою женщиной, но убѣдился, что вѣрная жена и вообще честная женщина -- недосягаемое счастье. Ему оставалось искать удовлетворенія въ умственной жизни, въ служеніи идеѣ, работать дли будущаго. И здѣсь Стендалю предстоялъ необыкновенно тернистый путь. Трудно указать писателя, встрѣтившаго у современниковъ такъ мало признанія и поощренія. Стендаль въ теченіе всей своей литературной дѣятельности остался вдали отъ господствующихъ въ его время теченій. Онъ съ презрѣніемъ отзывается о романтизмѣ, порабощавшемъ современныхъ читателей, самаго моднаго поэта -- Ламартина -- онъ отказывается читать, находя въ немъ пустозвонную реторику и отсутствіе глубокаго чувства. Нѣмецкая философія, плѣнявшая многихъ французовъ, кажется Стендалю просто глупостью по недостатку въ ней реальныхъ, жизненныхъ основъ. Стендаль -- страстный поклонникъ позитивизма въ духѣ XVIII вѣка, и все мечтательное, все, сколько-нибудь впадающее въ метафизику и мистику, производитъ на него отталкивающее впечатлѣніе. Взамѣнъ этого Стендаль -- горячій поклонникъ такъ называемой идейной литературы -- littérature à idées. Онъ восхищается Байрономъ, зачитывается Шекспиромъ, ради Кина, играющаго шекспировскія роли, предпринимаетъ путешествіе въ Англію. Въ одномъ мѣстѣ Воспоминаній (р. 57) мы читаемъ въ высшей степени характерное признаніе: "Толстый Людовикъ XVIII съ бычачьими глазами, медленно разъѣзжавшій по Парижу на шестернѣ такихъ же толстыхъ лошадей, внушалъ мнѣ какой-то особенный ужасъ. Я купилъ нѣсколько пьесъ Шекспира, въ англійскомъ изданіи, и читалъ ихъ въ Тюльери, часто оставляя книгу, чтобы помечтать о Матильдѣ". Въ этихъ двухъ мало связныхъ замѣчаніяхъ раскрывается тайна настроенія Стендаля: онъ долженъ былъ вести совершенно одинокую, замкнутую жизнь и испытывать вѣчную боль при видѣ ненавистной дѣйствительности. Ему не разъ приходитъ мысль о самоубійствѣ, и онъ покончилъ бы съ собой, еслибъ его не удерживало одно соображеніе: "Относительно моей литературной дѣятельности, -- пишетъ онъ, -- я вижу предъ собой еще цѣлый рядъ неоконченныхъ, плановъ. У меня столько работы, что ею можно бы наполнить десять жизней" (р. 123). Замѣчательнѣе всего, что въ этихъ словахъ звучитъ неподдѣльная искренность. Стендаль слѣдитъ за собою шагъ за шагомъ, анализируетъ мельчайшія движенія своего сердца, всякую идею своюподвергаетъ тщательной критикѣ. Въ самомъ началѣ Воспоминаній онъ предупреждаетъ, что его разсказъ будетъ "examen de conscience la plume à la main", въ другомъ мѣстѣ онъ пишетъ: "Заниматься чѣмъ-нибудь другимъ, кромѣ анализа человѣческаго сердца, мнѣ скучно" (m'ennuie, р. 118). И дѣйствительно, искренность разсказа часто поразительна. Стендаль разсказываетъ, сколько несчастій приносила ему его непреодолимая застѣнчивость всякій разъ, когда дѣло шло о какомъ-либо сердечномъ признаніи. Это "чудовище безнравственности", какъ его называли въ парижскихъ салонахъ, не находило въ себѣ духу сказать нѣсколько откровенныхъ фразъ любимой женщинѣ, даже когда Стендаль имѣлъ всѣ основанія надѣяться на благосклонное вниманіе. Его неотлучно преслѣдовала мучительная увѣренность въ своемъ физическомъ безобразіи, хотя для постороннихъ наблюдателей внѣшность Стендалядалеко не казалась до такой степени безнадежною. Въ Миланѣ Стендаль принужденъ былъ оставить женщину, которая произвела на него сильнѣйшее впечатлѣніе. Это та Метильда, о которой онъ мечталъ, читая Шекспира. Воспоминанія о ней отразились на немъ съ изумительною силой. 21 іюня 1832 года онъ пишетъ: "L'amour me donna, en 1821, une vertu bien comique: la chasteté",-- и дальше слѣдуетъ поясненіе, совершенно уничтожающее справедливость салонныхъ слуховъ о Стендалѣ. Однимъ словомъ, Воспоминанія рисуютъ намъ Стендаля въ другомъ видѣ, чѣмъ его представляли до сихъ поръ и въ какомъ онъ представленъ у біографовъ. Относительно идей Стендаля новая книга даетъ также не мало новыхъ указаній. Записки составлялись за шестнадцать лѣтъ до іюльской революціи, а, между тѣмъ, Стендалъ предвосхитилъ большинство основныхъ идей, сопровождавшихъ это движете. Стендаль по происхожденію принадлежалъ къ зажиточной провинціальной буржуазіи. Отецъ его служилъ адвокатомъ при гренобльскомъ парламентѣ, по весь складъ семейной жизни былъ типично-мѣщанскій. Умственный застой, нравственная тупость, инстинктивный страхъ предъ всѣмъ прогрессивнымъ и жизненно-новымъ характеризовали среду, гдѣ Стендаль принужденъ былъ провести дѣтство и первую молодость. Отцу и родственникамъ будущаго писателя казались одинаково ненавистными искусство и мысль: поэзія возбуждала насмѣшки, а умственная дѣятельность, носившая по времени отголоски XVIII вѣка, вызывала настоящій ужасъ. Стендаль съ дѣтства проникся отвращеніемъ къ затхлой атмосферѣ французской буржуазіи. Съ годами это чувство только росло и ко времени Воспоминаній мы въ лицѣ Стендаля видимъ убѣжденнаго демократа и страстнаго защитника обездоленныхъ классовъ. Стендаль, какъ истинный поклонникъ XVIII вѣка, чувствуетъ глубокое презрѣніе къ старой французской аристократіи. Онъ не находитъ въ ней самаго цѣннаго для себя качества -- нравственной энергіи. Утонченность внѣшней жизни высшихъ классовъ прикрываетъ полное внутреннее ничтожество, и Стендаль готовъ помириться со всѣми нарушеніями такъ называемаго хорошаго тона, лишь бы натура человѣка отличалась силой и жизненностью. Въ Воспоминаніяхъ единственный разъ упоминается отецъ Стендаля и по поводу его "аристократическихъ" предразсудковъ. Эти предразсудки, главнымъ образомъ, оттолкнули отъ него сына: они заставляли отца создавать всевозможныя препятствія артистическимъ наклонностямъ будущаго писателя. По поводу впечатлѣній въ Англіи, Стендаль высказываетъ горячую защиту преступниковъ-бѣдняковъ, совершающихъ преступленія изъ-за матеріальной нужды. Эта защита составлена въ выраженіяхъ, дословно сходныхъ съ рѣчами будущихъ вожаковъ февральскаго движенія, и, замѣчательнѣе всего, самъ Стендаль предчувствуетъ такое значеніе своихъ словъ: "Эта истина,-- говоритъ онъ,-- кажущаяся парадоксомъ въ настоящее время, станетъ общимъ мѣстомъ въ то время, когда будутъ читать мою болтовню" (mes bavardages, р. 83). Стендаль неоднократно возвращается къ вопросу объ отношеніяхъ классовъ и часто незамѣтно терминъ "аристократъ" подмѣняетъ "выраженіемъ" богачъ,-- подмѣна, получившая постепенно къ 1848 году полное право гражданства. Любопытно, между прочимъ, слѣдующее замѣчаніе: "Les gens riches sont bien injuctes et bien comiques lorsqu'ils se font juges dédaigneux de tous les péchés et crimes commis pour de l'argent" (т.-е. богатые люди являются очень справедливыми и попадаютъ въ весьма комическое положеніе всякій разъ, когда берутся клеймить презрѣнныхъ людей, совершающихъ грѣхи и преступленія изъ-за денегъ). Общее замѣчаніе сопровождается весьма наглядною иллюстраціей (р. 111). Книга, помимо біографическаго и идейнаго матеріала, представляетъ въ высшей степени интересное чтеніе, благодаря литературному таланту и дѣйствительно необыкновенной психологической проницательности автора. Здѣсь одинаково поразительны крупные и мелкіе факты: интересна, напримѣръ, характеристика швейцарскихъ женщинъ (р. 177), замѣчанія относительно "franchise", единственнаго свойства, недоступнаго ухищреніямъ кокетства, обличаютъ перо выдающагося романиста. Къ такого рода мимолетнымъ характеристикамъ принадлежатъ замѣтки относительно актеровъ Кина и Тальмы. На каждой страницѣ разсѣяно безчисленное множество блестокъ остроумія, вполнѣ оправдывающаго салонную репутацію Стендаля, какъ единственнаго въ своемъ родѣ bel esprit. Разница только въ томъ, что въ салонахъ Стендаль тщательно маскировалъ другія стороны своего ума, въ Воспоминаніяхъ же онъ раскрываетъ ихъ съ полною ясностью и искренностью. Въ виду этого, книга несомнѣнно должна стать однимъ изъ самыхъ цѣнныхъ источниковъ для біографіи и характеристики писателя, столь мало понятаго до послѣдняго времени.