Lib.ru/Классика: Стендаль. Стендаль (Генрих Бейль)

ВТОРАЯ СЕРІЯ. 1883 г.
No 14.
БИБЛІОТЕКА ПИСАТЕЛЕЙ и МЫСЛИТЕЛЕЙ
Издаваемая В. В. ЧУЙКО

СТЕНДАЛЬ
ИТАЛЬЯНСКІЯ ХРОНИКИ:
Витторія Аккорамбони.-- Ченчи.-- Герцогиня Пальяно.-- Ванина Ванини.-- Санъ-Франческо-а-Рипа.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія газеты "Новости", Мойка, д. No 90.
1883
http://az.lib.ru
OCR Бычков М. Н.

СТЕНДАЛЬ (Генрихъ Бейль).

Мало найдется въ исторіи европейскихъ литературъ писателей, которые-бы испытали болѣе странную судьбу, чѣмъ Генрихъ Бейль. При жизни онъ мало былъ замѣченъ, даже во Франціи, гдѣ репутаціи создаются такъ быстро. За исключеніемъ трехъ-четырехъ крупныхъ умовъ,-- Гете, лорда Байрона, Кювье, Бальзака, которые во время угадали необыкновенную силу ума подъ маской ироническаго скептицизна Бейля,-- остальная образованная публика тогдашней Европы видѣла въ немъ только остроумнаго памфлетиста, бойкаго борца въ пользу романтизма, скучнаго разсказчика, умнаго человѣка, любившаго морочить публику парадоксами, страстнаго поклонника философіи XVIII столѣтія, надоѣдавшаго своей строгой логикой въ то время, когда вся Европа искала умственнаго отдыха въ невинныхъ упражненіяхъ нѣмецкой трансцедентальной философіи. Генрихъ Бейль стоялъ въ сторонѣ отъ умственнаго настроенія тогдашней Европы и потому нисколько не заботился о собственной репутаціи; съ добродушной улыбкой онъ говаривалъ, что будетъ очень доволенъ, если найдетъ себѣ человѣкъ двадцать читателей. Безъ особеннаго преувеличенія можно сказать, что при жизни онъ едва-ли имѣлъ ихъ болѣе, но это обстоятельство его нисколько не смущало... Смерть его въ 1842 г. была такъ-же мало замѣчена, какъ и его литературная дѣятельность. Вокругъ его могилы образовалась на долгое время мертвая тишина. Струя тогдашней мысли, очевидно, шла въ разрѣзъ съ философскимъ направленіемъ Бейля, а такъ какъ онъ въ области мысли не дѣлалъ никакихъ уступокъ, то и остался одинъ, проповѣдуя гласомъ вопіющаго въ пустынѣ. Но и кромѣ этой розни съ господствующими стремленіями своей эпохи, существуютъ и другія причины непопулярности Бейля. Это -- писатель не для толпы; онъ всегда пренебрегалъ тѣми техническими пріемами, которые для большинства замѣняютъ содержаніе. Его слогъ, лишенный всякой внѣшней красоты, простой и точный, въ концѣ концовъ, утомителенъ для человѣка, ищущаго въ чтеніи одного лишь удовольствія; онъ дѣйствуетъ не на воображеніе, а на мысль, и такъ какъ мало находится читателей, которые, строгой выправкой ума, научались мыслить, то въ большинствѣ случаевъ, не смотря на необыкновенную ясность выраженія своихъ идей, онъ кажется скучнынъ и неинтереснымъ. Только съ 1854 года, когда вышло полное собраніе его сочиненій, Бейля стали читать и убѣдились, что этотъ забытый писатель принадлежитъ къ величайшимъ умамъ XIX столѣтія. Во время реставраціи идеи Бейля были, дѣйствительло, парадоксами, потому что не отвѣчали степени научныхъ знаній массы. Въ настоящую-же минуту Европа способна его понимать, она развилась до умственнаго уровня Бейля.

Бейль родился въ Греноблѣ въ 1783 году; ему было, слѣдовательно, около шести лѣтъ, когда началась великая революція. На шестнадцатомъ году онъ поступилъ въ центральную школу, основанную Конвентомъ, по плану извѣстнаго Дестю де-Траси. Этотъ извѣстный ученый былъ, если можно такъ выразиться, умственнымъ отцомъ Генриха Бейля. Бейль до самой смерти говорилъ о Траси въ самомъ восторженномъ тонѣ. Благодаря его вліянію, Бейль еще въ ранней юности основательно изучалъ писателей XVIII столѣтія и, въ концѣ концовъ, перешелъ на сторону ученія Кондильяка, Кабаниса и Траси,-- того ученія, которое извѣстно подъ именемъ идеологіи. По странному стеченію обстоятельствъ, этотъ яркій защитникъ романтизма быль въ то-же время самымъ рѣзкимъ и неумолимымъ противникомъ католическаго возрожденія школы Шатобріана и спиритуалистическихъ усилій г-жи Сталь. Основательное и продолжительной изученіе математики въ центральной школѣ значитеьно облегчило ему знакомство съ знаменитымъ сочиненіемъ Кондильяка: "Langue des calcules:", а чрезвычанно подвижное воображеніе позволяло ему внести въ идеологію живой и блестящій элементъ.

Послѣ 18-го брюмера, благодаря своему родственнику, графу Дарю, Бейль отправился въ Италію и, въ качествѣ зрителя, присутствовалъ на сраженіи при Маренто. Вскорѣ онъ поступилъ въ великую армію, какъ maréchal des logis, но послѣ заключенія трактата при Кажно-Форміо, вышелъ въ отставку. Во время своего пребыванія въ Ломбардіи, Миланѣ, Брешіи, Бергамо, среди ужасовъ войны, онъ довершилъ свое образованіе и окончательно сформировался умственно и нравственно. Юношеская шаткость мысли приняла опредѣленную форму вполнѣ законченнаго и цѣльнаго ученія; его мнѣнія относительно искусства, природы, политики, окончательно установились. Италія произвела на него обаятельное впечатлѣніе и сдѣлалась для него второю родиной. Это первое впечатлѣніе во всей своей юношоской прелести выразилось въ его романѣ: "Chartreuse de Parme", которое вполнѣ обрисовываетъ умственную физіономію Бейля.

Хотя у Бейля не было никакого состоянія, но все-таки, но желая терять своей независимости, онъ позаботился о своемъ положеніи. Послѣ кратковременнато пребыванія въ арміи Наполеона, онъ отправился въ Парижъ съ цѣлью заняться литературой, но, не желая разстаться съ актрисой, въ которую влюбился, взялъ мѣсто прикащика въ магазинѣ колоніальныхъ товаровъ и уѣхалъ въ Марсиль. Въ Парижѣ онъ занимался живописью въ мастерской Роньо, такъ что дваддати одного года онъ уже былъ военнымъ, художникомъ, чиновникомъ въ Миланѣ, писателемъ въ Парижѣ, адьютантомъ въ Италіи и прикащикомъ въ Марсели. Вскорѣ онъ снова вступаетъ въ великую армію и участвуетъ въ кампаніи 1812 г. Онъ любилъ говорить объ этой кампаніи, но его разсказы нисколько не напоминали оффиціальныхъ отчетовъ французскаго правительства. Войну онъ наблюдалъ съ любопытствомъ и совершенно хладнокровно; не поэтическая и грандіозная сторона войны занимала его, а смѣшная и нелѣпая. Просперъ Меримэ говоритъ, что трудно сообразить, какого мнѣнія онъ былъ о Наполеонѣ. Правда, что ни въ одномъ изъ своихъ сочиненій онъ не высказывается прямо объ этомъ предметѣ, но изъ всѣхъ отрывочныхъ фразъ, встрѣчающихся часто у него, легко заключить, что Бейль чрезвычайно высоко ставилъ военный геній Наполеона, но не любилъ его за его деспотическія дѣйствія и наклонности. Во время имперіи, Бейль привыкъ окружать себя таинственностью въ самыхъ обыкновенныхъ обстоятельствахъ жизни, желая избѣжать непрошеннаго вниманія полиціи; полиція первой имперіи всюду проникала, все шпіонила и Фуши зналъ все, что говорилось въ парижскихъ либеральныхъ кружкахъ. Бейль былъ убѣжденъ, что и рсставрація сохранила привычку этого всеобщаго подслушиванія... Всѣ его друзья имѣли условныя названія, никогда онъ не называлъ ихъ настоящими именами; никто не звалъ въ точности, съ кѣмъ онъ видится, что пишетъ, куда отправляется. Письиа свои онъ подписывалъ различными фантастическими фамиліями. Вслѣдствіе этой укоренившейся привычки онъ и въ печати не выступалъ съ своей настоящой фамиліей, во всегда подъ маской псевдонима: по большей части онъ подписывался: Фредерикъ Стендаль (Stendhal) и этотъ псевдонимъ сдѣлался его настоящимъ литературнымъ именемъ. Steindhal -- маленькій городокъ въ Саксоніи, въ которомъ родился Винкельманъ. Предпринимая свое описаніе сокровищъ искусствъ въ Италіи, Бейль, вѣроятно, вспомнилъ это названіе и воспользовался имъ. Желая окончательно поселиться въ Италіи, Бейль послѣ революціи 1830 г. выхлопоталъ себѣ мѣсто консула въ Тріестѣ, но не могъ имъ воспользоваться; Меттернихъ не согласился на это назначеніе, вспомнивъ, что въ 1819 г. въ Миланѣ, Бейль прослылъ карбонаріемъ. Поэтому онъ принуждевъ былъ принять мѣсто консула въ Чивитта-Веккіи, гдѣ и оставался до самой смерти. Онъ умеръ въ 1842 г. отъ апоплексическаго удара на улицѣ, въ Парижѣ, куда пріѣхалъ для свиданія съ родными. Онъ былъ похороненъ на Монтмартрскомъ кладбищѣ и, вслѣдствіе его воли, категорически выраженной въ завѣщаніи, на памятникѣ была вырѣзана слѣдующая надпись по-итальянски:

"Генрихъ Бейль, миланецъ, писалъ, любилъ, жилъ 59 лѣтъ и два мѣсяца; умеръ 22-го марта 1842 года". Въ 1840 г. во время перваго министерства Тьери, возникъ извѣстный восточный вопросъ по поводу дамасскихъ событій... министерство держало себя въ этомъ вопросѣ самымъ постыднымъ образолъ, защищая консула, который поступалъ варварски съ евреями. Тогда-то имннно Бейль объявилъ публично, что отказывается отъ французской національности и своею собственною властью, сохраняя мѣсто консула, натурализовался итальянцемъ. Это дѣло въ свое время надѣлало много шуму, крайне непріятнаго министерству. Дискредитированное въ восточномъ вопросѣ, оно не хотѣло вызвать еще большаго неудовольствія и Генрихъ Бейль остался консуломъ...

-----

Бальзакъ, какъ извѣстно, подраздѣлялъ современную ему литературу на три школы, болѣе или менѣе рѣзко выдѣлявшіяся въ умственномъ движеніи Европы тридцатыхъ годовъ: образную, идейную, эклектическую. Если раціональность подобнаго подраздѣленія можетъ быть подвержена нѣкоторому сомнѣнію въ настоящее время, то, во всякомъ случаѣ, такая классификація имѣетъ ту заслугу, что ясно разграничиваетъ въ художественномъ отношеніи главныя литературныя направленія, возникшія подъ вліяніемъ романтизма, который въ началѣ XIX столѣтія въ умственномъ движеніи былъ тѣмъ, чѣмъ была первая французская революція въ соціально-политическомъ движеніи. Но эта классификація имѣетъ, кромѣ того, и другое достоинство: она исторически опредѣляетъ происхожденіе каждой изъ названныхъ школъ и осязательно намѣчаетъ тотъ философскій источникъ, который питалъ эти школы. Безъ всякаго сомнѣнія, подобно тому какъ литературный эклектимъ былъ продуктомъ французскаго спиритуализма и нѣмецкаго идеализма, такъ идейная литература была результатомъ возродившагося сенсуализма на почвѣ новѣйшей науки. Психическій анализъ сдѣлался главнымъ предметомъ литературнаго произведенія, но для двухъ послѣднихъ школъ этому анализу предшествовала извѣстная философская подкладка, между тѣмъ, какъ для первой,-- образной литературы, -- онъ выражался только въ художественномъ воспроизведеніи даннагь типа или даннаго характера. И если Бальзакъ, какъ художникъ, есть величайшій представитель литературнаго эклектизма, то Генрихъ Бейль, какъ психологъ, занимаетъ одно изъ первыхъ мѣстъ въ идейной литературѣ.

По странному стеченію обстоятельствъ, Стендаль только въ послѣдніе годы сталъ проникать въ Россію болѣе, чѣмъ черезъ тридцать лѣтъ послѣ своей смерти. Но и теперь еще онъ крайне мало извѣстенъ у насъ; въ 1873 году въ "Отечественныхъ Запискахъ" появился сокращенный переводъ его романа "Rouge et Noir", а въ 1874 году въ "Дѣлѣ" была помѣщена статья объ немъ ("Генрихъ Бейль",-- В. Чуйко). Подобная-же судьба постигла его и во Франціи; тамъ только черезъ десять лѣтъ послѣ его смерти новое поколѣніе возвращается къ нему, прининимается изучать его, почти какъ классика, и вокругъ его имени образуется нѣчто въ родѣ возрожденія, тѣмъ болѣе важнаго, что идеи Стендаля возбуждаютъ не только историческій интересъ, но также замѣтно вліяютъ на современную литературу. Во Франціи, гдѣ всякая литературная заслуга вознаграждается болѣе или менѣе прочною извѣстностью, такое стеченіе обстоятельствъ можетъ быть объяснено особенно исключительнымъ положеніемъ, занятымъ Стендалемъ въ современномъ ему умственномъ движеніи: въ самомъ разгарѣ нѣмецкаго идеализма и французскаго эклектизма, Стендаль, какъ одинъ изъ крайнихъ послѣдователей сенсуализма XVIII столѣтія, показался сухимъ и парадоксальнымъ. Въ сферѣ отвлеченной мысли Жоффруа и Кузенъ заняли мѣсто вышедшихъ изъ моды идеологовъ и энциклопедистовъ; въ искуствѣ струя умственной жизни круто повернула въ сторону, замѣнивъ строгій и точный анализъ психическихъ явленій и логику факта восторженной мечтательностью и метафизически-діалектическимъ празднословіемъ. Неудивительно поэтому, что Стендаль не могъ разсчитывать на особенный успѣхъ; онъ раздражалъ своимъ холоднымъ скептицизмомъ и ироніей, полнымъ здраваго смысла и строго-логическаго анализа, и показался анахронизномъ безполезнымъ и даже вреднымъ, мѣшавшимъ роскошному разцвѣту воображенія и мечтательности. Но успѣхи положительнаго знанія и точной науки мало-по-малу ослабили вліляіе метафизики и вмѣстѣ съ Огюстомъ Контомъ, и вслѣдствіе тѣхъ-же причинъ, воскресаетъ и имя Стендаля около 1854 года.

Стендаль, какъ и Поль-Луи Курье, былъ однимъ изъ тѣхъ немногихъ, которые при началѣ реставраціи Бурбоновъ составляли литературную оппозицію: Курье въ политикѣ, Стендаль въ общемъ философскомъ направленіи эпохи. Онъ -- крайній послѣдователь Гельвеція и идеологовъ. Сентъ-Бевъ совершенно справедливо замѣчаетъ, что въ немъ существуютъ двѣ литературныя физіономіи: онъ критикъ и беллетристъ. Беллетристъ развился въ немъ впослѣдствіи и, такъ сказать, вслѣдствіе его критическихъ изслѣдованій. Какъ критикъ онъ играетъ огромную и вполнѣ заслуженную роль въ исторіи французской литературы. Стендаль былъ однимъ изъ самыхъ блестящихъ и остроумнѣйшихъ защитниковъ возникавшаго романтизма; онъ чуть-ли не первый во Франціи указалъ на значеніе Шекспира; онъ первый расширилъ кругъ французской мысли, обѣднѣвшей вслѣдствіе своей національной обособленности; онъ возбуждалъ необыкновенно сильно умственную энергію и, по справедливому замѣчанію Сентъ-Бева, заставилъ французовъ выйти изъ того круга, академическаго и слишкомъ узко-французскаго, въ которомъ французы прозябали, благодаря мертвой, офиціальной рутинѣ. Онъ былъ критикомь не для публики, а для художниковъ и для самихъ критиковъ. Прилагая на практикѣ принципы Кондильяка и Гельвеція, Стендаль старался отыскать въ общей гармоніи извѣстнаго явленія выдающійся тонъ, господствующій характеръ, изъ которато вытекаютъ и отъ котораго зависятъ отдѣльныя черты. Оставляя общія, отвлеченныя опредѣленія, догматическіе принципы, онъ приходилъ къ апостеріорному мышленію, констатированіемъ фактовъ и группировкой ихъ въ законы. Отсюда -- точное и мелочное изученіе тѣхъ условій, въ которыхъ находятся писатели и художники и отъ которыхъ зависятъ произведенія искусства. Къ этимъ условіямъ на первомъ планѣ, безспорно, принадлежатъ: соціальное и политическое положеніе народа, общѣе направленіе эпохи, и затѣмъ -- характеръ народа и расы. Но въ этихъ-ли самыхъ рамкахъ выражается характеръ современной, научной критики, имѣющей подспорьемъ всю предшествующую работу точнаго знанія? Въ этомъ отношеніи Стендаль является настоящимъ основателемъ современной научной критики, хотя онъ и не систематизировалъ своихъ взглядовъ, а выражалъ ихъ по большей части вскользь и между прочимъ.

Характеристика Стендаля, какъ мыслителя и критика, сдѣланная Тэномъ, лучше всего объяснитъ этотъ оригинальный и глубокій умъ: "Существуетъ особенная система впечатленій и душевныхъ процессовъ для художника, вѣрующаго, музыканта, живописца, кочующаго, человѣка, живущаго въ обществѣ; для каждаго изъ нихъ логическая связь, сила, зависимость идей и душевныхъ волненій различны; каждый изъ нихъ имѣетъ свою нравствонную исторію и свою особенную структуру съ извѣстнаго рода преобладающимъ предрасположеніемъ и господствующей чертой. Для того, чтобы объяснить каждаго изъ нихъ, нужно написать главу душевнаго анализа, а въ настоящее время этотъ трудъ едва-лишь начиваетъ принимать опредѣленныя формы. Одинъ только человѣкъ, Стендаль, благодаря особенному складу ума и странному воспитанію, предпринялъ его, и еще теперь большинство читателей находятъ его книги парадоксальными, и темными; его талантъ и его идеи опередили время; его великолѣпныя догадки, глубокія мысли, брошенныя мимоходомъ, удивительная точность его указаній и логика не были поняты; никто не замѣтилъ, что, подъ видомъ балагура и свѣтскаго человѣка, онъ объяснялъ запутаннѣйшіе нравственные процессы; что онъ указывалъ на главныя пружины; что въ исторію сердца онъ вводилъ научные пріемы; что онъ первый указалъ на основныя причины, т. е. на національности, клматы и темпераменты,-- словомъ, что съ чувствами онъ обращался такъ, какъ съ ними слѣдуетъ обращаться, т. е. какъ натуралистъ и физіологъ, производя классификаціи и измѣряя силы. По причинѣ всего этого рѣшили, что онъ сухъ и эксцентриченъ, и онъ остался одинъ, писалъ романы, путешествія, замѣтки, для которыхъ желалъ и дѣйствительно пріобрѣталъ не болѣе двадцати читателей. И однако-же, только въ его книгахъ найдутся пока опыты, наиболѣе способные провѣрить путь, который я старался указать здѣсь. Никто лучше его не умѣлъ заставить правильно смотрѣть сперва на окружающихъ людей и настоящую жизнь, потомъ на историческіе документы, читать между строкъ, видѣть подъ старою печатью, въ старомъ текстѣ -- чувства, движенія идей, состояніе ума, при которыхъ текстъ этотъ былъ написанъ..." (H. Taine. Histoire de la littérature anglaise, l'introduction).

Но живой темпераментъ Стендаля и его сильное воображеніе не могли ограничиться только абстракціей идей; ему понадобилась сфера болѣе конкретная и широкая,-- сфера дѣйствительной жизни и живыхъ людей,-- и отъ критики онъ перешелъ къ роману. По характеру своего ума и философскому міросозерцанію Стендаль былъ критякъ,-- и только; другими словами, весь процессъ его мысли заключался въ строгомъ анализѣ, послѣ котораго являлись обобщенія и выводъ. Поэтому и въ романѣ онъ остался критикомъ. Критика, такъ сказать, привела его къ роману, но и въ этой формѣ онъ остался прежнимъ ученикомъ Кондильяка и Гельвеція. Въ романъ онъ внесъ и свои философскіе выводы, и свой насмѣшливый, ироническій скептицизмъ, и свои критическіе пріемы. Въ противоположность настоящимъ художникамъ, Стендаль создавалъ своихъ героевъ изъ трехъ-четырехъ основныхъ идей. Стендаль, какъ идеологъ, изучаетъ только чувства, характеры, страсти,-- однимъ словомъ, изучаетъ только психическую жизнь. Связь внѣшнихъ обстоятельствъ его не занимаетъ, его интересуетъ только внутренній міръ человѣка, механизмъ его мысли и чувства. Оттого-то онъ не разсказчикъ, а психологъ въ самомъ строгомъ значенія этого слова. Въ этомъ отношеніи его романы,-- даже для нашего времени,-- составляютъ громадное собраніе матеріаловъ по психологіи и требуютъ подробнаго, научнаго комментарія.

Стендаль, какъ и ученикъ его Тэнъ, ставитъ основнымъ правиломъ положеніе, что въ человѣкѣ, въ первый моментъ отправленія его умственной дѣятельности, существуютъ только образы и представленія предметовъ, т. е. все то, что онъ видитъ воображеніемъ, что существуетъ нѣкоторое время, стирается и возвращастся, когда онъ уже разсмотрѣлъ извѣстный ощущаемый предметъ. Это -- матеріалъ для всего остальнаго, и развитіе этого матеріала можетъ быть двоякое: спекулятивное или практическое, смотря по тому, склоняются ли эти представленія къ общей концепціи или къ активному рѣшенію. Выходя изъ этого основнаго принципа, Стендаль строитъ характеръ своихъ дѣйствующихъ лицъ не однимъ лишь внѣшнимъ наблюденіемъ, но абстрактно, спекулятивно. Такъ въ "Rouge et Noir" построенъ характеръ Жюльена,-- великолѣпнѣйшій образчикъ психологической спекулятивности. Основнымъ свойствомъ ума Жюльена Стендаль беретъ гордость -- чрезвычайную, страстную, подозрительную, постоянно оскорбляемую, вѣчно возбужденную противъ другихъ, безжалостную къ самой себѣ, и, кромѣ того, живое и творческое воображеніе, т. е. способность при малѣйшемъ толчкѣ, при малѣйшемъ внѣшнемъ стимулѣ воспроизводить массы идей и погружаться въ нихъ. Отсюда, какъ неизбѣжный результатъ,-- прлвычная сосредоточенность, постоянный возвратъ къ самому себѣ, постоянный анализъ самого себя, созданіе идеальнаго образца, называемаго имъ долгомъ, къ которому онъ постоянно себя приравниваетъ и на основаніи котораго себя судитъ. Но Жюльенъ въ то же время и выраженіе своей эпохи. Свой идеальный образецъ онъ не принимаетъ ни отъ кого, онъ все самъ создаетъ, и въ этомъ заключается причина его самобытности и силы. Поставьте-же этотъ умъ въ тѣ условія жизни и обстоятельствъ, въ которые Стендаль его ставитъ, и вы, не зная романа, можете угадать, въ чемъ будетъ заключаться его идеальный образецъ и какая роковая необходимостъ связываетъ въ одно цѣлое его поступки и вызываетъ его чувства. Легко отгадать, какой великолѣлный предлогъ представляетъ подобный характеръ для психическаго анализа, какія бури, взрывы страсти, какіе подвиги воли, какая цѣль усилій, какіе порывы чувственности, какую массу идей и душевныхъ волненій, вызываемыхъ этимъ богатымъ воображеніемъ, въ соприкосновеніи съ внѣшнимъ міромъ, представляетъ собою Жюльенъ. Такой характеръ, не только возможенъ и естествененъ съ точки зрѣнія самаю строгаго искусства, но, кромѣ того, даетъ самый богатый матеріалъ для выводовъ психологія. "Стендаль воспользовался этимъ матеріаломъ до такой степени, что изъ одного только "Rouge et Noir",-- по замѣчанію Тэна,-- легко вывести психологическую теорію, цѣльную и законченную".

Въ "Rouge et Noir" Стендаль имѣлъ въ виду частную психологію. "Chartreuse de Parme" представляетъ болѣе сложную и трудную задачу,-- общественную, соціальную психологію, и основная мысль этого романа оправдываетъ положеніе Тэна: "исторія, въ сущности,-- не болѣе, какъ психологическая задача". Бальзакъ,-- безспорно хорошій знатокъ въ искусствѣ,-- встрѣтилъ этотъ романъ восторженными похвалами. "Пармская Шартреза -- говоритъ онъ,-- на мой взглядъ величайшее произведеніе идейной литературы. Бейль написалъ книгу, замѣчательную по глубинѣ своего анализа. Въ тѣ годы, когда люди рѣдко встрѣчаютъ грандіозные предметы, онъ написалъ произведеніе, которое можетъ быть оцѣнено только высшими умами. Однимъ словомъ, онъ написалъ "Современнаго Принца",-- романъ, который бы написалъ Маккіавель, если-бы жилъ въ Италіи въ XIX столѣтіи".

Но и въ этомь романѣ мы встрѣчаемь тѣ-же характерныя черты критика и идеолога. Герой романа, Фабричіо, напоминаетъ Жюльена по коренной почвѣ своего характера; разница заключается только въ томъ, что Жюльенъ -- французъ, можду тѣмъ какъ Фабричіо -- чистокровный итальянецъ и, кромѣ того, итальянецъ, поставленный въ тѣсныя рамки извѣстныхъ общественныхъ учрежденій въ нашемъ вѣкѣ, получившій іезуитское и клерикальное воспитаніе. Другой характеръ,-- характерь графа Моска, въ которомъ многіе видѣли портротъ Метерниха,-- верхъ искусства спекулятивной общественной психологіи. Представьте себѣ блестяще-умнаго человѣка и свѣтски-образованнаго итальянца, воспитаннаго въ школѣ Макіавелли. Неужели вы думаете, что его личное я можетъ участвовать серьозно въ комедіи маріонетокъ, пронырства и интригъ, которыя въ Италіи, въ первой половинѣ ХІХ столѣтія, назывались политикой? Предположите, что онъ -- выше этой комедіи. Къ тому-же, онъ слишкомъ близко стоитъ къ ннй, онъ самъ дергаетъ нитки маріонетокъ, онъ, наконецъ, чаще всого самъ является маріонеткой и, сходя со сцены, на единѣ съ самимъ собой, конечно, кромѣ отвращенія къ себѣ, ничего другаго не можетъ чувствовать. Но отвращеніе къ роли шута и политическаго faiseur'а возможно только въ началѣ; съ дѣлами и временемъ человѣкъ дѣлается спокойнѣе, перестаетъ горячиться и начинаетъ разсуждать. Но какъ только является на сцену сознательная мысль, какіе выводы сдѣлаетъ итальянецъ въ положеніи графа Моска? Іезуитское воспитаніе укоренило въ немъ привычку лицемѣрія на первомъ планѣ: "думай какъ хочешь,-- говоритъ это воспитаніе,-- но никогда этого не высказывай". Съ другой стороны, политическій макіавеллизмъ, но какъ абстрактная, кабинетная теорія, а какъ тяжелый результатъ надорванной жизни, развилъ въ немъ элементы скептицизма, лежащіе въ самой натурѣ итальянца. Нельзя забывать, что онъ -- итальянецъ, т. е. такая разновидность человѣка, которая счастіе находитъ не въ подчиненіи себѣ внѣшняго міра, не въ жертвѣ, приносимой имъ во имя блага большинства, какъ это бываетъ у сѣверныхъ жителей, а въ наслажденіи и свободѣ, какъ орудій наслажденія. Глубоко страстная натура итальянца находитъ это наслажденіе, т. е. счастіе въ любви. Оттого любовь въ Италіи пріобрѣтаетъ значеніе культа, не сентиментально-лимфатическая любовь нѣмца, а любовь-страсть, въ которой сосредоточивается вся энергія южной натуры. Съ другой стороны, обратите вниманіе на соціально-политическія условія, въ которыхъ находилась Италія въ первой половинѣ XIX столѣтія. Мелочной и придирчивый деспотизмъ австрійской полиціи и мелкихъ владѣтелей убили всякую общественную дѣятельность. Самостоятельная, общественгая энергія была немыслимой, и казалась безумьемъ. Вотъ почему въ Италіи мысль, съ одной стороны, ударилась въ мелкія проявленія искусства, съ другой -- въ макіавеллизмъ и мелочной скептицизмъ. Графъ Моска, не имѣвшій задатковъ художника, оказался скептикомъ и своего рода Маккіавеллемъ. Онъ надѣвалъ на себя смѣшной парикъ, наряжалъ собя въ уродливую ливрею и половину дня съ невѣроятнымъ спокойствіемъ игралъ роль шута и маріонетки; но потомъ онъ дѣлался человѣкомъ, когда счастіе, котораю онъ такъ жадно искалъ, давалось ему въ руки. Подъ вліяніемъ любви онъ не только дѣлался умнымъ человѣкомъ, привлекательнымъ собесѣдникомъ, но душа его раскрывалась на распашку, обнаруживая неисчерпаемый источникъ благородныхъ стремленій и глубокихъ идей. И графъ Моска также мало парадоксаленъ, какъ и Жюльенъ. Въ сущности, какъ одинъ, такъ и другой построены Стендалемъ по одному принципу: его, какъ психолога, особенно интересовала видимая раздвоенность натуры, такъ часто встрѣчающаяся въ XIX столѣтіи. Онъ долго искалъ причинъ этой раздвоенности и нашелъ ихъ, разрѣшая, съ точки зрѣнія идеологіи, двойной вопросъ внѣшнихъ культурныхъ вліяній и внутренней послѣдовательности психическаго механизма; онъ разрѣшилъ противорѣчащія антиноміи (употребляя фразеологію Гегеля) въ высшее примиряющее начало. Оттого-то лица романовъ Стендаля могугъ быть искусственными созданіями, но, тѣмъ не менѣе, они представляютъ собою такіе сложные психическіе механизмы, по которымъ чрезвычайно легко изучить живую дѣятельность и реальный міръ.

На этой психической почвѣ философскаго скептицизма и политическаго макіавелизма Стендаль создалъ грандіозную политическую сатиру, если только "Chartreuse de Pame" можно назвать сатирой. Но какъ идеологъ и скептикъ, онъ свелъ общественную картину съ пьедестала оффиціальнаго торжества и оффиціальной фразеологіи: онъ заглянулъ за кулисы; изъ министерскаго кабинета онъ вошелъ въ спальню и гостиную и замѣтилъ въ личныхъ побужденіяхъ, въ борьбѣ индивидуальныхъ страстей то, что на нашемъ условномъ языкѣ мы привыкли называть политическими и историческими событіями. Въ оффиціальной исторіи онъ увидѣлъ только или натянутую комедію лицемѣрія, или потоки крови,-- какъ результатъ индивидуальныхъ побужденій, непосредственно принадлежащихъ къ области психологіи. Такимъ образомъ, онъ исторію свелъ съ ея оффиціальнаго пьедестала и разсматривалъ ее, какъ психологическую задачу.

-----

Критическимя трудами Стендаля ваиболѣе важными являются: "Vie de Haydn, de Mozart et de Métastase", "Vie de Rossini", "Histoire'de la peinture eu Italie", "Promenade dans Rome", "Romme,Naples et Florence", "Mémoire d'un touriste" и нѣкоторые другіе. Исходнымъ пунктомъ его взглядовъ на искусство могутъ служить слѣдующія слова.одного изъ его писемъ: "Итальянское искусство упало съ высоты своего прежняго величія не потому, какъ думаютъ обыкновенно, что его оставило великое вдохновеніе среднихъ вѣковъ, что ему недостаетъ геніальныхъ представителей,-- геній всегда есть въ средѣ народа, какъ искра въ кремнѣ,-- только нужно вызвать эту искру изъ мертваго камня; нѣтъ, оно упало потому, что въ немъ нѣтъ той широкой, міровой концепціи, которая толкала на путь творческой работы прежнихъ художниковъ; детали и мелочи, какъ-бы онѣ художественны ни были, еще на составляютъ искусства,-- подобно тому, какъ идеи, хотя-бы геніальныя, еще не даютъ права писателю на названіе таланта или генія; чтобъ быть тѣмъ и другимъ, надо имѣть такое міровоззрѣніе, которое-бы захватывало въ себя весь кругъ современныхъ идей и подчиняло ихъ одной господствующей мысли. Только тогда овладѣваетъ мыслителемъ фанатизмъ идей, т. е. та ярко опредѣленная, ясная вѣра въ свое творчоское дѣло, безъ которой ни въ искусствѣ, ни въ наукѣ нѣтъ истинной жизни. У старыхъ итальянскихъ художниковъ эта вѣра была, и потому они были дѣйствительными творцами, а не копировщиками и жалкими подражателями уже отжившихъ образцовъ. Кромѣ того, я никогда не отдѣлялъ художника отъ мыслителя, какъ не могу отдѣлить художествовной формы отъ художественной мысли. И то, и другое -- неразлучно, какъ свѣтъ и воздухъ, какъ солнце и краски. Художникъ безъ идей -- не художникъ, а маляръ и рѣзчикъ". Во взглядахъ Стендаля существуетъ, однако, и другая сторона, особенно важная. Слѣдуя теоріи его, народный характеръ опредѣляетъ направленіе искусства, а политическія и общественныя условія способствуютъ или препятствуютъ развитію этого направленія. "Я не могу представить себѣ,-- говоритъ онъ,-- искусства внѣ соціальныхъ условій, въ которыхъ находится нація. Въ нихъ и только въ нихъ оно черпаетъ свою силу и слабость, свое высокое значеніе или пошлость".

Такимъ образомъ, критическіе и эстетическіе взгляды привели Стендаля къ изученію психологіи національностей, которая и была главнымъ интересомъ всей его жизни. Онъ изучаетъ національный типъ, не только въ его общихъ, основныхъ и коренныхъ предрасположеніяхъ, но также въ тѣхъ измѣненіяхъ, которыя образуются вслѣдствіе политическихъ и соціальныхъ событій. Съ этой точки зрѣнія, онъ въ "Rouge et Noir" изучаетъ француза временъ реставраціи, въ "Chartreuse de Parme" -- итальянца половины нынѣшняго столѣтія. Наконецъ, въ "Итальянскихъ хроникахъ" онъ еще разъ возвращается къ типу итальянца, но на этотъ разъ итальянца XVI столѣтія. Эти маленькіе разсказы онъ обнародовалъ, какъ переводъ старыхъ итальянскихъ рукописей, случайно, будто-бы, попавшихъ къ нему. Но Стендаль такъ близко подошелъ къ тону настоящихъ итальянскихъ хроникъ, такъ мѣтко анализировалъ страсти и складъ идей и побужденій итальянца XVI-столѣтія, что всѣ приняли эти разсказы за настоящій переводъ древнихъ итальянскихъ рукописей.

Въ настоящій выпускъ не попала только одна изъ этихъ хроникъ, именно "Abbesse de Castro", слишкомъ большая по своимъ размѣрамъ.

Оставить комментарий Стендаль (yes@lib.ru) Год: 1883 Обновлено: 21/02/2013. 32k. Статистика. Очерк: Критика, Справочная Об авторе	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Предисловие к "Итальянским хроникам", издание В. В. Чуйко в 1883 г.

Стендаль Стендаль (Генрих Бейль)

Стендаль
Стендаль (Генрих Бейль)