Аннотация: Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", No 7, 1875.
ПЕРВАЯ ГРОЗА
РАЗКАЗЪ.
I.
Въ 186-- году, мнѣ, по дѣламъ, пришлось быть на родинѣ моей въ Т--ской губерніи. Я воспользовался случаемъ чтобы навѣстить моего школьнаго товарища и пріятеля, Андрея Алексѣевича Пронина, который недавно получилъ очень порядочное наслѣдство и изъ скромнаго судебнаго слѣдователя, весьма тяготившагося своей безпокойною обязанностью и все имущество котораго состояло изъ маленькой, заложенной деревушки, успѣлъ превратиться въ богатаго помѣщика.
Новое имѣніе его, сельцо Парашино, оказалось далеко не живописнымъ. Довольно большая деревня вытянулась на совершенно ровной мѣстности и бурое, некрасивое однообразіе крестьянскихъ избъ не прерывалось ни малѣйшимъ клочкомъ зелени, даже и огороды были еще пусты, когда я пріѣхалъ туда. Только нѣсколько тощихъ ивъ стѣснились на берегу небольшаго прудика, но онѣ своимъ видомъ лишь усиливали невеселое впечатлѣніе всего ландшафта, который дополнялся недавно вслаханымъ яровымъ полемъ, чернѣвшимъ вправо отъ деревни, насколько охватывалъ взглядъ. Налѣво виднѣлась часть озимаго поля, покрытаго низенькими зеленями.
Не скрасилъ Парашина и новенькій, съ иголочки, господскій домъ, построенный нѣсколько поодаль, на мѣстѣ прежняго, завалившагося, холоднаго флигелька о двухъ комнаткахъ, назначавшагося на случай чрезвычайно рѣдкаго пріѣзда владѣльцевъ. Вокругъ новаго дома было немного пусто: окружавшія его службы еще строились, а большой садъ былъ разведенъ такъ недавно что пока нисколько не выполнялъ своего назначенія, и тѣни не давалъ, и виду отъ него было мало пользы.
На крыльцѣ меня встрѣтилъ Максимъ, старый лакей Пронина, его бывшій крѣпостной, помнившій своего барина еще въ пеленкахъ. Онъ ничего не перемѣнился съ тѣхъ поръ какъ я видѣлъ его въ послѣдній разъ. Та же сгорбленная фигура съ лысою головой на короткой шеѣ и съ плохо слушающейся нижнею губой, тотъ же старомодный сюртукъ, съ которымъ онъ никакъ не могъ разстаться и по образцу котораго передѣлывалъ получаемое отъ барина платье.
-- Что, Максимъ, дома Андрей Алексѣевичъ?
-- Никакъ нѣтъ-съ. Изволили на охоту уйти и Грачевскаго мужичка прислали: дома, говоритъ, кушать не будутъ.
-- Жаль! Я такъ умираю съ голода.
-- Кого-съ?
-- Ѣсть мнѣ хочется. Нельзя ли хоть закусить?
-- Да я ужь и не знаю. Окромѣ вчерашняго жаркаго... Баринъ вѣдь съ утра ушли.
-- Ну хоть вчерашняго жаркаго, да сыру, если есть. Да умыться дай.
Пока старикъ возился и, по своему обыкновенію, громогласно вздыхалъ: "Охъ, Господи, Боже Ты мой!" я обошелъ всѣ комнаты. Обои, мебель, портьеры -- все было ново и свѣжо. Пронинъ видимо не собирался щегольнуть оригинальностью убранства: каждая вещь стояла такъ какъ она стоитъ и въ сотнѣ другихъ домовъ; но за то не было и безвкусныхъ затѣй. Изъ дома я перешелъ въ садъ и подробно осмотрѣлъ газоны съ группами молодыхъ деревьевъ въ англійскомъ вкусѣ. Времени было довольно. Максимъ ничего не умѣлъ дѣлать скоро и прошло добрыхъ три четверти часа, прежде чѣмъ онъ позвалъ меня умываться и доложилъ что кушать готово.
Я сѣлъ за столъ, а старикъ, который, былъ страшно любопытенъ и въ особенности охотникъ поразказать свѣженькую новость, прислонился къ притолкѣ и привѣтливо скосивъ губы, причемъ одинъ глазъ совсѣмъ почти зажмурился, началъ выспрашивать у меня что я подѣлывалъ, да какъ это все тамъ въ Петербургѣ. Но остатки жаркаго были такъ миніатюрны что я только раздразнилъ аппетитъ и не чувствовалъ позыва къ разговорчивости. Максимъ остался недоволенъ, замолчалъ, нахмурился и сталъ съ суровымъ видомъ убирать со стола. Я подошелъ къ окну, поглядѣлъ какъ на дворѣ одинъ замазанный мальчишка отнималъ у другаго полузадушеннаго галченка, а третій, совсѣмъ маленькій, валялся на дорожкѣ; земля набилась ему въ ротъ и въ носъ, и онъ кричалъ благимъ матомъ.
Отъ нечего дѣлать я принялся удивляться новому образу жизни моего пріятеля.
Не странно ли въ самомъ дѣлѣ что человѣкъ всегда цѣнившій выше всего свое милое far niente и совершенно не умѣющій стрѣлять, охотится въ маѣ, въ запрещенное закономъ время? Поразузнать у Максима.
Я вышелъ въ переднюю. Старикъ лѣниво приподнялся со стула, зѣвнулъ, прикрывшись рукой, наклонилъ нѣсколько на сторону свою голову съ прилизанными клочками рѣдкихъ сѣдыхъ волосъ и равнодушно глядя куда-то, ждалъ пока его спросятъ.
-- А что, Максимъ, скоро воротится твой баринъ?
-- Кого-съ?
-- Скоро вернется Андрей Алексѣевичъ?
-- Не могу знать-съ.
-- И часто это онъ не обѣдаетъ дома?
-- Да вотъ ужь, почитай, другую недѣлю каждый день на охоту уходятъ, такъ оно, извѣстно, иной разъ и не кушаютъ дома. А то такъ къ Грачевской барынѣ зайдутъ.
Онъ усмѣхнулся, какъ бы давая понять что знаетъ кое-что, да ужь только не прогнѣвайтесь, надо было его давеча задобрить чтобъ онъ теперь пустился въ объясненія.
Видя что отъ него въ данную минуту ничего не добьешься, я опять ушелъ въ садъ. Максимъ поглядѣлъ мнѣ вслѣдъ съ непередаваемымъ выраженіемъ въ лицѣ, опустился со вздохомъ на стулъ, зѣвнулъ, перекрестилъ ротъ, и когда я проходилъ мимо окна передней, онъ уже дремалъ съ отвисшею губой.
День только начиналъ клониться къ вечеру; было жарко, несмотря на первую половину мая. Народъ еще не возвращался съ поля и по пустой дорогѣ только изрѣдка дребезжа проѣзжала телѣга. Я сталъ ходить по солнцу, такъ какъ тѣни не имѣлось.
-- Борисъ Михайловичъ, дружище! раздался вдругъ на балконѣ сильный, добродушный голосъ и я увидѣлъ коренастую фигуру Пронина, поспѣшно сбѣгающаго съ лѣстницы.
Надо вамъ сказать что другъ мой Андрей Алексѣевичъ далеко не взялъ красотой. Мелкія черты его полнаго лица какъ-то расплылись и несмотря на выраженіе ума и доброты, оно даже нѣсколько смѣшно. Роста онъ небольшаго, сложенъ крѣпко и неуклюже. Даже его густые, вьющіеся волосы пепельнаго цвѣта лежатъ всегда крайне неграціозно. Сбѣгая съ лѣстницы, онъ былъ поразительно похожъ на торопящагося медвѣдя.
-- Постой-ка, любезнѣйшій, сказалъ я какъ только мы обнялись,-- пожалуйте на расправу. Я тутъ совсѣмъ теряюсь въ догадкахъ: ты, въ маѣ, проводишь цѣлые дни на охотѣ, и я пріѣхавъ къ тебѣ какъ къ порядочному человѣку, принужденъ ѣсть Богъ вѣсть какую дрянь, потому что барина дома нѣтъ и они сегодня у себя кушать не будутъ, вслѣдствіе чего обѣда вовсе не готовили.
Пронинъ сконфузился.
-- Извини, милый мой, я право никакъ не ожидалъ тебя, забормоталъ онъ.-- Ну, что, какъ здоровье Софьи Петровны?
-- Нѣтъ, нѣтъ, объ этомъ послѣ. А ты прежде всего скажи мнѣ какъ прикажешь объяснить эти чудеса?
-- Да помилуй, никакихъ чудесъ нѣтъ. Я просто пошелъ прогуляться.
-- А ружье?
-- Ну, ружье взялъ на всякій случай, если попадется какая птица. Въ молодомъ лѣсу встрѣтился съ Петрушей Ольхинымъ; онъ зазвалъ меня къ нимъ обѣдать. Я и велѣлъ проѣзжавшему мужику сказать людямъ чтобы меня не ждали къ обѣду. Вотъ почему тебя и покормили такъ плохо. А теперь мнѣ опять надо къ нимъ: Пелагея Васильевна просила непремѣнно сейчасъ же воротиться. Ты, конечно, тоже поѣдешь со мной?
-- Ну, нѣтъ, Андрей Алексѣевичъ. Я, пожалуй, готовъ даже вѣрить вашему не совсѣмъ правдоподобному объясненію, но ѣхать съ вами къ Пелагеѣ Васильевнѣ.... pardon, это выше силъ моихъ. Я предпочту скорѣе просидѣть двое сутокъ съ глазу на глазъ съ Максимомъ и слушать его "кого-съ?" нежели провести часъ съ почтеннѣйшею Пелагеей Васильевной. Кстати, какого рода ея теперешняя idée fixe? Въ послѣдній разъ она, я помню, бредила медициной и разказывала мнѣ о какомъ-то маслѣ изъ комариныхъ жалъ, которое помогло Ѳедосьѣ Сидоровнѣ, тетушкѣ какой-то неизвѣстной мнѣ Натальи Ивановны.
-- Не хорошо. Ты не справедливъ къ Пелагеѣ Васильевнѣ. Она дама почтенная и очень умная, хоть и имѣетъ нѣкоторыя странности. Да къ тому же она теперь не одна; у нея гоститъ ея тетка, то-есть вдова ея дяди, съ внучкой.
Я не могъ не разсмѣяться.
-- Вотъ оно что! Такъ бы и говорилъ, а то охота, прогулки съ ружьемъ на всякій случай, почтенная дама съ нѣкоторыми странностями и т. д.
Надо было видѣть смущенную физіономію Андрея Алексѣевича.
-- А что, хороша она? спросилъ я его.
-- Очень.
-- Ну, въ такомъ случаѣ, я ѣду. Хоть мое дѣло тутъ и сторона, но мнѣ любопытно посмотрѣть на твой вкусъ! по правдѣ сказать, я въ душѣ не на шутку боялся остаться опять съ Максимомъ и его безпрестаннымъ: "кого-съ?"
Не прошло четверти часа какъ мы, оправивъ свой костюмъ, садились въ кабріолетъ. У меня подъ ногами оказалось что-то обернутое рогожкой.
-- Что это такое? спросилъ я Пронина.
-- Это Пелагея Васильевна просила привезти на показъ буравъ. У нея тамъ строится загородка, такъ этимъ скорѣе и лучше дѣлать ямки.
-- О Боже! Такъ вотъ о чемъ мы будемъ имѣть удовольствіе бесѣдовать сегодня. Право, меня страхъ беретъ.
Я даже было вернулся на крыльцо.
-- А какъ зовутъ ея внучку? обратился я къ Пронину.
-- Да она ей вовсе не внучка.
-- Ну, все равно, какъ зовутъ внучку ея тетки?
-- Нона Николаевна.
Не умѣю сказать, подѣйствовало ли тогда на меня это немного странное имя, или уже очень устрашился я Максима, но только я рѣшительно сѣлъ и мы поѣхали.
II.
Пелагея Васильевна Ольхина, Грачевская барыня, какъ звалъ ее Максимъ, была точно дама почтенная и даже пожалуй не глупая, но, благодаря своимъ странностямъ, она пріобрѣла во всемъ околодкѣ незавидную репутацію чудачки. Характеръ у нея былъ увлекающійся и все тщедушное существо ея бывало обыкновенно проникнуто одной какою-нибудь мыслію. Приходило ей, напримѣръ, въ голову заняться агрономіей: выписываются книги, машины; гостиная завалена образцами хлѣбныхъ сѣмянъ; сама Пелагея Васильевна разъѣзжаетъ по своимъ владѣніямъ, вырѣзываетъ въ разныхъ мѣстахъ собственноручно по куску земли, подвергаетъ эту землю химическому анализу, по особенному, ей самой изобрѣтенному, способу, и потомъ толкуетъ всѣмъ знакомымъ что вотъ подлѣ такой-то вершинки у нея почва пропитана натромъ, а что въ землѣ взятой изъ двухъ десятинъ примыкающихъ къ парку, она замѣтила присутствіе сѣры и серіозно полагаетъ что если покопаться хорошенько, такъ въ Грачевкѣ можно будетъ открыть сѣрные источники. Нужно ли прибавлять что Пелагея Васильевна весьма затруднилась бы отвѣтить на вопросъ что такое натръ? По счастію никто ей таковаго не предлагаетъ и испуганные гости думаютъ только о томъ какъ бы имъ поскорѣе раскланяться. А тамъ прошелъ мѣсяцъ и, глядишь, объ агрономіи нѣтъ уже и помина, а наша барыня бредитъ еще чѣмъ-нибудь. Понятно что при такой безалаберности, дѣла Пелагеи Васильевны, несмотря на большое состояніе, были очень запутаны. Управляющій кралъ и ничего не дѣлалъ; въ хозяйствѣ и въ домѣ царствовалъ величайшій безпорядокъ.
Одна только страсть никогда не покидала ее, страсть коверкать имена на иностранный ладъ. При этомъ она не довольствовалась переводомъ, а просто замѣняла ихъ совсѣмъ другими, руководствуясь внушеніями собственнаго вкуса. Такъ покойнаго мужа своего она звала Samuel, а онъ былъ просто-на-просто Семенъ Ѳедоровичъ; дочку свою, названную въ честь бабушки Варварой, она переименовала въ Берту и видѣла уже въ ней героиню какой-то фантастической эпопеи; но, къ несчастію, а можетъ-быть и къ счастію, маленькая Берта прожила только три мѣсяца, благодаря особенной системѣ воспитанія, придуманной ея изобрѣтательною маменькой.
Самое себя Пелагея Васильевна окрестила было Поликсеной, но скоро принуждена была отказаться отъ поэтическаго имени; прислуга совершенно исказила его. Съ горя она удовольствовалась Паулой, что произносилось Пала Васильевна.
Мы съ Пронинымъ нашли ее въ гостиной, красивой комнатѣ, убранной со вкусомъ, но весьма плохо прибранной. Она сидѣла на диванѣ и суетливо перебирала какіе-то планы и рисунки. Маленькое, худенькое личико ея имѣло обычное озабоченное выраженіе; Жидкіе, съ просѣдью, волосы были повязаны черною кружевною косыночкой, съѣхавшей нѣсколько на сторону. Я не видалъ ее четыре года и она за это время успѣла совершенно сморщиться. Подлѣ нея сидѣла въ креслѣ старушка лѣтъ около семидесяти, еще бодрая и даже красивая; какъ оказалось, ея тетка. Спокойное выраженіе ея добродушнаго, довольно полнаго лица и плавныя движенія рукъ, занятыхъ чулкомъ, составляли разительный контрастъ съ болѣзненною торопливостью хозяйки.
Увидавъ меня, Пелагея Васильевна вскрикнула, побросала планы и побѣжала ко мнѣ на встрѣчу.
-- Васъ ли я вижу, cher М. Bernard?! ахнула она.-- Вѣдь вы позволите мнѣ называть васъ такъ, по старой памяти; n'est-ce pas?
И не давъ мнѣ выговорить ни слова, она схватила меня за руку, потащила къ теткѣ и принялась рекомендовать.
Прасковья Ивановна, не понимая ни слова по-французски, не сообразила что Mme Volgine -- это она сама, а что M. Bernard'омъ можетъ зваться православный христіанинъ, и, поклонившись мнѣ, пожелала узнать объ имени и отчествѣ. Я поспѣшилъ удовлетворить ея законному любопытству. Старушка замѣтила на это: "Такъ, такъ, батюшка", и сочла нужнымъ предложить мнѣ еще нѣсколько вопросовъ: какъ зовутъ моихъ родителей? Живы ли они, или померли, и какъ давно? чѣмъ я занимаюсь? какой имѣю чинъ? и т. д. Я обстоятельно отвѣтилъ на каждый изъ этихъ вопросовъ, зная что старуха, дѣлая ихъ, исполняетъ, по своему мнѣнію, неизбѣжный долгъ вѣжливости. Прасковья Ивановна слушала меня очень внимательно, мѣрно перебирая спицами.
Но у Пелагеи Васильевны рука такъ и протягивалась къ планамъ. Наконецъ она не выдержала, прервала меня и пустилась излагать свои мнѣнія о сходствѣ швейцарской архитектуры съ русскою. У меня даже голова закружилась. По счастію Пронинъ напомнилъ ей о буравѣ и мы всѣ вышли на дворъ, посмотрѣть какъ онъ дѣйствуетъ. Пелагея Васильевна и Пронинъ подошли къ строющейся загородкѣ, гдѣ послѣдній тотчасъ собственноручно принялся сверлить яму для столба. Я посмотрѣлъ на нихъ нѣсколько минутъ и лотомъ вернулся на крыльцо къ Прасковьѣ Ивановнѣ.
Она сидѣла на верхней ступенькѣ, внимательно глядя на дорогу; когда я подошелъ, она встала чтобы пропустить меня.
-- На что вы такъ пристально смотрите, Прасковья Ивановна? спросилъ я ее.
-- Да вотъ Нонушка не ѣдетъ, произнесла она съ разстановкой.-- Охъ, ужь этотъ мнѣ Петруша съ своими катаньями! Нешто онъ смыслитъ что дитя можетъ умориться. Посмотрите-ка, батюшка, что это тамъ, какъ будто пыль? прибавила она послѣ короткаго молчанія.
-- Это, кажется, телѣжка.
-- Ну, слава Богу!
Прасковья Ивановна перекрестилась и лицо ея просіяло.
Нѣсколько минутъ спустя къ крыльцу подкатила маленькая щегольская телѣжка въ одну лошадь. Съ нея проворно соскочилъ сынъ Пелагеи Васильевны, гимназистъ съ едва пробивающимися усиками, и высадилъ красивую дѣвушку лѣтъ двадцати, въ простенькомъ синемъ холстинковомъ платьѣ.
-- Ну что, Нонушка, уморилась ты, моя красавица? спросила Прасковья Ивановна, развязывая кисейный платочекъ, которымъ была покрыта голова дѣвушки, причемъ мнѣ бросилась въ глаза роскошная, волнистая коса, отливавшая яркимъ золотомъ.
-- Ничего, бабушка, весело возразила дѣвушка,-- мы такъ славно прокатились.
Она нѣжно поцѣловала старушку и побѣжала вверхъ по лѣстницѣ.
Бабушка поплелась за нею, бормоча:
-- Вѣдь вздумаетъ теперь, чего добраго, холодною водой умываться. Нѣтъ того чтобъ огуречнымъ молокомъ или сливками съ водкой.
Петруша между тѣмъ усѣлся на крыльцѣ, закурилъ папироску и нетерпѣливо крикнулъ:
-- Ну что же чаю, мамаша.
Восклицаніе это заставило Пелагею Васильевну прекратить дальнѣйшіе опыты надъ буравомъ и воротиться домой.
-- Сейчасъ, сейчасъ, потерпи минуточку, Пьеръ, робко залепетала она, поспѣшно взбираясь на лѣстницу и поправляя на ходу свалившуюся косыночку.
Пелагея Васильевна побаивалась-таки сына, который обращался съ нею не слишкомъ почтительно. Характеръ его былъ съ дѣтства испорченъ безобразнымъ воспитаніемъ, съ рѣзкими переходами отъ излишней взыскательности къ крайнему баловству.
Четверть часа спустя насъ пришли звать къ чаю. Мы вернулись въ гостиную, гдѣ уже кипѣлъ самоваръ.
-- А гдѣ же Nanny? спросила Пелагея Васильевна.-- Пусть бы она разливала чай.
-- Я здѣсь, тетя, раздался изъ другой комнаты звучный голосъ и Нона Николаевна тотчасъ же вошла въ гостиную. Пелагея Васильевна поспѣшно вскочила и опять принялась за рекомендацію, что, между нами сказать, она очень любила.
-- Nanny, monsieur Невицынъ; М. Bernard, ma nièce.
Проговоривъ это, не переводя духа, она успокоилась и сѣла опять на диванъ.
Молодая дѣвушка съ улыбкой протянула мнѣ руку и подошла къ чайному столу. Я проводилъ ее глазами и принужденъ былъ сознаться что мнѣ еще не случалось встрѣчать такой оригинальной красоты. Она не перемѣнила наряда, но ея высокая, стройная фигура еще болѣе выигрывала отъ его простоты. Черты лица были тонки и правильны; особенно хорошъ былъ носъ съ маленькимъ горбикомъ и нѣжно обрисованными ноздрями -- большая рѣдкость у насъ въ Россіи, гдѣ много прекрасныхъ глазъ и ртовъ и очень мало хорошихъ носовъ. Пушистыя черныя брови почти соединялись вмѣстѣ и придавали лицу выраженіе энергіи и силы; прекрасные, добрые, сѣрые глаза смотрѣли прямо и серіозно, а очертанія губъ и окладъ лица были нѣжны какъ у ребенка. Кожа ея имѣла какой-то особенный, горячій, золотистый оттѣнокъ, чрезвычайно гармонировавшій съ рыжими волосами, которые сверкали золотомъ въ маленькихъ завиткахъ около лба и шеи, но заплетенные были цвѣта прекраснѣйшей бронзы. Волосы эти были просто зачесаны назадъ и сплетены въ одну косу, свернутую на затылкѣ; при естественной ихъ волнистости и густотѣ прическа эта казалась артистическою.
Нона Николаевна съ спокойною граціей сѣла къ столу и принялась разливать чай. Разговоръ какъ-то не вязался. Я разсматривалъ новую знакомую, насколько позволяла вѣжливость; Пронинъ былъ отъ природы молчаливъ, а теперь еще не на шутку усталъ, сверля ямки. Пелагея Васильевна суетилась, а Прасковья Ивановна кушала чай также неторопливо какъ предъ тѣмъ вязала чулокъ и была, кажется, совершенно погружена въ свое занятіе. Одинъ только Петруша разглагольствовалъ, перебирая всѣхъ сосѣдей и самъ смѣясь своему остроумію. Но сосѣдей было немного и тема эта скоро истощилась. Нѣсколько минутъ длилось молчаніе. Между тѣмъ Пелагея Васильевна, отъ усталости ли или еще отъ чего (врядъ ли кому удастся объяснить причину безпрестанныхъ перемѣнъ ея расположенія духа), вдругъ впала въ сентиментальность. Просидѣвъ минутъ пять съ глазами неподвижно устремленными на дверной косякъ, она неожиданно обратилась ко мнѣ и Пронину и произнесла со вздохомъ, продолжая впрочемъ смотрѣть куда-то черезъ наши головы.
-- Вотъ смотрю я на васъ. Сколько васъ было на школьной скамьѣ! Tous unis par la pure et sainte amitié du printemps de la vie... И что изъ этого вышло? Que sont tous ces rêves radieux de vos blondes têtes? (Я совершенный брюнетъ, а цвѣтъ волосъ остальныхъ моихъ товарищей, за исключеніемъ Пронина, рѣшительно неизвѣстенъ Пелагеѣ Васильевнѣ, да такъ ужь къ слову пришлось.) Ничего не осталось! Tout се nid... (она поискала эпитета) разлетѣлось...
Всѣ съ недоумѣніемъ обернулись къ ней и отчего-то сконфузились. Петруша фыркнулъ, а Пронинъ, желая придать разговору менѣе оригинальный оборотъ, промолвилъ:
-- Да, я дѣйствительно какъ-то потерялъ изъ виду всѣхъ своихъ товарищей, кромѣ Невицына, да и съ тѣмъ мы были не одноклассники.
-- Ахъ да, вспомнилъ онъ вдругъ,-- знаешь ли, Борисъ Михайловичъ, о чьей смерти я слышалъ недавно?
-- О чьей?
-- Коврова.
-- Въ самомъ дѣлѣ! Ну, Богъ съ нимъ. Если судить по началу, такъ бѣдняга, кажется, не могъ ничего лучшаго и придумать.
На доброе лицо Пронина набѣжала тѣнь.
-- И смерть-то его была какая ужасная. Онъ, какъ мнѣ говорили, замерзъ, упавъ мертвецки пьяный и въ одномъ дырявомъ пальто, шагахъ въ тридцати отъ кабака. Незадолго до этого, онъ вслѣдствіе пьянства же лишился мѣста.
-- Qui était се Ковровъ? поторопилась вмѣшаться Пелагея Васильевна.
Видя что ей не спѣшатъ отвѣчать, она прибавила, переводя глаза съ одного изъ насъ на другаго:
-- Un de vos camarades?
-- Это былъ мой товарищъ, Пелагея Васильевна, нехотя отвѣтилъ Пронинъ.
-- Но вы говорили про какое-то начало, qui.... дурное начало. Oh! contez moi donc cela.
-- Право, нечего разказывать. Ковровъ былъ довольно пустой и безхарактерный мальчикъ; влюбился или воображалъ что влюбился въ тогдашнюю мѣстную знаменитость, актрису, которою онъ восхищался каждый вечеръ изъ райка. Какъ ни дешево стоитъ подобное удовольствіе, а все на него нужны деньги; Коврову достать ихъ было не откуда, онъ и сталъ играть въ карты съ товарищами, какъ оказалось, нечестно. Его уличили, назвали негодяемъ, выгнали вонъ. Онъ пропадалъ нѣсколько недѣль; затѣмъ его исключили. По бѣдности, некуда было дѣться; онъ пошелъ въ писцы и, какъ вы слышали, спился съ кругу. Вотъ и все.
-- А кто же виноватъ въ томъ что онъ погибъ? заговорила вдругъ Нона Николаевна.
Я обернулся.
Она смотрѣла прямо въ глаза Пронину: щеки ея покрылъ яркій румянецъ, черныя брови сдвинулись.
-- Виноваты вы, продолжала она, и звучный голосъ ея слегка дрогнулъ.-- Развѣ вы сами были безгрѣшны, что имѣли право бросить въ него камнемъ? Вы погубили его.
-- Ну, наша Нона Николаевна опять попала въ свою колею, вмѣшался Петруша.-- Она, видите ли, прочла недавно какую-то французскую книжку: Les Misérables, кажется, она называется, да вотъ теперь и носится съ тѣмъ что оттуда вычитала. Изволите видѣть, я де не виноватъ въ томъ что я висѣльникъ. Это вы меня такимъ сдѣлали, зачѣмъ по головкѣ не гладили.
-- Ты напрасно разсуждаешь о томъ чего не читалъ, заговорила опять Нона Николаевна.-- Я ни съ чѣмъ не ношусь и прежде всегда думала то самое что говоритъ Гюго. Да и Евангеліе не даетъ намъ права карать.
-- Ну, а вы развѣ теперь сами не бросаете камнемъ? вступился я.
Она на мгновеніе замолчала, потомъ подняла на меня свои большіе, лучистые глаза, освѣтившіе імягкимъ, кроткимъ свѣтомъ ея поблѣднѣвшее лицо.
-- Да, вы правы, сказала она;-- я виновата, я дурно поступила. Простите меня, прибавила она обращаясь къ сконфуженному Пронину, который отъ этого еще болѣе смутился.
-- Ну, вотъ, видите ли-съ? Вотъ этакъ у насъ все въ сурьезъ принимается, заговорилъ опять Петруша.-- Летаетъ у меня мимо носа муха; я подумалъ про себя: "Э, чортъ бы тебя побралъ!" По ихней теоріи мнѣ сейчасъ слѣдуетъ извиниться предъ нею.
Онъ самъ засмѣялся, воображая что сказалъ что-то очень острое, но видя что никто ему не вторитъ, поспѣшно обратился къ матери и сказалъ съ натянутою развязностью, закуривая папироску:
-- Теоріи теоріями, а я хотѣлъ предложить всѣмъ отправиться на мельницу, а оттуда прокатиться на лодкѣ хоть до обвала. Что вы объ этомъ скажете?
Пелагея Васильевна пришла въ экстазъ, порывисто облобызала сына и полетѣла распоряжаться на счетъ линейки. Напрасно заявляли ей что будетъ уже поздно, что лучше идти пѣшкомъ; она чуть не разсердилась и велѣла позвать кучера. Но пока отыскивали этого сановника, ветерана въ родѣ Максима, пока Пелагея Васильевна въ ожиданіи его металась изъ угла въ уголъ, говорила что она несчастнѣйшая женщина, что ее задергали, что она всюду одна и нѣтъ у нея помощниковъ; пока она объяснялась съ явившимся наконецъ кучеромъ, примѣшивая въ свою рѣчь совершенно не относящіяся къ дѣлу вещи, пока тотъ ломался, заявляя о полнѣйшей невозможности ѣхать и разказывая всякіе фантастическіе ужасы имѣющіе случиться во время дороги, мы всѣ успѣли взбунтоваться и такъ рѣшительно объявили что идемъ пѣшкомъ, что Пелагеѣ Васильевнѣ осталось только поахать, посѣтовать и покориться.
Дамы взяли зонтики. Пелагея Васильевна надѣла огромную шляпу, подъ которой высохшее лицо ея совершенно стушевалось, Нона Николаевна накинула опять свой кисейный платочекъ и всѣ отправились въ путь. Линейкѣ приказали пріѣхать на мельницу, чтобы возвратиться на ней домой.
До мельницы было всего полчаса ходьбы. Петруша сейчасъ же распорядился насчетъ лодки, которая оказалась совершенно новой и достаточно просторной для пяти человѣкъ. Пелагея Васильевна нарочно купила ее для прогулокъ, но любила дѣлать видъ что лодка эта принадлежитъ au bon meunier, и что существованіе ея составляетъ нѣчто въ родѣ пріятнаго сюрприза. Петруша и я взялись за весла, а Пелагея Васильевна овладѣла рулемъ, увѣряя что безъ нея никто не знаетъ рѣки и гибель неизбѣжна. Между тѣмъ какъ на дѣлѣ Грачевка (отъ которой получила названіе и сама деревня) скорѣе могла назваться порядочнымъ ручьемъ нежели рѣкой. У мельницы она была запру жена и это давало возможность кататься по ней на разстояніи около версты.
Лодка плыла медленно, такъ какъ приходилось подниматься противъ теченія. Пелагея Васильевна правила изъ рукъ вонъ плохо, то вправо, то влѣво; я не былъ особенно хорошимъ гребцомъ, да, по правдѣ сказать, больше глядѣлъ на Нону Николаевну. Она сидѣла молча и смотрѣла сквозь воду на длинную палку своего зонтика трости, которую пробѣгавшія по ней струйки, порывисто отброшенныя весломъ, заставляли казаться волнообразной. На лицѣ ея было опять то же спокойно-привѣтливое выраженіе, какъ въ началѣ вечера. Пронинъ сидѣлъ рядомъ съ нею, не сводя глазъ съ ея красивой руки, игравшей водой.
Рѣчка мало-по-малу уходила въ лѣсъ. Берега ея стали круче и скоро превратились въ двѣ почти отвѣсныя стѣны, поросшія мать-и-мачихой и той низкою породой ивняка съ пушистыми сережками, которыя во второй половинѣ лѣта осыпаются и лежатъ на болотахъ и небыстрыхъ рѣчкахъ бѣловато-сѣрою, пуховою пленкой. Глинистая почва, какъ видно, осыпалась каждую весну, о чемъ свидѣтельствовали безпрестанно попадавшіяся красноватыя, обнаженныя мѣста. Недавно распустившійся лѣсъ не доходилъ до берега сажень на десять; только нѣсколько тоненькихъ дубковъ выбѣгали впередъ, почти къ самому краю, и ихъ молодая листва, не успѣвъ хорошенько позеленѣть, отливала свѣжимъ, золотистобурымъ оттѣнкомъ на заходящемъ весеннемъ солнцѣ, ярко просвѣчивавшемъ сквозь еще жидкія вѣтви.
-- Тетя, сказала Нона Николаевна, когда рѣчка вдругъ круто повернула направо,-- выпустите меня пожалуста тутъ. Мнѣ хочется взобраться на обвалъ.
-- Mais la place n'а aucun effet, vue de là haut, Nanny! воспротивилась было Пелагея Васильевна.
-- Но вѣдь я уже видѣла его снизу, тетя, возразила смѣясь Нона Николаевна.-- Надо же когда-нибудь посмотрѣть и сверху.
Она перегнулась черезъ Пелагею Васильевну, взяла руль и повернула лодку.
-- Хотите идти со мною, Андрей Алексѣевичъ? спросила она легко выпрыгивая на берегъ и обращаясь къ нему съ какой-то особенною, ей только свойственною улыбкой, составлявшей едва ли не главную прелесть ея лица, улыбкой, которая и сіяла и словно грѣла, можетъ-быть потому именно что въ ней вовсе не было замѣтно желанія злоупотребить могуществомъ своей красоты, всегда болѣе или менѣе проглядывающаго въ плѣнительнѣйшей изъ улыбокъ, называемой кокетливою улыбкой. Улыбка Ноны Николаевны была добрая, ласковая, правдивая, цѣломудренная улыбка.
Пронинъ поспѣшно прыгнулъ на берегъ и принялся вслѣдъ за нею взбираться на гору.
Лодка отчалила и поплыла дальше. Лѣсъ дѣлался старше и тѣснѣе обступалъ рѣчку; становилась замѣтна легкая волнистость почвы, на которой онъ росъ. Я началъ внимательнѣе осматриваться, не переставая грести. Для средней полосы Россіи, гдѣ такая бѣдность видовъ, мѣсто дѣйствительно было не дурно.
-- C'est un coin de la Suisse! восклицала Пелагея Васильевна. (Замѣчу мимоходомъ что она никогда не бывала въ Швейцаріи и знала ее только по гравюрамъ.)
Вдругъ въ прозрачномъ, неподвижномъ воздухѣ зазвенѣла нота, за ней другая и далеко разлились по лѣсу и водѣ. Я вздрогнулъ и оглянулся; но за деревьями ничего не было видно. Превосходный, богатый, хотя и мало обработанный контральто пѣлъ не вдалекѣ незнакомую мнѣ мелодію. Вслушавшись, я разобралъ слѣдующую строфу изъ Мцыри:
О, милый мой! не утаю,
Что я тебя люблю,
Люблю какъ вольную струю;
Люблю какъ жизнь мою.
Строгій критикъ можетъ-быть нашелъ бы недостатки въ этомъ пѣніи; но, будь онъ хоть педантъ изъ педантовъ, ему пришлось бы сознаться что необыкновенная вѣрность слуха и замѣчательное музыкальное чутье обличали въ невидимомъ пѣвцѣ весьма недюжинное дарованіе. Что же касается до манеры пѣнія, то ней была своеобразная прелесть, такая искренность и природная грація, не мыслимыя подъ сводомъ залы, наполненной народомъ, что сердце невольно начинало биться сильнѣе и радостно вздрагивать какъ въ то время когда смотришь изъ только-что выставленнаго окна на пропитанную водою землю, чуть начинающую зеленѣть, на лежащій еще мѣстами снѣгъ, который уже не производитъ грустнаго впечатлѣнія, на сверкающія повсюду струйки весенней воды, согрѣтыя радостнымъ, улыбающимся апрѣльскимъ солнцемъ.
-- Ага! замѣтилъ Петруша, -- Андрей Алексѣевичъ упросилъ-таки ее спѣть его любимое.
Лодка между тѣмъ стала подъѣзжать къ самому обвалу. Рѣчка тутъ расширялась и образовала микроскопическое озеро; берегъ былъ замѣтно выше и представлялъ совершенно вертикальную стѣну; лѣсъ подступалъ почти къ самому краю.
Пѣніе прекратилось. Наверху, держась рукой за молодой кустъ ивы и нѣсколько наклонивъ впередъ корпусъ, освѣщенная послѣдними лучами солнца, горѣвшими какъ расплавленное золото въ ея волосахъ, на которыхъ уже не было платочка, стояла Нона Николаевна. Подлѣ нея виднѣлась фигура Пронина.
Она проворно отошла отъ берега и скрылась за деревьями. Лодка двинулась впередъ и, проплывъ немного, остановилась у пологаго мыска. Нона Николаевна и ея спутникъ уже стояли на немъ. У нея въ рукахъ было нѣсколько вѣтокъ дикой яблони, осыпанныхъ розовыми цвѣтами.
-- Вотъ вы какъ поете! сказалъ я, помогая ей усѣсться.
-- Да, отвѣчала она, -- у меня есть голосъ, но училась-то я уже слишкомъ мало.
-- Вы не смѣйтесь надо мною, Нона Николаевна, я вѣдь невѣжда въ этомъ дѣлѣ. Скажите пожалуста, чью это вещь вы пѣли? Слова мнѣ, конечно, знакомы; но я долженъ признаться, къ стыду моему, что не знаю кто авторъ музыки.
Она подняла на меня свои сіяющіе глаза, засмѣялась какъ-то всѣми чертами и проговорила:
-- Я.
-- Вы! невольно воскликнулъ я.-- Да вѣдь у васъ, значитъ, замѣчательный талантъ. Вамъ слѣдуетъ позаботиться о немъ, развить его.
-- C'est mon avis, вмѣшалась вдругъ Пелагея Васильевна.-- J'adore la musique; а все-таки архитектура стоитъ гораздо выше. Ужь это какъ вамъ угодно.
У меня сердце такъ и замерло.
-- Мамаша опять свернула на свое, замѣтилъ Петруша.
Но Пелагея Васильевна не слыхала его словъ. Попавъ разъ на свой любимый предметъ, она, какъ заведенный будильникъ, не могла уже остановиться пока не развернется вся пружина, которая у нея, къ несчастію, была много длиннѣе чѣмъ въ будильникахъ. На этотъ разъ ея хватило на весь обратный путь. Пелагея Васильевна такъ увлеклась что позабыла о смертельной опасности грозящей всѣмъ намъ, если рулемъ будетъ управлять не она, и согласилась, безъ возраженій, помѣняться мѣстами съ племянницей. Я, какъ утопающій за соломинку, схватился было за весло и сталъ грести съ величайшимъ рвеніемъ; но оказалось что надежды мои возлагались дѣйствительно на соломинку. Пелагея Васильевна объявила что ей необходимо немедленно посовѣтоваться со мною и попросила Пронина взять мою обязанность на себя. Дѣлать было нечего. Я отдалъ весло и битый часъ терпѣливо слушалъ ее. Пелагея Васильевна говорила очень горячо и старалась представить все образно, съ помощію пальцевъ.
Положеніе мое не улучшилось и съ пріѣздомъ на мельницу. Она опять посадила меня подлѣ себя и опять заговорила, Но тутъ я не выдержалъ, и когда мы вернулись домой и Пелагея Васильевна, стоя на крыльцѣ и продолжая размахивать руками, стала приглашать насъ зайти:
-- Пойдемте въ комнаты. Мнѣ сейчасъ пришло въ голову какъ отлично можно будетъ примѣнить готическій стиль къ хозяйственнымъ постройкамъ. Мнѣ вотъ, кстати, надо строить новую кухню. Я вамъ это сейчасъ объясню, Bernard; нужно сдѣлать только самыя маленькія приспособленія. Пойдемте.
Я извинился и сказалъ что долженъ сейчасъ же ѣхать въ Парашино, такъ какъ жду съ часу на часъ важнаго извѣстія, можетъ-быть даже телеграммы. Пронинъ сжалился надо мною и поддержалъ меня, хотя самъ не прочь былъ остаться и даже, пожалуй, прослушать объясненіе маленькихъ приспособленій необходимыхъ для устройства готической кухни.
III.
-- Ну, Андрей Алексѣевичъ, поздравляю тебя, сказалъ я Пронину на возвратномъ пути въ Парашино.-- Вкусъ твой дѣлаетъ тебѣ честь, и Нона Николаевна дѣйствительно красавица какихъ встрѣтишь не каждый день.
Онъ тщательно спустился подъ горку, объѣхалъ промоину и потомъ уже проговорилъ съ разстановкой:
-- Она и во всѣхъ отношеніяхъ прекрасная дѣвушка.
-- Прекрасная дѣвушка, передразнилъ я его.-- Отчего это весь влюбленный народъ... (Пронинъ замоталъ головой.) Да, да, отчего это всѣ вы употребляете тѣ же избитѣйшія выраженія? Ты бы ее еще ангеломъ назвалъ. Однако мы вотъ уже подъѣзжаемъ, а дадутъ ли намъ поужинать? Максимъ, будетъ ужинъ?
Старикъ успѣлъ сбѣжать съ крыльца и стоялъ, вытянувъ руку и готовясь поддержать господъ подъ локотокъ, отчего вся его фигура подалась нѣсколько на одну сторону и даже ротъ пріоткрылся.
-- Да, поди-ка раскуси его, вашего повара-то, обратился онъ къ своему барину.-- Не то, прости Господи, человѣкъ, не то тетеревъ.
Я расхохотался, а Пронинъ спросилъ почти съ испугомъ:
-- Неужто же въ самомъ дѣлѣ нѣтъ ужина?
-- Готово-съ, пожалуйте, проворчалъ Максимъ.
Мы, помирая со смѣху, пошли въ столовую и долго не могли уняться. Максимъ сурово подавалъ намъ кушанья. Ѣли мы за четверыхъ. Пронинъ хоть и былъ влюбленъ, но его здоровая натура и молодыя лѣта не позволяли ему питаться воздухомъ. Я не обѣдалъ, да кромѣ того чувствовалъ необходимость подкрѣпиться послѣ бесѣды съ Пелагеей Васильевной.
Послѣ ужина мы сейчасъ же разошлись. Я отправился въ отведенную мнѣ комнату, легъ въ постель и сталъ читать. Къ несчастію набралось множество комаровъ. Напрасно старался я съ озлобленіемъ ловить ихъ; пришлось погасить свѣчу и попытаться заснуть. Не тутъ-то было. Злодѣи начали выводить такія пронзительныя ноты, то взлетая кверху, то спускаясь къ самому моему уху, что весь сонъ прошелъ. Я всталъ и отворилъ окно. Струя свѣжаго воздуха ворвалась въ комнату и охватила меня всего. Я накинулъ халатъ и усѣлся въ креслѣ подлѣ раскрытаго окошка. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, было не душно, и самыя укушенія комаровъ не такъ раздражали нервы.
Я долго смотрѣлъ на садъ, казавшійся при лунномъ освѣщеніи весьма недурнымъ; откуда-то, очень издалека, слышался соловей. Мысли мои стали путаться. Предъ глазами что-то заструилось. Садъ сталъ гуще и старше, деревья красивѣе. Особенно вотъ эта большая старая ветла, совсѣмъ наклонившаяся надъ водой.
Странно, подумалъ я, что я давеча не замѣтилъ этой ветлы. Здѣсь вѣрно и въ прежнее время былъ садъ; дерево очень старо....
-- Боря, поскорѣе, голубчикъ, шепчетъ задыхающимся отъ страха и восхищенія голоскомъ хорошенькая, черноглазая и кудрявая дѣвочка, наша маленькая сосѣдка.
Я поспѣшно разуваюсь; Лиза уже вошла въ воду и храбро идетъ съ доской по тинистому дну пруда.
-- Ну вотъ посмотри, если не сдѣлаю я моста, говоритъ она.
Вдругъ съ балкона раздается голосъ матушки:
-- Enfants! le dejeuner est servi. Venez donc vite.
-- Какъ быть! Мы спѣшимъ обуваться; но я, словно на бѣду, никакъ не могу отыскать чулка. Сердце у меня бьется и я чуть не плачу, пока Лиза обуваетъ мнѣ другую ногу. Боже мой! балконъ какъ-то пододвинулся къ пруду и мать видитъ меня. Я со страху прилегъ къ землѣ и потихоньку смотрю на нее изъ-за травы.
Только это уже не матушка; это Нона Николаевна и солнце золотыми пятнами сверкаетъ въ ея волосахъ. Она протягиваетъ мнѣ руку и говоритъ:
-- Хотите идти со мною?
Я вскакиваю и беру ее за руку.
Но вотъ ноги мои начинаютъ погружаться въ воду; я чувствую что тону и крѣпче сжимаю руку Ноны Николаевны. Она вся перевѣсилась надъ водой: свободною рукой она хватается за иву, и я вижу какъ кровь течетъ изъ-подъ ея ногтей.
....Наконецъ я выпустилъ ея руку и упалъ въ воду. Въ первую минуту я совсѣмъ окунулся, но потомъ вынырнулъ.
Вотъ я оглядываюсь: это уже не прудъ, это озеро, это море! Вода льется мнѣ въ уши, въ ротъ, въ носъ; я хочу дохнуть и захлебываюсь водой.
Мнѣ вдругъ сдѣлалось ужасно совѣстно. Я боялся что Максимъ пустится въ разспросы, почему я почиваю не на кровати, а въ креслѣ, и я поскорѣе одѣлся и вышелъ въ столовую, гдѣ Пронинъ давно уже сидѣлъ за чаемъ.
-- Я получилъ телеграмму, сказалъ онъ мнѣ, кладя одною рукой сахаръ, а другою поднимая синій конвертъ.
-- Отъ кого?
-- Отъ моего управляющаго изъ В--. Въ Боровичкахъ оказался каменный уголъ, и предлагаютъ очень выгодныя условія на разработку его. Не судьба мнѣ, видно, побыть съ тобою. Впрочемъ ты непремѣнно дождись меня: я ѣду послѣ завтрака и черезъ недѣлю буду опять дома. У тебя же вѣдь все равно, есть тутъ дѣло.
-- Голубчикъ, Андрей Алексѣевичъ, да неужто ты серіозно ѣдешь сегодня? Какъ успѣешь ты такъ скоро повернуться?
-- Что же дѣлать, братъ! Этотъ дуракъ управляющій обѣщалъ отвѣтъ на воскресенье. Сегодня середа, а мнѣ предстоитъ почти двое сутокъ въ вагонѣ, да около ста верстъ проселкомъ. Надо вѣдь тоже и осмотрѣть успѣть. Нельзя же мнѣ поручить все ему; онъ, самъ знаешь, ничего не возьметъ ободрать меня какъ липку. Поневолѣ повернешься.
И точно они съ Максимомъ повернулись, къ не малому моему удивленію; только чего же это имъ и стоило! Старикъ узналъ новость еще пока я спалъ и сильно не по душѣ пришлась она ему. Онъ было выставилъ на видъ что и бѣлье еще не готово у прачки, и въ чемоданѣ ремень, кажется, лопнулъ, и т. п.; но видя что все напрасно, покорился и только громко вздыхалъ всякій разъ какъ выходилъ за дверь. Слышалось протяжное: "О, Господи, Іисусе Христе!" сопровождаемое шумнымъ втягиваніемъ воздуха. При господахъ онъ сдерживался и больше сопѣлъ, стоя на колѣняхъ подлѣ раскрытаго чемодана. Изрѣдка лишь поднималъ онъ голову и сурово обращался къ барину съ вопросомъ: "Этотъ жилетъ прикажете-съ положить?" или что-нибудь въ этомъ родѣ.
Пронинъ и самъ былъ не въ духѣ: кряхтѣлъ, безпрестанно вставалъ и опять садился, барабаня пальцами по колѣнкамъ и стараясь припомнить, не забыто ли что. Я сидѣлъ на окнѣ съ папиросой.
Наконецъ Максимъ, пыхтя и перекосивъ на сторону ротъ, застегнулъ ремни чемодана, пока баринъ придавливалъ крышку. Пронинъ одѣлся, позавтракалъ и отправился на станцію дожидаться поѣзда.
Проводивъ его, я постоялъ съ минуту на крыльцѣ, посмотрѣлъ на Максима, который шелъ въ кухню дать наконецъ волю своему языку, и закрывался рукою отъ солнца, безпощадно палившаго его лысую голову безъ фуражки, и сѣлъ было заниматься. Но день выбрался такой жаркій что хоть бы и не въ маѣ. Работать было рѣшительно невозможно. Я вынулъ новый романъ, взятый съ собою изъ Петербурга, и толкнулся въ садъ, но поскорѣе воротился опять въ столовую, куда солнце показывалось только предъ вечеромъ. Усѣвшись удобно въ креслѣ и протянувъ ноги на стулъ, я принялся читать. Романъ былъ невыносимо скученъ. Я, впрочемъ, не имѣя ничего другаго въ виду, читалъ довольно терпѣливо до самаго обѣда. Приходило мнѣ, правда, въ голову съѣздить въ Грачевку, да показалось что-то неловко.
За обѣдомъ Максимъ наконецъ разговорился и съ довольно злымъ юморомъ, составлявшимъ отличительную черту его характера, разказалъ цѣлую кучу сплетенъ обо всѣхъ безъ исключенія. Я смѣялся отъ души его оригинальной манерѣ. Однако нельзя же было продлить этого на цѣлый день, и я, выпивъ кофе, долженъ былъ волей-неволей взяться опять за свой романъ, но на этотъ разъ не выдержалъ, закрылъ книгу и велѣлъ закладывать кабріолетъ. Посѣщеніе мое оказалось крайне неудачнымъ. Я засталъ дома одну Пелагею Васильевну. Прасковья Ивановна отправилась навѣстить очень старинную знакомку, которую не видала Богъ знаетъ сколько лѣтъ. Нона Николаевна и Петруша поѣхали съ нею. Но за то Пелагея Васильевна вполнѣ насладилась. Она засадила меня рисовать и выпустила часа черезъ четыре.
Когда я надѣвалъ въ передней пальто, Прасковья Ивановна съ внучкой вернулась домой. Нона Николавна въ свѣтлолиловомъ барежевомъ платьѣ и въ бѣлой шляпкѣ, убранной вѣткой сирени, показалась мнѣ едва ли еще не ослѣпительнѣе чѣмъ вчера. Но я не рѣшился остаться, изъ боязни обидѣть хозяйку, которой насказалъ всякихъ важныхъ дѣлъ, ожидающихъ меня дома.
"Боже мой, какъ она хороша! думалъ я дорогой. Неужели же она будетъ женой Андрея Алексѣевича? Какая же онъ ей пара, когда у нея въ самой маленькой жилкѣ больше огня чѣмъ во всей его флегматической особѣ! Впрочемъ крайности, говорятъ, сходятся. Отчегоже бы ему и не посвататься! Его, по крайней мѣрѣ, не заподозрятъ въ корыстныхъ цѣляхъ, если она даже и богата. У Пронина у самого четыре тысячи десятинъ, цифра довольно крупная, да еще разные каменныя угли. Это не нашъ братъ, голышъ. А она поразительно хороша!"
Максимъ, по вчерашнему, подбѣжалъ высадить меня.
-- Баринъ изволили прислать назадъ лошадей и что было съ почты. Къ вамъ письмо есть-съ, доложилъ онъ.
Меня словно что-то кольнуло въ сердце. Я прошелъ въ свою комнату, и первое что бросилось мнѣ въ глаза, былъ конвертъ надписанный знакомымъ почеркомъ, со штемпелемъ одной изъ прибалтійскихъ губерній. Я почему-то не сразу взялся за него, а прежде просмотрѣлъ, всѣ ли нумера газетъ присланы. Газеты оказались всѣ на лицо. Я распечаталъ и сталъ читать:
"Милый мой!
"Ты писалъ мнѣ съ дороги что погостишь у Андрея Алексѣевича. Не загащивайся, дорогой, слишкомъ долго. Я чувствую что глупо и не зачѣмъ это писать, что ты пріѣдешь какъ только позволятъ дѣла, что у Андрея Алексѣевича необходимо немножечко пожить, потому что ты самъ всегда говорилъ что онъ прекрасный человѣкъ и вы съ нимъ давно дружны (чуть не написала wie zarte Brüder; вотъ что значитъ съ Нѣмцами водиться). Все я это знаю, милый. Очень мнѣ ужь безъ тебя грустно. Сегодня я нечаянно уронила твой портретъ и стекло разбилось; я страшно расплакалась. Богъ вѣсть что пришло мнѣ въ голову. Я знаю, тебѣ не понравится такое сентиментальничанье. Что же дѣлать! Свалимъ все на вліяніе Нѣмцевъ; вѣдь невольно заразишься. Боже, какъ мнѣ надоѣли Нѣмцы и особенно кислыя Нѣмки, а вмѣстѣ съ ними и лучшій другъ мой исто-русская Надежда Ѳедоровна! Она, какъ тебѣ извѣстно, считаетъ меня героиней и ставитъ себѣ въ непремѣнную обязанность повторять это мнѣ цѣлый день. Сегодня у меня глаза ужасно покраснѣли и опухли, и мнѣ вовсе не хотѣлось чтобы кто-нибудь видѣлъ это; вдругъ слышу, идетъ Надежда Ѳедоровна. Я поскорѣе бросилась къ умывальному столику и принялась плескать себѣ въ лицо водой; она застала меня за этимъ, и я сказала ей что у меня болятъ глаза. Она сейчасъ предложила десятка три разныхъ средствъ, и какъ я ни отказывалась, почти силой примочила мнѣ вѣки розовою водой и надѣла синія очки, въ которыхъ я крайне уморительна. Кстати, пришли ей, пожалуста, ежевичнаго варенья и ежевичныхъ смоквъ, и чѣмъ скорѣе тѣмъ лучше; она безпрестанно твердитъ о нихъ. Больше писать не стану. Новенькаго ничего нѣтъ; наслаждаюсь гостепріимствомъ Надежды Ѳедоровны, т.-е. ужасно скучаю и не могу ни на минуточку освободиться отъ нея. О другомъ же писать не могу, боюсь расплакаться.
"Голубчикъ мой, вѣдь ты знаешь что я люблю тебя и о тебѣ только одномъ и думаю.
"Твоя Sophie."
Смеркалось. Я подошелъ къ окну и открылъ медальйонъ, который постоянно носилъ. Прелестное, смѣющееся личико съ большими глазами и вьющимися волосами глянуло на меня изъ золотой рамки. "И я тоже люблю тебя и ни о комъ больше не хочу думать!" невольно вырвалось у меня.
IV.
Не хочу ни о комъ думать! Этого мало. Я не долженъ, я не имѣю права ни о комъ больше думать.
Но что же дѣлать, если въ голову такъ и тѣснится непрошенный вопросъ: а что, еслибы не случилось то что было четыре года тому назадъ?
А за четыре года, я, почти прямо съ университетской скамьи, получилъ мѣсто въ одномъ изъ нашихъ большихъ губернскихъ городовъ. Мнѣ было двадцать три года; но обстоятельства моего дѣтства и ранней молодости сложились такъ что я, во многихъ отношеніяхъ, былъ гораздо моложе своихъ сверстниковъ. Отецъ мой докончилъ разореніе великолѣпнаго состоянія, начатое задолго до него цѣлымъ рядомъ сумасбродныхъ баръ; чудачества ихъ до сихъ поръ поминаются въ Т.... Мать моя была француженка, гувернантка, поразившая отца своимъ очаровательнымъ личикомъ. И точно, она, говорятъ, была замѣчательная красавица. Я могу судить только по сохранившемуся акварельному портрету, такъ какъ рожденіе мое стоило ей жизни.
Выпіедши замужъ, она немедленно выписала къ себѣ свою троюродную сестру, недавно вышедшую изъ монастыря -- это была ея единственная родственница.
"Кузина", какъ звали ее всѣ, послѣ смерти моей матери, вполнѣ замѣнила ее мнѣ. Привычка ли слышать что я называю ее "мама" или вспышка чего-то въ родѣ любви къ хорошенькой, веселенькой дѣвушкѣ, подала отцу мысль сдѣлать ей предложеніе. Кузина стала моею мачихой. Наши отношенія, впрочемъ, нисколько не измѣнились отъ этого: у нея не было дѣтей, и я, попрежнему, оставался ея единственною заботой и радостью, такъ какъ мужъ скоро охладѣлъ къ ней и они часто не видались по цѣлымъ недѣлямъ.
Мнѣ было семь лѣтъ когда отецъ мой умеръ скоропостижно отъ удара, а недѣлю спустя, мы узнали что мы нищіе. Мачиху мою не сломилъ этотъ неожиданный ударъ; она на другой же день напечатала въ Т--ской газетѣ что ищетъ мѣста гувернантки. Желающихъ принять ее къ себѣ въ домъ оказалось множество. Одни хотѣли сдѣлать доброе дѣло, другимъ льстило что вдова чуть не перваго лица въ губерніи будетъ у нихъ въ зависимости, а третьи просто надѣялись, не возьметъ ли она, въ виду грозящей нужды, меньше выписанной изъ столицы учительницы; и выгодно это будетъ, да и имѣть гувернантку-Француженку все какъ-то важнѣе чѣмъ Русскую. Благодаря этой возможности выбирать, мачихѣ моей удалось помѣститься въ порядочную семью, на недурное жалованье и съ правомъ имѣть меня при себѣ, что она поставляла непремѣннымъ условіемъ.
Бодро и весело переносила она связанныя съ ея положеніемъ мелкія непріятности, поводомъ къ которымъ служило большею частью мое присутствіе. При живости и вспыльчивости характера, ей, вѣроятно, стоило иногда большаго труда сдерживать себя и сохранять внѣшнее спокойствіе; но мнѣ не случалось видѣть чтобы вслѣдствіе этого обычная беззаботная улыбка слетѣла съ устъ ея.
Я рано выучился понимать что крылось подъ этою улыбкой, и привязался къ ней какъ только способенъ привязаться пылкій, впечатлительный ребенокъ. Одна очень значительная родственница хозяевъ, уѣзжая за границу, завезла къ нимъ двѣнадцати лѣтняго своего сына, погостить мѣсяца два. Хозяева наперерывъ ухаживали за мальчикомъ, въ сладкой надеждѣ на протекцію его вліятельнаго палаши. Ребенокъ былъ очень испорченъ: хвастался, важничалъ, смотрѣлъ на всѣхъ свысока -- будущій фатъ такъ и виднѣлся въ немъ. Онъ сразу забралъ въ руки хозяйскаго сына и его маленькихъ сестеръ, а со мной обошелся такъ презрительно что я въ тотъ же вечеръ, ложась спать, объявилъ матери что не намѣренъ говорить съ этимъ дряннымъ мальчишкой. Я буквально исполнилъ это; и еслибъ она не приказала мнѣ здороваться съ нимъ наравнѣ съ прочими, я ни за что не сталъ бы отвѣчать на небрежный кивокъ которымъ онъ изрѣдка удостоивалъ меня. Дѣло и ограничилось бы этимъ, не вздумай онъ непочтительно отозваться о ней.
Мы были всѣ въ залѣ. Матери моей не было дома; она поѣхала въ лавки съ своею старшею ученицей, отпросившеюся покупать шерсти для работы. Анатолій ходилъ по залѣ съ хозяйскимъ сыномъ; я игралъ въ мячикъ на другомъ концѣ комнаты. Мальчики разговаривали довольно громко, такъ что я невольно все слышалъ.
-- Удивляюсь, какъ это твоя мать не обратитъ вниманія на вашу гувернантку, говорилъ Анатолій;-- вѣдь она одѣвается просто непозволительно. Ну что это на ней за уморительный допотопный бурнусъ? Съ нею просто неприлично показываться на улицѣ. Твоей матери слѣдовало бы заставить ее купить себѣ новый бурнусъ, или хоть подарить ей какой-нибудь свой прошлогодній.
-- Это будетъ неловко.
-- Совсѣмъ не неловко. У насъ сама старшая горничная maman постоянно носитъ ея прошлогоднія pardessus.
Онъ не договорилъ. Двѣ звонкія пощечины повалили его на полъ. Не помня себя отъ бѣшенства, я бросился на него и началъ колотить что было мочи. Хозяйскій сынъ побѣжалъ звать большихъ, дѣвочки подняли страшный крикъ; я не обращалъ ни на что вниманія и продолжалъ неистовствовать. Въ глазахъ у меня было темно, духъ захватывало.
Сбѣжались хозяинъ, хозяйка, мать моя, въ шляпкѣ и злополучномъ бурнусѣ, какъ воротилась изъ лавокъ, прислуга. Меня оттащили; избитаго и перепуганнаго Анатолія подняли, положили на диванъ и послали поскорѣе за докторомъ.
Хозяинъ былъ внѣ себя: всѣ его планы рушились. И еслибы хозяйка, одаренная, какъ женщина, болѣе тонкимъ пониманіемъ дѣтскихъ поступковъ, не приняла во вниманіе причины драки, о которой узнала отъ сына, и не заступилась за меня, мы были бы немедленно выпровожены со скандаломъ. Пока всѣ хлопотали вокругъ Анатолія, мать взяла меня за руку и увела въ свою комнату; голова у меня кружилась и я не могъ говорить отъ сильнаго спазма въ горлѣ. Она усадила меня, дала напиться воды и сѣла сама подлѣ, положивъ мою голову къ себѣ на плечо. Я понемногу опомнился и началъ рыдать. Насилу добилась она какъ было дѣло. Вмѣсто всякаго выговора, она засмѣялась своимъ добрымъ, ласковымъ смѣхомъ и сказала: "Какой же ты глупый мальчикъ!... Вѣдь я не стала хуже отъ его насмѣшекъ. Если ты меня любишь, то не станешь больше этого дѣлать", прибавила она серіозно.
Я долго еще не могъ успокоиться, пока не заснулъ.
Между тѣмъ гнѣвъ хозяина послѣ первой вспышки поулегся, и онъ сообразилъ что изъ-за пустяковъ отказывать отличной наставницѣ глупо; съ другой стороны, нельзя было, изъ уваженія къ важнымъ родственникамъ, оставить дѣло вовсе безъ всякихъ послѣдствій. Однимъ словомъ, меня надо было удалить подъ какимъ-нибудь благовиднымъ предлогомъ. И вотъ, въ одинъ прекрасный вечеръ, онъ сообщилъ моей матери что я буду принятъ пансіонеромъ въ гимназію въ качествѣ стипендіата покойной генеральши Ш***, какъ только она представитъ нужныя бумаги. Она не ожидала ничего подобнаго, но, по обыкновенію, выдержала характеръ, поблагодарила и сказала что подумаетъ.
Всю ночь не спала бѣдная. Невыносимо больно было ей разстаться со мною: мнѣ только-что минуло десять и она разчитывала еще года два продержать меня при себѣ, а тамъ уже опредѣлить въ какое-нибудь заведеніе, но не иначе какъ приходящимъ. Отказаться же отъ предложенія хозяина значило лишиться мѣста и быть напередъ увѣренною что послѣ этого никто въ Т... не согласится взять ее вмѣстѣ со мною. Ѣхать въ другой городъ, гдѣ обаяніе ея имени уже не могло заставить смотрѣть сквозь пальцы на стѣснительное условіе какимъ вообще считается присутствіе въ семьѣ чужаго ребенка, было вовсе немыслимо. Проснувшись среди ночи, я увидалъ что она не спитъ: охвативъ колѣна крѣпко сжатыми руками, она сидѣла на постели; глаза ея были устремлены куда-то предъ собою, и слезы катились по блѣдному, мокрому лицу.
-- Мама, ты плачешь? съ испугомъ вскрикнулъ я.
-- Ничего, голубчикъ, это пустяки, проговорила она улыбаясь и поспѣшно вытирая глаза.-- Я читала очень печальную повѣсть, да вдругъ и расплакалась. Почивай, милый, мнѣ и самой пора.
Она погасила свѣчу; но я еще долго прислушивался, спитъ ли она, и наконецъ самъ заснулъ. Наутро она объявила хозяину что рѣшилась отдать меня. Онъ остался очень доволенъ, пожалъ ей руку и сказалъ что всегда былъ увѣренъ въ ея разсудительности. Потомъ, собравшись съ духомъ, она сказала о томъ же и мнѣ, налегая особенно на то что мы все-таки будемъ видѣться каждое воскресенье. Я какъ сумашедшій повисъ у нея на шеѣ и рыдая просилъ не гнать меня. Она сама заплакала, но твердо сказала:
-- Боря, безцѣнный мой, сдѣлай это для меня.
Этого было достаточно. Съ горькими слезами, но очень рѣшительно, я отвѣтилъ ей:
-- Хорошо, мама, для тебя я сдѣлаю.
Первые дни по поступленіи мнѣ, конечно, было ужасно тяжело, но потомъ я довольно скоро привыкъ къ новой обстановкѣ и новому образу жизни. Разлука не только не охладила моей любви къ матери, но я думаю что благодаря именно ей-то она и поддержалась въ такой силѣ. Я всю недѣлю жилъ исключительно однимъ ожиданіемъ воскресенья. Съ товарищами я былъ хорошъ, но особенно не подружился ни съ кѣмъ. Все что я ни дѣлалъ, имѣло связь съ воскресеньемъ: учился я для того чтобы не оставили въ этотъ день въ пансіонѣ и для того чтобъ угодить ей; читалъ книгу только потому что она похвалила ее; думалъ о ней одной.... За то когда наступалъ желанный день, съ какимъ восторгомъ, какими огромными шагами летѣлъ я къ ней! Она встрѣчала меня въ передней; я здоровался со всѣми, и мы уходили къ ней въ комнату. Хозяйка очень жалѣла ее и позволила по воскресеньямъ не надзирать за дѣтьми, такъ что мы до самаго обѣда просиживали вдвоемъ.
Годы шли. Я кончилъ въ гимназіи и поступилъ въ университетъ.
Мать моя давно копила деньги чтобъ имѣть возможность отправить меня въ Москву. Разчитывая каждую копѣйку и покупая только самое необходимое для себя и для меня, она достигла того что я теперь могъ тратить въ годъ 200 руб. слишкомъ, то-есть не видать крайней нужды. Я поступилъ сперва на медицинскій факультетъ, но пробывъ на немъ полтора мѣсяца, перешелъ на юридическій, куда всѣ бросились тогда. Тутъ я случайно познакомился съ однимъ моимъ дальнимъ родственникомъ. Мы сошлись довольно коротко; онъ предложилъ мнѣ давать уроки его младшему брату и ввелъ въ свою семью. Люди они были очень богатые, но простые и добрые; меня приняли совершенно по родственному и съ первыхъ словъ стали звать племянникомъ; за уроки платили щедро, что мнѣ было особенно пріятно, такъ какъ дѣлало осуществимою самую задушевную мечту мою. Я написалъ матери немножко безтолковое отъ восхищенія письмо, гдѣ выставлялъ себя чуть не милліонеромъ (мнѣ еще не было восьмнадцати лѣтъ), и горячо умолялъ ее пріѣхать жить со мною. Она поколебалась сначала, но потомъ не выдержала и согласилась.
Я какъ прочелъ ея письмо утромъ въ университетѣ, такъ и бросился, не заходя на лекціи, искать квартиру. Въ два дня, не отдыхая съ утра до вечера, обѣгалъ я чуть не всю Москву, осмотрѣлъ нѣсколько сотъ помѣщеній и наконецъ отыскалъ очень маленькую квартирку на дворѣ, но за то окнами на югъ, чего я особенно добивался, зная ея страсть къ цвѣтамъ. Вся квартира состояла изъ одной небольшой комнаты о двухъ окнахъ и двухъ крошечныхъ комнатокъ объ одномъ окошкѣ каждая. Передней служилъ темный корридорчикъ, отдѣленный отъ кухни не доходившей до потолка перегородкой. Я тотчасъ же оклеилъ стѣны простенькими обоями, купилъ двѣ желѣзныя кровати, бѣлыя занавѣски къ окнамъ и нѣсколько горшковъ резеды.
Съ мебелью мнѣ было пропасть хлопотъ: за все просили такъ дорого что я пришелъ положительно въ отчаяніе и не зналъ бы что дѣлать, еслибы жена дворника не дала совѣта посмотрѣть на Смоленскомъ рынкѣ. Здѣсь я пріобрѣлъ мягкій диванъ безъ дерева, такія же два кресла и четыре стула. Все это было очень грязно и оборвано, но когда обилось свѣжимъ, хотя и недорогимъ ситцемъ, то вышло довольно прилично. Преддиванный столъ, купленный вмѣстѣ съ остальнымъ, былъ сдѣланъ подъ орѣхъ и не отличался изящною формой; чтобы какъ-нибудь помочь горю, я купилъ красивую филейную скатерть, такъ какъ на цвѣтную у меня не хватило денегъ. Къ довершенію убранства, сосѣдъ мой, старикъ Нѣмецъ, музыкальный учитель, съ которымъ мы свели знакомство на дворѣ, сбираясь уѣзжать куда-то очень далеко и узнавъ что я жду мать, подарилъ мнѣ низкорослое померанцевое дерево, горшокъ мѣсячныхъ розъ и превосходный большой плющъ, покрывшій всѣ стѣны нашей маленькой гостиной. Я уже думалъ что все готово, когда та же дворничиха замѣтила что надо бы завести самоварчикъ, посуду (и для обихода, и въ кухню), шаечку, лоханочку, и даже вызвалась сама превыгодно купить послѣдніе предметы. Я обрадовался ея предложенію, а она, конечно, не преминула обмануть меня; впрочемъ мы остались совершенно довольны другъ другомъ. Остальное все я купилъ самъ и даже взялъ четыре серебряныя ложки: двѣ столовыя и двѣ чайныя. Всю ночь наканунѣ ея пріѣзда я не сомкнулъ глазъ. Всталъ я часовъ въ шесть и сейчасъ же принялся прибирать въ квартирѣ, хотя, по правдѣ сказать, все было въ отличномъ порядкѣ. Сердце у меня такъ и колотилось отъ нетерпѣнія и радости. Насилу дождался я вечера, зажегъ въ гостиной лампу, въ остальныхъ комнатахъ по двѣ свѣчи, старательно разставилъ на столѣ простой бѣлый сервизъ, сухарики и тарелку съ яблоками и виноградомъ и, распорядившись чтобъ у дворничихи былъ готовъ самоваръ, отправился въ вокзалъ В--ской желѣзной дороги, куда все-таки прибылъ, несмотря на дряннаго извощика, почти за полтора часа до прихода поѣзда... Наконецъ прошли и эти полтора часа. Раздался пронзительный вопль останавливающагося паровоза; толпа хлынула изъ вагоновъ... А вотъ и она въ своемъ старомъ салопѣ, на которомъ не увидите ни одного пятнышка, съ большимъ, потертымъ мѣшкомъ въ рукахъ. Я бросился бѣгомъ черезъ всю платформу и понесъ ее почти на рукахъ. Она очень похудѣла и измѣнилась за это время, но на лицѣ у нея было такое счастливое выраженіе, когда мы вошли въ нашу квартиру, какого мнѣ прежде никогда не случалось видѣть. Самоваръ уже кипѣлъ на столѣ. Она оглянулась кругомъ и сказала радостно: "Даже и цвѣты!" Но тотчасъ же остановилась и покачала головой. Я поскорѣе объяснилъ какъ они мнѣ достались. Мы проговорили далеко за полночь, и послѣ этого я заснулъ такъ какъ спалъ только въ дѣтствѣ.
Счастливое это было для меня время, хотя мы жили болѣе чѣмъ скромно. Весь доходъ нашъ состоялъ изъ денегъ получаемыхъ съ дяди и платы за репетиторство двухъ мальчиковъ, жившихъ въ томъ же домѣ. Матушка, съ своей стороны, тоже нашла себѣ ученицу, приносившую намъ пятнадцать рублей серебромъ въ мѣсяцъ. Что же до скопленныхъ ею денегъ, то онѣ береглись на черный день.
Мнѣ оставалось только полгода до окончанія курса, когда ея не стало.
Здоровье ея уже давно было не въ цвѣтущемъ состояніи, хотя она и не была положительно больна. Но тутъ она вдругъ начала такъ замѣтно слабѣть что я уговорилъ ее посовѣтоваться съ докторомъ. Онъ выслушалъ и разспросилъ ее, сказалъ что это ничего, просто малокровіе и ослабленіе нервной системы, и прописалъ какія-то капли; но когда я вышелъ проводить его, онъ прямо объявилъ мнѣ:
-- У вашей матушки давнишняя и запущенная болѣзнь сердца. Браться лѣчить ее я считаю шарлатанствомъ.
Я едва устоялъ на ногахъ: возможность потерять ее никогда не приходила мнѣ въ голову. Весь день меня била лихорадка. Ночью, какъ только я начиналъ засыпать, мысль что я не застану ее въ живыхъ когда проснусь сейчасъ же будила меня и я вскакивалъ, обливаясь холоднымъ потомъ. Наконецъ наступило утро, и я такъ обрадовался узнавъ что она не умерла что на минуту совершенно забылъ о всякой опасности. Въ университетѣ на меня опять напалъ страхъ; я не дождался конца лекцій и вернулся бѣгомъ домой. Въ недѣлю проведенную въ подобной тревогѣ, я до того измучился что едва держался на ногахъ, и отодвинься катастрофа еще на нѣсколько времени, я, пожалуй, сошелъ бы съ ума.
Матушка умерла на десятый день послѣ визита доктора...
Прошло болѣе двухъ тяжелыхъ мѣсяцевъ прежде чѣмъ я могъ опять пойти въ университетъ. Острый періодъ моего горя миновался, но страшная тоска грызла меня. Докторъ совѣтовалъ отложить экзаменъ, но я не послушался его. Усиленная, утомительная работа была мнѣ необходима: она замѣняла мнѣ опіумъ, притупляя боль. Послѣ экзаменовъ я уѣхалъ въ Т.... кандидатомъ на судебную должность при тамошнемъ окружномъ судѣ. Дядя, принимавшій во мнѣ большое участіе, думалъ что возвращеніе на родину благодѣтельно подѣйствуетъ на меня; мнѣ было все равно куда ни ѣхать.
Въ Т... я встрѣтился съ Пронинымъ, съ которомъ былъ хорошъ въ гимназіи. Онъ тогда еще не получалъ наслѣдства и былъ судебнымъ слѣдователемъ. Принадлежавшая ему маленькая деревенька находилась всего въ двухъ верстахъ отъ города, и я почти безвыѣздно гостилъ у него. Онъ зналъ рѣшительно всѣхъ и меня со всѣми перезнакомилъ. Многіе изъ этихъ новыхъ знакомцевъ помнили моего отца, въ томъ числѣ Пелагея Васильевна Ольхина, съ перваго же раза окрестившая меня Бернардомъ. Свѣжій воздухъ и новыя лица принесли большую пользу моимъ больнымъ нервамъ. Молодость взяла верхъ, и чувство безотрадной пустоты начало постепенно исчезать. Но тутъ я самъ придумалъ себѣ новую муку. Лишь только я замѣчалъ что тоска не такъ сильно гнететъ меня, какъ сейчасъ же принимался упрекать себя въ неблагодарности, безсердечности, повторять до слезъ что я забылъ ее и т. п., и обыкновенно достигалъ того что заболѣвалъ и физически, и морально. Замѣчательно что такое растравленіе чуть заживающей раны я считалъ своимъ долгомъ. Быть живымъ человѣкомъ мнѣ почему-то казалось оскорбленіемъ ея памяти. Въ такомъ состояніи застала меня и зима. Я получилъ мѣсто въ В-- и отправился туда.
В-- по справедливости, можетъ быть названъ веселымъ городомъ; по крайней мѣрѣ всѣ сановники его, начиная съ губернатора, и всѣ богатые жители, хотя бы они и не состояли ни на какой службѣ, наперерывъ стараются увеселять мѣстное общество, то-есть заставлять его какъ можно болѣе плясать. Балы и вечера даются безпрестанно, и балы очень роскошные, потому что всѣ знаютъ другъ друга, и какой-нибудь Иванъ Павловичъ ни за что не хочетъ ударить въ грязь лицомъ предъ Петромъ Николаевичемъ, а тотъ, въ свою очередь, боится осрамиться предъ Семеномъ Александровичемъ и т. л.
Я было рѣшился уклониться отъ всякаго участія въ этихъ празднествахъ, но дѣло оказалось неудобоисполнимымъ и поневолѣ пришлось поступать какъ другіе.
У нѣкоего Александра Ѳедоровича Песцова былъ костюмированный балъ. Про запутанныя дѣла хозяина уже десять лѣтъ разсуждалъ весь городъ и между тѣмъ онъ жилъ такъ великолѣпно что никто и не пытался тягаться съ нимъ. Поговаривали и про этотъ балъ что онъ собственно дается для поддержанія кредита, на деньги взятыя у свояченницы Песцова, очень доброй и смѣшной старой дѣвы, готовой изъ-за бала пожертвовать послѣднимъ грошемъ; Не знаю, имѣлъ ли хозяинъ въ виду разсѣять сомнѣнія заимодавцевъ, какъ сплетничали, или хотѣлъ отуманить тѣхъ отъ кого надѣялся получить новую ссуду, но онъ дѣйствительно ничего не пожалѣлъ чтобы пустить пыль въ глаза. Зала убранная камеліями въ полномъ цвѣту, превосходный оркестръ нарочно выписанный изъ столицы, роскошный буфетъ, поздній съѣздъ гостей, все было разчитано на эффектъ.
Я явился около одиннадцати часовъ, а танцы еще не начинались.
Дамъ было множество и въ самыхъ разнообразныхъ нарядахъ: отъ вѣчныхъ маркизъ и ластушекъ и до оригинальнаго костюма двухъ, трехъ губернскихъ львицъ, немного смѣлаго для частнаго маскарада.
Я пробрался въ гостинную, гдѣ возсѣдала хозяйка дома, красивая и моложавая женщина, въ богатомъ русскомъ костюмѣ, очень шедшемъ къ ея высокой и полной фигурѣ. Не успѣлъ я съ ней поздороваться и отвѣтить на вопросъ нравится ли мнѣ праздникъ, какъ изъ сосѣдняго будуара выпорхнула ея щедрая сестрица, подъ руку съ другой дамой. Старая дѣва была одѣта швейцарскою поселянкой; двѣ фальшивыя косы, распущенныя по спинѣ, и толстый, какъ штукатурка, слой бѣлилъ и румянъ довершали ея туалетъ. Она выбѣжала въ припрыжку на средину комнаты и, схвативъ свою спутницу за креповыя крылья, привязанныя за плечами, воскликнула тономъ семилѣтней дѣвочки и немилосердо картавя:
-- Посмотрите, какую я бабочку поймала.
Бабочка, въ отвѣтъ на это, засмѣялась звонкимъ, откровеннымъ смѣхомъ, отчего у нея на щекахъ и вокругъ рта образовался цѣлый десятокъ ямочекъ. Поселянка не захотѣла отстать отъ нея закинула назадъ голову и выдѣлала престранную гамму, доходившую до поразительно высокихъ нотъ и делженствовавшую изображать смѣхъ. Окинувъ послѣ этого всѣхъ убійственно-кокетливымъ взглядомъ, она замѣтила меня губы ея сложились въ привѣтливую улыбку, показавъ дурные зубы, и она граціозно поманила меня пальчикомъ.
Я поспѣшилъ подойти.
-- Подите, подите сюда, медвѣдь, дикарь, залепетала дѣва.-- Вотъ, постойте, я васъ познакомлю съ моею бабочкой; она васъ расшевелитъ. Это М. Невицынъ, а это моя душка, мой котеночекъ, Софи. У, злодѣйка я тебя зацѣлую
Послѣднее слѣдовало понимать не въ собственномъ значеніи. Дѣва только пискнула, сдавила руками талію Софи и мазнула по ея хорошенькому личику ухомъ и щекой, усердно разрисованными карминомъ. Губы свои она берегла, боясь чтобы не потускъ ихъ коралловый блескъ.
Бабочка незамѣтно сняла ея руки съ своей таліи и сказала смѣясь: