Стечкин Сергей Яковлевич
Убийца

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

СИНЕЕ ПРИВИДЕНИЕ
Преступления Серебряного века
Том I

   

Сергей Соломин
УБИЙЦА
(Из записок врача)

   ...Я чувствую приближение смерти. Я знаю почти по часам, когда она наступит.
   Страшно быть врачом! Не раз следил я за развитием туберкулеза у своих пациентов. Знаю моменты, когда человеку кажется, что он умирает, а он еще проживет не один месяц. Знаю и это обманчивое самочувствие, веселую улыбку, быструю, возбужденную речь и глаза, сияющие радостью жизни и надеждой, почти уверенностью, что чудо свершилось и болезнь прошла. Последняя вспышка жизни, которую смерть дарит чахоточным накануне конца!
   Яркий летний день смотрится в окно. Жарко и душно. Все радуется, все хочет жить, изнывает в истоме страсти и горячие ласки солнца будят воспоминание о других ласках.
   А я вчера целый день дрожал, как в нетопленной квартире, и только сегодня я совсем, совсем здоров. Это значит, что мне не прожить и недели.
   Вероятно, это прекрасное состояние продлится дня два, и я успею написать то, что тяготит мою душу.
   Я -- убийца. Да, я отравил князя Мезерского, у которого был домашним врачом около двух лет. Отравил гнусно, предательски, пользуясь доверием пациента. И чтобы не навлечь подозрения судебных властей, я отравил князя не в один раз, а постепенно, следя за разрушительным действием яда, увеличивая и уменьшая его дозы. Мне удалось и консилиум обмануть блестящим докладом о мнимой болезни, и этим идиотам даже в голову не пришло, что перед ними отравленный, что на их глазах совершается преступление.
   Восемь лет прошло со смерти князя, никто не подозревал убийства, родственники съели похоронный обед и с замиранием сердца ждали вскрытия завещания. Все обошлось прекрасно, не было больших споров и тяжелых обид. Имущество умершего богача поделили.
   И самое лучшее было бы и мне унести тайну в могилу, но что-то толкает меня перед лицом приближающейся смерти открыть людям истину.
   Я считал и считаю себя правым в совершенном поступке и вновь совершил бы его при тех же обстоятельствах -- так говорит мой разум.
   Но рядом с этим прямым суждением, рядом с отчеканенной холодной мыслью, копошится чувство иное: "Ты смел лишить жизни человека! Кто тебя призвал быть судьею?"
   Я не в состоянии разобраться в этих колючих противоречиях сознания и предоставляю разобраться в них другим.
   Князь, тридцатилетний красавец, заболел роковой болезнью, которая теперь считается почти обязательной у холостых мужчин и ни в ком не возбуждает ужаса.
   Можно вылечиться. Да, вероятно, можно, но при условии систематического, строгого курса лечения и полного воздержания. Через пять-шесть лет врач вправе сказать: "Вы здоровы настолько, насколько это возможно в вашем положении".
   Но для князя было нестерпимо все обязательное. Избалованный, своевольный, он лишь короткое время способен был следовать советам врача.
   Сначала испугался, больше за свою наружность.
   -- А что, если испортится лицо?
   И лечился довольно внимательно. Но когда болезнь лукаво скрылась, взялся за прежнее: бессонные ночи, легкие связи, кутежи. Заболевал вновь и опять подлечивался.
   Я был бессилен убедить его, что он готовил себе страшное будущее. А уже мелькали роковые признаки: разные нервные явления, легкий паралич правой ноги, мозговые паузы, что особенно проявлялось при писании в виде пропуска слов и целых фраз.
   В 19** году князь переехал в свое имение, и я был при нем в качестве домашнего врача.
   На время он поправился. Стал вести здоровый образ жизни, ходил на охоту, объезжал свое обширное хозяйство.
   В середине лета князь познакомился с семейством небогатых помещиков и зачастил туда чуть не каждый день.
   Сначала я не обращал особого внимания на это новое развлечение моего пациента.
   Все же это было лучше вечеров, проводимых с кокотками, и игры в рулетку.
   Князь не говорил со мной о новых знакомых, только раз, вернувшись оттуда на шарабане, он, подъехав к дому, кинул вожжи конюху и, увидя меня, разоткровенничался:
   -- Какая девушка, mon vieux {...mon vieux -- старина (фр.).}, какая девушка!
   Я тогда не обратил на это внимания, но через несколько дней князь показал мне кабинетный портрет блондинки.
   Была она одета в малороссийский костюм, на голове цветы, волны светлых волос, глаза большие, с ребячьим выражением, -- словно по-детски говорят: "Ох, как хорошо жить, но, кажется, есть еще что-то, что совсем скрасит жизнь".
   Что может быть прелестнее этой не познавшей себя, не выявившейся страстности молодого здорового существа!
   Князь следил, какое впечатление произведет на меня портрет, и самодовольно улыбнулся.
   -- Ага! И вы поняли, какая это жемчужина?
   То, что совершается близко, говоря грубо, под носом, мы обыкновенно редко замечаем, еще реже осмысливаем.
   И я оставался в неведении, что готовится в недалеком будущем.
   А оно пришло сразу, для меня внезапно:
   -- Поздравьте меня, дорогой доктор, я помолвлен с Ниной Александровной.
   По привычке ответил:
   -- Поздравляю!
   Даже пошутил:
   -- Что же вы меня не пригласили пить шампанское?
   -- Погодите! Все это случилось вдруг, так неожиданно. Берсеневы завтра приедут к нам всей семьей.
   Клянусь, что, кроме любопытства засидевшегося в деревне человека, кроме желания увидеть новых людей, у меня никаких ощущений не было.
   Я спокойно лег спать и наутро приказал слуге вынуть из чемодана новый летний костюм, приготовить новые ботинки. И в это утро я мылся и брился тщательней, чем обыкновенно. Только всего.
   Часа в два подъехала коляска, старомодного фасона, запряженная четверней саврасых, давно отслуживших срок лошадиной службы.
   В дом явились гости: старик с белой бородой и длинными седыми волосами локонами, под фигуру шестидесятника, и маленькая толстая женщина с наивно-любопытными глазами, женщина-тумбочка.
   А с ними она, портрет которой показывал мне князь, -- девушка, цветущая здоровьем, еще лучше, чем я думал. Вся свежая, чистая, нетронутая. Вся, ожидающая еще не сознанных ощущений жизни. Но уже искрятся невинным еще кокетством молодые глаза и разгораются звездами, когда смотрят на жениха.
   Я, по природе бобыль, и тогда уже привык видеть чужое счастье и не мечтать о своем. Я не завидовал, -- напротив! Вид этих двух, жениха и невесты, красивых, молодых, увлек меня изяществом иллюстрации человеческих переживаний.
   -- Красивая пара!
   Конечно, на меня легла обязанность занимать стариков, а молодые пошли гулять в парк.
   Потом и я повел отца и мать невесты осматривать оранжереи, грунтовые сараи, угощал их фруктами, слышал охи и ахи по поводу роскоши княжеской жизни от маленькой толстушки и презрительно-демократическое молчание "шестидесятника".
   Усадил, наконец, стариков за сотовый мед. Ели они его с хлебом, и я подивился: во что же будут обедать?
   Пока продолжалось священнодействие, пошел побродить по аллеям сада и набрел на китайскую беседку.
   Сам не знаю, зачем толкнул дверь и вошел.
   Князь обнимал девушку. Я видел, как под его рукой трепетала ее высокая грудь. И всем станом жалась она к нему. Головы их сблизились в напряженном поцелуе. Они любили и наслаждались без слов. Первое мое движение было: скорее уйти. Но сейчас же точно ударило по голове, замутилось в глазах, мысль заработала быстро, быстро. Ведь он больной, поражен ужасным недугом.
   Его бледное, изящное лицо, эта матовая щека, перерезанная завитком черного уса, силой воображения сделались багрово-красными, омерзительно израненными. И рука его, с длинными, отточенными ногтями, лежащая на высокой груди девушки, обратилась в болезненный, изрытый ядом недуга бугор.
   Я вскрикнул от нахлынувшего ужаса.
   Пара разлучилась, и оба обернулись ко мне.
   Невинное, разгоряченное лицо девушки залилось краской стыда.
   Князь отшатнулся.
   -- A, mon vieux, и у вас сердце не камень!..
   До отъезда гостей ничего не говорил, ночью пошел к нему в спальню. Горячо убеждал, объяснял все ужасные последствия для женщины и ребенка.
   А он с самодовольной усмешкой слушал меня, закинув руку за голову, а в другой держа сигару, с которой изредка отряхивал пепел длинным ногтем мизинца.
   -- Да вы не влюбились ли сами, mon vieux, в Нину, что так горячо проповедуете мне монашеский образ жизни? Но, увы! шансы ваши невелики!
   -- Князь, это подло, наконец. Вы больны, вы только что избавились от рецидива впрыскиванием ртути. Жениться вам сейчас -- безумие, больше того -- преступление.
   -- Вы преувеличиваете, mon vieux! Кто не болел этой болезнью? У кого она не числится в формулярном списке? И все женятся, имеют детей и никаких ужасов, которыми вы меня пугаете, не происходит.
   Он не хотел меня слушать, он издевался, насмехался надо мною, над наукой. И я ушел от него негодующий, оплеванный, осмеянный.
   Лег спать. Образ молодой, здоровой девушки преследовал меня. Наивное, милое лицо, вопрошающие глаза, высокая грудь и широкие бедра, и около нее вьется, скользит, всю втягивает в себя омерзительный спрут.
   Плохо спал я эту ночь в кошмарных переживаниях. Что делать? Как спасти невинное, чистое существо?
   Пусть меня лишат практики навсегда: нарушу присягу -- тайну врача, пойду к родителям Нины, все расскажу.
   Но вспомнилось, как оба старика ели мед с хлебом, как ахала толстушка. Вспомнилось, что Берсеневы кругом должны и осенью грозит продажа имения. Разве их убедишь? Разве они поймут?
   Только убить, только убить -- один исход. И я стал отравлять отравленного и следить за угасанием жизни зараженного.
   
   

Комментарии

   Публикуется по авторскому сб. Разрушенные терема: Эпизоды из великой войны между мужчинами и женщинами (СПб., 1913).
   С. Я. Соломин (наст. фам. Стечкин, 1864-1913) -- беллетрист, публицист, революционный деятель. Учился в Петровской земледельческой и лесной академии. Дважды (в конце 1880-х и в 1910-х гг.) был в ссылке, в 1905 г. сотрудничал с Г. Гапоном. С 1894 г. публиковал в различных газетах и журналах статьи, очерки и фельетоны, в 1907 г. издавал журнал Пережитое. Автор бытовых и любовных рассказов, двух НФ-повестей, фантастических и детективных рассказов.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru