Стечкин Сергей Яковлевич
Вампир

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По изданию: "Синий журнал", 1912, No 46.

   Сергей Соломин (Сергей Яковлевич Стечкин)

Вампир

I.

   Я знал только третью жену Боклевского.
   О первых двух ходила легенда, если можно так назвать гнусную, бесстыдную сплетню, которая вьется, липнет, мутит сознание людей, отравляет чистых и служит необходимой духовной пищей грязных.
   Говорили много и скверно о причине смерти этих двух женщин.
   -- Синяя борода!
   Факт, конечно, был налицо. Боклевский женился на молоденькой девушке из хорошей дворянской семьи, пришедшей в упадок. Это обстоятельство особенно важно потому, что исключало возможность предположить то обычное преступление, которое ведет злой ум через брак к кошельку женщины.
   Сам Боклевский имел хорошие средства и мог жить, не нуждаясь ни в службе, ни в заработке.
   Прожил он с первою женою, Ниной, всего полтора года.
   До свадьбы и первые месяцы брака она отличалась цветущим здоровьем, ни разу не болела серьезно, и, казалось, этому прекрасному женскому телу суждено долголетие.
   Но вскоре молодая женщина начала бледнеть, худеть, всё чаще обращалась к врачам и умерла от малокровия и полного упадка сил.
   Знакомые с трудом узнавали в лежащем в гробу скелете, обтянутом кожей, еще недавно столь жизнерадостную Нину.
   Вторая жена, Вера, почти буквально повторила печальную историю первой.
   Смерть на втором году брака произошла от тех же причин: малокровие и упадок сил.
   Врачи не видели в болезни этих двух женщин, так безвременно погибших, ничего удивительного, необъяснимого.
   -- Подобные случаи, когда совершенно здоровые девушки, перейдя к жизни замужней женщины, гибнут от маразма, зарегистрированы в летописях медицины.
   -- Какая же причина этих случаев? -- спрашивали врачей знакомые Боклевского.
   -- Брак в жизни девушки является всегда роковым моментом, потрясающим весь её организм. На одних это отражается слабо и лишь временной утратой сил, которые быстро восстанавливаются, даже получают еще больший расцвет, закладывая основание нового существа -- женщины. Для других натур потрясение оказывается слишком сильным: девушка гибнет, не превращаясь в женщину. Наблюдались случаи и совершенно противоположные. Малокровные девушки, страдающие той неопределенной болезнью, которую прежде называли "хлорозисом", вступив в брак, излечивались, и через год-другой их нельзя было узнать, до того велика была разница между худосочной девушкой и полной жизни и здоровья женщиной, женой и матерью. Это как бы подтверждает обычный совет старинных врачей при малокровии девиц: "ей пора бы выходить замуж".
   -- Не думаете ли вы, доктор, что причиной смерти двух жен Боклевского могла быть его болезнь? Чахотка, например?
   -- Вы рассуждаете, как невежда. Неужели вы думаете, что перед постановкой диагноза врач не делает сотни, тысячи предположений, не строит гипотез. Но фантазия здесь не причем. Нужны факты и факты, точные наблюдения, микроскопический и химический анализ. Я лечил обеих жен Боклевского, не раз созывался консилиум. Выписывали знаменитостей. Сам муж подвергался всестороннему исследованию. Поверьте, всё было сделано, все предположения, возможные в данном случае, проверены. Ни туберкулеза, ни другой хронической, истощающей болезни не обнаружено.
   Так люди науки и не разъяснили роковой тайны, которую искали окружающие.
   Сплетня хотела во чтобы-то ни стало найти какую-нибудь пошлую, грязную причину. Стали говорить о том, что Боклевский отвратительно обращался со своими женами и, как говорят, "загнал их в гроб".
   Приводили несомненные доказательства зверства мужа, не стеснявшегося бить нежных, прекрасных жен.
  

II.

   Всё это было мне известно, когда я познакомился с Боклевским, но я привык не всему верить, что считается за общепризнанную истину.
   И стал присматриваться к человеку, прославленному "Синей Бородой".
   Боклевский, человек высокого роста, сухощавый блондин лет 38, не производил впечатления больного или психопата. Напротив, -- это был, по-видимому, совсем нормальный человек, без индивидуальных особенностей. Просто -- мужчина, не безобразный, вполне приличный, не особенно умный, но и не глупый. Никому не колол глаз своим богатством, но и не скрывал привычек человека, никогда не нуждавшегося. Всё в нём было ровно, уравновешено, без ярких мазков -- фигура, зарисованная природой в средних, немного линючих красках. И разговор простой, по существу -- обывательский, без углубления в неизведанное, без дерзновенных порывов ввысь.
   Я понадобился ему, как адвокат по одному гражданскому процессу, и сам не знаю, как сошелся с ним близко, по-приятельски, но настолько, что он просил меня остаться после делового разговора, спрашивал в кабинет кофе и коньяк, угощал дорогими сигарами. Чаще слушал меня, но иногда и говорил о том, о сем.
   Но в один вечер мне почудилось в нём что-то странное, возбужденное. Глаза, эти глаза зеленоватые водянистые, то и дело загорались золотыми искорками, и мерцающий свет их указывал на то, что мы, окружающиe, не всё знаем в этом человеке, а есть в нём еще что-то, для нас неведомое, скрытое, тайное.
   Я глядел на него с особым любопытством. Нервной рукой чаще обыкновенного наливал он из бутылки и торопил пить, поднимая свою рюмку.
   -- Вы можете меня поздравить, -- сказал он вдруг, словно бросился, очертя голову, в бездну: -- я женюсь; на днях свадьба. Мне хочется пригласить вас шафером.
   Вот тут-то мне и вспомнилось всё, что я слышал раньше об этом двойном вдовце, и мне показалось, что некто собирается совершить тяжкое преступление и тянет меня в сообщники.
   Но я сидел в кабинете богатого клиента, в строго корректной дорогой обстановке, курил ароматную сигару и сам был одет во всё изящное, что человека обращает в "и т. п.", в "и т. д.", "и проч".
   Я только спросил спокойным, умеренно-громким голосом, полным, однако, внутреннего достоинства.
   -- Вы женитесь на девушке?
   Он весь просиял и глаза его загорелись яркими звездами.
   -- На девушке, на прекрасной, чистой девушке!
   Волнуясь, он встал, и заходил по ковру, устилавшему пол кабинета.
   -- Я был несчастен два раза. С любовью, с глубокой благодарностью вспоминаю я о моих покойных женах. Какие это были чудные женщины, как любили меня. А я их? Душу готов был отдать за поцелуй, за ласку.
   Боклевский долго и молча отмеривал расстояние между письменным столом и камином.
   -- Я -- странный человек. Когда около меня нет юного женского существа, я глубоко несчастен. Не подумайте, что я особенно страстен... женщин, что ли, так сильно люблю. Нет! Мне органически необходима близость женщины. Я становлюсь бодрым, иначе, светлее, лучше смотрю на весь мир, чувствую себя человеком, чувствую, что я существую. В одиночестве я гибну. Не сумею передать вам всего, в точности. Это не по моим силам. Но одинокий я чувствую, как силы постепенно меня оставляют, как я иссыхаю... Простите, не найду слов. Вообразите себе почву, способную произрастить что-нибудь, но бесплодную от долгой засухи. Нужен благотворный, оживляющий дождь. Без него этот чернозем -- пыль, тот же песок. Для меня таким дождем, оживляющим долину смерти, дающим кровь и жизненные соки засохшей мумии, является женщина. Молодое, чистое, нетронутое существо...
   В том, что он говорил, не было ничего страшного, а мне было страшно, жутко до тошноты, до истомы во всём теле, и тайный голос предсказывал, мне: "погибнет и эта!"
   Отчего? Почему?
   Передо мною маячила длинная фигура сухощавого блондина, под сорок лет, в возрасте, когда так свойственно искать близости с молодой женщиной, жаждать её постоянного присутствия.
   В чём бы мог я обвинять его, за что ненавидеть, бояться, презирать? Ему, одинокому, хочется тепла, женской ласки, уюта семейной жизни. Дважды он был счастлив и несчастен. Надеется на прочное счастье в третий раз...
   И я согласился быть шафером -- и, держа над головою его венец, косил глаза на прекрасную фигуру молодой невесты, стыдливо замирающей в предчувствии новой жизни...
   На второй год счастливой супружеской жизни заболела и эта. Я был другом их дома, для меня всегда был готов прибор за их столом, я знал мелочи их интимной жизни. Более любящего, мягкого, снисходительного мужа я не видал. Он окружал жену атмосферой любви и ласки, никогда не оставлял ее одинокой, предупреждал каждое её желание. Через год смотрел на неё такими же влюбленными глазами, как в первые дни после свадьбы. И она, радостная, счастливая--купалась в лучах ласки--и часто сравнивал я ее с ребенком, шалящим в теплой кровати матери, с женщиной, отдавшейся в жаркий день любовным прикосновениям морских волн, под нежащим солнцем юга...
   Заболела!
   Стала худеть, бледнеть. Погас румянец, поблекли и втянулись щеки, болезненно-жалко обозначились ключицы под шеей и ямки около них, -- зато выдвинулись больные, страдающие глаза, молящие о милости, о возврате недавнего здоровья, испуганные, видящие уже то, что видимо только перед концом...
   Третья жена Боклевского, Надежда, умерла как и первые две, на втором году замужества.
   Я целовал в гробу её лоб и с ужасом убедился, что это почти мумия, не имеющая обычного холода трупа, словно целовал я не мертвеца, а манекен из целлулоида...
   Боклевский уехал заграницу -- и я потерял его из виду.
   Странные слухи доходили до меня из далека. Там он, пользуясь иными законами о браке, женился опять, и будто жена его умерла, и будто он еще раз связал себя супружеством... Прошло лет восемь. Слухи загихли о Боклевском давно и все перестали им интересоваться.
   Общее внимание в нашем городе возбудило известие, что Боклевский едет, отчаянно больной, в свое родовое имение, -- едет из заграницы умирать на родине.
   Известие это подтвердилось, и вскоре все узнали, что Боклевский вместе с врачом-японцем уже находится в старом усадебном доме села Спась-Колино.
   Я поспешил его навестить.
   В скелетообразном теле, лежавшем на кровати, я едва узнал когда-то жизнерадостного, хотя всегда сухощавого Боклевского.
   И что меня особенно поразило: выражение глаз и испуганное, молящее о помощи, как у его третьей жены перед смертью.
   Он, видимо, мне обрадовался. Протянул руку, слабо улыбнулся.
   Прикосновение его кожи заставило меня содрогнуться. Горячая рука, была словно не телесная, а сделанная искусственно. Быть может из дерева, чем-нибудь обтянутого. Кожа сухая, бумажная, сказал бы я.
  

0x01 graphic

Прикосновение его кожи заставило меня содрогнуться...

   И весь он был именно сухой. Тело, которое лишено влаги, жизненных соков. Воспользовавшись моментом, когда больной уснул, я отозвал врача.
   -- Что с ним?
   Японец хитро глянул на меня черными глазами и блеснул на темном лице оскалом белых зубов.
   -- Вы, европейцы, этому не поверите, Боклевский болен редкой болезнью, известной на Востоке. Особый микроб -- мумифицирующая бацилла. Он много путешествовал, -- вероятно, заразился. Тело его медленно, но верно иссыхает и образуется в мумию. Действие этой бациллы известно было в древности. Можно навеки сохранить труп, кусок материи, что хотите, если подвергнуть их действию жидкости, в которой культивирована эта бацилла. Питательной средой для неё служит мёд. Вот почему царь Ирод убил жену в гневе и в горьком отчаянии, желая сохранить её труп, опустил его в стеклянный гроб, наполненный мёдом, и долго хранил в своем дворце. Боклевский кончит жизнь, обратившись в мумию, и я убежден, что выройте вы его через десять лет, он будет всё такой же, как в момент смерти.
   Я рассказал японцу о таинственной смерти жен Боклевского.
   -- Что ж, это легко объяснимо. Он заражал их мумифицирующей бациллой, и они гибли, как организмы более слабые.
   Так наука разъяснила тайну "Синей Бороды", который вскорости сам умер и был похоронен в семейном склепе.

* * *

   Я давно уже отказался от профессии адвоката, живу уединенно в Петербурге, на краю города. Я член общества, изучающего тайные науки и дерзающего переходить через грани, положенные разуму человеческому. Очень мало знаю еще я, ищущий. И в благоприятную минуту я, кверенд, спросил Меона.
   -- Великий учитель, скажи, что думаешь ты о загадочной смерти жен Боклевского.
   Меон, выслушав мой рассказ, омрачился.
   -- Сын мой, ты стоял близко к одному из ужасных существ, которые к счастью появляются в физическом плане очень редко. Человек есть астральное существо в физической оболочке. Когда человек умирает, физическая оболочка его разлагается. Но и в астральном плане происходит нечто подобное физической смерти. Сущность сбрасывает астральную оболочку и уходит в третью сферу--ментальный план. Но оболочка, брошенная душой, не исчезает, -- она, напротив, ищет воплощения и в некоторых случаях достигает своей цели. Тогда является человек-вампир. Существо, способное жить лишь за счет других. Существо, невидимо и неосязаемо высасывающее жизненные соки из женщин, если это мужчина, из мужчин, если это женщина. Боклевский был вампиром.
   Так тайну Боклевского и его несчастных жен объяснил мне великий учитель оккультных наук...
   Но отчего я испытываю такой ужас, такой душевный холод, когда я вижу, что жена моя худеет и бледнеет. И вместе с боязнью потерять ее, внутренний голос говорит мне -- "все люди--вампиры, все сосут жизненные соки из других и живут за счет их сил и здоровья, -- все живут неосязаемым убийством -- и сама жизнь есть цветок, корнями питающийся трупом".
  
   Источник текста: "Синий журнал", 1912, N 46 -- стр. 2--4.
   Оригинал здесь: Викитека.
   OCR, подготовка текста: Yuri Che, 8 июля 2011 г.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru