Стасюлевич Михаил Матвеевич
Сочинения T. Н. Грановского. В двух частях с портретом автора

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Сочиненія T. Н. Грановскаго. Въ двухъ частяхъ съ портретомъ автора. Изданіе (второе) К. Солдатенкова. Ц. 2 р. Москва, 1866.

<Начало статьи здесь.>

   Намъ остается сказать о Грановскомъ, какъ о писателѣ, но въ немъ трудно отличить писателя отъ человѣка, а именно въ этомъ тѣсномъ и рѣдкомъ соединеніи двухъ дѣятелей состоитъ вся неотразимая сила литературнаго значенія Грановскаго и отвѣтъ на вопросъ, который невольно представляется каждому съ перваго взгляда на посмертное собраніе его сочиненій: почему человѣкъ, обладавшій такою силою мыслителя и такимъ изяществомъ литературнаго слова, оставилъ вамъ такъ мало произведеній? отчего Грановскій такъ мало писалъ? Этимъ же вопросомъ открываетъ и покойный Кудрявцевъ свое "Извѣстіе о литературныхъ трудахъ Грановскаго", помѣщенное въ видѣ предисловія къ обоимъ изданіямъ "Сочиненій T. Н. Грановскаго". Кудрявцевъ, отказываясь дать вполнѣ удовлетворительный отвѣтъ на предложенные выше вопросы, приводитъ только нѣкоторыя соображенія, основанныя на томъ, что Грановскій находилъ препятствія къ литературной дѣятельности писателя въ самыхъ достоинствахъ своего ума; его живой умъ не давалъ ему сосредочиться на какой нибудь части и увлекалъ его далѣе за другими сторонами предмета: съ другой стороны, этотъ хе живой умъ былъ вмѣстѣ столь основателенъ, что не дозволялъ ему приниматься за перо, переложить мысль на бумагу, отлить идею въ окончательную форму, прежде нежели въ немъ явится убѣжденіе, что всѣ предварительныя работы готовы. Къ живости и основательности умъ Грановскаго присоединялъ симпатичность, увлекавшую его ко всѣмъ живымъ явленіямъ въ современности, что опять препятствовало ему уединить мысль на продолжительное время, какъ мы уединяемъ физическій глазъ, чтобъ всмотрѣться въ картину. Все, сказанное Кудрявцевымъ о качествахъ ума Грановскаго безусловно справедливо, но мы не видимъ во всемъ этомъ настоящихъ причинъ, почему онъ такъ мало творилъ въ литературѣ. Самъ Грановскій, по поводу біографіи И. Г. Фролова, высказалъ намъ свой литературный процессъ: "Я обдумалъ ее (біографію) -- пишетъ онъ вдовѣ покойнаго -- сколько мнѣ кажется, хорошо. Жду только, чтобы на меня сошла хорошая, свѣтлая минута, чтобы тотчасъ взяться за работу и кончить ее съ разу, безъ промежутковъ, охлаждающихъ мысль". Вотъ, намъ кажется, гдѣ заключалась настоящая причина того, что Грановскій писалъ мало; только люди, въ которыхъ писатель и человѣкъ, какъ мы сказали выше, соединены неразрывно, не рѣшаются писать иначе, какъ въ одни "свѣтлыя и хорошія минуты" жизни своего ума и сердца; они боятся промежутковъ, охлаждающихъ, какъ замѣчаетъ справедливо Грановскій, мысль. Въ томъ же письмѣ онъ прибавляетъ въ высшей степени характеристическія слова: "Если не съумѣешь сказать въ немногихъ словахъ того, чѣмъ полно сердце, то многорѣчіемъ только разведешь водою собственное чувство. Вотъ моя литературная теорія". Такимъ образомъ, Грановскій избавляетъ своего біографа отъ объясненія причинъ, почему онъ такъ мало написалъ, и вмѣстѣ, самъ не сознавая того, даетъ намъ ключъ къ понятію и оцѣнкѣ его литературной дѣятельности.
   Къ собственнымъ словамъ Грановскаго мы можемъ прибавить еще одно: всякому существу прирождено дѣйствовать тѣмъ способомъ, въ которомъ оно чувствуетъ себя сильнѣе и могущественнѣе. Грановскій, по свидѣтельству всѣхъ испытавшихъ его личную бесѣду, говорилъ не однимъ языкомъ: самый тонъ его рѣчи, выраженіе глазъ, власть нравственнаго обаянія, все это относило его къ разряду тѣхъ немногихъ избранниковъ, которые всегда предпочитаютъ устную бесѣду письму -- а писанныя буквы, хотя и представляютъ вѣчность, но теряютъ жизнь. Въ этой любви къ устному слову, любви, основанной на личномъ дарѣ, удѣляемомъ весьма немногимъ, заключается, но нашему мнѣнію, вся разгадка аномаліи, замѣчаемой въ Грановскомъ.
   Нельзя также не замѣтить при этомъ и того обстоятельства, что Грановскій умеръ, если можно такъ выразиться, далеко не кончивъ жизни. Смерть, какъ мы замѣтили, остановила его въ ту пору, когда человѣкъ достигаетъ полноты силъ своего развитія, не утрачивая въ то же время ихъ энергіи; 4 октября 1855, въ день его смерти, ему было сорокъ два года отъ роду. Обратите вниманіе на цифру года, когда ему было суждено разстаться съ жизнью, и вы поймете слова Кудрявцева о необыкновенной перемѣнѣ, которая произошла въ Грановскомъ наканунѣ его смерти. "По особенному стеченію обстоятельствъ, замѣчаетъ біографъ Грановскаго, послѣдній годъ вообще былъ для него эпохою самаго сильнаго возбужденія умственныхъ и всѣхъ душевныхъ силъ. Никогда еще не порывался онъ такъ дѣйствовать всѣми зависящими отъ него средствами, на общую пользу, на пользу образованія въ особенности. Слѣды жизненнаго утомленія, которые еще не за долго предъ тѣмъ туманили его взоръ и по временамъ отзывались въ самыхъ его рѣчахъ, вдругъ исчезли, оставивъ мѣсто болѣе ясному и свѣтлому воззрѣнію на жизнь. Съ отрадою и упованіемъ начиналъ онъ смотрѣть на будущее, и глаза его попрежнему загорались огнемъ, когда онъ начиналъ говорить о своихъ надеждахъ. Люди особенно близкіе къ Грановскому, уже во время пребыванія его въ деревнѣ лѣтомъ, замѣтили это внезапное обновленіе его нравственныхъ силъ." Такъ свидѣтельствуетъ о послѣднихъ мѣсяцахъ жизни современникъ-очевидецъ, въ началѣ 1856 года, и намъ его слова теперь сдѣлались еще понятнѣе, нежели они были десять лѣтъ тому назадъ: біографъ, въ 1856 году, могъ объяснять перемѣну въ Грановскомъ однимъ "особеннымъ стеченіемъ обстоятельствъ"; но, мы уже теперь знаемъ, что годъ смерти Грановскаго былъ вмѣстѣ годомъ новой эпохи въ жизни нашего общества. Избранная натура Грановскаго какъ бы предчувствовала наше будущее и выпрямлялась во весь ростъ въ ту минуту, когда, въ его организмѣ уже совершались физическіе законы. Онъ какъ будто дожилъ только для того, чтобы ему можно было сказать: "Нынѣ отпущаеши..."
   Однимъ словомъ, предъ нами лежитъ только небольшой періодъ жизни Грановскаго, и потому собственно нельзя задавать вопроса, почему онъ не принялъ того участія въ литературѣ, котораго можно было ожидать отъ его таланта и силы мысли. Доказательствомъ тому служитъ необыкновенное возбужденіе въ немъ жажды къ дѣятельности наканунѣ смерти, и наконецъ положительные факты, о которыхъ свидѣтельствуетъ тотъ же современникъ-біографъ. "Возвратившись къ вамъ въ Москву осенью (1855 года) -- пишетъ Кудрявцевъ,-- онъ поразилъ всѣхъ своею необыкновенною возбужденностью. Онъ самъ постоянно былъ занятъ одною заботою говорилъ мажь всѣмъ о необходимости работать дѣятельно для польза общей." Очевидно, Грановскій какъ бы говорить этимъ, что время работа только наступало, что до того времени и онъ самъ и все окружавшее его, ждало этого времени и готовилось къ труду. Но Грановскій не ограничился однимъ общимъ мѣстомъ; лично для него идея работа облеклась уже въ плоть; онъ имѣлъ цѣлую программу труда, которая, говоритъ Кудрявцевъ, занимала его съ давнихъ поръ, но только въ 1855 году ему показалось, что эта программа наконецъ можетъ быть приведена въ исполненіе. Грановскій рѣшился въ 1855 году предпринять періодическое изданіе литературно-историческаго журнала, на первый разъ отъ 3 до 4 книжекъ въ годъ. О планѣ этого предпріятія мы можемъ судить только по немногимъ словамъ того же Кудрявцева. "Это изданіе, говоритъ онъ, должно было обнять въ себѣ современное движеніе не только исторической науки въ обширномъ смыслѣ, но также литературы и политики". Самъ Грановскій бралъ на себя редакцію и дѣятельное участіе; онъ имѣлъ въ виду помѣстить тамъ цѣлый рядъ статей подъ названіемъ "Историческія письма" и большое изслѣдованіе "Городъ" въ трехъ его главныхъ моментахъ, въ древнемъ, средневѣковомъ и новомъ порядкѣ вщцей. Второго октября ему читали окончательную редакцію программы; онъ ждалъ только облегченія отъ болѣзни, чтобы ѣхать въ Петербургъ съ цѣлью испросить дозволеніе на изданіе новаго журнала; четвертаго октября его не было уже въ живыхъ.
   Къ сожалѣнію, до сихъ поръ ничего не открыто изъ оставшихся бумагъ Грановскаго, на которыя намекаетъ Кудрявцевъ, Въ третьемъ томѣ нашего журнала мы помѣстили "Записку" и "Программу" курса всеобщей исторіи, какъ предполагалъ Грановскій составить его. При новомъ изданіи его сочиненій помѣщена только одна новая статья: "Объ ослабленіи классическаго преподаванія въ гимназіяхъ и неизбѣжныхъ послѣдствіяхъ этой перемѣны"; мы отсылаемъ нашихъ читателей къ "Педагогической хроникѣ", гдѣ будемъ имѣть случай остановиться подробнѣе на идеяхъ Грановскаго о предметѣ, важность котораго не утратила до сихъ поръ своего значенія.
   Сочиненія Грановскаго давно уже были раскуплены и сдѣлались библіографическою рѣдкостью; потому новое изданіе явилось кстати. мамъ говорили, что издатели предназначаютъ деньги, которыя выручатся отъ продажи новаго изданія для составленія капитала, а на проценты съ него предполагается устроить стипендію Грановскаго въ Московскомъ университетѣ. Такая цѣль почти вмѣняла бы въ обязанность всѣмъ, кто желаетъ почтить память одного изъ лучшихъ людей нашего времени, содѣйствовать къ достиженію цѣли издателей; притомъ такое содѣйствіе будетъ соединено съ пріобрѣтеніемъ собранія произведеній, которыя по внѣшней отдѣлкѣ слова, по ясности, опредѣленности и силѣ мысли, по честности убѣжденій останутся всегда замѣчательнымъ памятникомъ нашей исторической литературы Грановскій не былъ ученымъ въ узкомъ значеніи этого слова; онъ писалъ и говорилъ для того, чтобы понимали то, что онъ пишетъ и говоритъ; чтобъ быть ученымъ въ самомъ присяжномъ смыслѣ этого слова, ему недоставало не знаній, не начитанности, не критическаго взгляда, не обобщающихъ идей -- всѣмъ этимъ онъ былъ богатъ, какъ нельзя болѣе; но ему недоставало аффектаціи, чопорности, презрѣнія ко всякому независѣвшему отъ него мнѣнію, однимъ словомъ, всего того, что такъ часто одними выдается, а другими принимается за ученость.

"Вѣстникъ Европы", т.4, 1866

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru