Старостин Василий Григорьевич
Веселый пикник с розгами

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ВЕСЕЛЫЙ ПИКНИКЪ СЪ РОЗГАМИ.

(Очеркъ.)

   Предъ нами высокая гора. На крутомъ спускѣ ея ростетъ еловый лѣсъ. Внизу, въ глубокой и широкой ложбинѣ, протекаетъ небольшая рѣка Мста. На вершинѣ горы чистая песчаная площадь, съ трехъ сторонъ окруженная лѣсомъ.
   На этой площади, въ одинъ августовскій вечеръ, собралось 12 человѣкъ крестьянской молодежи. Они справляли въ тотъ вечеръ свою ежегодную "картофельную игру", названную такъ потому, что картофель составляетъ необходимую принадлежность ея. Игра эта и бываетъ всегда около того времени, когда поспѣваетъ картофель, т. е. въ концѣ августа. Роль картофеля въ игрѣ понятна: его жарятъ въ маслѣ и съѣдаютъ. Но для этого требуются нѣкоторыя кухонныя принадлежности, какъ-то: горшокъ, сковорода, ложки, масло. Поэтому, компанія еще за день -- за два до игры сбирается въ какомъ нибудь сокровенномъ мѣстечкѣ и уговаривается, кому что принести изъ вышеозначенныхъ предметовъ. Тѣ, которые ничего не могутъ принести, вслѣдствіе непреодолимыхъ препятствій, обязываются наворовать съ поля достаточное количество картофеля.
   Масло, сковорода, ложки и всѣ прочіе предметы большею частію похищаются дома. При этомъ похитители нерѣдко подвергаются большому риску. Положимъ, нужно достать масла; но какъ его достанешь изъ чулана, когда чуланъ подъ замкомъ, а ключъ отъ замка у бабушки въ карманѣ? Вотъ иной мальчуганъ ночью вытаскиваетъ изъ бабушкинаго кармана ключъ и тайкомъ забирается въ чуланъ. Дѣло не обходится безъ сердечныхъ замираній, трясегія рукъ и ногъ и т. п. Бываетъ и такъ, что внучекъ прямо обращается къ своей бабушкѣ съ просьбой о маслѣ.
   -- Бабушка, голубушка, дай маслица... маленечко...
   -- А на что это, не знаешь? сердито кричитъ бабушка.
   -- Игра такая есть... не принесешь масла, либо горшокъ, либо ложекъ, тебя и играть не пустятъ, а мнѣ о-хо-та, въ заключеніе протягиваетъ внучекъ.
   -- Ну, и бери ложку, вонъ этамтую, похуже... только не сломай у меня.
   -- Да ложекъ другой принесетъ, а мнѣ надо масла, потому... вотъ и Федькѣ надо масла, а Алешкѣ смѣтаны...
   Бабушка ходитъ около печки и шипитъ; это значитъ, что она сердится.
   -- Бабушка... голубчикъ... я тебя поцѣлую Ужь такъ крѣпко поцѣлую!..
   И внучекъ, протягивая свои губы, лѣзетъ цѣловаться. Дѣтскія губки -- розовыя, славныя губки! Бабушка никакъ не можетъ устоять противъ нихъ и даетъ масла.
   -- А ты, бабушка, не скажешь тятькѣ, да мамкѣ? сладкимъ голоскомъ спрашиваетъ внучекъ.
   -- Ну... Скажикось, мать-то тебя такъ отхвалыздаетъ, что свѣту не взвидишь!
   И дѣйствительно, бабушка никому не скажетъ; развѣ въ духу плаксиво покается попу: "потакаю вотъ, батюшка, внучатамъ"; батюшко проститъ, и она вдвойнѣ останется довольна.
   Итакъ, всѣ, желавшіе быть на картофельной игрѣ, собрались въ извѣстный вечеръ на гору, на песчаную площадь, въ полуверстѣ отъ деревни. Было 10 часовъ. Уже совсѣмъ стемнѣло. Молодежь сдѣлала огромный костеръ изъ сухихъ сосновыхъ прутьевъ и зажгла его. Огонь поднялся выше лѣса. Дымные клубы, черные и бѣлые, поднимались надъ костромъ и плыли по воздуху. Стало свѣтло, какъ на солнышкѣ, но за то внизу, подъ горой, чернѣла бездонная пропасть. Говоръ, крикъ и визгъ, тоненькій и нетоненькій хохотъ 12-ти лѣтнихъ мальчиковъ и 18-ти лѣтнихъ парней, рѣзкіе звуки гармоники, на которой азартно наигрывалъ одинъ парень, наконецъ эхо, каждый звукъ повторявшее по нѣскольку разъ,-- все это производило оглушительный концертъ. Среди этого концерта иногда слышался свистокъ паровоза, проходившаго по мстинскому мосту. Свистокъ тоже подхватывался эхомъ и передавался съ одной стороны на другую. Выходило чудесно.
   Послѣ перваго прилива шумнаго веселья, компанія стихла на нѣсколько моментовъ.
   -- Чурбанъ! неожиданно и сквозь уши вскричалъ одинъ парень.
   Въ лѣсу, съ одной стороны повторило -- чурбанъ! и съ другой стороны -- чурбанъ! и за рѣкой, гдѣ-то далеко, далеко повторило чуть слышно, но тѣмъ не менѣе внятно: чурбанъ!
   -- Славно! сказалъ парень,
   -- О-о-о! протянулъ другой.
   -- И кто это откликается, братцы?
   -- Понятно, лѣшій; кому жъ другому?
   -- Однако, какое же удовольствіе лѣшему съ нами шалѣть? Н-нѣтъ, я думаю, это такъ... потому -- лѣшему не статья соваться тутъ.
   -- Оно, пожалуй, не статья... да другому некому!
   -- Я слыхалъ, братцы, что это какая-то эхва передразниваетъ.
   -- Должно быть, нечистая сила.
   -- Эво, нечистая сила! Вѣдь и лѣшій -- нечистая сила.
   -- Дуракъ! одно мужикъ, другое баба!
   Общее молчаніе.
   -- Дивная эта эхва! въ раздумьи проговорилъ одинъ мальчикъ.
   Въ это время два парня, годовъ по 16-ти, ставили въ огонь большой горшокъ, наполненный картофелемъ и водой. На ихъ обязанности, по жеребью, лежало приготовить ужинъ, т. е. сварить картофель, вычистить его и изжарить. Такъ какъ на все это требовалось не мало времени, то компанія пока могла шалить и гулять, сколько душѣ угодно. Надо сказать, что во время ужина она далеко не имѣетъ полной свободы; тогда на каждаго члена ея возлагаются извѣстныя обязанности, за нарушеніе которыхъ наказываютъ розгами. Въ этомъ поэзія, можно сказать -- сущность игры.
   Вотъ два мальчика, взявшись за руки, пошли къ опушкѣ лѣса. Одинъ изъ нихъ уже бывалъ на картофельной игрѣ, а другой пришелъ на нее еще въ первый разъ и потому сильно трусилъ предстоявшихъ секуцій.
   -- А. больно стегаютъ? тихо спросилъ новичекъ.
   -- Больно-то, больно... Послѣ каждаго удара остается красная полоска, а то и кровка брызнетъ...
   -- Я боюсь, Миша.
   -- Не бось... Вотъ ужо станутъ уговариваться, за что стегать, такъ ты слушай хорошенько, а потомъ и крѣпись, и крѣпись!
   -- Чего крѣпись?
   -- Въ уговорахъ-то! Значитъ, не дѣлай провинокъ.
   -- Лучше я домой уйду, боязливо замѣтилъ тотъ.
   -- Ври! Эдакъ и масло твое пропадетъ!
   -- А какъ выстегаютъ?
   -- Ну, выстегаютъ, такъ и выстегаютъ! На спинѣ не горохъ молотить! съ сердцемъ сказалъ Миша и, спустя полминуты, ласково прибавилъ: -- да ты не дрожи, а то засмѣютъ, какъ узнаютъ.
   Въ то же время, на другой сторонѣ площади, одинъ парень ломалъ березовые прутки и составлялъ изъ нихъ лозу. Онъ старался сдѣлать ее, какъ можно, красивѣе, старался подогнать одну вѣтку къ другой. Достигнувъ желаемаго, онъ нашелъ на площади небольшой холмикъ и жестоко высѣкъ его. Это репетиція. Точь въ точь, какъ прежде въ духовныхъ училищахъ. Ужь не составляетъ ли такая любовь къ розгамъ прирожденное свойство русской натуры? Странно. Говорятъ, сила матеріи не можетъ теряться; она можетъ лишь перемѣнить свою форму; напр., теплота, двигающая паровозы, можетъ перейти въ силу инерціи и въ этой новой формѣ -- ломать человѣческія ребра. Нельзя ли чѣмъ нибудь подобнымъ объяснить и нѣкоторые странные русскіе обычаи?
   -- А не пора ли уговариваться? крикнулъ у костра одинъ парень;-- картофель сейчасъ подоспѣетъ!
   -- Уговариваться, уговариваться! громко отвѣтили другіе.
   Два-три человѣка кинулись сбирать бродившихъ на площади товарищей. Вскорѣ у костра собралась вся компанія. Радостные крики, выскакиванья, экцентричныя выходки,-- все это ясно показывало большое нетерпѣніе молодежи.
   -- Ну, какія провинки поставляются?
   -- Извѣстно, какія... Ежели кто станетъ за картофелью разговаривать, смѣяться, браниться... вотъ!
   -- И только? А ежели кто уронитъ съ ложки картошку?
   -- А ежели кто станетъ сберегать?
   -- Все, все это будетъ провинками.
   Нѣкоторые мальчики, въ томъ числѣ и наши маленькіе друзья -- Миша и Федя, стали высчитывать по пальцамъ провинки, съ цѣлью хорошенько запомнить ихъ.
   -- А поскольку разъ за провипку станемъ стегать? снова былъ заданъ публикѣ вопросъ.
   -- По два раза съ человѣка!
   -- По три! По четыре!
   -- У-у-у! протянули тоненькіе голоса.
   -- По одному, ребята, лучше по одному!
   -- Э-э-э! отвѣтили толстые голоса.
   -- То по три, то по одному! И выходитъ -- по два; по два въ самый разъ!
   -- Теперь на счетъ ребятишекъ: одинаково стегать икъ съ большими, или не одинаково?
   -- Не одинаково, не одинаково! тотчасъ завизжали ребятишки.
   -- Имъ будетъ по одному разу съ человѣка! сказалъ одинъ большакъ.
   -- Эвонъ, что выдумалъ! подхватилъ другой.-- Вѣдь всѣ по охотѣ пришли на игру; значитъ, и драть надо поровну всѣхъ.
   -- Пошо-олъ... Нутко прикинь, чья шкура толще будетъ, твоя, или этого Федьки? Тебя, я думаю, дубиной хватить, и то не вдругъ возчувствуешь!
   -- Дубиной, дубиной! прогнусилъ оскорбленный парень.
   Тутъ поднялся великій споръ. Вся компанія раздѣлилась на двѣ партіи, и каждая партія выдвинула своего адвоката. Дѣло хотѣло принять парламентскіе размѣры. Кто-то уже предложилъ розно ѣсть картофель большакамъ и ребятишкамъ. Но это предложеніе не было принято. И неизвѣстно, чѣмъ бы кончился споръ, если бы кухари не объявили, что картофель готовъ. Это неожиданное обстоятельство рѣшило вопросъ въ пользу ребятишекъ. Послѣдніе дружно похлопали въ ладоши.
   Уговоры кончились. Всѣ обратили масляные взоры на жареный картофель. Кушанье было, дѣйствительно, очень хорошо, потому что масла и смѣтаны положено много. Сковорода была полнехонька, хотя и не весь картофель ушелъ на нее; его осталось на другое жаркое.
   -- Садись, робята! Готово! вскричалъ одинъ парень.-- Р-разъ, два, три!
   Съ этого момента утвержденныя условія получили силу закона. Компанія молча усѣлась въ кружокъ. Начался пиръ.
   Представьте картину.-- Въ темную ночь сидятъ 12 человѣкъ у пылающаго костра, вокругъ большой сковороды съ дымящимся картофелемъ. Тишина невозмутимая, потому что всѣ обязаны молчать до тѣхъ поръ, пока не съѣдятъ весь картофель. У всѣхъ по обязанности должны быть серьезныя лица. Серьезныя лица, это бы ничего; но дѣло въ томъ, что обязанность сдѣлала ихъ болѣе или менѣе неестественными и слѣдовательно комичными.
   У всѣхъ сидѣвшихъ сердца сильно потренькивали. Съ одной стороны, розги, съ другой -- горячій картофель, стѣснительныя условія, подмигиванья пріятелей, подмигиванья безъ улыбки, безъ звука, что выходило очень смѣшно. Лица невольно гримировались на разныя манеры.
   Впродолженіи минутъ десяти ужинъ шелъ благополучно. Нѣкоторые парни, болѣе нетерпѣливые, начинали высовывать свои языки и гримасничать разныя варіаціи, желая этимъ разсмѣшить кого нибудь. Мальчики старались не смотрѣть на такихъ злодѣевъ; а большаки показывали имъ свои кулаки.
   И случись несчастіе. Федя, тотъ самый мальчикъ, который гулялъ съ Мишей на опушкѣ лѣса, уронилъ съ ложки картофель. Дѣло въ томъ, что сосѣдъ его Миша, недостаточно подувъ на свою горячую картофелину, неистово ворочалъ ее во рту и пышкалъ. Это-то пышканье заставило Федю оборотить свою голову; а въ то время картофель его юркнулъ съ ложки на землю. Поднялся гвалтъ. Федя посмотрѣлъ на ложку и поблѣднѣлъ. Руки его затряслись; губы, казалось, хотѣли выговорить какое-то оправданіе, но не повиновались внутреннему усилію. Глядя на его маленькое, проникнутое ужасомъ, личико, кажется, самъ дьяволъ смилостивился бы; но тутъ были люди, и эти люди подсмѣивались и поддразнивали Федю.-- Добро, прекратилось обязательное молчаніе.
   -- Ну, братъ, Федоръ Алексѣичъ, снимай панталоны, да ложись, шутя сказалъ одинъ мальчикъ.
   Федя счелъ это за приказъ. Вставши съ мѣста, онъ отошелъ немного отъ костра, снялъ панталоны и легъ. Публика захохотала, видя такую исправность преступника. Но, можетъ быть, по сочувствію къ этой исправности, одинъ парень предложилъ публикѣ простить его на первый разъ. Къ парню пристало еще два-три человѣка. Поднялся споръ, и Федя, впродолженіи нѣсколькихъ минутъ, спокойно лежалъ на землѣ. Въ то время подошелъ къ нему Миша и, наклонившись къ уху, прошепталъ: это все я виноватъ! За тѣмъ онъ всталъ, сорвалъ какую-то травку и, разрывая ее на части, и что-то мурлыкая, направился къ лѣсу. По щекамъ его текли крупныя слезы. Онъ, бѣдняжка, чувствовалъ себя вдвойнѣ виноватымъ: во-первыхъ, онъ позвалъ Федю на игру; во-вторыхъ, онъ же своимъ пышканьемъ подвелъ его подъ розги.
   Компанія не простила Федю.
   Начали стегать его. Послѣ перваго удара, онъ вскочилъ на ноги и безсвязно заговорилъ: никогда... не стану... не пойду...
   -- Что, видно не хлебывалъ эдакой каши? спросили его.
   -- Онъ вѣдь нѣженка; дома никогда его по дерутъ!
   -- Да валите его! Не стоять за нимъ; и то картофель стынетъ.
   Однако, никто изъ публики не хотѣлъ валить Федю. Должно быть, онъ представлялъ весьма печальную фигуру.
   -- Ложись, Федька; вѣдь такой законъ! кто-то присовѣтовалъ ему.
   Федя отчаянно повалился на землю.
   Снова стегнули его разъ. И снова онъ повернулся и сѣлъ. И заплакалъ.
   -- Эво, какая пласка! гнѣвно закричали въ публикѣ.
   -- Подержите-ко лучше его.
   -- Давай. Ваня, держи.
   Ваня, дюжій парень, безъ труда растянулъ Федю на землѣ и навалился ему на голову.
   Экзекуція продолжалась. Удары были довольно увѣсисты, потому что никто не смѣлъ сберегать. Федя визжалъ и сильно ежился.
   Послѣднимъ сталъ стегать Степанко, тотъ самый парень, который въ давишнемъ спорѣ стоялъ за ребятишекъ. Онъ сильно замахнулся розгами и стегнулъ Федю, но стегнулъ по платью. Публика не проглядѣла этого.
   -- Драть, стегать, пороть Степанка! закричали голоса.
   Степанко попробовалъ-было оправдаться, но напрасно.
   -- Давай, ложись, ложись! Коли Федьку не простили, тебя и подавно не простимъ! закричали ему.
   Степанко улегся. Послѣ двухъ-трехъ ударовъ, онъ вдругъ запѣлъ:
   
   Плетка свиснула,
   Кровка брызнула,
   Я и тутъ, млада,
   Не взмолилася.
   
   Публика на всю окрестность хохотала.
   -- Важно, робята! весело сказалъ Степанко послѣ экзекуціи.
   -- Вотъ молодецъ, Степанко! Ай, Степанко! Не распустилъ нюни, какъ Федька.
   Вскорѣ послѣ этого компанія снова усѣлась за картофель. Опять обязательная тишина, опять серьезныя лица.
   Такъ какъ картофель уже простылъ, то былъ тотчасъ съѣденъ. Не случилось никакихъ приключеній.
   Стали готовить другое жаркое.
   Молодежь, получивъ драгоцѣнную свободу, пустилась во вся тяжкія. Даже Федя нѣсколько поожилъ; а Миша совсѣмъ забылъ давишнія слезы.
   -- Ну, робятушки, потрусилъ я сегодня! говорилъ юноша лѣтъ 15-ти.-- И чортъ знаетъ, какая такая трусость пришла;-- знай, трясутся поджилки, да и баста!
   -- А вотъ я никогда не трушу! подхватилъ другой; -- за то меня никогда и не драли... Хоть бы разъ попробовать этой каши... ей-Богу!
   -- Это, братъ, можно сейчасъ, ежели хочешь. Ложись, давай, знатно отчихвостимъ!
   -- Натко, выкуси!
   -- Да что, выкуси? Тутъ дивнаго нѣтъ ничего. Знаете Микиту Пузыря, да Алешку Мизгиря, изъ деревни Угла? Вотъ они и надумали отодрать другъ друга, -- знать, сладко казалось! Пошли это въ лѣсъ, наломали прутьевъ и бросили жеребій, кому первому ложиться. Жеребій выпалъ на Микиту. Стегать положили по 15 разѣ. Такъ вотъ Микита легъ, а Алешка началъ писать его; -- ужь всѣ животики положилъ онъ тутъ, отодралъ на славу. Череда пришла до Алешки. И поналегъ, я намъ скажу, Микита на него! Такъ отвалялъ, такъ отвалялъ, что всю кожу, почитай, содралъ. Алешка-то послѣ и говоритъ: не втерпежку, говоритъ, въ тѣ поры становилось мнѣ; все нутро, говоритъ, повытянуло... да стерпѣлъ!
   Пока шли эти разговоры, готовились новыя сцены въ небольшой кучкѣ, стоявшей саженяхъ въ пяти отъ костра. Такъ какъ въ этой кучкѣ, наконецъ, поднялся шумъ, то всѣ, не бывшіе тутъ, поспѣшили освѣдомиться, въ чемъ дѣло. Оказалось, что Миша, извѣстный намъ мальчикъ, торговалъ гармонику у одного парня, по прозвищу Вагона. Послѣдній просилъ съ него 30 розогъ. Миша давалъ пятнадцать.
   -- Торгуйся, Мишка! говорила публика.-- Задаромъ гармонью возьмешь, а гармонья важная!
   -- Конечно, важная! подтвердилъ Вагонъ.-- Я далъ за нее 75 коп., а этому времени годъ съ небольшимъ. Теперь только одинъ порокъ у нея, -- два голоса сломаны. Опричь этого -- вся цѣлехонька.
   -- Идетъ за пятнадцать! воскликнулъ Миша.
   -- За двадцать за пять! отвѣтилъ Вагонъ.
   -- Отдавай за двадцать, не стерпитъ! шепнулъ ему пріятель.
   -- Наплюнь, не покупай! въ свою очередь шепталъ Мишѣ Федя.
   -- Вѣдь важная гармонья! Въ жизнь не купить такой! тоже шопотомъ отвѣчалъ ему Миша.
   -- Да играть ты не умѣешь!
   -- Научусь! Тогда и научусь, когда будетъ гармонья.
   -- Брось, Миша, ей Богу брось! молилъ Федя;-- станутъ стегать -- не стерпишь... ужь я знаю... давѣ стегали меня...
   -- Ну, тебя стегали, и меня надо выстегать! рѣшилъ Миша.
   Но несмотря на такое рѣшеніе, онъ находился въ большомъ волненіи и не зналъ, что дѣлать; съ одной стороны, ему казалось страшно, съ другой завлекательно. Въ самомъ дѣлѣ, трудно дождаться такого случая, когда будутъ отдавать гармонью задаромъ, или почти задаромъ;-- вѣдь не считать же порку серьезной цѣной!
   Вагонъ, между тѣмъ, переговаривалъ съ другими парнями, которые всѣми силами убѣждали его сбивать Мишку на покупку.
   -- Отдавай за двадцать! Ужь мы тебѣ говоримъ, что ладно выйдетъ. Отдавай! говорили они.
   -- Двадцать, Мишка... ну! рѣшительно сказалъ Вагонъ и махнулъ рукой.
   У Миши даже руки и ноги затряслись. Онъ видѣлъ, онъ чувствовалъ, что развязка не далеко, что безъ гармоньи жить нельзя... Онъ съ безпокойствомъ оглядывалъ публику и, казалось, ждалъ отъ нея совѣта.
   -- Покупай, дурень! Кладъ попадаетъ, ей Богу, кладъ! говорила публика и говорила это болѣе или менѣе искренно.
   -- Я согласенъ за двадцать! вполголоса, быстро проговорилъ Миша.
   Тутъ Федя еще разъ пытался отговорить своего друга отъ покупки, по публика раздѣлила ихъ и густой толпой направилась къ лѣсу. Миша былъ въ срединѣ толпы.
   Вагонъ, отдавъ гармонику одному парню, сломилъ нѣсколько березовыхъ прутиковъ и связалъ ихъ въ пучекъ. Онъ былъ не менѣе серьезенъ, чѣмъ Миша.
   Миша легъ. Всѣ стихли и притаили дыханіе. Засвистѣли розги.
   -- Разъ... два... три... слышалось въ тишинѣ.
   Миша не издавалъ ни одного звука и не двигался.
   -- Восемь, девять, десять.
   Вагонъ остановился. Онъ жаловался, что отмахалъ руку, и потому хотѣлъ немного отдохнуть.
   -- А вѣдь вытерпитъ, Мишка! Ей, право, вытерпитъ! говорили въ публикѣ.
   -- Ну, еще бабушка на двое сказала!
   -- И Вагонъ шибко налегаетъ! Ишь, добралась корона до барды!
   -- А нешто мнѣ даромъ отдавать гармонью? сердито замѣтилъ Вагонъ.
   И раздосадованный тѣмъ, что заподозрили его въ кровопійствѣ. онъ съ остервенѣніемъ снова началъ стегать Мишу. Послѣдній напрягъ всѣ свои мускулы и едва переносилъ страшную боль.
   -- Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... снова слышалось въ публикѣ.
   Но послѣ 16-го раза, Миша, какъ сумасшедшій, вскочилъ на ноги и забормоталъ: будетъ... больно... шибко больно...
   Публика поразилась и... захохотала.
   -- Четырехъ разъ не выдержалъ, дуракъ!
   -- Дуракъ и есть!
   Но Миша ничего не слышалъ, не видѣлъ, и безъ памяти бѣжалъ по тропинкѣ къ деревнѣ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него бѣжалъ Федя, приговаривая: вотъ, Миша... я вѣдь говорилъ... я говорилъ...
   Чрезъ пять минутъ компанія сидѣла за второй сковородой картофеля.

Старостинъ.

"Дѣло", No 5, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru