Станюкович Константин Михайлович
"Вы не нужны"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Константин Михайлович Станюкович

"Вы не нужны"

  
  
   -----------------------------------------------------------------------------------------
   Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 10. -- М.: Правда, 1977.
   OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 апреля 2003 года
   -----------------------------------------------------------------------------------------
  
  

I

  
   Александра Николаевна Болховская мрачным зимним утром сидела в кабинетике своей маленькой квартирки на Васильевском острове и усердно заполняла лист бумаги цифрами.
   Она служила в контроле сборов одного железнодорожного управления я торопилась окончить работу, чтобы попросить перед праздниками аванс в счет жалованья.
   Предстояли экстренные расходы.
   -- Ну, мамочка, пора мне в гимназию.
   И подросток, славная девочка с большими темными глазами, крепко поцеловала мать.
   Александра Николаевна любовно взглянула в лицо дочери, внимательно осмотрела ее костюм и сапоги и сказала:
   -- На днях, моя крошка, мы поедем купить тебе новые сапоги и шубку. В твоем пальтишке холодно. Мороз большой.
   -- Ничего, мама, гимназия близко. Я бегом! -- и заботливо прибавила, -- да где ты, мама, денег достанешь? Жалованье мы уже взяли.
   -- Возьмем вперед, Маруся.
   -- Да тебе, мамочка, может быть, неприятно? С шубкой подождем.
   Александра Николаевна особенно нежно и порывисто поцеловала девочку и, улыбаясь ласковой материнской улыбкой, ответила, что приятнее всего знать, что Маруся не простудится.
   -- Ну, пора! Уже без четверти девять.
   В прихожей мать осмотрела калоши дочери, надела на нее ватное пальто, еще раз поцеловала гимназистку и закрыла за ней дверь.
   "Конечно, Уржумцев разрешит", -- успокаивала себя Болховская. Она имеет полное право взять в счет жалованья.
   Александра Николаевна служит в правлении пять лет, работает усердно, и начальник не смеет обвинить ее в недобросовестности.
   Правда, Уржумцев был ограниченный и влюбленный в себя человек, воображающий, что он гениальный инженер и вдобавок красавец, в которого все женщины влюбляются. Александра Николаевна не пользовалась его расположением. Она не восхищалась им, не проникалась его речами и нередко позволяла себе не соглашаться с его мнениями.
   "Но как он ни безнадежно глуп, а не скотина же он, чтобы отказать в авансе", -- подумала Болховская.
   Перед праздниками ей деньги были особенно нужны. Она рассчитывала на то, что жалованье вперед и наградные позволят ей извернуться. И она еще быстрее подсчитывала цифры и щелкала костями счетов.
   Трудно было ей, но она не унывала и работала как вол в своем правлении. Недаром же она получала там высший оклад -- семьдесят пять рублей, за вечерние занятия -- пятьдесят и, кроме того, давала уроки.
   Еще недавно красивая, свежая и оживленная, Александра Николаевна казалась старее своих тридцати шести лет, больной и хилой.
   Но в лице этой, по-видимому, усталой женщины было что-то упорное и бодрое. В ее прелестных глазах светились ум и энергия. Видно было, что ее сломать не легко.
   Александра Николаевна потянулась, расправляя спину, поморщилась как бы от боли, облегченно вздохнула, взглянув на последние написанные ею цифры, как раздался звонок, и в кабинет вошла кухарка, и, подавая Болховской конверт, сказала:
   -- "Кульер", Александра Николаевна.
   -- Дожидается?
   -- Нет, барыня, ушел.
   Александра Николаевна вскрыла конверт, пробежала письмо и, побледневшая, опустилась на кресло как подкошенная.
   -- Да что же это? -- прошептала она в тоске. И, словно бы не доверяя только что прочитанным словам письма, она снова прочитала: -- "К сожалению, вынужден сообщить вам, что по приказанию управляющего контролем сборов вы с первого ноября не нужны".
   Письмо было подписано правителем дел и хорошим знакомым Александры Николаевны.
  
  

II

  
   Возмущенная Александра Николаевна повторяла:
   -- Ведь и прислугу так не рассчитывают. Хоть бы предупредили.
   Через полчаса она уже была в правлении.
   Поднявшись в комнату, где она занималась, Александра Николаевна поздоровалась с несколькими барышнями, сидевшими за столами, и подошла к Стрижову, молодому белокурому господину с пухлым, несколько рыхловатым лицом и большими голубыми глазами.
   Уже при виде его сконфуженного, внезапно отведенного взгляда Александра Николаевна решила, что этот господин замешан в ее увольнении.
   -- Здравствуйте, Сергей Александрович, -- проговорила возбужденно Александра Николаевна, протягивая молодому человеку руку. -- Это что значит?
   -- Что, Александра Николаевна? -- словно бы не понимая, о чем спрашивает конторщица, мягким, елейным голосом проговорил блондин, и его голубые красивые глаза внимательно разглядывали лежавшую перед ним бумагу.
   Александра Николаевна скорее сразу почувствовала, чем поняла, что этот товарищ лгал.
   -- Вы ничего не знаете? Я больше не нужна.
   -- Неужели? Да этого не может быть, Александра Николаевна. Верно, какое-нибудь недоразумение. Самое лучшее, объяснитесь с Уржумцевым. А то, может быть, председатель правления устроил эту штуку? Он ведь любит новые, молодые женские лица. Пожалуй, пристроил барышню, чтобы обеспечить любовные расходы на казенный счет. А может, и сам Уржумцев подыскал хорошенькую брюнетку. Ах, Александра Николаевна, не особенно приятно здесь служить! -- прибавил Стрижов.
   -- Так вы так и не знаете, за что меня увольняют?
   -- Честное слово, наверное не знаю. Недаром же Уржумцев -- человек настроения и вдобавок... -- И, понижая голос до шепота, молодой человек, показав длинным, выхоленным пальцем на свой лоб, сказал: -- Знаете, какой фрукт Уржумцев!
   -- Однако вы, Сергей Александрович, очень ухаживаете за "фруктом", -- с нескрываемой насмешливой иронией проговорила Болховская, и в ее глазах мелькнуло презрение.
   -- Поневоле приходится приноравливаться, как это ни противно. Скорее бы уйти отсюда. А вам, Александра Николаевна, Уржумцев верно не посмеет не дать другого места; ведь он ценит вас как работницу. Все у нас знают, как вы работаете.
   -- И тем не менее?..
   Александра Николаевна горько усмехнулась, решительно прошла через большую комнату и вошла в кабинет своего непосредственного начальника.
  
  

III

  
   Приземистый, широкоплечий, довольно некрасивый, лысый инженер в тужурке привстал со своего кресла у письменного стола и, протягивая руку, спросил:
   -- Что прикажете, Александра Николаевна?
   -- Насчет вот этой бумаги...
   -- Ах, да, было позабыл. Уж вы не сердитесь, барынька, служба службой, а дружба дружбой. Председатель требует экономии.
   -- За что же она отразилась на мне?
   -- Я тут ни при чем. Председатель находит, что вы получаете большое жалованье, и нашел другую барышню на тридцать рублей. Я, конечно, стоял за вас, но вы знаете председателя -- он упрям как лошак. Во всяком случае, вы, Александра Николаевна, не тревожьтесь. Я попрошу председателя, чтобы вам при увольнении выдали жалованье за два месяца, а потом постараюсь устроить вас. Пока оставлю за вами вечерние занятия.
   -- Это на пятьдесят рублей? На что же я буду жить с дочерью? Подумали вы об этом? -- раздраженно бросила Болховская.
   -- Я, кажется, не легкомысленный человек, и знаете, сколько мне приходится обо всем думать. Вы не должны быть на меня в претензии. Я и без того смотрел сквозь пальцы, когда вы поздно являлись на службу... И уже не раз слышал из-за вас замечания председателя.
   -- Да ведь я с работой не опаздывала. Работала дома.
   -- А меня могли обвинить, что я покровительствую вам. Пожалуй, скажут, что пользуюсь особенным вашим благоволением.
   -- Это каким? -- проговорила, рассмеявшись, Александра Николаевна, взглядывая на широкое, сияющее и тупое лицо с лысиной, которое остряки в правлении находили похожим на колено.
   -- Кажется, понятно. Женщины не лишают меня своего особенного внимания.
   И с победоносным видом Уржумцев прибавил:
   -- Я не виноват, что нравлюсь женщинам и внушаю им мечты, полные чар, неги и блаженства.
   При всей подавленности, тревоге и страхе за будущее, Александра Николаевна расхохоталась как сумасшедшая в лицо Уржумцеву.
   -- Что вы находите смешного? Вы приходите по службе и, кажется, могли бы понимать служебные отношения, -- строго и внушительно проговорил Уржумцев.
   Болховская расхохоталась еще больше.
   -- Напрасно вы смеетесь. Я не имею чести вам нравиться? Конечно, дело вкуса... Но я мог бы вам доказать, что имею полное основание нравиться женщинам. Они хорошо меня знают и любят не ради одной только души. Разве вы не понимаете, что такое любовь? Это не одна только душа, а нечто совершенно особенное. Прочтете, Александра Николаевна, я пишу в свободное время серьезную статью о любви.
   -- Да, вы, кажется, не раз рассказывали об этом интересном предмете барышням правления... С меня довольно.
   -- Да вы что сердитесь, Александра Николаевна? Я не сержусь, что не нравлюсь вам, и прошу верить, что я должен был послать вам письмо об увольнении без каких-либо особых намерений.
   -- Еще бы смели! -- высоко поднимая голову, проговорила Александра Николаевна и, едва поклонившись, вышла из кабинета.
  
  

IV

  
   В тот же день Александра Николаевна опять пришла в правление.
   Она все еще надеялась, что ее оставят на службе.
   Уржумцев мог испугаться протеста сослуживцев. Они могли бы за нее заступиться. Ведь должны же они были возмутиться поведением Уржумцева и могли бы показать ему его несправедливость.
   Многие из барышень выражали Александре Николаевне участие, но оно казалось далеко не искренним. Молчали и молодые люди.
   Только Ардалион Иванович, старенький помощник бухгалтера, любивший сильно запивать, при встрече с Александрой Николаевной значительно и крепко пожал ей руку и сказал:
   -- Говорили с Уржумцевым?
   -- Говорила...
   -- Одумался?
   -- Нет, сегодня совсем ухожу.
   -- Мерзавец! -- проговорил старенький помощник бухгалтера и куда-то исчез.
   Через пять минут он уже вернулся, значительно раскрасневшийся, и вошел к Уржумцеву.
   -- Извините, Василий Васильевич... мне два слова.
   -- Что вам?
   -- Ведь Александра Николаевна -- отличная работница. Другой такой не найдем, и дело хорошо знает, и не из лодарниц-барышень. Нам же будет труднее, если вместо Болховской вы нам дадите какую-нибудь хорошенькую цацу.
   -- Это не мое дело... Председатель...
   -- Ну, положим, Василий Васильевич, все зависит от вас. Скажите председателю, -- он и отменит свое решение.
   -- Да вы что? Влюблены, что ли, в Болховскую? Так вы и похлопочите для нее о другом месте. А у нас не благотворительное учреждение.
   -- То-то для многих барышень благотворительное... Хотя бы для ваших двух кузин... А порядочную работницу гонят.
   -- Прошу вас не читать мне нотаций.
   -- Какие нотации? Просто мы по-свински сделали. И попадем в газеты. И поделом...
   Уржумцев очень боялся газет и испуганно спросил:
   -- Это кто же может написать такую пасквиль?
   -- Да хоть бы и я? Вы думаете, нечего рассказать? Очень даже много, -- вызывающе сказал Ардалион Иванович.
   -- Вы, верно, закусывали? -- с презрительной усмешкой сказал Уржумцев.
   -- И закусывал и выпил. А мне обидно, хотя я за Александрой Николаевной не ухаживал. Я ведь не так нравлюсь женщинам, как вы.
   Уржумцев знал, что Ардалион Иванович был знающий и отличный служака, и им дорожил и председатель правления, и его хорошо знал один из крупных акционеров, имевший большое влияние на правление и особенно на председателя. Все знали, что старенький помощник выпивает, но на это смотрели сквозь пальцы. И Уржумцев, слегка понижая тон, сказал:
   -- Я попрошу председателя... Только вряд ли... А на газеты мне наплевать... Мало ли врут.
   -- Так вы, Василий Васильевич, решительно гоните Болховскую?..
   -- Повторяю, я ни при чем.
   -- Ну что ж, ловко! Верно, какую-нибудь цацу определите? А я с цацой служить не хочу и пойду объясняться к председателю... Пойду еще закусывать и не побоюсь... И без вашего правления найду место!..
   С этими словами старенький помощник бухгалтера вышел из кабинета и в комнате, где сидели барышни, громко воскликнул:
   -- Барышни, Болховскую выгнали! Довольно подло с ней сделали!
   Никто не отвечал. Глаза у всех были опущены. Только одна из самых любопытных спросила:
   -- Ардалион Иванович, вы, наверное, знаете, кто вместо Болховской?
   -- Верно, к вам новая барышня... И будет стрелять глазами еще лучше вас.
   -- И ошиблись, милый Ардалион Иванович, -- внезапно сказала только что вошедшая Александра Николаевна.
   -- А кто?
   -- Да вот этот самый Стрижов, который так ухаживает за "фруктом". Мне только что кассир сказал... Ведь это правда, Сергей Александрович? -- обратилась она к молодому человеку с ласковыми глазами.
   Тот вспыхнул и обиженно проговорил:
   -- Я ни при чем, Александра Николаевна.
   -- Но, однако, вы назначены на мое место?
   -- Да... Мне только что сказал Уржумцев.
   -- И знали, что меня выгоняют?
   -- Хорош товарищ! -- воскликнул старенький помощник бухгалтера, и скулы на его лице задвигались. -- А вы, Александра Николаевна, не думайте, что все здесь такие же свиньи. Я вот выпил и не хочу быть свиньей. Уйдете вы -- и я уйду.
   Сконфуженный молодой человек как будто не слыхал, что ему сказал выпивший Ардалион Иванович, и, наклонив голову, усердно защелкал счетами.
   Несколько минут в комнате царило молчание.
   Вскоре в комнате словно затрещала стайка канареек. Барышни бросили работу и стали болтать о том, действительно ли вместо барышни будет назначен Сергей Александрович.
   -- Верно, дадут больше жалованья, чем нам, -- заметила барышня в красной хорошенькой блузке.
   -- Это бессовестно! Наша комната для барышень.
   Но вдруг все барышни притихли. Защелкали костяшки. Вошел Уржумцев. Обратившись к Стрижову, он сказал:
   -- Пока займите место Болховской. Александра Николаевна уходит от нас.
   -- И я ухожу, освободится и еще место.
   Александра Николаевна протянула обе руки к Ардалиону Ивановичу и проговорила:
   -- Не делайте этого, не делайте, Ардалион Иванович. Ведь у вас семья. А разве ваш поступок повлияет на кого-нибудь? Взгляните кругом... Сергей Александрович, пожалуй, назовет вас сумасшедшим.
   В эту минуту вошел высокий, худощавый старик и, любезно раскланиваясь, прошел в свой кабинет, на ходу сказав Уржумцеву:
   -- Василий Васильевич, ко мне на минутку.
  
  

V

  
   -- Терпеть я не могу, когда у нас какие-то неприятные истории, -- сказал председатель и брезгливо сморщил свое безбородое и безусое лицо. -- Уж вы как-нибудь уладьте.
   -- Оставить Болховскую?
   "Кажется, мог бы сам сообразить, а не беспокоить меня. Для чего же он и занимает такое место? А то лезет со всяким пустяком", -- подумал председатель и прибавил:
   -- Ведь Болховская не из аккуратных барышень?
   -- Да, не из аккуратных.
   -- Так дайте ей полугодовое жалованье, она и успокоится. По крайней мере, меня не будут беспокоить. И устройте одну барышню. Явится к вам с моей карточкой. Я ее знаю. Вполне порядочная девушка.
   Уржумцев наклонил голову и проговорил:
   -- Помощник бухгалтера собирается уходить.
   -- Из-за чего?
   -- Да из-за этой же неприятности. Сегодня много закусывал и находит, что вы несправедливы к Болховской. Грозит газетами. Конечно, Ардалион Иванович -- служащий хороший, но не один же он...
   -- Газетами?! Такая неблагодарная скотина! Я его взял сюда, ходил тогда без сапог, а теперь "несправедливость"! Можно и его сплавить!.. У меня в виду есть порядочный человек на его место. Скажите, что если ему кажется, что здесь одни несправедливости, то его удерживать не будем. И прошу вас, Василий Васильевич, чтобы никаких историй... Ужасно не люблю я этих историй...
  
  

VI

  
   На другой день в контроле сборов не было Александры Николаевны и помощника бухгалтера. Место Болховской занял Стрижов. Рядом с ним сидела новенькая -- эффектная брюнетка, элегантно одетая, с красивыми кольцами на тонких, длинных, выхоленных пальцах.
   Она со всеми познакомилась. Приветливая, с ласково улыбающимися глазами, новенькая всем понравилась. Барышни весело болтали и примолкли, как только вошел Уржумцев.
   Барышни обратили внимание, что Уржумцев особенно ласково посмотрел на эффектную брюнетку.
  
  
   В то же время Болховская нервно ходила по своей квартире. На душе было жутко. Будущее казалось ей безнадежным. И она повторяла:
   -- Выброшена... Выброшена...
   -- Ты, мамочка, что же такая грустная? -- проговорила девочка, вбегая в комнату, и прижалась к матери.
   Мать мучительно-радостно смотрела на девочку и чувствовала, что энергия и бодрость снова приливают к ее сердцу.
   И она сказала:
   -- Я, Маруся, оставила место. Найду другую работу. Не буду уходить из дому. Будем теперь вместе.
   И Александра Николаевна стала безумно целовать девочку.
   А слезы тихо катились по щекам этой затравленной женщины.
  
  

ПРИМЕЧАНИЯ

"ВЫ НЕ НУЖНЫ"

  
   Впервые -- в газете "Русские ведомости", 1903, N 44.
  

П.Еремин

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru