Стахеев Дмитрий Иванович
Прибайкальская жизнь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Путевые заметки.)

   

ПРИБАЙКАЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ.
(путевыя замѣтки.)

I.

   Озеро Байкалъ лежитъ въ восточной Сибири, въ 65 верстахъ отъ г. Иркутска. Оно извѣстно еще подъ названіемъ Святаго моря и это названіе, по всему вѣроятію, перешло отъ монголовъ, такъ какъ оно называется по монгольски: "Далай норъ", что значитъ въ переводѣ: -- "Святое озеро". О немъ упоминаютъ древнѣйшія китайскія лѣтописи и въ одной китайской географіи, изданной въ царствованіе монгольской династіи Юань, говорится о странѣ Кулихановъ, гдѣ находилось множество лилій (Lilium Marstogon -- желтая сарана). Эта страна отъ столицы Китая простиралась далеко на сѣверъ, до моря Бей-хай, (по иркутски богатое озеро); за этимъ моремъ,-- по словамъ географіи,-- дни становятся долгими, а ночи короткими. Въ китайскихъ же историческихъ сочиненіяхъ упоминается о Байкалѣ, какъ о мѣстѣ ссылки важныхъ преступниковъ, и о томъ, что лучшіе соколы для императорской охоты привозятся отъ Байкала. Изъ всего этого ясно, что около Байкала никогда не было ни городовъ, ни соединенной съ ними осѣдлости и что около него кочевали только полудикія бродячія племена, остатки которыхъ встрѣчаются еще и въ настоящее время. Изъ русскихъ первый, забравшійся на Байкалъ, былъ служивый человѣкъ Курбатъ Ивановъ; пробрался онъ изъ Иркутска и разузнавъ, что гдѣ-то, по близости, есть серебро, воротился назадъ за помощію. Чрезъ нѣсколько времени по слѣдамъ Курбата Иванова, къ Байкалу пробрались и другіе, потомъ нахлынули и казаки, и стрѣльцы, и дѣти боярскіе, и промышленники, и Байкалъ сталъ русскимъ.
   Байкалъ имѣетъ до 600 верстъ длины и почти до 100 верстъ ширины; его глубина и до сихъ поръ еще никѣмъ достаточно не изслѣдована, промѣрены только нѣкоторыя мѣста. Всѣ жители Прибайкалья на вопросъ о глубинѣ озера, считаютъ долгомъ выразить на своемъ лицѣ таинственность, и чуть не шопотомъ сообщаютъ, что "Святое море дна не имѣетъ". Затѣмъ, при дальнѣйшихъ распросахъ, спрашивающій услышитъ отъ прибрежныхъ жителей, что близь берега Святаго моря въ тихую погоду видны цѣлые лѣса и скалы. По измѣреніямъ, сдѣланнымъ въ 1859 году, отъ рѣчки Бугульдеихи къ устью р. Селенги и отъ пристани Чертовкиной къ Посольску, найдено было до 1000 саж. глубины и больше ничего неизвѣстно. Но характеру окружающихъ его горъ, можно съ достовѣрностію предположить, что Байкалъ образовался во время сильнаго геологическаго переворота. Быть можетъ, на мѣстѣ этого озера, въ отдаленное до-историческое время, пролегала гладкая степь, паслись стада, кочевали бродячія племена и вдругъ, въ одно изъ сильнѣйшихъ землетрясеній, мѣстность эта провалилась, на мѣстѣ провала образовалась громадная масса воды, выдвинулись со всѣхъ сторонъ гигантскія горы и окружили озеро своими разнохарактерными сопками. Но какъ общее паденіе, повидимому, было къ сѣверу, то въ западномъ изгибѣ Байкала, самый низшій путь для стока водъ, могъ быть только по направленію узкихъ долинъ на сѣверо-западъ, совпадающему съ среднимъ паденіемъ мѣстности,-- то Ангара и вылилась, на сѣверо-западъ, пробивъ Лиственичныя горы. Въ ста саженяхъ отъ ея истока изъ Байкала, на самой срединѣ рѣки, высунулся изъ поды замѣчательный, во многихъ отношеніяхъ, камень, называемый шаманскимъ. По глубинѣ Апгары у ея истока, по видимой величинѣ камня надъ поверхностію рѣки, можно съ достовѣрностію предположить, что этотъ шаманскій камень имѣетъ весьма большіе размѣры и служитъ значительной задержкой воды, вырывающейся изъ Байкала съ замѣчательной быстротой. Если бы когда либо по какимъ-бы то ни было обстоятельствамъ, этотъ громадный камень, или выражаясь точнѣе,-- эта подводная гора разбилась на нѣсколько частей и потеряла возможность сдерживать собою быстрый напоръ воды, то, по всему вѣроятію, для г. Иркутска день разрушенія шаманскаго камня былъ бы днемъ наводненія. Объ этомъ со страхомъ часто подумываютъ туземные жители. Уровень Ангары, въ 60 верстахъ отъ Байкала, ниже уровня его на 60 сажень, слѣдовательно до Иркутска на каждую версту приходится сажень паденія. Вообразите себѣ, какую великолѣпную картину представляетъ эта масса воды версты въ двѣ шириной, несущаяся съ быстротою почти 20 верстъ въ часъ. Но какъ бы не была великолѣпна картина, а все-таки сосѣдство Байкала для окружающихъ его мѣстностей, сосѣдство весьма грозное и недружелюбное, что и доказало землетрясеніе 1861--62 года. Землетрясеніе это имѣло центромъ своимъ Байкалъ, отъ котораго и распространялось на 500--600 верстъ въ окружности, ослабѣвая по мѣрѣ удаленія отъ своего центра. Началось оно 30 декабря и, повторяясь въ день по нѣскольку разъ, продолжалось до 1 января; потомъ, значительно ослабѣвъ, оно давало еще знать о себѣ легкими колебаніями земли въ продолженіи почти двухъ недѣль. Въ то время много погибло бурятскихъ юртъ, крупнаго и мелкаго рогатаго скота и самихъ бурятъ, кочевавшихъ съ своими стадами по берегамъ Байкала. Во время этого землетрясенія въ г. Иркутскѣ сами собой звонили колокола; въ одномъ селеніи провалился куполъ церкви; въ деревняхъ, близь Байкала, много свалило и поломало крестьянскихъ избъ; изъ глубокихъ колодцевъ изчезала вода и вмѣсто ее выбрасывало вверхъ песокъ и гальку. Въ заключеніе всего этого землетрясеніе оставило по себѣ въ воспоминаніе новое озеро: верстахъ въ 25--30 отъ р. Селенги образовался провалъ земли верстъ въ 20--25 въ длину и ширину, на этомъ мѣстѣ выступила вода и съ того времени, это новое озеро все болѣе и болѣе увеличивается {О подробностяхъ этого замѣчательнаго землетрясенія см. въ послѣднихъ номерахъ 1861 и первыхъ NoNo 1862 года газеты Амуръ, издававшейся въ Иркутскѣ. Кромѣ того, въ особомъ приложеніи къ этой газетѣ, въ трудахъ ученой экспедиціи, командированной для изслѣдованія послѣдствій этого землетрясенія.}.
   На Байкалѣ, кромѣ нѣсколькихъ незначительныхъ острововъ, есть островъ Ольхонъ, населенный бурятами. Онъ имѣетъ до 60 верстъ длины и до 12 ширины. Живущихъ на немъ бурятъ, по разсказамъ, есть до 1000 семей; занимаются они рыбною ловлей, звѣроловствомъ и имѣютъ значительное скотоводство. Я никогда не бывалъ на этомъ островѣ, но по описаніямъ бывшихъ на немъ,-- видъ его чрезвычайно красивъ, красота эта дикая, печальная и однообразная. Голыя скалы торчатъ изъ подъ водъ Байкала, на нихъ гнѣздится сѣрый орелъ, хищникъ бурятскихъ овецъ; въ поляхъ кочуютъ бурята; по камнямъ лѣниво ползаетъ безкрылая зеленая стрекоза; чайки и гагары одиноко сидятъ по утесамъ надъ своими гнѣздами,-- выжидая добычи изъ моря. Вездѣ, куда ни посмотришь, камни да камни, и кругомъ все какъ-то безжизненно пусто и тихо; Святое море однообразно и печально шумитъ, гремучій валъ его бьется объ утесы и выкатываетъ округленныя зерна луннаго камня, имѣю щаго синевато бѣлый цвѣтъ и радужный отливъ. Кромѣ этого камня, будто-бы, выбрасываются изъ озера обломки желтоватаго опала, зерно кварца, чернаго хрусталя, куски зеленой и красной яшмы, темно-коричневаго порфира, блѣдно-зеленаго аквамарина, изумруда и проч. и проч. Изъ утесовъ мѣстами вытекаетъ морской воскъ и естественное купоросное или горное масло. Это послѣднее въ особенности добывается бурятами вблизи одного улуса, называемаго "курма" и въ скалахъ тажерянскихъ. На склонахъ, обращенныхъ къ баргузинской или туркинской сторонѣ, встрѣчаются глинистыя желѣзныя руды {У ІІІтукенберга о байкальскомъ воскѣ говорятся, что онъ показывается на поверхности воды въ продолженіи 10--16 лѣтъ только одинъ разъ, что собираютъ его до 25,000 пудовъ, изъ коихъ будто-бы 10,000 пудовъ идутъ въ Иркутскъ. Эти свѣденія не имѣютъ ничего вѣроятнаго.}.
   Вода Байкала холодная, прѣсная и, при тихой погодѣ, прозрачная почти на девять сажень глубины; она содержитъ въ себѣ, по химическимъ изслѣдованіямъ,-- нѣсколько растворенной извести. Морской воскъ въ тихую погоду плаваетъ на поверхности воды, а во время бурь выкидывается на берегъ отъ верхней Ангары на юго-восточную сторону Байкала. Видъ этого воска темно-коричневый. Въ музеѣ императорской академіи наукъ есть кусокъ его, доставленный, кажется, Палласомъ въ 1770 году. Онъ называется иначе -- асфальдъ; въ Сибири онъ мало извѣстенъ и только около Байкала старухи-знахарки лечатъ имъ больныхъ. Какъ они открыли въ асфальдѣ свойства исцѣлять человѣческія немощи, на чемъ основали это открытіе -- Богъ знаетъ, а говорятъ леченіе это дѣйствительно оказываетъ пользу въ ревматическихъ боляхъ. Прибрежные жители до сей норы не могутъ придумать, чтобы имъ дѣлать съ байкальскимъ асфальдомъ; для освѣщенія онъ неудобенъ тѣмъ, что при горѣніи отдѣляетъ очень много дыма, а болѣе примѣнить его не знаютъ къ чему. Иногда какой нибудь самородокъ-химикъ изъ туземцевъ смотритъ на растопленный асфальдъ и толкуетъ своимъ товарищамъ, что этотъ асфальдъ есть тотъ, значитъ, самый керосинъ, который американцы приготовляютъ. Товарищи сомнительно покачиваютъ головами, химикъ доказываетъ и обѣщаетъ въ будущемъ отъ байкальскаго асфальда большіе барыши. Но химическіе опыты туземнаго химика на томъ и оканчиваются. Другое дѣло,-- горное масло. Оно употребляется съ большою пользой при леченіи простыхъ и кровавыхъ поносовъ у людей; въ повальныхъ болѣзняхъ у скота, кажется, вполнѣ можетъ замѣнять купоросную кислоту и масло; но къ сожалѣнію собирается оно въ весьма маломъ количествѣ и потому продается отъ 4 до 5 рублей за пудъ.
   

II.

   По время моего продолжительнаго пребыванія въ Забайкальской области, мнѣ много разъ случалось переѣзжать Байкалъ во всѣ времена года. Въ первый разъ я отправился изъ Иркутска въ Забайкалье осенью въ 1859 году. Въ холодный и вѣтреный день подъѣзжала моя повозка къ Лиственичной пристани. Былъ ноябрь въ половинѣ. Не смотря на 25° мороза и на позднее время осени, рѣка Ангара не была еще покрыта льдомъ,-- надъ ней носился густой паръ, и, широко растилаясь въ морозномъ воздухѣ, обдавалъ собою мою повозку и замерзалъ снѣжными пылинками на платьѣ. Мы подвигались впередъ, то поднимаясь вверхъ, то опускаясь внизъ по каменистымъ холмамъ горной подошвы. Чѣмъ ближе подъѣзжали мы къ Лиственичной пристани, тѣмъ холоднѣе и порывистѣе дулъ вѣтеръ, тѣмъ яснѣе долеталъ до нашего слуха глухой шумъ волнъ Байкала. Вдали показалось небогатое прибрежное село, съ деревянною церковью, послышался стукъ топоровъ,-- на берегу шла работа, строили судно; у берега стояли тоже суда, короткія, высокія, имѣющія замѣчательно уродливую форму. Поморы называютъ ихъ "кораблями", не смотря на то, что эти корабли хуже самаго послѣдняго волжскаго судна.
   Въ одной верстѣ отъ селенія Никольскаго находится пароходная пристань, называемая Лиственичной. Это названіе присвоено ею отъ прежняго зимовья, находившагося на мѣстѣ настоящей пристани и носившаго въ свою очередь это названіе отъ лиственичнаго лѣса, растущаго на прибрежныхъ горахъ. На берегу Байкала, у подножія горы, поросшей этимъ лѣсомъ, прилѣпилось двухъ-этажное зданіе гостинницы. Состарилась-ли гостинница отъ осеннихъ вѣтровъ, обдувающихъ ее со всѣхъ четырехъ сторонъ, или уходили ее заботливые попечители, довѣренные и управляющіе,-- не знаю, да и не подумалъ бы объ этомъ, если бы только безпорядочный и угрюмый видъ ея не производилъ тяжелаго мрачнаго впечатлѣнія. Внутренность дома соотвѣтствовала его наружному виду: стулья переломаны, столы о трехъ ножкахъ, диваны съ оборванной и висячей клочьями обивкой, кресла безъ ручекъ и часто безъ спинокъ; никогда немытый полъ, кривыя, дырявыя доски, углубляющіеся подъ ногами, какъ фортепьянные клавиши; въ стѣнахъ щели, въ которые съ визгомъ врывается внутрь дома рѣзкій осенній вѣтеръ... и т. д. Все это доказывало, что о тѣхъ, для кого построена гостинница, никто никогда не заботился, да и заботиться не считали нужнымъ: гостинница одна, конкуренціи ждать не откуда; пріѣхалъ къ параходной пристани, такъ волей-неволей мирись съ тѣмъ, что есть, не мудрствуя лукаво. Бразды правленія этой гостинницей находились въ рукахъ какого-то отставнаго солдата, у котораго въ буфетѣ кромѣ водки и солонины ничего не было.
   -- Самоваръ, если угодно, поставить можно... послышалась намъ его первая фраза.
   -- А закусить бы чего нибудь?..
   -- Закусить? Отчего-же?.. Можно, пожалуй, солонины подать.
   -- А еще что?
   -- Огурца соленаго можно принести. Омуля, если хотите... водки... Сколько подать-то?
   -- Да неужели у васъ ничего больше нѣтъ?
   -- Какъ ничего нѣтъ? я говорю вамъ, солонины можно, омуля, огурца...
   Я молчалъ.
   -- Порцію что-ли вамъ?
   Солдатъ повернулся ко мнѣ въ полъ-оборота и, держась за косякъ двери рукой, угрюмо смотрѣлъ на уголъ печи.
   -- Дайте лучше самоваръ.
   Чрезъ нѣсколько времени нечищенный, позеленѣвшій самоваръ, чайникъ съ изломаннымъ носомъ, чашка безъ ручки, подносъ изогнутый и перепачканый,-- все это въ огромныхъ размѣрахъ,-- было принесено солдатомъ за одинъ разъ и принесено совершенно оригинальнымъ способомъ: самоваръ онъ несъ въ рукахъ, подносъ висѣлъ у него на пуговицѣ жилета, а чашку и чайникъ онъ, къ великому моему удивленію, вытащилъ изъ обоихъ кармановъ своего дыряваго пальто.
   -- Ты и солонину изъ кармана подаешь на столъ? спросилъ я.
   -- Нѣтъ-съ. Какъ можно.
   Солдатъ улыбнулся и, снова опершись рукою о косякъ двери, началъ смотрѣть на уголъ печки.
   -- Отчего же у васъ для проѣзжающихъ нѣтъ обѣда.
   -- Не для кого дѣлать-то...
   -- Какъ не для кого? для проѣзжающихъ.
   -- Кто теперь проѣзжаетъ. Теперь хорошій хозяинъ собаки изъ конуры не выгонитъ, а то проѣзжающіе. Вонъ слышите, какъ оно воетъ да бурлитъ море-то...
   -- А въ другое время когда же вы кормите проѣзжающихъ?
   -- Когда? Извѣстно лѣтомъ. По ту пору народу ѣдетъ много; тогда народъ каждый день, а не то что теперь,-- два, три въ недѣлю... Тогда щи варимъ, котлеты дѣлаемъ, вино тоже держимъ. Если когда наѣзжаютъ хорошіе люди, потребуютъ чего нибудь особеннаго, супу тамъ што-ли какого, али чего другого, тогда отъ управителя повара просимъ... Лѣтомъ совсѣмъ другой расчетъ... Лѣтомъ бываетъ такъ, что купцы дня по два, по три здѣсь валандаются, одной облепихи значитъ по ведру въ день выходитъ, а то и шампанскаго потребуютъ... шампанское тоже отъ управителя беремъ, оно у него про себя на всякой случай есть для начальства, когда, значитъ, въ гости ежели наѣзжаютъ... Обозные тоже часто навертываются, другой при себѣ гармонію имѣетъ... въ карты тоже вечеромъ, когда перехода нѣтъ, дуются... Лѣтомъ совсѣмъ другое дѣло...
   И солдатъ, видимо находясь подъ впечатлѣніемъ милыхъ ему лѣтнихъ воспоминаній, глубоко вздохнулъ и замолчалъ.
   -- Такъ солонины не надо што-ли? спросилъ онъ чрезъ нѣсколько времени.
   -- Не надо.
   -- А то я подамъ порцію... съ огурцомъ?
   -- Нѣтъ не надо.
   -- Водки бы выпили... съ дороги хорошо...
   Я промолчалъ.
   Солдатъ погладилъ рукой косякъ двери. Взглянулъ еще раза два на меня и, опять глубоко вздохнувъ, вышелъ.
   Кромѣ мрачнаго дома негостепріимной гостинницы и кромѣ тѣхъ построекъ, которыя должны быть въ послѣдствіи гостинницами,-- на берегу пристани, не вдалекѣ отъ вѣтхаго зданія, торчали еще кой-гдѣ три, четыре домика для служащихъ, и отдѣльный флигель для управляющаго пароходствомъ. Въ окнахъ этого флигеля виднѣлись драпри и цвѣты, и вообще его наружность составляла замѣчательный контрастъ съ вѣтхимъ, полуразрушеннымъ домомъ гостинницы.
   На слѣдующій день послѣ моего пріѣзда, я отправился пѣшкомъ къ истоку Ангары изъ Байкала,-- это близь того селенія, около котораго строились на берегу и стояли на якорѣ близь берега байкальскія суда. Цѣлью моего путешествія было желаніе посмотрѣть на шаманскій камень. Названіе это присвоено камню потому, что, по вѣрованію бурятъ, на немъ обитаютъ ончоны -- небесные духи, съ которыми имѣютъ непосредственныя сношенія шаманы,-- особаго рода предсказатели, духовидцы. Каждый бурятъ убѣжденъ въ этомъ и, проѣзжая по берегу рѣки мимо шаманскаго камня, онъ набожно нашептываетъ свои молитвы и по временамъ пугливо изъ подлобья поглядываетъ на страшный для него камень. Во время бури кругомъ камня клокочутъ и пѣнятся волны рѣки, разбиваясь въ мелкія брызги и разсыпаясь высоко въ воздухѣ. Священное значеніе шаманскаго камня въ быту бурятъ до того велико, что они нерѣдко пріѣзжаютъ, за 300--400 верстъ, къ этому таинственному мѣсту, чтобы заставить своего собрата, въ чемъ либо обвиняемаго, торжественно произнести на этомъ мѣстѣ свое отреченіе отъ преступленія. Перебравшись по рѣкѣ въ лодкахъ къ шаманскому камню, буряты заставляютъ обвиняемаго войти на самый верхъ камня и на немъ присягнуть въ присутствіи невидимыхъ духовъ въ справедливости своихъ показаній: шумъ волнъ, разбивающихся о камень, высота надъ водою, фантастичность самаго мѣста и полное убѣжденіе въ присутствіи на камнѣ невидимыхъ духовъ,-- все это разомъ дѣйствуетъ на нервную систему присягающаго и виновный, большею частію, не можетъ скрыть своего преступленія,-- онъ со страхомъ и трепетомъ сознается въ своихъ грѣхахъ вольныхъ и невольныхъ. Случалось такъ, что послѣ такого испытанія, испытуемаго снимали съ камня безъ чувствъ и привозили на берегъ въ глубокомъ обморокѣ. По возвращеніи сознанія бурятъ еще долго дрожитъ отъ страха и не можетъ попасть зубомъ на зубъ,-- такъ его напугаютъ страшные ончоны.
   Три дня пришлось мнѣ прожить въ гостинницѣ Лиственичной пристани. Проѣзжающихъ было мало, потому что каждый спѣшилъ перебраться чрезъ Байкалъ поранѣе, пока еще бури на озерѣ были не очень часты и сильны. Чѣмъ далѣе къ осени, тѣмъ бурливѣе и непривѣтливѣе дѣлается Байкалъ. Съ половины ноября до половины декабря, а иногда и позднѣе, Байкалъ шумитъ и воетъ отъ сильныхъ бурь; по озеру во всѣхъ концахъ носятся льды, дуютъ противуположные одинъ другому вѣтры; сегодня набрасываетъ горы льдовъ къ одному берегу, на пространствѣ верстъ десяти, обливаетъ ихъ потоками волнъ; завтра всю эту громадную массу вѣтеръ обрываетъ отъ береговъ, разбрасываетъ по волнамъ, раскидываетъ по всему озеру и потомъ снова начинаетъ набрасывать одна на одну у протипуположнаго берега. Затихнутъ на время бури и тридцатиградусный морозъ снова примется сковывать Байкалъ льдомъ, но пройдетъ день два и опять загремитъ Байкалъ и разметываетъ льды въ разныя стороны. Горе путнику, котораго судьба бросила въ объятія волнъ на утломъ байкальскомъ суднѣ: вихляетъ это судно ао Святому морю съ боку на бокъ, съ носу на корму, хлещетъ въ него и волнами, и глыбами льда. Судно обледенѣетъ и въ такомъ видѣ, иногда двѣ-три недѣли, носится по Байкалу съ одного конца до другого; то поднесетъ его вѣтеръ къ берегу Кадильному,-- даетъ полюбоваться путнику на высокія горы и утесы, то помчитъ въ другую сторону, мыкая по своей прихоти. Вокругъ носящихся судовъ образовываются пловучія ледяныя массы верстъ на 6 и на 7 въ окружности; раздавленное, налитое водою, судно примерзаетъ ко льдамъ и путешествуетъ по озеру вмѣстѣ съ ними. Паруса обледѣнѣютъ, снасти всѣ изорвутся, мачты и бока изрубятся на дрова; продовольствіе, какое было на суднѣ, путники истребятъ въ первую недѣлю и питаются потомъ всѣмъ, чѣмъ только возможно; бродятъ они, какъ тѣни умершихъ, по пловучему ледяному острову, не теряя все-таки надежды примкнуть къ берегу. Съ каждымъ днемъ больше и больше прибываетъ льду и наконецъ бурное море замерзаетъ. У устья рѣчки Богульдеихи, Байкалъ замерзаетъ всегда ранѣе чѣмъ въ другихъ мѣстахъ, и обозы, не желая безполезно прокармливать лошадей въ ожиданіи пока по Байкалу проложится зимній путь, идутъ обыкновенно чрезъ Богульдеиху за недѣлю и болѣе до открытія прямой дороги. Когда же Байкалъ совершенно замерзнетъ, тогда съ обѣихъ сторонъ -- съ посольской и лиственичной высылаются партіи бурятъ и крестьянъ вѣшить дорогу, т. е. обозначать путь для проѣзда вѣхами и сбивать тороса. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Байкалъ покрывается верстъ на 10--20 такъ ровно и гладко, точно зеркало, и ѣдущіе вѣшить дорогу, во время вѣтра, съ трудомъ двигаются по льду; иногда человѣка вѣтеръ подхватитъ и свалитъ съ ногъ, одно спасеніе,-- ножомъ или топоромъ ударить въ ледъ, чтобы удержаться на одномъ мѣстѣ; другого неопытнаго крестьянина вѣтеръ катить по льду версты двѣ, повертывая съ боку на бокъ кубаремъ, пока онъ не догадается ударить топоромъ въ ледъ.
   

III.

   Каждый день я безцѣльно ходилъ по берегу въ ожиданіи парохода и слушалъ безплатный концертъ байкальскихъ волнъ, шумѣвшихъ по всему прибрежью. Грусть и тоску наводилъ этотъ однообразный шумъ воды, набѣгающей волнами одна за другою къ берегу. Посмотришь въ даль моря и тамъ видишь тѣ же безконечныя волны, набѣгаютъ онѣ одна на другую, высокими горами вздымаются надъ бездною и, встрѣтившись одна съ другой, какъ два врага борятся между собою и разбрасываютъ высоко въ воздухѣ пѣнящуюся воду; а къ песчаному берегу по прежнему набѣгаетъ одна волна за другою и попрежнему разсыпается жемчужными брызгами по всему прибрежью.
   Скученъ и невыносимъ этотъ однообразный шумъ волнъ.
   Во все время моего трехъ-дневнаго скитанія по берегу Байкала, густыя тучи, сплошной сѣрой массой, закрывали синеву неба; изрѣдка моросилъ мелкій дождь и вдругъ переставалъ, потомъ снова начиналъ сыпаться едва замѣтными мелкими брызгами. Видъ былъ вполнѣ осенній, кой-гдѣ прорѣзывалась сквозь сѣрыя тучи остроконечная сопка какой нибудь отдаленной горы и снова пряталась за тучей, сливаясь съ общимъ тономъ грустной осенней картины. Съ моря долеталъ глухой шумъ; хвойный лѣсъ шумѣлъ и трещалъ въ прибайкальскихъ горахъ; въ воздухѣ надъ водой носились стаи бѣлыхъ чаекъ и тревожный свистъ ихъ, ежеминутно раздаваясь, страшно надоѣдалъ своимъ однообразнымъ повтореніемъ...
   Солдатъ кормилъ насъ очень плохо и только на третій день по общей просьбѣ всѣхъ пассажировъ, досталъ изъ селенія Никольскаго свѣжей рыбы.
   -- Да вы, господа, давно бы сказали, говорилъ онъ подавая на обѣдъ уху,-- я бы вамъ сколько угодно...
   -- Тебѣ же говорили, я думаю разъ десять, что твоей солонины и омулей въ рогъ не хочется брать.
   -- Это справедливо... это я слышалъ.
   -- Ну такъ почему же не подавалъ свѣжей рыбы?
   -- Я полагалъ,-- вы мясныхъ щей, либо котлетъ желаете, а то есть, ежели, на счетъ рыбы, то это сколько угодно...
   -- Что же вы здѣсь дѣлаете зимой? спрашивалъ я.
   -- Чего дѣлать-то? Лежимъ какъ медвѣди въ берлогѣ. Управитель въ Иркутскъ уѣзжаетъ, тоска здѣсь такая сибирская въ ту пору, что хоть удавиться.
   -- А проѣзжающіе развѣ тогда неѣздятъ?
   -- Проѣзжающихъ тогда и слыхомъ не слыхать. Тогда они всѣ въ Никольскомъ останавливаются на почтовомъ дворѣ, а оттуда прямо на Байкалъ выѣзжаютъ. Наша пристань въ сторонѣ остается. Вотъ теперь вы, можетъ статься, ужь послѣдніе наши гости, и значитъ до весны намъ васъ не видѣть. Ставни у гостинницы забьемъ досками, чтобы снѣгу много ненадувало въ домъ-то, а сами въ которую нибудь избушку переберемся...
   -- Скучно здѣсь зимой-то?
   -- Какъ не скучно. Все снѣгомъ завалитъ да замететъ, посмотришь другой разъ на горы, али на избушки наши, такъ душа-то и заноетъ -- ужь больно снѣжно кругомъ. Галки эти, проклятыя, по снѣгу скачутъ, да каркаютъ, волки воютъ иной разъ... Тоскливо, больно тоскливо зиму-то здѣсь жить,
   -- Зачѣмъ же вы здѣсь живете?
   -- А какъ же такъ-то оставить? Надо же караулить-то... Такъ нельзя же. Пожалуй изъ Никольскаго кто заберется. Тоже всякаго народу и тамъ много; а то и отъ рысаковъ надо беречься.
   -- Отъ какихъ рысаковъ?
   -- Отъ бѣглыхъ... отъ варнаковъ значитъ, которые съ каторжныхъ заводовъ бѣгутъ.
   -- Что-же они?
   -- А то-же. Пожалуй заберутся въ избу, коли увидятъ что караульныхъ нѣтъ. Разведутъ огонь, грѣться будутъ, а потомъ такъ все и бросятъ. Имъ что? пусть хоть всѣ дома сгорятъ, они объ этомъ не думаютъ... Ну вотъ знаете волка, каковъ онъ есть такой звѣрь бродячій,-- такой и рысакъ, все единственно что волкъ...
   Но о рысакахъ и о путешествіи ихъ по Байкалу мы поговоримъ ниже.
   На четвертый день, къ общей радости всѣхъ пассажировъ, наконецъ пришолъ пароходъ.
   Вечеромъ часовъ въ 11 вѣтеръ перемѣнилъ направленіе. На пароходѣ началась усиленная брань, крики, бѣготня и наконецъ мы отчалили отъ берега. Путь нашъ, не смотря на мои опасенія, окончился благополучно. Я проснулся, когда пароходъ подходилъ къ противоположному берегу Байкала, въ семи верстахъ отъ Посольскаго монастыря. Утро было ясное, вѣтеръ давно затихъ, только не успокоившіяся отъ ночной бури волны тихо, безъ шума катились на сѣверъ, покачивая пароходъ съ боку на бокъ.
   Безъ особенныхъ приключеній мы съѣхали въ лодкѣ съ парохода близь зимней стоянки судовъ у залива, называемаго Прорвой. Отъ Прорвы до Посольска около десяти верстъ, дорога идетъ или по гладкому зеркалу залива или по песчанымъ берегамъ. Каналъ, соединяющій Байкалъ съ заливомъ или Прорвой, почти не замерзаетъ зимою. Онъ имѣетъ два незначительныя періодическія теченія въ сутки -- изъ Байкала въ заливъ и обратно. Такое возвышеніе и пониженіе байкальскаго горизонта, или движеніе воды отъ сѣвера на югъ и обратно, служитъ доказательствомъ, что Байкалъ имѣетъ что-то похожее на приливъ и отливъ; на это, впрочемъ, необращено до сей поры никакого вниманія и возможность подобнаго движенія отвергается; но оно есть единственная причина, что заливъ незамерзаетъ. Этотъ заливъ есть ни что иное какъ озеро, отдѣленное отъ Байкала узкой песчано-галечной перемычкой, какъ будто плотиною, набросанною волнами Байкала и прорванною водами залива, въ который впадаютъ три рѣчки. Пароходы останавливаются у Прорвы только въ осенніе мѣсяцы. Лѣтомъ они пристаютъ противъ Посольскаго монастыря, въ верстахъ полутора отъ берега,-- мелководіе Посольскаго берега не подпускаетъ ихъ ближе. Пристани на посольской сторонѣ никогда не было и до сей поры нѣтъ. Въ бурную погоду много труда и опасности выпадаетъ на долю проѣзжающихъ, осужденныхъ судьбою нырять по высокимъ байкальскимъ волнамъ въ лодкахъ и нерѣдко принимать холодныя ванны, потому что сибирское купечество и байкальское пароходство не считаютъ нужнымъ позаботиться объ устройствѣ пристани и удѣлить для этого часть своихъ доходовъ, хотя бы для собственнаго удобства. Иногда случается такъ, что пароходъ къ Посольску и придетъ, а пассажировъ на берегъ высадить нѣтъ никакой возможности,-- волна идетъ такая большая, что лодку спустить нельзя. Что тутъ дѣлать! Пассажиры смотрятъ на посольскій береіъ и вздыхаютъ, а въ ушахъ ихъ между тѣмъ слышится пріятная рѣчь штурмана: -- не угодно-ли, господа пассажиры, отойдти отъ борта,-- надо якорь вытащить, да назадъ идти.
   -- Назадъ? грустно восклицаютъ пассажиры.
   -- Да, назадъ. Зимовать намъ что-ли здѣсь. Видите какая волна идетъ,-- лодки спустить нельзя; а мнѣ дожидать пока стихнетъ вѣтеръ не приказано: на Лиственичной много грузу лежитъ, я въ это время успѣю еще забуксирить баржу и приведу ее сюда.
   И ѣдутъ пассажиры назадъ, проклиная въ душѣ байкальское пароходство.
   -- А вы, господа, не сердитесь, подшутитъ штурманъ, выбудьте покойны: задаромъ вѣдь, безплатно васъ катаемъ по Байкалу.
   И то правда.
   Посольскій монастырь носитъ это названіе, потому что тутъ убиты боярскій сынъ Заболоцкій съ сыномъ. Заболоцкій былъ отправленъ въ Китай въ качествѣ русскаго посланника. Ихъ убили монголы; а случилось это въ давно прошедшее время, когда Россія съ Китаемъ начала первыя сношенія. У монастырской ограды въ память этого событія, поставленъ высокій чугунный крестъ, но подписи на немъ и близъ него никакой нѣтъ.
   Суда или, какъ называютъ ихъ поморы, "корабли" пристаютъ частію тоже противъ Посольскаго монастыря, или входятъ въ рѣку Селенгу, но которой и тянутся вверхъ до пристани Чертовкиной, находящейся близъ устья Селенги.
   Рѣка Селенга (по манчжурски желѣзная рѣка) заграничная. Она беретъ начало въ Монголіи въ Ханъ-чайскомъ хребтѣ, на сѣверной окраинѣ Гоби и, миновавъ прежде бывшую кяхтинскую таможню, контрабандой является на русской землѣ верстахъ въ 20 отъ Кяхты, переливая и располаскивая песчаные берега Забайкалья; она многими, часто мѣняющими свое русло устьями, впадаетъ съ юго-востока въ Байкалъ, засыпая въ этихъ мѣстахъ дно его цѣлыми горами песку и чернаго ила. Ежегодно значительное количество этого ила и песку, осаждаясь въ устьяхъ рѣки, постепенно подвигаетъ этими наносами устья рѣки впередъ на столько, что въ этомъ мѣстѣ находится теперь самое узкое пространство Байкала (около 30 верстъ). Есть основаніе думать, что чрезъ нѣсколько столѣтій, Селенга пересыплетъ въ этомъ мѣстѣ Байкалъ своими наносами, не смотря на его глубину, и раздѣлитъ его на два озера, большое или верхнее, и малое или нижнее; между озерами останется только каналъ для прохода воды въ нижнее озеро. Очень жаль, что мы не можемъ собрать, не только изъ древнихъ путешествій, но даже изъ разсказовъ старожиловъ, никакихъ, хотя бы, даже приблизительныхъ свѣденій о томъ, сколько Селенга ежегодно вноситъ съ мутными водами своими и осаждаетъ на днѣ Байкала ила, глины и песку; на сколько подвигаетъ она впередъ свое устье. Старожилы не замѣчаютъ этого, но обмелѣвшее устье ея, уже далеко выдвинувшееся впередъ, разсыпавшись между обширными песчаными отмелями и островами, доказываетъ существованіе этого осадка, тѣмъ болѣе, что вода въ самомъ Байкалѣ и въ истокѣ Ангары въ тихую погоду совершенно чиста и прозрачна, слѣдовательно, осадки эти не уносится далеко.
   Какъ не защищаютъ прибрежные жители Байкала извѣстнаго повѣрья, что Святое море не погубило въ своихъ волнахъ ни одной человѣческой жизни, но защита ихъ оказывается несостоятельной. Впослѣдствіи, проѣзжая нѣсколько разъ по Байкалу, я не разъ слышалъ разсказы о томъ, какъ гибнутъ въ Байкалѣ бѣглые съ каторжныхъ заводовъ, называемые въ Сибири рысаками. Не желая обходить Байкалъ кругомъ, тащиться по крутымъ горамъ и дѣлать такимъ образомъ верстъ 300--400 лишнихъ, рысаки пускаются прямо черезъ Байкалъ въ какой нибудь старой, утлой лодченкѣ. Добываютъ они эту лодченку ночью, выжидаютъ для этого воровства удобнаго часа, когда на берегу нѣтъ народа, и отправляются въ ней по Байкалу. Нѣкоторымъ счастливымъ смѣльчакамъ удается благополучно окончить такой опасный рискованный путь, но большая часть изъ нихъ погибаетъ въ морѣ, что и извѣстно, потому что часто украденную лодку прибиваетъ обратно къ берегу. Одинъ изъ крестьянъ разсказывалъ мнѣ замѣчательный способъ переправы рысаковъ черезъ Байкалъ.
   -- Разъ какъ-то, говорилъ онъ, плыли мы на своемъ кораблѣ съ омулями въ Иркутскъ, погода стояла вѣтреная, холодная, валъ шелъ высокій и бѣляки такъ и пестрѣли по всему морю. Дѣло было днемъ. Шли мы парусомъ и шли бойко. Только смотрю я, на морѣ что-то чернѣется, ближе, ближе,-- вижу люди, человѣкъ видно пять за бревно ухватились. Бросаетъ ихъ по волнамъ съ одной на другую, да такъ валомъ обдаетъ, что какъ погрузитъ въ волну такъ ничего и невидно; потомъ опять бревно вынырнетъ, опять его броситъ въ глубь волны, а люди все держатся, Судно мое такъ прямо на нихъ и бѣжало, велѣлъ я повернуть мало-дѣло руль, далъ чуточку въ сторону и пробѣжалъ мимо ихъ. Что съ ними стало послѣ,-- погибли чай въ морѣ,-- погода дула долго, а вѣдь силы недостанетъ держаться долго за бревно, да и руки закоченѣютъ. Такъ вотъ какъ они рысаки-то путешествуютъ. Это, значитъ, они лодки на берегу найдти не могли и пустились на бревнѣ въ морѣ, руки у нихъ вмѣсто веселъ были, а бревно, значить, за лодку служило.
   -- Какъ же они лодки-то не могли достать? Ночью-же ихъ никто на берегу не караулитъ?
   -- Рысаки-то эти научили ужь насъ порядочно, теперь только развѣ лѣнивый кто оставитъ свою лодку плохо,-- которые осторожные такъ и во дворъ уносятъ. Нашъ братъ тоже свое добро бережетъ. Особенно по веснѣ-то, когда этихъ рысаковъ бѣжитъ съ заводовъ много. Къ осени ужь ихъ меньше, а зимой развѣ такъ пятокъ, десятокъ какой пройдетъ.
   -- А сколько ихъ проходитъ всего въ годъ!
   -- А Господь знаетъ, какъ тутъ сочтешь... Примѣрно такъ, разсказываютъ что будто бы въ годъ до четырехъ сотъ рысаковъ проходитъ...
   Зимою единственный путь, по которому рысаки проходятъ изъ забайкальской области въ иркутскую губернію, это -- юго-восточный берегъ Байкала,-- называемый по мѣстному, Коргою. Теперь въ Сибири нѣтъ уже и десятой доли тѣхъ проказъ, какія бывали тамъ лѣтъ сорокъ, пятьдесятъ тому назадъ. Теперь, сравнительно, рысаковъ стало менѣе, но все-таки они не переводятся. Зимою, когда Байкалъ покроется льдомъ, рысаки пробѣгаютъ по льду отъ Посольскаго монастыря въ зимовье Голоустное, въ одинъ зимній день. Это разстояніе, въ 55 верстъ, пробѣгаютъ они буквально рысью, только легкій паръ вьется около разогрѣвшагося бѣгуна. Въ тихую погоду путь этотъ они оканчиваютъ благополучно, но иногда застигнутые вѣтрами и сильными мятелями рысаки сбиваются съ дороги, сбившись попадаютъ въ трудно проходимые тороса и заломы, а вѣтеръ, между тѣмъ реветъ и воетъ по необозримой равнинѣ Байкала; короткій зимній день оканчивается и темная ночь окончательно сбиваетъ съ пути несчастныхъ,-- они уходятъ далеко въ даль моря къ острову Ольхону или къ Култуку. Такъ проходитъ ночь. Голодные рысаки выбиваются изъ силъ, коченѣютъ и замерзаютъ.
   Зимою рѣдкій день не бываетъ на Байкалѣ вѣтра съ той или другой стороны. Вѣтеръ сдуваетъ снѣгъ въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ Байкалъ покрылся ровнымъ льдомъ и ледъ дѣлается блестящъ какъ зеркало. Искусные въ катаньи на конькахъ, могли бы по Байкалу катиться верстъ по 30 въ часъ. Отъ такихъ, постоянно дующихъ вѣтровъ, многіе изъ рысаковъ не рѣшаются довѣриться Байкалу ни зимою, ни лѣтомъ. Они придерживаются юго-восточной стороны озера и выходятъ изъ Посольска въ Култукъ (разстояніе 210 вер.) по тропамъ, пробитымъ ихъ предшественниками. На ночлегъ они останавливаются въ зимовьяхъ звѣропромышленниковъ; изъ Култука переходятъ на рѣку Иркутъ и не заходя, конечно, въ г. Иркутскъ, отъ деревни Мотовъ, поворачиваютъ къ р. Ситою. Съ Китая направляются на рѣку Бѣлую лѣсами и тропами, хорошо имъ извѣстными, и верстахъ въ 50--100 отъ Иркутска выходятъ на большую дорогу.
   Рысаки путешествуютъ по Сибири вообще весьма скромно. Они чаще выпрашиваютъ подаяніе, чѣмъ требуютъ или насильно отнимаютъ. Но, конечно, въ семьѣ не безъ урода; есть изъ нихъ и такіе молодцы, которые не прочь воспользоваться всякимъ удобнымъ и неудобнымъ случаемъ чтобы украсть, отнять, ограбить,-- часто не зная даже того, куда дѣваться съ ограбленными вещами. Забайкальскіе звѣропромышленники часто жалуются на рысаковъ, а избавиться отъ ихъ посѣщеній никакого средства не имѣютъ. Идутъ рысаки мимо зимовья звѣропромышленника, заходятъ и просятъ хлѣба, позволенія отдохнуть около огня. Непустить -- боязно: пожалуй со злости убьютъ или, по меньшей мѣрѣ, искалечатъ и впускаетъ звѣропромышленникъ невѣдомыхъ людей въ свой шалашъ и на его неповинную голову падаетъ содержаніе этихъ рысаковъ во время пути: идутъ они безъ всякихъ запасовъ продовольствія, безъ гроша денегъ и удовлетворяютъ свои потребности, по милости звѣропромышленниковъ. Тамъ, гдѣ представится случай у отсутствующаго звѣропромышленника стянуть изъ зимовья съѣстные припасы: хлѣбъ, рыбу, мясо и пр. они конечно воспользуются этимъ случаемъ. Иногда случается, что въ зимовье заходитъ человѣкъ десять рысаковъ изголодавшихся и озлобленныхъ до послѣдней крайности, хозяинъ зимовья поскупится имъ дать побольше пищи,-- начинается ссора и дѣло оканчивается насиліемъ. Но вообще такіе случаи бываютъ очень рѣдко, потому что рысаки, покусившіеся на насиліе, черезъ это теряютъ очень много впереди: недостатокъ пропитанія заставляетъ ихъ часто обращаться къ людямъ, а звѣропромышленники, имѣя между собой постоянныя сношенія, немедленно узнаютъ о происшествіи и передаютъ о немъ другъ другу, молва летитъ впередъ и рысакамъ бываетъ очень плохо Вся цѣпь промышленниковъ возстаетъ стражею по всему протяженію до Култука и рысакамъ не избѣжать поимки: другой дороги нѣтъ, пройдти въ глубину горъ невозможно, придется тамъ или томиться голодомъ или попасть въ лапы хищнаго звѣря. Рысаковъ ловятъ, творятъ надъ ними самосудъ или же передаютъ ихъ въ руки правосудія.
   Сибирскій рысакъ идетъ безъ всякаго оружія, есть при немъ только маленькій ножъ, на плечахъ болтается небольшой тощій мѣшечекъ, въ которомъ хранится не болѣе, не менѣе, какъ лоскутъ какой нибудь тряпки, обрывокъ кожи для починки башмаковъ (чарковъ) и одежонки. Не смотря на 30° мороза, рысакъ бѣжитъ зимою, одѣтый совершенно по лѣтнему: на немъ коротенькое полукафтанье, холщевые штанишки, обувь изорвана и едва держится на ногахъ; перемерзнувшіе, побѣлѣвшіе отъ мороза пальцы выглядываютъ въ дыры башмаковъ; на головѣ какая нибудь блинообразная шапка, найденная, можетъ быть, гдѣ нибудь на дорогѣ; шея открыта и встрѣчный вѣтеръ прямо ударяетъ на горло и грудь рысаку. Бѣжитъ рысакъ день, мѣсяцъ, цѣлое лѣто и въ концѣ концевъ попадается опять въ руки правосудія; проходитъ зима и съ первой весной онъ снова бѣжитъ, снова голодаетъ, подвергается всевозможнымъ опасностямъ и въ концѣ концевъ большая часть изъ нихъ опять попадаетъ въ тюрьму до новаго побѣга.
   И проходятъ такимъ образомъ многіе годы полуголоднаго нечеловѣческаго существованія. Опасность въ непроходимомъ сибирскомъ лѣсу отъ лютаго звѣря, опасность отъ возможности голодной смерти, опасность отъ переправы черезъ рѣку, наконецъ опасность отъ человѣка, который можетъ лишить свободы рысака и передать его въ руки начальства. Вездѣ опасности! Изъ-за чего же человѣкъ пускается на такое страшное существованіе? Какія надежды его поддерживаютъ? Какія цѣли имъ руководятъ? Нѣтъ у него никакихъ надеждъ, никакихъ цѣлей, кромѣ желанія свободы, хотя эта голодная и холодная свобода въ тысячу разъ хуже всякой неволи,
   А все-таки люди мѣняютъ сытую неволю на голодную свободу! Рѣдкій изъ рысаковъ, быть можетъ, одинъ изъ тысячи, съумѣетъ выбраться изъ Сибири въ Россію и пріютиться гдѣ нибудь съ паспортомъ человѣка случайно ему встрѣтившагося на дорогѣ. Познакомится онъ сначала съ этимъ несчастнымъ, пораспроситъ его о мѣстѣ жительства, о родныхъ, о знакомыхъ, потомъ убьетъ его гдѣ нибудь въ темномъ лѣсу и пойдетъ съ его паспортомъ, куда пожелаетъ, удаляясь подальше отъ той стороны, гдѣ живутъ родные убитаго. Бывали иногда случаи, что крестьяне укрывали у себя рысаковъ по нѣскольку лѣтъ, пользуясь ихъ безплатной работой. Разсказывали даже такіе случаи, что крестьянинъ, видя хорошее поведеніе рысака, покупалъ у волостнаго писаря билетъ какого нибудь умершаго поселенца и рысакъ числился подъ его именемъ; такъ, въ одномъ селеніи, при какой-то ревизіи, оказался поселенецъ двѣсти пятидесяти лѣтъ отъ роду,-- это значитъ подъ именемъ умершаго числилось по книгамъ едва ли не пятое лицо. Но большая часть рысаковъ, какъ я сказалъ выше, всю свою жизнь проводятъ только въ томъ, что бѣгаютъ по Сибири, попадаютъ въ тюрьму, опять убѣгаютъ и опять попадаютъ до новаго побѣга. Часто они сами приходятъ въ тюремный замокъ и выдаютъ себя, и эта добровольная выдача бываетъ всегда зимою, когда уже нѣтъ никакихъ средствъ спастись отъ мороза. По сибирскимъ деревнямъ искони существуетъ обычай выставлять на ночь за окна молоко, хлѣбъ, иногда и мясо для несчастныхъ.-- Для чего вы это дѣлаете? спроситъ иногда проѣзжающій.-- А для несчастныхъ, батюшко,-- они вѣдь тоже люди: пить, ѣсть хотятъ.-- А вы ихъ не боитесь?-- Нѣтъ ничего... Оно правда, что другой разъ и подумаешь, какъ бы молъ они краснаго пѣтуха не подпустили, ну и поставишь криночку за окно, все же безопаснѣе.-- Такъ слѣдовательно вы только изъ боязни ставите за окно пищу?-- Нѣтъ, пошто изъ боязни: все же они несчастные... Голоднымъ и Господь велитъ пищи давать! Но этой милостыней, отдаваемой и изъ жалости, и изъ боязни, рысаки не всегда пользуются, только храбрые изъ нихъ заходятъ въ деревню, а остальные предпочитаютъ голодать, кормиться травой, древесной корой, чѣмъ заходить въ деревню и рисковать своей свободой. Если число бѣгущихъ рысаковъ порядочное, т. е. человѣкъ 10--15, то, вооружившись хорошими дубинами, они темной ночью входятъ въ деревню, быстро выпиваютъ молоко, забираютъ пищу и оглядываясь спѣшатъ убраться поскорѣе въ лѣсъ... У меня былъ одинъ знакомый изъ рысаковъ, водворенный на жительство около Читы. Онъ шестнадцать разъ былъ пойманъ и шестнадцать разъ его наказывали. (Въ то время еще существовали плети). Когда я познакомился съ нимъ, онъ былъ уже 70 лѣтъ.-- Что же дѣдушка, спрашивалъ я, заставило тебя бѣгать?-- Старъ сталъ, теперь, не могу ужь больше, грустно говорилъ старикъ, сидя на крылечкѣ почтоваго двора.-- Я говорю, что тебя заставляло бѣгать?-- А что заставляло? Все на родину хотѣлъ пробраться, хоть бы однимъ глазкомъ-то на нее, матушку, посмотрѣть, хоть бы такъ издали...-- И не посмотрѣлъ?-- Тазъ и не посмотрѣлъ, разъ было до города Перми добрался, да зима ужь больно люта была, не въ терпежъ было,-- пошелъ въ тюрьму, говорю: непомнящій родства,-- вздули и опять въ Нерчинскъ переслали. А разъ около города Тобольскова,-- тоже далеко отсюда, тамъ меня поймали, народъ-то тамъ больно избалованный...-- Какъ избалованный?-- Да такъ,-- нашего брата бѣглова ловитъ...-- Ну еще до куда доводилъ?-- А еще-то, все около Иркутскова, да Томскова, тутъ все попадался.-- Зачѣмъ же ты, дѣдушко, бѣгалъ, когда видѣлъ что нельзя выбраться?-- Да такъ ужь, хотѣлось и бѣгалъ... Скучно было!-- Да голодать же хуже?-- Можетъ и хуже, да ужь такъ... Тянетъ. Весна-то только какъ наступитъ, сердце затомится, заноетъ, мѣста не находишь, только и на умѣ какъ бы теперь въ лѣсъ... знакомыя тропинки разные вспомнятся, ручейки... Холодъ и голодъ все забудешь, и спишь и видишь лѣсъ, ну и убѣжишь... А то и на умъ нейдетъ, что опять спину вздуютъ. -- Теперь ужь больше не хочешь бѣжать? спрашивалъ я. Старикъ поднялъ на меня свои истомленные выкатившіяся глаза, посмотрѣлъ, помолчалъ, вздохнулъ, глубоко вздохнулъ и заплакалъ, тихо, тихо заплакалъ,-- Не плачь, дѣдушко... выпей вотъ лучше винца, предложилъ я. Старикъ протянулъ руку за рюмкой, выпилъ и показалъ на ноги.-- Ноги то вотъ стары стали, не хотятъ служить, проговорилъ онъ вздыхая.-- Ужели бы ты опять побѣжалъ?-- Побѣжалъ бы. И старикъ замигалъ глазами, стараясь удержать слезы...
   Если на Забайкальской тропѣ учредить нѣсколько кордоновъ для поимки бѣглыхъ, то это, во всякомъ случаѣ, не остановитъ ихъ: они отыщутъ себѣ другую дорогу, пойдутъ на высокія гольцы Хамаръ-добана (самая высочайшая и крутая гора по кругобайкальской дорогѣ), пойдутъ на Тунку, потомъ на рѣчку Иркутъ. Кордоны могутъ только затруднить ихъ путь, а пути они себѣ все-таки найдутъ. Они прокрадутся вездѣ, гдѣ только можетъ пройдти нога человѣка. Бывали такіе случаи, что рысаки проходили по южной сторонѣ Саянскихъ горъ и выходили въ западную Сибирь въ Томскую губернію. Въ этихъ полуголодныхъ, оборванныхъ, истомленныхъ бродягахъ все-таки проглядываетъ то природное удальство, та смѣтливость и храбрость, съ какими, лѣтъ 250 тому назадъ, пробирались по невѣдомымъ рѣкамъ, горамъ и лѣсамъ, русскіе люди для покоренія Сибири.
   

IV.

   Въ маѣ 1800 года я снова былъ у Байкала въ селеніи Посольскомъ. Пріѣхалъ я, какъ оказалось, рано,-- пароходъ не дѣлалъ еще ни одного рейса и былъ на противуположной (Лиственичной) пристани. Остановился я у одного знакомаго старичка, который въ первый мой проѣздъ чрезъ Посольское, много бесѣдовалъ со мною о прибайкальской жизни.
   -- Что, ваша милость, опять къ нашему Святому морю пріѣхали? спрашивалъ онъ.
   -- Да, какъ видите, опять.
   -- Доброе дѣло, доброе дѣло. Вотъ поживите у насъ, побесѣдуйте съ нами.
   Послѣ обычныхъ распросовъ, старичекъ сталъ хлопотать объ устройствѣ для меня помѣщенія.
   -- Да вы не безпокойтесь. Я долго не проживу, вотъ какъ только пароходъ придетъ, тотчасъ и уѣду...
   -- Ну до этого еще далеко,-- недѣлька другая пройдетъ.
   Я засмѣялся, думая, что старичекъ шутитъ.
   -- Вы, ваша милость, не смѣйтесь. Недѣльку-то вы ужь у меня погостите, это ужь безпримѣнно, а то и двѣ...
   -- Что вы! что вы! Льды давно прошли.
   -- Это вы вѣрно сказали, только они и назадъ пожалуй могутъ возвратиться, имъ все же, какъ ни на есть, скучно съ нашимъ-то берегомъ разставаться. Вотъ они и придутъ опять, проститься, значитъ, придутъ, съ берегомъ-то.
   -- Нѣтъ, дѣдушка, теперь они уже не придутъ; погода очень теплая стоитъ.
   Старичекъ улыбнулся.
   -- А оно можетъ ваша милость и правду говорите, только по нашему-то, по стариковски, кажется льды должны возворотиться, а впрочемъ все Богъ!..
   Прошелъ день, два. Мы наговорились со старичкомъ и о рыбной ловлѣ, и о Верхнеудинской ярмаркѣ, бывшей въ февралѣ мѣсяцѣ, и о томъ, что послѣ занятія Амура русскими, въ Забайкальи стало все дорожать; вдоволь наговорились мы обо всемъ, а парохода все еще не было. Погода стояла тихая, теплая. На Байкалѣ не было видно ни одной льдины, свѣтлоголубая масса воды покойно лежала въ своей громадной котловинѣ, отражая въ себѣ, какъ въ зеркалѣ, лучи весенняго солнца. Небо было чисто. На отдаленныхъ вершинахъ кругобайкальскихъ горъ тоже блестѣли яркіе лучи солнца, переливаясь различными цвѣтами на вѣчно снѣжныхъ сопкахъ гольцевъ. Въ Посольскомъ воробьи весело кричали около возовъ проходившихъ обозовъ, подбирая разбросанные клочки сѣна. Казалось, весна давно уже наступила и я былъ въ полной увѣренности, что вотъ-вотъ выплыветъ, изъ отдаленной синевы Байкала, сначала неясная точка, потомъ покажется труба, дымъ, и чрезъ нѣсколько времени пароходъ запыхтитъ къ Посольской пристани. Но прошло и три дня, а на байкальской, синевѣ никакой темной точки не показывалось.
   -- Что это, дѣдушка, какая чудесная погода, а парохода нѣтъ?
   -- Погода чудесная, это вы, ваша милость, справедливо говорите, только я васъ спрошу, далеко ли у васъ шуба лежитъ?
   -- Это зачѣмъ?
   -- Да такъ. Вы ее около себя поближе кладите, не ровенъ часъ, заморозитъ...
   -- Полно вамъ! Вы все шутите...
   -- Нѣтъ въ самомъ дѣлѣ. Вы мнѣ старику повѣрьте. Я ужь слышу, что скоро заморозитъ. Такая погодушка закрутитъ, что и Господи помилуй!..
   На утро вышелъ я къ Байкалу, и не узналъ его. Куда исчезла весна и тихая синева на морѣ и красота отдаленныхъ горъ. Все исчезло, измѣнилось и измѣнилось рѣзко, вдругъ, какъ измѣняются декораціи въ волшебныхъ балетахъ: берегъ былъ заброшенъ громадными льдинами, дула страшная мятелица съ дождемъ, снѣгомъ, изморозью и всякими прочими осенними дарами. Берегъ, по которому, наканунѣ вечеромъ, спокойно, одна за одной, разсыпались тихія воды Байкала,-- тотъ берегъ былъ перемѣтенъ снѣгомъ, облѣденелъ и на немъ громоздились одна на другую глыбы льда. Вдали, вмѣсто разнохарактерныхъ очертаній горныхъ вершинъ, виднѣлась сплошная сѣрая масса тучъ; а подъ ними, внизу, на Байкалѣ, трещали, шумѣли и боролись одна съ другой громадныя льдины, вѣтеръ нагонялъ ихъ къ берегу и, казалось, наступила вторая осень. Старикъ былъ правъ: -- безъ шубы на улицу нельзя было и глазъ показать.
   -- Вотъ они льдинки-то, пришли, ваша милость, проститься съ берегомъ, говорилъ старикъ.
   -- Вижу, дѣдушка, и очень недоволенъ...
   -- И я, ваша милость, недоволенъ...
   -- Вамъ-то что же?
   -- А мнѣ-то значитъ непріятно, что эти льды здѣсь пробудутъ пожалуй до половины мѣсяца...
   -- Это почему вы знаете?
   -- Да ужь такъ. Вы мнѣ старику повѣрьте. Вижу я по погодѣ, что ныньче весна поздняя будетъ. Я, ваша милость, восьмой десятокъ здѣсь живу и знаю, потому и говорю такъ. Теперича этотъ вѣтеръ льды забралъ изъ подъ верхней Ангары, онъ ихъ здѣсь пожалуй и оставитъ -- здѣсь они и таять будутъ.
   -- Какъ же мнѣ-то быть?
   -- А вамъ надо ѣхать.
   -- Куда же? обратно что ли?
   -- Нѣтъ. Вы, ваша милость, теперича поѣзжайте на устье Селенги. Пароходъ туда безпримѣнно придетъ. Потому они тоже это знаютъ, пароходчики-то. Они можетъ десять-пятнадцать разъ сходятъ по Байкалу, а все въ нашемъ Посольскѣ не побываютъ. Тамъ отъ Селенги-то до Лиственичной будетъ весна, а на нашемъ берегу все торосья льда будутъ лежать.
   -- Гдѣ же мнѣ тамъ остановиться?
   -- А сначала остановитесь въ Чертовкинѣ. Это селеніе большое, избы тамъ есть для вашей милости способныя, своему парню закажу къ кому васъ привести. Ну, а послѣ, какъ услышите, что пароходъ пришолъ, поѣдете въ Шигаевку,-- деревенька тутъ такая есть, около Селенги. Изъ Шигаевки-то пожалуй по Селенгѣ въ лодкѣ спуститесь къ пароходу.
   Я послушался старика и поѣхалъ въ Чертовкино. По дорогѣ тянулись обозы, возвращавшіеся изъ Посольска къ устью Селенги. Нѣсколько троекъ проѣзжающихъ ѣхали тоже туда. Всѣ закутывались въ шубы и мѣховыя шапки, вѣтеръ свистѣлъ по дорогѣ. Мой ямщикъ бурятъ ежился на козлахъ въ мохнатой шубѣ, одѣтой шерстью вверхъ. Кони рвались и мчались во весь духъ, повозка прыгала по обледенѣвшимъ рытвинамъ и ямамъ.
   -- Тише! крикнулъ я.
   -- Ну вы! Другой зима пришолъ ужь, закричалъ бурятъ, и погналъ коней еще сильнѣе.
   -- Тише! Тише! просилъ я.
   -- Ну! Ну! Погода морозной!.. Другой зима пришолъ! покрикивалъ бурятъ и помахивалъ вояжами, не смотря на то, что кони мчались до того сильно, что отъ быстроты ѣзды захватывало духъ.
   Я снова закричалъ. Бурятъ опять ударилъ коней. Я приподнялся, схватилъ его за рукавъ и сердито требовалъ, чтобы онъ ѣхалъ тише.
   -- А я, баринъ, думаль, ты кричишь, скоро ѣхать надо, а ты бурятъ бранишь, ѣхать видно тихонько любишь...
   Чрезъ нѣсколько времени мы въѣхали въ Чертовкино. Ямщикъ остановилъ коней у воротъ большаго деревяннаго дома и самъ ушелъ во дворъ. Вскорѣ, вслѣдъ за ямщикомъ, выбѣжалъ на улицу хозяинъ дома, крестьянинъ и кланялся подходя къ экипажу. Я помѣстился въ комнатѣ, которую хозяинъ называлъ "большая горница", эта была лучшая комната въ домѣ, назначенная для пріема гостей. Полы въ ней были выкрашены жолтой краской, стѣны чисто вымыты и выскоблены и больше чѣмъ на половину были заклѣены бумажными картонами. И чего-чего не было нарисовано и написано на этихъ картинахъ! Чтобъ прочитать на нихъ всѣ надписи, нужно было употребить для этого не менѣе пяти часовъ времени; но для того, ктобъ задумалъ описать содержаніе этихъ картинъ, представилось бы великое затрудненіе отъ искивать это содержаніе и я не дѣлаю этого къ великому моему удовольствію и къ удовольствію моего читатели. Я увѣренъ, что всякій русскій человѣкъ не разъ видалъ подобнаго рода произведенія на отечественныхъ базарахъ и ярмаркахъ; видалъ, какъ главнокомандующій ѣдетъ верхомъ на конѣ и какъ между ногами этого коня стоятъ выстроенные въ линію полки солдатъ, которымъ художникъ, во избѣжаніе лишняго труда, сдѣлалъ одинъ общій красный воротникъ, мазнувъ кистью по всѣмъ солдатскимъ шеямъ, а иногда усамъ и даже головамъ.. Видалъ вѣроятно читатель и картины духовнаго содержанія, представляющія адъ со всѣми его разнообразными мученіями и огненнаго змія исписаннаго всевозможными грѣхами, и жанровые картины, представляющія какъ хозяева горюютъ, а прикащики пируютъ и т. д., и т. д.
   Всѣ эти произведенія отечественныхъ художниковъ красовались въ моей новой временной квартирѣ. Въ переднемъ углу, на полочкахъ, стоялъ образъ тоже суздальской работы. Предъ нимъ на столѣ лежалъ большой каравай ржанаго хлѣба съ солонкой на верху. Комната была очень чисто выметена и очень жарко натоплена.
   -- Ишь какъ захолодѣло! говорилъ хозяинъ, поминутно, то входя, то выходя изъ комнаты:-- Вы пожалуйста, ваша милость, садитесь, а то и приляжьте, вотъ тутъ на лежаночкѣ, погрѣйтесь... захолодѣло, захолодѣло! а весна кажись-бы... И хозяинъ, на скоро проговоривъ нѣсколько словъ, опять уходилъ.
   Вскорѣ на столѣ появился блестящій самоваръ, творожныя лепешки; не успѣлъ а напиться чаю, какъ хозяинъ снова угощалъ пельменями; затѣмъ явились пряники, орѣхи и проч. Я только успѣвалъ отговариваться и просить извиненія, что надѣлалъ много безпокойства.
   -- Нужды нѣтъ, нужды нѣтъ! Мы рады добраго человѣка угостить. Старичекъ-то отъ, котораго вы къ намъ пріѣхали, родственникъ намъ. Онъ крѣпко на крѣпко заказывалъ чтобы васъ кормили хорошенько, сладчѣе... Вотъ теперь только тятеньки дома нѣтъ, а то-бы онъ васъ самъ угостилъ. Онъ теперь уѣхалъ туда, въ вашу сторону, къ китайской границѣ, потому, значитъ, что у насъ тоже есть тамъ кое-какая работишка, на счетъ извозу чаевъ... Можетъ и у васъ когда чаи пойдутъ изъ Кяхты, намъ дадите на доставку до моря. У насъ тоже и свои корабли по морю ходятъ, можно и до Иркутска взять доставку...
   И хозяинъ снова начиналъ угощать и снова угощеніе перемѣшивалъ съ разсказами о своихъ дѣлахъ и о доставкѣ товаровъ.
   Прожилъ я у него три дня и сталъ подумывать объ отъѣздѣ на устье рѣки Селенги въ деревушку Шигаевку; погода нѣсколько поутихла и солнце стало снова пригрѣвать по весеннему. При прощаньѣ я предложилъ хозяину пять рублей за постой, но тотъ рѣшительно отказался брать, отговариваясь тѣмъ, что "можетъ быть, Богъ дастъ будемъ дѣло дѣлать."
   -- Да дѣло своимъ чередомъ, а за содержаніе все таки возьмите...
   -- Нѣтъ! нѣтъ! Вы, ваша милость, насъ не обижайте... И нашъ родственникъ старичекъ васъ знаетъ,-- это ужь какъ угодно... хлѣбъ-соль -- божій даръ, видите вотъ онъ передъ образомъ стоитъ, передъ господнимъ, какъ можно съ дорожнаго человѣка брать...
   Такъ и не взялъ ни копѣйки.
   Въ продолженіи трехъ дней я ни разу не видалъ его семейства, но когда сталъ выходить изъ комнатъ, чтобы сѣсть въ повозку, провожать меня вышла вся семья, всѣ кланялись, желали всякаго благополучія и провожали точно роднаго или близкаго знакомаго. Меня заставилъ задуматься стоявшій предъ образами хлѣбъ, и дорогой я сталъ распрашивать ямщика, зачѣмъ у хозяина въ переднемъ углу стоитъ коровай хлѣба и солонка, и всегда-ли онъ тутъ, стоитъ. Ямщикъ объяснилъ мнѣ, что этотъ хлѣбъ поставленъ съ того дня, когда старикъ хозяинъ (отецъ угощавшаго меня) поѣхалъ въ дорогу, и будетъ стоять на столѣ до его возвращенія. Обычай этотъ соблюдается во многихъ семействахъ. Собирается, напримѣръ сынъ хозяина въ путь, благословятъ его хлѣбомъ-солью и поставятъ этотъ хлѣбъ предъ образомъ до возвращенія уѣхавшаго; если ѣдетъ самъ хозяинъ, то уѣзжая благословляетъ всю свою семью хлѣбомъ и опять хлѣбъ ставятъ предъ образомъ; возвратится ѣздившій сынъ, благословятъ его и уберутъ хлѣбъ; хозяинъ возвратится -- самъ благословитъ всю семью хлѣбомъ. Обычай интересный и чрезвычайно хорошо характеризующій семейную жизнь забайкальцевъ.
   Деревенька Шигаевка убогая, маленькая, съ десятью только домишками. Пріѣхавшихъ въ ожиданіи парохода собралось въ деревнѣ много и я затруднялся, не зная гдѣ помѣститься. Въ одномъ дворишкѣ оказалась свободная избенка, въ которую хозяинъ ея затруднялся меня помѣстить, говоря, что въ ней ночуетъ каждую ночь чиновникъ.
   -- Такъ мы можемъ съ нимъ вмѣстѣ помѣститься? спросилъ я.
   Хозяинъ затруднялся.
   -- Какъ же вмѣстѣ-то?.. Все же онъ особа... я не знаю... Днемъ-то ничего, еще можно, а ночью-то... ужь и право не знаю...
   -- Да гдѣ-же онъ теперь? я бы съ нимъ переговорилъ?
   -- Теперь-то онъ въ кабакѣ... до вечера онъ все тамъ.
   -- Что же онъ повѣряетъ что-ли кабакъ?
   -- Нѣтъ онъ, видите, тово... съ запоемъ...
   "Особа" оказалась какой-то исключенный изъ службы чиновникъ, пробиравшійся изъ Читы въ Иркутскъ. Мы съ нимъ прожили въ избушкѣ мирно. Ночью онъ со сна постоянно бормоталъ что-то и рано утромъ уходилъ въ кабакъ, гдѣ и сидѣлъ до поздней ночи. Чрезъ день или два пріѣхалъ вѣстовой "съ моря," отъ самаго устья рѣки, что пароходъ идетъ. Чиновникъ, заслышавъ это извѣстіе, вытаращилъ глаза, пошарилъ въ карманахъ,-- оказалось пусто; потомъ перешелъ неровными шагами въ уголъ избенки, гдѣ валялся его чемоданишко, раскрылъ его, выбросилъ оттуда какую то дрянь и сѣлъ на полу, почесывая свою забубенную голову.
   Пассажиры изъ деревеньки потянулись къ устью рѣки. Я сталъ собирать свои вещи; чиновникъ все сидѣлъ и чесался. Крестьянинъ, хозяинъ избы, пріотворилъ дверь и сказалъ мнѣ, что лошадь готова.
   -- Поз-во-во-льте... Поз-з-ввольте... неясно забормотала особа.
   -- Что вамъ угодно? спросилъ я.
   -- Довезите меня до устья.
   Я согласился. Мы поѣхали вмѣстѣ. Дорогой особа долго бормотала о томъ, что ошиблась въ разсчетахъ и издержала нечаянно больше денегъ чѣмъ слѣдовало.
   -- Теперь не знаю какъ быть... не поможете ли вы?
   Я отказался. Мы пріѣхали на устье. Погода стояла тихая. Баржи, нагруженныя чаями, готовы были отплыть изъ устья въ Байкалъ, чтобы отдаться на буксиръ къ пароходу. Кое-какъ помѣстившись на палубѣ баржи, мы тронулись въ путь и чрезъ часъ я былъ уже на пароходѣ "Наслѣдникъ Цесаревичъ". Въ послѣдній разъ я ѣхалъ на немъ. Онъ погибъ въ ноябрѣ мѣсяцѣ отъ слишкомъ рискованнаго рейса, сдѣланнаго по распоряженію одного изъ управляющихъ пароходствомъ. Въ ноябрѣ того-же года на посольскомъ берегу скопилось очень много привезенныхъ чаевъ. Новые пароходы служили плохо и не умѣли перевести до окончанія рейсовъ весь грузъ. Кладчики жаловались, и тоже,-- вѣроятно смѣлые люди -- настаивали чтобы пароходъ непремѣнно шелъ, не смотря на то, что ноябрь былъ въ концѣ. Какъ управляющій пароходомъ, такъ и кладчики были обмануты тихой, теплой погодой. Подумалъ, подумалъ управляющій и рѣшилъ отправить грузы, тѣмъ болѣе, что для счастливаго рейса нужно всего шесть или семь часовъ хорошей погоды. Суда давно были нагружены чаями, нагрузили они такъ же и пароходную палубу, и пароходъ съ одной баржей тронулся въ путь часу въ пятомъ вечера. Дулъ попутный вѣтерокъ и плаваніе продолжалось весьма быстро, но часу въ восьмомъ пароходъ прорѣзало льдиной и въ немъ показалась течь. Управляющій не сробѣлъ и тотчасъ же распорядился забросить впередъ парохода, съ носу, парусъ, для того чтобы имъ затянуло образовавшуюся въ пароходѣ щель. Но поврежденіе сдѣланное льдиной оказалось нешуточнымъ,-- помочь горю было нельзя,-- пароходъ все болѣе и болѣе погружался въ воду и оставалось единственное средство спасать свою собственную жизнь и перебраться на баржу. Чай на пароходной палубѣ оставили на волю божію, перебрались всѣ на баржу и обрубили канатъ. Пароходъ вскорѣ опустился въ воду по палубу и въ такомъ положеніи остался. Судно понесло вѣтромъ въ другую сторону и къ утру оно было далеко отъ наполненнаго водой парохода. Носило его по Байкалу чуть не цѣлый мѣсяцъ, провіантъ весь на суднѣ истощился и какимъ то чудомъ остались живы всѣ бывшіе на немъ люди. Одинъ изъ бывшихъ въ этомъ замѣчательномъ плаваніи разсказывалъ мнѣ подробности ихъ мѣсячнаго страданія.
   -- Когда отъ парохода было видно только трубу да мачту, наше судно было уже отъ него далеко. Всѣ мы, конечно, были въ страшномъ положеніи, но утѣшали себя тѣмъ, что авось Богъ дастъ попутный вѣтеръ насъ принесетъ къ берегу Лиственичной пристани. Такъ до утра насъ несло по морю, куда несло -- мы и сами незнали, только надѣялись, что не вдоль по морю несетъ, а поперегъ и если не къ Лиственичной, то просто къ берегу прибьетъ. Къ утру вѣтеръ усилился, судно наше стало сильнѣе покачиваться и поскрипывать; но это насъ нисколько не пугало, а больно было на сердцѣ отъ того, что мы слышали какъ о борты нашего судна стукались льдины. Этотъ звукъ стучавшихъ о бортъ льдинъ, заставлялъ замирать сердце въ груди; половицы изъ пола въ суднѣ мы вынули и поочередно смотрѣли на дно -- не просачивается-ли вода? Не тонемъ-ли ужь и мы? На другой день вѣтеръ повернулъ обратно, насъ понесло назадъ, опять мы увидѣли издали черную точку парохода. Онъ едва, едва покачивался изъ стороны въ сторону. На третій день унесло насъ Богъ знаетъ куда, и не смотря ла то, что между нами были люди хорошо знавшіе Байкалъ,-- никто изъ нихъ не могъ сказать, въ какомъ мѣстѣ мы находимся. Такъ и шли дни за днями. Свѣчи у надъ вышли и стали мы дѣлать наблюденія надъ дномъ нашего судна съ помощію лучинъ. Хлѣбъ у насъ былъ тоже на исходѣ. Стали мы, по общему согласію, уменьшать, порцію и ѣли только по нѣскольку золотниковъ въ сутки. А холода дѣлались все сильнѣе, вѣтеръ замораживалъ на бортахъ судна набѣгающія брызги волнъ, дрова у насъ были всѣ издержаны и мы рубили полъ въ суднѣ и жгли. Только и берегли нѣсколько досокъ, кошмы да холстъ отъ паруса, чтобы на случай, если сдѣлается течь, то забивать ее скорѣе. На палубу мы выходили рѣдко, потому что вѣтры были холодные, морозъ пробиралъ до костей. Качало, качало насъ и въ одинъ день судно наше прибило ко льду. Обрадовались и этому, хотя не знали куда насъ прибило, далеко-ли берегъ и что съ нами будетъ. Изъ мачты сдѣлали колъ и вбили его въ ледъ, привязали судно и ушли всѣ съ него по льду, сами не зная, куда идемъ. Шли часа два и пришли къ берегу. По берегу увидѣли какую-то избушку, зашли въ нее и обрадовались до того, что другъ другу ничего не могли сказать: избушка была полна рыбой. Поморы наловили ее передъ заморозками и сложили въ избѣ да перваго зимняго пути. Развели мы огонь, сварили рыбы, повеселѣли и понабрались силами. На другой день выбрались въ селеніе и тѣмъ покончилось наше страданіе. Судно наше у берега замерзло, а пароходъ на серединѣ моря тоже замерзъ. Послѣ, его долго отъискивали, ѣздили по Байкалу въ разныя стороны. Нашли среди грудъ снѣга, который наметало кругомъ парохода, и ящики всѣ на палубѣ цѣлы оказались, только много было потомъ съ ними хлопотъ: всѣ они были похожи на ледяные торосья и примерзли одинъ къ другому, для того чтобы отдѣлить ящикъ отъ ящика нужно было работать ломомъ. Привезли эти обледенѣвшіе ящики въ Иркутскъ и стали просушивать чай, но онъ былъ, конечно, испорченъ и просушиванье не возвратило чаю прежняго достоинства. Продавали его по 25 к. за рубль. Мелкіе торговцы были ради этому случаю и покупали чай съ удовольствіемъ,-- они подмѣшивали его въ хорошій чай и продавали по настоящей цѣнѣ. Можетъ быть, не малая частица его, перефабрикованнаго, и въ Россію была отправлена. Такъ вотъ какъ покончилъ свое земное странствіе пароходъ "Наслѣдникъ Цесаревичъ." Его и изо льда не вырубали,-- оставили на жертву Байкалу. Все равно ужь никуда же онъ и негодился.-- все было старо, гнило,-- перевозка бы дороже стоила. Только и взяли изъ него одну машину.
   Впослѣдствіи машина съ "Наслѣдника Цесаревича" была поставлена въ новый пароходъ, построенный исключительно для рѣки Селенги, но и тутъ ей не посчастливилось; пароходъ долго что-то ползалъ по Селенгѣ, пробираясь за г. Верхнеудинскъ, долго что-то хозяинъ его хлопоталъ съ своимъ дѣтищемъ и ничего сдѣлать не могъ. Слышно было, что посадилъ онъ гдѣ-то свой пароходъ на коргу или на камень и слухи о немъ замолкли. Кажется, и самъ хозяинъ старался чтобы эти слухи не распространялись.
   А суда, или по байкальски корабли, все плаваютъ да плаваютъ и корабельщики не боятся никакихъ слуховъ о неудачахъ ихъ плаванія. Они сами порасзкажутъ желающему слушать, какъ ломаетъ и коверкаетъ ихъ уродливыя суда на Байкалѣ.
   -- Иной разъ, ваша милость, такъ бывало приспичитъ, что хоть вотъ ложись да умирай: машту (т. е. мачту) переломитъ, руль оборветъ на прочь, носитъ, носитъ по волнамъ-то, а глядишь Богъ и помогъ, приснаровился какъ нибудь, починился, приладился, да и опять поплылъ съ омулями въ Иркутскъ,
   А пароходамъ на Байкалѣ что то все несчастливится. Что это такое, случайность или недостатокъ умѣнья вести дѣло?
   Для постояннаго и правильнаго сообщенія восточной Сибири съ Забайкальской областью, въ концѣ 1850 годовъ, началась на казенный счетъ постройка новой кругобайкальской дороги отъ Култука на Посольскь, по берегу Байкала. О необходимости этой дороги разговоры шли чуть ли не съ того времени, когда открылась въ Кяхтѣ торговля съ Китаемъ, то есть съ 1727 года. Но торговый людъ этой дорогой не интересовался, потому что она на двѣсти верстъ длиннѣе той, которая идетъ въ глубинѣ Байкальскихъ горъ, прямо на Кяхту, и ему казалось удобнѣе вмѣсто 700 верстъ хорошаго экипажнаго пути, тащиться 400 верстъ по невообразимымъ крутизнамъ верхами. Платили купцы лишнія деньги за провозъ товаровъ по этой страшной дорогѣ, ожидали по 10--15 дней прихода почты изъ Кяхты въ Иркутскъ, тащились сами нерѣдко съ своими семействами по горамъ и падямъ и, только добравшись до мѣста, почесывались, приговаривая: -- "а дорога-то, вѣдь, тово, больно-таки наломала бока-то, да и спина, теперь тоже заныла... А можетъ это и къ ненастью?" задумчиво говорилъ другой и разсужденія о трудностяхъ пути на этомъ оканчивались.
   Лѣтъ 25 тому назадъ, выискался между купцами человѣкъ не ограничившійся разговорами и безъ всякой поддержки отъ другихъ, самъ на собственныя средства открылъ кругомъ Байкала новый путь (тоже въ глубинѣ горъ, прямо на Кяхту), по которому сообщеніе было нѣсколько лучше, чѣмъ по прежнему. Открытую имъ дорогу такъ и прозвали его фамиліей.
   По этому пути верхами приходится ѣхать всего только четыре станціи. Нѣсколько разъ мнѣ случалось проѣзжать по этой дорогѣ поздней осенью, и я каждый разъ весь путь ѣхалъ въ маленькихъ саночкахъ, на одной лошади; правда, немного страшно, когда, на высотѣ горы, вдругъ сани раскатятся, и голова закружится при видѣ страшной пропасти внизу, гдѣ шумитъ и воетъ Байкалъ, разбивая волны о скалы утеса; но мнѣ кажется на лошади верхомъ еще страшнѣе, потому что изъ саней все-же можно выскочить, а съ лошади, этого сдѣлать невозможно.
   Ямщики-буряты имѣютъ привычку прятать со станціи санишки въ лѣсъ, потому что на лошади труднѣе подниматься въ гору съ санями, чѣмъ везти сѣдока на себѣ. Пріѣдемъ, бывало, на станцію и начинаемъ просить сани; буряты божатся, крестятся по русски, увѣряя, что саней на станціи никогда не было.
   -- Да насъ и начальство не обвязываетъ сани держать. Наша бурятъ и почта верхомъ возитъ, санемъ никогда не возитъ, почесываясь отговариваются они.
   -- Давайте сани! прикрикнешь на нихъ, да и приврешь для пущей важности, что въ карманѣ есть подорожная по казенной надобности
   Куда дѣваются всѣ отговорки и почесыванья! Сани, какъ точно, изъ земли выростутъ.
   На этомъ глухомъ трактѣ, на станціяхъ нѣтъ ни смотрителей, ни писарей, подорожныхъ никто не читаетъ и не спрашиваетъ. Иногда лошади измучатся во время пути, везя на своихъ спинахъ почтовые чемоданы съ серебряной монетой въ Кяхту,-- и не могутъ довести чемодана до станціи. Почтальонъ преспокойно велитъ его сбросить съ спины лошади и оставитъ на дорогѣ безъ всякаго караула. Кто возьметъ? Пустыня! Глухая, безлюдная! Рысакъ развѣ случайно пробредетъ по этому мѣсту и увидитъ чемоданъ, да что онъ съ нимъ будетъ дѣлать? Онъ и самъ-то едва имѣетъ силы передвигать ногами, да ему и дѣвать серебро некуда. Пройдетъ иногда цѣлая ночь и къ полудню другого дня ямщики пріѣдутъ къ оставленному на дорогѣ чемодану: лежитъ на томъ же мѣстѣ какъ и былъ оставленъ.
   На станціяхъ буряты живутъ вовремя зимовья; для проѣжающихъ на нѣкоторыхъ станціяхъ есть особыя избушки; въ избушкѣ копошится какая нибудь старушонка, имѣющая исключительную обязанность кипятитъ для проѣжающихъ горячую воду и отапливать избу. О самоварахъ на этомъ пути нѣтъ и помину, да и старушонки живутъ тоже не на каждой станціи: чаще всего проѣжающимъ прислуживаетъ кто нибудь изъ ямщиковъ и варятъ для чая воду въ такомъ котлѣ, при видѣ котораго иной, непривыкшій къ такимъ неудобствамъ, человѣкъ потеряетъ всякое желаніе пить чай. Большая часть ѣдущихъ по кругобайкальской дорогѣ берутъ съ собой мѣдный чайникъ, стаканъ и съѣстные припасы. На станціяхъ конечно ничего нѣтъ, ямщики питаются однимъ кирпичнымъ чаемъ и ржанымъ хлѣбомъ.
   Въ ноябрѣ 1804 года почтовыя станціи съ этого тракта были переведены на новую дорогу, идущую изъ Култука на Посольскъ по берегу Байкала; но дорога была еще не окончена и на долю проѣзжающихъ выпало въ тотъ годъ много горя и трудностей? Многіе, отправившись по этому неоконченному пути, возвращались назадъ и нанимали протяжныхъ извощиковъ для того, чтобъ ѣхать по старой дорогѣ. Отчего поспѣшили перевести станціи на новый трактъ дороги, мнѣ неизвѣстно. Въ то время я тоже испыталъ несчастіе ѣхать по этому пути до Посольска отъ Култука, 200 верстъ ѣхалъ семь дней. Помню, на одной станція мнѣ встрѣтился ѣхавшій изъ Посольска знакомый купецъ и разказывалъ слѣдующее.
   -- Здѣсь въ Сибири на станціи лежитъ еще не перевезення на ту станцію груда чемодановъ, ихъ будутъ перевозить не менѣе двухъ дней; а завтра опять должна подойти почта. Она снова сложится здѣсь, потому что отсюда начинаются такія крутизны, какихъ даже по старой дорогѣ нѣтъ. Лошадь едва можетъ подниматься одна, а съ чемоданомъ въ 5--6 пудовъ взбирается съ величайшимъ трудомъ. Мучится бѣдная лошадь, надрываются несчастные ямщики и чтобъ поднять чемоданъ на гору, употребляютъ Богъ знаетъ какія усилія: привязываютъ они къ чемоданамъ веревки, укрѣпляютъ ихъ къ хомуту лошади, сами тоже тянутъ за веревки, и такими общими усиліями кое-какъ втягиваютъ одинъ за однимъ чемоданъ на гору. Подъ гору спускаютъ ихъ прямо съ крутизны кубаремъ, сами скатываются на войлокахъ, за ними слѣдомъ лошади тоже скатываются, упираясь передними ногами. Спустившись подъ гору, снова начинается мука втаскиванья чемодановъ. Выѣзжаютъ буряты со станціи обыкновенно рано по утру, какъ только начинаетъ свѣтать, а на слѣдующую станцію пріѣжаютъ позднимъ вечеромъ. Эти 25 верстъ они ѣдутъ съ утра до ночи. Возвращаться обратно ночью они не могутъ и потому что кони не въ силахъ идти, и потому что въ темнотѣ можно сломать себѣ шею. Утромъ, на слѣдующій день, они выѣзжаютъ и добираются до станціи къ полудню. Ѣхать въ тотъ же день слѣдовательно поздно,-- придется ночевать на дорогѣ -- опять ожидаютъ утра и, такимъ образомъ, не окончивъ перевозки одной почты, они видятъ приходъ почты другой и неизвѣстно когда все это перевезется. Для проѣжающихъ лошадей нѣтъ -- выжидаютъ случая уѣхать на обратныхъ, а то за тройную цѣну.
   Посольскій купецъ уѣхалъ съ ямщикомъ, который привезъ меня, а мнѣ выпало на долю ждать попутнаго ямщика и я прожилъ на станціи двое сутокъ. Къ полудню на второй день изъ Посольска привезли какого-то солдата -- курьера, онъ ѣхалъ по 50 верстъ въ сутки, хорошъ курьеръ! Кони, бывшіе подъ нимъ и подъ провожавшимъ его ямщикомъ, внушали полнѣйшіе состраданіе: ребра ихъ всѣ были на виду, спины перетерты и покрыты множествомъ болячекъ. Бѣдныя животныя едва передвигали ногами. Рано утромъ, на третій день, я, къ великому моему несчастію, долженъ былъ сѣсть на измученное животное, на другое сѣлъ проводникъ, но черезъ десять минутъ я сошелъ съ лошади и предпочелъ идти до станціи пѣшкомъ...
   Въ настоящее время уже почти оконченъ этотъ новый трактъ и скоро о трудностяхъ кругобайкальскаго пути останется только одно воспоминаніе.

Д. И. Стахѣевъ

"Дѣло", No 6, 1867

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru