Спасович Владимир Данилович
Учебник уголовного права, г. Спасовича

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

УЧЕБНИКЪ УГОЛОВНАГО ПРАВА, Г. СПАСОВИЧА.

   Давно уже появленіе новой книги не производило на насъ такого пріятнаго впечатлѣнія, какъ вышедшій на дняхъ первый выпускъ Учебника уголовнаго права, г. Спасовича.
   Хорошія, дѣльныя книги, ученаго содержанія, стали у насъ въ послѣднее время рѣдкостью. Переводовъ, хорошихъ переводовъ является много; но собственная наша научно-литературная производительность остановилась какъ будто, хотя, сказать правду, она никогда не была особенно сильна и плодовита.
   Нечего говорить -- въ нашей наукѣ, въ нашей ученой литературѣ есть очень много замѣчательныхъ курьёзовъ. Зачѣмъ является иная книга? Для кого, для чего она нужна? Знаютъ только два-три человѣка -- а является. А вотъ рядомъ существуетъ цѣлая отрасль знанія -- да еще какая? Проникаетъ она глубоко въ самыя нѣдра общественной жизни, затрогиваетъ она близко самые чувствительные интересы, касается она всѣхъ и каждаго въ самыхъ дорогихъ для человѣка благахъ -- а въ литературѣ нѣтъ ничего -- такъ-таки голая пустыня. Учись, гдѣ знаешь, пріобрѣтай знанія урывками, ѣзди къ нѣмцамъ, читай нѣмецкія книжки, которыя, безъ сомнѣнія, скажутъ тебѣ много хорошаго, да наскажутъ вмѣстѣ съ тѣмъ много такого, что ни для рускаго ума, ни для русской жизни не годится.
   Вотъ хоть-бы уголовное право. Трудно, кажется, найти предметъ поважнѣе его. Вѣдь въ немъ дѣло идетъ о человѣкѣ, о человѣческихъ дѣйствіяхъ, и именно о тѣхъ дѣйствіяхъ, за которыя люди лишаются имущества, чести, свободы, жизни иногда, а здоровья почти всегда -- у насъ, въ нашихъ тюрьмахъ, то есть -- за которыя люди ходятъ за десять тысяча, верстъ съ полу-пудовыми кандалами на ногахъ и работаютъ въ преисподней по двадцати лѣтъ. Тутъ, кажется, нужны были бы знанія, хоть бы для того, чтобъ всѣ эти операціи устроить какъ-нибудь получше, посообразнѣе съ требованіями здраваго разума и справедливости, чтобъ не случилось подчасъ, просто но невѣжеству, а не отъ злаго сердца, отправить въ продолжительное странствованіе человѣка рѣшительно невиннаго.
   Поищите же, что найдется для усовершенствованія нашихъ познаній по сей части? Пятнадцатый томъ Свода Законовъ. Нѣсколько книжекъ, представляющихъ, подъ именемъ руководствъ законовѣдѣнія, коротенькое извлеченіе изъ Свода. Дальше что?-- Ищите. Найдете еще книжку почтеннаго московскаго профессора С. И. Баршева, по которой пятнадцать лѣтъ тому назадъ мы сами учились общей части уголовнаго нрава. Пятнадцать лѣтъ назадъ! а книжка-то и тогда ужь была очень, очень стара.-- Вотъ и все.-- Въ концѣ концовъ, значитъ, наши судьи, наши криминалисты могли учиться своему дѣлу только но единственному источнику, но Своду Законовъ.
   Хорошая и очень полезная вещь -- Своды Законовъ.-- Но горе въ томъ, что одной этой вещи очень мало для надлежащаго образованія юриста, судьи; его мало даже просто для образованнаго человѣка, потому что всякому нужно знать смыслъ вещи, а смысла-то никакой сводъ не даетъ.
   Что же это, однако, за странность такая, что вотъ жили мы да жили, судили да присуждали и отправляли людей въ разныя странствованія но этому свѣту и даже на тотъ свѣтъ -- и все это дѣлали безъ смысла, такъ, но собственному произволенію, да но своду?
   Да, для нашей старой судебной системы, отживающей теперь, не настояло рѣшительно никакой потребности въ наукѣ уголовнаго права: безъ нея можно было обходиться, какъ обходились же у насъ безъ помощи науки во всѣхъ прочихъ областяхъ общественной жизни и администраціи.
   А теперь для предстоящей судебной реформы нужны ученые судьи, ученые адвокаты. Гдѣ они? Гдѣ взять ихъ? слышится отовсюду одинъ и тотъ же вопросъ. Нѣтъ ихъ у насъ -- мало; трудно будетъ замѣстить всѣ имѣющія открыться вакансіи людьми, вполнѣ приготовленными для своихъ великихъ и трудныхъ обязанностей.
   При такомъ положеніи дѣла, всякій трудъ, даже слабый, заслуживаетъ искренней благодарности, если онъ облегчаетъ въ чемъ нибудь предстоящее намъ общественное дѣло, если онъ проливаетъ хотя слабенькій свѣтъ въ тотъ страшный мракъ, который носится передъ нами и изъ котораго, безъ помощи знаній, намъ выбраться очень трудно. А въ книгѣ г. Спасовича -- если только она достигнетъ конца -- мы получимъ такое полное, такое основательное сочиненіе но уголовному праву, какому могли бы позавидовать даже нѣмцы, у которыхъ, какъ извѣстно всѣмъ и каждому, нѣтъ недостатка въ хорошихъ книгахъ.
   Вотъ отчего такое пріятное впечатлѣніе сдѣлала на насъ эта книга. Она не изъ тѣхъ, которыя являются богъ-знаетъ для чего; она вызвана настоятельною потребностью жизни. Она не изъ тѣхъ, которыя доставляютъ удовольствіе и пользу двумъ-тремъ спеціалистамъ, наслажденіе какому нибудь одинокому читателю-сибариту. Она внесетъ ясныя понятія въ область нашей судебной практики, она поможетъ дѣлу нашихъ юристовъ; каждому изъ образованныхъ читателей она дастъ прочную основу для пониманія обширной, разнообразной и чрезвычайно важной области явленій. Книга вышла какъ нельзя болѣе кстати, именно въ такое время, когда въ ней чувствуется самая настоятельная нужда. Она принесетъ намъ значительную долю добра.
   Вышедшій на дняхъ первый Выпускъ "Учебника" г. Спасовича заключаетъ въ себѣ, на 178 страницахъ убористой печати, введеніе въ науку уголовнаго права -- въ которомъ объясняется понятіе о предметѣ) этой науки и отношеніе его къ другимъ частямъ законовѣдѣнія. Затѣмъ идетъ общая часть уголовнаго права. Изъ предметовъ, входящихъ въ составъ этой части науки, въ первомъ выпускѣ изложены: очеркъ теорій уголовнаго права, ученіе объ уголовномъ законѣ и ученіе о преступленіи. Въ послѣдующихъ выпускахъ будутъ изложены: ученіе о наказаніи, о мѣрѣ наказанія, о причинахъ, погашающихъ уголовныя послѣдствія преступленія, и, наконецъ, критическій обзоръ русскаго уголовнаго законодательства. Этимъ будетъ заключена общая часть уголовнаго права. Авторъ даетъ надежду, что на этомъ не остановится его полезная научно-литературная дѣятельность: онъ говоритъ, что Для особенной части, для судопроизводства, а также для исторіи уголовнаго права онъ собралъ кое-какіе матеріалы, изъ которыхъ если станетъ силы и времени, надѣется составить цѣлый рядъ послѣдующихъ томовъ. Дай-богъ, чтобъ достало у него силы и времени. Мы понимаемъ очень хорошо, что ни для кого такъ не желательно, какъ для самого г. Спасовича, возможно большее распространеніе въ нашемъ обществѣ, особенно между людьми, стоящими у дѣла, здравыхъ юридическихъ понятій. Охоты къ Дѣлу у него, безъ сомнѣнія, много: увѣрены, что въ силахъ недостатка также не окажется.
   Въ предисловіи къ своей книгѣ г. Спасовичъ говоритъ, что ему, впродолженіе профессорской дѣятельности по каѳедрѣ уголовнаго права въ петербургскомъ университетѣ, приходилось мѣнять исходную точку зрѣнія на предметъ своей науки, приходилось сомнѣваться въ "коренныхъ основаніяхъ системы". Нельзя не радоваться такому искреннему, добросовѣстному сознанію ученаго въ шаткости основныхъ началъ, принятыхъ въ наукѣ, тѣмъ болѣе, что такая добросовѣстность весьма рѣдка даже и не въ записныхъ ученыхъ. "Я никогда -- говоритъ г. Спасовичъ -- не могъ помириться ст. теоріями безусловной справедливости; пришлось покончить и съ эклектическими попытками согласованія абсолютныхъ теорій съ утилитарными; пришлось отказаться и отъ всякаго вообще абсолюта, отвергнуть всѣ отвлеченности и, ставъ на почвѣ реализма, цѣль и задачу науки поставить въ неусыпномъ наблюденіи явленій живой дѣйствительности".
   Съ особеннымъ удовольствіемъ мы прочитали эти строки: онѣ насъ совершенно предрасположили въ пользу труда нашего ученаго криминалиста, хотя въ то же время мы знали, какъ трудно, въ наукѣ уголовнаго нрава, стать на почвѣ реализма, отказаться отъ всякаго абсолюта, а тѣмъ болѣе отъ эклектическихъ попытокъ согласованія абсолютныхъ теорій съ утилитарными. Для насъ казалось это намѣреніемъ, достойнымъ всякаго сочувствія, но намѣреніемъ невыполнимымъ при настоящемъ состояніи науки. Эти сомнѣнія только укрѣпились въ насъ при внимательномъ чтеніи книги г. Спасбвича.
   Пока шло изложеніе и критика различныхъ теорій абсолютныхъ (Канта, Цахаріэ, Генке, Гегеля, Шталя), относительныхъ (Фихте, теоріи государственнаго самозащищенія, теоріи устраненія, теоріи вознагражденія, фейербаховской теоріи психическаго принужденія, бентамовской теоріи предупрежденія, теоріи частнаго предупрежденія, теоріи исправленія), смѣшанныхъ -- до тѣхъ поръ все обстояло благополучно. Это положительно лучшій отдѣлъ въ книгѣ г. Спасовича: каждое ученіе изложено въ его существеннѣйшихъ чертахъ, сжато, точно; критика каждаго ученія не оставляетъ ничего болѣе желать; въ основаніе критическаго взгляда и обсужденія положена дѣйствительно точка зрѣнія реализма. Но вотъ надобно было свести концы съ концами, положить основныя начала собственной системѣ, собственному воззрѣнію на предметы уголовнаго права, надобно было на мѣсто основательно опровергнутыхъ теорій создать собственную. Глава, въ которой объясняются эти основныя начала, принимаемыя въ настоящее время г. Спасовичемъ, насъ удовлетворила всего менѣе. Мы въ ней нашли все тѣ же абсолюты, все тѣ же эклектическія попытки къ согласованію вещей несогласуемыхъ; нашли въ ней очень мало настоящаго реализма.
   Указываемъ на это вовсе не для того, чтобы умалить значеніе превосходнаго и чрезвычайно полезнаго труда г. Спасовича. Мы понимаемъ очень хорошо, что недостатки принадлежатъ не ему, что эти недостатки составляютъ принадлежность самой науки или, лучше, того состоянія, въ которомъ она теперь находится. Задачи, предположенныя реализмомъ въ наукѣ, имѣющей дѣло съ такимъ сложнымъ существомъ, какъ человѣкъ и человѣческое общество, весьма трудны; для достиженія постановленныхъ цѣлей нужно еще много и много времени, много и много работъ. Припомнимъ только, что опытная психологія двинулась еще. очень недалеко послѣ перваго своего основателя, Бенеке -- а безъ твердыхъ законовъ, достигнутыхъ психологіей, трудно развиваться реалистическому направленію въ наукѣ уголовнаго права. Припомнимъ далѣе, что научная разработка уголовной статистики находится еще въ младенчествѣ, а безо, твердыхъ статистическихъ выводовъ и законовъ опять таки очень трудно двигаться впередъ наукѣ уголовнаго права. Съ другой стороны для человѣческаго ума, пока реализмъ не войдетъ въ нашу плоть и кровь, всегда будутъ имѣть нѣкоторую прелесть абстракты и абстрактныя, формальныя построенія системъ и теорій.
   Указаннаго нами недостатка, повторяемъ, ни мало не слѣдуетъ приписывать лично г. Спасовичу; напротивъ, намъ особенно пріятно, что въ первомъ курсѣ уголовнаго права, вышедшемъ на русскомъ языкѣ, указаны тѣ цѣли, которыхъ наука должна стремиться достигнуть въ будущемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ показано на собственномъ опытѣ, съ какимъ трудомъ соединено достиженіе этихъ цѣлей.
   Есть, кромѣ того, другой недостатокъ, который уже надобно приписать лично г. Спасовичу'. Ближе всего онъ знакомъ съ нѣмецкими криминалистами, потомъ -- съ французскими; съ англійскими онъ знакомъ мало. Для ученаго, воспитаннаго на нѣмецкой наукѣ, англійская литература по криминалистикѣ, дѣйствительно, въ первый разъ можетъ представить мало интереса: нѣтъ ученыхъ, систематическихъ трактатовъ, нѣтъ курсовъ, учебниковъ, научныхъ системъ. Но не такихъ вещей слѣдуетъ искать у англичанъ тому, кто желаетъ чѣмъ нибудь позаимствоваться у этого весьма умнаго народа въ дѣлѣ криминалистики. Обратиться слѣдуетъ къ ихъ замѣчательнымъ процесамъ, къ сборникамъ уголовныхъ казусовъ, "Trials"; тамъ каждый умный криминалистъ нашелъ бы для себя неизсякаемый рудникъ самыхъ поучительныхъ знаній въ безчисленныхъ изреченіяхъ англійскихъ судей, въ которыхъ они резюмируютъ сущность дѣла предъ присяжными: И что важнѣе всего -- онъ нашелъ бы тамъ, какъ твердо англійскіе судьи стоятъ на почвѣ настоящаго реализма.
   По изложенію г. Спасовича видно, что языкъ русскій -- для него усвоенный; но это нисколько не отнимаетъ у его изложенія ясности, опредѣлительности, сжатости.
   Чтобы познакомить читателей съ достоинствами книги г. Спасовича, мы беремъ на выдержку то мѣсто, гдѣ онъ говорокъ объ условіяхъ, требуемыхъ для того, чтобы лицо могло совершить преступленіе. Изъ него читатели могутъ увидѣть, на какой почвѣ стоитъ авторъ.
   
   "Субъектомъ преступленія можетъ быть только лицо сознательное и потому нравственно-свободное. Только дѣйствія лица, обладающаго сознаніемъ, могутъ быть отнесены не только на счетъ его руки, ноги, языка, мускуловъ, но и на счетъ его души, его воли, руководимой разумомъ. Здѣсь опять мы встрѣчаемся съ неизбѣжнымъ антропологическимъ вопросомъ о свободѣ или несвободѣ человѣческой воли. Рѣшеніе этого вопроса выходитъ за предѣлы области уголовнаго права, но оно весьма важно для уголовнаго права, потому что отъ него зависитъ само существованіе этого права. Если нѣтъ свободы, то нельзя никого за дѣяніе его винить; а если нѣтъ вмѣненія, то не можетъ быть ни отвѣтственности, ни наказанія. Испоконъ вѣка ведется ожесточенный споръ но этому вопросу на поприщѣ естествознанія, богословія, философіи, и нѣтъ надежды, чтобы когда нибудь, этотъ споръ прекратился, потому что наше знаніе имѣетъ свои границы и не въ силахъ рѣшить его окончательно. Всякое абсолютное рѣшеніе этого вопроса въ смыслѣ отрицательномъ или положительномъ противорѣчитъ дѣйствительности и опровергается непод, лежащими сомнѣнію явленіями и фактами. Поборники безусловной свободы воли -- спиритуалисты и мистики, видятъ, въ человѣкѣ только овеществленный духъ, убѣждены въ полной его державности, въ абсолютномъ его господствѣ надъ плотью. Между тѣмъ опытъ доказываетъ, что игра нашихъ душевныхъ способностей обусловливается строеніемъ тѣла, воспріимчивостью нервовъ; что на настроеніе духа вліяетъ состояніе печени, что самой крѣпкій умъ слабѣетъ въ старости, что пороки и сумасшествіе передаются по наслѣдству, что характеръ народа и цѣлая цивилизація опредѣляются климатомъ или пищею, которою питается народъ, что достаточно удара но головѣ или сильнаго нервнаго сотрясенія для того, чтобы, такъ сказать, разбить въ дребезги умъ, гордящійся знаніемъ, и превратить человѣка въ безсмысленное животное, которое влачить можетъ еще долго потомъ свое ненужное существованіе. Съ другой стороны возраженія противу свободы воли дѣлаются на самыхъ разнообразныхъ основаніяхъ. Къ противникамъ начала свободы воли слѣдуетъ отнести германскій абсолютный идеализмъ (Гегель), толкующій много о свободѣ духа, но только абсолютнаго, а не индивидуальнаго; также людей, придерживающихся богословскаго догмата предопредѣленія; но самые тяжкіе удары, направленные противу понятія свободы, идутъ изъ многочисленнаго лагеря современныхъ матеріалистовъ. Матеріализмъ сводитъ все сущее къ одному началу, точно также трансцендентальному, какъ и идея или абсолютъ идеалистовъ. Это начато -- вещество съ присущими ему силами. Дерево, камень, животное, человѣкъ суть различныя состоянія одной и той же матеріи, которая, извѣстнымъ образомъ сгущаясь, сосредоточиваясь, устроеваясь, получаетъ тѣ или другія свойства физическія, химическія, физіологическія, и психологическія. Въ человѣкѣ нѣтъ, ничего кромѣ матеріи; его мысль, творчество, воля суть не что иное, какъ извѣстныя движенія составныхъ частицъ его мозговаго вещества, которыя неуловимы до сихъ поръ только по недостатку наблюдательныхъ снарядовъ и сверхъ которыхъ ничего уже въ человѣкѣ и нѣтъ. Матеріализмъ берется все объяснить въ жизни человѣческой изъ одного построенія и функцій органовъ, составляющихъ, тѣло, но именно эта-то простота теоріи матеріализма всего болѣе подозрительна, и человѣкъ кажется тѣмъ сложнѣе, чѣмъ болѣе въ него всматриваться. въ сущности матерія и сила матеріалистическаго міросозерцанія точно такія же отвлеченности, мифы, недоступные наблюденію въ существѣ своемъ, какъ и идея и духъ; мифы, подставляемые воображеніемъ тамъ, гдѣ обрывается знаніе положительное. Будемъ остерегаться и избѣгать крайностей въ вопросѣ о свободѣ воли; будемъ придерживаться опыта. Нашъ умъ имѣетъ способность все упрощать и объединять, отъ сложнаго онъ идетъ къ простому; но въ природѣ внѣшней наоборотъ: чѣмъ выше какое нибудь существо на лѣстницѣ созданій, тѣмъ оно сложнѣе, тѣмъ болѣе оно имѣетъ качествъ, тѣмъ разнообразнѣе жизненныя его отправленія. Камень и металлъ проще дерева, дерево проще животнаго, но ни что, конечно, не можетъ быть сложнѣе человѣка. Въ его тѣлѣ совершаются извѣстные процесы механическіе и физическіе, которые суть общіе и ему и всѣмъ веществамъ неорганическимъ". Кромѣ того его тѣло имѣетъ всѣ физіологическія свойства, присущія всякому организму. Жизненныя отправленія его, какъ" существа органическаго, сводятся къ двумя, рядамъ, явленіи: явленіямъ, жизни растительной и явленіямъ жизни животной, изъ, коихъ первыя служатъ основаніемъ и необходимымъ, условіемъ для послѣднихъ. Къ, явленіямъ жизни растительной принадлежатъ всѣ процесы питанія и развитія тѣлесныхъ органовъ, (пищевареніе, выработка крови, питаніе, поддерживаніе и обновленіе костей, мускуловъ, мозга, нервовъ, всѣхъ вообще органовъ). Къ, явленіямъ жизни животной принадлежатъ процесы воспріятія извнѣ впечатлѣній, переработки ихъ, и воздѣйствія на міръ внѣшній. Но не все въ, человѣкѣ объясняется посредствомъ, его органическаго тѣлеснаго снаряда, который способенъ до извѣстной степени развиваться во времени и въ, пространствѣ, но который съ минуты зачатія носитъ уже въ себѣ и зародышъ смерти. Есть цѣлый рядъ явленій, доступныхъ, наблюденію, необъяснимыхъ ни физикою, ни химіею, ни физіологіею, которыхъ внутреннюю недоступную для насъ сущность мы обозначаемъ словомъ: душа (psyche). Неизмѣримая бездна легла между человѣкомъ и міромъ животныхъ. Къ животному организму привзошла въ человѣкѣ новая способность, такъ называемое внутреннее чувство или сознаніе, источникъ незнанія несравненно болѣе богатый, нежели всѣ внѣшнія чувства. Съ помощью этой способности мы можемъ съ точностью услѣдить за всѣми отравленіями нашего ума, волненіями чувства, толчками воли. Какъ при переходѣ отъ минерала къ растенію и животному нельзя остановиться на понятіяхъ механизма и химизма, и для объясненія новыхъ явленіи необходимо вставить новый коэффиціентъ -- организмъ: такъ точно или переходѣ отъ животнаго къ человѣку и къ явленіямъ его сознанія, никакъ нельзя принимать ихъ за продолженія и преобразованія физіологическихъ отправленій тѣлеснаго организма. Жизнь души является какъ новая, специфически высшая отъ животной и отличная отъ нея ступень бытія.
   Какая же связь, какое отношеніе между явленіями жизни физической и явленіями жизни психической? Этотъ вопросъ гораздо труднѣе рѣшить, нежели вопросы о путяхъ звѣздъ, о туманныхъ пятнахъ или о внутренности земнаго шара, хотя надъ ними въ тысячу разъ больше работали. Такъ-какъ нашему знанію доступны только явленія, а мы только посредствомъ воображенія представляемъ себѣ ихъ сущность, то съ расширеніемъ круга нашихъ наблюденій и опытовъ, измѣняются и наши представленія о сущности вещей. Но если намъ не надо рѣшить окончательно метафизическіе вопросы о сущности вещей, то мы можемъ, однако, при изученіи ихъ безпрестанно и безконечно къ истинѣ приближаться. На основаніи опыта мы можемъ сказать, что человѣкъ не есть овеществленный духъ, не есть также одна лишь одушевленная матерія; что онъ не состоитъ изъ двухъ приставленныхъ одна къ другой внѣшнимъ образомъ половинокъ. но есть соединеніе раздѣльныхъ для ума физическихъ и нравственныхъ силъ въ одно цѣлое, въ одно располагающее ими въ извѣстной степени, хотя и отъ нихъ зависящее я. Въ этомъ соединеніи, нашъ тѣлесный снарядъ съ его функціями составляетъ подкладку, основаніе, необходимое условіе жизни психической. Безъ тѣла нѣтъ души, дѣятельность души обусловливается здоровьемъ тѣла и въ особенности нормальнымъ состояніемъ главнаго органа его мозга. Болѣзненное состояніе мозга парализуетъ психическія способности и можетъ превратить человѣка въ безсознательное животное. Каждый изъ насъ получаетъ отъ родителей въ крови и мозгу результатъ всѣхъ предшествовавшихъ цивилизацій, но вмѣстѣ съ тѣмъ и расположеніе къ физическимъ и психическимъ болѣзнямъ и уродствамъ. Отъ преобладанія въ организмѣ той или другой системы органовъ зависитъ нашъ темпераментъ, отъ правильности пищеваренія -- веселое или мрачное расположеніе духа; отъ устройства нашихъ фибръ нервныхъ зависитъ наша воспріимчивость и живость, наша талантливость, геніальность или тупость. Но съ другой стороны не подлежитъ сомнѣнію, что человѣкъ можетъ, опираясь на сознаніе, располагать и управлять данными ему отъ природы физическими и психическими способностями. Онъ можетъ требовать отъ своего ума, чтобъ умъ внималъ и работалъ; отъ фантазіи, чтобъ, она творила; онъ можетъ сказать страсти, чтобъ она умолкла, сердцу, чтобъ оно не билось, воли, чтобъ она того, а не другаго желала; изъ многихъ противоположныхъ, склоняющихъ его къ дѣйствію мотивовъ онъ можетъ выбрать тотъ или другой и дать ему надъ другими перевѣсъ. Человѣкъ властенъ свои физическія и психическія силы въ извѣстной степени вырабатывать и давать имъ .сознательно хорошее или сознательно дурное направленіе. Онъ сознаетъ, что онъ есть сила, дѣйствующая на внѣшность, что онъ есть причина, изъ которой развертываются во внѣшности нескончаемые ряды перемѣнъ и явленій. Само понятіе силы и причинности взято изъ опыта психическаго; еслибы этого опыта не было, то человѣкъ видѣлъ бы въ мірѣ внѣшнемъ только формы вещей въ пространствѣ, да послѣдовательность во времени ихъ движеній. Возможность лица самоопредѣляться къ дѣйствію, пока ему служатъ физическія силы, по мѣрѣ своего знанія и творчества, составляетъ свободу внутреннюю или свободу воли. Еслибы этой свободы не было, то непонятно, какимъ бы образомъ могло бы образоваться и понятіе объ ней, потому что оно не можетъ быть, конечно, заимствовано изъ міра внѣшняго посредствомъ чувственнаго опыта. Свобода внутренняя или свобода воли противуполагается свободѣ внѣшней или свободѣ дѣйствія, то-есть независимости человѣка отъ внѣшнихъ вліяній. Гдѣ нѣтъ свободы воли, тамъ нѣтъ и свободы дѣйствія, но человѣкъ можетъ быть лишенъ свободы дѣйствія, сохраняя полную свободу воли, которой не можетъ у него отнять никакая внѣшняя сила, пока тѣлесный его организмъ не поврежденъ или разрушенъ. Состояніе человѣка; въ которомъ но присутствію въ немъ сознанія онъ внутренно свободенъ, такъ-что совершаемыя имъ дѣйствія могутъ быть относимы на его счетъ, ставимы ему въ вину, называется состояніемъ вмѣняемости (Zurechnungsfähigkeit, imputabilitas). При доказанномъ состояніи вмѣняемости преступника, единственная возможность избѣжать отвѣтственности заключается въ томъ, что онъ докажетъ, что не имѣлъ свободы дѣйствія. Наоборотъ, состояніе, въ которомъ но отсутствію или искаженію сознанія, дѣянія даннаго человѣка не могутъ быть признаваемы сознательными, называется состояніемъ невмѣняемости" (стр. 113--117).
   "...И народъ, взятый какъ политическая единица, то есть какъ государство, можетъ совершать въ отношеніи къ другимъ народамъ великія, вопіющія несправедливости. Такъ-какъ государства вполнѣ самостоятельны и не подчиняются никакому верховному судьѣ, то объ уголовной санкціи въ подобныхъ случаяхъ не можетъ быть я рѣчи. Остается только отвѣтственность нравственная, которая лежитъ не на какомъ-то отвлеченномъ народѣ, но раскладывается на доли и ложится въ большей или меньшей степени на каждомъ изъ гражданъ, входящихъ въ составъ государства. Первою и непосредственною причиною совершенной несправедливости являются парламентъ, правительства, министры. Но возникаетъ вопросъ: почему же у такого-то народа было то, а не другое правительство? Такъ-какъ въ общемъ ходѣ жизни народовъ нѣтъ случайностей, то сводя причины ближайшія на болѣе отдаленныя, увидимъ, что это правительство поддерживали извѣстныя партіи въ народѣ, которыхъ инстинктамъ оно служило, которыхъ желанія исполняло... (стр. 113).

"Отечественныя Записки", No 4, 1863

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru