Сорель Альбер
А. Copель. Европа и Французская революция. Перевод с французск. с предисл. проф. Н. И. Кареева. Томы I - IV

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   А. Copель. Европа и Французская революція. Переводъ съ французск. съ предисл. проф. Н. И. Карѣева. Томы I -- IV. Спб. 1892--93.
   Въ предисловіи къ переводу труда Copeля, г. Карцевъ говоритъ: "Нужно надѣяться, что и среди русскихъ читателей сочиненіе Copeля будетъ пользоваться такимъ-же почетомъ, какимъ оно пользуется у соотечественниковъ талантливаго историка и вездѣ, гдѣ умѣютъ цѣнить серьезныя произведенія исторической литературы". Что Сорель историкъ талантливый, а его книга серьезное произведеніе -- сомнѣваться нельзя. Даже мало знакомый съ литературой предмета читатель, заглянувъ въ четыре вышедшихъ уже тома, увидитъ блестящее изложеніе, блестящія характеристики и массу ссылокъ на мало извѣстные или совсѣмъ неизвѣстные документы, мирно покоившіеся до сей поры въ архивахъ. Изложеніе, всегда ровное, серьезное, всегда богатое прекрасно скомбинированнымъ фактическимъ матеріаломъ, невольно подкупаетъ каждаго. Несмотря на обиліе документальныхъ данныхъ и ссылокъ, пестрящихъ любую страницу, самый процессъ чтенія не только не затруднителенъ, а прямо пріятенъ. У Сореля въ высшей степени дисциплинированный слогъ, безъ бурныхъ метафоръ и афоризмовъ Мишле и вмѣстѣ съ тѣмъ безъ медлительной плавности Луи-Блана, -- въ высшей степени дисциплинированная мысль, всегда прозрачная, опредѣленная, всегда та же самая. Это очень облегчаетъ чтеніе. Приступая къ новой страницѣ, вы можете быть совершенно спокойны. Сорель не Карлейль, не Мишле, даже не Тэнъ. Ни проклятіе, ни благословеніе не сорвутся съ его языка, онъ не позволитъ себѣ внезапнаго увлеченія, и самое творчество его дѣйствуетъ по заранѣе обдуманному намѣренію. Это, если можно такъ выразиться, "джентльменъ" въ изложеніи, но джентльмэнъ талантливый, котораго очень пріятно слушать. Онъ не страдаетъ ни многословіемъ, ни буквоѣдствомъ и пристрастіемъ къ мелочамъ. Общая идея, пронизывающая какъ красная нить всѣ вышедшіе четыре тома, ни разу не оказыватся подавленной грудой матеріала. Напротивъ, какъ ни велика эта груда -- идея всегда распоряжается ею, распоряжается свободно, смѣло, даже граціозно и, какъ бы сознавая свою силу, спокойно ведетъ читателя черезъ лабиринтъ событій...
   Даже Тэнъ, тотъ самый Тэнъ, который въ первомъ томѣ своихъ "Origines de la France Contemporaine" обѣщалъ читателю отнестись къ старому порядку, революціи и новой Франціи, какъ натуралистъ къ превращеніямъ насѣкомаго, былъ сбитъ съ позиціи якобинцами, терроромъ, Наполеономъ,-- но Сорель зорко слѣдитъ за своимъ чувствомъ и настроеніемъ и, быть можетъ, одинъ только разъ, именно въ характеристикѣ Дантона, вышелъ изъ предназначенныхъ и строго опредѣленныхъ границъ. Сорелю помогаетъ его идея, она прямо властвуетъ надъ нимъ и, благодаря ей, весь громадный запасъ эрудиціи автора является какъ бы освѣщеннымъ извнутри. Что-же это за идея?
   Сореля называютъ обыкновенно ученикомъ Токвиля и въ его "L'Europe et la révolution fracaise" видятъ законное и необходимое продолженіе знаменитаго труда "L'ancien régime et la revolution". Указываютъ въ то-же время и на значительно расширенную программу Сореля: онъ примѣняетъ къ Европѣ ту же точку зрѣнія, какую Токвиль примѣнилъ къ Франціи. Въ самомъ дѣлѣ, изъ предѣловъ этой послѣдней Токвиль не выходилъ никогда. Его задача доказать, что традиція стараго строя продолжала властвовать надъ умами и во время революціи и что духъ ancien régimè'а цѣликомъ вылился и въ перелитіяхъ révolution. То же говоритъ и Сорель, но арена описываемыхъ имъ дѣйствій гораздо шире: это не Франція уже, а вся Европа съ турецкимъ султаномъ включительно. Главнымъ факторомъ, опредѣляющимъ событія, является та же традиція. Достаточно нѣсколькихъ выдержекъ изъ предисловія къ первому тому, чтобы убѣдиться въ этомъ. "Каждая нація, говоритъ Сорель, вложила въ борьбу ненависть, злопамятство, честолюбивые виды, которые глухо накопляются въ душахъ вѣками и которые внезапно проявляются во время великихъ кризисовъ, подобно скрытымъ вулканамъ, обнаруживаемымъ во время землетрясеній". Чтобы понять итоги революціи, "необходимо разсмотрѣть, каковы были въ концѣ стараго режима отношенія между государствами и состояніе европейскихъ народовъ, на какихъ принципахъ основывалось международное общеніе, какія правила руководили ихъ образомъ дѣйствій, какіе виды общественнаго интереса или частной выгоды управляли ихъ политикой; какія идеи были распространены между націями, какія чувства волновали душу людей, наконецъ, въ какихъ условіяхъ, находились правительства и народы, когда началась великая агонія стараго міра, которая потрясла почву, привела въ движеніе арміи и заставила всѣхъ европейцевъ покинуть свои жилища, чтобы ринуться въ общую схватку". Все это необходимо разсмотрѣть, такъ какъ и "для государства и для народовъ существуютъ традиціи, столь же древнія, какъ и ихъ исторія, потому что онѣ берутъ начало изъ одного съ нею источника, и развиваются параллельно съ нею. Ихъ дѣйствіе на умы чисто инстинктивное и тѣмъ болѣе оно властно, что умы менѣе всего думаютъ имъ подчиняться. Въ кризисахъ, которые захватываютъ человѣка врасплохъ, онъ не находитъ въ себѣ иного рессурса и волей-неволей, сознательно или безсознательно, уступая или сопротивляясь, онъ неминуемо поддается вліянію унаслѣдованныхъ началъ и господствующихъ въ немъ самомъ и вокругъ него страстей". Поэтому Сорель ставитъ себѣ задачей "показать, что французская революція, которая представляется для однихъ ниспроверженіемъ, а для другихъ -- возрожденіемъ стараго европейскаго строя, есть ничто иное, какъ естественное и необходимое продолженіе европейской исторіи, и доказать, что у революціи не было ни одного слѣдствія, даже самаго необычайнаго, которое не вытекало бы изъ этой исторіи и не объяснялось бы прецендентами стараго порядка".
   Такова вся философія Сореля. Къ сожалѣнію, вся. По складу ума и настроенію сердца, Сорель не философъ. Высказавшись безъ всякихъ туманностей въ предисловіи, онъ приступаетъ къ изложенію, старательно отмѣчая всѣ прецеденты. Первый его томъ -- это цѣлый арсеналъ прецедентовъ. Сорель доходитъ до мелочности, отвергая силу идеологіи, доктрины. Какъ бы полемизируя въ тѣнью Борка, онъ въ каждой фразѣ говоритъ". "это необычайно, но это неооычаиное имѣетъ прецедентъ: вотъ онъ". Насколько возможно въ библіографической замѣткѣ, познакомимся поближе съ философско-историческими взглядами Сореля.
   Что такое традиція? Это, очевидно, соціальная наслѣдственность. Она пребываетъ въ личности и учрежденіяхъ. Личность получаетъ ее отъ отцовъ и праотцовъ, учрежденія передаются отъ поколѣнія въ поколѣніе. Личность съ этой точки зрѣнія въ высшей степени не оригинальна. Сорель только могъ-бы повторить слова Тэна, такъ сильно взбудоражившія нѣкогда ученый міръ: "Какъ бы изобрѣтателенъ ни былъ умъ, онъ ничего не изобрѣтаетъ, его идеи -- идеи его времени, и то, что измѣняется въ нихъ его оригинальнымъ геніемъ -- не имѣетъ значенія. Единичный умъ, какимъ оы сильнымъ его ни предположить, безсиленъ противъ полчища идей, осаждающихъ мыслителя со всѣхъ сторонъ, ежечасно, въ чтеніи, въ разговорѣ. Подобно волнамъ великой рѣки, каждый изъ насъ имѣетъ свое небольшое движеніе, каждый изъ насъ немного шумитъ въ могучемъ потокѣ, несущемъ насъ, но несемся мы вмѣстѣ съ другими и движемся лишь увлекаемые ими". Психологъ Тэнъ примѣняетъ свою формулу къ личности. Наслѣдственность и внушеніе окружающаго -- вотъ ея составные факторы. Ту же формулу Сорель распространяетъ на общество. Это общество представляется ему моремъ идей, выработанныхъ исторіей, символизировавшихся въ учрежденіяхъ, запечатлѣвшихся въ тканяхъ индивидуальнаго мозга. Какъ мало значатъ личность, оригинальность, доктрина! Это миражи, за прихотливыми очертаніями которыхъ слѣдить, быть можетъ, и интересно, но едва-ли особенно поучительно. Изучайте традицію.
   Но откуда же перемѣны? Къ сожалѣнію, какъ уже сказано, Сорель не философъ. Съ блескомъ и талантомъ, съ ловкостью виртуоза и эрудиціей профессора проводитъ онъ свою излюбленную мысль, съ наслажденіемъ слѣдитъ за всѣми ея изгибами, ежеминутно указываетъ на нее читателю и въ то же время мало, или, вѣрнѣе сказать, совсѣмъ не отвѣчаетъ на другой вопросъ, прямо предполагаемый его теоріей. "Намъ нужны прецеденты!" заявилъ когда-то Боркъ въ парламентѣ... "Такъ будемъ же создавать ихъ" -- остроумно отвѣтилъ ему его неутомимый противникъ Фоксъ. Вотъ это то "будемъ-же создавать" -- совершенно забыто Сорелемъ.
   Мы не думаемъ пускаться въ пререканія. Вопросъ о роли традиціи такъ же сложенъ, какъ вопросъ о роли наслѣдственности. Мы отмѣчаемъ лишь особенности книги Сореля. Главная особенность -- признаніе первенствующей исторической силы за традиціей.
   Въ методологическомъ отношеніи такая точка зрѣнія оказала ему большія услуги. Вѣруя въ истинность своего положенія, онъ усердно перекопалъ архивы и блестящимъ образомъ скомбинировалъ извлеченный изъ нихъ матеріалъ. Распространивши свою задачу на всю Европу, онъ нарисовалъ полную и точную картину международныхъ отношеній. Въ описаніи statu quo онъ великолѣпенъ, но естественно, что характеристика личностей далеко не всегда удается ему. Эти характеристики блѣдноваты: личность слишкомъ расплывается въ окружающемъ и "Прометей такъ плотно прикованъ къ скалѣ, что разграничительная линія исчезла". Мало того, изслѣдуя традиціи въ исторіи революціи и современныхъ ей международныхъ отношеній, Сорель лишь вскользь говоритъ объ экономическомъ положеніи народовъ. Для него это факторъ второстепенный, почему цѣлыя главы его не убѣдительны, а выводы обоснованы односторонне.
   Какъ бы то ни было, не признавать за книгой Сореля серьезныхъ достоинствъ -- нельзя. Это не исторія революціи, это лишь часть ея, но часть необходимая и притомъ такая, гдѣ соціологическій факторъ -- традиція и его вліяніе выставлены выпукло, иногда прямо неопровержимо.
   Насчетъ перевода можно бы пожелать больше гладкости и изящества. Не мѣшало бы поближе разобрать и теорію, но это проф. Карѣевъ обѣщаетъ сдѣлать лишь по окончаніи всего труда, котораго появилось пока лишь всего двѣ трети. Вообще, сочиненіе Сореля будетъ состоять изъ 6-ти томовъ и обниметъ собою эпоху 1789--1815 гг.

"Міръ Божій", No 4, 1893

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru