Соловьев Всеволод Сергеевич
Жених царевны
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Соловьев Всеволод Сергеевич
(
yes@lib.ru
)
Год: 1903
Обновлено: 29/08/2006. 513k.
Статистика.
Роман
:
Проза
,
Историческая проза
Проза
Скачать
FB2
Оценка:
7.13*6
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
Роман-хроника ХVII века в двух частях
В. С. Соловьев
Жених царевны
(Роман-хроника ХVII века в двух частях)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Ранний зимний вечер уже давно наступил, и в царицыном тереме по всем
покоям и переходам зажглись огни. Мама царевны Ирины Михайловны1, княгиня
Марья Ивановна Хованская, сидела у себя в опочивальне. Она только что
пришла от царицы после долгой и весьма важной беседы и теперь крепко
пораздумалась. На некрасивом и уже давно поблекшем лице ее, освещенном,
однако, большими и добрыми голубыми глазами, читалось необычайное смущение.
Женщина она была спокойная, рассудительная, ко всему. Что творилось
вокруг нее в этом обширном человеческом муравейнике, носившем название
царского терема, она относилась всегда без волнения и редко что принимала к
сердцу. Но сегодняшняя беседа с царицей Евдокией Лукьяновной выходила из
ряда вон. Было над чем подумать и чем смутиться.
Княгиня временами начинала даже шептать что-то почти вслух, с
недоумением качала головою и разводила руками. Низенькая дубовая дверь
опочивальни скрипнула.
- Кто там? - очнувшись, спросила Марья Ивановна.
- Это я, матушка-княгинюшка... Дозволишь войти на малую минутку али
недосуг тебе? - послышался знакомый голос.
- Войди, ничего, войди, Настасья Максимовна! - сказала княгиня.
Дверь отворилась и пропустила небольшую, плотную еще не старую
женщину. Это была одна из царицыных постельниц, пользовавшаяся, несмотря на
свой не слишком важный чин и всем ведомое худородство, большим значением и
влиянием в тереме.
- Что скажешь, матушка?... Присядь-ка! - указала княгиня рядом с собою
на низенькую скамью, покрытую мягким стеганым тюфячком.
- Спасибо, княгинюшка, рассаживаться недосуг - где уж тут, дел-то с
этими негодными людишками полон рот, от заутрени до заутрени не
справиться... Я всего на одно слово зашла...
- Что такое, Настасья Максимовна, али по терему неладно?
- Да все Машутка, то есть вот никакого, никакого с ней сладу...
Моченьки моей нету с этой девчонкой! - проговорила Настасья Максимовна с
таким негодованием, какого даже нельзя было и ожидать от ее дышавшей
добродушием фигуры.
- Что же такое еще натворила твоя Машутка? Разбила али попортила
что-нибудь царевнино? - с недовольной улыбкой спросила княгиня.
- Какое там разбила! Этим стала бы я тебя тревожить! Не мое дело ее
черепки считать... Во сто крат хуже, княгинюшка!... Ты ведь от царицы...
запершись с нею была... о деле каком, видно, толковали... Вот вхожу я в
Царицыну опочивальню, нынче-то мой наряд, да как вошла, вижу: занавеси-то
будто и шевелятся. Кошка, думаю, забралась, - ну как, не ровен час, да
государыню-то ночью напугает! Тихим шагом я к занавеске, ан глядь, то не
кошка, а Машутка-негодница притаилась. Я ее за ухо и вытащила. Ты что это,
мол, дрянь девчонка, говорю, как это ты сюда забралась, что это ты, говорю,
за государыней подслушиваешь? Да тебя за такие дела убить, говорю, мало! А
она-то: глядит на меня своими бесстыжими глазищами и хоть бы сморгнула.
Воля твоя, говорит, убей ты меня, Настасья Максимовна, а подслушивать у
меня и в мыслях не было, да ничего и не слыхала. Как сюда, говорит,
забежала, сама не ведаю - дверьми обозналась. Вижу, говорит, государынина
опочивальня, дух у меня захватило со страху, а тут дверь скрип, я и за
занавеску... Ведь вишь, что выдумала!... И не сморгнет Я ее держу за ухо,
крепко держу, а она во все глаза на меня, ровно истукан какой... Ну, сама
посуди, княгинюшка, ну что ж с этим зельем теперь делать?!
Княгиня задумалась.
- А может, девчонка и не врет, - сказала она, - бес в ней сидит, это
верно, ровно коза она скачет, ровно волчок вертится... Может, и точно,
забежала зря в опочивальню да о страху, как ты вошла, за занавеску и
спряталась... мудреного тут нет...
Настасья Максимовна вся так и побагровела.
- Ну... и ты, княгинюшка, вместе с царевной ее покрываешь! -
воскликнула она, разводя руками.
- Не покрываю, а ведь что же... не убивать же ее, сиротинку! Ну,
накажи ее как знаешь...
- Что мне ее наказывать, ухо-то у нее я крепко подержала, а только сил
с нею нету, от рук она отбилась; как что, сейчас к царевне, а та за нее
горой... Но только, ежели я на таком подслушивании ее накрыла, могу ли я
умолчать перед тобою? Должна я о том тебе доложить али нет?
- Вестимо, как не сказать... Ну вот я Машутку и поспрошаю... там видно
будет...
- Да только ты не верь ей, княгинюшка, не верь ни единому ее слову...
вся она изолгалась, и стыда в ней нету ни на волос!
- Теперь-то где ж она?
- Где, как не у царевны.
- Так вот я и пойду.
У княгини мелькнуло в мысли: "А ну, коли и впрямь Машутка подслушала
да Иринушке передала!... Не дай Бог!" Встревоженная этой мыслью, царевнина
мама поднялась со скамьи и быстро вышла из опочивальни.
II
Княгиня Марья Ивановна как можно тише подошла к покою царевны,
постаралась как можно неслышнее отворить дверь и заглянуть так, чтобы ее
появление не сразу заметили. Однако, несмотря на это, она не увидела и не
услышала решительно ничего подозрительного. Царевна Ирина сидела за
большими пяльцами и при свете двух толстых восковых свечей была,
по-видимому, прилежно занята рукоделием. Возле нее в почтительной и
скромной позе стояла стройная девочка лет пятнадцати. Увидев входившую
княгиню, эта девочка еще больше опустила глаза, и все несколько бледное,
хотя хорошенькое, лицо ее сложилось в очень жалкую мину. Княгиня прямо
подошла к девочке:
- Ты чего это здесь? Что делаешь?
Та подняла на нее большие темно-серые глаза, в которых читались не
только робость, но и настоящий страх. Но за нее ответила царевна:
- Это я, матушка, позвала ее, учу рукоделию. Я работаю, а она смотрит,
перенимает.
- Нечего сказать, много переймет, хороша рукодельница! Да и ты,
царевна, что за мастерица! Ежели девчонке и впрямь рукодельничать охота,
так пускай у мастериц и обучается. Избаловала ты совсем Машутку, со всех
сторон только жалобы на нее и слышу.
Девочка опять опустила глаза и так и застыла совершенным
олицетворением скромности и испуга. Между тем княгиня продолжала:
- Ну да не о рукоделиях теперь! А вот ты скажи-ка мне, Машутка, была
ты эдак с полчаса тому времени в государыниной опочивальне?
Девочка вскинула было глаза на княгиню, но опять опустила их и
молчала.
- Что ж, язык у тебя есть, отвечай, коли спрашивают!...
Девочка едва слышно ответила:
- Была...
- А! Была!... Как же ты смела?... Каким путем туда попала?!
- Не знаю...- скорее вздохнула, чем сказала, девочка.
- Как - не знаю! Как ты смеешь мне так отвечать? Кто же знает? -
крикнула княгиня.
Но тут царевна пришла на помощь своей любимице.
- Мамушка, да не запугивай ты ее, - произнесла она милым, ласкающим
голосом, поднимаясь с места, и, подойдя к княгине, обняла ее. - Уж она мне
в своей вине повинилась... Ну, что же ей и отвечать-то, коли и впрямь не
знает, как она забежала?! Это и со мной ведь по сю пору случается,
разыграешься, бежишь, словно на крыльях летишь, словно несет кто тебя, и
двери будто сами собою перед тобою отворяются. Ну, вот и забежала,
перепугалась. Уж ты не казни ее, не брани, она не нарочно и впредь такого
не сделает...
Говоря это, царевна прижалась своей нежной горячей щечкой к дряблой,
покрытой белилами щеке княгини.
- Заступница, баловница! - произнесла та с полупечальной улыбкой и
тихонько отстраняясь. - А у двери за занавеской зачем была? - обратилась
она к девочке. Та теперь уже не стояла с опущенными глазами, а глядела ими
прямо в глаза княгини, глядела пристальным, смущающим взглядом, в котором
ничего нельзя было разобрать и который так раздражал Настасью Максимовну.
- За занавеской-то зачем? - произнесла она, и голос ее уже дрожал от
страха. - Не то что за занавеску, а и под кровать, куда попало спрячешься
от Настасьи Максимовны, ведь она ухо-то мне как! - закончила она, поднося
руку к своему красному и даже несколько припухшему уху.
- Ухо-то посмотри, мамушка, ведь это что же такое, ведь этак Настасья
Максимовна ей когда-нибудь совсем оторвет уши! - сказала царевна. - Ведь не
впервые это, так как же тут не прятаться от нее?
- Настасья Максимовна женщина не злая, даром драть за уши не станет, -
строго сказала княгиня. - Ну и что же, долго ты, Машутка, за занавеской
стояла?
- Какой же долго, когда она вслед за мной пришла. Как вбежала я, не
успела опомниться, слышу - шаги, а шаги ее я всегда за три покоя узнаю,
огляделась - куда мне, вижу - занавеска, я и шмыг. Притаилась. А она так
прямо и идет на меня, занавеску-то отдернула, а меня за ухо и вывела, -
медленно, с небольшой запинкой, но уже без особой робости объясняла Машутка
и все продолжала, не мигая, прямо смотреть в глаза княгини, так что той
стало неловко от этого взгляда. Неловко, и в то же время все ее сердце, вся
ее раздраженность быстро утихали, может быть, под влиянием этого же
взгляда. Ведь это она первая обратила внимание на бойкую, смышленую
девочку-сиротку. Она приставила ее для мелких услуг к своей царевне и до
сих пор, несмотря на все Машуткины провинности и частые нанее жалобы,
миловала ее и жалела.
Что же теперь с ней делать? Докладывать государыне о том, что
постельница поймала ее в опочивальне у двери, где она подслушивала? Плохо
придется Машутке, ведь за такое дело, ведь за подслушивание слов
государыниных ее надо не только выгнать навсегда из терема, но придется
сослать куда-нибудь подальше, в какой ни на есть строгий женский
монастырь... и конец там Машутке на веки вечные!
А может, она и без вины виновата, может, и впрямь все так, как она
объясняет?!. На то похоже. Ведь кабы долго она там была, притулившись у
двери, кабы могла подслушать всю беседу, то, конечно, успела бы уже
передать о ней царевне, и в таком разе сейчас, вслед за таким известием,
разве Иринушка могла бы быть спокойной?! А вот она спокойна. Как ни
всматривается в свою воспитанницу княгиня Марья Ивановна, ничего не
замечает в ней особенного. Нет, решительно все так и было, как объясняет
Maшутка: ничего она не подслушала, не успела. А что бегает девчонка ровно
белены объелась - так этому предел положить надо. Да авось теперь уймется.
Ишь, ухо-то! Раздуло его... И впрямь ручки у Настасьи Максимовны не
бархатные...
Княгиня сделала строгое, серьезное лицо и обратилась к провинившейся:
- Слушай ты меня, озорница! - насколько могла суровым голосом объявила
она. - Выдрали тебя за ухо, да мало, ну уж Бог с тобою, по глупости твоей
на сей раз еще вина тебе прощается, не доложу я о ней государыне, пощажу я
тебя. Только слушай ты меня и на носу у себя заруби: коли ежели еще раз
что-нибудь такое случится - кончено, только и жизни твоей! В тот же день,
слышь, - в тот же час тебя здесь не будет, и куда тебя увезут, и куда тебя
денут, про то никто даже и не узнает... не ты первая, не ты последняя, чай,
сама понимать можешь, не малолеток ведь уж, что за такое депо бывает...
Царевна улыбалась. Машутка тихонько подошла, склонилась, поймала и
поцеловала руку княгине.
- Смотри ты у меня, смотри! - погрозила та, сердито отдергивая руку. А
сама думала: "Сиротинка ведь, без отца, без матери, не будь меня, заклевали
бы ее, давно бы заклевали, так что и званья не осталось бы на белом свете".
И княгине вдруг стало не то жаль девочки, не то приятно, что жизнь этой
девочки и ее счастье - ее, княгининых, рук дело.
- Не прохлаждайся ты тут, и ты, царевна, не балуй ее через меру.
- Чем же я ее балую? - отозвалась царевна. - Посмотри-ка вот, мамушка,
хорошо вот эти цветики вышли?
Она отшпилила платок, прикрывавший часть работы, и показала хитро
расшитые шелками и бисером фантастические травы.
- Уж на что лучше, красота! - разглядывала с видом знатока княгиня.
- Так ведь это кто вышил: не я, а Машутка. Вот от пор и до сих - это
все она! - звонко смеялась царевна, в то время как девочка снова приняла
свою скромную позу и только искоса, одним глазком, взглядывала то на
царевну, то на княгиню.
- Ишь ты, ну что ж, ничего, коли так: всякая девица сякого звания
должна быть искусна на рукоделия, настоящее это наше женское дело, истое
наше художество. Так вот ты бы, Машутка, и работала побольше, а беготню эту
и шалости всякие пора оставить, не такие уж твои годы!
С этими словами, вспомнив, что, наверное, кто-нибудь уже ждет ее для
всяких распоряжений на следующий день, княгиня вышла от царевны.
III
В одно мгновение Маша преобразилась. Скромно опущенные глаза ее
раскрылись во всю величину и загорелись бойким огоньком. Уже начавший
округляться стан ее выпрямился. Бледные щеки подернулись легким румянцем.
Тонкие ноздри прямого, несколько коротенького, задорного носика
расширились, будто у зверька, желающего удостовериться чутьем - насколько
удалилась грозившая опасность.
Но своему чутью, своим тонким ноздрям Маша, очевидно, не доверилась: с
большою легкостью и грацией, в два-три неслышных прыжка она очутилась у
двери, осторожно приотворила ее и стала прислушиваться.
- Ушла! - наконец шепнула она, оборачиваясь к царевне и тихонько
притворяя за собою дверь.
Ирина, уже севшая снова за пяльцы, подняла свою хорошенькую юную
головку, зарделась вся как маков цвет и вздохнула.
- Эх, Маша! - сказала она. - Грех-то какой мы с тобой затеяли! Да и
оторопь берет, ведь вот ты уж и попалась, ведь мамушка не шутит: того и
жди, пропадешь ты из-за меня...
Маша кинулась к царевне, припала к ее коленям и стала целовать ее
руки.
- Царевна, золотая моя, ненаглядная! - восторженно говорила она,
заглядывая в глаза Ирины. - Не говори так, какой тут грех, а коли и грех,
не твой он, а мой... И за меня не бойся, не пропаду, не загубит меня
Настасья Максимовна, вывернусь, выкручусь, кругом пальца обведу Настасью
Максимовну... не на таковскую напала...
- Шустра ты больно, Машуня, много берешь на себя - опять вздохнула
царевна. - Ну, да уж рассказывай, что ты проведала, о чем у двери-то
услышала...
"Матушки мои, стыд-то какой, каким делом занимаюсь!" - невольно
подумала царевна и совсем смутилась, но любопытство, даже нечто гораздо
более серьезное, чем любопытство заставило ее забыть все упреки совести и
жадно слушать.
- Сказала ведь я тебе, царевна, что узнаю всю правду, - начала Маша, -
вот и узнала. Совсем уж решено это дело: выдают тебя за королевича и
королевич уж на Москве, из-за моря приехал!
Ирина даже схватилась за сердце, так оно вдруг у нее застучало.
- Верно ли? Кто же это сказал? - едва слышно прошептала она.
- Государыня царица говорила, вот те Христос, своим вот этим ухом у
замочной дырочки слышала, о том они с княгиней-то и толковали.
Ирина стыдливо потупилась и то бледнела, то краснела.
- Машуня, да как же это? - наконец произнесла она. - Ведь он не наш...
ведь он басурман... Басурманской веры?!
- А уж этого я не знаю! - развела Маша руками. - Вот и княгиня то же
говорила, все спрашивала государыню - как такое быть может, чтобы идти тебе