Lib.ru/Классика: Соловьев Николай Иванович. Дети

ДѢТИ

Когда Наполеонъ спросилъ у мадамъ Кампанъ: "чего не достаетъ для воспитанiя дѣтей"? -- она отвѣчала: -- "матерей". Мы, если-бы намъ сдѣлали такой вопросъ, отвѣтили-бы на него иначе. Отцовъ не достаетъ нашимъ дѣтямъ. Сама женщина не забыла-бы о своемъ главнѣйшемъ назначенiи, если-бы этого не сдѣлалъ прежде мущина. Отцы не только забываютъ о своихъ дѣтяхъ, но еще отнимаютъ у нихъ и матерей. Современные отцы первые сказали, что быть матерью, значитъ почти тоже, что быть самкой, очень наивно забывая, что словами отецъ и мать означаются какъ-бы двѣ главнѣйшiя человѣческiя должности, которыя, если-бы исполнялись какъ слѣдуетъ, не толкали-бы, какъ теперь, а двигали бы человѣчество. Въ статьѣ къ женщинамъ мы указали на путь, которымъ отводится современная женщина отъ семьи; теперь-же посмотримъ куда пришла она и гдѣ ея дѣти?

Значенiе дѣтей въ обществѣ недостаточно еще сознано. О дѣтяхъ, давно уже вышедшихъ изъ дѣтскаго возраста, говорятъ много, о дѣтяхъ-же собственно почти ничего, между тѣмъ какъ въ нихъ -- главная связь семьи. При тѣсномъ сближенiи мущины съ женщиной можетъ существовать только пара; до тѣхъ поръ, пока у этой пары нѣтъ дѣтей, -- нѣтъ въ настоящемъ смыслѣ и семьи. Связь мущины съ женщиной не такъ еще крѣпка, они болѣе любовники. Супругами-же вполнѣ они дѣлаются когда между ними является новый индивидумъ, связанный по природѣ столько-же съ отцомъ, сколько и съ матерью. Дѣти по этому есть центръ семьи. Если пошатнуть этотъ центръ, то не устоитъ и семья. Въ нашемъ образованномъ обществѣ онъ сильно пошатнутъ. Дѣти въ семьѣ своей какъ-бы прiемыши. Между тѣмъ какъ у американцевъ, которыхъ чаще всего съ нами сравниваютъ, бездѣтность считается большимъ несчастiемъ, у насъ ея чуть-ли не добиваются. Всѣ хотятъ быть только любовниками, а не отцами и матерями; отъ этого понятно разумѣется и отрицанiе ревности, и позывы къ холостой жизни, и теперешнее безобразное дѣвство. Между тѣмъ какъ въ Америкѣ даже любовныя письма обязываютъ къ женитьбѣ, чтó разумѣется крайность и формалистика, у насъ и на первыя объятiя любви смотрятъ слегка, чтó уже страшная несправедливость. Сиротѣютъ наши дѣти, опошливается до крайности "современная" семья.

Если теперешнее поколѣнiе разошлось съ прежнимъ, то это еще дѣло исправимое, но если оно разойдется съ будущимъ -- выйдетъ худо. Въ этомъ, какъ намъ кажется, самая крупная ошибка нашихъ эмансипаторовъ, что они менѣе всего думаютъ о дѣтяхъ. Всѣ герои ихъ даже, какъ мы уже замѣтили, бездѣтны. Юноши еще составляютъ предметъ ихъ попеченiй, да и то болѣе потому, чтобы увеличить свою партiю. Дѣти-же въ настоящемъ смыслѣ ихъ мало интересуютъ. Ни одной сколько-нибудь замѣчательной статьи о воспитанiи не встрѣчается въ ихъ журналахъ. Но это-бы еще не бѣда; бѣда въ томъ, что увлекшись порывистыми стремленiями впередъ, они заговорили, затормошили женщину. Послѣдняя до того потерялась, что и материнскiе инстинкты въ ней какъ будто исчезли. И вотъ такимъ-то образомъ многiя очутились чуть не сиротами въ обществѣ. Родительская палка оказалась даже лучше родительской ласки. Характеристическiя слова эти вполнѣ выражаютъ ту породу отцовъ, которая вѣритъ такимъ заѣдающимъ нашу жизнь фразамъ. А кто теперь такимъ фразамъ не вѣритъ? Фразы извѣстнаго рода только и имѣютъ теперь успѣхъ. Искренно мыслящему человѣку нечего и удивляться, если его мысль не скоро и не вдругъ встрѣтитъ сочувствiе. Онъ даже не долженъ и ожидать этого при той тревогѣ, которая распространялась въ обществѣ по разнымъ причинамъ. Бойкая рѣзкость, а не глубина, легко срывающаяся съ языка фразистость, а не изъ души выходящее съ болью и мученiемъ слово, -- теперь нужны.

Слышали мы когда-то отъ одного лингвиста, что на древнемъ еврейскомъ языкѣ дѣти и мысль выражаются однимъ и тѣмъ-же словомъ. Одноименность эта имѣетъ глубокiй смыслъ. И дѣти и мысль дѣйствительно раждаются трудно и при самомъ своемъ появленiи окружены страшными невзгодами. Даже и цѣли-то въ нашихъ дѣтяхъ какъ и въ нашемъ словѣ почти однѣ. Чего не удается высказать посредствомъ одного, то мы можемъ съ большею полнотою выразить посредствомъ другого. Одинъ отецъ, помнится мнѣ, говаривалъ: я провелъ праздно жизнь, даромъ растратилъ силы, ничего путнаго послѣ себя не оставлю, но у меня есть сынъ, который, надѣюсь, будетъ человѣкомъ, -- и потому я умру спокойно.

Дѣти -- наше будущее. Чѣмъ болѣзненнѣе совершается рожденiе нашей мысли, тѣмъ больше нѣжности и заботливости должно прилагать къ воспитанiю дѣтей. Вопросъ о дѣтяхъ долженъ сдѣлаться самымъ насущнымъ вопросомъ нашей литературы. Всѣ наши передрязги съ неохотно уступающими намъ мѣсто отцами -- ничто передъ подготовкою, которую мы должны сдѣлать для будущаго посредствомъ дѣтей. Такой ригоризмъ посреди теперешней распущенности многихъ конечно удивитъ, а нѣкоторыхъ пожалуй и насмѣшитъ. Какже въ самомъ дѣлѣ не смѣяться, когда говоря о прогрессѣ, начинаютъ съ дѣтей! Другiе быть можетъ подумаютъ, что это голосъ старика. Пусть себѣ думаютъ. Все это нисколько не остановитъ насъ въ томъ, чтобы довести мысль до конца.

____

Первое чтó болѣе всего поражаетъ, если вглядѣться въ строй нашей современной семьи, это то, что на матери лежатъ всѣ труднѣйшiя заботы о дѣтяхъ и отецъ отъ семьи какъ-будто устраняется. Мать конечно раждаетъ и прежде всего воспитываетъ; но дѣло идетъ тутъ не о воспитанiи, а о чорной работѣ, которою обременилъ ее слишкомъ мущина. Если мы желаемъ выдвинуть женщину на производительный трудъ и вывести изъ спальни и дѣтской, гдѣ она до сихъ поръ была подавляема заботами, то мы сами прежде должны туда войдти и взять часть этой чорной работы, отъ которой хотимъ ее избавить. Иначе дѣтямъ будетъ плохо; дѣти останутся одни. Это сближенiе отцовъ съ дѣтскимъ мiромъ есть такое-же непремѣнное условiе къ улучшенiю положенiя женщинъ, какъ и удержь, которую мы рекомендовали мущинамъ.

Видали-ли вы, господа реалисты, что значитъ ухаживанiе за дѣтьми? Это такое тяжолое дѣло, отъ котораго женщина не только преждевременно увядаетъ, но и тупѣетъ и дѣлается совсѣмъ негодною для воспитанiя. Мать, утомленная дневными заботами и супружескою нѣжностiю, засыпаетъ. Сонъ ея сладокъ, но не продолжителенъ. Вотъ раздается пронзительный крикъ больного ребенка: дѣти вѣдь все дѣтство свое больны; она подымается съ постели, качаетъ, носитъ, баюкаетъ, ласкаетъ своего малютку, бранитъ его и поетъ. И эта пѣснь, на половину перемѣшанная со слезами и ропотомъ, тянется иногда всю ночь. Ребенокъ, убаюканный заунывными звуками, засыпаетъ. Тогда только бѣдная мать ложится опять подлѣ своего спящаго непробуднымъ сномъ мужа. Чего не перебываетъ тогда на душѣ женщины? Какимъ призракомъ представляется все ея счастiе? какою горечью наполняется ея сердце отъ своей-же собственной пѣсни? Справедливо-ли дѣлаетъ мущина, что этимъ болѣзненнымъ материнствомъ какъ-бы продолжаетъ муки родовъ? Давно-ли она раздѣлывалась съ неумолимой природой, давно-ли все ея слабое тѣло извивалось отъ судорожно-конвульсивныхъ движенiй, крупныя слезы смѣшивались съ холоднымъ потомъ и боль жгучая безъ отдыха, безъ конца пронзала всѣ ея нервы?! И она наконецъ безумно вскрикивала, раждала дитя, -- и это дитя опять дѣлается ея мученiемъ. Ребенку необходимы какъ воздухъ материнская ласка и материнское молоко, но уходъ долженъ быть и со стороны отца. Это трудъ общiй: ихъ дитя -- ихъ общее сокровище, оба и должны сберегать его.

____

Разумѣется все это говорится не въ отношенiи меньшинства тѣхъ семействъ, которыя могутъ имѣть нянекъ. Послѣдняя, если только какъ слѣдуетъ приготовлена къ своей должности, можетъ быть не только не лишнимъ лицомъ, но даже какъ-бы членомъ семьи: нянька это наемная мать. У насъ-же она на положенiи слуги. Положенiе нянекъ болѣе трудно и болѣе почтенно, чѣмъ обыкновенно думаютъ. Отъ наемныхъ материнскихъ заботъ по чужимъ дѣтямъ женщина не только старѣетъ, но и высыхаетъ какъ мумiя. Нянька избавляетъ не только отца, но и мать отъ ея труднѣйшихъ обязанностей. Она первая воспитательница человѣка. Званiе няньки обусловливаетъ много свѣденiй: ухаживанiе за маленькими дѣтьми -- основа ихъ будущаго развитiя. По настоящему должны-бы существовать даже школы, гдѣ-бы няньки наравнѣ обучались съ акушерками и можетъ быть, -- что удобоисполнимѣе, вмѣстѣ съ ними. Какъ для акушерки необходимы познанiя объ устройствѣ и о болѣзняхъ женскаго организма, такъ тоже и няньки въ настоящемъ смыслѣ этого слова должны быть хорошо знакомы съ дѣтской гигiеной. Никакiе совѣты докторовъ не могутъ предотвратить тысячи несчастныхъ случаевъ, которые происходятъ отъ невѣжества нянекъ и матерей. И наконецъ совѣты эти такъ дороги. Всѣ жалуются на смертность и частое заболѣванiе дѣтей. Они дѣйствительно мрутъ какъ мухи: у насъ дѣтей умираетъ около половины до пятилѣтняго возраста. Если носы и губы дѣтей раздуваетъ золотуха, желѣза сдавливаетъ горло, англiйская болѣзнь кривитъ члены, то это зависитъ не столько отъ наслѣдственной болѣзни отцовъ, сколько отъ пичканiя, которому подвергаютъ дѣтей матери и няньки.

Нравственное безобразiе, производимое въ ребенкѣ нянькой, еще очевиднѣе. Однѣ дѣтскiя игры чего стоятъ. Игра есть для дитяти дѣло столь-же для него важное, какъ занятiе для взрослыхъ. Отъ игрушекъ люди переходятъ мало-по-малу къ дѣлу. Совсѣмъ дитя ихъ рѣдко оставляетъ. Сущность труда есть сосредоточенiе способностей съ опредѣленною цѣлью; игра-же есть безпрестанная перемѣна отъ недостатка цѣли и невозможности имѣть цѣль. Это-то быстрое движенiе способностей и есть занятiе единственно доступное ребенку. Играя и упражняя свои способности, дитя какъ-бы готовится къ дѣлу. Если эта мѣна способностей будетъ доходить до крайности и ребенокъ, взявшись за одно, схватится сейчасъ-же за другое, потомъ за третье и такъ далѣе, то изъ этого разовьется и безалаберность, и прихоти, и капризы, и все, что происходитъ отъ слишкомъ большой подвижности въ ребенкѣ. Если-же наоборотъ дитя будетъ слишкомъ долго останавливаться на однихъ и тѣхъ-же предметахъ, то однообразiе впечатлѣнiй, несообразное съ дѣтскимъ возрастомъ, можетъ мѣшать развитiю его способностей. Дитя дѣлается сосредоточеннымъ, невеселымъ и даже скупымъ. Изъ одного уже этого видно, что если ребенокъ не можетъ имѣть опредѣленной цѣли въ своихъ играхъ, то цѣль эта должна быть въ головѣ ухаживающихъ за ребенкомъ. Игрушки нужно не только изобрѣтать, но еще и умѣть играть ими. Дѣло нелегкое. Предметы природы, растенiя и животныя, какъ живыя такъ и искусственныя, могутъ служить неистощимой темой для дѣтскихъ игрушекъ: такими-бы игрушками развивался умъ, и память, и натуральное чувство въ человѣкѣ. Что-же касается до куколъ, то игра съ ними требуетъ быть можетъ еще большого присмотра. Въ обращенiи дѣтей съ куклами и животными кладется основа будущихъ поступковъ съ людьми. Словомъ -- дѣтскiя игры есть такой предметъ, надъ которымъ есть о чомъ задуматься и нянькѣ, и матери, и отцу.

Разумѣется, что говоря о нянькѣ, мы не упомянули о главнѣйшемъ: о любви няньки къ самому дѣлу, къ самому ребенку, -- любви, которая дѣлаетъ изъ нея уже не "наемную мать", а вторую мать. Но мы потому не упоминали объ этомъ, что любви этой не купишь и не наймешь и не въ какихъ школахъ этому не выучишься. Русская нянька только однимъ этимъ и беретъ. Она сама, силою своей любви и привязанности къ цѣлой семьѣ, которую она выняньчитъ, посвятивъ иногда одной семьѣ всю свою жизнь, -- обращается наконецъ не въ наемщицу, а въ члена семьи de facto. Правда, эта любовь, эта привязанность къ дѣтямъ чуть не главнѣйшая половина дѣла; но тѣмъ не менѣе очень желательно-бы, чтобъ и русская нянька научилась многому чего ей не достаетъ. Чѣмъ позже начинается воспитанiе ребенка, тѣмъ оно безсильнѣе. Если ребенокъ и лицомъ и ростомъ походитъ на своихъ родныхъ, то понятно, что онъ и достоинства, и недостатки, и болѣзни отъ нихъ наслѣдуетъ. Развить одно, устранить другое и ослабить третье можно только въ самомъ раннемъ возрастѣ, когда ребенокъ на рукахъ няньки. Привычка вторая натура, воспитанiе -- второе созданiе. Хотя природа и даетъ толчокъ жизни преимущественно актомъ зачатiя, и тогда уже ей такъ сказать извѣстно -- на кого и сколько эта жизнь въ зародышѣ будетъ похожа, но обстоятельства дѣлаютъ легко уклоненiя; а остановочной черты нѣтъ на всемъ протяженiи вырастанiя зародышнаго индивидума въ сложный человѣческiй организмъ. Обстоятельства влiяютъ на ребенка даже и тогда, когда онъ еще подъ сердцемъ матери. Какже мы отдаемся и отдаемъ своихъ дѣтей такъ на произволъ обстоятельствъ и они подобно морскому вѣтру, оставляющему фигуры на пескѣ, чертятъ дѣтскiе характеры?..

Тутъ опять сталкиваемся мы съ новой бѣдой -- съ отдаленностiю отношенiй родителей къ дѣтямъ. Хотя отношенiя нашего поколѣнiя и сдѣлались значительно мягче, но нельзя еще сказать, чтобы мы къ своимъ дѣтямъ стали ближе. Взглядъ взрослаго на дѣтей по прежнему высокомѣренъ. Вѣчное исканiе одной только непосредственной пользы и желанiе быть всегда сухимъ и серьознымъ -- мѣшаютъ намъ какъ снисходить до дѣтей, такъ и дѣтямъ приближаться къ намъ. Реалистическiй плащъ, въ который думаютъ закутаться будущiе отцы наши, еще болѣе перепугаетъ бѣдныхъ малютокъ. Чтобы умѣть дѣйствовать на ребенка, недостаточно домашней дисциплины и учительскаго самообладанiя, нужно, чтобы отецъ и мать какъ-бы помолодѣли. Матери еще могутъ молодѣть, -- и при серьозномъ даже образованiи онѣ забавляютъ иногда ребенка по цѣлымъ днямъ, играя и распѣвая уже болѣе веселыя чѣмъ ночью пѣсни, -- но отцы очень рѣдко. Далъ денегъ, совѣсть чиста и дѣло съ концомъ, такъ думаетъ теперь многое множество отцовъ.

____

Эта-же самая поверхность взгляда на развитiе маленькихъ дѣтей поддерживаетъ въ обществѣ и необходимость наказанiй. Желанiе какъ можно скорѣе отдѣлаться и нетерпѣнiе при встрѣтившихся препятствiяхъ -- были причиной той системы, во главѣ которой стоятъ розги. За ребенка берутся не съ той стороны, -- природа его не поддается; воспитатель въ гнѣвѣ -- отсюда и розги. Наказывая дитя, родители наказываютъ такъ сказать свою-же собственную природу. Это есть какъ-бы самобичеванiе семьи, отзывающееся на дѣтяхъ. Анализъ мученiя, доставляемаго тѣлесными наказанiями, превосходно развитъ въ запискахъ Мертваго Дома. Мы-же съ своей стороны прибавимъ, что эфектъ ихъ на дѣтяхъ вѣроятно нисколько не меньше. Нервная система дѣтей воспрiимчивѣе чѣмъ у взрослыхъ; этимъ даже объясняются частыя судороги въ дѣтскомъ возрастѣ и происхожденiе ихъ отъ самыхъ незначительныхъ причинъ. Мы даже думаемъ, что большая часть эпилептиковъ, страдающихъ падучею болѣзнью въ простомъ народѣ, особенно между солдатами, прiобрѣли ее вслѣдствiе тѣлеснаго наказанiя. Испугомъ объясняютъ-же ея происхожденiе. Наше глубокое убѣжденiе, что съ отмѣною тѣлесныхъ наказанiй люди избавились теперь отъ многихъ и многихъ нервныхъ недуговъ. Дѣти впрочемъ еще не совсѣмъ отъ нихъ избавлены, особливо крошечныя. Да минуетъ-же ихъ родительская палка, которую рекомендуютъ вмѣсто нѣжности. Имъ нужна ласка, уходъ, какъ за самыми нѣжными и дорогими растенiями, иначе они умираютъ, не дохнувши жизнiю. Въ нѣкоторыхъ странахъ и животныхъ запрещено бить и они значитъ избавлены отъ тѣлесныхъ наказанiй, -- тѣмъ болѣе это должно быть въ отношенiи дѣтей.

Съ вопросомъ о дѣтяхъ тѣсно связанъ и вопросъ о слугахъ. Слуги -- это первые люди послѣ родныхъ окружающiе ребенка. Наконецъ они сами тоже въ своемъ родѣ дѣти, потерявшiя часто способность быть взрослыми. Испорченность и развращонность слугъ вошли въ поговорку, и если на комъ болѣе всего отражается эта испорченность, -- то это на дѣтяхъ. Если справедливо, что всякiй долженъ распространять свѣденiя и здравыя понятiя въ той средѣ, въ которую онъ поставленъ, то скорѣй всего этотъ свѣтъ и гуманность нужно распространять въ слугахъ; отъ нихъ уже пойдетъ и дальше. И главное дѣти не будутъ подвергаться вредному влiянiю. Поэтому даже личный интересъ семьи побуждаетъ насъ къ сближенiю съ слугами. Слуга если не другъ, то большею частiю врагъ; это ужь такое скверное положенiе. Барыни наши обыкновенно на слугъ ворчатъ, а мужья ихъ бранятся; но никто изъ нихъ не хочетъ дать хорошаго совѣта, растолковать, объяснить, подѣйствовать примѣромъ, а при случаѣ и книгой. Съ этой-же точки зрѣнiя, а не съ точки зрѣнiя нигилистовъ, смотрящихъ на простолюдиновъ какъ на машины, мы должны относиться и къ народу. Въ близкихъ родственныхъ, а не въ дворянски-сословныхъ отношенiяхъ должны мы находиться съ нимъ, а потому-то и должны быть на него похожи.

Дѣти и народъ -- наше будущее. Этого мы никогда не должны упускать изъ виду при воспитанiи. Давно уже объяснена и доказана сила примѣра въ дѣтскомъ возрастѣ. На этомъ основана и сила воспитанiя и сила искусства. Искусство прельщаетъ насъ идеаломъ, воспитанiе дѣйствуетъ примѣромъ. Какъ дидактическая или тенденцiонная поэзiя безсильна, такъ и одно наставленiе напрасно. Примѣръ выше всего. Это какъ-бы электрическая сила, возстановляющая онѣмѣвшiе органы. Ни одинъ нашъ поступокъ, ни одно сильное душевное движенiе въ присутствiи дѣтей не обходится безъ того, чтобы оно на нихъ не подѣйствовало. Родители и воспитатели обыкновенно и не стѣсняются этимъ. Безстыдство, неделикатность и невоздержанность въ поступкахъ доходятъ иногда до крайности. Какъ морская губка, мозгъ ребенка все въ себя впитываетъ. О послѣдствiяхъ никто не думаетъ. Разсчоты на школы и жизнь однимъ настоящимъ ослабляютъ въ нашихъ отцахъ и матеряхъ всякую совѣстливость передъ дѣтьми, передъ этимъ воплощенiемъ будущаго. Отчасти эта совѣстливость существуетъ, иначе и говорить-бы было не зачѣмъ, но существуетъ въ самомъ нелѣпомъ видѣ. Стѣсняются напримѣръ разговорами о беременности, о рожденiи, любовныхъ интригахъ, какъ будто только одной любви и надо бояться ребенку. Нѣтъ, пусть они ограничатъ себя во всемъ что вредно дѣйствуетъ на ребенка, и тогда это ограниченiе подѣйствуетъ прогрессивно даже и на нихъ самихъ. Замѣчательно, что рожденiе ребенка дѣлаетъ иногда какъ-бы цѣломудреннѣй родителей, особенно мать: отъ нея положительно отлетаютъ всѣ любовные помыслы, дальше даже, чѣмъ отъ другой дѣвушки. Она какъ-бы влюбляется въ свое дитя. На мужѣ даже отражается ея холодность, -- и не безъ пользы для него. Презрѣнiе заслуживаетъ та женщина, которая мѣняетъ своихъ дѣтей на любовниковъ, и несчастны тѣ отцы, сердце которыхъ не смягчалось привязанностiю къ дѣтямъ.

___

Этимъ-же равнодушiемъ и безотвѣтственностiю отцовъ въ семьѣ можно объяснить и сравнительно большее развитiе ученiя передъ воспитанiемъ. Воспитанiе конечно должно различать отъ ученiя: послѣднее развиваетъ умъ, наполняетъ голову свѣденiями; второе даетъ форму человѣку -- облагораживаетъ, даетъ тонъ волѣ и поступкамъ его. Ученiе, сосредоточиваясь болѣе въ школѣ, идетъ еще какъ-нибудь; но воспитанiе, котораго начало въ семьѣ, совсѣмъ въ упадкѣ. Многiе, чтобы сбыть съ рукъ и частiю изъ нужды, отдаютъ поскорѣе дѣтей въ закрытыя заведенiя и этимъ окончательно ихъ портятъ: дѣти выходятъ хорошо обученыя, но дурно воспитанныя. Дѣти въ пансiонѣ образуютъ какъ-бы общество, гдѣ жизнь ихъ развивается болѣе, чѣмъ позволяетъ природа. Чѣмъ раньше оставляетъ ребенокъ свою семью, тѣмъ преждевременнѣе онъ дѣлается взрослымъ. Отсюда то ненормальное развитiе дѣтскихъ страстей, которое съ такою силою проявляется въ закрытыхъ заведенiяхъ. Институтское обожанiе, записочки, стыдливость по согласiю, раскрашиванiе перьевъ для учителей, -- есть своего рода интрига съ ними и другъ съ другомъ; и это страстное выраженiе непреодолимаго стремленiя женщины любить развивается только вслѣдствiе замкнутости и скопленiя дѣтей. Послѣ, когда мущины, на которыхъ пансiонерка привыкла смотрѣть какъ на ангеловъ, оказываются демонами, она переходитъ изъ одной крайности въ другую. Въ мальчикахъ-пансiонерахъ эта-же самая потребность выражается уже циничнѣе: у нихъ развиваются настоящiя дѣтскiя страсти. Объ этихъ страстяхъ пишутся цѣлыя книги, онѣ дѣлаются источникомъ мученiя медиковъ и родителей, да и самого ребенка оставляютъ иногда калѣкою на всю жизнь, не говоря уже о нравственной порчѣ. Если въ человѣкѣ страсти сильны, неискоренимы, то это конечно преждевременно-развившiяся. Кромѣ закрытыхъ заведенiй и слишкомъ тѣснаго сближенiя дѣтей, при этомъ дѣйствуетъ конечно и неосторожность взрослыхъ и неосторожность такъ сказать общества. Если не во имя женщины, то во имя дѣтей мы должны не позволять безобразить нашихъ улицъ портретами падшихъ женщинъ. Инструментальные мастера почему-то особенно взяли себѣ въ видѣ привилегiи этого рода вывѣски, подлѣ которыхъ вѣчно толпится куча дѣтей. Да и простой народъ началъ полюбливать эти зрѣлища. Дѣятельность значитъ пошла въ ширь. И хоть-бы одинъ фельетонистъ-фланёръ обмолвился, -- ни одного голоса, ни одного звука. А между тѣмъ это даже со стороны общественной гигiены и медицинской полицiи страшно вредно. И ни на кого не дѣйствуютъ такъ вредно эти картинки у оконъ, какъ на пансiонера или кадета. Для него это составляетъ уже слишкомъ рѣзкiй переходъ отъ монастырской почти жизни къ вакхическому поддразниванiю юности. Закрытыя заведенiя въ нѣкоторой степени допустимы только благодаря крайнему безобразiю многихъ семей. Деревенскимъ жителямъ пожалуй нелегко обойтись безъ нихъ когда придетъ время ученiя. Трудно еще впрочемъ рѣшить, что лучше -- жизнь-ли въ чужой семьѣ, если эта семья хороша, или жизнь въ школѣ. Въ семьѣ ребенокъ не такъ отгораживается отъ общества, знакомится и съ нуждами и съ потребностями взрослыхъ людей. Институты, пансiоны и корпуса есть своего рода коммуны, гдѣ дѣти разныхъ возрастовъ, разныхъ способностей, разныхъ привычекъ сводятся подъ одинъ уровень, стригутся подъ одну гребенку. Ослабленiе семейнаго начала и нѣкотораго рода вражда къ нему много зависѣли отъ существовавшаго у насъ избытка закрытыхъ заведенiй какъ мужскихъ, такъ и женскихъ. Въ особенности тутъ кажется бурса подгадила. Трудно повѣрить, чтобы соединенiе столькихъ дурныхъ условiй, какъ семинарское заточенiе, могло произвести что-нибудь особенно плодотворное. Это суровое воспитанiе произвело и мрачныя идеи, уничтожившiя много чувства добра и красоты.

____

Одно изъ первыхъ воспитательныхъ средствъ, дающихъ тонъ организму и противовѣшивающихъ страстямъ, -- физическое развитiе. Дѣятельность, работа мышцъ есть отвлеченiе отъ дѣятельности ума и еще болѣе отъ воображенiя, въ которомъ стимулъ страстей. Древнее выраженiе: здоровый умъ въ здоровомъ тѣлѣ, основывается на томъ, что сила ума не встрѣчаетъ для себя большого противовѣса въ страстяхъ когда организмъ силенъ и правильно развитъ. Страсти упорны и такъ сказать неумѣстны болѣе въ слабыхъ организмахъ, чѣмъ въ сильныхъ. По изслѣдованiю экономистовъ слабые и худо питающiеся жители имѣютъ больше дѣтей; но за то эти дѣти чаще и мрутъ въ противоположность сильнымъ и безстрастнымъ аристократамъ Англiи, у которыхъ мало родится, но столь-же мало и умираетъ. У бѣдныхъ дѣйствительно много дѣтей. Такъ-то рука объ руку идутъ бѣдность, смертность и человѣческiя страсти.

Наше поколѣнiе, говорятъ, мельчаетъ, не выдерживая широкой дѣятельности, и дѣлается то жертвою идей, то жертвою страстей, а чаще всего и того и другого вмѣстѣ. Сидячая жизнь, отсутствiе физическихъ упражненiй, болѣе чѣмъ гдѣ-нибудь необходимыхъ въ нашемъ холодномъ климатѣ, и дали такой неправильный ростъ нашему самообладанiю. Особенно отражается это на женщинахъ собственно нашего общества. Вмѣстѣ съ умственной неподвижностiю въ нихъ соединяется также и физическая. Наша женщина болѣе всего, кажется, сидитъ или лежитъ. Ходьба для нѣкоторыхъ женщинъ составляетъ мученье. Къ ней или къ ея рукѣ не только приросла игла, но и сама она какъ-бы пришита къ мѣсту. Разумѣется это говорится не о всѣхъ; есть много прогуливающихся всю жизнь, и эти послѣднiя портятъ уже свои организмы иначе. Замыкая бюсты въ стальные корсеты, онѣ ослабляютъ движенiе груди, заставляютъ ее дышать только одною верхнею половиною, чтó нормально только въ беременности. Извѣстно, чтò есть дыханiе мужское (нижнею частiю груди) и женское (верхнею). Въ высшихъ сословiяхъ разница между дыханiемъ мужскимъ и женскимъ особенно велика. Цивилизацiя въ этомъ, какъ и во многомъ другомъ, диференцируетъ такъ сказать мущину и женщину болѣе, чѣмъ сдѣлала это природа. Замѣчательно, что на женщинѣ уменьшенiе движимости мышцъ отражается нѣсколько иначе, чѣмъ на мущинѣ. Въ ней увеличиваются черезъ это не страсти, какъ у мущины, а страданiя. Медицина давно уже признаетъ сравнительно бòльшую мучительность родовъ у женщинъ высшаго сословiя передъ низшимъ. Фактъ этотъ можно объяснить такъ: рожденiе происходитъ силою внутренняго органа, сокращающагося болѣзненно, и силою мышцъ туловища и ногъ. Если мышцы развиты отъ ходьбы и работы, то онѣ помогаютъ болѣзненнымъ сокращенiямъ внутренняго органа, дѣлаютъ ихъ такъ сказать менѣе нужными при рожденiи. Объ изнѣженныхъ аристократкахъ можно сказать, что онѣ родятъ однимъ внутреннимъ органомъ и ходятъ въ корсетѣ какъ-бы вѣчно беременныя, да и плодъ-то свой еще затягиваютъ въ корсетъ. Изнѣженность женщины, возвышая чувствительность, тоже усиливаетъ боль. Корсеты-же, которыми измѣняется не только положенiе органовъ, но и положенiе плода, служатъ подготовкою къ самымъ несчастнымъ случаямъ. Если еще женщина дѣлаетъ какой-нибудь моцiонъ, то это въ танцахъ. Но танцы не могутъ замѣнить гимнастики: они проходятъ обыкновенно въ душныхъ комнатахъ, въ самомъ испорченномъ воздухѣ. И наконецъ они есть удовольствiе юности, танца -- это своего рода объятiя, только подъ музыку. Нѣмецкiе педагоги совѣтуютъ начинать гимнастику почти съ первыхъ годовъ жизни, предлагаютъ даже особыя игры для этого; но все это едва-ли исполнимо. Достаточно было-бы, если-бы гимнастика сдѣлалась вполнѣ обязательнымъ предметомъ въ нашихъ гимназiяхъ.

Когда рабство дало грекамъ средства избѣгать механическаго труда, они не оставили своихъ мышцъ безъ дѣйствiя и изобрѣли гимнастику; у насъ она должна получить еще бòльшее распространенiе и развитiе, -- потому что цивилизацiя наша основана не на рабствѣ человѣка, а на господствѣ его надъ природой. Машины теперь должны исполнять роль рабовъ. Чѣмъ далѣе мы будемъ идти впередъ, тѣмъ механическiй трудъ человѣка будетъ болѣе терять свою практическую приложимость, тѣмъ необходимѣе дѣлается гимнастика. Англiйскiй боксъ и спортменство вѣроятно не мало имѣли влiянiя на развитiе энергiи и самообладанiя верхнесословныхъ англичанъ.

____

Само собою разумѣется, что физическое развитiе само по себѣ не составитъ еще основы воспитанiя. Силы наши должны быть не только собраны, но имъ еще нужно проложить дорогу посредствомъ знанiя и дать тонъ и направленiе посредствомъ искусства. Гимнастика служитъ только подготовкой къ умственному развитiю и нравственно-эстетическому воспитанiю. О первомъ мы говорить не будемъ -- предметъ слишкомъ разъясненъ, и наконецъ мы рѣшились говорить не объ ученiи собственно, а объ воспитанiи такъ какъ мы его понимаемъ. Многiе думаютъ, говорили мы въ первой своей статьѣ (Теорiя безобразiя, Эпоха 1864 No 7.), что вмѣстѣ съ паденiемъ мистическаго начала и искусство должно пасть, потерявъ свою таинственную прелесть; напротивъ -- оно должно теперь расширить свою сферу. Его воспитательная роль должна возвыситься. Наука учитъ, а искусство воспитываетъ. Небреженiе, которымъ пользуется искусство въ глазахъ нѣкоторыхъ, -- фактъ временный, происшедшiй отъ поверхностнаго увлеченiя, случайныхъ обстоятельствъ и плохого знакомства съ дѣломъ. До какого комизма дошло это увлеченiе начинаютъ понимать теперь уже и самые увлекатели.

Чтобы выяснить лучше воспитательную роль искусства, постараемся дѣйствовать въ настоящемъ случаѣ тѣми-же самыми орудiями, которыя обыкновенно употребляются противъ него. Именно -- взглянемъ на него съ точки зрѣнiя природы. Искусство есть прежде всего явленiе естественное, -- это какъ-бы цвѣтъ жизни. Безъ искусства, безъ поэзiи жизнь можетъ пожалуй походить на мастерскую, на лабораторiю, на фабрику, но никогда не будетъ жизнiю. Уваженiе такого рода къ природѣ проникаетъ только въ умъ, но не живитъ воображенiя. Древнiе въ этомъ случаѣ могутъ служить намъ вѣчнымъ примѣромъ: у нихъ изъ уваженiя къ природѣ родилась не только наука, но и искусство; они ее не только уважали, но и обожали.

Изъ всѣхъ искусствъ самое распространенное было чуть-ли не музыка. Знать музыку было обязанностiю почти всякаго еврея, грека и александрiйца. У грековъ музыкѣ обучались наравнѣ съ гимнастикой; ей приписывали даже силу обузданiя страстей: на этомъ основанъ миѳъ объ Орфеѣ, укращающемъ звѣрей. Диссонансъ, производимый въ душѣ страстями, дѣйствительно ничѣмъ такъ не можетъ быть уничтоженъ, какъ мелодiею музыки. Гармонiя музыки по видимому употреблялась уже иначе, чему служатъ примѣромъ римскiе и наши марши, которыми пользовались для возбужденiя рѣшимости; первый приступъ къ битвѣ, хоть бы онъ былъ и ради идеи, но все-таки требуетъ много силы душевной и музыка конечно остается не безъ дѣйствiя. Изъ этого такъ сказать физiологическаго дѣйствiя видно, что какъ мелодiя преимущественно падаетъ на чувство, такъ гармонiя -- на волю {Эту идею мы оставляемъ на отвѣтственность автора. Ред.}; но ни та ни другая не рисуютъ картинъ, не дѣйствуютъ на воображенiе, или точнѣй -- дѣйствуютъ только на ту часть его, которая называется въ тѣсномъ смыслѣ фантазiею, воображенiемъ чувства, а не страсти. Только Фелисьенъ Давидъ пытался изобразить звуками природу, да и то пустынную. Эта-то безстрастная идеальность есть сила и слабость музыки. Власть ея велика надъ человѣкомъ. Вырастая изъ звуковъ природы, она не слишкомъ глухихъ людей заставляетъ и плакать, и радоваться, и доходить до самоотверженiя, но никогда не возбуждаетъ животной страсти. Музыка есть самое субъективное, самое такъ сказать лирическое изъ всѣхъ искусствъ: не даромъ въ словѣ лиризмъ есть музыкальный терминъ. Г. Сѣровъ необыкновенно вѣрно выразился когда сказалъ, что если-бы все можно было выразить словомъ, не существовала-бы и музыка. Если люди до сихъ поръ не научились вполнѣ пользоваться этимъ, какъ и всѣми другими искусствами, то изъ этого еще глупо выводить, что музыка пустяки.

Не менѣе сильную власть надъ человѣкомъ имѣетъ и живопись, -- проводникомъ ея къ душѣ служитъ органъ зрѣнiя. Гармонiя линiй и цвѣтовъ въ безконечной игрѣ и разнообразiи выражаетъ тутъ уже болѣе объективное явленiе -- формы жизни. Въ скульптурѣ эта объективность достигаетъ высшей степени. Пластическое изображенiе формъ заставляетъ насъ такъ сказать щупать воображенiемъ образы. И оттого скульптура такъ была свойственна самому объективному изъ всѣхъ народовъ -- грекамъ. Цѣломудренное христiанство одѣло обнажонныя формы. Сила генiя сосредоточилась въ лицѣ, -- отсюда понятно развитiе итальянской живописи.

Въ поэзiи всѣ эти искусства сливаются вмѣстѣ. Но у поэзiи есть свой органъ -- человѣческiй языкъ (понимаемъ это слово не только въ физiологическомъ, но и психологическомъ смыслѣ). Наукѣ языкъ служитъ уже побочнымъ дѣломъ. Въ наукѣ важенъ сборъ фактовъ и идей, а не самое изображенiе ихъ; въ поэзiи-же идеи столько-же воображаемы, сколько изображаемы. Наука и наблюденiе преимущественно собираютъ факты, поэзiя-же воплощаетъ. При взглядѣ Макса Миллера на языки вообще какъ на естественное явленiе природы, смыслъ поэзiи получаетъ еще болѣе глубокое значенiе. Если основа языка въ природѣ, въ звукахъ, въ цвѣтахъ, въ ощущенiяхъ и раждающихся отсюда мысляхъ, то слово есть доконченный рефлексъ: отъ избытка сердца глаголютъ уста. Первое слово дитя изобрѣтаетъ само. Оно языку легко учится, потому что все приспособлено въ немъ къ тому, какъ приспособленъ напримѣръ глазъ, чтобы видѣть, ухо, чтобы слышать.

Всѣ знаютъ, что въ человѣкѣ есть извѣстная способность узнавать и разбирать звуки съ опредѣленнымъ числомъ колебанiй воздуха; способность эту называютъ музыкальнымъ слухомъ; ею всякiй въ большей или меньшей степени владѣетъ. Она можетъ развиваться и притупляться. Подобнаго-же рода способность существуетъ и въ психическомъ и физическомъ органѣ языка. Способность эту называютъ эстетическимъ чувствомъ. Кто не имѣетъ хорошаго музыкальнаго слуха, тотъ конечно и не сдѣлается музыкантомъ; у кого не развито эстетическое чувство, тотъ разумѣется не пойметъ поэзiи. Онъ можетъ быть хорошимъ работникомъ, полезнымъ собирателемъ фактовъ, болѣе или менѣе удачнымъ переводчикомъ чужихъ идей, но самъ дороги никому не проложитъ, да и жить будетъ жизнiю болѣе низшею. Великiя идеи исходятъ изъ сердца, -- сказалъ кто-то. Не признавать живописи и музыки, это тоже, что ослѣпнуть и оглохнуть въ извѣстномъ отношенiи. Утверждать-же, что поэзiя -- глупость, поэзiя -- вздоръ, равняется особаго рода нѣмотѣ или страданiю мозга, мѣшающему не только выражаться, но и понимать языкъ во всемъ его объемѣ, со всей его неодолимой и упругой силой.

Мы не раскаеваемся нисколько, что такъ часто и такъ долго останавливаемся на идеѣ нравственно-эстетическаго чувства и со всѣхъ сторонъ ее осматриваемъ; противопоставляя ее идеѣ эгоистическаго реализма, мы просимъ только, чтобы противники наши, если-бы только таковые нашлись, побивали насъ фактами и логикой, а не фразами и безконечно-длинными статьями. Чѣмъ короче мы будемъ говорить, чѣмъ болѣе отбросимъ въ сторону все лишнее, тѣмъ скорѣе дѣло пойдетъ на чистоту; тѣмъ очевиднѣе будетъ читателямъ, кто правъ и кто виноватъ. Всѣ личности, сплетни, пронюхиванiя и клеветы, киданiе каменьями изъ за угла и попреки болѣзнiю, молодостью и т. д. мы должны отбросить въ сторону. Всѣ эти средства, такъ развращающiя нашу литературу, указываютъ не на смѣлость, а на трусость передъ чужой идеей и неумѣнье опровергнуть ее добросовѣстнымъ образомъ; размашистая рѣзвость пера, печатаемыя нà-черно статьи и произвели ту полуразрѣшонность спорныхъ вопросовъ, которыми полна литература. Вопросъ о воспитанiи именно принадлежитъ къ числу такихъ вопросовъ.

____

Еще Руссо, какъ извѣстно, сказалъ, что воспитанiе должно быть согласно съ природой. Слова эти поворяютъ съ легкой руки всѣ отъ Песталоци и Базедова до Нимейера и Дистервега со всѣми нашими педагогами. И что-же мы видимъ изъ этого стремленiя воспитателей сообразоваться съ природой? Собираютъ дѣтей массами, запираютъ въ отдѣльныя комнаты, показываютъ имъ снимки, скелеты и куски природы, а самую природу прячутъ. Знать природу систематически еще не значитъ знать ее вполнѣ. Знанiе это освѣщаетъ умъ, но не живитъ воображенiя, главное-же не оставляетъ полнаго впечатлѣнiя. Естественныя науки учатъ великолѣпнымъ образомъ анализировать природу, понимать сущность ея, но не понимать ея формы. Форма не пустое слово; ни въ чемъ такъ не обнаруживается жизненность и разнообразiе природы какъ въ формахъ и звукахъ. Въ нихъ вѣчный метаморфозъ и вѣчное измѣненiе. И это оттого, что природа, какъ мы уже замѣтили, идетъ по извѣстнымъ законамъ къ неизвѣстнымъ результатамъ. Будущее есть призракъ дѣйствительности, о которой мы и понятiя себѣ составить не можемъ. Природа въ одно и тоже время и мертва и жива. Живая природа, или жизнь, есть предметъ поэзiи; въ формахъ и звукахъ природы вылилась сама жизнь, въ формахъ-же выражаются и идеи искусства. Вы можете анатомически и физiологически разобрать составъ дерева, но не можете подвести подъ научныя данныя формы и групировку растенiй, перемѣны ихъ свѣта и тѣни, перспективныя отношенiя къ равнинѣ и украшенiе ея вѣчно измѣняющимися облаками и небомъ и переполненiе ея никогда неумолкающими звуками. Великiе натуралисты, подобные Гумбольдту, не даромъ видно говорили о картинахъ природы. Но мало того, каждое дерево само по себѣ составляетъ законченную картину и имѣетъ физiономiю. Въ рвущихся къ небу вѣтвяхъ тополя есть что-то сосредоточенное, гордое; липа съ ея нѣжными вѣтвями имѣетъ въ себѣ что-то мягкое, женственное; береза выглядитъ уже иначе: стволъ ее напоминаетъ зиму, а въ ея опущенныхъ книзу вѣтвяхъ есть что-то горькое, полуубитое, -- точно однѣ бѣдныя хижины и предназначено ими украшать. Какъ-будто каждымъ деревомъ природа хотѣла что-то сказать, потомъ задумалась да такъ и замерла. Вотъ слабый намекъ на то, чтó мы разумѣемъ подъ словомъ натуральное чувство, чувство природы.

Натуральное чувство, -- чувство эстетическое, и гуманное чувство, или чувство человѣческое, находясь въ неразрывной связи другъ съ другомъ, должны служить и основой настоящаго воспитанiя. Кто въ общности и въ формахъ не понимаетъ природы, тотъ конечно не можетъ понять и жизни. Слово пониманiе тутъ впрочемъ и не выражаетъ всего. Какъ съ природой, такъ и съ людьми мы связаны не умственными выводами, а болѣе непосредственнымъ образомъ -- чувствомъ. Развить это чувство такъ, чтобы оно сдѣлало человѣческiя отношенiя болѣе гуманными -- есть задача эстетическаго воспитанiя.

___

Искусство, можно сказать, еще не оцѣнило вполнѣ серьозности своего назначенiя и потому большею частiю служило постороннимъ цѣлямъ и развлеченiемъ между дѣлъ. Цѣль его -- гуманизировать людей. Наука бралась за это дѣло и ничего не могла сдѣлать. Классицизмъ изобрѣлъ только слово гуманность. Исторiя опредѣлила до нѣкоторой степени и доказала возможность гуманности. Когда по страницамъ исторiи люди взглянули на свое прошедшее, они увидѣли, что вся вражда народовъ, государствъ и религiй ни къ чему не ведетъ. Но какъ сдѣлать, чтобы въ людяхъ было поменьше этой вражды? Ужь конечно этому не поможетъ ни эгоизмъ, ни утилитаризмъ и ни реализмъ въ томъ узкомъ значенiи слова, какъ его понимаютъ.

Никогда мы не повѣримъ, чтобы человѣкъ, остающiйся равнодушнымъ передъ великими картинами природы и передъ ея гармоническими звуками, или считающiй за глупость великiя сцены жизни и отраженiе этихъ сценъ и картинъ въ искусствѣ, -- чтобы такой человѣкъ, говорю, былъ гуманенъ въ настоящемъ смыслѣ слова. Если онъ и рѣшится на подвигъ самопожертвованiя, то развѣ изъ подражанiя. Сила примѣра велика. Иницiативы-же гуманнымъ поступкамъ у него нѣтъ и не можетъ быть. Кромѣ того толкаетъ его впередъ и самолюбiе. Отсюда гордость, высокомѣрiе и презрительный тонъ. Эти негуманныя свойства принадлежатъ по преимуществу нашимъ современнымъ прогрессистамъ. Они напримѣръ готовы сдѣлать народу добро, но смотря на него свысока и ставя себя на неизмѣримо далекомъ отъ него разстоянiи. Потому то мы и не вѣримъ въ этотъ прогрессъ самодовольныхъ и высокомѣрныхъ людей. Въ нихъ безъ сомнѣнiя есть уваженiе къ наукѣ, но уваженiе это слишкомъ односторонне. Они требуютъ отъ науки даже и того, чего наука не въ силахъ дать. Наука пожалуй доказала намъ, что рабство невыгодно, да не совсѣмъ; отъ этого-то оно и тянется еще въ видѣ хроническаго пролетарiата. Тутъ видно необходимъ другой принципъ, болѣе творческая, болѣе стремительная сила -- искусство поэтическое. Поэзiя рука объ руку съ наукой, а не подъ ногами у нея.

____

Если сказано: возлюби Бога, а потомъ ближняго, то человѣчество значитъ наше второе божество. Въ языческихъ религiяхъ божеству придавали даже человѣческiя добродѣтели, стараясь совмѣстить въ немъ все, что только умъ людей по тогдашнимъ понятiямъ могъ представить хорошаго. И этому идеализированному человѣчеству уже кланялись въ своихъ храмахъ. Такъ велико было всегда въ людяхъ уваженiе къ человѣческому достоинству! Да оно и теперь не уменьшилось. Значитъ любить людей нужно прежде всего, чтобы умѣть съ ними обходиться; а какже, скажите, научиться любить, если мы не будемъ умѣть цѣнить красоты, благородства, достоинствъ и всего, что видятъ и показываютъ въ людяхъ всѣ истинные поэты? Дѣятельность поэтовъ въ этомъ отношенiи неисчислима. Тургеневскiя "Записки охотника" возбуждаютъ симпатiю къ народу; "Шинель" Гоголя заставляетъ насъ любить мельчайшаго изъ смертныхъ, а "Бѣдные люди" почти уважать такихъ униженныхъ. Гюго учитъ снисходить къ нищимъ, калѣкамъ, изувѣченнымъ болѣзнiю и изуродованнымъ преступленiями. Кто наконецъ женщинъ представляетъ такимъ образомъ, какъ Пушкинъ Татьяну, такъ что всякое нигилистическо-пѣтушиное чувство пропадаетъ? А кто наконецъ дѣтей представляетъ намъ такъ, какъ они изображены у Элiота? Кто учитъ любить природу, свой народъ со всѣми его слабостями и недостатками, и все это съ неодолимой силой соединяетъ насъ всѣхъ и привязываетъ къ родинѣ, такъ что языкъ и литература есть основа не только гуманизма и человѣчества, но и народности, нацiональностей? Не будь у нѣмцевъ народныхъ пѣсенъ Лессинга, Шиллера, Гёте и другихъ, они-бы давно разбѣжались въ разныя стороны. Литература только и вяжетъ ихъ. И насъ тоже она должна болѣе всего вязать. Не знать своего языка прежде всего и лучше всего -- это тоже, что измѣнить отечеству, быть связаннымъ съ ними одними только матерiальными интересами, а не жить съ нимъ за одно. О людяхъ, неуважающихъ нашей литературы и непонимающихъ народнаго генiя, можно почти тоже сказать: они оторваны силою тяжолыхъ обстоятельствъ отъ своей почвы, отъ своей родины.

____

Отчего-же происходитъ, что искусство не вошло такъ сказать въ свою роль и имѣетъ сравнительно малое влiянiе на развитiе человѣка? Причинъ много. Первая -- несвоевременность изученiя искусства. Хотя давно уже смутно сознается въ обществѣ, что чтенiе романовъ почему-то вредно дѣтямъ; но осязательнаго объясненiя этому еще не прiискано, а потому избѣгать этого чтенiя многiе считаютъ пуризмомъ. Романы и художественныя произведенiя дитя потому не должно читать, что у него еще не развитъ органъ, которымъ они понимаются. Романы изображаютъ жизнь, а дитя только еще всматривается, но не живетъ. Поэзiя регулируетъ, идеализируетъ страсти, а у ребенка ихъ еще нѣтъ. Эстетическiя произведенiя поэтому дѣйствуютъ только на воображенiе; воображенiе-же искусственно возбуждаетъ страсти, преждевременно старитъ организмъ. Ребенку предстоитъ два исхода черезъ это: или впасть въ грубое суевѣрiе, наполнить голову призраками и мечтами, или утратить свои творческiя силы и впасть въ безсодержательный нигилизмъ искусства, опротивѣвшаго отъ ранняго знакомства съ нимъ. Знакомство съ поэзiею поэтому должно совершаться преимущественно въ юности -- этомъ поэтическомъ возрастѣ жизни. Только исключительныя способности могутъ быть причиной отступленiя, особенно въ отношенiи музыки, какъ самомъ субъективномъ и безстрастномъ изъ всѣхъ искусствъ. Но музыки какъ живописи не всякiй тоже долженъ учиться. Это одна изъ крупныхъ ошибокъ женскаго воспитанiя, что дѣвушка, имѣй или не имѣй способности, всегда должна знать музыку какъ украшенiе. Но не то въ отношенiи поэзiи: поэзiю долженъ понимать всякiй, кто не окончательно зачерствѣлъ, и понятiя о ней черпать изъ первыхъ источниковъ. Это необходимо, чтобы сразу увѣровать въ поэзiю и жизнь. О жизни ничто не даетъ такъ скоро и такого вѣрнаго понятiя, какъ величайшiе художники и поэты, хотя этимъ путемъ обыкновенно рѣдко знакомятся съ жизнiю. Изображая какой нибудь типъ или характеръ, художникъ выбираетъ изъ жизни множества людей все болѣе существенное. Этотъ-то созданный поэтомъ идеальный человѣкъ въ свою очередь дѣйствуетъ на людей, развиваетъ иногда въ нихъ новыя черты характеровъ. Мы уже говорили какъ подѣйствовало на наше общество изображенiе лишнихъ людей. Оно произвело нигилистовъ. Теперь, когда Тургеневъ насѣлъ и на нихъ, явились реалисты, которые все-таки немного лучше первыхъ. Что будетъ дальше -- увидимъ. Искусство не оставитъ своей роли.

Теперь остается намъ еще поговорить о другой причинѣ упадка эстетическаго развитiя, о набиванiи и загроможденiи головы ребенка ненужными предметами. Школа есть мѣсто, гдѣ онъ преимущественно подвергается этому умственному пичканью. Съ степенью апетита, съ возможностью совмѣстить въ себѣ массы различныхъ свѣденiй -- никто не соображается. Ничто такъ не дѣйствуетъ вредно на развитiе молодости, какъ ненужныя знанiя. Съ ними человѣку становится послѣ какъ-то неловко, а бываютъ и такiе случаи, что человѣкъ, не зная что дѣлать и какъ воспользоваться хорошо знакомымъ ему предметомъ, старается его навязать другимъ, пользуясь авторитетомъ или положенiемъ... Къ числу ненужныхъ знанiй можно причислить во многихъ случаяхъ даже и высшую математику, которая столь-же легка для способныхъ къ ней, сколько недоступна и безполезна для неимѣющихъ къ ней склонности. Воспитывать сообразно съ способностями, сообразно съ природой -- должно быть одно изъ первыхъ условiй; у насъ-же на это не смотрятъ. Юноша обыкновенно самъ узнаетъ къ чему у него есть способности, къ чему нѣтъ; и чаще всего оказывается, что способности у него къ тому, чему его плохо учили или совсѣмъ не учили. Обычай богатыхъ людей обучать двумъ или тремъ языкамъ заразъ дѣйствуетъ еще вреднѣе на развитiе. Мысль ребенка раздваивается. Дитя напримѣръ говоритъ по французски, думаетъ по русски, читаетъ по нѣмецки, и немудрено, что выходитъ безконечная пустота и трата способностей на мелочи и роскошь. Вообще, чтобы эстетическое воспитанiе достигало своей цѣли, нужно непремѣнно, чтобы и ученiе сообразовалось съ нимъ и наоборотъ. Въ началѣ и то и другое, то есть и ученiе и воспитанiе, должно какъ-бы сливаться вмѣстѣ. Такъ было и въ исторiи человѣчества въ раннiй перiодъ его развитiя: и религiя, и философiя, и наука, и поэзiя -- все сливалось тогда въ одно. Народными пѣснями должно кажется начаться воспитанiе, да ими еще и убаюкиваютъ теперь нашихъ дѣтей. Няньки въ этомъ случаѣ могутъ служить лучшимъ орудiемъ. Нужно только, чтобы онѣ съ прiобрѣтенiемъ образованiя не забывали своихъ пѣсенъ. Славянофиламъ принадлежитъ честь собранiя этихъ произведенiй народной поэзiи; но они не оцѣнили ихъ какъ слѣдуетъ: у нихъ не достало на то эстетическаго вкуса; такъ что общество наше еще не знаетъ, какимъ орудiемъ воспитанiя и соединенiя нашего съ народомъ оно владѣетъ. Сказки при строгомъ разумѣется выборѣ могутъ тоже служить отличнымъ воспитательнымъ средствомъ, скажемъ мы наперекоръ всѣмъ думающимъ убить воображенiе въ ребенкѣ. Дурно, если дѣятельность воображенiя будетъ брать перевѣсъ надъ дѣятельностiю ума; но совсѣмъ не жить воображенiемъ ребенокъ не можетъ: для него дѣйствительная жизнь въ настоящемъ смыслѣ не существуетъ. Дѣтскому мiровоззрѣнiю дѣйствительная жизнь представляется чѣмъ-то несообразнымъ. У него своя жизнь и свой мiръ. Ребенокъ напримѣръ говоритъ съ животнымъ, съ куклой, съ цвѣткомъ и не подозрѣвая, что они его не понимаютъ, и послѣ, когда начнетъ сознавать, какъ-бы не хочетъ вѣрить въ неодушевленность и бездушность предметовъ. Мы видѣли ребенка, который плакалъ оттого, что его не слушалась кукла, которую онъ не умѣлъ посадить. Ихъ безконечная наивность требуетъ и особой пищи. Какiе-нибудь разговоры съ животными и квартеты съ проказницей мартышкой, осломъ, козломъ да косолапымъ мишкой для дѣтей выше всего. Но почему-же именно забавлять ребенка представленiями о жизни животныхъ, олицетворенной въ басняхъ, и не развлекать его представленiями о жизни людей, какъ это сдѣлалъ народъ въ сказкахъ? Это-бы не только воспитывало нашихъ дѣтей, но и связывало ихъ съ народомъ. Да такъ и бываетъ еще у насъ, въ немногихъ впрочемъ случаяхъ и въ очень несовершенномъ видѣ. Сборникъ пѣсенъ и сказокъ, составленный эстетически, долженъ быть нашею первою хрестоматiей. Сборники славянофиловъ есть только драгоцѣнные матерiалы для такого сборника; они есть, такъ сказать, лѣтописи народной поэзiи, столь же многодоступныя для народа, какъ и для образованныхъ людей. Оттого-ли, что народъ нашъ жилъ слишкомъ долго своею собственною замкнутою жизнiю, или отъ чего другого, но только его пѣсни, его сказки и пословицы безмѣрно хороши. И какже въ самомъ дѣлѣ имъ не быть такими, когда въ нихъ сосредоточена жизнь многолюднѣйшаго народа въ продолженiи многихъ вѣковъ. Таланты родились и умирали, не сознавая себя, и въ потѣ лица заработывая хлѣбъ импровизировали свои чудныя пѣсни. Общество наше дѣлаетъ большую ошибку, что такъ равнодушно относится къ произведенiямъ народной поэзiи и народной мудрости.

О томъ, какъ должно произойдти слiянiе ученiя и воспитанiя, знанiе науки и искусства въ дѣтствѣ, -- говорить мы не будемъ. Этотъ вопросъ требуетъ особой статьи. Замѣтимъ только бѣгло, что учить читать должно какъ можно позже и мало-по-малу, переходя отъ игрушекъ. Вмѣстѣ съ чтенiемъ, какъ водится, нужно учить и счисленiю, основамъ математики. Естественныя науки слѣдуетъ сначала преподавать не иначе, какъ вмѣстѣ съ географiей или по крайней мѣрѣ въ связи съ ней. При этомъ-же слѣдуетъ, какъ намъ кажется, давать понятiе и о картинахъ природы. Натуральное чувство будетъ тогда развиваться вмѣстѣ съ знанiемъ. Что-же касается до словесности и искусства, то они должны примыкать къ исторiи, въ которой дѣйствительно наука какъ-бы сливается съ искусствомъ. Какъ картина прошедшаго, она должна вызывать не только мысль, но и чувство. За этимъ уже или рядомъ съ этимъ, передъ вступленiемъ въ кругъ спецiальнаго образованiя, юноша, созрѣвшiй и готовый для жизни, долженъ познакомиться съ Шекспиромъ, Гёте, Байрономъ, Шиллеромъ, Данте, греческими трагиками, русскими поэтами и русскими пѣсенниками, съ русскими былинами, преданiями и наконецъ лѣтописями; и познакомиться не какъ-нибудь слегка, по коротенькимъ замѣткамъ, а въ возможной полнотѣ, чтобы свѣтъ каждой изъ генiальныхъ личностей не пропадалъ даромъ. Изъ этого знакомства юноша увидитъ, что поэты въ своихъ фантастическихъ порывахъ иногда забѣгали такъ далеко, что мы и теперь еще оказываемся во многомъ позади. Поэзiя дѣйствуетъ не во времени, какъ наука, а болѣе въ пространствѣ. Истинный поэтъ не можетъ устарѣвать. Самое слово: идея -- есть преимущественно слово поэзiи, потому что идея есть мысль, отъ которой нельзя отдѣлить образовъ, это мысль -- воплощонная жизнь. Когда все это уяснится, поэзiя перестанетъ быть орудiемъ забавы и будетъ смягчать, а не развращать нравы.

____

Что-же дало такое направленiе искусству, что его уклонило отъ его цѣли? Мода и роскошь, скажемъ мы прямо. Мода и роскошь есть тоже выраженiе эстетической потребности, но только выраженiе самое извращонное. Новизна, блескъ, эфектность замѣняютъ тутъ красоту, гармонiю и сообразность идеи съ формой. Дороговизна почти равняется достоинству; а безпрестанная мѣна предметовъ обращается въ потребность вкуса. Вкусъ замѣняется прихотями и капризами. Самые даже инструменты роскошь обратила въ игрушки: рояли напримѣръ служатъ у многихъ не для игры, а для украшенiя; самая-же игра не для высшаго наслажденiя, а для потѣхи и тщеславiя. Тщеславiе людей и дало именно такой ложный толчокъ эстетическимъ потребностямъ, что онѣ стали выражаться въ драгоцѣнныхъ вещицахъ, роскошной обстановкѣ, Вальтазаровскихъ пирахъ, а не въ простыхъ художественныхъ произведенiяхъ. Какъ роскошь есть произведенiе тщеславiя, такъ и мода, -- орудiе легкомыслiя, -- слѣдъ дѣтской незрѣлости общества. Настоящее изящное произведенiе не надоѣдаетъ; напротивъ, чѣмъ больше въ него вглядываешься, чѣмъ больше съ нимъ такъ сказать сживаешься, тѣмъ оно сильнѣе нравится. Къ нему можно привыкнуть какъ къ живому существу, да и оно въ своемъ родѣ есть организмъ. Кто не любилъ въ своей жизни музыкальныхъ пiесъ или сочиненiй, которыхъ онъ не могъ довольно наслушаться и которыми не могъ налюбоваться. Настоящее изящное произведенiе кромѣ того еще и просто и большей частiю недорого. Дороговизна тутъ можетъ условливаться только малымъ распространенiемъ его въ обществѣ. Наука помирилась съ роскошью, признала ея даже полезность въ нѣкоторомъ отношенiи. Искусство не должно мириться, -- потому что она есть врагъ его смертельный.

Но откуда-же, представляется еще вопросъ, взялась роскошь, откуда прихоти общества, убивающiя въ немъ всякое чувство красоты и добра? Отъ ложнаго взгляда на воспитанiе. Отвѣтъ неожиданный, но кажется справедливый. Привыкши смотрѣть на дѣтей не какъ на будущее, а какъ на повторенiе себя, привыкши всегда жертвовать общественнымъ началомъ слишкомъ исключительно въ угоду семейнаго, свой личный разсчотъ ставить всегда выше желанiя добра людямъ, -- мы невольно также привыкли дѣтей нашихъ болѣе унаслѣдывать, чѣмъ воспитывать, давать имъ капиталъ денежный и слегка только заботиться о капиталѣ нравственномъ и умственномъ. Конечно мы говоримъ не о всѣхъ; потому что есть много и такихъ, которые ничего не жалѣютъ на воспитанiе дѣтей, ни времени, ни денегъ. Человѣкъ, трудящiйся надъ увеличенiемъ капитала и оставляющiй его потомъ худо-воспитанному сыну, поступаетъ въ своемъ родѣ эгоистично. Онъ дѣлаетъ его если не жертвою, то слугою своего капитала. Мало того, поступаетъ неразсчотливо, потому что при такомъ обычаѣ рѣдко идутъ въ прокъ и самые капиталы. И не мало гибнетъ людей оттого только, что являясь въ жизнь, они оказываются столь-же невоспитанными, сколько и обезпеченными. Нужда и богатство почти одинаково развращаютъ, то есть не всѣхъ конечно. Если-бы предложили кому на выборъ, оставить послѣ себя дитя воспитанное и приготовленное вполнѣ для образованiя своего умственнаго и вещественнаго капитала или оставить другое дитя богатое, съ наслѣдствомъ, и тоже развитое подобно первому, -- то не знаю, хорошо-ли-бы было предпочесть положенiе второго передъ первымъ; -- оставшiйся съ капиталомъ сдѣлался-бы невольно слугою и продолжателемъ, невольнымъ консерваторомъ дурного стараго, между тѣмъ какъ первый былъ-бы господиномъ и производителемъ новаго дѣла, новаго капитала; и наконецъ деньги въ глазахъ его были-бы цѣннѣе, такъ какъ ему было-бы знакомо и безденежье. Трата и уничтоженiе капиталовъ обыкновенно дѣлаются тѣми, кто не знаетъ цѣны имъ. Но лѣность человѣческая такъ велика, что при воспитанiи дѣтей люди думаютъ болѣе о матерiальномъ обезпеченiи, чѣмъ о нравственныхъ и умственныхъ средствахъ къ жизни; а многiе вслѣдствiе нужды и невѣжества просто таки пускаютъ своихъ дѣтей по вѣтру; не говорю уже о тѣхъ, которые оставляютъ дѣтямъ въ наслѣдство только нравственное, умственное и физическое увѣчье.

____

Кто-же долженъ быть главнымъ отвѣтственнымъ лицомъ въ воспитанiи? -- Женщина. Съ женщинъ мы начали свое слово о дѣтяхъ, ими-же кончимъ. Слуга науки изъ женщины выйдетъ кажется не вѣрный. Мы не говоримъ, чтобы она не могла быть слугою науки, но утверждаемъ, что искусству она принадлежитъ больше. Наука требуетъ постояннаго труда, прерывы тутъ менѣе всего нужны. Какъ со всѣмъ этимъ справиться женщинѣ, чуть-ли не каждый мѣсяцъ заболѣвающей и чуть-ли не черезъ годъ находящейся въ опасности? Съ измѣненiемъ физическаго воспитанiя всѣ эти помѣхи поуменьшатся, но не въ такой все-таки степени, чтобы уровнять организмы мужской и женскiй. Организмы эти до послѣдней косточки, до послѣдней мышцы разны. Кости у женщинъ круглѣе, изогнутѣе; мышцы овальнѣе, болѣе покрыты жиромъ; не прямая или ломанная линiя, а изогнутая господствуетъ въ женскомъ организмѣ. Не думаемъ впрочемъ отгораживать женщину отъ науки, -- это было-бы не только невѣжество, но даже и невѣжливость. Нѣкоторыя учоныя степени также нужны женщинѣ, какъ и мущинѣ. Женскiе врачи напримѣръ необходимѣе женскихъ астрономовъ. Женщина должна не только лечиться, но также и учиться у женщинъ, въ женскихъ школахъ; только недостатокъ образованныхъ женщинъ заставляетъ мущинъ занимать чужiя мѣста. Но въ высшей творческой жизни дѣятельность женщины все-таки будетъ преимущественно воспитательная, понимая это слово въ обширномъ смыслѣ. До сихъ поръ по крайней мѣрѣ если женщина что сдѣлала, то это въ воспитанiи и изящныхъ искусствахъ, особенно американская женщина, захватившая всю педагогiю въ свои руки и завѣдующая даже нѣкоторыми редакцiями. Извѣстно также, какъ велико было нравственное влiянiе женщинъ въ среднiе вѣка. Если она еще не возвысилась до высочайшей поэзiи, то всегда вдохновляла поэтовъ. И сумрачный Данте имѣлъ своимъ генiемъ женщину. Въ педагогiи приводится множество примѣровъ великихъ людей, которые обязаны своимъ развитiемъ матери. Кто-то даже выразился, что все человѣчество лежитъ подъ сердцемъ женщины. Гегель называетъ ее генiемъ дитяти. Достаточно иногда появленiя порядочной женщины, чтобы кругъ самыхъ циническихъ мущинъ присмирѣлъ. Все это указываетъ на будущую великую роль ея въ дѣлѣ воспитанiя и гуманизированiя людей.

И что-же теперь видитъ вдругъ женщина -- наша будущая воспитательница? Куда ни пойдетъ, на что ни взглянетъ, чѣмъ ни займется, вездѣ она въ какомъ-то двусмысленномъ положенiи, особенно въ столицѣ. Входитъ-ли она въ театръ, -- въ театрѣ надъ ней потѣшаются. Гнусныя остроты, двусмысленныя выраженiя влагаются въ уста дѣвушекъ; каламбуры этого рода -- соль нашихъ пьесъ; между послѣдними есть и такiя, которыя всѣ сотканы изъ плоскостей. Комическое положенiе сплошь да рядомъ замѣняется скандалезнымъ; такъ что другой водевиль является зрителю чѣмъ-то въ родѣ скандала. И тяжело иногда смотрѣть на молодую дѣвушку, когда къ ея натуральному румянцу подмѣшивается румянецъ стыда и она, вся смущонная подъ зоркими взглядами пошляковъ, не знаетъ куда смотрѣть. Послѣ разумѣется она обтерпится, привыкнетъ къ этимъ милымъ шуткамъ французскаго остроумiя, но тѣмъ хуже.

Искусство должно морализировать, развивая въ душѣ чувство прекраснаго и благороднаго, а не возбуждать не кстати и не во время инстинкты. Театръ -- это своего рода каѳедра, которую искусство ставитъ наравнѣ съ университетомъ. Въ театрѣ искусство до такой степени всеобъемлюще, что не требуетъ даже отъ зрителя грамотности и образованiя: въ театрѣ беретъ всякiй на столько, на сколько кто можетъ взять. Это какъ-бы сама жизнь, сконцентрированная силою генiя. О высокомъ значенiи театра говорилъ еще Шиллеръ и все таки значенiе его такъ упало, что у насъ, помнится, даже высказано было мнѣнiе, что въ нынѣшнiй книжный многочитающiй вѣкъ не слѣдуетъ писать драматическихъ сочиненiй. Много у насъ высказывалось такихъ торопливыхъ и необдуманныхъ мнѣнiй. Вслѣдствiе рутиннаго положенiя многiе серьозные люди считаютъ даже безполезнымъ посѣщать театръ, и они это дѣлаютъ не безъ причины. Какъ наука, вмѣсто истины, можетъ предлагать оборотную ея сторону -- ложь, такъ и искусство, вмѣсто того чтобы облагораживать, гуманизировать, можетъ учить безобразiю. Самое большое уродство, которое произведено такимъ безобразiемъ въ искусствѣ есть то, что оно возбудило въ значительной части общества неуваженiе къ поэзiи; на нее стали смотрѣть какъ на шутку и ненужную роскошь, а нѣкоторые неглубокiе люди, вмѣсто того, чтобы поправить дѣло, стали совсѣмъ отрицать поэзiю и этимъ произвели окончательное безобразiе. Значитъ, искусство нѣкоторымъ образомъ само виновато, что значенiе его такъ упало. И больше всего тутъ виноватъ, какъ кажется, театръ. Пусть будутъ хорошiе актеры, генiальныя произведенiя, роскошная постановка, но если нѣтъ души, нѣтъ идеи свѣтлой, прогрессивной, которая-бы двигала театры, -- тогда они не могутъ принести настоящей пользы. Болѣе публичнаго мѣста не существуетъ. Театръ есть площадь, на которую устремлены взоры сотни тысячъ людей, -- и что-же они тамъ видятъ? -- Женщину, танцующую канканъ! И это вездѣ, во всей Европѣ, на всѣхъ театрахъ. Мы прежде думали, что человѣку, непускающемуся во всѣ тяжкiя, танца этого не удается и видѣть, -- театры не лишили насъ этого удовольствiя. Наивность наша въ эту минуту такъ была забавна, что мы думали, что танцующихъ актеровъ освищутъ, гнилыми яблоками забросаютъ. -- И что-же? -- Вдругъ имъ бросили букетъ. За пьесу или за танецъ, за игру или за гаерство достался этотъ букетъ, -- трудно рѣшить.

Этого не должно быть. Съ женщиной-матерью нельзя такъ кавалерски обращаться. Ронять женщину тоже, что отказываться отъ своихъ дѣтей, отъ своего будущаго. По дорогѣ къ будущему шолъ до сихъ поръ одинъ только мущина; -- посмотримъ не легче-ли ему будетъ, не равнѣе-ли, не успѣшнѣе-ли сдѣлается его шагъ, если онъ пойдетъ рука объ руку съ женщиной, съ мыслью въ головѣ о дѣтяхъ.

НИКОЛАЙ СОЛОВЬЕВЪ.

"Эпоха", No 1, 1865

Оставить комментарий Соловьев Николай Иванович (bmn@lib.ru) Год: 1865 Обновлено: 05/08/2021. 65k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Соловьев Николай Иванович Дети

ДѢТИ

Соловьев Николай Иванович
Дети