Сологуб Федор
Маленький человек
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Комментарии: 1, последний от 25/07/2020.
Сологуб Федор
(
yes@lib.ru
)
Год: 1907
Обновлено: 19/08/2005. 43k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Рассказы
Скачать
FB2
Оценка:
5.30*29
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Федор Сологуб. Маленький человек
Оригинал находится здесь:
Литературная страница DRY_GINа
I
Якову Алексеевичу Саранину немного недоставало до среднего роста; жена
его, Аглая Никифоровна, из купчих, была высока и объемиста. Уже и теперь,
на первом году после свадьбы, двадцатилетняя женщина была дородна так, что
рядом с маленьким и тощим мужем казалась исполиншею.
"А если еще раздобреет?" - думал Яков Алексеевич. Думал, хотя женился
по любви, - к ней и к приданому. Разница в росте супругов нередко вызывала
насмешливые замечания знакомых. Эти легкомысленные шутки отравляли
спокойствие Саранина и смешили Аглаю Никифоровну.
Однажды, после вечера у сослуживцев, где пришлось выслушать немало
колкостей, Саранин вернулся домой совсем расстроенный.
Лежа в постели рядом с Аглаей, ворчал и придирался к жене. Аглая
лениво и нехотя возражала сонным голосом:
- Что же мне делать? Я не виновата.
Она была очень покойного и мирного нрава.
Саранин ворчал:
- Не обжирайся мясом, не трескай так много мучного; целый день конфеты
лопаешь.
- Не могу же я ничего не кушать, коли у меня хороший аппетит, -
сказала Аглая. - Когда я была в барышнях, у меня еще лучше был аппетит.
- Воображаю! Что ж ты, по быку сразу съедала?
- Быка сразу съесть невозможно, - спокойно возразила Аглая.
Скоро заснула, а Саранин заснуть не мог в эту странную осеннюю ночь.
Долго ворочался с боку на бок.
Когда русскому человеку не спится, он раздумывает. И Саранин предался
этому занятию, столь мало ему свойственному в другое время. Он же был
чиновник, - много думать было не о чем и ни к чему.
"Должны же быть какие-нибудь средства, - размышлял Саранин. - Наука с
каждым днем совершает удивительные открытия в Америке делают людям носы
какой угодно формы, наращивают на лицо новую кожу. Операции какие делают, -
череп продырявливают, кишки, сердце режут и зашивают. Неужели же нет
средства или мне вырасти, или Аглае телес посбавить? Какое-нибудь секретное
бы средство? Да как его найти? Как? Да, вот если лежать, то не найдешь. Под
лежачий камень и вода не бежит. А поискать... Секретное средство! Может
быть, он, изобретатель, просто ходит по улицам да ищет покупателя. Ведь как
же иначе? Не может же он публиковать в газетах. А по улицам - вразнос,
из-под полы продать что угодно, - это очень возможно. Ходить, предлагать по
секрету. Кому нужно секретное средство, тот не станет валяться в постели".
Так поразмыслив, Саранин стал проворно одеваться, мурлыча себе под
нос: "В двенадцать часов по ночам..."
Не боялся разбудить жену. Знал, что Аглая спит крепко.
- По-купечески, - говорил вслух; "по-мужицки", - думал про себя.
Оделся и вышел на улицу. Спать совсем не хотелось. На душе было легко,
и настроение было такое, как у привычного искателя приключений перед новым
интересным событием.
Мирный чиновник, проживший тихо и бесцветно треть века, ощутил вдруг в
себе душу предприимчивого и свободного охотника диких пустынь, - героя
Купера или Майн Рида.
Но пройдя несколько шагов привычной дорогой - к департаменту, -
остановился, призадумался. Куда же, однако, идти? Все было тихо и спокойно,
так спокойно, что улица казалась коридором громадного здания, обычным,
безопасным, замкнутым от всего внешнего и внезапного. У ворот дремали
дворники. На перекрестке виднелся городовой. Фонари горели. Плиты тротуара
и камни мостовой слабо мерцали сыростью недавно прошедшего дождя.
Саранин подумал и в тихом недоумении пошел прямо вперед, повернул
направо...
II
На перекрестке двух улиц при свете фонарей он увидел идущего к нему
человека, и сердце его сжалось радостным предчувствием.
То была странная, словно из средних веков, фигура.
Халат ярких цветов, с широким поясом. Высокая шапка, остроконечная, с
черными узорами. Шафраном окрашенная борода, длинная и узкая. Белые,
блестящие зубы. Черные, жгучие глаза. Ноги в туфлях.
"Армянин!" - подумал почему-то Саранин.
Армянин подошел к нему, сказал:
- Душа мой, чего ты ищешь по ночам? Шел бы спать или к красавицам.
Хочешь, провожу?
- Нет, мне и моей красавицы слишком довольно, - сказал Саранин.
И доверчиво поведал армянину свое горе. Армянин оскалил зубы, заржал.
- Жена большая, муж маленький, - целовать, лестницу ставь. Вай,
хорошо!
- Что уж тут хорошего!
- Иди за мной, помогу хорошему человеку.
Долго шли они по тихим коридорообразным улицам, армянин впереди,
Саранин сзади.
От фонаря до фонаря странное превращение совершалось с армянином. В
темноте он вырастал, и чем дальше отходил от фонаря, тем громаднее
становился. Иногда казалось, что острый верх его шапки поднимался выше
домов, в облачное небо. Потом, подходя к свету, он становился меньше, и у
фонаря принимал прежние размеры, и казался простым и обыкновенным
халатником-торгашом. И, странное дело, Саранина не удивляло это явление. Он
был настроен так доверчиво, что и самые яркие чудеса арабских сказок
показались бы ему привычными, как и скучные переживания серенькой
обычности.
У ворот одного дома, самой обычной постройки, пятиэтажного и желтого,
они остановились. Фонарь у ворот ясно вырисовывал свои тихие знаки. Саранин
заметил:
- No 41.
Вошли во двор. На лестницу заднего флигеля. Лестница полутемная. Но на
дверь, перед которой остановился армянин, падал свет тусклой лампочки, - и
Саранин различил цифры:
- No 43.
Армянин сунул руку в карман, вытащил оттуда маленький колокольчик,
такой, каким звонят, призывая прислугу, на дачах, и позвонил. Чисто,
серебристо звякнул колокольчик.
Дверь тотчас же открылась. За дверью стоял босой мальчишка, красивый,
смуглый, с очень яркими губами. Белые зубы блестели, потому что он
улыбался, не то радостно, не то насмешливо. И казалось, что всегда
улыбался. Зеленоватым блеском горели глаза смазливого мальчишки. Весь был
гибкий, как кошка, и зыбкий, как призрак тихого кошмара. Смотрел на
Саранина, улыбался. Саранину стало жутко.
Вошли. Мальчик закрыл дверь, изогнувшись гибко и ловко, и пошел перед
ними по коридору, неся в руке фонарь. Открыл дверь, и опять зыбкое движение
и смех.
Странная, темная, узкая комната, уставленная по стенам шкафами с
какими-то пузырьками, баночками, бутылочками. Пахло странно, раздражающим и
непонятным запахом.
Армянин зажег лампу, открыл шкаф, порылся там и достал пузырек с
зеленоватой жидкостью.
- Хорошие капли, - сказал он, - одну каплю на стакан воды дашь, заснет
тихонько и не проснется.
- Нет, мне это не надо, - досадливо сказал Саранин, - разве я за этим
пришел!
- Душа моя, - убеждающим голосом сказал армянин, - другую жену
возьмешь, себе по росту, - самое простое дело.
- Не надо! - закричал Саранин.
- Ну, не кричи, - остановил армянин. - Зачем сердишься, душа моя, себя
даром расстраиваешь. Не надо, и не бери. Я тебе других дам. Но те дорогие,
вай-вай, дорогие.
Армянин, присев на корточки, отчего его длинная фигура казалась
смешной, достал четырехугольную бутылку. В ней блестела прозрачная
жидкость. Армянин сказал тихо, с таинственным видом:
- Каплю выпьешь - фунт убудет; сорок капель выпьешь - пуд веса убудет.
Капля - фунт. Капля - руб. Считай капли, давай рубли.
Саранин зажегся радостью.
"Сколько же надо? - подумал Саранин. - В ней пудов пять наверняка
будет. Сбавить три пуда, останется малюсенькая женка. Это будет хорошо".
- Давай сто двадцать капель. Армянин покачал головой:
- Много хочешь, худо будет. Саранин вспыхнул:
- Ну, это уж мое дело.
Армянин посмотрел не него пытливо.
- Считай деньги.
Саранин вынул бумажник.
"Весь сегодняшний выигрыш, да своих прибавить надо", - подумал он.
Армянин тем временем достал граненый флакончик и стал капать.
Внезапное сомнение зажглось в душе Саранина.
Сто двадцать рублей - деньги немалые. А вдруг обманет?
- А верно ли они действуют? - спросил Саранин нерешительно.
- Товар лицом продаем, - сказал хозяин. - Сейчас покажу действие.
Гаспар, - крикнул он.
Вошел тот же босой мальчик. На нем была красная куртка и короткие
синие панталоны. Смуглые ноги были открыты выше колен. Они были стройные,
красивые и двигались ловко и быстро.
Армянин махнул рукой. Гаспар проворно сбросил одежду. Подошел к столу.
Свечи тускло озаряли его желтое тело, стройное, сильное, красивое.
Послушную, порочную улыбку. Черные глаза и синеву под ними.
Армянин говорил:
- Чистые капли пить, - сразу действовать будет. Размешать в воде или
вине, - медленно, на глазах не заметишь. Плохо смешаешь, - скачками пойдет,
некрасиво.
Взял узкий стакан, с делениями, налил жидкости, дал Гаспару. Гаспар с
ужимкой избалованного ребенка, которому дали сладкое, выпил жидкость до
дна, запрокинул голову назад, вылизал последние сладкие капли длинным и
острым языком, похожим на змеиное жало, - и тотчас же, на глазах у
Саранина, начал уменьшаться. Стоял прямо, смотрел на Саранина, смеялся и
изменялся, как купленная на вербе кукла, которая спадается, когда из нее
выпускают воздух.
Армянин взял его за локоть и поставил на стол. Мальчик был величиной
со свечку. Плясал и кривлялся.
- Как же он теперь будет? - спросил Саранин.
- Душа моя, мы его вырастим, - ответил армянин.
Открыл шкаф и с верхней полки достал другой сосуд столь же странной
формы. Жидкость в нем была зеленая. В маленький бокал, величиной с
наперсток, налил армянин немного жидкости. Отдал ее Гаспару.
Опять Гаспар выпил, как первый раз.
С неуклонной медленностью, подобно тому, как прибывает вода в ванне,
голый мальчик становился больше и больше. Наконец вернулся к прежним
размерам.
Армянин сказал:
- Пей с вином, с водой, с молоком, с чем хочешь пей, только с русским
квасом не пей, - сильно линять станешь.
III
Прошло несколько дней.
Саранин сиял радостью. Загадочно улыбался.
Ждал случая.
Дождался.
Аглая жаловалась на головную боль.
- У меня есть средство, - сказал Саранин, - отлично помогает.
- Никакие средства не помогут, - с кислой гримасой сказала Аглая.
- Нет, это поможет. Это я от одного армянина достал.
Сказал так уверенно, что Аглая поверила в действительность средства от
армянина.
- Ну? Уж ладно, дай. Принес флакончик.
- Гадость? - спросила Аглая.
- Прелестная штука на вкус и помогает отлично. Только немного
прослабит.
Аглая сделала гримасу.
- Пей, пей.
- А в мадере можно?
- Можно.
- И ты выпей со мной мадеры, - капризно сказала Аглая. Саранин налил
два стакана мадеры и в женин стакан вылил снадобье.
- Мне что-то холодно, - тихонько и лениво скзала Аглая, - хоть бы
платок.
Саранин побежал за платком. Когда он вернулся, стаканы стояли как
прежде. Аглая сидела и улыбалась.
Закутал ее в платок.
- Мне как будто лучше, - сказала она, - пить ли?
- Пей, пей! - закричал Саранин. - За твое здоровье. Он схватил свой
стакан. Выпили. Она хохотала.
- Что? - спросил Саранин.
- Я переменила стаканы. Тебя прослабит, а не меня. Вздрогнул.
Побледнел.
- Что ты наделала? - воскликнул он в отчаянии. Аглая хохотала. Смех ее
казался Саранину гнусным и жестоким. Вдруг он вспомнил, что у армянина есть
восстановитель. Побежал к армянину.
"Дорого сдерет! - опасливо думал он. - Да что деньги! Пусть
все берет, лишь бы спастись от ужасного действия этого снадобья".
IV
Но злой рок обрушился, очевидно, на Саранина. На дверях квартиры, где
жил армянин, висел замок. Саранин в отчаянии хватался за звонок. Дикая
надежда воодушевила его.
Звонил отчаянно.
За дверью громко, отчетливо, ясно звенел колокольчик, - с той
неумолимой ясностью, как звонят колокольчики только в пустых квартирах.
Саранин побежал к дворнику. Был бледен. Мелкие капельки пота, совсем
мелкие, как роса на холодном камне, выступали на его лице и особенно на
носу.
Стремительно вбежал в дворницкую, крикнул:
- Где Халатьянц?
Апатичный чернобородый мужик, старший дворник, пил чай с блюдечка.
Покосился на Саранина. Спросил невозмутимо: