Соколовский Николай Михайлович
Любовные дела

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

H. М. СОКОЛОВСКІЙ

ОСТРОГЪ И ЖИЗНЬ

(ИЗЪ ЗАПИСОКЪ СЛѢДОВАТЕЛЯ)

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И. Г. ОВСЯННИКОВА
1866.

   

ЛЮБОВНЫЯ ДѢЛА.

   "Ваше Превосходительство! Внемлите слезному прошенію всѣхъ мужей, громогласно взывающихъ къ высокой особѣ Вашего Превосходительства! Водворите радостный миръ въ нѣдрахъ семействъ, дотолѣ наслаждавшихся небеснымъ блаженствомъ! Утрите благодѣтельной десницей Вашей слезы, толико обильно льющіяся изъ очей опозоренныхъ супруговъ! Предайте неумолимой карѣ законовъ адскаго обольстителя неопытныхъ женщинъ, вышеупомянутаго Губернскаго Секретаря Наумова! Изгоните изъ среды мирныхъ гражданъ сего хитраго, аки змій, совратителя невинныхъ созданій! Сердце Вашего Превосходительства отверсто стонамъ злосчастныхъ,-- преклоните же и на сей разъ ухо свое къ стону сему!"
   Ерунда эта (съ малой частью которой мы знакомимъ читателя) въ простомъ переводѣ означала: губернскій секретарь Наумовъ плѣнилъ супругу мѣщанина Воробьева, и за то получилъ отъ нея самоваръ; супругъ Воробьевой, крайне взволнованный похищеніемъ, какъ сердца супруги, такъ и самовара, явился къ обольстителю, былъ битъ, самъ билъ, но не получилъ ни самовара, ни супруги... Вслѣдствіе сего и была подана вышепрописанная ламентація....
   Впрочемъ, прежде чѣмъ приступить къ подробному сказанію о семъ происшествіи, дѣлаю небольшое, приличное случаю отступленіе.
   Во время моей практики мнѣ приходилось разбирать много дѣлъ, относящихся до обоюднаго сожитія супруговъ, и надо сказать правду: это были самыя грязныя, и въ то же время самыя скучныя дѣла. "Судящіеся" не женировались ни передъ собой, ни передо мной,-- семейныя дрязги и дѣла по части амура на наготу выводили, скрежета зубовнаго, пламенія глазъ и тому подобныхъ, несомнѣнныхъ, по увѣренію писателей высокихъ романовъ, признаковъ ревности, поруганной любви et caetera между судящимися супругами не замѣчалось, а все больше на счетъ жесточайшей руготни, похабностей да попрековъ проѣзжались.
   Помню, безсрочно-отпускной фельдфебель прошеніе подалъ, что вотъ-де, между прочимъ его законная супруга въ невѣрности пребываетъ. Я вызвалъ обѣ тяжущіяся стороны, Супругъ старался доказать, что его дражайшая половина въ повиновеніи ему не состоитъ.
   -- Я, Ваше Б-діе, дома цѣлый мѣсяцъ не жилъ, намаялся на чужой сторонѣ, пріѣхалъ къ ней, приласкатся захотѣль, а она, словно фря какая. Ей вотъ надо всѣ косы вытеребить, такъ она будетъ знать, кто господинъ ей есть.
   -- Да ты што все за косы! и такъ по твоей милости не много ихъ осталось, всѣ вытеребилъ. Зѣнки то свои поганые нальешь, такъ чай и непомнишь, какъ меня объ стѣну башкой колотишь. Теперь ужъ я умна стала, руки то обшибаю, такъ ты и лѣзешь начальство своими глупостями безпокоить.
   -- Изволите видѣть, Ваше Б-діе, какая есть она у меня, проклятая баба! У Вашего Б-для спуску мнѣ не даетъ, а дома ехидъ настоящій, только и льстится, что къ Андрюшкѣ, мнѣ же единажды даже усъ вытеребила, отъ превеликаго сраму на улицу не могъ показаться, мальчишки задразнили: "кавалеръ, кричатъ, усы то, знать, на войнѣ съ туркой оставилъ".
   -- А тебѣ озырю записному спуску давать? Да и што ты мнѣ все Андрюшкой Дудкинскимъ глаза то мозолишь? А ништо не помнишь, што ты мнѣ намеднись сказалъ?
   -- Што я тебѣ сказалъ?
   -- То-то, што! Я, Дмитрій Иванычъ, денегъ у него на хлѣбъ спросила, а онъ говоритъ: черта тебѣ лысаго намѣсто денегъ! Сама, говоритъ, ихъ выручай, хоть подъ заборъ ложись... Онъ мнѣ даже такое велѣніе прописалъ.
   -- Какое это велѣніе?
   -- А такъ и прописано было: что я хочу, то и дѣлаю, хотя десятокъ цѣлый въ день любовниковъ къ себѣ наведу, а онъ не указъ мнѣ.
   Я полюбопытствовалъ познакомиться съ новымъ родомъ записи и спросилъ, гдѣ она?
   -- Разъ подмазался ко мнѣ, я ему и отдай: ништо у бабъ то умъ есть?
   Супругъ не отказался отъ записи, напротивъ, онъ отстаивалъ сильно свое право на нее.
   -- Што жъ, што я тебѣ велѣніе написалъ? Тогда написалъ, а теперь не моги и думать! Мой приказъ сполняй; на то ты моя жена есть.
   Надо вообще удивляться наивности всѣхъ начинавшихъ дѣла по части невѣрностей. Собственна говоря, толку изъ нихъ быть не могло, доказать фактически, особенно при канцелярскомъ судопроизводствѣ, невѣрность обвиняемой или обвиняемаго почти нѣтъ никакихъ средствъ. Впрочемъ, и начинавшіе дѣла не хлопотали много о доказательствахъ, предположенной цѣли у нихъ не было,-- спросишь:
   -- Чего же ты хочешь?
   -- Чтобъ по закону, значитъ, жила, потому безъ закону какъ жить можно?
   -- Да развѣ можно заставить жить по закону, когда она не хочетъ? Ты чѣмъ судиться-то обращайся-ка съ ней получше, такъ она тебѣ и будетъ настоящей женой.
   -- Это тои-сь не бить ее?
   -- Да, между прочимъ, и не бить.
   -- Эвтого нельзя, Ваше Б-діе, отъ нея теперича житья нѣтъ, а тогда и совсѣмъ заполонитъ, потому таковская баба, добромъ не выручишь.
   -- Что жъ слѣдствіемъ то сдѣлаетъ?
   -- Ужъ помогите, Ваше Б-діе, что Богъ, то и вы. Мы завсегда къ начальству идемъ, ужъ очень баба дуритъ; какъ есть всѣ ребятишки разные.
   -- Да, другъ любезный, запретить дѣлать такіе дѣла развѣ можно?
   -- Ужъ помогите.
   Подите и дѣлайте что знаете, водворяйте миръ и тишину въ нѣдрахъ семейныхъ, производите слѣдствія, исписывайте кипы бумагъ...
   Вызовешь свидѣтеля, скажешь:
   -- Тебя вотъ свидѣтелемъ выставили. Парфенъ Чикмаревъ жену въ невѣрности обвиняетъ, такъ ты дескать, знаешь?...
   -- А, прахомъ пропадай они и съ дѣлами то ихними! Отъ работы только отрываютъ. Чай такія дѣла не въ явь творятся, дверь то на крюкъ запираютъ. Вотъ я ему пойду да въ шею то накладу, такъ онъ знать и будетъ, какъ меня въ свидѣтели выставлять.
   Большая часть свидѣтелей въ такомъ тонѣ отвѣчаютъ.
   Впрочемъ, надо замѣтить, что всѣ дѣла по части несоблюденія супружескихъ заповѣдѣй возникали больше между горожанами. Крестьяне и вообще то небольшіе охотники вести ближайшее знакомство съ чиновными особами, а тѣмъ больше не любятъ выводить они за кругъ міра "ложей своихъ поруганіе." Склонность горожанъ къ подобнаго рода дѣламъ можно объяснить тѣмъ, что они народъ болѣе цивилизованный, къ нимъ сливается вся грязь современной "образованности" безъ возможности стока ея; многіе изъ "горожанъ" воспитываются на романсахъ, въ родѣ: "возьми въ руки пиштолетикъ, прострѣли ты грудь мою", сливки общества, квинтъ-эссенція его находится въ ближайшемъ съ ними соприкосновеніи; пріятнымъ манерамъ есть отъ кого позаимствоваться: съ высшимъ халуйствомъ во ежедневныхъ столкновеніяхъ пребываютъ. Разъ супруга обличала супруга своего въ нелюбезномъ съ ней обращеніи.
   Говорила супруга:
   -- Истиранилъ ты меня, аспидъ, всю: кровь выпилъ, корявое твое рыло! На томъ свѣтѣ мѣста тебѣ не будетъ.
   Брякнулъ супругъ преужаснѣйшимъ басомъ въ отвѣтъ супругѣ:
   -- Помилуйте, сударыня, я ли васъ до страсти не обожалъ.
   Потомъ страстный обожатель оказался человѣкомъ весьма практическимъ: какъ conditio sine qua non примиренія и забвенія всего прошлаго, онъ требовалъ съ супруги новаго сюртука и сапогъ, супруга шла только на сюртукъ.
   Таковъ общій характеръ "любовныхъ дѣлъ" которыя являются чуть ли не каждый день; впрочемъ вы короче ознакомитесь съ ихъ типомъ, когда я разскажу вамъ всѣ подробности, возникшія изъ ламентаціи мѣщанина, онъ же портнаго цѣха мастеръ, Воробьева.
   Главныхъ персонажей въ ламентаціи три: оскорбленный супругъ, адскій обольститель "невинныхъ созданій" -- Губернскій Секретарь Наумовъ и жертва его прельщеній; яблоко раздора: супружеское ложе, поруганное злодѣемъ, а паче самоваръ, полученный имъ отъ обольщенной.
   Всѣхъ замѣтнѣе въ этой жизненной комедіи личность обольстителя. Наумовъ это типъ (конечно не высшихъ сферъ; тамъ внѣшность почище) провинціальнаго Ловеласа,-- ему года двадцать три и состоитъ онъ въ качествѣ литератора при губернскомъ правленіи; одѣвается онъ съ особенной шикарностью. Черную гриву свою Наумовъ мажетъ до показанія источниковъ съ оной. Съ немалой для себя опасностью Наумовъ носитъ признаки эспаньелки и усовъ. Физіономія Наумова вообще одна изъ тѣхъ глупо фатальныхъ рожъ, которыя встрѣчаются у франтовъ всѣхъ полетовъ и барынямъ очень нравятся. Наумовъ и радъ и нерадъ былъ поданному на него прошенію,-- радъ потому, что онъ и прежде слылъ между своей братіей опаснѣйшимъ сердцеѣдомъ, что крайне льстило его самолюбію, прошеніе же утверждало за нимъ пріятное реноме, не радъ же потому, что непосредственное начальство о подвигахъ его могло узнать и непріятностей ему надѣлать, ибо всякое начальство цѣломудренно есть и разврата въ подчиненныхъ не поощряетъ.
   Обольщенная Наумовымъ жертва была дочь бѣдныхъ, но благородныхъ родителей и даніе воспитывалась въ одномъ изъ закрытыхъ заведеній, -- судьбѣ только не угодно было, чтобы Софья Ивановна украсила своей особой домашній очагъ какого нибудь мѣстнаго чиновника, она бросила ее въ объятія презрѣннаго "портняжки". Время конечно изгладило изъ Софьи Ивановны много граціозныхъ линій, наложенныхъ благородствомъ рожденія и воспитанія, но что она дама благородная и воспитанная, тому доказательствомъ были ея жалобы на нервы.
   Говорила Софья Ивановна, когда супругъ уличалъ ее въ близкихъ конесансахъ съ Наумовымъ:
   -- Ахъ, Боже мой, онъ всѣ нервы мои разстроилъ! Вы Дмитрій Ивановичь, какъ человѣкъ образованный, можете понять, какъ непріятно благородной дамѣ слушать эдакія непристойности.
   Неблагородный Воробьевъ такъ отвѣчалъ своей благородной супругѣ:
   -- А ты зачѣмъ творишь непристойности-то! Ты думаешь я незнаю, что Панька-то не мой, а Наумовскій, -- у него и зѣнки то его, разбойничьи!
   -- Ахъ отстаньте, прошу васъ.
   Благороднымъ движеніемъ головы Софья Ивановна выразила свое негодованіе на мужнины неблагопристойности.
   Грація Софьи Ивановны однако не дѣйствуетъ на супруга:
   -- Вотъ тебѣ барское то рыло на сторону надо свернуть!
   Я останавливаю, хоть на весьма короткое время дальнѣйшее проявленіе ража, напоминаніемъ мѣста.
   Воробьевъ былъ плюгавенькій человѣкъ, до крайности не казистый и весь провонявшій мастерской. Любить его въ самомъ дѣлѣ было трудновато, даже и не такой благовоспитанной дамѣ съ нервами, какова была Софья Ивановна. Въ своихъ показаніяхъ Воробьевъ постоянно ссылается на обильный источникъ въ немъ обожаемаго элемента.
   Вообще дѣло разобрать было трудно, поставить вопросъ прямо нельзя.
   Спрашивалъ я Воробьева:
   -- Ты чего ищешь-то?
   -- Оскорбленіе ужь оченно поносное.
   -- То-есть, что вотъ драка-то у васъ вышла?
   -- Драка-что-съ? Мало-ли люди деруться и я охулки на руку не положилъ, даромъ что они въ губернскомъ управленіи служатъ.
   -- Стало быть ты желаешь, чтобы Наумовъ былъ преданъ суду за связь съ твоей женой?
   -- Это вѣрно-съ. Потому, ктожь ихнему баловству потакать будетъ? И ее мерзкую проучить надоть.
   -- И жить ты съ ней больше не желаешь?
   -- Для чего же не жить-съ? Хоша мнѣ весьма прискорбно ненатуральности ихъ видѣть, всежъ отъ того ихъ не убудетъ. И притомъ передъ алтаремъ Божіимъ мы съ ними вѣнчаны...
   За тѣмъ со стороны оскорбленнаго супруга послѣдовало совершенно неожиданный переходъ.
   -- Я воленъ свою вещь требовать: самоваръ на мои денежки купленъ, за него двадцать два рублика я отдалъ, потому не хозяинъ я развѣ его?
   -- Ну, а на мировую ты согласенъ?
   -- Я и допрежъ того Ивана Семеныча завсегда уважалъ? потому платье -- они у меня заказывали и хоша промежъ насъ такія непріятности вышли, однакоія на ихъ сердцевъ не имѣлъ.
   Прежде всего я послалъ повѣстку о явкѣ къ слѣдствію Воробьевой.
   Впрочемъ вамъ надо разсказать поподробнѣе изъ за чего началось дѣло, впослѣдствіи изъ обоюдно подаваемыхъ жалобъ, раздувшееся въ громадные размѣры.
   Наумовъ жилъ у Воробьева въ качествѣ нахлѣбника (у Воробьева былъ свой домъ и довольно большая мастерская онъ былъ одинъ изъ самыхъ зажиточныхъ ремесленниковъ) и, какъ надо съ достовѣрностью полагать, въ этотъ самый періодъ плѣнилъ сердце его супруги; супругъ, какъ онъ мнѣ и самъ говорилъ, давно примѣчалъ близкія ихъ отношенія, чему доказательствомъ служилъ и сынишка Панька, весьма лицомъ близкій къ чиновному Ловеласу, но оставлялъ втунѣ свои наблюденія и выводы. Наумовъ съѣхалъ съ квартиры и ревность въ Воробьевѣ пробудилась, впрочемъ въ размѣрахъ столь незначительныхъ, что онъ ходилъ въ новое жилище обольстителя и проигрывалъ цѣлыя ночи напролетъ въ карты, -- въ стуколку. Супруга Воробьева тоже навѣщала своего любовника, частью одна, частью купно съ супругомъ. Такого рода отношенія навѣрное удержались бы на долго, еслибы въ мирную группу яблокомъ раздора не упалъ самоваръ. Наумовъ, по истощенію финансовъ, свой самоваръ заложилъ; Воробьева, какъ существо любящее, рѣшилась пожертвовать собственнымъ благополучіемъ для удовольствія любовника и въ отсутствіе супруга, взявъ самоваръ, отправилась съ нимъ къ Наумову. Воробьевъ, возвратившись домой и замѣтивъ отсутствіе самовара и жены, тотчасъ догадался, гдѣ они пребываютъ и отправился на квартиру Наумова. Здѣсь онъ засталъ картину идилическаго свойства. Супруга его кушала чай съ своимъ любовникомъ. Немного тратя словъ, Воробьевъ схвативъ самоваръ и думалъ удалится во свояси, приглашая къ тому же и супругу, но Наумовъ, оскорбленный такимъ самоуправствомъ въ его квартирѣ, сталъ самоваръ отнимать. Вслѣдствіе чего произошла драка, имѣвшая въ итогѣ: въ 1-хъ лишеніе изъ головы Наумова нѣсколькихъ, весьма роскошныхъ локоновъ; во 2-хъ постановку подъ глаза Воробьева жесточайшаго фонаря и въ 3-хъ подачу Воробьевымъ слезной петиціи о похищеніи самовара и объ изгнаніи дерзскаго обольстителя изъ среды мирныхъ гражданъ. Вѣрнѣе, всего послѣдняго въ результатѣ не оказалось бы, дѣло покончилось бы домашнимъ образомъ, если бы самоваръ, какъ трофей, не остался въ рукахъ обольстителя.
   Жена Воробьева, послѣ драки, къ мужу идти тотчасъ же не рѣшилась, потому знала о готовящейся ей расправѣ и удалилась къ матери. Супругъ скорбя о потерѣ самовара и жены и желая выместить сердце свое, пошелъ на другой день мимо квартиры жениной матери и пустилъ камнемъ въ окошко, но во время бѣгства былъ усгнитутъ и битъ женинымъ братомъ. Въ новой дракѣ принимала дѣятельное участіе и нервная дама, вытеребившая не малое количество волосъ изъ головы супруга и сама потерпѣвшая довольный афронтъ.
   Подано было прошеніе со стороны супруги, гдѣ прописывалось строгое соблюденіе ею супружескихъ заповѣдей и невѣдомо за что повсюду преслѣдующее ее тиранство мужа; разбитіе окна представлено было, какъ явное покушеніе, черезъ какое-то неизвѣстное орудіе, на совершеніе супругомъ убійства, -- о вытеребенномъ же изъ главы супруга вискѣ конечно умалчивалось.
   На повѣстку явилась къ слѣдствію Воробьева. Это была еще молодая, недурная собой особа, съ той манерностью, по которой всегда отличишь благородную кость: грація имѣлась.
   Послѣ первыхъ привѣтствій, я объяснилъ Воробьевой въ чемъ заключается жалоба, поданная на нее супругомъ: "въ любовной де связи съ Губернскимъ Секретаремъ Наумовымъ и въ якобы тайномъ похищеніи самовара."
   Первая часть обвиненія не особенно сильно подѣйствовала на Воробьеву.
   -- Помилуйте, это все напрасно, онъ клевещетъ на меня. Конечно я не такъ воспитана, чтобъ мнѣ быть за какимъ нибудь портняжкой и Иванъ Семенычъ, какъ благородный кавалеръ, мнѣ весьма пріятенъ, но я завсегда оставалась вѣрна моей клятвѣ, сказала Воробьева.
   -- А что вы скажете на счетъ самовара?
   -- Это еще больше меня поражаетъ: можетъ ли дама съ моимъ воспитаніемъ идти на столь гнусное дѣло?
   -- Однако самоваръ оказывается у Наумова?
   -- Чтожъ такое? Я имѣла нужду въ деньгахъ и заложила самоваръ Иванъ Семенычу. Притомъ же мой супругъ самъ покушался лишить меня жизни.
   -- И при этомъ покушеніи вы ему вырвали цѣлый високъ?
   -- А за...
   Но не кончивъ начатаго, Софья Ивановна повернула въ другую сторону.
   -- Кто это вамъ такія ужасти на меня наговорилъ? Это все напрасно. Одинъ Богъ знаетъ мою невинность. Онъ защититъ меня! У нынѣшнихъ людей нѣтъ сердца.
   Софья Ивановна сначала взглянула на меня какимъ то особеннымъ, злодѣйски-кокетливымъ манерномъ, потомъ постаралась заплакать, что послѣ нѣкоторыхъ усилій и привела въ исполненіе. Давъ ей время успокоиться, я сталъ проводить ту мысль, что всѣмъ судящимся лучше всего не доводить распрю до настоящаго суда. Софья Ивановна сначала и слышать не хотѣла о примиреніи, потомъ мало по малу поддалась на мое предложеніе -- слѣдовало поставить супруговъ очи на очи.
   Встрѣча супруговъ нисколько не выходила изъ общаго уровня встрѣчъ обыкновенныхъ, какъ будто между ними ничего не было; только язвительностью они старались перещеголять одинъ другаго.
   -- Мое вамъ почтеніе, Софья Ивановна!
   -- Мое вамъ почтеніе, Петръ Борисычь!
   Пауза.
   -- Оченно вамъ благодарны, Софья Ивановна!
   -- Не за что-съ. Не за что? Не угодно ли вамъ взглянуть, сколько у меня волосъ на головѣ осталось. Своими ручками ихъ выдрали.
   -- Сами бы меньше безчинствовали.
   Темпъ перемѣняется.
   -- Чгожъ тѣ стервѣ спуску давать, коли ты къ полюбовникамъ станешь шляться?
   -- Фи, что это вы говорите!
   -- Ты и въ дѣвкахъ-то такая была. Только слава, что барышня! Помнишь чай, какую я тебя замужъ взялъ?
   Я пріостановилъ обнаруженіе супружескихъ тайнъ, какъ до дѣла не имѣвшихъ отношенія, и старался свести пренія на главную цѣль встрѣчи: обоюднаго прекращенія поданныхъ жалобъ.
   -- Я съ моимъ удовольствіемъ, потому завсегда весьма любилъ Софью Ивановну, во время ихъ болѣзни даже, какъ нянька, за ними ухаживалъ.
   -- А вы? спросилъ я Софью Ивановну.
   -- Я ни въ чемъ не виновна противъ Петра Борисыча, имъ только угодно было эдакія непристойности на меня возводить.
   -- А зачѣмъ ты у него на колѣнкахъ-то сидѣла?
   -- По вашему изъ эдакихъ пустяшныхъ дѣловъ подозрѣвать меня можно въ чемъ.
   -- А Панька-то чей?
   -- Да что ты, мерзавецъ, все съ Панькой то ко мнѣ лѣзешь, незнай еще, что и Машка-то отъ тебя принесетъ!
   Опять съ моей стороны новыя усилія къ умиротворенію страстей, опять по умиротвореніи, супруги изъявили желаніе тихо и безмятежно проводить остатки дней своихъ.
   -- Только вы, Дмитрій Иванычъ, запретъ ей положите, чтобъ она съ Ванькой своимъ больше не видѣлась.
   -- Чтожъ такое для меня Иванъ Семенычъ? Что онъ деликатный мужчина.
   -- Деликатъ! Подь вся улица знаетъ, какой онъ для тебя деликатъ!
   -- Это вы только одни имъ меня завсегда попрекаете.
   -- Да вотъ, чтобъ она нонѣ же мой самоваръ принесла.
   Такое простое требованіе со стороны начинавшаго успокоивается супруга вызвало у Софьи Ивановны оченѣ не граціозное движеніе: кукишъ, поднесенный къ самому носу супруга.
   -- На-ка, выкуси! Онъ такой же твой, какъ и мой!
   Роковой самоваръ явился на сцену и прахомъ пошли всѣ увѣренія супруговъ во взаимной любви: снова пошли ругань и подпреки Паньками, не соблюденнымъ дѣвствомъ, Машками, тиранствами и т. п. Объ уступкахъ ни та, ни другая сторона и слышать не хотѣла, самоваръ точно перлъ какой безцѣнный былъ.
   -- Нѣтъ, ужъ какъ вамъ угодно, а съ ней ничего добромъ не подѣлаешь. Какъ законъ разберетъ, такъ и будетъ, сказалъ супругъ, заканчивая длинную сцену.
   -- И мнѣ защита отъ твоего тиранства тоже въ законѣ будетъ. Разбойничать по улицамъ вашему брату, портняжкамъ, не приказываютъ, отвѣтила супруга.
   -- Такъ не хотите мировой жалобы прекратить?
   -- Какъ ужъ судъ прикажетъ. Я до царя пойду, чтобъ ее паскудную въ рабочій домъ посадили.
   -- Самъ, чортъ курносый, не попади туда прежде! Я тоже дорогу къ царю найду: добрые люди пока жуть.
   -- Съ деликатомъ чай своимъ вмѣстѣ пойдешь?
   -- Ты съ Машкой не пойди!
   Опять таже исторія. Останавливать, напоминать, что при слѣдствіяхъ ругаться неслѣдуетъ безполезно,-- напоминовеніе удерживаетъ только на минуту, -- всето почти слѣдствіе состоитъ изъ сплошной руготни.
   Да, какое же можетъ быть тутъ слѣдствіе? спроситъ иной читатель, не совсѣмъ знакомый съ нашими мудреными порядками.
   А такое же: о любовной-де связи супруги моей съ нечестнымъ обольстителемъ, объ уварованномъ, чрезъ тайное похищеніе, самоварѣ и о жестокихъ, нанесенныхъ мнѣ побойствахъ -- это съ одной стороны; о намѣреніи лишить меня жизни черезъ выбитіе неизвѣстнымъ орудіемъ окна -- это съ другой.
   Явился по повѣсткѣ и Наумовъ. Какъ особа чиновная, стало быть знающая нѣсколько наши многообъемистые законы, Наумовъ очень хорошо понималъ, что, "по суду" никакихъ для него печальныхъ послѣдствій быть не можетъ. Послѣ предъявленія Наумову существа жалобы, онъ началъ оправдываться, но такимъ образомъ, что если записывать, что онъ говорилъ, то выходило оправданіе, -- если же слушать -- то: "да, дескать, мы изъ таковскихъ, спуску ихному брату давать не любимъ."
   -- Чтожъ, Дмитрій Иванычъ, онъ меня на мѣстѣ преступленія поймалъ? спросилъ двухмысленно улыбаясь ловеласъ.
   -- Нѣтъ, онъ этого не показываетъ.
   -- Чѣмъ же онъ докажетъ свое обвиненіе? Явно, что оно ложное. Развѣ я когда нибудь рѣшусь на столь ужасный грѣхъ, какъ обольщеніе замужней женщины!
   За этимъ послѣдовало новая улыбка коварства со стороны ловеласа, въ переводѣ означавшая: "дурни, дескать, эти мужья! Станемъ мы, молодцы, женамъ ихъ въ зубы смотрѣть!"
   Впрочемъ, Наумовъ согласился очень скоро покончить (начальства побаивался!) дѣло съ Воробьевымъ мировой.
   -- Да, еслибъ и подлинно я былъ въ связи съ его женой, такъ развѣ я такой сволочи не найду! Много ихъ шляется, мнѣ и такъ отъ нихъ отбою нѣтъ.
   -- Только одно изъ первыхъ условій прекращенія дѣла -- возвращеніе самовара.
   Правленскій демонизмъ разомъ стушевался.
   -- Это что же-съ? Значитъ, я безъ самовара останусь? Ну ужъ нѣтъ-съ! Пускай своимъ порядкомъ дѣло дальше идетъ, а я самовара не отдамъ.
   -- Да вѣдь онъ не вашъ?
   -- Онъ въ закладѣ у меня. Я собственныхъ денегъ за него шесть рублей серебромъ Софьѣ Ивановнѣ отдалъ. Вотъ, не угодно ли и росписку къ дѣлу пріобщить.
   Наумовъ явно, что вралъ: росписку онъ получилъ только для выгороженія себя, но доказать это было не возможно: Воробьева сама подписала ее.
   Мужу и любовнику давалась очная ставка. Встрѣча самая мирная.
   -- Вы на меня прошеніе изволили подать, Петръ Борисычь? первый началъ разговоръ Наумовъ.
   -- Да-съ.
   -- Яко-бы я нахожусь въ любовной связи съ вашей женой?
   -- Грѣха таить нечего: ваши амуры половина города знаетъ, -- вонъ намеднись Языковъ меня вами въ Думѣ попрекнулъ.
   -- Языковъ-то пускай болтаетъ, -- только вы-то чѣмъ докажете? Ништо на самомъ мѣстѣ вы поймали меня со своей женой.
   -- Чай отъ Паньки-то не отопретесь, вѣдь ваше дѣтище, глупо улыбаясь, доказывалъ Воробьевъ существованіе связи.
   -- Что жъ у него на лбу надпись что ли есть, что онъ мой, на глупую улыбку еще глупѣйшей отвѣчалъ Наумовъ.
   -- Да мнѣ сама Софья Ивановна сказывала, что грѣшила съ вами?
   -- Когда же это было? Я что-то не припомню?
   -- А въ позапрошломъ году, когда она умирать собиралась. Такъ-и-такъ говоритъ, смерть моя приходитъ, покаяніе я тебѣ приношу: грѣшила я съ Иванъ Семенычемъ.-- Ты, говоритъ, прости меня, поминовеніе помоей душенькѣ подай, чтобъ не мучилась на томъ свѣтѣ. Плакала даже, говоримши такія слова.
   -- Вольно же ей врать-то было!
   -- Когда врать. Чай смертный часъ!
   -- Чтоже вы тогда прошеніе на меня не подавали?
   -- Потому тогда вы безчинства со мной не дѣлали. Смирнехонько жили. А теперь вишь что затѣяли. Нешто спускать вамъ? Самоваръ то до сей поры у васъ.
   При словѣ "самоваръ" въ голосѣ Воробьева послышались болѣе угрожающія ноты, съ жирныхъ губъ ловеласа при томъ же словѣ изчезла улыбка.
   -- А развѣ я Софьѣ Ивановнѣ щепками отдавалъ?
   -- Это какъ-съ?
   -- А также-съ. Я уже предъявилъ г. слѣдователю росписку Софьи Ивановны, что самоваръ въ закладѣ у меня за шесть рублей находится.
   Лицо Воробьева выразило полнѣйшее недоумѣніе при этомъ новомъ и неожиданномъ для него оборотѣ дѣла.
   -- Ну ужъ эвтому не бывать! Эвто вранье при себѣ оставьте? Съ женой моей живете, меня избили да еще кровью моей владѣть хотите. Что это за порядки? Видно у васъ и Бога-то совсѣмъ нѣтъ, только что прозываетесь благородными.
   -- Конечно, благородный, не вашъ братъ.
   -- Только бляху-то ко лбу прилѣпили, а стало у васъ и душонки-то совсѣмъ нѣтъ.
   -- Г. слѣдователь! прошу васъ заслушать эти слова. Въ присутствіи вашемъ мнѣ мѣщанинъ Воробьевъ оскорбленіе тяжкое наноситъ. Какъ дворянинъ, я не могу терпѣть этого и прошу составить протоколъ.
   Сцена пошла crescendo...
   Слѣдствіе тянется другую недѣлю: вся семейная мерзость выплываетъ наружу, "судящіеся" не церемонятся, такъ комьями грязи и хлещутъ другъ друга въ лицо: прописывается, какъ пьяный Воробьевъ побойства чинилъ надъ женой, наровя все въ грудь да по причинному мѣсту, потому-де что жена въ это время беременна была, пріобщаются къ дѣлу клоки волосъ, летѣвшіе съ головъ Наумова и Воробьева во время битвы,-- Машку Фокинскую на сцену тянутъ; Воробьева дѣлаетъ тонкіе намеки на счетъ молоденькой сестры своей, являются чиновные свидѣтели, принимающіе присягу за полштофъ водки... Дѣти, жаль, очень малы, а то навѣрное и ихъ бы потянули на мерзостное позорище.
   Промозглый смрадъ съ каждымъ днемъ становится все мерзѣе и мерзѣе.
   Оставалось переспросить еще половину свидѣтелей. Я приходилъ въ отчаяніе. Но въ одинъ прекрасный день вовсе неожиданно являются ко мнѣ Наумовъ, Воробьевъ и его супруга. Отъ первыхъ двухъ нѣсколько букетцемъ припахивало. Я спросилъ, въ чемъ искать причину ихъ прихода.
   -- Да вотъ дѣло-то прекратить желаемъ. Ужъ мы и прошеніе такое изготовили.
   -- Миритесь, значитъ?
   -- Въ согласіи жить желаемъ.
   -- А самоваръ?
   -- Ужъ грѣхъ пополамъ, только Иванъ Семенычь штофчикъ мушкатели поставилъ. Богъ съ нимъ со всѣмъ! Оно конечно обидно, оченно достаточно Иванъ Семенычь мнѣ непріятностей принесли и Софья Ивановна тоже, да ничего-съ, до старости заживетъ.
   Опять дурацкая улыбка появилась на всѣхъ губахъ. Софья Ивановна даже прыспуть изволили.
   Первый шагъ къ неожиданной для меня развязкѣ сдѣлалъ Наумовъ. Дошло до правленскаго ловеласа свѣдѣніе, что ближайшее начальство вѣдаетъ, какіе есть люди развратные подъ десницею его и какъ, вмѣсто дѣлъ добродѣтельныхъ, съ истиннаго пути невинныхъ женщинъ совращаютъ; а потому вышелъ такой приказъ отъ цѣломудреннаго начальства: буде онъ, Наумовъ, покаяніе не принесетъ, у оскорбленнаго имъ супруга прощенія не испроситъ, отъ пагубныхъ замашекъ клятвенно не отрѣчется, то -- посадить его на низшій окладъ и впредь имѣть на замѣчаніи. Приказъ подѣйствовалъ: грѣхъ взятъ былъ пополамъ, роковой самоваръ возвращенъ собственнику, а радостный миръ водворенъ въ нѣдрахъ семействъ, дотолѣ наслаждавшихся блаженствомъ.
   Мои офиціальныя отношеніи къ дѣйствующимъ лицамъ закончились, вмѣстѣ съ представленіемъ дѣла въ надлежащую инстанцію. Не разъ послѣ того я встрѣчалъ Воробьева съ супругой; какъ подобаетъ гражданамъ -- миръ царствовалъ на лицахъ ихъ, въ блаженномъ спокойствіи пребывали; встрѣчалъ и Воробьева съ Наумовымъ, Наумова съ Софьей Ивановной, и тоже спокойствіе и умиротвореніе царили надъ главами ихъ.
   Мѣсяцевъ черезъ пять пришелъ я въ губернское правленіе, тамъ съ Наумовымъ столкнулся.
   -- Ну, какъ поживаете? спросилъ и его.
   -- Ничего-съ.
   -- А Воробьевы?
   -- Я другой мѣсяцъ у нихъ не бываю.
   -- Что такъ?
   -- Да надоѣла она мнѣ очень, опять къ дѣвченкѣ одной приревновала, браниться стала, я ее въ шею и вытолкалъ. Плевать я на нее хочу, у меня получше найдется. Мужъ, тоже лѣзетъ съ Панькой, вишь давай на прокормъ ему.
   -- Софьѣ-то Ивановнѣ, я полагаю, печально, что вы оставили ее?
   -- Какъ бы не печально! У нихъ Знаменскій квартирантомъ сталъ, ужъ меня въ кумовья звалъ. Вѣдь онѣ что-съ?-- суки!
   Наумовъ улыбнулся, весьма довольный своимъ милымъ сравненіемъ.
   -- Много у меня было "любовныхъ дѣлъ". Всѣ на одинъ манеръ, разница только въ подробностяхъ: отъ одного мастерской воняетъ, отъ другаго тончайшими ароматами -- одно на самоварѣ все сосредоточено, въ другомъ объ самоварѣ заботы не имѣютъ, потому дѣйствующія лица въ достаточнымъ количествѣ земными благами надѣлены, Основной же нравственный букетъ вездѣ одинаковъ: пошлость и пошлость...
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru