Соколовский Николай Михайлович
Садовод-Гуляй

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

H. М. СОКОЛОВСКІЙ

ОСТРОГЪ И ЖИЗНЬ

(ИЗЪ ЗАПИСОКЪ СЛѢДОВАТЕЛЯ)

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И. Г. ОВСЯННИКОВА
1866.

   

САДОВОДЪ-ГУЛЯЙ.

   Если есть нѣкоторыя преступленія, которыя вовсе не поддаются анализу, если въ другихъ по запутанности интриги, по сложности входящихъ мотивовъ и числу участвовавшихъ трудно услѣдить за ядромъ и развитіемъ послѣдующей драмы, -- то взамѣнъ есть и такого рода преступленія, въ которыхъ основная мысль проходитъ почти наглядно черезъ всю послѣдующую цѣпь событій и развязка, какъ заключеніе строгаго логическаго вывода, подготовляется наглядно. Къ послѣдняго рода преступленіямъ можно отнести преступленіе совершенное Воротиловымъ.
   Воротиловъ крестьянинъ села Хвостихи, имѣнья фабричнаго (солдатскія сукна выдѣлывались) арендовавшагося купцомъ Чижовымъ. Во время существованія крѣпостнаго права (къ послѣднему періоду его относится преступленіе Воротилова) фабричныя имѣнія, арендуемыя посторонними лицами, находились (въ большинствѣ) въ положеніи гораздо худшемъ, чѣмъ имѣнія, управляемыя самими владѣльцами. Арендаторы, принимавшіе имѣнья на извѣстные сроки, на правахъ полной собственности, смотрѣли на имѣнья съ чисто "комерческой" (употребляю здѣсь это слово, предполагая что каждый читатель знаетъ какое значеніе придается ему въ нашемъ "комерческомъ" мірѣ) точки зрѣнія: я затрачиваю свой капиталъ, срокъ контракта долженъ окончиться тогда-то: въ продолженіе этого періода моя обязанность пріобрѣсти на капиталъ наиболѣе высокій процентъ. О положеніи арендуемаго имѣнія послѣ сдачи арендаторы не имѣли побудительныхъ причинъ заботиться. И вообще гнетъ-то, проистекающій изъ экономическихъ разсчетовъ, есть самый тяжкій изъ всѣхъ гнетовъ: лицо зависимое превращается въ мертвый товаръ, въ собраніе грошей, рублей, выжать наибольшую часть которыхъ въ интересѣ капиталиста. Здѣсь, съ математической точностью, хладнокровно, безъ увлеченій и размаховъ, безъ отдыха и перемѣжекъ высасываются жизненные соки; здѣсь каждая лишняя капля крови прибавляетъ и лишній процентъ къ капиталу, а потому надъ ней дрожатъ, ее зорко, неутомимо выглядываютъ. Въ нашихъ же фабричныхъ имѣніяхъ тяжесть экономическаго гнета еще болѣе увеличивалась вслѣдствіе причинъ, проистекающихъ прямо изъ личностей большинства арендаторовъ. Грубые, необразованные, смаклачившіе состояніе всѣми правдами и неправдами, прошедшіе и идущіе черезъ слой грязи и униженья, они свою гадкую жизнь вымещали на крестьянахъ: разоряя, они еще безчинствовали.
   Къ числу подобныхъ арендаторовъ принадлежалъ Чижовъ. Въ купцы онъ выбрался изъ дворовыхъ обыкновеннымъ путемъ: его выучили грамотѣ, посадили въ контору сначала лицомъ подначальственнымъ, сдѣлали потомъ конторщикомъ, затѣмъ управляющимъ и потомъ уже въ награду долгой и вѣрной службы отпустили на волю. Во время своего конторства и управленія Чижовъ сколотилъ значительный капиталъ и по отпускѣ на волю занялся знакомымъ ему дѣломъ -- арендованіемъ суконныхъ фабрикъ, доставлявшихъ по случаю войны громадные барыши. Скряга, какъ кощей, жестокій, какъ человѣкъ, испытавшій на самимъ себѣ многое и воспоминаніемъ вынесшій изъ жизни одну способность -- вымещать на другихъ собственное прошедшее, поставившій себѣ цѣлью наживать и наживать, не разбирая средствъ, не внимая ни стонамъ, ни слезамъ, Чижовъ былъ дѣйствительно бичомъ для несчастныхъ фабричныхъ. Жизнь подъ Чижовскимъ управленіемъ хвостищенскимъ фабричнымъ была столь тяжкой, что они не разъ пытались отъ нея избавиться. Однажды Чижовъ сидѣлъ въ кабинетѣ и сводилъ счеты,-- изъ глубины темнаго сада раздался выстрѣлъ и пуля просвистала надъ самой головой арендатора;-- въ другой разъ фабричный сидѣлъ цѣлый день подъ мостомъ, ожидая обычнаго прохода Чижова,-- но покровительствуемый судьбой Чижовъ и на этотъ разъ спасся отъ грозящей ему участи.
   Но общая ненависть не исчерпалась въ этихъ двухъ протестаціяхъ: она только затаилась, ждала случая, чтобы еще сильнѣе высказаться.
   Къ хвостищенскимъ крестьянамъ принадлежалъ Воротиловъ. Ни рука Чижова, ни тяжолая фабричная работа не могли сломить эту натуру, не могли даже на внѣшность ея положить печать приниженности.
   Въ Хвостихѣ прежде фабрики не было, -- крестьяне частью пахали землю, частью расходились на заработки по сосѣднимъ мѣстностямъ и преимущественно на двѣ татарскія фабрики, содержимыя вольнонаемнымъ трудомъ. Владѣлецъ Хвостихи въ видахъ увеличенія доходовъ съ имѣнья выстроилъ фабрику и передалъ ее Чижову. Первымъ дѣломъ Чижовъ возвратилъ въ имѣнье всѣхъ оброчныхъ, въ числѣ которыхъ находился и Воротиловъ, бывшій до того ткачемъ на суконной фабрикѣ татарина Бабаева. Бабаевская фабрика той мѣстности, о которой идетъ рѣчь, извѣстная отличнымъ устройствомъ и довольствомъ рабочихъ, вслѣдствіе чего на ней предложеніе рабочей силы всегда превышаетъ спросъ, что однакожъ ни разу не дало поводъ Бабаеву понизить заработную плату. Понятно, камъ рѣзокъ долженъ былъ показаться Воротилову переходъ отъ вольнаго житья на бабаевской фабрикѣ къ каторжному на чижовской. Чижовъ не принялъ этого въ разсчетъ; напротивъ, на всѣхъ фабричныхъ, работавшихъ у Бабаева, какъ наиболѣе искусныхъ, онъ налегъ даже сильнѣе, чѣмъ на прочихъ. Взявши огромную поставку сукна, Чижовъ ввелъ такое урочное положеніе, что дневной работы человѣка, вознаграждаемой бѣдной "мѣсчиной" и копѣйками, нехватавшими на рубище, съ лихвой бы стало на пару здоровенныхъ ломовыхъ лошадей. Отсюда прямымъ послѣдствіемъ явилось съ одной стороны: воровство, забитость, грубость, страшное истощеніе, пьянство (когда представлялась возможность стащить что нибудь съ фабрики), попытка преступленіемъ избавиться отъ тяжелой жизни; съ другой -- извѣстнаго рода внушенія", дѣлавшія положеніе дѣлъ съ каждымъ днемъ невыносимѣе. Больше другихъ и постояннѣе "грубіянилъ" Чижову и поставленнымъ отъ него начальственнымъ лицамъ Воротиловъ, больше другихъ на его долю приходилось и "внушеній." Чижовъ въ этомъ случаѣ дѣйствовалъ подъ вліяніемъ двухъ силъ: вопервыхъ -- изъ чисто экономическаго расчета, -- Воротиловъ имѣлъ что называется "золотыя руки" и Чижову, какъ капиталисту, хотѣлось пріурочить къ себѣ эти неподатливыя руки, сдѣлать изъ нихъ неустанно работающую машину, отдѣлить ихъ отъ общаго проявленія жизни,-- вовторыхъ изъ нравственнаго, или точнѣе глубоко безнравственнаго побужденія: Чижову хотѣлось сломить Воротилова, какъ личность, выходящую изъ уровня забитыхъ фабричныхъ, какъ представителя недовольства и ропота. Неподатливо смѣлая фигура Воротилова колола глаза стараго "кулака"; воротиловскія, вольныя рѣчи выводили изъ терпѣнія арендатора. Почти съ перваго дня Чижовъ и Воротиловъ возненавидѣли другъ друга, стали готовиться къ упорной борьбѣ и я увѣренъ, что если бы эта борьба окончилась скорымъ и полнымъ торжествомъ Чижова, то она доставила бы ему меньшую радость, чѣмъ можно предполагать съ перваго взгляда. Господство надъ пассивной покорностью, какъ всякое однообразіе, надоѣдливо; слаще встрѣчать въ забитой средѣ явленіе протестующее: тогда есть покрайней мѣрѣ съ кѣмъ бороться, есть возможность сознавать и радоваться, что вотъ-де какой я могучій человѣкъ, хоть и выходятъ супротивъ меня, а все я оказываюсь силой, все въ концѣ концовъ ломлю враговъ моихъ. Это своего рода жизненный импульсъ для деспотическихъ натуръ. Подъ дѣйствіемъ подобнаго импульса Чижовъ въ толпѣ фабричныхъ рабочихъ почти невольно перваго всегда отыскивалъ Воротилова и не найдя его на мѣстѣ, подъ вліяніемъ злой радости, что снова можно придраться, злобствовать надъ человѣкомъ забывалъ свой скряжническій разсчетъ -- потерю рабочаго дня.
   Мы пропускаемъ здѣсь тотъ длинный рядъ мелкихъ и крупныхъ угнетеній и придирокъ къ Воротилову, въ которыхъ сосредоточенно-неугомонно сказывалась деспотически-скаредная душа Чижова и подъ вліяніемъ которыхъ ненависть все глубже и глубже пускала корни въ сердцѣ Воротилова, скажемъ только одно -- поле битвы на первый разъ осталось за торгашемъ-арендаторомъ. Воритиловъ, послѣ четырехъ лѣтъ жизни въ Хвостихѣ, бѣжалъ. Вслѣдствіе какихъ причинъ онъ прежде воздерживался отъ этого характернаго проявленія народнаго протеста?
   "Чай тоже живой я человѣкъ, жена есть, дѣти," коротко отвѣтилъ Воротиловъ на этотъ вопросъ.
   Въ бѣгахъ находился Воротиловъ года полтора, затѣмъ былъ пойманъ и засаженъ въ острогъ, въ острогѣ "опознанъ" своимъ же односельцемъ и выданъ. Навели справки, показаніе односельца оказалось справедливымъ и Воротилова препроводили въ мѣсто жительства, къ другу и пріятелю первогильдейскому купцу Феногену Петровичу Чижову.
   По возвращеніи Воротилова на родину, началась прежняя тяжолая фабричная жизнь съ чижовскимъ тиранствомъ и насмѣшничествомъ; но полтора года бродяжнической жизни даже для натуръ болѣе апатичныхъ, болѣе способныхъ свыкаться съ горькой участью, чѣмъ воротиловская, даромъ, безслѣдно не проходятъ. Бродяга перелетная птица; въ его скитаньяхъ по бѣлому свѣту, въ постоянствѣ опасностей, въ безподначальственности слагается, крѣпнетъ личность. Тѣ условія жизни, съ которыми повидимому мирится человѣкъ, ниразу некрестившійся въ Ивана -- Непомнящаго родства, для бродяги положительно становятся невыносимыми. Правда, бродяга терпитъ голодъ, холодъ, жажду, зной, какъ дикій звѣрь скрывается по трущобамъ отъ людскаго глаза, насильственно давить въ себѣ нестерпимый крикъ боли, но тѣмъ не менѣе въ жизни бродяги есть одна сторона, во имя которой люди бросаютъ семьи, разрываютъ связь съ обществомъ, пускаются въ безвѣстно-безпредѣльный путь, полный всевозможныхъ лишеній. Эта сторона заключается въ томъ, что грудь бродяги дышетъ вольнымъ воздухомъ; съ нимъ вездѣ идетъ хоть и отказавшаяся отъ имени и отчества, но все же существующая, незатертая его личность. Этого вольнаго воздуха понабрался во время скитаній довольно и Воротиловъ. До бродяжничества Воротиловъ только грубѣе другихъ фабричныхъ отвѣчалъ Чижову, рѣже просилъ помилованія при внушеніяхъ, да чаще пропивалъ хозяйское добро, но никто не видѣлъ въ немъ мстителя за понесенныя обиды, теперь же съ возвращеніемъ Воротилова на деревнѣ все чаще и чаще стали поговаривать, что Чижову не сдобровать отъ вновь закабаленнаго бродяги. И въ пьяномъ и въ трезвомъ видѣ у Воротилова только и рѣчей было, что пора міру перестать обиды терпѣть, что когда нѣтъ другой расправы на Чижова, такъ свою можно придумать. Разъ нѣсколько подвыпившихъ фабричныхъ собралось въ застольной. Ругали конечно Чижова. Воротиловъ не выдержалъ, съ языка его сорвалось быть можетъ давно затаенная дума:
   -- Не жить видно, братцы, промежъ васъ моей головѣ! Близко ли, далеко ли, только упьюсь я его кровью окаянной!
   Воротиловскія угрозы конечно не были тайной для Чижова; онѣ мало по малу открывали арендатору глаза, заставляли подумывать какъ бы не нажить великой бѣды съ бродягой. Не предпринимая еще никакихъ мѣръ къ удаленію Воротилова изъ Хвостихи, Чижовъ сталъ плотнѣе запирать ставни, каждый вечеръ производилъ осмотръ дома, наказывалъ караульнымъ возможно чаще перекликаться другъ съ другомъ, даже въ сумерки не выходилъ безъ провожатаго, въ головахъ его кровати появилась двустволка, заряженная жеребьями. Вообще въ воздухѣ стало пахнуть развязкой, скорой встрѣчей лицомъ къ лицу двухъ враговъ, у которыхъ каждая капля крови была пропитана, отравлена ненавистью. Туча была достаточна наэлектризована.
   Степень электричества между прочимъ показывало и слѣдующее, повидимому довольно странное обстоятельство, бросавшееся въ глаза такимъ наблюдателямъ, которые не особенно тщательно слѣдили за развитіемъ драмы: недѣли за двѣ до вторичнаго бѣгства, Воротиловъ сталъ избѣгать встрѣчъ съ Чижовымъ, работалъ прилежнѣе, пересталъ мутить міръ своими похвалебными рѣчами; Чижовъ же вовсе не придирался къ нему. Чѣмъ объяснить подобное явленіе? Какой смыслъ заключался въ немъ?
   Только что сразившіеся враги отдыхаютъ, приготовляются къ послѣдней битвѣ, въ короткій промежутокъ имъ оставленный ни тотъ ни другой не произносятъ ни одного слова, не дѣлаютъ ни одного жеста, могущаго оскорбить торжественность готовящейся встрѣчи, ихъ видимое спокойствіе,-- напряжонное затишье природы передъ страшнымъ, долженствующимъ скоро разразиться громовымъ ударомъ, ихъ отдыхъ -- сосредоточіе въ одномъ фокусѣ всей нервной дѣятельности, всѣхъ жизненныхъ отправленій; подобнаго спокойствія и отдыха хватаетъ только на весьма короткое время, иначе въ немъ можно задохнуться, артеріи могутъ лопнуть. Таково было значеніе послѣднихъ спокойныхъ минутъ: Воротиловъ и Чижовъ: они готовились.
   Слова вырвавшіяся у Воротилова въ застольной, служили первымъ признакомъ того, что дальше подобное положеніе продолжаться не можетъ. Слова эти были конечно переданы Чижову, они окончательно открыли ему глаза, показали, что долго натягиваемая струна больше не выдержитъ. На другой день, послѣ признанія своего въ застольной, Воротиловъ былъ взятъ съ фабрики и засаженъ въ арестантскую, и въ тотъ же день Чижовъ послалъ въ городъ съ нарочнымъ письмо къ владѣльцу фабрики, гдѣ прописывалъ всѣ грубіянства Воротилова и кроткія мѣры, предпринимаемыя "къ укрощенію столь звѣрообразныхъ и даже, можно сказать, вполнѣ мужицкихъ поступковъ Воротилова." Письмо это заканчивалось просьбой разрѣшить ему отдать Воротилова "въ солдаты, а еще тѣмъ паче было бы деликатнѣе сослать его на поселеніе, ибо такой злобный человѣкъ, каковъ есть Воротиловъ, можетъ учинить побѣгъ изъ военной службы и пожаромъ или инымъ злодѣяніемъ нанести не малый ущербъ вашему достоянію."
   Воротиловъ не дождался рѣшенія своей участи: онъ выломалъ рѣшетку и вторично бѣжалъ. Вздрогнуло сердце Чижова при полученіи этой вѣсти.
   Прошолъ годъ послѣ бѣгства Воротилова изъ Хвостихи; объ немъ не было ни слуху, ни духу, Чижовъ страшно боявшійся сначала, началъ мало по малу успокоиваться и все рѣже и рѣже осматривалъ курки у двустволки. Но врагъ притаился близко, ближе чѣмъ предполагалось.
   За недѣлю передъ лѣтнимъ Николой, старикъ Чижовъ поѣхалъ въ городъ за полученіемъ изъ казначейства денегъ двадцати трехъ тысячъ за поставленныя сукна. Отпраздновавши въ городѣ новоселье дома, купленнаго для сына (сынъ у старика былъ человѣкъ тихій и смирный), старикъ вмѣстѣ съ сыномъ отправились обратно въ Хвостиху. Денегъ съ ними были до тридцати тысячъ, для безопасности (дорога хоть и близкая, но приходилась лѣсомъ) въ повозку положены были пистолетъ, кинжалъ и двустволка. Чижовы ѣхали на своихъ лошадяхъ.
   На Николу въ городъ пришло извѣстіе, что Чижовы ограблены и убиты въ Брежинскомъ лѣсу. Дѣло громкое, наряжена была тотчасъ же коммиссія, съ непремѣннымъ заказомъ отыскать виновныхъ.
   Засѣла коммиссія въ Хвосгихѣ и стала чинить розыскъ. Тянула она къ дѣлу многихъ, а какъ спрашивала, сейчасъ узнаете:
   Показывалъ потомъ при переслѣдованіи крестьянинъ Бирюковъ:
   "А взялъ я на себя убійство Чижовыхъ, отъ нестерпимыхъ мукъ, чинимыхъ мнѣ. Кормили меня рыбой соленой, пить не давали, крутили мнѣ руки веревкой, да къ палатному брусу притягивали. Трижды сѣкли меня на допросахъ."
   Справедливость словъ Бирюкова подтвердилось потомъ при изслѣдованіи дѣла.
   Розыскъ свой коммиссія чинила частью въ избѣ, частью въ банѣ.
   Коммиссія достигла своей цѣли: недѣли черезъ двѣ, послѣ открытія своихъ дѣйствій, она отрапортовала по начальству, что убійцами Чижовыхъ, "по добровольному" сознанью, оказались крестьяне села Хвостихи: Никита Бирюковъ, Дмитрій Савельевъ Струбовъ и Иванъ Панфиловъ безъ прозванья. Только одинъ вопросъ не былъ разъясненъ коммиссіею: гдѣ ограбленныя деньги?-- Спрошенные объ этомъ "преступники" отвѣчали различными небылицами, -- водили слѣдователей по гумешникамъ, по лѣсу, заставляли рыть землю, подымать половицы. Неуспѣхъ своихъ розысковъ коммиссія приписала конечно упорству убійцъ. Поводомъ къ открытію истины были, по донесенію коммиссіи, строптивый характеръ Бирюкова и найденная при обыскѣ съ кровяными пятнами рубаха и портки, которыя Бирюковъ приказывалъ женѣ тщательно вымыть для сокрытія слѣдовъ преступленія.
   Спрошенные Бирюковъ и жена его: откуда взялись кровавыя пятна? отвѣчали сначала, что по случаю хромоваго праздника Николы, былъ заколотъ баранъ и кровь его попала на одежду, но потомъ оба сознались, что кровь эта принадлежитъ Чижовымъ.
   Другіе соучастники были уже выданы Бирюковымъ, всѣ они весьма подробно описали ходъ убійства; конечно въ ихъ словахъ были нѣкоторыя противорѣчія, напримѣръ относительно времени сговора на убійство, мѣста послѣдней сходки, орудій, которыми совершено убійство, количества денегъ, доставшихся на долю каждаго изъ убійцъ, но на эти противорѣчія, какъ не лишающія силы самаго сознанія, не было обращено вниманія и всѣ они были опять отнесены къ неполной раскаянности преступниковъ. Въ своихъ донесеніяхъ коммиссія выпустила одно весьма важное, обстоятельство: убійца Дмитрій Струбовъ, послѣ принесенной повинной, выпрыгнулъ въ окно (почему-то онъ не былъ скованъ) и побѣжалъ къ пруду топиться. Его устигли на самой плотинѣ. Спрошенный объ этомъ впослѣдствіи, Струбовъ отвѣчалъ почти тѣми же словами, что и Бирюковъ.
   Коммиссія жила въ Хвостихѣ послѣ сознанья убійцъ цѣлый мѣсяцъ, но денегъ не находила.
   Въ воспоминаньяхъ Хвостищенскихъ крестьянъ долго сохранится этотъ мѣсяцъ. Никто не зналъ, кого завтра призовутъ на судилище, кого потянутъ къ допросамъ. Совсѣмъ въ адъ превратилась Хвостиха, въ адъ молчаливый, угрюмый, изъ одного уголка котораго вырывались пронзительные, потрясающіе стоны... Дошли наконецъ эти стоны до того, кто зналъ убійцъ.
   Нежданно-негаданно явился въ коммиссію ткачь Николай Савельевъ Требуховъ и показалъ:
   -- Забранные люди, односельцы мои Бирюковъ Никита, Струбовъ Дмитрій и Иванъ Панфиловъ въ убійствѣ и ограбленіи купцовъ Чижовыхъ невиновны и убійцъ подлинныхъ не знаютъ, потому въ союзѣ съ ними не состояли. Изъ всей вотчины только одинъ я и есть человѣкъ, который грабителей знаетъ, ибо въ избѣ моей до преступленія своего они и скрывались.
   -- Кто же они? спрашивали Требухова.
   -- Односелецъ нашъ Ѳедоръ Захарьевъ Воротиловъ да человѣкъ, прозывавшійся мѣщаниномъ, Харлампіемъ Ивановымъ Малышевымъ."
   Стала въ тупикъ коммиссія передъ сознаніемъ и открытіемъ Требухова, прозрѣло и начальство, что во всемъ этомъ дѣлѣ скрывается что-то неладное, что не могутъ же люди задаромъ принимать, на себя тяжкое преступленіе и всѣ послѣдствія его, прозрѣло и, въ замѣнъ прежнихъ слѣдователей, послало новыхъ.
   Открытіе Требухова бросало новый свѣтъ на преступленіе. Спрошенный вторично, Требуховъ не отказался отъ своихъ словъ, напротивъ еще съ большей ясностью описалъ весь ходъ заговора, описалъ, какъ цѣлый мѣсяцъ, въ верхней свѣтлицѣ, скрывались у него Воротиловъ и Малышевъ, какъ послѣ неуспѣшныхъ подговоровъ его принять непосредственное участіе въ убійствѣ и ограбленіи Чижовыхъ, они отправились вдвоемъ, запасшись напередъ кистенями... Но являлся вопросъ: гдѣ взять лицъ, указываемыхъ Требуховымъ? Навели справки объ Малышевѣ по мѣсту его жительства: оказалось, что дѣйствительно такой человѣкъ въ мѣщанскомъ обществѣ имѣется, но что занимаясь разными промыслами, онъ взялъ годовой билетъ и въ настоящее время находится въ неизвѣстной отлучкѣ. Спросили жену Малышева о мѣстопребываніи мужа, она отвѣтила, что дѣлъ его не знаетъ и куда отлучается онъ никогда ей о томъ не говоритъ.
   Во время собиранія справокъ о мѣстопребываніи Малышева и Воротилова въ Хвостиху пріѣхалъ конторщикъ сосѣдняго села Куломзина и заявилъ, подъ присягой, что, бывши по барскимъ дѣламъ въ Москвѣ, онъ встрѣтилъ Воротилова на одномъ изъ постоялыхъ дворовъ и, хотя съ нимъ въ разговоры не входилъ, но въ лицо узналъ его весьма хорошо.
   Для отысканія Воротилова въ Москвѣ посланъ былъ опытный полицейскій чиновникъ.
   Мы не можемъ удержаться, чтобы не ввести здѣсь разсказъ этого чиновника объ обратномъ пуги его изъ Москвы вмѣстѣ съ Воротиловымъ:
   "Вмѣсто команды мнѣ дали полицейскаго солдатика, котораго на одинъ щелчокъ Воротилову не хватитъ. Самъ я тоже человѣкъ рыхлый. Думаю: дѣло плохо -- или самаго тебя начальство на цугундеръ потянетъ, что разбойника упустилъ, или онъ тебѣ рецептъ пропишетъ. Какъ тутъ быть? Не попробовать ли лаской дѣла обдѣлать? Сталъ я ублажать Воротилова, лясы съ нимъ разводить, чаи распивать, водкой въ другой разъ подчивать. Вижу: парень поддается: толковый совсѣмъ сталъ... Однако, какъ стали выѣзжать изъ Москвы, беретъ меня сомнѣніе: убѣжитъ Воротиловъ. Чтобъ на душѣ хоть немного было легче, велѣлъ, я солдату набить на Воротилова наручни и ножныя кандалы. Набили. Воротиловъ мнѣ и говоритъ, сняли бы вы эти браслеты съ меня, не убѣгу я отъ васъ, потому человѣкъ вы обходительный, и губить васъ черезъ себя мнѣ нежелательно." А я ему смѣхомъ: "вѣрю де, Федоръ Захарычь, да все какъ то на душѣ покойнѣе; какъ вижу кандалы на тебѣ, думается меньше." "Ну, говоритъ, это ваше дѣло, какъ знаете, такъ и дѣйствуйте." Не успѣли мы полстанціи отъ Москвы сдѣлать, поднялась такая мятель, что страсти божіи. Вижу, цѣликомъ, по рыхлому снѣгу ѣдемъ. Говорю ямщику: "не сбились ли мы съ дороги?" а онъ только въ затылкѣ чешетъ: сбились-де... Стали лошади... Ждали мы, ждали; мятелица все пуще задуваетъ, что дѣлать?.. Велѣлъ я ямщику дорогу искать. Будочникъ тоже говоритъ: "я изъ тутошнихъ, улусы всѣ знаю, позволь и ему дорогу отыскивать." Ну думаю, была не была, лучше за Воротилова отвѣчать, чѣмъ въ степи замерзнуть: услалъ и солдата. И остались мы съ Воротиловымъ вдвоемъ. Теперь даже, какъ подумаю объ этой минутѣ, такъ не малый страхъ беретъ, а тогдашній и описать невозможно: то въ ознобъ меня бросаетъ, то въ жаръ, потъ изъ-подъ мышки такъ и катится... И шельма же этотъ Воротиловъ! спалъ ли онъ дѣйствительно, какъ всѣ мы вмѣстѣ были или притворялся, только, какъ ушли будочникъ съ ямщикомъ проснулся. "Что, говоритъ, ваше б-діе, одни знать мы остались." "Одни, говорю." "А ну, Алексѣй Алексѣичь, если мнѣ лынка захочется задать, такъ пожалуй браслеты то и не помогутъ, а коли и помогутъ, такъ не вамъ, а мнѣ." А самъ все смѣется: "эта, говоритъ, пристяжная-то никакъ лошадь добрая!" Онъ, разбойникъ, смѣется, а у меня отъ его смѣху языкъ прилпѣ къ гортани, потому чортъ одинъ разберетъ, что онъ въ умѣ держитъ, треснетъ меня кандалами да и былъ таковъ. "Что, говоритъ, испужались? Ну да ничего: сказано, что отъ васъ не убѣгу, и не убѣгу, вы это знайте." И съ этими словами на другой бокъ повернулся и захрапѣлъ ужъ точно. Немного погодя ямщикъ пришолъ, дорогу отыскалъ. Съ этой самой минуты пересталъ я бояться Воротилова, вплоть до самаго города безъ кандаловъ онъ со мной ѣхалъ." "По истинѣ говорю, закончилъ полицейскій чиновникъ свой разсказъ о путешествіи съ Воротиловымъ, много перебывало у меня въ рукахъ всякаго народа, восемнадцать лѣтъ съ ихнимъ братомъ вожусь, а такого случая еще ни разу не выходило."
   Полицейскаго чиновника нельзя было заподозрить въ пристрастіи къ Воротилову.
   И такъ, благодаря умѣнью обращаться съ людьми полицейскаго чиновника и крѣпости слова Воротилова, послѣдній былъ доставленъ въ сохранности во вновь составленную коммиссію.
   Успѣли ли предупредить Воротилова, какимъ образомъ пало на него подозрѣніе въ убійствѣ и ограбленіи Чижовыхъ, или тутъ дѣйствовали какія либо другія причины, неизвѣстно, только Воротиловъ повелъ дѣло на прямикъ.
   Воротиловъ ни для оправданія своего преступленія, ни для приданія ему другаго смысла, кромѣ въ немъ заключавшагося, не пускался въ юридическія тонкости (научиться которымъ онъ могъ во время своихъ странствованій подъ именемъ Ивана-Непомнящаго родства) и въ діалектику: -- въ немъ прежде всего, на первомъ планѣ, проглядывало совершенно опредѣленное сознаніе, порѣшонной собственнымъ судомъ, истинной стоимости преступленія. Пора колебаній и уступокъ для него давно уже прошла, преступленіе приняло точныя, рѣзко очерченныя формы. По всей вѣроятности страхъ приговора и наказанія имѣли значеніе и въ глазахъ Воротилова, -- но онъ ни разу не высказалъ его. Большинство преступниковъ при слѣдствіи или стушовываются, теряются, или стараются взять напускной дерзостью, естественными умѣютъ быть немногіе. Воротиловъ же не унижался и не храбрился: онъ говорилъ, какъ бы отчеканивая каждое слово; нить событія была ясна для него, онъ не герялъ ее изъ виду и не старался, чтобы другіе потеряли.
   Такъ началъ свою рѣчь Воротиловъ:
   -- Напередъ вашимъ благородіямъ говорю, ничего-то вы изъ меня строгостями не подѣлаете, -- жимши подъ Чижовымъ притерпѣлся я къ нимъ довольно. Ласковымъ словомъ меня спрашивайте, тогда можетъ что такое скажу, что на правду походить будетъ, а не то бѣдовъ со мной наживете, хоша какъ Струбовъ топиться я и не побѣгу.
   Нова и вразумительна была рѣчь Воротилова, поскорѣе старались убѣдить его, что бояться ему нечего, что какъ бы ни скрывалась, ни уродовалась имъ истина, но другихъ способовъ, кромѣ убѣжденія для открытія употреблено не будетъ, да и быть употреблено не можетъ, потому что всякія притѣсненія закономъ строго запрещены.
   -- Бояться то мнѣ и нечего, потому передъ Богомъ кто еще виноватъ будетъ, онъ не понашенски дѣла разбираетъ, а объ судѣ еще впереди рѣчь поведется. Можетъ и недоживемъ до него, -- а коли и доживемъ, такъ тогда и подумаемъ.
   Воротилова начали спрашивать объ обстоятельствахъ, предшествовавшихъ и сопровождавшихъ его бѣгство изъ Хвостихи.
   -- Бѣжалъ я въ другой разъ изъ Хвостихи отъ тѣхъ же нестерпимыхъ обидъ, что и допрежъ того испыталъ отъ Чижова не мало. Обидъ тѣхъ сказывать не буду потому самому, что и знать-то вамъ ихъ не зачѣмъ, да и Чижова старика изъ земли къ отвѣту не подымешь. Стало, какой толкъ изъ того будетъ, что я, какъ баба глупая, попусту болтать начну?
   Напрасно слѣдователи старались доказать Воротилову, что обнаруженіе явственности и мѣры чижовскихъ "обидъ" -- какъ обстоятельство уменьшающее значеніе послѣдующихъ фактовъ, можетъ послужить въ его пользу. Воротиловъ оставался глухъ къ этимъ убѣжденіямъ и не передавалъ ни одной "нестерпимой обиды", понесенной имъ отъ Чижова, -- помимо его уже старались уяснить подготовительное развитіе преступленія.
   -- Бѣжалъ я, продолжалъ показывать Воротиловъ, изъ Хвостихи, какъ теперича помню, подъ субботу и никто въ моемъ побѣгѣ, окромя меня, не виновенъ. Знамши меня, Чижовъ покрайности долженъ бы былъ рѣшотку новую въ арестантской вставить, а то и того пожалѣла скаредная душа. Вынумши рѣшотку, вылѣзъ я въ окно и пришолъ прямой дорогой къ ткачу Требухову и пробылъ у него чуть ли не цѣлую ночь; -- свѣтать ужь стало, какъ въ путь я отъ него ушолъ. Злобствовалъ я въ эту ночь не мало, такъ не мало, что можетъ и допрежъ сего дня пришлось бы мнѣ браслеты носить, коли бы на тотъ разъ Миколаха не удержалъ. Болталъ мнѣ все Миколаха: "куда те нелегкая теперича понесетъ? Сердцовъ своихъ ты не утолишь, а глаза у него зорки, потому около его дому полбарщины стражей стоитъ. Ступай ты на всѣ на четыре стороны, а я тѣ такую цыдулу отпишу: по щучьему велѣнью явись, дѣло приспѣло." Внялъ я миколахинскимъ резонтамъ, подумамши: чтожъ я за него, стараго чорта, душу свою задаромъ буду губить? Насмѣется онъ только надо мной пуще прежняго. Потому порѣшили мы: отписать мнѣ черезъ Малышева цыдулой, что значитъ лиходѣй мой острастки свои бросилъ и поговорить съ нимъ толкомъ можно, начальство противность имѣть не будетъ.
   Спрашивали Воротилова: въ эту ли ночь пришла ему первая мысль свести счеты съ Чижовымъ?
   Отвѣчалъ Воротиловъ:
   -- Задумалъ я эвто самое не вчера и не нонѣ, и не въ ту даже ночь, когда побѣгъ изъ арестантской учинилъ,-- а когда, даже и припомнить до подлинности не могу. Полагаю, что въ то самое время, когда старикъ ужь очень ласковъ со мной былъ, чуть ли не каждый день пиры да банкеты для меня сочинялъ.
   Пошолъ Воротиловъ на всѣ на четыре стороны, съ прежде уже носимымъ именемъ -- Иванъ-Непомнящій родства.
   -- Ходилъ я не мало, а гдѣ спервоначалу пристанище имѣлъ, тоже знать вамъ не зачѣмъ, у добрыхъ людей запишите, такъ безъ имени, безъ прозванія. Прошлямшись довольно, думаю: надоть житье себѣ найти, да объ цыдулѣ справки навесть. И пошолъ я прямой дорогой къ другу старому -- Малышеву Харлампію. Какой же человѣкъ этотъ самый Малышевъ я вамъ скажу: записанъ онъ былъ въ мѣщанахъ двѣнадцать годовъ, хату свою имѣлъ, жену тоже, на посадѣ торговымъ человѣкомъ считался. Спервоначалу и отъ меня Харлампій таился, только разъ пошли вмѣстѣ въ баню, стали париться мы. Глядь,-- а у пріятеля то рубцы во всю спину. Я смѣхомъ ему и молви: что это, Харлампій Иванычь, на спинѣ-то у тебя? Словно ты въ болѣзняхъ какихъ находился, али похоже и на то, что палачевская рука тебя гладила? Въ болѣзняхъ, баитъ, находился. Я и присталъ къ нему: какъ-де такъ? Онъ на сей разъ мнѣ и открылся, взямши зарокъ съ меня языкъ за зубами держать. Я, баитъ, самъ изъ бѣглыхъ и рубцы у меня не отъ болѣзни, а палачевской руки, только я, дуракомъ отъ рожденія своего не бымши, въ каторгу не угодилъ.
   Исторія Малышевыхъ у насъ не на рѣдкость. Случилось, что ловкіе, бывалые люди, нѣсколько разъ мѣнявшіе свои имена, весьма спокойно проживали цѣлые десятки лѣтѣ, вплодь до гробовой доски, въ средѣ принявшихъ ихъ обществъ съ фальшивыми паспортами.
   -- И стояросовая же голова былъ Харлампій! Всему городу на умъ не приходило, что это за человѣкъ настоящій. "Я, баитъ, торговецъ!" А торговецъ какой: все больше по чужимъ амбарамъ да клѣтямъ, ночнымъ промысломъ занимается. Поѣдемъ бывало куда (на своей сторонѣ торговали мы рѣдко) у меня спервоначалу сердце замираетъ: и боязно мнѣ, да и не ладно что-то, а Харлампій только смѣется: со мной, толкуетъ, разрывъ трава есть, шапка невидимка, бояться не-почто... И точно куралесили мы не мало, а отъ судей праведныхъ Богъ миловалъ.
   Спрашивали Воротилова: чай не съ пустыми руками на промыселъ ходили? Встрѣчи тоже какія случались?
   -- Это вѣрно, что не съ пустыми руками промышлять ходили, только отъ грѣха тяжкаго Богъ миловалъ. Я бы теперича все сказалъ, потому мнѣ все едино: въ отвѣтѣ стою. Да и Харлампій на счетъ чужаго добра лютъ былъ, а на счетъ чего другаго бережливъ: чего, говоритъ, понапрасну грѣхъ на душу брать, коли такъ обойтись можно.
   Харлампіемъ Малышевымъ не ограничивалось городское знакомство Воротилова.
   Продолжалъ Воротиловъ:
   -- Одначе и Харлампій на всему дѣлу не настоящій еще вожакъ былъ. Головой у насъ почитался -- Матвѣй Митричь Роговъ, "куриный баринъ" онъ прозывается. Это самый и есть заправскій каштанъ: нюхалъ вездѣ, по судамъ тожъ таскался и товаръ нашъ принималъ, -- хоша воровать съ нами и не ходилъ: это, говоритъ, не моего чину дѣло, -- мнѣ воровать не приходится." У Матвѣя Митрича я въ кучерахъ тоже проживалъ, билетъ такой мнѣ выправилъ: графа Задунайскаго дворовый человѣкъ.
   Покончивъ съ характеристикой Малышева и "куринаго барина", Воротиловъ сталъ въ одну минуту какъ-то особенно серьезенъ, сосредоточенъ.
   -- Почитай что за мѣсяцъ до Миколы-лѣтняго поштой письмо отъ Миколахи пришло, чтобъ-де явился я по уговору. Про Чижова старика отъ меня Малышевъ довольно въ точности все зналъ,-- потому, полагая что отъ него пожива не малая будетъ, идти со мной въ скорости согласился. Собравшись съ Харлампіемъ въ дорогу, возчика мы наняли до самаго Крутова села, "куриному же барину" сказали, что по близости ѣдемъ. Ѣхали мы до Крутова пятеро сутокъ, возчику тутъ разсчетъ дали, а сами лѣсомъ до Хвостихи пѣшкомъ пошли. Обождамши въ лѣсу, кночи пришли въ требуховскую избу. Дорогихъ гостей онъ къ себѣ поджидалъ и мѣсто такое имъ на подволкѣ устроилъ, чтобъ отъ людей добрыхъ таиться можно было. Жили мы здѣсь съ Малышевымъ не сутки и не двое, и хоша Миколаха толковалъ, что Чижовъ -- старикъ острастки свои бросилъ и что на сей разъ трудовъ большихъ съ нимъ не будетъ, -- однако на томъ положили мы: не трудить своихъ рукъ задаромъ.
   Спрашивали Воротилова: видѣлся ли онъ, во время житья у Требухова, съ своей семьей?
   -- Своихъ на ту пору я не видалъ, потому знамши, сколь бабы болтать любятъ, отъ того себя удерживалъ.
   По слѣдствію дѣйствительно оказалось, что изъ домашнихъ Воротилова никто не зналъ ни о его пребываніи въ Хвостихѣ, ни объ его преступленіи. Жена увидалась съ Воротиловымъ въ первый разъ послѣ вторичнаго бѣгства изъ Хвостихи, когда уже онъ былъ во всемъ сознавшійся преступникъ; сначала она корила его жестоко, потомъ рыдать на взрыдъ принялась. На женины укоры Воротиловъ только сказалъ: "не твоему разуму дѣло это понять. Самъ я не ребенокъ малый... Пустыя твои все больше рѣчи" -- на женинъ же плачь молчалъ сначала, а потомъ просилъ увести жену "вашу милость очень утруждаетъ."
   -- Передъ Миколой-Лѣтнимъ -- на деревнѣ закалякали, что Чижовъ старикъ въ городъ скоро поѣдетъ, сукна ставить, что деньжищъ съ нимъ страсть будетъ и что оттоль въ Хвостиху сына съ собой возьметъ. Дѣло выходило намъ на руку, -- да только то въ сумлѣніе приводило, что двое насъ было (не шолъ Миколаха съ нами) -- а ихъ трое съ кучеромъ Фадѣемъ, и при эвтомъ кистени у насъ одни, а старикъ съ пустыми руками не ѣздитъ. Какъ тутъ справиться? Опять впрочемъ и то подумали: за благости какія Фадѣю-то за чужое добро свою шею подставлять, нѣшто уже оченно, Чижовъ-то человѣкъ хорошій?-- И порѣшили: кончить дѣло, не терпѣть болѣ. Сказывать что ли, что дальше то было?
   Нѣмымъ, напряжоннымъ молчаніемъ отвѣчали Воротилову. Утерши потъ, крупными каплями выступавшій на лбу, Воротиловъ продолжалъ:
   -- Взямши квасу штофъ, хлѣба коровай, да кистени пошли подъ самаго Миколу въ Матрешкинъ врагъ гостей поджидать. Мѣсто выбрали укромъ, въ полугорьѣ, песку по ступицу, -- пардоновъ проси, али за себя стой,-- только не разскачешься. Залегли въ кусты, да квасъ пьемъ: нутро оченно горитъ. Часъ времени прошло, -- а можетъ и больше, слышимъ звенитъ: други значитъ ѣдутъ. Мы на дорогу вышли. "Чуръ, говоритъ Харлампій, не выдавать Ѳедоръ!" -- Молвлю: "небось". Какъ поравнялись съ нами Чижовы, первымъ дѣломъ Харлампій къ лошадямъ кинулся: "стой!" говоритъ; Фадѣйка не будь дуракъ, соскочимши съ козелъ, въ лѣсъ дралова, -- а Харлампій лошадей къ самымъ кустамъ приперъ. Не чуяли Чижовы бѣды: заснули. Только поколь Малышевъ съ лошадьми управлялся, -- бросился я къ повозкѣ... Однако фартукъ отстегнуть не могу,-- ужь очень руки дрожатъ. Не долго думамши вскочилъ я на повозный задокъ, да и осадилъ верхъ...
   Какъ осадилъ Воротиловъ верхъ тарантаса судите изъ того: кожа фартука, выше своего приклѣпленія къ передку, была какъ ножомъ разорвана пополамъ. Фактъ положительно необыкновенный, доказывающій до какой крайней степени возбужденія и дѣятельности можетъ быть доведенъ организмъ подъ вліяніемъ страсти. На сколько извѣстно, Воротиловъ никогда не отличался особенной, выходящей изъ уровня, физической силой, но то что имъ было сдѣлано около Матрешкина-врага съ повозкой, стало бы на человѣка втрое сильнѣе двужильнаго. Объяснить подобное явленіе можно только тѣмъ могучимъ рычагомъ, который заставляетъ всѣ жизненныя отправленія сосредоточиваться въ одной точкѣ.
   -- Въ эту самую минуту, надо полагать, Чижовы проснулись, потому завозились въ повозкѣ. Первый, не разбирая кого, Малышевъ кистенемъ ударилъ, -- соскочимши же съ задка и я къ повозкѣ бросился. И такое мое счастье: на той самой сторонѣ очутился, гдѣ старикъ сидѣлъ. Гляжу: лѣзетъ старый. Тебя-то, говорю, другъ сердешный, мнѣ и надоть... Да какъ рѣзану его по буркаламъ... И сталъ же я потомъ тѣшить свою душеньку!"
   Тѣшился видно Озорковъ надъ своимъ врагомъ досыта: рѣдко кому приводилось видѣть столь страшно изуродованный трупъ, какъ былъ изуродованъ трупъ старика Чижова: вся его голова была разможена, лицо представляло какую-то сплошную, безформенную массу синебагроваго цвѣта.
   Воротиловъ исчисливъ свои воспоминанія едва могъ отдышаться. Блѣдный, съ порывистымъ дыханіемъ, съ глазами, въ которыхъ свѣтилось почти наслажденіе, что расквитался же наконецъ съ долгомъ,-- Воротиловъ и теперь давалъ разумѣть на сколько страшенъ былъ онъ въ роковую ночь у Матрешкина-врага.
   Съ молодымъ Чижовымъ раздѣлался Малышевъ. Впрочемъ, не имѣя кромѣ грабежа другихъ причинъ, Малышевъ не дѣйствовалъ какъ Озорковъ "себя забымши". Чижова-сына нашли только на другой день къ вечеру. Пролежавши ночь и цѣлый день подъ открытымъ небомъ, онъ не могъ уже быть спасенъ медицинской помощью: два дня лежалъ еще безъ языка и умеръ...
   -- Покончимши свое дѣло, взяли мы какія ни на есть шкатунки, отстегнули лошадей, да пролѣскомъ въ черноозерскую дачу поскали. Верстъ десять, думаю, отмахали. Видимъ отъ мѣста далече, остановились мы и стали шкатунки разбивать, да добро глядѣть... Однѣхъ бумажекъ чуть ли не цѣлый мѣшокъ набили, серебра съ золотомъ тожъ было не мало, окромя того ложекъ серебряныхъ дюжина, да два крестика золотыхъ. Все это убрамши, шкатунки въ кусты забросили, а какія были другія бумаги подъ дерево зарыли.
   Изъ черноозерскаго лѣса Воротиловъ и Малышевъ, бросивши на произволъ судьбы чижовскихъ лошадей, пѣшкомъ пошли до ближайшаго села и наняли возчика... У жены Малышева была прижита еще до брака съ кѣмъ-то дочь, -- Анна Михайлова, выданная въ замужество за мѣщанина Навожина, -- городъ Д. гдѣ жили Навожины лежалъ на пути къ мѣстожительству Малышева, -- а потому въ немъ то и остановились Малышевъ съ Воротиловымъ. Навожинъ нанималъ отдѣльную хату; самъ онъ во время пріѣзда грабителей былъ въ кратковременной отлучкѣ изъ города -- оставалась одна только жена его. По словамъ Воротилова, прибывши въ Д. они сначала два дня пьянствовали, отдавши предварительно деньги на сохраненіе Аннѣ Михайловой, а потомъ приступили къ дѣлежу. Дѣлежъ происходилъ въ банѣ: сколько можно судить по разсказу Воротилова, ему изъ награбленнаго досталось всего тысячъ девять-десять, -- стало быть львиную часть захватилъ себѣ Малышевъ. При дѣлежѣ постоянно никто не присутствовалъ, но въ баню не разъ входила Анна Михайлова, и хотя ее высылали вонъ и она осердясь уходила, но потомъ снова возвращалась; по словамъ Воротилова Анна Михайлова знала объ убійствѣ Чижовыхъ въ первый день по пріѣздѣ, ибо напившись пьянымъ, Малышевъ, не остерегаючись, разсказалъ какъ было дѣло и отдалъ ей деньги. На третій день послѣ дѣлежа денегъ пріѣхалъ въ городъ Навожинъ и сталъ просить (какъ надо предполагать онъ былъ предупрежденъ женой о доставшемся богатствѣ) у Воротилова денегъ на наемъ рекрута, Воротиловъ далъ ему сначала 500 рублей, но Навожинъ присталъ еще неотступнѣе, угрожая въ противномъ случаѣ донести обо всемъ начальству, вслѣдствіе чего Воротиловъ далъ еще 400 рублей. Кромѣ того Малышевъ далъ Навожину на покупку дома или что нибудь подобнаго полторы тысячи... Что за разсчетъ былъ Малышеву и Воротилову дѣлать участниками награбленнаго лицъ почти совершенно постороннихъ,-- неизвѣстно, но насколько можно было судить изъ словъ Воротилова, они боялись на мѣстѣ жительства Малышева "встрѣчи съ куринымъ бариномъ". Какъ мы увидимъ ниже, Воротилову не удалось избѣжать этой встрѣчи. Такимъ образомъ участниками въ преступленіи или, по крайней мѣрѣ, въ послѣдствіяхъ его, являлись прежде всего три лица: жена Малышева, и мужъ и жена Навожины. Первая изъ этихъ трехъ лицъ умерла вскорѣ послѣ спроса ея о мѣстопребываніи мужа, -- оставались два послѣднихъ (самъ Малышевъ скрылся неизвѣстно куда). Изъ всѣхъ денегъ, доставшихся на долю Воротилова, при поимкѣ его нашли всего только 624 рубля, остальные были спущены въ короткій промежутокъ времени между убійствомъ и поимкой.
   Оговоръ Воротилова Навожиныхъ въ знаніи преступленія и въ участіи при дѣлежѣ награбленнаго оказался не напраснымъ: черезъ мѣсяцъ послѣ Николы Навожинъ купилъ себѣ весьма порядочный деревянный домъ, заплативши за него 1,350 рублей, и въ этотъ же промежутокъ поставилъ за себя рекрута. Такое появленіе денегъ у Навожина, до сихъ поръ считавшагося за человѣка несостоятельнаго, привело въ недоумѣніе многихъ изъ его согражданъ, -- но на всѣ ихъ вопросы объ этомъ предметѣ онъ старался отдѣлываться шуткой, увѣряя, что имъ открытъ кладъ. При обыскѣ у Навожиныхъ найдено четыре серебряныхъ ложки съ вензелями Ф. Ч.; на ребенкѣ Навожиныхъ, недавно родившемся, надѣтъ былъ золотой крестикъ, по словамъ Воротилова подаренный имъ Навожину при дѣлежѣ и совершенно схожій съ однимъ изъ найденныхъ въ шкатулкѣ Чижовыхъ.
   Итакъ къ преступленію пригрупировались еще новыя личности.
   Навожина была типъ обыденной, начинающей заплывать жиромъ мѣщанки; она приняла участіе въ послѣдствіяхъ преступленія вопервыхъ невольно, потому что главнымъ дѣйствующимъ лицомъ являлся человѣкъ болѣе или менѣе ей близкій, мужъ ея матери, а во вторыхъ, главнѣе, потому, что положительно не понимала ни отвѣтственности, ждущей ее, ни предосудительности своего поведенія. Къ совершившемуся факту она относилась совершенно безсознательно: если въ ней и дѣйствовали какія нибудь внутреннія пружины, то скорѣе всего на первомъ планѣ стояло простое любопытство. Положеніе Навожиной нельзя было одраматизировать даже весьма понятной для каждаго борьбой между чувствомъ къ Малышеву и опасностью (о другихъ причинахъ и побужденіяхъ мы даже и не упоминаемъ), собственно для нея предстоящей; прежде чѣмъ присоединиться къ Малышеву и Озоркову, она не испытала на себѣ никакихъ симптомовъ внутренней работы. Драматизмъ подобныхъ личностей, какъ Навожина, втиснутыхъ въ дѣла, выходящія изъ уровня обыкновенныхъ, заключается прежде всего въ тупости: они плывутъ по теченію, не зная сами, куда приведетъ оно ихъ, не стараясь ни задерживать его, ни способствовать ему. Лишонныя возможности отдавать себѣ отчетъ въ буднично-мелкихъ явленіяхъ, изъ которыхъ слагается ихъ жизнь, Навожины точно такъ же безучастно и безотчетно относятся къ явленіямъ, носящимъ другой характеръ; вопросъ: "что дѣлать?" какъ проявленіе самостоятельности, оцѣнки, для нихъ не существуетъ. Нравственныхъ началъ, которыя служили бы исходной точкой для дальнѣйшихъ дѣйствій, Навожины не имѣютъ, или, лучше сказать, ихъ нравственныя начала представляютъ какую-то странную, безочертательную массу: къ злу и добру они относятся равно апатично, равно неразсчетливо. Строго смотрѣть на дѣйствія Навожиныхъ, какъ бы повидимому ни были возмутительны эти дѣйствія, положительно невозможно: ихъ оправданіе въ полной, окончательной безличности характера; слова "преступленіе", "злодѣяніе", столь обычныя въ уголовномъ кодексѣ, не вяжутся съ Навожиными; Навожины только индефферентные зрители "преступленія", "злодѣянія", не придающіе ему никакихъ красокъ, ни чорныхъ, ни свѣтлыхъ, не препятствующіе и не способствующіе преступленію. У Навожиныхъ все дѣлается "съ глупу".
   Страхъ послѣдствій отъ косвеннаго участія въ преступленіи Воротилова и Малышева обнаружился въ Навожиной тогда, когда ее уже "пріобщили" къ дѣлу. Во все время производства слѣдствія Навожина была самое жалкое, беззащитное существо; ея и безъ того небогатый запасъ мыслительныхъ способностей утратился окончательно; она не была въ состояніи ни сознаться, ни защитить себя, она только путала, сбивала себя на каждомъ шагу; ложь ея показаній была такъ нехитро скомбинирована, что разбивалась при первомъ къ ней прикосновеніи. Спрошенная о Малышевѣ и объ Воротиловѣ, прежде чѣмъ произнесено было слово объ ихъ преступленіи, она отреклась не только отъ знакомства со вторымъ, но даже отъ знакомства съ первымъ; когда же ей сказали, что не могла же она не знать мужа своей матери, она залилась слезами и взяла назадъ свое отреченіе, какъ относительно Малышева, такъ и относительно Воротилова. Таже исторія повторилась и о времени послѣдняго свиданія Навожиной съ Воротиловымъ и Малышевымъ; Навожина показала, что она видѣла убійцъ Чижова въ послѣдній разъ года два тому назадъ. Конечно, не требовалось никакихъ усилій, чтобы сбить Навожину и съ этого пункта. Отъ присутствія при дѣлежѣ денегъ, отъ знанія убійства Чижовыхъ, Навожина отказалась подъ страшными клятвами; спутываемая же и здѣсь на каждомъ шагу своими противорѣчіями, Навожина покончила тѣмъ, что она слова не скажетъ, покуда не будетъ присутствовать при ея спросѣ мужъ.
   -- Да что вы ко мнѣ, глупой бабѣ, пристали? плача говорила Навожина: -- никакихъ дѣловъ я вашихъ незнаю, мужиковъ объ нихъ спрашивайте, не шла я съ ними на убивство. Съ толку меня горькую совсѣмъ сбили. Мало ли что они тамъ надѣлали, стало за нихъ мнѣ въ отвѣтъ идти что ли? Единаго слова не услышите отъ меня вы, поколь Ивана Ильича (мужа) со мной не будетъ.
   Навожиной и Воротилову дали очныя ставки; при живомъ свидѣтелѣ она еще больше растерялась.
   Спрашивалъ ее Воротиловъ:
   -- Такъ ты, Анна Михайловна, толкуешь, что тебя и во духахъ-то не было, какъ мы съ Харлампіемъ въ банѣ у васъ промежъ себя чижовскія деньги дѣлили?
   -- Извѣстно... я... ты... клевету несешь... лихой ты... человѣкъ.
   -- А дай-ка я тебя хоть объ этомъ спрошу: отколь ты крестъ золотой взяла, что на Илюшу свово надѣла?
   Навожина молчала и плакала.
   -- Видно забыла? Такъ я тѣ скажу: въ баню ты пришла, спервоначалу мы деньги считали при тебѣ, а послѣ того за белендрясы чижовскіе принялись. Я взямши одинъ крестъ да тебѣ подарилъ. Такъ ли дѣло то было?
   Навожина продолжала утирать рукавомъ слезы и молчала.
   -- И это видно клевета моя. Ну такъ я тѣ и слово то припомню, что въ тѣ поры говорилъ. Я тѣ сказалъ: "хоша ты въ кумовья меня не звала, однако я твоей обиды не памятствую, неси ты Илюшу своего сюда". Ты пошла, да принесла его, а я крестъ надѣлъ. Какъ у васъ тамъ сосѣдку-то зовутъ: Гусиха что ль? При мнѣ чай ей ты хвалилась, что какой-такой я тебѣ крестъ хорошій для Илюши подарилъ.
   Въ концѣ концовъ Навожина должна была сознаться, что она и крестъ золотой отъ Воротилова получила, и сосѣдкѣ имъ хвалилась, и въ баню входила, когда были въ ней Воротиловъ съ вотчимомъ, только прибавила: не замѣтила, были ли на полкѣ въ это время деньги и вообще никакихъ денегъ она не видала и объ нихъ слыхомъ не слыхала.
   Воротиловъ только съ сожалѣніемъ улыбался на отреканья Навожиной.
   -- Прямая ты баба, волосъ-то у тебя только длиненъ, -- сказалъ Озорковъ, -- хоть бы путемъ врала ты, а то сама понять не можешь, что болтаешь... Ты мнѣ вотъ что скажи: отъ зеленаго сундука-то у кого ключь бываетъ?
   -- Извѣстно у меня.
   -- А куда мы деньги-то схоронили, какъ къ вамъ въ гости пріѣхали?
   По прежнему только плачемъ отвѣчала Навожина.
   -- То-то и оно... Говорить-то тебѣ на мои слова нечего... Чай ты же деньги то у Харлампія приняла, да въ сундукъ спрятала, спросимши, отколь мы ихъ взяли. Еще тутъ-тѣ Харлампій сказалъ, не суй свой языкъ куда не спрашиваютъ, а вечеромъ какъ зѣнькито свои винищемъ налилъ, такъ самъ же все выложилъ: мы-де купцовъ богатыхъ, Чижовыхъ, на тотъ свѣтъ спровадили.
   Опять слезы и слезы...
   Говорю, Навожина была самымъ жалкимъ, самымъ беззащитнымъ лицомъ при слѣдствіи.
   Пришла очередь Навожина.
   Принимая участіе въ преступленіи Малышева и Воротилова, Навожинъ дѣйствовалъ подъ вліяніемъ двухъ причинъ: съ одной стороны ему грозила рекрутчина, съ другой, задаромъ, т. е. не употребляя труда, онъ пріобрѣталъ домъ и изъ пролетарія-мѣщанина превращался въ собственника. Но и Навожинъ, повидимому уже болѣе опытный чѣмъ жена его, не сдѣлалъ ни шага, чтобы, пользуясь плодами преступленія, выгородить себя отъ послѣдствій. Было бы опять идеализаціей, еслибы мы сказали, что Навожинъ дѣйствовалъ такимъ образомъ вслѣдствіе тяготы надъ собой преступленія, вслѣдствіе того, что деньги крови жгли ему руки: напротивъ равнодушіе къ своей судьбѣ, намъ кажется, крылось въ тѣхъ же причинахъ, которыя заставили Навожина такъ охотно согласиться на участіе въ преступленіи Малышева и Воротилова.
   При слѣдствіи, когда опасность была слишкомъ близка, слишкомъ рельефно выступала впередъ, Навожинъ струсилъ. Человѣкъ, повидимому твердо рѣшившійся на самоубійство, иногда отнимаетъ отъ лба дуло пистолета: прежняя жизнь горька, а острожная еще хуже. Навожинъ предварительнымъ поведеніемъ своимъ: покупкой дома, наймомъ рекрута, болтовней, далъ противъ себя при слѣдствіи очень сильное орудіе: онъ загородилъ себѣ путь къ спасенію, какъ и жена. Навожинъ думалъ выиграть ложью; но и эта, сшитая на живую нитку ложь, обращалась тотчасъ же противъ него. Свои показанія Навожинъ начиналъ сперва бойко, потомъ дойдя до какой нибудь положительной, рѣжущей глаза нелѣпицы, разомъ останавливался, измѣнялся въ лицѣ, разводилъ руками и болталъ, заикаясь, дѣтски-несвязную чепуху: совсѣмъ, значитъ, потерялся человѣкъ. Навожинъ выдумывалъ сначала различныя способы, посредствомъ которыхъ онъ пріобрѣлъ деньги, но въ концѣ концовъ сознался, что получилъ ихъ отъ Малышева. Это былъ первый результатъ его неудачной защиты.
   Въ пріемѣ денегъ отъ Воротилова, Навожинъ сначала положительно отказался, надо было и имъ дать очныя ставки. Встрѣтившись съ Навожинымъ лицомъ къ лицу, Воротиловъ не удержался отъ напоминанья его угрозъ.
   -- Вотъ, Иванъ Ильичъ, ты все въ судъ-то собирался меня тащить, -- я и безъ тебя попался, анъ и ты не уберегся.
   -- Изъ-за васъ, каторжныхъ, муки претерпѣваю.
   -- Можетъ изъ-за насъ, а можетъ бокомъ и изъ-за себя: любы и тебѣ были денежки.
   -- Какія у тебя, мужика, деньги, отродясь ты ихъ и не видывалъ.
   -- Знамо деньги-то не мои, торговлей не занимался... Чижовскіе, сказываютъ, они были, только бралъ-то ты изъ моихъ рукъ.
   -- Что ты, пустой человѣкъ, городишь!
   -- Я-то пущай пустой, да и ты вѣдь не изъ аховскихъ. Нешто, разбогатѣмши на каторжныя деньги, ума-то прибавилось. Ну, ты съ нимъ и живи. Только ты мнѣ вотъ на это отвѣтъ дай: не давалъ я тебѣ чижовскихъ денегъ?
   -- Сказано не давалъ.
   -- А если я тѣ свидѣтеля приведу.
   Навожинъ молчалъ.
   -- Что видно, парень, языкъ-то прикусилъ? То-то дошлый... Такъ хошъ свидѣтеля представлю?
   Измѣнясь въ лицѣ, Навожинъ бормоталъ что-то.
   -- Чай плотникъ-то Микита живой человѣкъ, своими глазыньками онъ видѣлъ какъ я-тѣ сторублевую...
   Навожинъ не далъ Воротилову окончить обличенье: блѣдный, съ посимѣвшими губами онъ бросился къ обличителю и схватилъ его за горло. Никто не могъ ни предвидѣть, ни предупредить подобнаго исхода.
   -- Чортъ!... Окаянный!... пронзительно-дикимъ голосомъ закричалъ Навожинъ, сжимая горло Воротилова.
   Въ этой вспышкѣ исчерпался весь запасъ силъ Навожина, сказалось все его чувство самосохраненія. Прошло нѣсколько мгновеній, какъ упавъ на колѣни Навожинъ, признавался, что бралъ деньги и у Малышева и у Воротилова, что зналъ объ убійствѣ ими Чижовыхъ, и что если не донесъ объ этомъ, то только подъ смертными угрозами убійцъ.
   Воротиловъ, нисколько не потерявшійся отъ внезапнаго нападенія Навожина, молча слушалъ его исповѣдь и только когда дѣло дошло до угрозъ сказалъ:
   -- Ишъ ты! Стоитъ объ-те руки марать.
   Не такъ велъ себя при слѣдствіи куриный баринъ. Роговъ сталъ лицомъ прикосновеннымъ къ дѣлу Воротилова и Малышева по слѣдующему случаю: раздѣливъ между собою доставшіяся деньги, убійцы Чижовыхъ отправились въ городъ З. Воротиловъ загулялъ, во время загула гдѣ-то побуянилъ и попался въ полицію. Воротиловъ былъ снабжонъ фальшивымъ паспортомъ. Нѣкоторые полицейскіе чиновники въ распознаніи достоинства паспортовъ пріобрѣли удивительный навыкъ; стало быть Воротиловъ, какъ человѣкъ уже знающій и порядки полицейскіе и зоркіе глаза служителей благочинія и благоустройства, могъ понять, что дѣло выходило скверное, что предстояло въ близкой переспективѣ пребываніе въ острогѣ. Чтобы выпутаться изъ бѣды, Воротиловъ прибѣгнулъ за помощью и совѣтомъ уже хорошо извѣстнаго ему по своей должности на хожденіе по подобнымъ дѣламъ Рогова. Роговъ взялся устроить дѣло къ обоюдному удовольствію Воротилова и полиціи, заявивъ притомъ, что для самаго устройства нужны деньги; на такое предложеніе Воротиловъ, какъ человѣкъ внезапно разбогатѣвшій, разомъ согласился дать 300 рублей. Подобная щедрость, само-собою разумѣется, навела куринаго барина на мысль: откуда явилось у Воротилова столько денегъ и нельзя ли попользоваться отъ него суммою болѣе значительной. Исходя изъ этой мысли, Роговъ высказалъ Воротилову, что трехъ сотъ рублей мало, что хлопоты требуютъ покрайней мѣрѣ 1000 рублей. Воротиловъ смекнулъ, что сдѣлалъ промахъ, сталъ торговаться. Порѣшили на 700 рублей серебромъ. Взявши деньги, такъ сказать, заручившись, куриный баринъ conditio sine qua non своихъ хлопотъ потребовалъ открытія источника добытыхъ денегъ. Воротиловъ сначала думалъ отдѣлаться отъ своего ходатая разными выдумками, но того на этотъ счетъ было провести очень трудно, а потому долженъ былъ открыть свою тайну. За сохраненіе тайны куриный баринъ потребовалъ и взялъ съ Воротилова еще тысячу рублей. Миссію свою куриный баринъ выполнилъ весьма удовлетворительно: черезъ недѣлю Воротиловъ былъ освобожденъ изъ кутузки. Сколько и кто получилъ изъ чижовскихъ денегъ знаетъ только досконально куриный баринъ.
   Куриному барину было лѣтъ тридцать шесть, тридцать восемь; служилъ онъ сначала въ военной, въ какомъ-то кавалерійскомъ полку, въ послѣднее же время состоялъ въ отставкѣ. Изъ себя куриный баринъ былъ джентельменъ вида довольно приличнаго (такихъ физіономій и фигуръ пропасть всегда является къ ярмаркамъ и къ выборамъ въ каждый губернскій городъ): широкое нѣсколько одутловатое лицо, большіе глаза, мясистый носъ и отсутствіе на лицѣ мысли. Куриный баринъ носилъ длинные усы и фуражку съ краснымъ околышемъ, говорилъ громко, съ нѣкоторымъ апломбомъ, сознаніемъ своего достоинства. Характерное прозваніе свое Роговъ получилъ не вслѣдствіе какихъ либо присущихъ ему нравственныхъ данныхъ, но просто потому, что любилъ очень куръ, держалъ ихъ у себя очень много, и за одну попался подъ судъ: любимая его курица залетѣла на барскій дворъ другаго помѣщика, тотъ за освобожденіе ее потребовалъ денегъ; Роговъ долженъ былъ выплатить требуемую сумму, во въ отмщеніе при первомъ же свиданіи отколотилъ своего сосѣда. Сосѣдъ подалъ исковое и началось дѣло. Вся нравственная сторона Рогова состояла въ томъ, что онъ былъ плутъ большой руки и обладалъ нестерпимымъ гоноромъ.
   Повидимому весьма трудно примирить послѣднее качество куринаго барина съ его главной професіей: пристанодержательствомъ и пріемомъ краденаго; но онъ примирялъ и то и другое тѣмъ, что не ходилъ воровать самъ лично, а указывалъ только гдѣ, можно лучше украсть, и давалъ средства скрыть украденое. Гоноръ вещь удивительно растяжимая. Куриный баринъ обдѣлывалъ свои дѣла очень хитро, покрайней мѣрѣ на столько хитро, что будучи подъ судомъ по нѣсколькимъ дѣламъ, онъ не попался въ острогъ.
   Куриный баринъ, содравши и съ Малышева довольно значительную сумму, постарался, конечно, по возможности замаскировать свою связь съ убійцами Чижовыхъ. Очень хорошо понимая, что преступленіе Воротилова и Малышева можетъ открыться, и всѣ, какъ главные преступники, такъ и прикосновенныя лица, должны будутъ подвергнуться тяжолой отвѣтственности, куриный баринъ велъ всѣ переговоры съ глазу на глазъ, такъ что Воротиловъ (Малышева не спрашивали, онъ исчезъ неизвѣстно куда) въ подтвержденіе справедливости факта не могъ опереться ни на одно фундаментальное доказательство.
   Самый приступъ куринаго барина къ слѣдствію не походилъ на приступы всѣхъ спрашиваемыхъ лицъ.
   Такъ началъ свою рѣчь куриный баринъ:
   -- Честь имѣю рекомендоваться, отставной штабсъ-ротмистръ Матвѣй Дмитріевичь Роговъ.
   Наклоненіемъ головы отвѣчали, что это уже извѣстно.
   -- Я удивляюсь, гг. слѣдователи, гордо сказалъ затѣмъ куриный баринъ, бросая въ сторону фуражку и запуская руки въ карманы,-- съ какой стати вы меня потребовали сюда? Я не мѣщанинишка какой нибудь, не стракулистъ. Я дворянинъ. Если вамъ угодно было получить свѣдѣнія отъ меня, то вы могли пожаловать ко мнѣ на домъ, или по крайней мѣрѣ прислать ко мнѣ вопросные пункты.
   Куриному барину объяснили что ѣхать къ нему на домъ не имѣли достаточныхъ причинъ, что онъ, какъ и другіе, прикосновенное къ дѣлу лицо.
   Подобный отвѣтъ поднялъ весь гоноръ куринаго барина.
   -- Покорнѣйше прошу васъ, господа, составить объ этомъ протоколъ: я чувствую себя до глубины души обиженнымъ вашимъ подозрѣніемъ. Вы забыли, что я, какъ благородный человѣкъ, какъ дворянинъ, не могъ находиться въ связи съ какими-то разбойниками, что объ этомъ не позволяетъ думать мнѣ ни мое рожденіе, ни мой чинъ... Слушая оговоры подобныхъ мерзавцевъ, какъ Воротиловъ, вы кладете пятно на общество, къ которому я имѣю честь принадлежать.
   Заявивъ куриному барину неумѣстность ни его благороднаго негодованія, ни его эпитетовъ, предложили отвѣчать точнѣе на составленные вопросные пункты. Остановленный такимъ образомъ, куриный баринъ принялся писать.-- Когда дѣло дошло до вопроса: "былъ ли подъ судомъ и за что именно?" -- то куриный баринъ не выдержалъ и снова сталъ упражняться въ краснорѣчіи, объясняя что виной его частой подсудности служитъ людская неблагодарность и злоба враговъ. Отъ своихъ отношеній къ Малышеву и Воротилову куриный баринъ не отказался, говоря, что перваго онъ зналъ потому, что самъ проживаетъ въ З. почти постоянно и покупалъ у него разнаго рода вещи, втораго же потому, что подъ именемъ двороваго человѣка графа Задунайскаго нанималъ его въ кучера; но что объ убійствѣ Чижовыхъ отъ нихъ ровно ничего не слыхалъ, что если онъ, штабсъ-ротмистръ Роговъ, навѣщалъ Воротилова раза два въ части, то единственно потому, что жалѣлъ его, какъ человѣка очень трудолюбиваго и до сихъ поръ въ его глазахъ ничѣмъ не замараннаго; вслѣдствіе этой причины онъ даже обѣщалъ Воротилову попросить за него городничаго, но за различными своими хлопотами забылъ объ обѣщаніи: Воротилова выпустили изъ части вовсе не по его настоянію, а просто потому, что считали заключеніе его достаточнымъ наказаніемъ за произведенное буйство, такъ какъ Воротиловъ снабженный (повидимому, покрайней мѣрѣ) узаконеннымъ видомъ, былъ посаженъ не за имѣніе у себя фальшиваго вида, а именно за буйство. Куриный баринъ прибавилъ, что всѣ свѣдѣнія объ освобожденіи Воротилова онъ получилъ уже послѣ, не помнитъ отъ кого; что онъ самъ Воротилова никогда не снабжалъ фальшивымъ билетомъ; что это, какъ и весь оговоръ, есть только гнусная клевета, ложность которой онъ готовъ засвидѣтельствовать торжественной клятвой передъ алтаремъ Бога всевидящаго.
   Вслѣдствіе разнорѣчивыхъ показаній и куриному барину слѣдовало дать съ Воротиловымъ очную ставку. Воротиловъ встрѣтилъ Рогова съ поклономъ; Рогонъ, подъ вліяніемъ благороднаго негодованія, не кивнулъ ему головой.
   -- Ты что это на меня, разбойникъ, вздумалъ тамъ нести?
   -- А ты, Матвѣй Митричь, не очень носъ-то задирай, я вѣдь не твой Андрюшка, подь надъ нимъ ломайся.
   -- Ты убійца и смѣешь такъ позорить благороднаго человѣка!
   -- А хоша бъ я и убивство учинилъ, такъ суди меня Богъ, да добрые люди, а не ты, Матвѣй Митричь, потому самъ ты изъ таковскихъ? Что бариномъ-то прозываешься, такъ развѣ барамъ велятъ воровъ у себя держать, да чужимъ добромъ промышлять.
   -- О, Боже мой, что я принужденъ выслушивать! Господа! умоляю васъ велите замолчать сему злодѣю.
   -- Что мнѣ молчать-то. Коли я въ своемъ грѣхѣ повинился, такъ чего жъ тебя-то мнѣ укрывать, не больно сродни приходишься. Чижовскими денежками вмѣстѣ пользовались, такъ вмѣстѣ и въ отвѣтѣ стоя ть должны.
   -- Какими это я отъ тебя деньгами пользовался? Стану я руки марать.
   -- Видно маралъ, коли бралъ.
   -- Безстыжій! Взгляни ты на Бога: небесный громъ разразитъ тебя на семъ же мѣстѣ.
   -- Я-то взгляну, а ты вотъ, пожалуй, и нѣтъ. Согласенъ ли ты подъ присягу идти, что въ кутузкѣ денегъ отъ меня не бралъ и объ Чижовыхъ купцахъ отъ меня не слыхалъ?
   -- Безъ присяги должны вѣрить моему благородному слову.
   -- Заладилъ одно: я-ста благородный! Держи карманъ шире, повѣрятъ! Зачѣмъ же ты ко мнѣ въ кутузку ходилъ?
   -- Изъ сожалѣнья къ тебѣ же, злодѣю.
   -- Ишь ты, жалостливый какой сталъ, денежки то пронюхамши! Чтожъ те оченно подмывало жалѣть то меня?
   -- Я ужъ объяснилъ объ этомъ довольно гг. слѣдователямъ: ты жилъ у меня въ кучерахъ, попался въ часть и умолялъ меня попросить, чтобъ тебѣ, дёры не задали. Развѣ я могъ предвидѣть, что моей добротой пользуется такой ужасный злодѣй, какимъ ты уже былъ въ то время.
   -- Мастеръ же ты, Матвѣй Митричъ, турусы-то на колесахъ подпускать! Прямой каштанъ!
   -- Да что ты все говоришь! Развѣ тебѣ, разбойнику, противъ меня можетъ кто вѣрить? Ты представь свидѣтелей, которые могли бы видѣть, что я настолько унизилъ и себя и свое званіе, что бралъ съ тебя деньги.
   Воротиловъ задумался.
   -- Чай не дуракъ ты, не Навожинъ, чтобъ эдакія дѣла при свидѣтеляхъ вершатъ. Съ глазу на глазъ я ихъ тебѣ передавалъ, съ глаза ну глазъ и объ Чижовыхъ говорилъ.
   -- А знаешь ли ты, что за недоказанную клевету тебя на площади до смерти засѣкутъ?
   -- Прытокъ больно.
   Очная ставка между Воротиловымъ и куринымъ бариномъ такъ ничѣмъ и не покончилась: первый не могъ сбить послѣдняго ни съ одного пункта, только по старымъ дѣламъ ему удалось нѣсколько запутать Рогова.
   Спросили и представителей З--скаго благоустройства и благочинія объ Воротиловѣ и участіи принимаемомъ въ его судьбѣ куринымъ бариномъ; тѣ тоже дали отвѣтъ во всемъ схожій съ отвѣтомъ Рогова.
   Одинъ вопросъ между прочимъ оставался нерѣшенымъ: при дѣлежѣ на долю Воротилову, насколько можно было догадаться, досталось покрайней мѣрѣ тысячъ десять рублей серебромъ, при поимкѣ же оказалось въ наличности всего нѣсколько сотъ: спрашивается куда же дѣвались остальныя деньги (помимо отданныхъ куриному барину и Навожину) въ такой короткій срокъ?
   Отвѣчалъ на это Воротиловъ;
   -- Куда? Знамо куда таковскія деньги идутъ. Подь да спроси по Волгѣ, чуть ли не отъ Хвалыня самаго, какую гульбу задавалъ Воротиловъ Федоръ. Куда ни приду, вся деревня лоскомъ ложится: по имени и отчеству величаютъ, пѣсни орутъ, что бабы, что мужики всѣ пьяны. Пришолъ я въ Юрасово: садъ-де фруктовый снять желаю. Ладно, снялъ, задатку пятдесятъ цѣлкачей вынулъ... И ужь что твой кабакъ, сталъ эвтотъ самый садъ; прута живаго въ немъ не осталось -- всякій къ тебѣ въ гости валитъ, а ты важному радъ. Одного рому то ведро, то два, а то и больше на день выходило, водкой хошь мойся, запрету не было.
   Воротиловъ не хвастался: веселье шло по всему поволожью, гдѣ только ни пролегалъ его путь. Въ мѣстностяхъ болѣе продолжительныхъ остановокъ Воротиловъ былъ извѣстенъ подъ прозваніемъ "Садоводъ-Гуляй." Догадывался ли кто изъ поволжанъ что за человѣкъ былъ "Садоводъ-Гуляй", откуда взялось богатство у него -- неизвѣстно, только каждый встрѣчный и поперечный старался понагрѣть около него руки: пили вмѣстѣ, брали безъ отдачи въ заемъ, при случаѣ, кому вздумается, воровали. Разгулъ воротиловскій, какъ вы могли видѣть, воплотился въ самой безобразной формѣ. Къ пьянству Воротиловъ прибавлялъ дебошъ, сносилъ цѣлыя хаты, мѣшавшія его ходу, на бабахъ и дѣвкахъ въ телѣгѣ по деревнѣ разъѣзжалъ... Но объ другой формѣ кутежа не могло быть и рѣчи: не надо забывать, что это гулялъ упившійся местью и богатствомъ, изъ желѣзныхъ тисковъ вырвавшійся фабричный рабочій.
   Не безъ удовольствія передавая объ разгулѣ своемъ, разъ прибавилъ Воротиловъ:
   -- Погулялъ же я на чижовскія денежки! Кабы зналъ Финогенъ Петровичь для кого бережетъ свою казну, не сталъ бы, чай, сдыхать надъ ней... Оттого ему, старому, и спасибо, что не задаромъ покрайности въ каторгу идти.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru