Соколовский Николай Михайлович
За городской чертой

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

H. М. СОКОЛОВСКІЙ

ОСТРОГЪ И ЖИЗНЬ

(ИЗЪ ЗАПИСОКЪ СЛѢДОВАТЕЛЯ)

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И. Г. ОВСЯННИКОВА
1866.

   

ЗА ГОРОДСКОЙ ЧЕРТОЙ.

   Прямо противъ города, за Волгой, лежатъ двѣ слободы: Завариха и Прутки. Обѣ онѣ населены мѣщанами, -- впрочемъ мѣщанами больше по кличкѣ да по статистическимъ свѣдѣніямъ; жизнь же этихъ мѣщанъ чисто крестьянская, ихъ промыселъ -- земледѣліе; немногіе только уходятъ въ городъ на заработки или на Волгу -- въ бурлаки. Народъ въ слободахъ сборный; въ мѣщане приписываются всѣ: дворовые, кантонисты, выбывшіе изъ обществъ крестьяне и т. д. Страшная бѣдность, разнородность элементовъ, безалаберность управленія, тянущаго въ городскую сторону, тогда какъ жизнь складывается и сложилась по другому образцу, близость города съ его цивилизаціей -- были причинами нерѣдкихъ преступленій между слободскими обитателями.
   Верстахъ въ семи отъ Заварихи, всторонѣ отъ дороги, въ колкахъ (мелкій дубнякъ, орѣшникъ) пріютился пчельникъ Анкудима Косарева. Дѣло было зимой, на пчельникѣ никто не жилъ, -- воры воспользовались этимъ, подломали улья и выкрали медъ. Требовалось произвести слѣдствіе.
   Осмотръ не далъ никакихъ свѣдѣній, уясняющихъ фактъ преступленія: по мартовскому рыхлому снѣгу валялись замерзшія, черныя какъ уголь пчелы, разбитыя воровской рукой колоды, да разобранная землянка.-- Отъ пчельника узкой полосой вился самый слѣдъ, пропадая на проѣзжей дорогѣ.
   При осмотрѣ былъ и Анкудимъ; повалившись на снѣгъ, онъ плакалъ, какъ малый ребенокъ. Такого безъискуственно-глубокаго отчаянія рѣдко можно встрѣтить: поднявши съ снѣгу замерзшихъ пчелъ, онъ положительно обливалъ ихъ слезами, -- причиталъ надъ ними, какъ надъ любимыми дѣтищами.
   Въ пчельникѣ заключалась все Анкудимово достояніе, -- онъ копилъ его лѣтъ пятнадцать, не доѣдая куска, не досыпая ночей. Поднимется бывало вьюга такая, что человѣка въ двухъ шагахъ не видать; въ церкви во всѣ колокола начнутъ звонить, чтобъ спасти горемыку прохожаго, а Анкудиму не лежится на теплыхъ палатахъ, думается ему, что тати крадутся къ его пчельнику, что расхищаютъ его добро. Высунетъ голову Анкудимъ изъ-подъ тулупа, слушаетъ, какъ ночная мятель полными пригоршнями снѣгъ въ окно хлещетъ, какъ вѣтеръ въ трубѣ волкомъ-воетъ, -- боязно крѣпко станетъ Анкудиму, а все терпѣть онъ не можетъ: пойдетъ въ под навѣсъ, "Матрешку" (такъ звали лошадь Анкудинову) запряжетъ, цѣпь въ сани положитъ, топоръ возьметъ и ѣдетъ на свой пчельникъ... Вьюга лѣпитъ глаза Анкудиму, подъ дырявымъ тулупомъ да пологомъ спасенья отъ холоду нѣтъ,-- а мужику горя мало; забываетъ онъ даже широкораскинувшуюся степнину, по которой волчища стаями рыщутъ, на которой что ни годъ, по веснѣ, когда снѣгъ сойдетъ, нѣсколько труповъ всегда поднимаютъ...
   Опасенъ путь, но у Анкудима одна только дума и есть: какъ-бы на пчельникъ поскорѣе попасть, какъ-бы грабителя подкараулить. Богъ вѣсть какъ, сердце-ли дорогу указывало, Матрешка-ли къ ней привыкла, только Анкудимъ, несмотря на мятелицу, никогда не обманывался: -- всегда въ пчельникъ упрется. И чѣмъ ближе подъѣзжаетъ Анкудимъ къ сокровищу своему, тѣмъ все сильнѣе и сильнѣе сердце въ груди его стучало: дышать не можно, выпрыгнуть хочетъ... Тихо отворялъ Анкудимъ ворота пчельника, крѣпко сжималъ въ рукѣ топоръ и самъ, какъ воръ, крался къ своему добру... И ужъ горе бы было, еслибъ засталъ Анкудимъ о ту пору лихаго человѣка около добра своего: обагрилась бы кровью человѣческой, снѣгомъ покрытая земля, стала бы хлестать ночная вьюга въ чье-нибудь мертвое лицо. Богъ только миловалъ отъ такой бѣды.
   А бѣда-то за плечами стояла и сердце не чуяло ея. Ночь была свѣтлая что день, мѣсяцъ полнымъ снопомъ сыпалъ съ высокаго, звѣзднаго неба. У Анкудима думы даже не было, чтобъ въ такую ночь расхищали грабители его добро. Крѣпко заснулъ Анкудимъ.
   Заря совсѣмъ занялась. На дворѣ свѣтло стало.
   -- Дядя Анкудимъ! а дядя Анкудимъ! раздалось подъ окномъ...
   -- Чаво ты?
   -- Подь-ка сюда, у тя што-то тамъ на пчельникѣ не ладно.
   У Анкудима словно что оторвалось отъ сердца, -- не помня запрягалъ онъ Матрешку, не помня доѣхалъ до пчельника; только увидавши разгромъ, какъ снопъ шарахнулся онъ рядомъ съ погибшимъ добромъ...
   Завыли Анкудимовы бабы на всю деревню... Мужицкое горе -- лютое горе!
   Нечаянно налетѣвшая бѣда совсѣмъ прихлопнула Анкудима, всю энергію въ немъ убила; что ни спросишь, -- у него все одинъ отвѣтъ:
   -- Богу ужъ такъ видно угодно. Развѣ сотворилъ бы кто такое дѣло, кабы его попущенья на то не было?
   -- Да чай ты кого подозрѣваешь?
   -- Кого подозрѣвать? Ты спроси на міру малаго ребенка: обиду видалъ ли кто отъ меня? Наслалъ Господь такого человѣка, а какъ на него укажешь? Мы слободскіе, каждый почитай день новыхъ людей къ себѣ принимаемъ, а какіе они такіе люди есть, какіе качества за собой имѣютъ, -- развѣ знаешь, ништо въ душу къ нимъ влѣзешь! Укажи-ка на него, -- да онъ и хату-то твою послѣднюю спалитъ. Кого подозрѣвать? о-о-охъ!...
   На Анкудима нечего было надѣяться, -- надо было времени ждать, авось не откроется ли такой фактъ, по которому возможно будетъ добраться до виновныхъ въ мужицкомъ разгромѣ... На зло день выдался базарный, почти всѣ слобожане въ городъ отправились, стало быть и свѣдѣній получить не откуда... На "въѣзжей" только двѣ бабы, одна изъ нихъ отъ старости еле ноги передвигаетъ, да глуха на оба уха, другая-же далеко не изъ разговорчивыхъ; на палатахъ кто-то храпитъ, да ребятишки въ костяшки играютъ... Скука и злость одолѣваютъ страшныя: видишь бѣду, а помочь ей не чѣмъ... Разъ тридцать къ окну подойдешь, упрямо смотришь въ него: -- пейзажъ обыкновенный, общій, три тощія коровенки жвачку жуютъ, да почувствовавъ приближеніе весны, несвойственную ихъ темпераменту живость, вдругъ ни съ того ни съ сего выказываютъ; почернѣвшія, на бокъ перекачнувшіяся избенки, на которыхъ вмѣсто крышъ одни остовы остались (урожай значитъ плохъ былъ, запасовъ не достало, солома на кормъ скотинѣ пошла), про нищенское житье своихъ хозяевъ толкуютъ; баба пройдетъ, гурьба ребятишекъ съ дубинками на Волгу въ снѣжки играть пробѣжитъ...
   Часа четыре прошло въ созерцательной скукѣ; раза два приходилъ Анкудимъ, -- поплачется и опять уйдетъ.
   На палатахъ сталъ кто-то шевелиться, сначала старческій кашель послышался потомъ спустились ноги и затѣмъ показался весь человѣкъ. Это былъ старикъ, до того старый, что желтѣть сталъ...
   Поздоровались.
   -- Ты съ слѣдствіемъ что ли пріѣхалъ?
   -- Съ слѣдствіемъ.
   -- То-то мужики вчерась все болтали, что у Анкудима пчелъ подломали. Стало по этому самому дѣлу и есть!
   -- По этому самому. Шалить у васъ больно стали, дѣдъ...
   Дѣдъ молчалъ.
   -- Говорю: шалятъ у васъ сильно.
   -- Шалятъ, шалятъ. Такой народъ сталъ взбалмошный, такъ что житья отъ него совсѣмъ нѣтъ. Страхъ Господень совсѣмъ забылъ, -- жалости нѣту въ немъ.
   Любимая тема стариковъ -- прежнее житье; испробовалъ я ее, -- она удалась: дѣдъ разговорился.
   -- Лучше въ наше время народъ былъ; ни запоровъ, ни замковъ незнали, подь-де возьми все, никто тебѣ не указъ. Этакихъ дѣловъ, что нонѣ творятся, слыхомъ не слыхали, -- а тожъ баловства не любили: проштрафится кто, судомъ на міру судили... А нонѣ почитай что недѣля, то порядки новые заводятъ; а какіе это порядки?-- Тьфу, дермо, прости меня Господи...
   Дѣдъ отплюнулся и перекрестился...
   По словамъ дѣда новые порядки оказывались дѣйствительнымъ дерьмомъ (справедливость-же его словъ вполнѣ потомъ подтвердилась). Встарину вся земля, приписанная къ слободамъ (а ея было до десяти тысячъ десятинъ) принадлежала міру: онъ дѣлилъ ее между своими членами за плату самую ничтожную. Всѣмъ хватало вдоволь, жили богато, подати платили исправно, случаи преступленій были самые рѣдкіе. Почти полновластный міръ зорко слѣдилъ за членами; въ его распорядки никто не вмѣшивался, -- жизнь складывалась такъ, какъ ей слѣдовало складываться: по просту, по крестьянски. Завелись новые порядки: въ думѣ были назначены торги на всю слобожанскую землю; три богатыхъ капиталиста, стакнувшись съ начальствомъ, захватили ее въ свои руки, и началась обычная исторія: вмѣсто прежнихъ грошей, пришлось платить по 6 руб. сер. за десятину въ ненасытные карманы жирныхъ монополистовъ; народъ обнищалъ, пошло пьянство, воровство; задавленный канцеляризмомъ, міръ утратилъ силу надъ своими членами; въ арестантскихъ ротахъ и рабочихъ домахъ не хватало мѣста для несостоятельныхъ плательщиковъ.
   Говорилъ дѣдъ о своихъ лиходѣяхъ (такъ звалъ онъ купцовъ):
   -- Да добро-бы шесть только цѣлковыхъ платить, -- да землю-то дали хорошую. А то отвели намъ, что ни на есть самые худые участки, -- что ни вали на нихъ навозу, все жорма жрутъ, а толку мало. Да окромя денегъ ты имъ въ зиму-то возовъ пятнадцать корья на домъ свези, дровъ... Вотъ и житье наше вольное, мѣщанское...
   Смеркалось. На дворъ въѣхали сани; то былъ сынъ дѣда, возвратившійся съ базара. Неразговорчивая хозяйка стала ужинать собирать: вынула огромный, чорный какъ земля, каравай хлѣба, принесла въ жбанѣ квасъ (не смотря на полнѣйшую безцвѣтность онъ былъ киселъ какъ уксусъ), поставила на столъ чашку щей. Я заглянулъ въ щи: жидель страшная, капуста плавала на просторѣ, -- присутствія другихъ веществъ въ чашкѣ не замѣчалось... Уже потому, что въ домѣ дѣда назначена была "въѣзжая", можно было заключить, что онъ считался въ числѣ наиболѣе достаточныхъ заварихинскихъ обитателей.
   Созерцаемые мною во весь день пейзажи, слышанное отъ дѣда и видѣнное за столомъ -- все больше и больше выяснили предо мной сладкую слободскую жизнь. Нужда и горе обхватывали ее со всѣхъ сторонъ, селились въ каждомъ домѣ, тѣснили хозяевъ... А тутъ лиха бѣда -- къ нуждѣ да горю можетъ еще кое-что другое немалое присоединиться, -- тогда ужъ совсѣмъ говори: пропалъ человѣкъ "отъ судьбы" не убережешься...
   За ужиномъ между старикомъ и сыномъ зашла рѣчь о послѣднихъ базарныхъ событіяхъ. Сынъ новости привезъ...
   -- Ты подь-ка, какъ нонѣ Андрюшка Жилинъ куражился. Пьяный, распьяный ходитъ, къ рылу всѣмъ лѣзитъ: ты, баитъ, уважай меня, я значитъ начальство есть: хочу снесу голову, а хочу, помилую. Ребята бить его собирались, -- ужъ оченно озорковатъ сталъ...
   -- Что такъ?
   -- Кто ее разберетъ. Деньжищъ отколь-то набралъ. Одно зѣваетъ, что заполонить всѣхъ можетъ...
   Разсказъ сына о жилинѣ только и ограничился однимъ пьянствомъ и дебоширствомъ, -- но у меня почему-то мелькнула въ головѣ мысль: "не его ли дѣло Анкудимовы пчелы?" Впрочемъ мысль явилась не безотчетно, -- она имѣла свои основанія (не утверждаю, чтобы особенно твердыя; Жилинъ весьма легко могъ оказаться и совершенно неповиннымъ въ только-что совершившемся преступленіи), заключавшіеся въ образѣ жизни Жилина.
   Жилинъ разъ уже судился по воровству, но судомъ былъ только оставленъ въ подозрѣніи и водворенъ въ мѣсто жительства, подъ присмотръ мѣстной полиціи. Жизнь Жилинъ велъ до крайности подозрительную: ходилъ онъ то въ дырявомъ полушубченкѣ, чуть-ли не въ рубищѣ, то вдругъ чуйку суконную пріобрѣтетъ, шапку-мурмолку; карманы гостинцами набьетъ; дѣвокъ, солдатокъ начнетъ угощать, а гдѣ на все это денегъ онъ бралъ -- никто не зналъ.
   На вопросы объ этомъ любопытномъ предметѣ Жилинъ все больше смѣхомъ отдѣлывался:
   -- На сторонѣ, говоритъ, работами выгодными занимаемся, барки съ краснымъ товаромъ въ Астрахань сплавляемъ. Вашей милости не угодно ли нанять? Цѣну возьмемъ сходную: харчи, вина въ волю за деньгами не стойте.
   А то пѣсню запоетъ въ родѣ того, что:
   
   А мы рыбушку ловили
   На сухомъ берегу;
   Какъ у дяди у Петра
   Мы поймали осетра...
   
   Поди, да и догадывайся, что въ это время онъ держитъ на умѣ.
   Жилинъ былъ изъ кантонистовъ, стало въ самой сути весьма своеобразной школы просвѣщался. Старуха мать, имѣвшая келейку въ Заварихѣ, выхлопотала для его пропитанія, но прошедшее убило въ немъ всѣ данныя, чтобы промышлять пропитаніе честнымъ трудомъ. Новая крестьянская жизнь была не по плечу кантонисту. Жилину надо было родиться слишкомъ богатой натурой, чтобы не окончательно зачумѣть, чтобы совершенно слиться съ принявшимъ его обществомъ; стать любезнымъ міру человѣкомъ. Жилинъ не имѣлъ въ себѣ такихъ данныхъ; онъ былъ обыкновенный кантонистъ, изъ него не могла выдти ни крѣпкая, кряжистая крестьянская личность, ни удалый молодецъ большихъ дорогъ, -- изъ него вышелъ мелкій воришка.
   Разъ впослѣдствіи Жилинъ рискнулъ на грабежъ, но ограблена была старуха; въ домѣ кромѣ нея, прислужницы, да мальчика лѣтъ четырнадцати никого небыло, а грабители ворвались въ числѣ четырехъ человѣкъ, -- стало быть бояться было нечего, отчаяннаго риска не представлялось. Жилинъ совершилъ это преступленіе неудачно: въ числѣ другихъ лицъ, крайне подозрительныхъ, показанный мальчику, племяннику старухи (во все время грабежа сохранившему удивительное присутствіе духа) -- Жилинъ былъ узнанъ. Вслѣдъ за этимъ открылись новые доказательства, уличавшіе Жилина въ грабежѣ, и хотя онъ не сознавался, но доказательства были на столько сильны, что судъ приговорилъ его къ публичному наказанію, въ то время еще существовавшему. Остальные участники въ грабежѣ оставались неизвѣстными. Жилинъ, во время слѣдствія державшій себя очень смѣло, струсилъ узнавши о приговорѣ. Озлобясь, что присудили его къ наказанію одного, онъ выдалъ и всѣхъ остальныхъ соучастниковъ, злобно уличалъ ихъ на очныхъ ставкахъ, корилъ ихъ судьбой своей, хотя онъ-же былъ главнымъ зачинщикомъ въ этомъ дѣлѣ и если могли корить, такъ товарищи его, а не онъ товарищей. Къ этому-же дѣлу онъ притянулъ нѣсколько совершенно-невинныхъ людей.
   Жилинъ былъ мстительно-мелькая натура, дерзкая до времени, трусливая тамъ, гдѣ слѣдовало показать себя.
   Безъ предварительной подготовки -- такіе люди какъ Жилинъ всасываются міромъ, лѣзутъ подъ пьяную руку драться, бываютъ колачиваемы, шумятъ безъ толку на сходкахъ, считаются послѣдней спицей въ колесницѣ -- и только. Земля придерживаетъ ихъ въ себѣ, а крестьянство заставляетъ размѣнятся ихъ неширокіе порывы на обиходную монету, съ которой и проживаютъ они кое-какъ свой вѣкъ. Съ предварительной подготовкой -- такіе люди идутъ шагъ за шагомъ: отъ кутузки до острога, отъ острога до смирительнаго дома, отъ смирительнаго дома до каторги. Съ разу заявить себя они не въ состояніи. Приглядѣвшись къ такому человѣку, да узнавши откуда вышелъ онъ, можно почти всегда пророчески сказать, куда дойдетъ. У нихъ на роду написано -- Владимірскую дорожку утаптывать.
   Мнѣ довольно приходилось наблюдать такія личности. Судьба ихъ самая печальная: на ихъ сторонѣ нѣтъ даже сочувствія общества, что высказывается часто къ лицамъ совершавшимъ кровавыя дѣла; тамъ общество невольно покоряется вліянію драматическаго положенія, проявленной силой, размахомъ мести, увлеченьемъ; къ людямъ-же подобнымъ Жилину общество относится гораздо жоще,-- оно глухо къ ихъ исторіи.
   Жилинъ съ перваго шага сталъ въ непріязненное отношеніе съ принявшимъ его обществомъ. Иначе и быть не могло. Съ одной стороны что представлялось? Прошедшее пріучило его вмѣсто самостоятельной дѣятельности къ полной безпечности; вмѣсто труда онъ пріучился къ воровству, вмѣсто искренности, честности -- къ безсовѣстной лжи и обману. Въ тяжелой школѣ изуродовалась и безъ того не глубокая натура Жилина: изъ него вышелъ лгунишка, хвастунъ, дерзкій, трусливый, развратный. Съ другой же стороны -- что имѣлъ Жилинъ въ настоящемъ? Одинъ трудъ, трудъ безъисходный, трудъ въ кровавомъ потѣ, да кромѣ труда жизнь хуже нищенской, жизнь, въ которой если рѣдко умираютъ съ голоду, за то почти никогда не наѣдаются до сыта. Понятно, что Жилинъ не могъ трудиться: его руки выработаны были для ружья, а не для сохи; понятно, что онъ не могъ переносить лишенія онъ прожилъ лучшіе годы въ казармѣ, а не въ курной крестьянской избѣ.
   Изъ дворовыхъ вотъ тоже много такихъ, которыхъ постигаетъ жилинская участь: шансы равные.
   Жилинъ съ перваго дня прописки свелъ дружбу съ такими-же теплыми ребятами, каковъ былъ самъ. Вырвавшись на волю, онъ захотѣлъ свободы. Но чтобы свобода была дѣйствительной, то есть чтобы необходимыми принадлежностями ея были: кабакъ, дѣвки, трубка, красный платокъ и т. под. (безъ этихъ атрибутовъ свобода для Жилина была немыслима) нужны были деньги; чтобы достать эти деньги, предстояла одна возможность: мелкія и крупныя плутни и воровство. Жилинъ и принялся за это художество съ перваго абцуга; слобода сдѣлалась первой ареной для его нечистыхъ подвиговъ; принявшій Жилина міръ своими нищенскими крохами расплачивался за чужіе грѣхи.
   Міръ давно видѣлъ всѣ качества Жилина и молчалъ. У міра худые люди на счету, только онъ боится выдавать ихъ начальству, потому -- лучше терпѣть "баловство" ребятъ, чѣмъ накликать на себя большую бѣду, отъ которой потомъ вѣкъ не справишься. Міръ такъ разсуждаетъ: начальство что? потаскаетъ, потаскаетъ худаго человѣка по острогамъ, по кутузкамъ, да потомъ и выпуститъ: "не виноватъ-де молъ въ худыхъ качествахъ". Такъ съ нимъ-же опять жить придется; а ужъ онъ послѣ того -- какой милый человѣкъ міру? лиходѣй! злобы въ сердцѣ не вѣсть сколько будетъ, и выместитъ онъ ту злобу пуще прежняго; такого краснаго пѣтуха подпуститъ, что отъ всей деревни одни только трубы останутся; "знай-де старики каковъ я есть человѣкъ!"
   По дѣлу Жилина слѣдовало произвесть повальный обыскъ: о поведеніи спросить. Собрались люди, самые первые въ деревнѣ, крестъ цѣловали, чтобъ правду всю говорить. Переминался кругъ нѣсколько минутъ послѣ крестнаго цѣлованія.
   -- Да ништо, человѣкъ онъ не худой, проговорилъ наконецъ одинъ изъ круга.
   -- Ничаво, какъ есть человѣкъ молодой.
   -- Мать тоже есть у него.
   -- Ледащая старуха!
   -- Ономнясь на расшивы ходилъ, бурлачилъ значитъ...
   -- Пѣсни, пострѣлъ, поетъ знатно!
   -- На что другое не бери, а на эвто мастакъ-парень!
   -- Да не о томъ васъ, старики, спрашиваютъ, не на то вы и крестъ цѣловали, чтобъ такими словами отдѣлываться, потому -- что изъ нихъ выходитъ? Вы скажите-ка путемъ, какой есть Жилинъ человѣкъ: худой или добрый? видалъ-ли міръ обиды отъ него, стоитъ міру терпѣть его у себя?
   Міръ опять переминаться сталъ. Прошло чуть-ли не добрыхъ полчаса, сначала въ молчаніи, потомъ въ перешоптывапіи. Слѣдовало опять повторить вопросъ.
   -- Коли не видалъ! послышалось въ заднихъ рядахъ.
   -- Чего?
   -- Да объ чемъ твоя милость спрашиваетъ.
   -- Обидъ что ли?
   -- Знамо обидъ, развѣ отъ него добрыхъ дѣловъ кто видалъ.
   -- Обидчикъ такой, что не приведи Господи.
   -- Да говорить-то намъ не ладно объ качествахъ его.
   -- Знамо не ладно, чай у него Бога-то нѣтъ.
   -- Коли есть! нѣтъ.
   -- Лютой ужь очень.
   -- Да и роднищи-то у него во сколько!
   Снова пошла прежняя исторія: прямо высказаться первому никому не хотѣлось, и только послѣ, чуть не часовыхъ, переспросовъ, намековъ на дурные качества, недосказокъ, отдѣльныхъ фразъ, взаимныхъ понуканій, въ родѣ того:
   -- Ты что, дядя Архипъ, не баишь? чай онъ тебѣ сусѣдъ, всякіе дѣла его тѣ на виду.
   -- Чай и твое дѣло не сторона! Не больно за горами живешь!
   -- Кому изъ васъ, старики, онъ хотѣлъ голову-то свернуть? По вашинскимь что-ль огородамъ съ мушкатантомъ ходилъ?
   -- Не тебѣ-ли, Кузьма Микитичь?
   -- Онъ у него только меренка хотѣлъ свести: больно, баитъ, по нраву мнѣ пришолся.
   Старики наконецъ рѣшились дать категорическій отвѣтъ: на то де и крестъ цѣловали, чтобъ правду открыть, а правда то, что Жилинъ такой озорный человѣкъ, что отъ него житья никому нѣтъ; честной работой на свободѣ никогда не занимается, а все больше съ парнями пьянствуетъ, хозяйства своего въ порядкѣ не содержитъ, обывателямъ только всякія обиды, да притѣсненія чинитъ, а что коль на него, Жилина, подозрѣніе падаетъ, что онъ у Анкудима пчельникъ подломалъ, такъ то дѣло статочное, потому у Анкудима никого лиходѣевъ на міру нѣтъ, и мужикъ онъ тихій.
   Многіе обвиняютъ міръ въ его нерѣшительныхъ приговорахъ надъ своими членами; но помимо гуманной стороны этой нерѣшительности, посмотрите-ка попристальнѣе на дѣло, такъ и окажется въ самомъ дѣлѣ, что каждый міръ отдѣльно взятый правъ въ своихъ недомолвкахъ, въ своей волѣ не выдавать головою обидчиковъ, потому -- безпомощенъ міръ: какая есть сила у міра? больше подъ начальствомъ живетъ, а начальство не то заботу объ немъ имѣетъ, не то совсѣмъ откажется, хоть съ голоду умирай. Мудрено ужъ очень начальство. Его не сообразишь.
   Но -- къ дѣйствующему лицу.
   Жилину было лѣтъ двадцать восемь. Изъ себя довольно красивый, только нахальство и трусость въ лицѣ его замѣтны были. По бойкимъ манерамъ въ Жилинѣ сейчасъ замѣчался прежній фрунтовикъ. Одѣвался Жилинъ для слобожанина хорошо. Сѣрая шапка мелкихъ барашковъ, сапоги съ напускомъ, росписной, красный съ разводами платокъ на шеѣ, синяя чуйка. Кельенка Жилина стояла на юру, на отмашь отъ другихъ, на обрывистомъ берегу Волги; вокругъ нея не было ни кола ни двора, одна клѣть какая-то.
   Изъ собранныхъ мною свѣдѣній оказывалось, что Жилина на базарѣ видѣли съ однимъ сбитенщикомъ что вмѣстѣ они въ кабакъ ходили, вино тамъ пили, тайныя рѣчи тамъ вели, пѣсни пѣли. Такихъ свѣдѣній конечно недостаточно, чтобы забравшееся подозрѣніе особенный вѣсъ получило, потому я и хотѣлъ сначала безъ всякихъ формальностей, просто поговорить съ Жилинымъ и изъ отвѣтовъ его убѣдиться, можно-ли давать особое значеніе подозрѣнію, или, отказавшись отъ него, приниматься за новыя изысканія.
   Жилинъ вошолъ съ острастской, хоть и куражилъ себя; простоты въ немъ не было, той простоты, которая сама за себя говоритъ: "не понимаю зачѣмъ зовутъ меня?" Изъ безпокойнаго взгляда Жилина видно было, что онъ очень хорошо понимаетъ, зачѣмъ зовутъ его. Знаетъ кошка чье мясо съѣла. Разговоръ послѣ-же первыхъ словъ перешолъ на Анкудимывыхъ пчелъ: самое выдающееся происшествіе на слободѣ было.
   -- Что, Жилинъ, неслыхать-ли чего про пчелъ Анкудимовыхъ?
   -- Чево слышать, в. б-діе, я вѣдь съ здѣшними не больно якшаюсь. Мало-ли что калякаютъ, да пустяковъ ихъ всѣхъ не переслушаешь.
   -- Ну, на базарѣ чего не слыхать-ли? Вѣдь вчера базаръ былъ.
   -- Базаръ-то былъ, да меня на немъ не было. Я вчера день деньской на печи пролежалъ: неможилось что-то больно.
   Этотъ отвѣтъ показался мнѣ очень подозрительнымъ: зачѣмъ скрывать такой пустой случай, какъ пребываніе на базарѣ?
   -- Такъ ты не былъ вчера на базарѣ?
   Жилинъ сейчасъ-же перемѣнилъ тонъ: до тѣхъ поръ мы по дружбѣ разговаривали, для препровожденія времени.
   -- Да что вы меня, в. б-діе, допрашивать что-ли стали? Такъ я вамъ отвѣчать не буду.
   -- Почему же не будешь? Вѣдь это нельзя.
   -- А потому что здѣсь ратмана нѣтъ. Я мѣщанинъ, безъ ратмана меня допрашивать не слѣдуетъ.
   -- Э-э! подумалъ я. Вотъ оно куда дѣло-то пошло! Надо замѣтить, что изъ долгихъ наблюденій я вывелъ такое заключеніе (которое никогда не опровергалось): что когда допрашиваемый ратмана требуетъ, депутатовъ разныхъ, словомъ -- начинаетъ искать спасенія въ проволочкѣ времени, въ придиркѣ къ формамъ, то во первыхъ это показываетъ въ немъ бывалаго человѣка, виды видавшаго, а во вторыхъ дѣло нечистое. Невинный человѣкъ, заподозрѣнный въ преступленіи, держитъ себя просто, опираясь больше на суть дѣла, а не на формальную сторону его. Даже если онъ и замѣчаетъ несоблюденіе какихъ либо формальностей его гарантирующихъ, такъ молчитъ больше, потому боится, чтобъ тѣмъ подозрѣніе на себя не усилить, "вишь-де не надѣется на правду-то!"
   Кстати. Всѣ эти ратманы, депутаты и другіе непереваренныя издѣлія нѣмецкой кухни -- на практикѣ выходятъ одной пустой декораціей, чтобъ величія было больше. На самомъ-же дѣлѣ лицъ прикосновнныхъ къ слѣдствію эти особы не гарантируютъ ни сколько: недобросовѣстный слѣдователь имѣетъ полную возможность творить пакости преотмѣнныя и никакіе ратманы и депутаты въ томъ ему помѣхой не послужатъ. Впрочемъ ратманы, депутаты et caetera и сами больше безмолвствуютъ: книжки во время слѣдствія читаютъ, природой услаждаются, въ пріятной дремотѣ пребываютъ, а потомъ подписываютъ, что подаютъ имъ: "присутствовалъ-молъ такой-то, да ушами хлопалъ". Кукольная комедія съ канцелярско-дубовыми фразами.
   Впрочемъ пришедшій ко мнѣ ратманъ Федоръ Дмитричъ Квасковъ былъ не заурядъ прочимъ, не потому чтобы онъ являлъ изъ себя какую-нибудь гарантію, но просто потому что былъ милымъ человѣкомъ. Изъ бѣдняковъ мѣщанъ, онъ тѣломъ и душой принадлежалъ къ своему обществу, самъ выносилъ всю его горемычную долю. Въ каждомъ преступленіи Квасковъ, нерѣдко почти инстинктивно, видѣлъ оправдывающую сторону, въ каждомъ преступленіи человѣка умѣлъ разглядѣть. Прямая, неподатливая натура была, въ глубины метафизики непускавшаяся, но просто видѣвшая хорошо. Послѣ каждаго слѣдствія Федоръ Дмитричъ бывало говорить начнетъ, что вотъ-де какъ жизнь-то худо пошла, если на такія дѣла человѣкъ рѣшается, страха наказанія не убоявшись даже. И какъ онъ про худую жизнь хорошо говорилъ!
   До прихода ратмана Жилинъ со мной не заговаривалъ, я съ нимъ тоже. Пришолъ Квасковъ.
   -- Ну, вотъ и ратманъ.
   -- Что, Жилинъ, опять съ тобой бесѣду приводится вести. Э-эхъ, паренекъ! худы ты дѣла затѣваешь, до добра они тебя не доведутъ. Хоть-бы мать-то пожалѣлъ, она ужъ и то у тебя одной ногой въ гробѣ стоитъ, сказалъ Квасковъ, увидавши Жилина.
   -- Да вѣдь что же, Федоръ Дмитричъ, вольно ко мнѣ привязываться. Я знать ничего не знаю, а меня на допросъ ведутъ. Кажнаго человѣка оклеветать можно, пожалуй скажутъ, что я и церковь ломалъ.
   -- Невиннаго тебя оклеветать кто захочетъ? Коли не виненъ, такъ и останешься имъ. А только все-жъ я тебѣ скажу: не добро, парень, не добро! человѣкъ ты молодой, работы развѣ честной у тебя нѣтъ? Али по судамъ лучше таскаться? Всплачешься, да поздно будетъ.
   Опять начался спросъ.
   -- Такъ не былъ ты вчера на базарѣ?
   -- Сказано не былъ.
   -- Ну, а если тебя тамъ другіе видѣли?
   -- Мало ли что вамъ на меня наговорятъ: у меня недруговъ здѣсь много, каждый норовитъ тебѣ непріятность какую сдѣлать, потому не ихъ я совсѣмъ человѣкъ. Коли-бъ я мужикъ былъ, такъ стояли-бъ они за меня. А то что имъ? Убивство на меня пожалуй нанесутъ, крестъ скажутъ цѣлуй.
   Я уже разъ заявилъ, что русскій человѣкъ плохо себя вообще держитъ (хотя есть конечно и блестящія исключенія) при допросахъ: снаровки въ немъ нѣтъ, хитрости мало: заладитъ себѣ одно, да и валяетъ; не видитъ, что прямо въ яму лѣзетъ, обойти ее не умѣетъ, къ обстоятельствамъ поддѣлаться не можетъ, чтобъ такъ выходило, что и виноватъ, да невиноватъ. Заперся да и баста! Солгать-то онъ солжетъ, только не тонкимъ манеромъ, больше все на широкую ногу. Для него ничего не значатъ противорѣчащіе, уличающіе его факты; онъ не хочетъ или не умѣетъ къ нимъ подлаживаться, хоть въ этомъ подлаживаніи заключается все его спасенье (отъ котораго конечно онъ не прочь). Люди только служившіе по писарской части, да въ острогахъ побывавшіе, науку прошедшіе, мастера на отвѣты: ихъ на треногой кобылѣ не объѣдешь, за себя постоятъ.
   Жилинъ тоже не имѣлъ способности подлаживаться, пользоваться въ свою же пользу обстоятельствами его уличающими; онъ дѣло повелъ на прямикъ, лгалъ безсовѣстно -- и къ явному вреду своему. Скажи онъ просто, что былъ на базарѣ, что видѣлся съ тѣмъ-то и тѣмъ-то, тогда пожалуй закравшееся мимолетное подозрѣніе могло бы уничтожиться само собой, какъ не имѣвшее достаточнаго основанія. Жилинъ дѣйствовалъ иначе и тѣмъ давалъ поводъ къ усиленію подозрѣнія.
   -- А ты знаешь Степана Андреева Дятлова?
   Жилина нѣсколько покоробило; онъ пристально посмотрѣлъ на меня и потомъ опустилъ глаза. Послѣдовала пауза.
   -- Какого Дятлова?
   -- А что сбитнемъ-то торгуетъ на площади.
   Опять молчаніе.
   -- Пивалъ я у него сбитень. Чай на базаръ тоже ходишь: онъ изъ нашинскихъ. Допрежъ того онъ рыбачествомъ занимался, такъ я въ батракахъ у него жилъ. А впрочемъ какое знакомство? Выпилъ сбитню, отдалъ деньги, да и прочь пошолъ.
   -- А въ кабакѣ былъ съ нимъ за послѣднее время?
   -- Развѣ мало съ кѣмъ въ кабакѣ бываешь? Можетъ и съ Дятловымъ бывалъ, а можетъ и не бывалъ. Не припомнишь. Въ кабакѣ кампанство большое: кто поднесетъ тебѣ, тотъ и кумъ значитъ. Намъ вѣдь въ зачастую тамъ бывать-то.
   -- На какія же деньги ты часто бываешь тамъ?
   -- На какія? Заложилъ чуйку -- вотъ и пьешь цѣлую недѣлю. А то выработаешь. Чай тоже не въ бѣлоручкахъ сидишь, работой занимаешься.
   Жилинъ запирался даже въ пустыхъ, повидимому ничего не говорящихъ противъ него обстоятельствахъ, а между тѣмъ изъ отрывочныхъ фразъ, изъ постановки дѣла, изъ нѣкоторыхъ свидѣтельскихъ показаній все больше и больше уяснялось, что не чистъ онъ по Анкудиновымъ пчеламъ. Надо было только ковать желѣзо пока горячо. Не давши время дойти извѣстію о спросѣ Жилина до сбитенщика, я тотчасъ же отправился къ послѣднему на квартиру. Дятловъ былъ дома; онъ замѣтно оробѣлъ, увидавши меня; жена его поблѣднѣла, въ уголъ прижалась; видно было, что духъ захватило у нихъ. Вообще я совѣтую слѣдователямъ крѣпкими нервами запастись: во многихъ драмахъ участникомъ приходится быть; людскія страданія въ очію, какъ они есть на самомъ дѣлѣ, предъ тобой проходятъ. Часто приходится такіе вздохи, такіе судорожно-подавленные стоны слышать, что кровью сердце обливается, нестерпимо-больно сожмется оно: здѣсь нагота жизни, не театральные подмостки, съ заранѣе заученными фразами и позами.-- Большіе куши на карту ставятся, съ замираніемъ, съ трепетомъ слѣдятъ за игрой.
   -- Что, Дятловъ, ты часто видишься съ Жилинымъ? спросилъ я прямо сбитенщика.
   Дятловъ сталъ тяжело дышать, -- въ горлѣ пересохло. Цѣлую рѣчь онъ не могъ говорить, отрывочныя фразы съ трудомъ выходили. А вѣдь кажется и не мудреный вопросъ былъ заданъ? Да бѣда была близка.
   -- Съ Жилинымъ-то? Вижусь... съ недѣлю назадъ... въ Разуваѣ сидѣли. Онъ такой... пить любитъ. Дѣловъ у меня нѣтъ съ нимъ. Вотъ-те Христосъ! Черезъ малыхъ дѣтей клятву дамъ. Жену спросите... Она у меня тихая... Ее всѣ знаютъ. Въ барскихъ домахъ жила.
   Бѣдную женщину какъ въ лихорадкѣ трясло; боязливо, прижавшись въ уголъ, она смотрѣла на меня; и безъ того большіе глаза ея сдѣлались еще больше, губы посинѣли. Она переживала тяжелыя минуты. Невзгода за порогъ переступила и прямо въ лицо ей смотрѣла.
   -- Я къ тебѣ, Дятловъ, пріѣхалъ съ обыскомъ. Бери ключи и пойдемъ вмѣстѣ смотрѣть твои подвалы: я подозрѣнье имѣю, что у тебя краденый медъ скрывается. Идемъ же!
   Слова мои какъ громомъ поразили Дятлова, -- онъ съ мѣста не двигался.
   -- Ваша... свѣтлость... Ваша милость... у меня нѣтъ, оклеветали напрасно, и ключей нѣтъ... затерялъ... Ваша... свѣтлость... все... ложно на меня...
   -- Если ложно, такъ и бояться нечего; изъ чистаго грязнымъ не сдѣлаешь; я же въ отвѣтѣ буду, что обыскъ дѣлалъ. Пойдемъ же!
   -- Помилосердуйте, ваше благородіе!
   Дятловъ упалъ на колѣни, онъ былъ блѣденъ, какъ смерть. Въ ту же минуту раздалось страшное, потрясающее душу рыданіе: у моихъ ногъ на полу билась молодая женщина, колѣни мои обнимала. Спавшій на полу ребенокъ проснулся, широко открылъ глаза и съ испугомъ глядѣлъ на небывалую сцену.
   Понятые смотрѣли какъ-то въ сторону, да переминались: неладно имъ было. Наступило нѣсколько секундъ глубокой тишины, прерываемой только рыданьями молодой женщины.
   Жизнь разбивалась.
   Въ сараѣ, завернутый въ пологъ, лежалъ Анкудимовъ медъ безобразными массами; чорныя какъ уголья пчелы такъ и остались въ немъ; не на продажу базарную готовилъ мужикъ его, не съ куревомъ и божіимъ именемъ на пророка Илью хозяйскія руки ломали да клали рядомъ душистые соты. Только звѣздная, морозная ночь видѣла какъ прахомъ шло крестьянское добро, только ухо воровское чутко прислушивалось, чтобъ не нагрянули люди добрые на ночную потѣху, чтобъ хозяинъ-непосѣдъ грозой не налетѣлъ грудью отстаивать богатство свое...
   На Жилина стали напирать со всѣхъ сторонъ улики. Крѣпко уличалъ его повинившійся сбитенщикъ, что привезъ онъ къ нему ночью медъ, что сказывалъ тогда ему Жилинъ, что медъ тотъ не добромъ достался ему. Говорилъ сбитенщикъ, что привезъ медъ Жилинъ не одинъ, а съ товарищемъ какимъ-то, неизвѣстнымъ ему ни по имени, ни по отчеству, что далъ онъ имъ за тотъ медъ ассигнаціями двадцать пять рублей, да два полштофа водки магарычу поставилъ.
   Уличала Жилина и жена сбитенщика, что пивши магарычь, говорилъ онъ съ товарищемъ своимъ непристойныя слова, поминая пчельникъ Анкудима, похвалялся недобрымъ дѣломъ, да впредь грозилъ заполонить не только что всю слободу Завариху, а и городъ самый.
   Отвѣчалъ на улики Жилинъ:
   -- Пьяны что ли вы, али только безумны, что на меня такую околесицу несете. Ништо погубить хотите? Бѣлены что-ли объѣлись? Чудные они, я вижу, ваше благородіе, городятъ сами не знаютъ что. Вишь ты человѣка привелъ я какого-то! Да ты покажь мнѣ его спервоначалу, да тогда и уличай. Я, ваше б-діе, одно скажу, какъ предъ Богомъ, такъ и передъ вами: знать ничего не знаю, и ихъ пустыя слова и слушать совсѣмъ не хочу: потому имъ надо на кого бѣду только свою свалить.
   Спрашивали Жилина присяжные люди:
   -- Такъ ты, парень не бывалъ на базарѣ-то? Съ Дятловымъ въ Разуваѣ не пилъ?
   -- Ништо вы пили тамъ? То-то я гляжу на васъ, анъ у васъ и разуму-то совсѣмъ нѣтъ, по Разуваямъ весь его разтранжирили.
   -- Али мы изъ-за тебя душу убить хотимъ? присягу на себя ложно взяли?
   -- Знамо дѣло -- ложно, коли клевету говорите.
   -- Да ты вишь сколько насъ здѣсь, не одинъ человѣкъ. Вона Парфену-то почитай восьмой десятокъ пошолъ, умирать надоть скоро, не захочетъ на старости лѣтъ изъ тебя, парень, души ломать.
   -- А ты думаешь у меня эвдакой-то бороды какъ у Парфена не будетъ? Христопродавничать-то что съ бородой, что безъ бороды -- все одно.
   -- Ты, парень, говори, да не заговаривайся. Шустеръ больно сталъ, то-то за шустрость видно тебя и начальство полюбило, каменны палаты для вашего брата построили.
   Чѣмъ дальше шло слѣдствіе, тѣмъ все больше на Жилина уликъ открывалось, да не больно смирялся онъ на эти улики; на одномъ стоялъ, что всѣ клевету на него несутъ.
   Мать Жилина нужно было спросить: правда ли, что онъ дома былъ, когда чуть ли не весь міръ показываетъ, что видѣлъ его съ Дятловымъ въ кабакѣ пьющимъ. Мать Жилина была старуха лѣтъ шестидесяти, худая такая, высокая. Все охала она, да на немочь ссылалась, только глаза ея зорко смотрѣли, изъ подъ опустившагося платка, словно насквозь хотѣли видѣть, узнать какая судьба сыну ея грозитъ. Голосъ у ней сначала совсѣмъ былъ старушечій: дребежащій, разбитый.
   -- Дома, родимый, былъ. О-о-хъ! никуда-те не выходилъ.
   -- И на базарѣ въ середу не былъ?
   -- Намъ отъ коихъ достатковъ по базарамъ-то шляться. Ты чай видѣлъ хоромы-то наши. Каки намъ базары! Пустое на него городятъ; знамо человѣкъ онъ у меня молодой, такъ его и забижаютъ.
   Священникъ на ту пору случился; онъ сталъ уговаривать старуху, и такъ онъ ее уговаривалъ, что будто по книгѣ вычитывалъ: о старости припомнилъ, что вотъ-де скоро съ земной жизнію разставаться пора, а тамъ діаволъ всякія мученія уготовилъ тому, кто неправду говоритъ, огнь вѣчный, жупелъ кипящій, клещи раскаленные; о раѣ тоже толковалъ. Ужь очень хорошо выходило. Старуха пуще прежняго вздыхала, особенно какъ до жупела да до клещей раскаленныхъ дѣло дошло.
   Священникъ кончилъ свои слезопрошибательныя рѣчи.
   -- Нѣту-ти, батюшка, не былъ. Какъ есть не бывалъ, заключила мать Жилина его длинную проповѣдь.
   Очную ставку и ей приходилось давать съ присяжными людьми. Стали ее уличать, что сына оберегаючи, душу свою она на старости лѣтъ губитъ. Минутъ пять слушала старуха уличенья: все пронзительнѣй становился взглядъ ея, да губы сжимались.
   Странная перемѣна совершилась въ старухѣ по прошествіи этихъ пяти минутъ: ее узнать было нельзя, точно переродилась она. Старуха выпрямилась, голосъ ея пріобрѣлъ силу, глаза засверкали. Предо мной стояла мать, у которой кровнаго дѣтеныша отнимали, и рѣшилась она не отдавать его за какую ни на есть цѣну.
   -- Да что ты все ихъ-то, окаянныхъ, слушаешь? Ништо я крестъ за дѣтища цѣловать не буду? Ништо мукъ убоюсь? Пей мою кровь, коли хоть, не замай его, не людоѣдъ онъ какой. Ты меня къ алтарю божьему веди, я и тамъ тожъ за него говорить буду. Да глаза мои пущай лопнутъ, окаянные утробу растерзаютъ, коли солгала что я!
   Старуха лгала, но она была мать: передъ этой ложью преклоняются, съ ней никакихъ мукъ не боятся, на смерть идутъ.
   Жилинъ избралъ себѣ благую часть, запираючись во всемъ: къ концу слѣдствія противу него уликъ и доказательствъ много скопилось; совсѣмъ запутался человѣкъ; но долго разбиралъ ихъ судъ и порѣшилъ: "оставить-де въ подозрѣніи". Только не долго походилъ Жилинъ на свободѣ: не жилось кантонисту въ вольномъ міру, -- пошолъ скоро по казанской дорожкѣ.
   Медъ былъ возвращонъ хозяину; но увидѣвъ его, по прежнему, какъ ребенокъ, заплакалъ Анкудимъ. Прахомъ пошло его богатство. Заросла густой травой Анкудинова пасѣка, пчелы гудящими роями не вьются надъ ней, неся со всѣхъ сторонъ душистый медъ, да радуя сердце хозяйское работой своей безустанной. Смели воровскія руки мужицкое добро.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru