Соколовский Николай Михайлович
Наболевшие

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

H. М. СОКОЛОВСКІЙ

ОСТРОГЪ И ЖИЗНЬ

(ИЗЪ ЗАПИСОКЪ СЛѢДОВАТЕЛЯ)

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И. Г. ОВСЯННИКОВА
1866.

   

НАБОЛѢВШІЕ.

   Въ послѣднихъ числахъ октября 18... года я получилъ такого рода извѣщеніе:
   -- Сего 22 октября, проживающая въ Козьей улицѣ солдатка Яковлева была ранена въ грудь ножомъ. Для излеченія отъ такой раны оная Яковлева отправлена въ городскую больницу; подозрѣваемой же въ нанесеніи ей раны рядовой Степанъ Прокофьевъ содержится на главной гауптвахтѣ. О чемъ городская полиція и имѣетъ честь увѣдомить васъ для производства слѣдствія.
   Къ лаконическому увѣдомленію полиціи былъ приложенъ складень-ножъ, четверти въ полторы длиной; на остромъ концѣ ножа осталось нѣсколько засохшихъ кровавыхъ пятенъ.
   Чтобы дополнить и пояснить лаконическое увѣдомленіе полиціи, я отправился въ больницу. Дежурный лекарь сказалъ мнѣ, что раны Яковлевой хоть и очень серьезны, но что она въ настоящее время находится въ полномъ сознаніи и разговоръ не можетъ особенно болѣзненно дѣйствовать на нее.
   Я освидѣтельствовалъ Яковлеву: на ней было три раны, одна на груди и двѣ на рукахъ, выше локтя; особенно была глубока грудная рана. Кромѣ того у Яковлевой были изрѣзаны пальцы, которыми хваталась она за ножъ, чтобы предохранить грудь отъ ударовъ. Дарьѣ на видъ лѣтъ двадцать-шесть, лицо ея было некрасиво.
   -- Ну что, Дарья, какъ ты себя чувствуешь? спросилъ я больную, когда фельдшеръ окончилъ перевязку.
   -- Ничего, батюшка, только ужь очень больно.
   -- Кто это тебя Дарья?
   Дарья открыла глаза и постотрѣла на меня.
   -- Да вотъ онъ, злодѣй-то мой... Кому больше.
   -- Кто? Степанъ Прокофьевъ, чтоли?
   -- Онъ, онъ сгубилъ мою душеньку.
   -- Да за чтоже онъ тебя?
   -- Ну, поди ты съ нимъ, и сама не знаю за что; такъ вотъ взошло въ голову, смутилъ окаянный, -- онъ меня и прысть.
   -- Да что же ты жила чтоли съ нимъ?
   -- Какъ же, батюшка, не жить. Вотъ ужь четвертый годъ таскаюсь съ нимъ. И допрежъ съ свѣту бѣлаго согналъ совсѣмъ, а ужь это, подиткось, и не знай што.
   -- Стало онъ и прежде съ тобой дурно поступалъ.
   -- Извѣстно дѣло, человѣкъ взбалмошный: вступитъ что въ голову, вынь да положь ему,-- убью, говоритъ, какъ собаку убью.
   -- Отчего же ты не бросила его?
   -- Глупость-то наша женская. Ну вотъ такъ, словно обошолъ онъ меня чѣмъ.
   -- Да вѣдь была же какая причина, что рѣшился онъ на такое дѣло. За него спасибо не скажутъ, Степанъ зналъ это.
   -- Какая причина. Да просто безо всякой причины. Мы, знаете ли, живемъ теперь въ банѣ: хозяйка изъ горницы насъ выгнала, постояльцевъ на ярманку пустила. Вотъ сижу я на полкѣ, да вяжу чулокъ, а онъ, Прокофьевъ-то, и приходитъ ко мнѣ. Ну, перва сталъ разговаривать такъ хорошохонько, чистый понедѣльникъ молъ, въ ротной банѣ былъ. А тамъ и говоритъ мнѣ: дай ему на полштофъ, опохмѣлиться дескать послѣ прощеннаго дня хочу. Я ему и молвлю: гдѣ я тебѣ возьму на полштофъ: чернаго-то хлѣба нѣтъ, не токма што водки. Пристаетъ: заложи ему что съ себя. Да чего, говорю, заложить, одна у меня гуня-то, да за нее и шкалика напросишься. Ну, я замолчала, и онъ ничего. Потомъ опять разговоры повёли; сталъ онъ межъ прочимъ говорить: пойдемъ съ нимъ въ кабакъ, деньги у него есть на косушку; я не въ часъ и молви: какое нынѣче въ кабакъ, нонѣ добрые люди въ ротъ ничего не берутъ, а ты въ кабакъ зовешь. Нѣтъ, все злодѣй не унимается: пойдемъ да пойдемъ; я нейду, онъ меня за рукавъ схватилъ, тащить сталъ съ полка, рукавъ у платья оторвалъ, потомъ за руки сталъ тащить; я знаешь упираюсь. А на ту пору на столѣ окола полка ножикъ лежалъ, енъ схватилъ его, да какъ прыснетъ меня въ грудь: "такъ, на же говоритъ тебѣ, стерва, чертовка проклятая!" -- я было схватилась за ножикъ, а онъ вырвалъ его у меня изъ рукъ, да вдругорядъ прыснулъ. Я такъ не вспомнилась. И не знаю что было ужь.
   Дарья, приподнявшись при послѣднихъ словахъ, опять упала на подушки и стала тяжело дышать. Я отошолъ отъ нея. Во все время разсказа, даже и тогда, когда вырывались бранныя слова, я не замѣтилъ чтобы Дарья была возмущена поступкомъ Прокофьева.
   Черезъ нѣсколько минутъ Дарья начала опять ровно дышать, я подошелъ къ ней.
   -- Неужели тебя Прокофьевъ только за это ударилъ? Ты, быть можетъ, скрываешься передо мной, сама въ чемъ виновата предъ Степаномъ?
   -- Что мнѣ, батюшка, передъ табой таиться, можетъ и жить-то мнѣ часъ какой остался, у Бога не скроешься; я и священнику на духу вчерась тоже сказала, что и тебѣ, -- не вѣришь мнѣ, у него спроси, онъ все повѣдаетъ тебѣ.
   -- Ты, быть-можетъ, невѣрна была Прокофьеву, другихъ любовниковъ имѣла, онъ узналъ, да и осердился на тебя.
   -- Чай не первый день живу съ нимъ? Четвертый годъ таскалась. У публичныхъ, -- кто деньги даетъ, тотъ и любовникъ. Только что Степанъ не изъ такихъ былъ у меня, -- одинъ и былъ не въ урядѣ съ другими. Тѣ што: придутъ да и уйдутъ, а этотъ сердешный былъ даромъ.
   -- Развѣ ты публичная?
   -- Публичная.
   -- И Прокофьевъ зналъ объ этомъ?
   -- Кому же и знать-то какъ не ему, -- съ перваго дня знакомства зналъ. Вѣдь онъ на дню то почесь разъ десять придетъ ко мнѣ. Вмѣстѣ съ гостями компанію водитъ, пьянствуетъ.
   Послѣ опросовъ Дарьи Яковлевой, я немедленно оправилъ требованіе, чтобы ко мнѣ привели Степана Прокофьева. Прокофьевъ былъ молодой солдатъ съ умноподвижнымъ лицомъ, безпрерывное подергиванье мускуловъ на которомъ указывало на его раздражительно-вспыльчивый, холерическій темпераментъ. Такъ какъ дѣло о нанесеніи ранъ Яковлевой было совершенно ясно (показаніе Дарьи подтвердила слово въ слово другая, проживающая съ ней женщина), то я полагалъ, что Прокофьевъ по первому же слову сознается.
   -- Что это ты надѣлалъ, Прокофьевъ? спросилъ я его.
   -- Что такое, ваше благородіе?
   -- Да Дарью-то какъ ты всю исполосовалъ.
   -- Никакъ нѣтъ, ваше благородіе.
   -- Какъ, никакъ нѣтъ? развѣ не ты нанесъ ей раны?
   -- Не я, ваше благородіе.
   -- Она прямо указала на тебя, расказала причину твоего проступка.
   -- Вретъ она, ваше благородіе. Развѣ у гуляющихъ дѣвокъ есть какая совѣсть, -- онѣ ее всю по кабакамъ растранжирили.
   Я перемѣнилъ тотчасъ же тактику.
   -- Впрочемъ, дѣйствительно, мало ли что онѣ болтаютъ: имъ на слово-то вѣрить нельзя.
   -- Всеконечно, ваше благородіе. Она любовницей моей была, да непотребностямъ занималась; я ей выговаривалъ, чтобы она эфдакую жизнь бросила вести, работой тамъ какой занялась: она вотъ единственно изъ-за того такой поклепъ на меня и возвела.
   -- Да ты былъ у Дарьи, когда она ножемъ себя хватила? спросилъ я у Прокофьева.
   -- Никакъ нѣтъ, ваше благородіе, я въ понедѣльникъ-то и не былъ у Дарьи.
   -- Какъ же ты узналъ, что она надъ собой такое дѣло совершила?
   Прокофьевъ призадумался.
   -- Въ ротѣ узналъ, -- какъ взяли то меня. Я знашь, спрашиваю: за что это, братцы, меня берутъ.
   -- Кого же ты спросилъ то?
   -- Не помню, ваше благородіе. Ужь оченно напугался я, отродясь не видалъ такого дѣла.
   -- Какого дѣла?
   -- Да вотъ, что взяли-то меня. Спрашиваю я ротныхъ, а они мнѣ и говорятъ: Дашку такъ-и-такъ ты порѣзалъ, душу христіанскую сгубилъ.
   -- Такъ ты и не былъ въ понедѣльникъ-то у Дарьи?
   -- Не былъ, ваше благородіе. Понапрасну она на меня такую бѣду взваливаетъ.
   Надо вамъ замѣтить, что Прокофьевъ, ударивши въ послѣдній разъ Дарью, кинулъ ножъ и бросился бѣжать, неразбирая дороги, по огородамъ, по сугробамъ снѣгу домой. На полдорогѣ его видѣли два солдатика его же роты, испуганнаго, блѣднаго и тотчасъ же догадались, что съ нимъ случилось что то неладно.
   -- А скажи пожалуйста, Прокофьевъ, откуда ты бѣжалъ въ понедѣльникъ, часа въ четыре послѣ обѣда.
   -- Ни откуда ваше благородіе, я дома былъ въ эту пору.
   -- Какъ же тебя видѣли Стволовъ и Портупеянко.
   Прокофьевъ вздрогнулъ и поблѣднѣлъ. Прошло нѣсколько секундъ молчанья.
   -- Виноватъ, ваше благородіе, задыхающимся голосомъ, едва слышно проговорилъ Прокофьевъ: былъ у Дарьи.
   -- И ударилъ ее ножомъ?
   Видно было, что въ Прокофьѣ происходила страшная борьба, сознаться или нѣтъ въ своемъ поступкѣ: на подвижномъ лицѣ Прокофьева можно было читать всѣ симптомы этой борьбы. Наконецъ страхъ наказанія превозмогъ.
   -- Никакъ нѣтъ, ваше благородіе, скороговоркой, почти закричалъ Прокофьевъ.
   Я сталъ уговаривать Прокофьева сознаться, говорилъ, что полное сознаніе на многое уменьшитъ наказаніе, что при произнесеніи приговора должны принять во вниманіе вспыльчивость, вслѣдствіе которой совершенно преступленіе, а еще болѣе раскаяніе. Но Прокофьевъ не сознавался.
   Во время моего разговора я замѣтилъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ шинели Прокофьева едва-едва видныя темныя, неопредѣленныя пятна: только на самомъ концѣ полы осталось совершенно явственное маленькое кровавое пятно.
   -- Кто же такъ постарался надъ Дарьей?
   -- Сама, ваше благородіе.
   Я не ожидалъ подобнаго оборота: по положенію ранъ на тѣлѣ Дарьи ясно было видно, что показаніе Прокофьева нелѣпость.
   -- При тебѣ.
   -- При мнѣ.
   -- Ну разскажи, какъ это было?
   -- Я, ваше благородіе, пришолъ къ Дарьѣ-то, началъ съ замѣшательствомъ и остановками Прокофьевъ: а она сидитъ на полкѣ. Я съ ней разговаривать сталъ: ты что, молъ, не дѣлаешь ничего, масляницу гуляла, али же и теперь гостей ждешь. А она, Дарья-то, ругать меня стала, что не въ свои дѣла мѣшаюсь.
   -- Ну чтоже?
   -- Ничего, только-что сильно ругалась, матерничала.
   -- Когда-жъ она ударила себя ножомъ-то?
   -- Ножомъ-то. Я сталъ ей выговаривать, а она пристала ко мнѣ, -- дай ей денегъ на вино, голова, слышь, съ похмѣлья болитъ. А я ей:-- какое нынче вино, день эдакой. А она, надо полагать съ досады, и хватила себя ножомъ.
   -- Гдѣже она сидѣла въ эту пору?
   -- На полкѣ.
   -- Чтоже она, слѣзла чтоли съ полка?
   -- Нѣту, такъ на полкѣ и осталась; я какъ увидѣлъ эдакую бѣду, такъ съ испугу, чтобъ въ отвѣтъ не попасть, и бѣжалъ.
   -- Стало-быть ты такъ и недотрогивался до Дарьи?
   -- И не дотрогивался.
   -- Какъ же кровь-то на шинель къ тебѣ попала?
   Прокофьевъ взглянулъ на шинель и замѣтилъ на полѣ ея маленькое пятнышко.
   -- Не помню, ваше благородіе, можетъ и дотрогивался.
   -- Какъ же это ты не помнишь?
   -- Съ испугу, а наипаче съ вина.
   -- Развѣ ты пьянъ былъ на ту пору.
   -- Не вовсе пьянъ, а выпивши.
   -- Гдѣжъ ты пилъ вино?
   -- Въ кабакѣ, извѣстное дѣло.
   -- Въ какомъ же кабакѣ?
   -- Мало ли ихъ, развѣ упомнишь, въ какомъ кабакѣ былъ.
   -- Ну, а какъ же у Дарьи вмѣсто одной раны очутилось три и пальцы всѣ разрѣзаны?
   -- Не могу знать, ваше благородіе, развѣ я за все въ отвѣтъ долженъ идти? и то вотъ безвинный въ тюрьмѣ сижу.
   Не смотря на всю видимую несостоятельность показаній Прокофьева, не смотря на замѣшательство, которое обнаруживалось въ немъ послѣ каждаго вопроса, на противорѣчіе съ прежде сказаннымъ, Прокофьевъ не отступалъ отъ того, что Дарья сама изранила себя, и что показываетъ на него, Прокофьева, только потому, что онъ бранился за развратную жизнь.
   Прокофьеву съ Дарьей нужно было дать очныя ставки. Я послалъ спросить Дарью, можетъ ли она видѣть Прокофьева; спросилъ медиковъ, не будетъ ли предполагаемое свиданіе имѣть вліяніе на дальнѣйшее выздоровленіе Дарьи, оказалось: что препятствій ни съ той ни съ другой стороны не было,
   Безъ малѣйшаго признака злобы, безъ гнѣва встрѣтила Дарья Прокофьева. Мнѣ показалось, что она обрадовалась, увидавши своего любовника. Зато черныя брови Прокофьева нахмурились, онъ крѣпко сжалъ губы.
   -- Вотъ Дарья, обратился я къ израненной: -- Прокофьевъ не признаетъ, что изранилъ тебя: онъ говоритъ, что ты сама себя ударила ножомъ.
   И безъ того большіе глаза Дарьи сдѣлались еще больше, когда она услыхала послѣднія слова.
   -- Какъ, я сама ударила себя? Что ты, Степанъ, въ умѣ ли?
   -- Я-то въ умѣ, а ты вотъ видно его пропила, коли на меня такую околесину несешь.
   -- Ахъ Степанъ, Степанъ, грѣхъ тебѣ эдакія слова про меня говорить; переносила отъ тебя я много, сколько разъ бивалъ ты меня, все молчала, а теперь душегубства мово захотѣлъ. Что я тебѣ сдѣлала? на што послѣднее, и то съ себя снимала, да тебѣ отдавала. За это видно смерти моей ты пожелалъ.
   -- А ты полно казанской сиротой притворяться, да небылицы разсказывать. Сама на себя руку подняла, да...
   -- Гдѣ у тебя совѣсть-то, зѣнки твои безстыжіе!
   -- У меня совѣсть-то при мнѣ, а у тебя ея нѣтъ,-- извѣстно что публичная...
   -- Что, публичная!.. Не таскался бы съ публичной. Али ты думаешь, коль публичная, такъ и Бога забыла, клевету нести буду. Коли-бъ знала я за тобой такія качества, глаза бы свои вырвала, чтобъ не смотрѣли на тебя.
   -- Ну и вырвала бы.
   -- Окаянный ты эдакой, пуще свѣту божьяго любила я тебя.
   -- То-то у тебя на дню по десятку нашего брата и бывало.
   -- Пошто же ты тиранствовалъ надо мной, коли денегъ тебѣ не давала? Поштожъ ты кровь мою день деньской пилъ?
   Укоризны Дарьи язвили Прокофьева сильно. Видя, что очная ставка ни къ чему не ведетъ и боясь чтобы волненія не подѣйствовали вредно на здоровье Дарьи, я поспѣшилъ покончить сцену.
   -- Такъ, Дарья, онъ тебя ударилъ ножомъ?
   -- Онъ,-- завтра Богу отвѣтъ быть-можетъ приведется давать, такъ и скажу, онъ, батюшка, пусть разсудитъ.
   -- Никакъ нѣтъ, ваше благородіе, изъ злости баба городитъ.
   -- Богъ тебя проститъ, Степанъ, не носила я жалобы никому, сама застрадалася вспоминаючи тебя. Тошнехонько мнѣ за тебя.
   Это были послѣднія слова Дарьи Степану. Несмотря на предсказанія медиковъ, что рана не опасна, Дарья умерла не выходя изъ госпиталя. За день до смерти судорожно металась она на постели да звала Степана.
   Прокофьевъ несознался въ преступленіи; но что Дарья была зарѣзана имъ -- этотъ фактъ неподлежалъ сомнѣнію. Теперь возникаетъ вопросъ: гдѣ же въ самомъ дѣлѣ причина преступленія: неужели въ отказѣ Дарьи идти въ кабакъ? купить полштофъ водки? Полагаю что нѣтъ; отказъ Дарьи -- была только, придирка, толчекъ; дѣйствительная же причина преступленія должна была скрываться гораздо глубже. Впрочемъ, при отсутствія сознанія Прокофьева, при его скрытномъ, нелюдимомъ характерѣ выяснить эту причину чрезвычайно трудно.
   Вообще же надо замѣтить, что въ подобнаго рода преступленіяхъ чаще всего приходится разрѣшать вопросъ: какъ относился преступникъ къ тѣмъ формамъ быта, въ которыхъ слагалась его жизнь, на сколько сознавалъ онъ эти формы для себя благопріятными или неблагопріятными, -- ибо чаще всего въ этихъ-то отношеніяхъ и послѣдствіяхъ изъ нихъ проистекающихъ и заключается источникъ той болѣзненной раздражительности ко всѣмъ явленіямъ внѣшняго міра, которая человѣка, съ теченіемъ времени при, положеніи дѣлъ in statu quo, доводитъ почти что до мономаніи и до заявленія себя преступленіемъ. На такія преступленія нельзя смотрѣть какъ на нѣчто зародившіеся и развившееся мгновенно; напротивъ того путь ихъ развитія чрезвычайно медленный, послѣдняя, видимая причина есть только прикосновеніе къ свѣжей ранѣ, вырвавшее у больнаго мучительный крикъ боли; это песчинка заставившая вѣсы потерять равновѣсіе; вся суть не въ ней; само по себѣ прикосновеніе могло быть ничтожнымъ, при другихъ условіяхъ прошло бы незамѣтнымъ, но дѣло въ томъ, что до этого времени организмъ то настолько наболѣлъ, что и ничтожное прикосновеніе для него было равносильно прикосновенію раскаленнымъ желѣзомъ.
   Въ острогѣ содержался арестантъ, по прозванію Каряга; разсказъ какимъ образомъ и за что попалъ онъ въ острогъ долженъ выяснить предъ вами нѣсколько характеръ тѣхъ преступленій, послѣдняя, видимая причина совершенія которыхъ такъ ничтожна, что взятая сама по себѣ (даже принявъ во вниманіе крайную степень испорченности человѣка) ни въ какомъ случаѣ не могла имѣть тѣхъ страшныхъ послѣдствій, которыя, благодаря взаимодѣйствію на личность неблагопріятныхъ условій, явились какъ будто изъ не проистекающими.
   Каряга былъ представителемъ типа волжскихъ бурлаковъ и началъ свое трудовое поприще тогда, когда бурлачество было въ полномъ ходу, когда самая Волга была не мыслима безъ угрюмой бурлацкой фигуры на ее берегахъ, безъ угрюмыхъ бурлацкихъ пѣсенъ на ея волнахъ. Вышелъ на Волгу Каряга въ первый разъ лѣтъ пятнадцати, -- отмахалъ же онъ на ней въ рангѣ бурлака ровно двадцать лѣтъ.
   Каряга отличался: геркулесовской силищей, овечьей незлобивостью и младенческимъ разумомъ. Въ качествѣ рабочей силы Каряга составлялъ золотое пріобрѣтеніе для нанимателя и, надо правду, сказать злѣе насмѣяться надъ Карягой, какъ одаривъ его нечеловѣческой силищей и въ замѣнъ предопредѣливъ расходывать даромъ эту силищу, судьба не могла. Впрочемъ, вплоть до острога Каряга молча переносилъ эту скверную шутку судьбы: ни одной жалобы, ни одного злобствующаго, накипѣвшаго слова никогда не вырывала изъ черноземной глыбы каторжная работа.
   Въ работѣ для Каряги устали не существовало: нестерпимо-ли палящее іюльское солнце било съ высокаго неба въ самую темь бурлацкой, лохматой головы, порывисто-ли холодный, насквозь пронизывающій сентябрскій вѣтеръ хлесталъ въ загорѣлое лицо, острые-ли кремни до крови рѣзали намозоленныя бурлацкія ноги, для могучаго ломовика было все равно: налегши всей своей широкой грудью на лямку, вывозилъ онъ на своей спинѣ чужое добро...
   Только
   
   Охъ! дубинушку охнемъ!
   Охъ! зеленую дернемъ!
                       Подернемъ!
   
   неслось дикой мелодіей по пустынному берегу, какъ воротила дубинушка тяжелую посудину; только эхомъ перекатнымъ отвѣчали горы, какъ пѣвала дубинушка подъ тяжелой посудиной.
   За то радовалось сердце хозяйское, глядя на неустанную работу дубинушки, за то подъ убаюкиванье ея пѣсни слетали мирные сны къ хозяйскимъ пуховикамъ.
   Говорю, ровно въ продолженіи двадцати лѣтъ каждая весна выгоняла Карягу съ родимаго пепелища на Волжское привольѣ.
   Позднею осенью -- угрюмый, молчаливый возвращался бурлакъ домой и кое-какъ смаклаченными грошами затыкалъ прорѣхи нищенскаго рубища. Въ продолженіи этихъ долгихъ лѣтъ жизненныхъ соковъ изъ могучаго тѣла было высосано довольно, но въ младенческую голову Каряги "повидимому" ни разу не приходилъ весьма простой вопросъ: за что же въ самомъ дѣлѣ сосутъ меня? Что даютъ мнѣ въ замѣнъ моей крови? куда же это даромъ расходуется несуразная моя силища? Только на тридцать пятомъ году разведенная съ такимъ умѣньемъ машина попортилась. Каряга своротилъ съ дороги и прямо съ Волжскаго приволья попалъ въ острожные заклепы.
   Въ 18.. году лѣто стояло одно изъ самыхъ тяжелыхъ, изъ самыхъ страдныхъ для бурлаковъ, нанявшихся плыть вверхъ по Волгѣ; за противными вѣтрами приходилось работать больше лямкой; только по позднимъ заморозкамъ разшива, на которую нанялся Каряга, прибыла въ Рыбинскъ. Долгая путина окончательно растрясла и безъ того не богатыя бурлацкія мошны, ничтожная заработанная плата была вся проѣдена на харчахъ. Соколовъ голѣе побрели на этотъ разъ по домамъ бурлаки.
   Вслѣдъ за другими зашагалъ къ дому и Каряга; только теперь онъ былъ еще молчаливѣе, еще угрюмѣе. Верстъ пятьсотъ отмахалъ Каряга; до села оставалось ходу на три дня. Близъ деревни Осташковой попуталъ нечистый бурлака зайдти въ кабакъ; въ какую форму облекъ нечистый всѣ соблазны -- не знаю, только Каряга послушалъ его, зашелъ въ кабакъ и потребовалъ водки. Цѣловальникъ въ Осташевскомъ кабакѣ оказался новый, съ пріемами не совсѣмъ свыкшійся: не спросивъ впередъ денегъ, онъ исполнилъ требованіе бурлака. Залпомъ выпилъ Каряга поданное вино и спросилъ еще; и это требованіе было исполнено; съ прежней жадность и послѣдняя порція принялась бурлацкой утробой; еще спросилъ Каряга водки... Догадался наконецъ цѣловальникъ, что съ такимъ питухомъ и въ такомъ укромномъ мѣстѣ, можно на бобахъ остатся и сталъ требовать за прежде выпитое вино денегъ. Въ отвѣтъ на требованіе -- со стороны бурлака послѣдовало матершиничье; цѣловальникъ навязчивѣе сталъ приставать за деньгами -- тоже матершинечье. Видя безуспѣшность своихъ требованій, цѣловальникъ, несоразмѣривъ силы своей съ силищей передъ нимъ стоящей, схватилъ Карягу за горло...
   Но это движеніе со стороны цѣловальника и было песчинкой заставившей опрокинутся вѣсы, прикосновеніемъ, вырвавшимъ изъ наболѣвавшаго двадцать лѣтъ бурлацкаго организма мучительный крикъ боли.
   Цѣловальникъ схватилъ Карягу за горло, но тутъ то въ первый разъ, отуманенная зеленомъ виномъ, да жизнью каторжной, уже не пѣсней заявила о себѣ бурлацкая натура; приподнялся Каряга и что было мочи ударилъ цѣловальника по виску.
   Въ ударѣ обрушившемся на невинную голову, сказалось все пережитое бурлакомъ прошлое, все ожидаемое имъ будущее, а потому можно представить и сколько силы сконцентрировалось въ этомъ ударѣ: съ ногъ слетѣлъ цѣловальникъ, да тутъ же богу душу и отдалъ.
   Каряга могъ легко скрыть свое преступленіе: въ кабакѣ, кромѣ цѣловальника, да одинадцати лѣтней дѣвочки притаившейся за перегородкой, никого не было; кабакъ стоялъ отъ деревни на отмычь,-- дѣло близилось къ ночи, въ нѣсколькихъ шагахъ чернѣлся безконечный лѣсъ, но обезумѣвшій бурлакъ и не думалъ о послѣдствіяхъ, совершеннаго имъ преступленія. Передъ ссорой, закончившейся убійствомъ, цѣловальникъ нацѣживалъ изъ бочки въ ведро водку; покончивъ разомъ счеты съ двумя жизнями Каряга схватилъ это ведро и жадно прильнулъ къ нему губами...
   Много-ли на этотъ разъ выпилъ Каряга сказать трудно, но полагать надо много, потому что черезъ нѣсколько минутъ и самъ онъ, мертвецки пьяный, растянулся на полу рядомъ съ убитымъ цѣловальникомъ. Такъ пьянаго и накрыли убійцу.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru