Lib.ru/Классика: Соколов Николай Матвеевич. Стихотворения

Струны дрожью рыданій звучали,

Былъ задумчивъ пѣвецъ молодой --

И какъ вздохъ затаенной печали

Первый звукъ прозвенѣлъ надъ рѣкой.

Счастье встрѣчи, восторги свиданья

И тревога влюбленныхъ рѣчей,

И нѣмое томленье прощанья,

И тоска одинокихъ ночей,--

Все проснулось для жизви тревожной

Въ пѣснѣ, полной тоски молодой,

Полной жажды любви невозможной,

Полной муки и страсти былой.

Что-то сердце, змѣей ядовитой

Обвивая, ласкало и жгло;

Съ новой болью любви пережитой

Отравленное чувство жило.

И глубоко въ груди закипали

Слезы горькой и жгучей струей...

Звуки, дрогнувъ, вдали замирали,

Былъ безмолвенъ пѣвецъ мелодой...

Н. Соколовъ

"Русская мысль", No 12, 1884

Затишье.

Господи, сжалься! Мнѣ душно, мнѣ больно,

Сердце больное томится тоской.

Грудь мнѣ сжимаютъ рыданья невольно,

Злоба и грусть овладѣли душой.

Боже! безсиленъ я, слабъ и ничтоженъ,--

Мнѣ ли лѣнивыхъ отъ сна поднимать?

Мнѣ ли тотъ подвигъ завидный возможенъ --

Честныхъ подъ стягъ для борьбы призывать?

Что-жь вы молчите, вожди и пророки?

Всюду -- неправда надмѣнно царитъ,

Всюду -- предательство, рабства пороки...

Что же вашъ гнѣвъ вдохновенный молчитъ?

Больно мнѣ. Я не могу, не умѣю

Съ тьмой торжествующей мысль примирять.

Въ смерть идеаловъ я вѣрить не смѣю...

Боже, какъ страшно любя проклинать!

Счастливъ невидящій, кто безъ сомнѣній

Къ битвѣ неравной съ неправдой готовъ,

Кто не боится тревогъ и лишеній

И, какъ дитя, не считаетъ враговъ.

Вѣры незнанья въ груди не имѣя,

Жертвой ненужной я быть не могу.

Свѣтъ чуть замѣтенъ. Неправда сильнѣе.

Наши порывы не страшны врагу.

Господи, сжалься! Пусть призраки ночи

Сердце больное не мучатъ тоской.

Или закрой мои зрячія очи,--

Пусть я безъ пользы паду подъ грозой...

Н. Соколовъ.

"Русская Мысль", No 11, 1882

Памяти Ѳ. М. Достоевскаго.

Волковъ ли то воетъ голодная стая?

Шумитъ ли то моря прибой?

То встала пурга и отъ края до края

На степь полегла пеленой...

Рыдаетъ и стонетъ гнетущее горе

Въ порывахъ бурана степей,

И стонъ вѣковой по проклятой недолѣ,

И гнѣвъ на неправду людей...

Но, чу!... Грозный говоръ пурги заглушая,

Желѣза доносится звукъ,

Все сердце безсильной тоской надрывая,

Какъ отзвукъ страданья и мукъ.

То въ цѣпи звѣно о звѣно ударяетъ,

При каждомъ движеньи бренча,--

То волю колодникъ съ тоской вспоминаетъ,

Стальную змѣю волоча...

Не эти-ль, страдалецъ, унылые звуки

Носились звеня, надъ тобой,

И ихъ не забылъ ты въ минуту разлуки,

И къ намъ ихъ принесъ ты съ собой?...

Звукъ цѣпи въ глаголы любви безконечной

Ты, сильный душой, перелилъ;

Покорный велѣніямъ Истины Вѣчной,

Клеймо и желѣза простилъ.

Ты умеръ -- и сѣверный вѣтеръ съ тоскою

Шумитъ надъ могилой твоей

И мчится, суровый, надъ Русской землею

Въ окраинѣ южныхъ морей,

Гдѣ волны рокочутъ, гдѣ небо синѣе,

Гдѣ лавръ зеленѣя растетъ,

Гдѣ, грёзы волшебныя въ сердцѣ лелѣя,

Поэтъ о блаженствѣ поетъ.

Н. Соколовъ.

28-го января

1882 года.

"Русская Мысль", No 3, 1882

Непогода.

Злобно буря реветъ надъ притихшей землей,

Ломитъ дубы съ корней вѣковые;

Вьется молнія въ тучахъ лукавой змѣей;

Съ неба полосы льетъ огневыя.

Тучи бурно ведутъ межъ собой разговоръ...

Грозны эти громовыя рѣчи!...

И подъ вихремъ со стономъ склоняется боръ,

Уступая неласковой встрѣчѣ.

Любъ мнѣ говоръ могучій борьбы удалой,

Гдѣ земля съ непогодою въ спорѣ...

Чувство силы отважной въ груди молодой

Разгулялось, какъ волны на морѣ...

Упоенный грозой, я зову васъ на бой,

Вы -- несчастья мои и невзгоды!

Слейтесь въ голосъ одинъ, слейтесь въ силѣ одной,

Выходите подъ громъ непогоды.

Силы чудной приливъ въ смѣломъ сердцѣ кипитъ,

Духъ отважный къ опасности рвется,

Страстной жаждой борьбы ретивое горитъ,

Надъ порывами бури смѣется.

Если мнѣ суждено въ битвѣ пасть роковой,

Въ грудь безмолвно удары приму я,--

И силенъ, и могучъ, словно дубъ вѣковой,

Я паду, на судьбу негодуя.

Лучше пасть подъ грозой, чѣмъ подъ мелкой бѣдой

Изнемочь въ утомительномъ спорѣ...

Никого не боясь, я свой челнъ удалой

Правлю прямо въ сердитое море.

Но, быть-можетъ, побѣда судьбой суждена

Въ исполинской борьбѣ удалому?...

О, тогда прогремитъ въ пѣснѣ звонкой она,

Вторя эхомъ весеннему грому.

Н. Соколовъ.

"Русская Мысль", No 6, 1882

* * *

Зачѣмъ ты снова предо мной

Явился, геній благодатный,

Съ своею лаской молодой,

Съ своею властью непонятной?...

Въ добро я вѣровать отвыкъ...

Подъ гнетомъ горя и лишеній,

Сковалъ я смѣлый мой языкъ,

Глашатай свѣтлыхъ вдохновеній...

Неволи я не замѣчалъ,

Гремя желѣзными цѣпями...

Зачѣмъ ты, геній, вновь предсталъ

Съ своими чудными рѣчами?...

Огонь божественныхъ очей

Блеснулъ въ стѣнахъ моей темницы

И вспыхнулъ заревомъ зарницы,

Ударясь въ сталь моихъ цѣпей.

И онъ божественной рукой

Моей тюрьмы раздвинулъ своды,

И вдаль смотрѣлъ я и съ тоской

Внималъ вѣщаніямъ свободы.

Мой гордый нравъ минувшихъ дней

Съ былою мощью пробудился...

О, какъ въ тотъ мигъ я устыдился

За мракъ тюрьмы, за звонъ цѣпей!...

Но мнѣ оковъ не разрубить,

Не разломать тюрьмы до вѣка...

О, какъ жестоко разбудить

Въ рабѣ безсильномъ человѣка!...

Н. Соколовъ.

"Русская Мысль", No 1, 1883

* * *

Весь объвѣянъ дыханіемъ ночи

И встревоженъ нежданной мечтой,

Какъ безумный, въ влюбленныя очи

Я смотрѣлъ съ непонятной тоской.

Въ нихъ, какъ сонъ, новый міръ открывался,

Чуждый горя, заботъ и тревогъ,

И я счастью повѣрить боялся,

И не вѣрить я счастью не могъ.

И въ туманѣ любви обаянья

Вдругъ зажглась предъ ожившей душой

Ядовитая горечь страданья,

Отравившаго умъ молодой.

Слезъ, на сердцѣ застывшихъ мученье,

Боль язвительныхъ, злобныхъ обидъ,

Неисходную муку сомнѣнья,

И безсилья мучительный стыдъ,--

Все я вспомнилъ... А ночь опьяняла,

Пѣсни чудныя пѣлъ соловей,

И, чаруя, мнѣ въ грудь западала

Нѣга вырванныхъ страстью рѣчей...

Новыхъ чаръ непонятная сила

Весь тотъ ледъ, что мнѣ сердце сковалъ,

Словно вешній потокъ, уносила...

Какъ ребенокъ, я вдругъ зарыдалъ...

Сердце всѣмъ пережитымъ рыдало...

А кругомъ, въ свѣтлой ризѣ луны

Ночь роскошная страстно дышала,

Навѣвая душистые сны...

Н. Соколовъ.

"Русская Мысль", No 1, 1885

* * *

Царица-мысль! Вѣнокъ душистыхъ розъ,

Стыдливо на челѣ зардѣвшись бѣлоснѣжномъ,

Чуть оттѣнилъ твой взоръ, безсмертныхъ полный грезъ,

Глубокій, ласковый и нѣжный...

Посланница небесъ, ты шла въ толпѣ людской,

Вся вдохновенная, чарующе-простая,

И всѣхъ тоскующихъ звала ты за собой

На пиръ, царица молодая!

И подневольный рабъ, измученный борьбой,

Шелъ за тобой, какъ гордый царь вселенной,

Слагая гимнъ невѣстѣ молодой,

Взволнованъ страстью вдохновенной.

Ты въ міръ несла надзвѣздной жизни сны,

Въ яремъ земли цвѣты небесъ вплетая...

И тѣни блѣдныя забытой старины,

Свои могилы оставляя,

Живымъ шептали вновь мечты погибшихъ дней...

Въ прозрачномъ сумракѣ грядущее свѣтилось...

И сердце сонное измученныхъ людей

Вновь жизнью радостною билось.

Такою въ первый разъ тебя я увидалъ,

Царица свѣтлая и вѣчно молодая!

До той поры, безпечный, я вѣнчалъ

Свое чело, тебя не зная,

Наивной радости и жизни молодой

Недолговѣчными, но яркими цвѣтами

И убаюканный минутною мечтой,

Я спалъ съ открытыми глазами.

Я увидалъ тебя, царица мощныхъ думъ!...

И сердце дрогнуло невѣдомой тоскою,

И проклялъ я безпечный жизни шумъ,

И зарыдалъ передъ тобою...

И за тобой, влюбленный, я бѣжалъ,

Я звалъ тебя на пиръ любви счастливой,

Придти ко мнѣ тебя я заклиналъ

И вновь рыдалъ, нетерпѣливый...

Я бросилъ все, чѣмъ прежде счастливъ былъ

Безсонныхъ думъ волненіемъ тревожнымъ

Измученный, всѣмъ сердцемъ полюбилъ

Я сонъ о cчастьи невозможномъ.

Горѣлъ мой мозгъ невѣдомымъ огнемъ.

Больная грудь порывисто вздымалась.

Молчала ночь... И тихо подъ окномъ

Ко мнѣ царица постучалась...

Она пришла... И скорбный, блѣдный ликъ

Слезами жгучаго страданія облитый,

Я увидалъ -- и головой поникъ

Подъ пыткой грусти ядовитой...

Безсильная, упавъ передо мной,

Она въ отчаяньи порывисто, рыдала,

И руки блѣдныя съ какою-то мольбой,

Въ какомъ-то ужасѣ ломала...

Я цѣловалъ черты ея лица,

Чтобы согрѣть холодное страданье,

Но все лились рыданья безъ конца,

Непобѣдимыя рыданья!...

И съ той поры въ мой скорбный домъ она

Приходитъ часто, полная тоскою,

Задумчива, безмолвна и блѣдна,

Сидитъ всю ночь передо мною...

И вспыхнетъ смѣхъ въ чертахъ ея порой,

Зловѣщій смѣхъ, всесильный и холодный,

И встанетъ, мощная, она передо мной

Съ улыбкой скорби неисходной...

И, непонятная, божественнымъ огнемъ

Нѣмыхъ міровъ освятитъ вереницы,

Въ движеніи застывшихъ вѣковомъ,

Счастливыхъ грезъ моихъ гробницы...

И въ нихъ ничтожнаго, въ ярмѣ тупой нужды,

Раба голоднаго покажетъ человѣка,

Его безплодные и жалкіе труды,

И рабство вольное отъ вѣка...

И открывается въ видѣніи судьба,

Обвившая, какъ жертву змѣй голодный,

Цѣпями ржавыми безсильнаго раба,

Нѣмаго въ мукѣ неисходной...

Любовь царицы сердце мнѣ сожгла,

Ея лобзанья мозгъ мой прожигаютъ

И борозды средь блѣднаго чела,

Какъ плугъ желѣзный, пролагаютъ.

Какъ смерть, ея мучительна любовь!...

Она придетъ и, скорбная, тоскуетъ,

Рыдая сердце мнѣ цѣлуетъ

И пьетъ изъ сердца кровь...

Но я зову царицу вновь и вновь.

Я вѣренъ ей, одной моей подругѣ.

Я ей одной отдамъ досуги,

Пока во мнѣ струится кровь...

Кто полюбилъ ее, тотъ не измѣнитъ ей.

Тотъ рабъ ея, кто разъ ее полюбитъ.

И ласками мучительныхъ ночей

Она любовника погубитъ.

Н. Соколовъ.

"Русская Мысль", кн. III, 1885

Н. М. Соколовъ.

НЕДОБРЫЯ ОНИ.

Солнце, зной -- и эти очи

Съ ихъ лучами, съ ихъ огнемъ!

Цѣлый день, съ утра до ночи.

Съ нею были мы вдвоемъ...

Сколько молній, сколько власти

Каждый взоръ ея таитъ!

До сихъ поръ въ истомѣ страсти

Сердце ноетъ и горитъ...

Ночь, прохлада, надъ рѣкою

Соловей ноетъ въ саду...

Вновь съ тревогой и тоскою

Я ее въ аллеѣ жду,--

Я ловлю въ огнѣ желанья

Каждый шорохъ въ тишинѣ...

И встаетъ одно преданье

Предо мною въ смутномъ снѣ...

I.

Какъ-то въ Польшѣ, въ дни былые,

Появился страшный панъ,--

Длинный чубъ, усы сѣдые,

Шитый золотомъ жупанъ,

Рукоятка ятагана,

Поясъ, шпоры -- серебро,

У алмазнаго султана

Соколиное перо...

Страшный панъ!.. Нездѣшней силы

Слѣдъ храпитъ его чело,--

Словно тлѣніе могилы

На щекахъ его легло,

Словно онъ боится встрѣчи

По дорогѣ и въ селѣ,

Словно тяжесть давитъ плечи

И гнететъ его къ землѣ...

Скажутъ: "здравствуй" -- онъ ни слова,

Только вздрогнетъ и вздохнетъ,

Да, нахмуривъ бровь сурово,

Стиснетъ зубы и уйдетъ...

Раздастся надъ полями

Страшный хохотъ въ тишппѣ...

Панъ съ недобрыми очами

Появился въ той странѣ!

II.

Слухи шли, что только взглянетъ

Папъ на лугъ зеленый,-- вдругъ

На лугу трава завянетъ,

Листья сыплются вокругъ,--

Только, страшный и могучій,

Панъ на небо поглядитъ,

Стонетъ вѣтеръ, таютъ тучи,

Дождь на землю не летитъ,--

Подъ недобрыми очами

Гнется ива у рѣки

И надъ желтыми песками

Засыхаютъ тростники...

Въ полѣ парень за сохою

Прежней пѣсни не поетъ,

Въ темной рощѣ надъ рѣкою

Красной дѣвицы не ждетъ,--

Смотритъ дѣвица уныло

И не вьетъ себѣ вѣнка,

Словно сердце въ ней сдавила

Чья-то мертвая рука,--

Если въ полѣ ненарокомъ,

Сквозь покровъ бровей сѣдыхъ,

Страшный панъ недобрымъ окомъ

Вскинетъ медленно на нихъ...

III.

Жилъ у мельника въ то лѣто

Юный хлопецъ въ батракахъ.

Слышалъ онъ, что бродитъ гдѣ-то

Страшный панъ у нихъ въ поляхъ,--

Слухъ прошелъ, его видали

Пастухи во ржи густой...

Разъ онъ спитъ на сѣновалѣ,

Слышитъ, кто-то надъ рѣкой

У запруды тихо ходитъ,

Слышитъ чей-то тихій стопъ...

То не ихъ-ли панъ обходитъ?

Не его-ли ищетъ онъ?

Смотритъ хлопецъ боязливо,--

Надъ рѣкой ползетъ туманъ...

Вотъ онъ -- вотъ -- подъ старой ивой

У запруды страшный панъ!

Съ неба ясными лучами

Сыплетъ мѣсяцъ молодой, --

Панъ чернѣетъ за кустами,

Словно камень гробовой...

Вдругъ... далеко... прозвучали

Чьи-то стопы по рѣкѣ...

Кто-то плачетъ въ злой печали...

Кто-то вопитъ въ злой тоскѣ...

Сто папъ... То онъ рыдаетъ...

Крики, стоны, хохотъ злой

Гулко роща повторяетъ

Въ лунномъ блескѣ за рѣкой.

Словно бѣсы въ гнѣвѣ дикомъ

Тамъ ведутъ свою игру.

Словно лѣшій пьянымъ крикомъ

Гонитъ путника въ бору...

Смотритъ хлопецъ боязливо,--

Палъ на землю панъ сѣдой.

Стонетъ, корчится подъ ивой,

Бьется въ камень головой,--

Словно звѣрь голодный, воетъ,

Къ мнѣ съ хохотомъ ползетъ,

Ятаганомъ яму роетъ,

Гложетъ землю, корни рветъ...

Этой ямы, этой ночи

Бѣдный хлопецъ не забылъ:

Панъ руками вырвалъ очи

И подъ ивой ихъ зарылъ,--

И уползъ, пропалъ въ туманѣ,

Въ ночь понесъ тоску свою...

Съ той поры о страшномъ панѣ

Не слыхали въ томъ краю.

IV.

Панъ пропалъ... Но съ этой ночи

Бѣдный хлопецъ самъ не свой:

Помнитъ онъ, гдѣ злыя очи

Въ землю пряталъ панъ сѣдой...

Лунной ночью спать не можетъ.

За работой ночи ждетъ:

Той тоски, что сердце гложетъ,

Самъ, бѣдняга, не пойметъ...

Ночь. Луна. Вода, сверкая

Въ лунномъ блескѣ, тихо спитъ...

Къ старой мнѣ изъ сарая

Съ ломомъ хлопъ, какъ воръ, спѣшитъ..

Ближе... вотъ... какъ сердце бьется!..

Въ головѣ стоитъ туманъ...

Не надъ нимъ ли то смѣется

Изъ-за ветелъ страшный панъ!

Здѣсь... за дѣло!.. Здѣсь могила

Панскихъ глазъ: земля рыхла,--

Здѣсь навѣкъ ихъ вражья сила

Въ мертвой немочи легла!..

Вдругъ... какъ молніей изъ тучи,

Въ блескѣ, въ пламени лучей,

Брызнулъ къ небу, снова жгучій,

Знойный взоръ лихихъ очей!..

Докопался хлопецъ бѣдный!

Опаленный злымъ огнемъ,

У запруды, страшный, блѣдный,

Онъ заснулъ послѣднимъ сномъ...

-----

Глупый хлопъ!.. А я -- умнѣе?

Мало солнца, мало дня,--

При лунѣ я жду въ аллеѣ,

Прежнихъ молній и огня!..

Или въ легкой дымкѣ ночи

Прежней силы нѣтъ въ огнѣ?

Или гаснутъ эти очи

На свиданьѣ при лунѣ?

Вотъ она... Какъ сердце бьется!..

Жду, дыханье затаивъ...

А она... она смѣется!..

Охъ,-- и мнѣ смѣшно: я живъ!..

Спб.

30-го янв. 1899 г.

Пушкинскій сборникъ. (Въ память столѣтія дня рожденія поэта) С.-Петербургъ, 1899

Оставить комментарий Соколов Николай Матвеевич (bmn@lib.ru) Год: 1885 Обновлено: 17/07/2020. 55k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Стихотворения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: "Струны дрожью рыданий звучали..." Затишье Памяти Ф. М. Достоевского Непогода "Зачем ты снова предо мной..." "Весь объвеян дыханием ночи..." "Царица-мысль! Венок душистых роз..." Недобрые очи

Соколов Николай Матвеевич Стихотворения

Н. М. Соколовъ.

НЕДОБРЫЯ ОНИ.

I.

II.

III.

IV.

Соколов Николай Матвеевич
Стихотворения