Словцов Петр Андреевич
Историческое обозрение Сибири

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 7.30*13  Ваша оценка:

  

П. А. Словцов

История Сибири

От Ермака до Екатерины II

  
   Вступительная статья, подготовка текста В.А. Зернова
   Словцов П.А. История Сибири. От Ермака до Екатерины II
   М.: Вече, 2006. (Великая Россия).
  

ОГЛАВЛЕНИЕ

  
   ОПАЛЬНЫЙ ИСТОРИК, ИЛИ ПУТЬ К РАДУГЕ (Виктор Зернов)
   ПОСВЯЩЕНИЕ
   РУКОВОДСТВА ПРИ СОСТАВЛЕНИИ ОБОЗРЕНИЯ
   ВВЕДЕНИЕ
  

КНИГА ПЕРВАЯ

с 1585 по 1742 год

ПЕРИОД I. С 1585 до 1662 года = 76 лет

  
   ОТДЕЛЕНИЕ ПЕРВОЕ. До 1631 г.
   Глава I. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СИБИРИ
   Глава II. УЧРЕЖДЕНИЯ
   Глава III. УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШИЕ
   Глава IV. СЛЕДСТВИЯ
   ОТДЕЛЕНИЕ ВТОРОЕ. До 1662 г.
   Глава V. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СИБИРИ
   Глава VI. ПРЕДПРИЯТИЯ ЯКУТСКОГО ВОЕВОДСТВА
   Глава VII. ЗАКОНЫ
   Глава VIII. СЛЕДСТВИЯ ПО ОБОИМ ОТДЕЛЕНИЯМ
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   ПРИЛОЖЕНИЯ
  

ПЕРИОД II. С 1662 до 1709 1/2 = 47 1/2 лет

  
   ПРОСПЕКТ ПЕРИОДА
   Глава I. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
   Глава II. В СИБИРИ ТОМСКО-ЕНИСЕЙСКОЙ
   Глава III. ЗАБАЙКАЛЬЕ
   Глава IV. ОТКРЫТИЕ КАМЧАТКИ
   Глава V. БЕДСТВИЯ НАРОДНЫЕ
   Глава VI. УЧРЕЖДЕНИЯ И УЗАКОНЕНИЯ
   Глава VII. СЛЕДСТВИЯ
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   ПРИЛОЖЕНИЯ
  

ПЕРИОД III. С половины 1709 по 1742 год = 33 1/2 года

  
   ПРОСПЕКТ ПЕРИОДА
   Глава I. О ПРОСВЕЩЕНИИ
   Глава II. О СОСТАВЕ УПРАВЛЕНИЯ
   Глава III. ОБ УМНОЖЕНИИ ГОСУДАРСТВЕННОГО БОГАТСТВА
   Глава IV. ГРАНИЦА СУХАЯ.
   Глава V. ТОРГОВЛЯ И ЕЯ СРЕДСТВА
   Глава VI. ЖИЗНЬ СИБИРСКАЯ
   Глава VII. СЛЕДСТВИЯ, ИЛИ ВЫВОДЫ
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   ПРИЛОЖЕНИЯ
  

КНИГА ВТОРАЯ с 1742 по 1823 год

  
   ПОСВЯЩЕНИЕ
   ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
  

ПЕРИОД IV. От 1742 до 1765 = 23 года

  
   ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ ДОБРОЕ СЛОВО О СИБИРИ
   Глава I. ОБЩЕЕ ОБОЗНАЧЕНИЕ ПЕРИОДА
   Глава II. О ПРОСВЕЩЕНИИ В ДВОЯКОМ ЗНАЧЕНИИ
   Глава III. ЧЕТЫРЕ МЕРЫ И ПРОДОВОЛЬСТВИЕ
   Глава IV. ЧАСТНЫЕ СВЕДЕНИЯ О ГОРОДАХ И ДРУГИХ МЕСТАХ
   Глава V. О ВОДАХ СИСТЕМАТИЧЕСКИХ И БЕССИСТЕМНЫХ
   Глава VI. О ЗЕМЛЯХ В ОТНОШЕНИИ К ЗЕМЛЕДЕЛИЮ И КЛИМАТУ
   Глава VII. ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И ИСКУССТВА
   Глава VIII. ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ИСКУССТВА ГОРНОГО
   Глава IX. УСТРОЙСТВО ПОГРАНИЧНОЕ И СОСЕДСТВО ЗАГРАНИЧНОЕ
   Глава X. РАЗДЕЛЕНИЕ СИБИРИ НА ДВЕ ГУБЕРНИИ, С ОБЩИМИ НА НЕЕ ВЗГЛЯДАМИ
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   ПРИЛОЖЕНИЯ
   ПРИБАВЛЕНИЯ
  

ОПАЛЬНЫЙ ИСТОРИК,

или путь к радуге

  

1.

  
   Главная книга замечательного сибирского мыслителя Петра Андреевича Словцова (1767--1843) "Историческое обозрение Сибири" написана в первой половине XIX века. Возникает вполне естественный вопрос: а не устарела ли она в наше время -- в начале XXI века? Ведь со времени создания книги прошло более полутора столетий. Ответ на такой вопрос однозначен: нет, не устарела. Напротив, актуальность "Исторического обозрения Сибири" в осмыслении и понимании сибирской жизни со временем, несомненно, будет возрастать, потому что книга эта особенная. В ней мудрому и проницательному Словцову неким загадочным образом удалось как бы сконцентрировать мощную животворную энергию суровой и горячо любимой им Сибирской земли, удалось ярко передать во времени сам дух могучей Сибири! А произведения такого рода обладают счастливым свойством не стареть, они сохраняют сквозь время неувядаемую юную свежесть, как сохраняют ее не которые, скажем, сибирские песни. Более того, Словцов с его трепетной озабоченностью судьбой природы, с обостренной нравственностью оказался в начале XXI века на стрежне самых больных и острых проблем современности, современной истории. Однако Словцов есть явление отнюдь не локального сибирского характера и не только сибирской историографии. Имя Словцова принадлежит также и поэзии, литературе в целом, принадлежит общерусской культуре. Но по стечению ряда обстоятельств это имя современному русскому читателю практически неизвестно.
   Когда Словцову едва исполнилось двадцать пять лет, с его стихами познакомился Гаврила Романович Державин, он даже пригласил молодого поэтасибиряка к себе домой, говорил с ним о Сибири, жизнью в которой весьма интересовался -- Державин не раз обращался к реалиям Сибири в стихах, косвенно сибирские мотивы присутствуют в его малоизвестной опере "Рудокопы". Напомню также, что именно Державин сочинил, например, надписи к памятнику Г. И. Шелихову, установленному в Иркутске в 1800 году. Там есть такие гордые державинские слова: "Колумб здесь росский погребен... ". В Сибири у Державина было немало горячих почитателей.
   Конечно, Словцов трепетал и перед встречей, и во время встречи с действительно державным поэтом. Гаврила Романович тепло встретил молодого сибиряка в столице, долго расспрашивал его об особенностях жизни в зауральской части России. Во время встречи Словцов прочитал написанное еще в Тобольске стихотворение "К Сибири", а также свое недавнее нашумевшее стихотворение "Китаец в Петербурге". Державин, отметив несомненные достоинства стихов Словцова, все-таки его главные будущие успехи связывал не с поэзией, а с деятельностью на государственном поприще, с государственными делами. Разговор с патриархом русской поэзии, с государственником Державиным, с поэтом, который "истину царям с улыбкой говорил", не мог не сказаться на дальнейшей судьбе Словцова -- он стал уделять стихам внимания все меньше и меньше (хотя поэтическое восприятие действительности сохранил на всю жизнь), а его резко выраженный государственный склад мышления в наибольшей степени воплотился через многие годы в его замечательном труде "Историческое обозрение Сибири".
   О Словцове знали, принимали так или иначе участие в его судьбе Екатерина II, Павел I, Александр I, Николай I...
   П. А. Словцов входил в жизнь, работал в то время, когда шло интенсивное формирование первых слоев собственной сибирской интеллигенции. Фигура Словцова возникла не на пустом месте, в своем времени он вовсе не выглядит одиноким в своеобразном культурном пространстве огромной Сибири -- за ним стоит вполне определенная среда, в которой он сформировался, вопреки многим внешним обстоятельствам, как сложная крупная творческая личность. Среди его наиболее талантливых предшественни ков в Сибири можно назвать, например, имя С. У. Ремезова (1642 -- после 1720) -- выходца из служилых людей Тобольска, первого сибирского историка, картографа, архитектора, автора "Истории сибирской" (Ремезовская летопись). На Алтае пытался реализовать свои передовые для своего времени технические идеи Ив. Ив. Ползунов (1728--1766) -- талантливый теплотехник, предложивший "первый в мире проект пароатмосферной машины непрерывного действия.
   Уже в XVIII веке (и раньше) русские пар усники бороздил и дальнев ост очные моря, заходили в Америку. Велось изучение дальневосточных побережий. В экспедициях участв овали, вносили свой вклад в исследования загадочных
   пространств и сибиряки, среди которых были и талантливые ученики С. У. Ремезова.
   При жизни Словцова заявил о себе как об историке и талантливом писателе уроженец Иркутска Н. А. Полевой (1796--1846) -- одна из наиболее ярких фигур в культурной жизни России первой половины XIX века (Полевой является автором известной повести "Сохатый", находящейся у истоков сибирской прозы). Н. А. Полевой создал своеобразный научный труд "История русского народа", основал и был редактором журнала "Московский телеграф", в котором печатались произведения А. С. Пушкина, В. А. Жуковского, Е. А. Баратынского, на страницах журнала нередко печатались материалы о Сибири, публиковались в журнале также и обстоятельные очерково-публицистические произведения П. А. Словцова.
   В начале XIX века лучшей для своего времени в Сибири Тобольской гимназией руководил даровитый педагог И. П. Менделеев (1783--1847) -- отец гениального русского химика Д. И. Менделеева. Среди сибиряков -- современников Словцова нельзя не назвать поэта П. П. Ершова (1815--1869)-- создателя бессмертной сказки "Конек-Горбунок". После учебы в Петербургском университете П. П. Ершов, будучи уже знаменитым сказочником, обласканный Пушкиным и другими поэтами, продолжительное время руководил Тобольской гимназией -- как раз в те годы, когда П. А. Словцов работал в Тобольске над "Историческим обозрением Сибири".
   Формированию сибирской интеллигенции в заметной степени способствовало и возникновение книгопечатания в Сибири. Произошло это опять же в Тобольске -- там купцами Корнильевыми была построена первая в Сибири типография, в 1789--1791 годах выходил первый сибирский журнал "Иртыш, превращающийся в Ипокрену", а в 1793--1794 годах издавался журнал с витиеватопространным названием "Библиотека ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателя". Постепенно в крае возникали культурные центры. На фоне общей отсталости Сибири по сравнению с Центральной Россией в ней всегда было немало людей прогрессивно мыслящих, деятельных, пытливых, неравнодушных к судьбе сурового и богатого природными ресурсами края.
   Хорошо известно, что, при всей пестроте и противоречивости в заселении Сибири, россияне с самого начала прилагали колоссальные усилия к изучению, постижению ее загадочно-таинственной сущности, чтобы она по праву стала органической частью России, но все-таки с весьма своеобразными особенностями в культуре, традициях, дыхании жизни. И всегда сибиряками двигала высокая вера в то, что сибирская земля станет со временем, по словам Словцова, "теплее, благосклоннее". В постижение своеобразия края большой вклад внес Петр Словцов своим "Историческим обозрением Сибири". Нужно сказать, что книга выходила в трудных условиях, печаталась она в Петербурге, а Словцов жил в Тобольске. И если, например, Владимир Даль провел лично 14 (!) корректур своего знаменитого "Толкового словаря", и то в нем изредка встречаются опечатки, то Словцов не имел возможности держать и одной корректуры своего исторического труда!.. После выхода труда судьба его складывалась тоже неудачно. Скажем, и после издания "Обозрения" в 1886 году сразу двумя книгами оно оставалось известным лишь узкому кругу читателей, уникальное издание находило своего читателя до обидного медленно.
   Выразителен следующий пример. В 1890 году на остров Сахалин совершил поездку А. П. Чехов. Перед отправлением в нелегкую дорогу через Сибирь он выписал много литературы об азиатской части России. В частности, писатель ознакомился с "Сибирской историей" И. Фишера, с книгами Г. Н. Потанина, Н. М. Ядринцева, С. В. Максимова. Однако о существовании "Исторического обозрения Сибири" Словцова Чехов не знал, имени историка он нигде не упоминает. Хотя как раз на страницах "Обозрения" писатель нашел бы сверхценные сведения и оригинальные мысли о Сибири и сибиряках.
   Не был знаком с "Обозрением" и вообще с творчеством Словцова В. И. Ленин, не оставил о нем одобрительного отзыва. Это, разумеется, не могло не сказаться на отношении к изданию произведений Словцова после 1917 года. А такое знакомство вполне могло произойти весною 1897 года, когда Владимир Ильич в Красноярске ожидал открытия навигации по Енисею, чтобы на пароходе проследовать по реке в Шушенское. Во время вынужденной остановки он почти два месяца регулярно занимался в знаменитой библиотеке известного сибирского издателя и библиофила Геннадия Васильевича Юдина.
   Названная сокровищница книг заслуживает того, чтобы о ее печальной судьбе было здесь сказано хотя бы не сколько слов, поскольку библиотека имела богатые запасы литературы для изучения истории Сибири, то есть имеет прямое отношение к многострадальной истории Сибири. По книгозапасу юдинская библиотека была второй после библиотеки Томского университета, но по некоторым параметрам превосходила ее, она содержала в себе по истории России, особенно по истории Сибири, уникальный запас книг, среди которых было немало изданий редчайших! До февраля 1907 года юдинская библиотека находилась в Красноярске, а потом (вслед за русской Аляской!) стала собственностью Америки -- книги из Красноярска перекочевали под своды прекрасной Библиотеки Конгресса в Вашингтоне. Нужно сказать, что Юдин прилагал большие усилия, чтобы его библиотека, имевшая книгозапас около 80 тыс. томов, осталась в России, причем чтобы она сохранялась в своем целостном, нерасчлененном виде. Однако российский император Николай II на соответствующем прошении директора Публичной библиотеки в Петербурге Н. К. Шильдера о выделении денег для приобретения замечательного сибирского собрания книг наложил следующую резолюцию: "Из-за недостатка средств -- отказать!" У Америки же средства нашлись, причем их потребовалось столь смехотворно мало, что директор Библиотеки Конгресса Герберт Пэтнам в 1907 году докладывал конгрессменам о бесценном сибирском приобретении "как о даре" красноярского собирателя книг. Ныне юдинский "дар" представляет собой самое крупное за рубежом собрание книг по истории России. Таковы масштабы невосполнимой утраты. Для сибиряков же переброска библиотеки за океан оказалась, пожалуй, самой большой духовной потерей за всю историю Сибири.
   Ленин (в то время Ульянов) почти ежедневно работал тогда в юдинской сокровищнице книг над своим трудом "Развитие капитализма в России", и то, что он не ознакомился с "Историческим обозрением Сибири" Словцова, скорее всего, следует считать чистой случайностью -- ведь человек он был дотошный, в изучении вопросов отличался скрупулезностью. Но вот велика ли надежда, что после возможного знакомства он оставил бы одобрительный отзыв о нашем сибирском историке-христианине Словцове и его произведениях, на этот счет имеется большое сомнение.
   После 1917 года П. А. Словцов среди отечественных теоретиков устойчиво числился по разряду "буржуазного историка". Необходимо также иметь в виду, что в отечественной исторической науке после Октябрьской революции прочно утвердился тезис, согласно которому подлинная история Сибири начинается только после 1917 года, а весь предшествующий период является лишь предысторией.
   В самом начале разговора о творческом литературном наследии П. А. Словцова считаю необходимым отметить, что его книга "Историческое обозрение Сибири", помимо бесценного содержания, разнообразных сведений, а также проницательных размышлений над историей Сибири, отличается еще, я бы сказал, крылатым благородством, энергичностью слога. П. А. Словцов, большой мастер слова, отменно знающий и чувствующий оттенки и нюансы родного языка, его народные сибирские особенности и наречия, использует имеющийся у него мощный лексический арсенал, накопленный за десятилетия общения с сибиряками разных возрастов, профессий и социальных положений на пространствах от Урала до Камчатки, использует свои богатые познания, чтобы как можно точнее выявить, вскрыть "характер подлинности", по выражению самого историка, важнейших для Сибири явлений в ее жизни. Однако особенности его стиля порою пытались оценивать люди, не обладавшие и десятой долею ни практических, ни теоретических познаний в области языка, по сравнению с познаниями самого Словцова. На бездоказательные укоры в свой адрес Словцов в таких случаях реагировал спокойно, отвечал не без оттенка иронии: "За всеми не угоняешься"! И продолжал настойчиво вершить свое нелегкое дело, идти собственной дорогой в работе над "Историческим обозрением Сибири", которое и ныне существенно может помочь нам в постижении "характера подлинности" Сибири и сибиряков. Историк в "Обозрении" нередко обращается к особенностям русской речи в Сибири, делает меткие замечания. На основании личных наблюдений историк приходит к интересным, живым выводам. В частности, он делает следующее весомое замечание о трансформации русской речи в условиях Сибири: "Сибирское наречие в произношении буквы "о" свято держится букварного выговора так, как бы всегда лежало ударение на ней. Сверх того, наше наречие удержало обветшалые слова, уполномочило самодельные и переиначило ударение многих". А насколько интересно другое наблюдение: "Сибирский разговор ленив и холоден, но без легкомыслия, не текуч и малословен, как бы с числом и весом, и, к сожалению, темноват по привычке пропускать глаголы, оживляющие мысль".
   Воспринимая жизнь не засушенным, скушным взглядом отрешенного от действительности фиксатора событий, будучи далеким от пуританства, Словцов оставляет свое трепетное мнение по раз личным сторонам сибирской жизни. И сколь же великолепен, например, на страницах "Обозрения" его простодушный, веселый, пронизанный чувством народного мироощущения гимн вину, произнесенный человеком, сполна познавшим не только огромную радость творческого труда, но и ценящим отраду праздного, праздничного общения с другими людьми за чаркой божественного напитка.
   А "замалчиванию" исторического труда Словцова, как мы попытались обозначить выше, способствовало стечение целого ряда неблагоприятных обстоятельств. Об историке время от времени писали (так, например, в No 9 журнала "Сибирские огни" за 1961 год была опубликована небольшая статья А. Ф. Плахотника "Труд по истории Сибири", в Кемерове в 1964 году вышел очерк историка В. Г. Мирзоева "П. А. Словцов", в Свердловске в 1973 году издана книга литературоведа Л. Г. Беспаловой "Сибирский просветитель"), на его мнение ссылались, однако произведения Словцова, имеющие огромное государственное значение в патриотическом воспитании сибиряков, держались в тени.
  

2.

  
   Так кто же он -- Петр Андреевич Словцов?
   Родился будущий историк и мыслитель, поэт и публицист, религиозный и общественный деятель 16 января (ст. стиля) 1767 года в семье заводского священника на Урале. В "Историческом обозрении Сибири", повествуя об истории уральских заводов, Словцов попутно обращается ко времени своего детства. "На Нижнесусанском заводе, да простит читатель эгоизму, -- взволнованно говорит Словцов,-- я родился в 1767 году. Рассматривая причины своих погрешностей, я иногда покушаюсь спрашивать себя: не стук ли молотов, от колыбели поражавших мое слышание, оглушил меня надолго для кротких (курсив мой. -- Е. З.) впечатлений самопознания?" Места, в которых прошло детство будущего историка, будут крепко его притягивать к себе на протяжении всей жизни!
   От отца Петр Словцов получил первые навыки грамоты, а когда мальчику едва исполнилось 12 лет, отец его умер. Тогда-то мать и определила сына-сироту на учебу за казенный счет в Тобольскую духовную семинарию. Заметим, что с Тобольском, с городами горнорудного Урала, с Иркутском и многими поселениями в Якутии у Словцова связаны значительны е периоды его жизни, об этих местах он говорит в "Обозрении" особенно пристрастно, явственно ощущается, что пером автора движет большое вдохновение.
   В истории освоения Сибири россиянами Тобольску принадлежит, особенно в начальный период, едва ли не самое значительное место. Здесь казаки Ермака заявили и отстояли решительное право государства Российского на Сибирь, смело направив свои ладьи к крутым берегам Чувашского мыса и повергнув войско хана Кучума. Предание донесло до нас следующие слова бесстрашного атамана: "Казачье вершим дело, а обернулось оно общерусским". Многие десятилетия Тобольск был столицей Сибири, отсюда определялись пути освоения Россией новых земель, огромного простора от Урала до Камчатки и Чукотки, отсюда на Север и Восток распространялась православная вера, игравшая в движении народа в сторону Великого океана отнюдь не второстепенную роль. Разумеется, в духовном освоении Сибири Церковь действовала не в одиночку, однако драматизм этого освоения мы постоянно ощущаем на страницах главного труда П. А. Словцова: "...Кончится ли когда-либо у Церкви и Правительства сугубая борьба с духом мира, по-видимому, побеждаемым и вечно воинствующим..."
   В судьбе П. А. Словцова Тобольск занимает особое место на протяжении всей жизни, отношение историка к Тобольску очень личностное. Недаром в его книге "Прогулки вокруг Тобольска в 1830 году", изданной в Москве в 1834 году, мы находим такие слова: "Мне хотелось показать Тобольск с окрестностями, во всех возможных для меня отношениях, не для того, что он поставлен Сибирским учреждением во главу Западной Сибири, а для того, что в нем я первоначально учился Латинской Грамматике и Риторике. Давние впечатления и ныне отсвечивают в моих воспоминаниях..."
   Предтечей этого очень своеобразного сибирского города стал Небольшой острог, заложенный в 1587 году на крутом берегу Иртыша письменным головой Данилой Чулковым с 500 казаками. Из городов Сибири старше Тобольска Тюмень (всего лишь на год) -- ее основание относится к 1586 году.
   Когда 12-летний Петр Словцов в 1779 году приехал в Тобольск на учебу в духовную семинарию, то среди множества впечатлений наиболее сильное воздействие на юную душу оказала красота главного города Сибири. Удивителен был белокаменный кремль, гордо утвердившийся на головокружительной высоте дикого Троицкого мыса-крутояра на берегу Иртыша. Позднее Словцов объедет всю Сибирь, но ничего прекраснее Тобольского кремля и Софийского собора (сибирской Софии!) так нигде и не встретит, потому что такой красоты в Сибири больше нигде нет. Тот, кто сомневается, что именно такие чувства испытывал Словцов в Тобольске, пусть обратится к его стихотворению "К Сибири", написанному 15летним поэтом-семинаристом. В подавленном состоянии подобные стихи создать невозможно. Словцова завораживал утренний перезвон десятков мелодичных церковных колоколов. И хотя семинария находилась в подгорной части города, семинаристы нередко поднимались на территорию кремля, где дыхание сибирской истории было особенно осязаемо. Это дыхание в Тобольске Словцов будет чувствовать всю жизнь. А вокруг проявляла себя деловая Сибирь -- через Тобольск шла интенсивная торговля с Китаем и Бухарой, Индией и Монголией, Хивой и Афганистаном...
   Чтобы хотя бы контурно представить себе Тобольск того далекого времени, ощутить атмосферу его жизни, желательно, конечно, побывать в Тобольске нынешнем. Поклониться его немногим отреставрированным, многим разрушенным и полуразрушенным храмам. Попросить у них прощения. Прикоснуться к бесценным сокровищницам кремля, в свое время ставшего как бы символом русской победы под Полтавой в 1709 году. Как следствие этой победы в сооружении каменного кремля в 1711--1717 годах участвовали пленные шведы. Петр I благоволил строительству в Тобольске! Тем более что в то время, после разделения России на восемь губерний, первым губернатором гигантской Сибирской губернии, раскинувшейся от Вятки и Соликамска до Камчатки, был назначен любимец Петра князь Матвей Петрович Гагарин. Строительство кремля в Тобольске велось по архитектурным проектам и под руководством Семена Ульяновича Ремезова. Энергичные действия М. П. Гагарина по укреплению и украшению столицы Сибири, проводимые им преобразования в губернии продолжались около восьми лет.
   А потом разразилась гроза -- губернатор был обвинен в злоупотреблениях и стремлении к сепаратизму. После длительного следствия, продолжавшегося три года, "за неслыханное воровство" Гагарин в 1721 году в Петербурге, на Васильевском острове был публично повешен. Причем тело казненного, в назидание остальным государственным мужам, снимать запретили. А когда веревка перегнила, то велено было останки казненного вздернуть на железной цепи... Говоря о Тобольске, о его неповторимом кремле, Словцов в своем историческом труде размышляет и о трагической судьбе князя Гагарина.
   С Сибирью в разное время были связаны судьбы и таких крупных прогрессивных государственных деятелей, как Соймонов, Чичерин, Сперанский (его памяти Словцов посвятил вторую книгу "Обозрения").
   Во многом через Тобольск Словцов ощущал связь Сибири с историей всей огромной России. Недаром в "Обозрении", не чураясь патетики, он обращается к современникам и потомкам: "Сыны Сибири! Слышите ли вы в душах своих этот грохот, все отдающийся от громов Полтавской победы? Вы должны его слышать, потому что ваши предки участвовали на великом позорище победы и видели, как грозными редутами Петровыми раздирались ряды гордого неприятеля".
   Пожары не щадили Тобольск. Впрочем, как и другие сибирские города. Не раз он дотла сгорал за свою 400летнюю историю, но снова и снова, как сказочная птица Феникс, возрождался буквально из пепла. И все-таки особенно жутко было видеть следы пожара 1991 года, практически напрочь уничтожившего знаменитое деревянное здание театра, возведенное в конце XIX века (единственное в своем роде в Сибири!), перед огнем совершенно беззащитное...
   Тобольск разделяется на верхний (нагорный) и нижний (подгорный) город. В верхнем городе расположены кремль, установлен памятник Ермаку, находится Завальное кладбище, то есть кладбище расположено за городским валом, служившим для города некогда в качестве укрепления. Нижний город и ныне в основном деревянный, в нем расположены многие церкви, Знаменский монастырь, в который в конце XVIII века была переведена славяно-латинская школа, преобразованная впоследствии в семинарию. В нижнем городе находятся пристань, базар, жилые дома. Верхний и нижний город связаны между собой посредством Никольского Прямского (Софийского) и Казачьего взвозов.
   Со смотровой площадки соборной колокольни хорошо виден первый в России памятник Ермаку, установленный в 1838 году на мысе Чукман. Памятник представляет собой четырехгранный обелиск, изготовленный из мрамора на Урале. Проект памятника разработал академик архитектуры А. П. Брюллов -- старший брат известного живописца К. П. Брюллова. В подгорной части города выделяется здание семинарии, в которой учился, а позднее и преподавал П. А. Словцов.
   Недалеко or бывшего здания духовной семинарии установлен памятник поэту П. П. Ершову (скульптор В. Белов), открытый в 1973 году, -- поблизости находится деревянный дом, в котором в последние годы жил поэт.
   В нижнем городе живут ожиданием на возрождение чудом уцелевшие церкви.
   Исходя из собственных наблюдений, П. А. Словцов утверждал, что большинство сибирских городов "один на другой похожие". Однако Тобольск, бесспорно, имеет собственное неповторимое лицо! Это лицо в XX веке подвергнуто искажению и его предстоит восстанавливать, раскрывать, как раскрывают на иконах прекрасные лики, искаженные позднейшими богомазами и копотью времени.
   Пытаюсь представить себе страдания первого ссыльного в Тобольск. Перед высылкой его жестоко мучили: вырвали язык, отрезали ухо, его нещадно пороли плетьми. Ссыльным был мятежный угличский вечевой колокол -- после убийства в Угличе малолетнего царевича Дмитрия в 1593 году он своим набатом призывал горожан к возмущению. Борис Годунов был с колоколом беспощаден, жестоко с ним расправился -- велел сбросить его с колокольни, подвергнуть экзекуции, а затем отправил в далекую сибирскую ссылку. Колокол до Тобольска волоком тянули 500 провинившихся жителей Углича (весил колокол 19 пудов 20 фунтов), потом их определили на жительство в Пелым. Ссылка колокола была самой продолжительной -- лишь после 300летнего заточения, в 1892 году, его возвратили в Углич. А во время ссылки он должен был благовествовать "часы богослужения при архиерейской крестовой церкви". Как заметил П. А. Словцов, провинившийся угличанин оказался "первым и неумирающим ссыльным, предвозвестив будущую судьбу страны", которая в дальнейшем сибирским историком была названа "страной исправительной".
   И скольких же людей пытались исправить посредством Сибири?! Одним из первых на "исправление" в Тобольск в 1661 году, был отправлен славянский писатель и ученый Юрий Крижанич (историк С. М. Соловьев называет его сербом, другие исследователи -- хорватом). Крижанич приехал в Россию в 1659 году, во времена царствования Алексея Михайловича. Он был одержим благородными идеями славянского всеединства, имел конкретные планы действий, пытался привлечь на свою сторону русского царя. Однако, обвиненный в неправославии, оказался на целых 15 лет в Тобольске. Реформаторские идеи Крижанича позднее своеобразно аукнулись в преобразованиях Петра I. В Тобольске Ю. Крижанич вел деятельный, активный образ жизни -- он собрал обширный материал по истории Сибири, ее географии и экономике. Собранные сведения позволили ему позднее написать обстоятельный труд "История Сибири" (на латинском языке). Таким образом, ссыльный Ю. Крижанич оказался одним из первых ученых, предпринявших шаги к изучению истории Сибири задолго до П. А. Словцова {Юрий Крижанич (1618--1683) родился в Хорватии, окончил Загребскую духовную семинарию; затем учился в Вене и Болонье. С 1640 г. проживал в Риме, где заканчивал греческий коллегиум св. Афанасия. Он полагал, что содружество славянских народов может быть достигнуто под эгидой Русского государства с единой униатской церковью. В ссылке в Тобольске находился в 1661--1676 гг., в 1678 г. покинул пределы Русского государства. В Тобольске написал книги "Беседы о правительстве" ("Политика") и "По иностранным и русским источникам" (о русской истории). -- Примеч. ред.}.
   Несколько раньше Крижанича, в 1653 году, в ссылке в Тобольске, а затем в Даурии находился вместе с семьей непокорный протопоп Аввакум. Его дорога в далекую Даурию и обратно (в 1664 году) проходила через Тобольск, однако в своем знаменитом "Житии" об этом городе протопоп говорит очень скупо.
   Вслед за протопопом Аввакумом и Ю. Крижаничем в Тобольске, не по собственной воле, побывали многие выдающиеся люди России: А. Н. Радищев, декабристы В. К. Кюхельбекер, М. А. Фонвизин, А. М. Муравьев-Апостол, братья П. С. и Н. С. Бобрищевы-Пушкины. Здесь в разное время находились неугодные властям украинский поэт П. А. Грабовский, Ф. М. Достоевский, Н. Г. Чернышевский, М. И. Михайлов, В. Г. Короленко. Могилы многих ссыльных находятся на Завальном кладбище в Тобольске.
   На рубеже двух столетий дважды Тобольск посетил Николай II: в первый раз во время кругосветного путешествия в 1891 году, а вторично -- уже после отречения от императорского престола, в 1917 году, будучи вместе с семьей сосланным в этот сибирский город по решению Временного правительства.
   Летом 1819 года через всю Сибирскую губернию проехал с ревизией, вплоть до Нерчинска, старый друг П. А. Словцова М. М. Сперанский, незадолго до поездки назначенный сибирским генерал-губернатором. Внимательно ознакомившись с работой чиновников Тобольска, Сперанский ужаснулся и пришел к выводу, что их надо "отдать всех под суд". Но когда генерал-губернатор проехал дальше на восток, то, возмущенный состоянием дел, о чиновниках Томска вынужден был отозваться еще более круто: "...здесь оставалось бы всех повесить. Злоупотребления вопиющие..."
   П. А. Словцов, накрепко и навсегда связав свою судьбу с Тобольском, тем не менее не все в городе, в том числе в его природной среде, считал удачным, писал об этом резко, порой язвительно. "Климат здоров, но почва, на которой стоит город, нездорова, как сырая, болотная и гнилая. В городе видят немало слепых, хромых, горбатых и калек. Природные тоболяки не переживают 90 лет и сто летних стариков не слышно " -- так историк отзывается о Тобольске в "Обозрении". А в "Прогулках вокруг Тобольска..." он говорил еще более резко: "Что же такое наш город, как не предместье кладбищ?" И все-таки он любил Тобольске его "гнилой почвой", любил его таким, каким он был в реальности. И отвечая своему другу, писателю И. Калашникову, на предложение переехать в Петербург, Словцов, не раз все передумав, принимает в Тобольске окончательное решение, заявляет в письме: "...потребна сила, а не красноречие, чтобы оторвать меня от почвы, к которой прирос". В этом городе прошла его юность, написаны лучшие произведения. В Тобольске, наконец, приходило к нему вдохновение во время многолетней работы над "Историческим обозрением Сибири".
   Вряд ли возможно сохранить внутреннее спокойствие, когда ходишь по улицам и улочкам нынешнего Тобольска, поднимаешься из нижнего города, где жил Словцов, к кремлю. Ведь 198 деревянных ступенек крутого Прямского, или Софийского, взвоза, разделяющего кремль на Софийский двор и Малый (Вознесенский) город, не дают позабыть, напоминают и о крутых ступенях сибирской истории. Стык же истории и современности почти всегда непрост, драматичен.
   Сегодня Тобольск -- всего лишь город областного подчинения. Но еще в конце XVIII -- начале XIX века он не терял надежды, что по-прежнему будет находиться в центре экономической и культурной жизни Сибири. Ведь в соответствии с планом Александра I, помеченным 1803 го дом, Тобольск, наряду с Киевом, Казанью, другими городами, должен был со временем стать университетским городом. В 20е годы XIX века мысль о необходимости открытия университета в Сибири (разумеется, в Тобольске!) высказывал устно и письменно П. А. Словцов генерал-губернатор) Сибири М. М. Сперанскому. Открыть первый университет в Сибири в Тобольске не удалось. Он был открыт в 1888 году в Томске. Тобольск начал стремительно терять свое положение столицы Сибири. В 1804 году из Тобольской губернии выделилась губерния Томская. А с 1839 года центром Западной Сибири становится Омск. Причиной печальных изменений в судьбе Тобольска стал тот непреложный факт, что он оказался в стороне от новых главных сухопутных транспортных магистралей: сперва из Екатеринбурга мимо Тобольска, через Тюмень, Ялуторовск и Ишим прошел тракт, а позднее город оказался и в стороне от Транссибирской магистрали.
   Д. И. Менделеев, совершив по заданию правительства в 1899 году поездку на Урал, навестил и свой родной город. Ученому было обидно за судьбу Тобольска. "Великая сибирская дорога пробудила всю Сибирь, но этого одного пути, очевидно, мало, высказывал свое мнение великий ученый, -- необходимы другие, и первым по очереди, конечно, будет путь на Тобольск, потому что тут исторически и самой природой скоплены судьбы всей Западной Сибири. Тогда только, когда дойдет железная дорога от центра России до Тобольска, родной мне город будет иметь возможность показать свое превосходнейшее положение и настойчивую предприимчивость своих жителей".
   А что касается Словцова, то своими действиями он являет пример человека истинно государственного. И в этом нас убеждают не только многие страницы его исторического труда, но и те практические меры, которые он предпринимал, многие годы трудясь на ниве народного просвещения в Сибири. А с 1821 года Петр Андреевич был официально утвержден высочайшим именным указом визитатором всех сибирских училищ!
   В Тобольске П. А. Словцов общался со многими людьми, наиболее близкие из них постоянно приходили к нему домой, вели с историком "умные беседы", навсегда оставались благодарными ему за минуты общения. В дошедших до нас воспоминаниях об историке есть слова о том, что Сибирь и сибиряков он любил страстно, "радовался благополучию и успехам их, как собственных детей". Тепло относился к будущему краеведу Н. А. Абрамову, к тем, кто изучал историю края.
   В круг общения Словцова в Тобольске, наряду с поэтом П. П. Ершовым, отцом Д. И. Менделеева -- И. П. Менделеевым, инспектором Тобольской гимназии И. П. Помаскиным, входил и композитор А. А. Алябьев, сын правителя Тобольского наместничества, сосланный из столицы империи в родной город. Словцов, с благоговением относившийся к музыке, называл композитора "тобольским Россини".
   О характере Словцова, об его отношении к Тобольску и тобольчанам, к Сибири в целом мы можем также судить по тому, как историк отреагировал на некоторые страницы из сибирских записок французского аббата Ж. Шаппа д'Отроша. Обращаясь к запискам, Словцов в "Обозрении" приводит из них много интересных наблюдений, сделанных Шаппом в Тобольске. Однако в записках устраивает Словцова далеко не все, особенно возмущают его отзывы аббата о некоторых сибирских нравах, оскорбляющие национальные чувства сибиряков, и он считает необходимым сообщить читателям свое нелицеприятное мнение по поводу таких отзывов француза: "...мы с негодованием пропускаем колкие высказывания о наших обычаях и свадебных обрядах, общих в то время с Россиею, и притом представленных Шаппом без целомудрия и даже без благопристойности". К научным сведениям, полученным Шаппом в Сибири, Словцов довольно часто обращается в "Обозрении", но мнения по поводу нравственности француза не изменяет, хотя и делает оговорку, что нужно прислушаться к замечаниям аббата, "не всегда приятным, иногда резким, но стоящим внимания". Однако о случаях некорректных высказываний аббата по поводу сибиряков П. А. Словцов не забывает, его вывод по отношению к Шаппу звучит очень жестко -- это одни из самых суровых и бескомпромиссных строк в историческом исследовании сибиряка. "По заслуге достойный Паллас, -- пишет историк, -- назвал ученого аббата вертопрахом, и этот вертопрах в последней половине XVIII века был один из безнравственных французских ученых". Читая такие строки, необходимо иметь в виду, что П. А. Словцов хорошо знал европейскую культуру, к иностранцам относился к должным пиететом, постоянно следил за развитием европейской научной мысли, в том числе и в области истории.
   Вот в таком сибирском городе, в городе с драматической судьбой, формировался характер будущего сибирского историка, мыслителя, писателя, религиозного и общественного деятеля. Судьба Словцова в какой-то мере сходна с судьбой Тобольска -- такое же стремительное начало, а затем полуторавековое полузабвение. Следует подчеркнуть, что известность к Словцову как к писателю и ученому пришла за несколько десятилетий до создания им фундаментального "Исторического обозрения Сибири", первая книга которого вышла в 1838 году, а вторая -- в 1844. Но уже в 1815 году, по материалам публицистических выступлений в журналах, Словцов был избран в почетные члены Казанского общества любителей словесности. В 1821 году он становится почетным членом Санкт-Петербургского вольного общества российской словесности. Президент этого общества князь Салтыков писал тогда Словцову об уважительном отношении к его научным поискам, высоко отзывался о его трудах, "подъятых для пользы отечественной словесности".
  

3.

  
   В период учебы в Тобольской семинарии, лучшем по тому времени учебном заведении Сибири, Словцов показал незаурядные способности по всем дисциплинам. Он увлеченно изучал, наряду с русским языком, греческий, латинский, французский. В семинарии преподавали даже татарский, чтобы подготовить будущих священнослужителей к миссионерской деятельности среди коренного населения Сибири. Кстати, в Иркутском училище, кроме русского языка, тогда же шло изучение и монгольского. Разумеется, для будущих священнослужителей главными были богословские науки, но семинаристы также обучались рисованию и красноречию, изучали историю, математику, основы стихосложения. Тобольская семинария, созданная в самом начале XVIII века по указанию Петра I как славяно-латинская школа, имела в своем составе превосходных учителей, приглашенных в Сибирь из Киева, Чернигова, других городов. Семинария же открылась позже, но в 1748 году обучение в ней велось уже по всем классам. Словцов вспоминает, что во время его учебы к семинарии хорошо относился сибирский губернатор Д. И. Чичерин, "несколько говоривший по-латински". Губернатор не забывал о подарках для семинаристов и преподавателей -- по его распоряжению на Святки в духовное учебное заведение каждый год присылали "дичины и говядины по нескольку возов".
   В XVIII веке различные учебные заведения открываются во многих городах Сибири, вплоть до Петропавловска-Камчатского. В далеком приморском городе Охотске, например, начинает работать навигацкая школа. В технической школе на Алтае детей горному искусству обучали опытные иностранные мастера. Поэтом у не удивительно, что историк Словцов позднее расскажет о том, как в середине XVIII века многие ссыльные грамотными становились именно в Сибири, "потому что множество грамотных толпилось вокруг...".
   Уже в Тобольской семинарии Петр Словцов проявил незаурядные поэтические способности. Об этом его даровании знал даже ректор семинарии отец Геннадий, и по его просьбе Словцов написал торжественное стихотворение "К Сибири", которое читал публично 30 августа 1782 года во время праздничного открытия Тобольского наместничества. В этом патриотическом стихотворении, которое и сегодня воспринимается не без интереса (оно изредка публикуется и в наше время), 15-летний поэт не только воспевает Сибирь, но и высказывает предостережение по поводу чрезмерной самоуверенности людей, особенно наделенных большой властью.
   После блестящего окончания семинарии Петр Словцов вместе со своим соклассником Львом Земляницыным рекомендуется ректором семинарии отцом Геннадием для продолжения обучения. Молодых сибиряков, с благословения архиепископа Тобольского и Сибирского Варлаама, отправили в Санкт-Петербургскую высшую Александро-Невскую духовную семинарию, преобразованную в дальнейшем в духовную академию. Сто личная духовная семинария находилась в подчинении митрополита Гавриила -- он был родным братом сибирского архиепископа Варлаама. Поэтому сибиряки были встречены в столице с неподдельной теплотой, радушно. К тому же юные тобольчане привезли с собой рекомендательное письмо Варлаама к его высокопоставленному брату.
   Четыре года жизни в столице дадут Петру Словцову неимоверно много, значительно обо гатят его духовный мир, он углубит и расширит познания в древней и современной ему западной философии, в частности отдаст много времени обстоятельному изучению произведений Руссо. В столице Словцов познакомится, а потом и сдружится с новыми людьми, причем дружба эта пройдет через всю его жизнь. Соучеником Петра Словцова окажется Михаиле Сперанский (он приехал в Петербург из Владимирской семинарии) -- в дальнейшем известный государственный деятель либерального направления. Сперанский в конце жизни получит дворянский титул графа, в 1819--1821 годах будет занимать пост сибирского генерал-губернатора. Сперанский написал устав для Царскосельского лицея. Общие духовные интересы сблизят во время учебы Петра Словцова с Иваном Мартыновым, окончившим семинарию в Полтаве. В дальнейшем Иван Иванович Мартынов станет академиком, будет преподавать в Царскосельском лицее латинскую и русскую словесность, станет директором Департамента народного просвещения, переведет на русский язык "Илиаду", предпримет издание журналов "Муза" и "Северный вестник", в которых, наряду с произведениями известных писателей того времени, будут публиковаться стихи Словцова, Сперанского, самого Мартынова. Во время учебы в Петербурте три друга -- Сперанский, Мартынов и Словцов -- не отдавали себя во власть грустного настроения, с юмором и шуткой относились к полуспартанскому образу жизни. Молодость и кипучий ум брали свое! Им было о чем поговорить и поспорить. Кстати, все они выходцы из обыкновенных семей деревенских священников.
   Не лишне здесь заметить, что в Сибири, в силу исторических обстоятельств, собственных потомственных дворян практически не было. Например, М. М. Сперанский прямо писал, что "в Сибири нет дворянства". Словцов приводит в "Обозрении" некоторые сведения о сибирских дворянах на основании рапорта сибирского губернатора Д. И. Чичерина в Сенат в октябре 1778 года. Вот эти сведения: "В управление Чичерина было сибирских дворян по московскому списку 6 фамилий: Рачковские, Сухотины, Крутиковы, Годлевские, Куртуковы и Мельниковы; но ныне все перевелись. Что касается до Иркутской губернии, там боярские дети и дворяне производились из казаков и крестьян". Словцов повествует, что после открытия российскими первопроходцами островов близ Камчатки губернатор Чичерин сделал соответствующее донесение императрице Елизавете, и она повелела нескольких особо отличившихся казаков, участников замечательного открытия, произвести в звание сибирских дворян!
   Из Европейской России родовитые дворяне оказывались в азиатской части страны чаще всего не по собственной воле, а будучи сосланными временно в Сибирь, как это случилось с А. Н. Радищевым, дворянами-декабристами и другими.
   Иногда некоторые из потомственных российских дворян получали назначение в Сибирь на высокие должности. Среди приезжих нередко были личности весьма яркие. Так, например, в результате проведения Сибирской реформы 1822 года, подготовленной Сперанским, пост гражданского губернатора новой Енисейской губернии занял выходец из старинного российского дворянского рода сорокалетний Александр Петрович Степанов -- человек энергичный, прогрессивных взглядов, ставший впоследствии известным писателем. В юности Степанов участвовал в Итальянском походе Суворова (гениальный полководец называл Степанова за острый ум и дерзкое владение словом "маленьким Демосфеном"!). На посту губернатора Степанов оказался при содействии правителя дел Сибирского комитета в Петербурге, известного сибиряка, будущего декабриста, Г. С. Батенькова. В Сибири А. П. Степанов проявил себя очень ярко, о его плодотворной деятельности на посту губернатора писал в журнале "Московский телеграф" Словцов. Историк подчеркивал, что Степанов великолепно к достойной "государственной службе присоединяет перо прозаика и мастерство поэта". В "Обозрении" Словцов не раз ссылается на обстоятельную книгу Степанова "Енисейская губерния", приводит ее в списке использованной литературы...
   К высказываниям Словцова и Сперанского в отношении генеалогии сибирского дворянства, в сущности, мало что добавляют и материалы современных историков по названной теме -- я имею в виду, например, насыщенную фактическим материалом статью М. М. Громыко "К характеристике сибирского дворянства XVIII века" (см.: Русское население Поморья и Сибири. М.: Наука, 1973). В Сибири не было "дворянских гнезд", как не было и помещичьего землевладения, а звание сибирского дворянина носило ненаследственный характер. Духовно-христианские же гнезда в Сибири закладывались и развивались прочно. Крупнейшее, основательнейшее из них находилось в Тобольске.
   Та роль, которую играло в европейской части России передовое дворянство, в Сибири выпала на энергичное купечество и нарождающуюся буржуазию -- в этом состоит одна из особенностей исторического развития на Сибирской земле. И эта особенность не укрылась от проницательного взгляда Словцова. Недаром вопросам торговли, деятельности купечества историк уделяет в "Историческом обозрении Сибири" особенно пристальное внимание.
   Петр Андреевич Словцов в дальнейшем стал действительным статским советником. А созданием своего "Исторического обозрения Сибири" он совершил настоящий духовный подвиг, внес непереоценимый вклад в духовную жизнь Сибири, в развитие сибирской историографии. Нужно сказать, что деятельность П. А. Словцова как бы предвозвестила и интеллектуальный всплеск рода Словцовых -- например, его внучатый племянник И. Я. Словцов (1844--1907) хорошо известен в Сибири как разносторонний ученый-натуралист, краевед, крупный педагог, автор многих научных работ. Он родился в Тюмени, многие годы проводил там свои научные изыскания...
   Иван Мартынов, Михайло Сперанский, Петр Словцов -- они, как три богатыря, поныне здравствуют в насыщенном, беспокойном, напряженном, динамичном, животворном пространстве отечественной культуры! Видно, родители за будущее Ивана, Михаилы и Петра молились неустанно и зело усердно с их младенческих лет... М. М. Сперанский, И. И. Мартынов в течение всей жизни переписывались с П. А. Словцовым, их переписка, вызванная глубокими душевными потребностями каждого из друзей, разумеется, не носила формального характера. Сперанский, например, всегда, как мог, старался принимать участие в судьбе своего не только талантливого, смелого и вольнодумного, но одновременно и кроткого, в любленного в Сибирь друга. В духовной семинарии друзья, отдавая должное изучению многих наук, одновременно постигали ценность человеческих взаимоотношений, дорожили бескорыстной, сердечной дружбой. Освоение же наук шло не без оттенка юмора. "В Главной семинарии мы попали к одному такому учителю, -- вспоминал позднее Сперанский, -- который или бывал пьян, или, трезвый, проповедовал нам Вольтера и Дидерота".
   Из Петербурга, окончив семинарию, Словцов возвращался в Тобольск с неистребимой жаждой деятельности на благо родной земли... Ему еще не раз придется преодолевать расстояние между Тобольском и Петербургом то с окрыляющей надеждой, то с невыносимо горьким разочарованием. На этот раз молодой Петр Словцов, как и его земляк Лев Земляницын, был окрылен, весел, полон уверенности в своих силах, желания по-настоящему, от души потрудиться во имя сибиряков, милой Сибири. За ним была репутация ярко одаренного человека, мыслящего, стойкого в своей вере христианина!
   Самостоятельную жизнь в Тобольске он начинаете преподавания в духовной семинарии философии и красноречия. Он чувствует себя уверенным. И его совершенно не смущает, что тобольчан несколько шокируют его белая шляпа и модная одежда. Но ведь кто-то же должен знакомить молодую сибирскую столицу с нравами, модой, утверждающимися в еще более молодой столице Российской империи!
   Священнослужитель-белец Петр Словцов не отказывается от выступлений с проповедями перед жителями Тобольска в белокаменном Софийском соборе, прекраснейшем во всей Сибири. Открытость, сердечность молодого Словцова, блестящее владение живым словом быстро снискали ему признательность, уважение среди прихожан, семинаристов и товарищей.
  

4.

  
   Проповеднические выступления П. А. Словцова в Тобольске продолжались недолго, завершились большим скандалом, повлиявшим на всю дальнейшую судьбу будущего историка. В проповеди, произнесенной в день рождения Екатерины II 21 апреля 1793 года, Словцов резко говорил о тех, кто любыми способами стремился пробраться к вершинам власти. Проповедник пренебрежительно отзывался о наградах на груди чиновников: "...сии звезды и кресты суть искусственные насечки, доказывающие только то, что мы имеем художества". Но настоящий скандал вызвала другая проповедь -- ее Словцов произнес в утренние часы 10 ноября 1793 года в Софийском соборе. Некоторые места проповеди духовное начальство восприняло как чрезмерно вольные, представляющие опасность для государственных устоев. На выступлении молодого священнослужителя присутствовал и наместник Тобольского наместничества А. В. Алябьев -- отец будущего композитора А. А. Алябьева. После выступления Словцова наместник не просто обеспокоился, а попросил, чтобы ему доставили текст, с которым проповедник обратился к прихожанам (отец композитора был несколько туговат на ухо и не все расслышал). А. В. Алябьев, познакомившись с текстом проповеди, долго раздумывал, а затем все-таки счел необходимым обратиться с пространным письмом к генерал-прокурору А. Н. Самойлову в Санкт-Петербург, изложив собственное отношение к выступлению 26-летнего проповедника. В письме Алябьева к главе российской Фемиды были, в частности, и такие слова о проповеди Словцова: "...Я усмотрел в ней многое, по понятию моему, противное высшей власти и непозволительное говорить верноподданному Ея Императорского Величества..."
   А проповедь, в которой была усмотрена страшная крамола не только одним тобольским наместником, Словцов произносил в тот день, когда в соборе происходил молебен в связи с бракосочетанием царского наследника Александра Павловича. Среди слов, произнесенных в Софийском соборе Петром Андреевичем, конечно, были такие, которые просто не могли остаться незамеченными, не привлечь к себе внимания. Эти слова звучали резко и вызывающе. "Тишина народная есть иногда молчание принужденное, продолжающееся дотоле, пока неудовольствие, постепенно раздражая общественное терпение, наконец не прервет оного. Если не все граждане поставлены в одних и тех же законах, если в руках одной части захвачены имущества, отличия и удовольствия, тогда как прочим оставлены труды, тяжесть законов или одни несчастия, то там спокойствие, которое считают залогом общего счастья, есть глубокий вздох, данный народу тяжким ударом; то спокойствие следует из повиновения, но от повиновения до согласия столь же расстояния, сколь от невольника до гражданина. Еще прибавим, что целый народ не был искони ни в чем единодушен, разве в суеверии и заблуждениях политических". Текст этой, как и других проповедей Словцова, намного позже был опубликован в издании "Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете" (М., 1873. Кн. 3).
   Россия еще не забыла страшный пугачевский бунт, "бессмысленный и беспощадный", по пушкинскому определению, только что весь мир потрясла гроза Французской революции... А Словцов позволяет себе выступать перед согражданами-христианами со словами, отнюдь не призывающим и к тишине и спокойствию. Возмущен был не только тобольский наместник -- не находили себе места архиепископ Варлаам, ректор Тобольской семинарии архимандрит Геннадий. Им опять и опять слышались дерзкие слова, сказанные в храме любимцем паствы. "Могущество монархии есть коварное оружие, -- заявлял проповедник, -- истощающее оную, и можно утверждать, что самая величественная для нея эпоха всегда бывает роковою годиною... Рим гордый, Рим, воспитанный кровию целых народов, готовился уж раздавить почти всю вселенную, но что ж?.. Оплачем надменную его политику. Он ниспал под собственною тяжестью в то время, когда наиболее дышал силою и страхом. Есть меры, далее коих не дерзает преступить счастие народов".
   Подобных слов и разъяснений стены белокаменного Софийского сибирского собора никогда не слышали! Однако проповедник и не помышлял снижать напряженность в своем Слове: "Не заключайте, чтобы церковь роптала противу сих покровителей отечества! Нет, она окровавленным их теням приносит жертвы курения и чтит воинский меч, как спасения орудие".
   Тобольск буквально гудел после столь взволнованного обращения проповедника к народу. Но арестовали Словцова лишь в начале февраля 1794 года -- к тому времени текст проповеди архиепископ Варлаам уже отправил митрополиту Гавриилу. С проповедью ознакомилась и Екатерина II -- она велела столь смелого проповедника доставить в Петербург, чтобы самолично на него поглядеть. Приказ императрицы был исполнен незамедлительно. Опального проповедника везли в столицу той же дорогой, по которой три года назад по велению Екатерины II из Петербурга препровождался с длительной остановкой в Тобольске "бунтовщик, хуже Пугачева" А. Н. Радищев, сосланный на "10-летнее безысходное пребывание" в Илимский острог.
   Словцова по назначению велено было доставлять в большой строгости -- в городах выходить из экипажа не позволяли. Зимняя дорога основательно его измотала -- лишь в небольших населенных пунктах он покидал возок на время ночлега либо выходил из него с позволения сопровождавшего где-нибудь между селеньями.
   В Петербурге провинившегося Словцова тщательно, подробно допросили и митрополит Гавриил, и глава Тайной экспедиции С. И. Шешковский (во время допроса у него на столе лежала плетка!), и в канцелярии генерал-прокурора А. Н. Самойлова. И все же П. А. Словцову удал ось убедить допрашивающих, что в своем выступлении он не имел никаких противогосударственных намерений и тайных замыслов!
   Однако дальнейшее развитие событий приобрело поворот совершенно парадоксальный и заставляет нас обратиться, как это ни покажется странным, к имени Александра Македонского, с историей России в целом, а уж тем более Сибири, практически никак не связанного. Лишь в отношении одного человека за всю историю России было проведено дознание для выяснения его взглядов на деятельность великого монарха. Таким человеком оказался П. А. Словцов!.. Опальному преподавателю Тобольской духовной семинарии было предъявлено обвинение в намерении... оскорбить честь и достоинство могущественного монарха.
   На каком основании возникло столь дерзкое обвинение? Оно появилось в результате того, что при обыске среди изъятых у Словцова бумаг оказались странички, на которых действительно был написан его рукой текст с нелестным отзывом по поводу пристрастия монарха к завоеваниям. Однако по выдвинутому обвинению Словцов объяснил в Тайной экспедиции, что текст на листках принадлежит не ему, а представляет собой перевод из книги известного римского историка и ритора Курция Руфа Квинта "История Александра Великого Македонского". Перевод выполнил и записал сам Словцов, готовясь к проведению очередного занятия в семинарии. И хотя отпало и это нелепое обвинение, все же Словцову за свое чрезмерное пристрастие к справедливости и за интерес к драматическим страницам мировой истории пришлось давать длинные подробные оправдательные показания.
   О результате следствия доложили императрице, и она, проявляя заботу о будущем Словцова, посоветовала отправить ни в чем не виновного молодого проповедника на исправление в один из отдаленных монастырей. Место ссылки определил сам митрополит Гавриил.
   Так Словцов оказался на острове Валааме в Ладожском озере, в одной из келий знаменитого Валаамского монастыря.
  

5.

  
   Из заточения П. А. Словцов в 1794 году писал в стихотворном "Послании к М. М. Сперанскому":
  
   Теперь какая жизнь моя?
   Что я? Раб? Нет, --
   Когда захочет он, своей рукой умрет...
   Скот? Нет, он будущих ударов не трепещет.
   Мертвец? Спокоен он, в нем сердце не скрежещет.
   Сижу в стенах, где нет полдневного луча,
   Где тает вечная и тусклая свеча.
   Я болен, весь опух и силы ослабели;
   Сказал бы более, но слезы одолели.
   Я часто жалуюсь: почто простой народ
   Забыл естественный и дикий жизни род?
  
   Состояние здоровья Словцова на сыром острове стало сильно ухудшаться, он не исключал для себя и самый худший исход:
  
   Прозябнут былия над кучкою моей,
   Вот весь мой памятник! Вот весь мой мавзолей!
  
   Завершается послание-завещание просьбой поэта передать несколько приветных слов Марфиньке -- сестре М. Сперанского, с которой Словцов, будучи еще семинаристом, встречался, был очарован ею:
  
   Твоей... боюсь сказать... сестрице возвести,
   Что льстился я... Любовь и дружество -- прости!
  
   Нельзя не обратить внимания и на то, что о "любви и дружестве" П. А. Словцов говорит в допушкинские времена. В этом пространном стихотворении, высказав свое отношение ко времени Екатерины II, в котором им довелось жить, питать надежды на свободное высказывание мыслей, Словцов, отталкиваясь от собственного горького опыта, предостерегает своего хотя и осмотрительного, но не боящегося смелых, крамольных мыслей, друга: "не начинай играть Вольтеровым пером!"
   На мой взгляд, необходимо внимательно вглядеться в периоды жизни Словцова, во время и события, предшествовавшие написанию "Исторического обозрения Сибири", ибо многие концепции "Обозрения", в частности, очень сильная гуманистическая линия, элементы психологизма, формировались не вдруг, а задолго до того, как историк стал непосредственно писать страницы своей главной книги.
   Говоря о внутреннем духовном мире, о складе характера Петра Андреевича Словцова, нельзя не обратить внимание на то, что он довольно рано стал всерьез задумываться над смыслом жизни, над тем, какой след на земле оставит после ухода из бренного мира. Наделенный повышенной чувствительностью к любой несправедливости, откуда бы она ни исходила, пусть даже и от самой императрицы, Словцов постоянно стремился обрести состояние внутренней гармонии в окружающем его дисгармоничном мире. Хорошо зная о своем импульсивном, резком характере, он смирял, сдерживал себя. И ему это все больше и больше удавалось. Он готовил себя для достойного дела, знал, что путь к нему лежит только через внутреннее самосовершенствование. Недаром еще в 15летнем возрасте в стихотворении "К Сибири", к которому мы уже обращались, он к наибольшим достоинствам человека относит "кроткое сердце".
   При том темпераменте, которым был наделен Словцов, ему было нелегко сдерживать свой острый ум, быть кротким, да и обстоятельства жизни далеко не всегда способствовали развитию кротости.
   Что же касается его отношения к Сибири, то оно также проявилось весьма рано, а в стихотворении "К Сибири" есть, в частности, и такие строки:
  
   Велю, чтоб друг на гробе начертил
   Пол-линии: и я в Сибири жил.
   (Выделено автором. -- В. К.)
  
   На острове Валааме здоровье Словцова ухудшилось настолько, что он уже с трудом передвигался, все реже и реже мог выйти из своей сумеречной кельи. О плохом состоянии здоровья ссыльного известили митрополита Гавриила, и он, опасаясь за жизнь своего подопечного, к которому, между прочим, всегда относился внимательно, уважительно, считал его во время учебы одним из самых способных семинаристов, дал распоряжение, чтобы его отправили при первой возможности в Петербург.
   С острова Валаама Словцов привез рукопись переведенной им с латинского книги, заинтересовавшей его покровителей. Это еще больше укрепило мнение о нем как о наиболее даровитом выпускнике Александро-Невской духовной семинарии. Здоровье постепенно шло на поправку. На самочувствии Словцова благотворно сказалось и то, что в Петербурге он встретил старых друзей -- Ивана Мартынова и Михаилу Сперанского, -- теперь они уже преподавали в семинарии.
   Намечался новый поворот в судьбе Словцова. Поворот оказался столь резким, что едва можно было поверить в то, как судьба начинала благоволить опальному сибиряку... Через некоторое время митрополит Гавриил обсудил участь Словцова с генерал-прокурором А. Н. Самойловым, а вскорости доверил возвратившемуся из заточения в Валаамском монастыре священнослужителю преподавать красноречие в столичной Александро-Невской высшей духовной семинарии.
   В этот период Словцов, Сперанский, Мартынов имеют возможность для частых встреч. Они много времени проводят в спорах, за обсуждением прочитанных книг. Бередящая нравственная рана, после Тобольска и Валаама, у сибиряка начинает постепенно заглаживаться.
   К Словцову стучится поэзия, он пишет стихи с глубокой философской подосновой (такие как "Древность", "Материя"). Но после одного длительного спора со Сперанским, когда они обсуждали возможное монашеское будущее (постричься в монахи и Словцову, и Сперанскому не раз терпеливо предлагал митрополит Гавриил), Словцов написал стихотворение, адресованное Сперанскому, "Продолжение к вчерашнему разговору". Нужно заметить, что у Словцова почти нет лирических стихотворений, тем более с оттенком юмора. В этом же послании он сразу предлагает другу отрешиться от "философского взора", обращается к нему с прямым вопросом: "...Ты взвесил ли монахов скуку и сочел ли, сколько грузу в ней?" Далее Словцов без всякого пуритански-ханжеского налета рисует картину преодоления возможных амурных искушений. Живые строки стихотворения, написанного в то время (1796 год!), когда литературный язык находился еще в стадии становления, воспринимаются и сегодня как весьма смелые.
   Словцов советует своему другу решительно выходить в море мирской жизни, оставить надежды, связанные со смиренным бытом монаха -- смиренность там все-таки лишь видимая. Об этом Петр Словцов неплохо знал по опыту пребывания на Валааме. Он советует другу смело "по ветру парус распустить". Но есть у Словцова к другу Михаилу Сперанскому небольшая просьба:
  
   Как гальот твой по зыбям помчится,
   Так причаль за борт и мой челнок;
   Если вал девятый и случится,
   То удар мне сбоку, чай, легок.
  
   М. М. Сперанскому эти стихотворные строки запомнятся на всю жизнь, они будут не раз всплывать в его феноменальной памяти...
   В самом конце царствования Екатерины II свою мечту удалось осуществить И. И. Мартынову -- он начал издавать журнал "Муза", очень популярный в высших кругах. В журнале публикуются и стихи Словцова ("К Сибири", "Материя"), и Сперанского, других авторов, близких к Александро-Невской семинарии.
   После смерти Екатерины II в России происходили крутые перемены. В новой обстановке уход Сперанского, а затем и Словцова из семинарии стал не только возможным, но и превратился в реальность. Правда, для ухода Словцова из семинарии потребовалось разрешение Павла I, но государь не стал препятствовать перемещению сибиряка на службу в светское учреждение, даже поспособствовал такому переходу! В результате Словцов некоторое время успешно работает в канцелярии генерал-прокурора -- в тех самых стенах, где не так-то давно его усердно допрашивали. Положение Словцова в Санкт-Петербурге неуклонно укрепляется, ему постоянно надежную поддержку оказывает М. Сперанский, уверенно поднимающийся все выше и выше по крутой и скользкой лестнице высшей государственной службы.
   Позднее, уже в царствование Александра I, Словцов начинает служить в Министерстве коммерции, выезжает на юг с ответственным поручением составить описание черноморской торговли. Более года Словцов напряженно работает то в Крыму, то в Одессе, то в других местах побережья. На основании тщательного обследования и анализа хода торговых дел он составил обстоятельный отчет, который получил наивысшую оценку в Министерстве.
   Через собственную практическую деятельность Словцов основательно знакомится с функционированием многих тогдашних государственных структур России, подробно узнает жизнь европейской части империи. У него вырабатывается собственный взгляд на государственное развитие, опирающийся на личный опыт. Да и дружеское общение с М. М. Сперанским, одним из оригинальнейших государственных умов России, тоже не могло не сказаться на выработке у Словцова взгляда на исторический процесс, на осмысление им места Сибири в российской государственности. Названные особенности жизненного опыта Словцова, в дальнейшем его многолетняя работа в Сибири, в соединении с глубоким знанием мировой истории, и позволили ему позднее взяться за создание исключительно сложного исторического труда...
   Пока же в качестве достойной награды за большую работу, выполненную Словцовым на юге России, министр граф Румянцев вручил ему бриллиантовый перстень. Его производят в чин статского советника.
   Перед Петром Андреевичем, как и прочил ему некогда Гаврила Романович Державин, открываются широкие возможности в полной мере проявить способности на государственной службе, укрепить собственные позиции в столице. И он такие возможности использует достаточно успешно...
   На этот раз опасность подкралась с той стороны, откуда ее появления Словцов и предположить-то не мог -- завистники предъявили в его адрес обвинение ни больше ни меньше как во взяточничестве! И хотя расследование показало полную абсурдность выдвинутых обвинений, отмело какие-либо подозрения в отношении его лихоимства, тем не менее тень на репутацию была брошена.
   В феврале 1808 года Александр I подписал указ, по котором у П. А. Словцов был отправлен в распоряжение сибирского генерал-губернатора И. Б. Пестеля. Не в первый раз П. А. Словцов оказывается в опале -- виной тому послужили его незаурядные способности, благодаря которым он то стремительно поднимается по служебной лестнице, то резко падает вниз, оказываясь жертвой грязных хитросплетений и интриг со стороны бездарных завистников. И хотя М. М. Сперанский в это время был одним из самых приближенных к царю людей, тем не менее незаслуженную кару от Словцова отвести не удалось, высылка в Сибирь оказалась неотвратимой!
   Словцов получил в Тобольске служебное место при канцелярии сибирского генерал-губернатора. Примерно через год он предпримет попытку все-таки возвратиться в столицу, в какой-то мере заручившись поддержкой со стороны И. Б. Пестеля, знавшего о дружеских отношениях Словцова со Сперанским и о влиянии Сперанского на ход государственных дел. С канцелярией генерал-губернатора, направлявшейся в Петербург, он даже доедет до Новгорода, но там получит указание немедленно возвратиться в Тобольск.
   Нервы Словцова были напряжены, чувствует он себя неспокойно, да и физическое здоровье тоже оказалось расстроенным. В это время он выехал на Урал, ему удалось побывать в родных местах, посетить многие заводы и прииски. Великолепная природа Урала, общение с деловыми людьми, горнозаводскими рабочими -- все это помогло ему несколько выйти из угнетенного состояния, обрести живой интерес ко всему, что происходит вокруг. Он делает многочисленные тщательные записи, связанные с развитием промышленности на Урале, собирает ценнейшую коллекцию уральских минералов. И если позднее он напишет о сказочных богатствах Урала -- "тут целая аристократия пород"! -- то раньше побывает в штольнях и на гранильных фабриках, проплывет по уральским рекам.
   Коллекцию уральских минералов, представляющую собой высокую научную ценность, а также собранную им богатую коллекцию сибирских растений в конце жизни Словцов завещал Казанскому университету, будучи уже почетным членом Казанского общества любителей словесности и почетным членом Санкт-Петербургского вольного общества любителей российской словесности.
   В другой приезд на Урал, в 1812 году, до Словцова дошла весть о том, что М. М. Сперанский отстранен от должности, его обвинили в действиях, направленных на подрыв государства, выслали из столицы. Александр I не посчитался с заслугами своего ближайшего помощника -- отправил его в Нижний Новгород, а оттуда в Пермь. Говорят, что царь со слезами на глазах отправлял Сперанского в ссылку...
   Словцов переживал за Сперанского. В конце концов и осмотрительному Сперанскому не удалось избежать коварного удара со стороны завистников, особенно со стороны тех, кому его решительные реформы подрезали крылья, ограничивали пределы самодурства, не позволяли вольготно жить за счет славы предков. Дороги Сперанского и Словцова еще пересекутся на пространствах Сибири. А читатели "Исторического обозрения Сибири" найдут в книге следующие сердечные строки: "Бессмертному имени Михаила Михайловича Сперанского, не когда бывшего сибирским генерал-губернатором, посвящается вторая книга".
  

6.

  
   Однако подошло время, когда возок, в котором Словцов уезжал из Тобольска, стал направлять свой путь не только на запад, но и на восток. По распоряжению генерал-губернатора И. Б. Пестеля, управлявшего Сибирью исключительно из Петербурга (по этому поводу ходило немало острот в отношении необыкновенной зоркости Пестеля, видящего Сибирь из столицы), Словцов был направлен для выполнения заданий канцелярии в Иркутск -- т.е. в отдаленные места Сибири. Как известно, места ссылки в России делились на отдаленные (Восточная Сибирь) и места, не столь отдаленные, -- к ним относились Западная Сибирь и Закавказье.
   Во всех поездках П. А. Словцов возил с собой толстую тетрадь из плотной бумаги и, как только появлялась возможность, делал в ней подробные записи, еще не очень-то представляя себе, насколько и зачем эти записи потребуются ему в будущем. Но исподволь, интуитивно, по некоей подсказке свыше, он уже собирает материал для того большого научного труда, который составит "чекан его души"!..
   Вот он обозревает присутственные места в Забайкалье. Видит, как по этапам проводят арестантов, беседует с ними, узнает массу невообразимых историй, связанных с кровавыми преступлениями. Он вникает в различные стороны быта арестантов не просто как чиновник, а как человек, в достаточной мере познавший, с какими унижениями, душевными муками связано ограничение свободы, тем более если оно осуществляется по несправедливости. Впрочем, он также никогда не откажется и от собственного мнения, что "филантропия утешительна, достохвальна, когда те, которых щадят, умеют искренно ценить любовь мудрую".
   С 1814 года Словцов надолго свою судьбу связал с Иркутском и Восточной Сибирью в целом. Ему уже около 50 лет, и он -- один из самых образованных людей в России. У него есть серьезный опыт работы в столичных государственных структурах -- о нем помнят в Санкт-Петербурге. В Иркутске Словцов занял должность совестного судьи, а позднее был назначен директором Иркутской гимназии. В это же время он руководил работой приходского и уездного училищ -- с его именем связаны многие добрые изменения в работе учебных заведений Восточной Сибири. Ему удалось открыть несколько новых училищ в уездных городах и селах, улучшить быт учителей, поднять качество обучения.
   Сибирский писатель-краевед Н. С. Щукин (старший), современник Словцова, в очерке "Житье сибирское в давних преданиях и нынешних впечатлениях" с должным почтением пишет о том времени, когда "приходские училища были открыты по всем волостям Иркутского и Киренского уездов стараниями бывшего директора Иркутской гимназии П. А. Словцова". До 1827 года, когда Словцов в последний раз приезжал в Иркутск, он смог побывать в самых отдаленных местах Восточной Сибири. "Как уроженец Сибири, объехавший ее от Урала до Камчатки и проживший в ней много лет, -- вспоминает о Словцове краевед Н. А. Абрамов, -- он коротко знал многие частности сей страны. Глубже и вернее других мог он проникнуть во многие обстоятельства и собрать сведения для точного географического описания ее. Весь свой ум он употреблял на воспоминание своей родной страны и по возможности старался изобразить ее историческое обозрение твердой рукой мастера, ибо История Сибири была потребностью его души". Именно П. А. Словцову удалось привлечь Абрамова к подробному изучению местной истории, краевед многие годы знал Словцова по Тобольску, часто встречался с ним, был одним из близких для историка людей.
   Однажды, приехав по делам образования в Нерчинск, Словцов зашел в местный архив. Там в его руках оказались несколько сибирских свитков, и он "был устрашен в своем археографическом любопытстве и пылью, и старинною скорописью". Содрогнулась душа... Пожалуй, именно с этого времени, с лета 1814 года, когда в Нерчинском архиве Словцов почувствовал, насколько сильно могут его взволновать реалии и раритеты, связанные с историей его родины, и началась неформальная работа над "Историческим обозрением Сибири", страницы которого в немалой степени насыщены личными наблюдениями историка над многообразием сибирской жизни.
   В своем историческом труде он скажет, что "Сибирь завоевана не генералами", покажет, как "приливы русских продолжались по назначению и по воле. При городах и острогах чередились предместья, в полях, где текут воды, росли деревни". Еще не раз и не два вспомнятся сибирякам простодушные и мудрые слова историка П. А. Словцова, что "кайла без сохи работает дорого..."! Правда, о том времени, когда "сибирячки соболей били коромыслами", он сможет рассказать, лишь прибегая к отдаленным воспоминаниям потомков тех мужественных россиян, которые среди первых рискнули перевалить через Каменный пояс. Именно богатый личный жизненный опыт позволяет Словцову проникнуть в тайну человеческой сущности, показать психологию тех сибиряков, которые обрабатывали землю, возводили остроги, обживали суровую страну. В сущности, он первым сделает смелую попытку понять характер сибиряка-труженика, прикоснуться к самым интимным сторонам его души. Словцов, работая над своим историческим научным трудом, анализируя ход важнейших государственных дел, сумеет соединить в себе трепет перед историческим свитком с удивлением перед глубиной душевного мира конкретного живого человека. "Этот угрюмый, несловоохотливый посадский, этот крестьянин с черствым видом, но не сердцем, знаете ли вы, носят к себе тайну благоговейности и сострадания к неимущим братиям. Чтобы исторически засвидетельствовать истину обоих чувств, -- продолжает Словцов, -- стоит перенестись в средину Святок". Обращаясь к обычаю сибиряков радушно встречать странников, многоопытный Словцов утверждает, что каждый человек как божественное создание в своей подоснове добр. "Надобно только... поднять завалившиеся сокровища со дна душевного, чтобы увидеть человека любви..." -- напоминает нам историк!
   После глубоких-глубоких раздумий, после разговоров с таежными людьми Словцов покажет нам, сколь большую роль в освоении Сибири, в поддержании нравственных основ сибирской жизни играли христианство, религиозные воззрения на мироздание. "Посмотрите на артели витимских звероловщиков, -- пишет историк, -- и полюбуйтесь чувством их богобоязливости, которою они освящали, так сказать, лес и природу".
   Словцов считал, что его предки были выходцами из окрестностей Великого Устюга, поэтому с особым трепетом он подмечает, что за благородными качествами "витимских звероловщиков", образы которых ему так ярко запомнились, "отсвечивал образец устюжский"! Между прочим, заданным наблюдением Словцова стоят исторические факты: непереоценима роль устюжан в освоении Сибири, азиатских побережий и морей России. Эти люди не просто добывали таежного или морского зверя, чтобы обеспечить собственное существование. За ними шла вера в благородство собственных деяний, которая согревала и одухотворяла их жизнь. "Расходясь по лесам из первого стана, раздельные партии выслушивали от главного передовщика наказ ставить становья сперва во имя церквей, потом во имя Святых, которых иконы сопутствуют артели, -- делится Словцов достоверными сведениями. -- Соболи, изловленные около первых становьев, назывались Божиими и в свое время отсылались в церкви". Словцов не утверждает, что именно так все происходило на всех пространствах Сибири. Огромная Сибирь, даже в северной ее части, отнюдь не была однородной и однообразной по живым людским потокам; "...правила, исполняемые Витиму и Лене, были вдохновляемы духом западным, а не Киренском. Киренску и Якутску, куда не переставала прибывать сволочь людей и где нехотя перенималось кое-что из житья инородческого, еще не наступали подобные очереди остепенения". В срединных же сибирских городах и в южных районах Сибири историк встречал "не менее того примеры пороков и бесчинств", немало таких пороков встречал Словцов и в Тобольске, его окрестностях... А собственные наблюдения он весьма ценил!
   И если уж П. А. Словцов отведет несколько строк в "Обозрении" для описания природных явлений в пределах Яблонового хребта (Яблонного, в написании Словцова), расскажет о случающихся там нередко сильных бурях, грозах, сопровождающихся ливнями, то он поделится с читателями и собственными наблюдениями: "Раз случилось и нам, при переезде через хребет, провести ночь в крайнем беспокойстве, среди беспрестанной молнии и неумолкающего грома, тогда как дождь лился ливнем".
   Во время одной из вынужденных таежных остановок постоянный спутник Словцова в поездках по Восточной Сибири нижнеколымский казак Кривогорницын укрывал брезентом лошадей и кибитку. Словцов мимолетно обратил внимание на крупноствольную пихту, стоявшую невдалеке, и зачарованно улыбнулся: из сухонького дупла-гнездышка при мощных раскатах грома то и дело высовывалась любознательная мордочка белки... Неспешно перебежали дорогу довольные ливнем сохатые. Шла обыкновенная жизнь тайги, возникшая не по воле человека, -- и потому ее грешно обижать: все находится во власти божественной силы, во власти Провидения...
   При чтении "Обозрения" порой складывается ощущение, что историк видел рельеф сибирских пространств не только вблизи, но и бросал взгляд на Землю, на могучую Сибирь словно бы сверху, из Космоса, охватывая азиатскую часть России единым взором (заметим, что "панорамностью зрения" отличались древнерусские летописцы). Кстати, в "Обозрении" по поводу автора одной рукописи он делает похвальное замечание, что тот "не чужд ведения космографического", а рассматривая закономерности, определяющие направление стока сибирских рек, выразительно пишет о "планетарной сфероидальности и южном положении горных кряжей", задающих направление, "по которому реки катятся к северу, из большей или меньшей дали, по наклонности Сибирского долосклона, как вашгерда гигантского". И в то же время (что особенно удивительно!) мудрый историк Словцов хорошо слышал, как, например, среди алтайских просторов и гор поют свои проникновенные песни телеуты, как громко радуются дети проталинкам и ручьям после долгой сибирской зимы, как на вечерней заре бьют веселые перепела во ржи где-нибудь над кручами Ангары, Енисея, Оби или Иртыша...
   Глубокое проникновение в жизнь огромного края позволяло Словцову нередко оспаривать сведения о Сибири, приводимые различными известными авторами. Так, он с иронией говорит, например, о забавном случае, узнанном из записок академика Гмелина, про то, как в Якутске некий "воевода, идучи в канцелярию, за 80 шагов стоявшую, отморозил руки и нос, хотя и был одет в теплую шубу. Верно, -- подшучивает Словцов, -- воевода шел к должности в каком-нибудь глубоком раздумье, чтобы в минутном переходе дойти до таких крайностей". И с целью опровержения сибирской байки авторитетного ученого Словцов напоминает, что ему в самые сильные морозы приходилось шесть раз проезжать через те места, в которых проживал незадачливый воевода, останавливаться там, но "не доводилось испытывать толь страшных морозов, какими Шапп с Гмелиным пугали Европу". Кто-кто, а уж Словцов-то не раз сталкивался с проявлениями суровых природных условий Сибири, с которыми шутки плохи.
   Не следует, однако, сетовать по поводу того, что Словцов, пристрастный к Сибири, подчеркивал ее достоинства, порой даже как бы несколько облагораживал ее природно-климатические условия, представлял их, так сказать, в более гостеприимном ракурсе, и уж тем более не ужесточал их, не "пугал Европу"! Но ведь в сущности и беспристрастный к Сибири Сперанский не только с улыбкой назвал ее "отчизной Дон Кихотов", но и с почтением говорил, что "природа назначала край сей... для сильного населения... для всех истинно полезных заведений", хотя, продвигаясь по Сибири, ему, призванному утверждать справедливость, то и дело приходилось произносить суровое слово "арестовать!" -- так сильна была тогда преступность в крае на всех уровнях жизни. А к сибирским злодеям Сперанский был беспощаден, арестовывал их немедленно, как, например, арестовал при встрече на реке Кан кровожадного нижнеудинского исправника Лоскутова, державшего в страхе население всей округи, так что при аресте запуганные сибирские старцы произносили, глядя на избавителя: "Батюшка, Михаиле Михайлович, не было бы тебе чего худого: ведь это Лоскутов"! И недаром отлитый из бронзы портрет Сперанского мы видим рядом с портретами Ермака и Муравьева-Амурского на гранях пьедестала памятника в честь постройки Транссибирской магистрали, открытого в Иркутске в 1908 году, -- так много Сперанский сделал для блага Сибири.
   В литературе отзывы о Сибири и сибиряках отличаются большим разнообразием, как разнообразна и сама Сибирь. Словцов к разнообразию мнений относился очень взвешенно, критически...
   Что же касается достоверности, то ею Петр Андреевич всегда весьма дорожил. Так, обнаружив неточности во второй части "Русской истории", касающиеся похода дружины Ермака в Сибирь, Словцов тотчас пеняет историку Устрялову: "Надобно, чтобы почтенный сочинитель истории объяснил, на чем он основал свои особливые мнения". Он развеет Миллерову легенду о Ермаковой перекопи -- некоем канале, будто бы прорытом казаками Ермака для спрямления пути по длинной дуге Иртыша. Словцов критически отнесется к публикации известным историком и археологом Григорием Спасским "Летописи сибирской, содержащей повествование о взятии сибирские земли русскими, при царе Иване Грозном, с кратким изложением предшествовавших оному событий", вступит в данном случае в спор не только со Спасским, но и с Карамзиным. Ознакомившись с конкретными фактами, приводимыми известным историком Сибири Фишером по поводу похода по Амуру вместе с Хабаровым казака Степанова, Словцов заявит: "Не верю Фишеру!"
   Сибирский историк предпочтение всегда отдавал истине, экзотика его не привлекала. Например, в соответствующем месте "Обозрения" он безоговорочно скажет по поводу сведений, приводимых уже известным нам Шаппом: "Француз прав!" Однако Словцов жестко ответит на "злоречивое" описание Гмелина в 1734 году нравов сибиряков, когда тот укорял их в пьянстве и распутстве. Историк, не оправдывая пороков своих земляков, все же не может ограничиться тривиальным укором. В "Обозрении " мы читаем мудрые замечания историка по этому поводу: "Кто же такие были создатели многочисленных в Сибири храмов, начиная с Верхотурья до церквей Аргунской или Нижнекамчатской? Те же сибиряки, которых самолюбивый иноземец без разбора именует пьяницами и распутными. И развратность в жизни и благочестие в деле Божием! Как совместить одно с другим? Стоит только заглянуть в бедное сердце человека, в котором растут вплоть подле пшеницы и плевелы". А дальше Словцов, проявляя не только смелость, но и прозорливость, считает нужным резонно заметить: "Пожалеем о характере заблуждений, нередких и в звании Гмелиных, нередких и в нашем веке, и наверстаем порицаемую чувственность взглядом на христианскую жизнь слобод, исстари заселенных крестьянами, а не посельщиками". Однако заблуждения никак не переводятся.
   Не будучи кабинетным исследователем, хорошо представляя себе по личным впечатлениям тот огромный край, об историческом процессе в котором он говорит, Словцов и природу, ландшафт также считает существенной составляющей истории.
   Конечно, в данном случае Словцов и не претендует на роль первооткрывателя: историю народов от среды их обитания не отрывали ни древний Геродот, ни современник Словцова Иоганн Готфрид Гердер с его "Идеями к философии истории человечества", ни отечественные историки -- опыт предшественников (в том числе концепции историзма, развитые Гердером) он не просто учитывал в своей работе, но опирался на него, то есть стоял, как образно говорил некогда Исаак Ньютон, на плечах гигантов.
   Словцов испытывал как историк творческое беспокойство и наслаждение не только тогда, когда в архиве находил вдруг неизвестный свиток или когда ему удавалось восстановить тот или иной исторический пробел, но и тогда, когда внимательно всматривался в особенности естественной окружающей среды, ибо он не игнорировал природу при рассмотрении исторического процесса (за что ему нередко приходилось выслушивать упреки!), не очень-то оберегая стерильность исторического жанра.
  

7.

  
   Взгляд историка на исторический процесс отличается истинным демократизмом. Именно демократизмом взгляда вызвано уважительное, достойное отношение Словцова к нравам, традициям, особенностям характера и быта сибиряков, раскрытым на страницах "Обозрения", что впоследствии во многом послужило серьезным основанием, чтобы назвать этот исторический труд "энциклопедией сибирской жизни". Следует также отметить, что одна из особенностей "Обозрения" заключается в том, что оно представляет собой одновременно как проповедь теоретических взглядов Словцова на историческое развитие общества, так и его духовную, душевную; исповедь как человека и гражданина "сибирской нации" (так обозначена национальность Словцова в одном из документов, составленных в Тобольской семинарии).
   Когда через многие годы Словцов станет денно и нощно просиживать кабинете, расположенном в одном из домов подгорной части Тобольска, перелистывая собственные записи в многочисленных тетрадях, обращаться редким книгам -- ему будут так необходимы тишина и уединение. Литература, приведенная в научном труде Словцова и обозначенная как "Руководства при составлении обозрения", должна будет всегда находиться под руками. Он еле сможет выкраивать небольшое время для столь им любимых пеших прогулок...
   А пока Петр Андреевич, не пугаясь ни мороза, ни ледяного ветра, одетый в надежную медвежью доху, в бобровой шапке, смахивая с бровей меховыми рукавицами искрящийся на солнце иней, едет то в Якутск, то к рыбакам Байкала, то в дальние поселения ссыльных...
   В жаркий день, коротая длинный путь, он сбрасывает с себя сюртук, остается в одной рубашке. Просит, чтобы казак остановил возок посредине поляны, где расцвели купальница сибирская, золотистая примула, сарана, зверобой. Он торопится побывать везде, многое разглядеть и понять!.. Он пытается убедить иркутского губернатора Трескина, что учебные заведения губернии находятся в бедственном положении -- необходима помощь. Тот сперва поддерживает Словцова, но вскорости ни о какой помощи и слушать не желает.
   В Иркутске к П. А. Словцову часто приходит домой любознательный молодой человек Иван Калашников. У историка нередко бывают в гостях учителя Кокорин и Щукин -- иркутяне, недавно окончившие Петербургский педагогический институт, открытый в свое время при содействии И. И. Мартынова. Особенно большое участие Словцов принимает в судьбе Калашникова -- даровитого человека, пробующего свои силы в литературе. В дальнейшем Калашников станет одним из наиболее популярных писателей-сибиряков, с помощью Словцова переберется в Петербург. Роман Калашникова "Камчадалка", другие его произведения привлекут внимание Пушкина, о книгах сибирского романиста будут писать, хотя и чрезмерно предвзято, В. Белинский, Н. Полевой. Калашников и Словцов станут близкими друзьями, несмотря на то, что их разделяла 30летняя разница в возрасте...
   Оказавшись после Петербурга сначала снова в Тобольске, а затем в Иркутске, Словцов мучительно переживал столичные перипетии. Перед ним со всей очевидностью обозначилась колоссальная опасность; он столкнулся с реальной угрозой сбиться со своего истинного пути, изменить природным дарованиям, отказаться от высоких целей, связанных с творчеством, с ориентацией на лучшие человеческие порывы. Он прекрасно осознавал, что в Сибири лишается многих возможностей, в сравнении с Петербургом, для проявления себя на государственной службе, в науке, в литературе, в других сферах интеллектуальной деятельности. Словцов несколько раз предпринимал энергичные попытки к возвращению в столицу, но они оказались тщетными... А когда раз решение на возвращение в Петербург наконец-то было получено, то он уже и сам не пожелал уезжать из Сибири! А житейских, обыденных трудностей у него всегда было предостаточно. Недаром историк, не привыкший жаловаться, все-таки писал Ивану Калашникову в Петербург летом 1829 года, уже работая над "Обозрением": "...Я остаюсь среди волков, нападающих на меня в злобе и неведении". Но и в такой обстановке Словцов не терял главного ориентира: "Он один (Бог. -- В. К.) наш защититель, -- говорит Словцов в том же письме к Калашникову, -- и если бы сего верования не имел я, то давно бы жизнь моя излилась, как вода, по словам Давида". Вот мы и нашли главный источник, из которого историк черпал силы для жизни и творческой работы...
   В Иркутске затяжная борьба Словцова с косностью местных высокопоставленных особ в конце концов была вознаграждена для него событием праздничным! В 1819 году М. М.Сперанский, освобожденный из ссылки, назначается Александром I на пост сибирского генерал-губернатора. От этой должности И. Б. Пестель был отстранен, а иркутский гражданский губернатор Н. И. Трескин вскорости отдан под суд. Перед Сперанским в Сибири императором были означены две труднейшие задачи: выкорчевать злоупотребления властью чиновниками и реформировать управление Сибирью -- "сообразить на месте полезнейшее устройство и управление сего отдаленного края". Император хорошо себе представлял, что лучше Сперанского проблемы Сибири понять и разрешить не сможет никто. Ведь в отношении Сперанского, пожалуй, и сегодня остаются справедливыми следующие слова: "Со времен Ордин-Нащокина, -- писал историк В. О. Ключевский, -- у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий". В Сибири Сперанский проделал огромную работу, его реформы поныне остаются самыми мощными и самыми разумными за всю историю Сибири. Среди различных документов тогда были подготовлены и приняты два важнейших: "Учреждения для управления сибирских губерний" и "Устав для управления сибирских инородцев". Приступая к подготовке Сибирской реформы, Сперанский исходил из собственного взгляда на окраины империи как на "гетерогенные" образования, требующие и в управлении и в решении иных вопросов индивидуального подхода. При этом необходимо помнить о следующем: Сперанский подчеркивал, что "следует вводить новый порядок постепенно", что все его новшества "представляют более план к постепенному образованию сибирского управления, нежели внезапную перемену" (выделено мной. -- В. К.), -- так он говорил в письме к П. М. Капцевичу, назначенному генерал-губернатором Сибири ему на смену. Сперанский многое сделал для решения так называемых "сибирских вопросов", над дальнейшим "снятием" которых позднее почти безуспешно бились "областники", другие деятели, не удовлетворенные развитием нашего сибирского края...
   Приехав в Иркутск, Сперанский часто встречается со своим старинным другом Словцовым, который разделяет его взгляды на реформирование управления Сибирью. Они сразу же провели несколько вечеров в бурных разговорах, воспоминаниях. Словцов оказывается советником Сперанского! Главную, важнейшую тему их бесед составляли размышления о переустройстве настоящего и прогнозные обсуждения достойного будущего Сибири, -- эти разговоры имели немалое значение для подготовки Сперанским знаменитой Сибирской реформы, начатой в 1822 году и по существу задавшей направление в развитии Сибири вплоть до XX века. К сожалению, многое из намечаемого к реформированию было приостановлено после восстания декабристов.
   Словцов считал необходимым поделиться со Сперанским как с государственным деятелем собственными наблюдениями, накопленными за многие годы, чтобы оказать влияние на судьбу в развитии Сибири. Петр Андреевич видел реальные успехи в обживании края, однако считал, что "их было бы более, если бы предприятия частные не сталкивались с бесчисленными преградами". Он убежденно говорил Сперанскому, оперируя цифрами, о "недостатке капиталов и недостатке руд дельных", чтобы доводить до конца "начинания, сколько-нибудь значащие". Словцов размышлял о предметах животрепещущих и, кажется, очевидных: для поднятия благосостояния народа и Сибири в целом следует не "брать за одну вещь четыре или пять раз больше, но... одну вещь умножать в четыре или пять раз"! А ведь Сибирь необыкновенно богата для счастливой жизни!
   Когда однажды речь зашла о развитии земледелия в Сибири, то Словцов, размечтавшись, стал даже говорить о том времени, когда появится возможность "осушить Барабу водопроводами", чтобы использовать эту огромную равнину под тучные нивы и пастбища. Его взгляд простирался и дальше, на север, к Васюганью, где, по мнению Словцова, "потомки на болотах учредят сенокосы, потом нивы, а на других станут добывать топливо". Словцов, хорошо зная о зависимости благосостояния страны от самочувствия земледельцев, а также о том, что работа с землей требует не только больших знаний, но времени и терпения, поведал Сперанскому про то, как "татары чулымские, буряты, жившие по Ангаре, Иркуту, Селенге и Оке долго не принимались за соху из опасения хлопот, с земледелием связанных".
   Убежденный сторонник грамотного частного землепользования, Словцов, размышляя о будущих изменениях в сибирском земледелии, заразит и Сперанского своей убежденной, действенной страстностью: "Нетрудно предвидеть, как плодоносно расцветут нивы, когда наука европейского полеводства, породнившись со смышленостию сибиряков, ознакомит их с полезными агрономическими открытиями!"
   Из поля зрения Петра Андреевича Словцова не выпала и Кулундинская степь, через которую он не однажды проезжал. Разве не ясно, что она лучше, чем какие-либо другие места Сибири, "пригодна своими травами для утучнения рогатого скота и лошадей. Тут наилучшее место для стад и табунов"! Минувшее время показало, что потомки далеко не всегда прислушивались к разумным советам Словцова.
   Во время одного из разговоров на квартире Словцова в поздний морозный вечер Словцов, разгорячившись, убеждал сибирского генерал-губернатора Сперанского в том, что безнравственно "заселять пространную к востоку Сибирь чрез устранение в нее преступников, гуляк беспаспортных", поскольку именно такое заселение и позволяет зачастую некоторым чиновникам считать сибиряков "людишками худыми, скудными и неспособными к казенным поручениям". Трудные это были разговоры двух умнейших людей России.
   Высказал Петр Андреевич и свое отношение к торговле на сибирских пространствах -- она должна быть позволена каждому, "кто примет на себя обязанности торговые". А чиновникам всех рангов нужно хорошо понимать, что они, "придираясь к торговцу, посягают на свободу торговли, на ценность товаров и на собственность потребителей".
   Необыкновенно темпераментной, захватывающей оказалась беседа, во время которой Словцов настоятельно подчеркивал, что сибирская жизнь находится на таком рубеже, когда многое зависит от грамотности людей, работающих в богатейшем крае, за которым угадывается чрезвычайно энергичное будущее. Он убеждал Сперанского, что необходимо добиваться немедленного открытия университета в Сибири! Сибирская молодежь должна иметь возможность к получению современного высокого образования у себя на родине. Сибирская земля нуждается в науке, как нива нуждается в теплом ливне. Нельзя стоять спиной к европейской науке!..
   Сперанский, разделяя мнение друга, попросил его, чтобы свои мысли по поводу открытия университета в Сибири он изложил в письменном виде. Словцов уже в конце 1819 года написал такую записку, вручил ее Сперанскому. Однако решение животрепещущего вопроса об открытии университета в Сибири затянулось на целых 70 лег!.. После многочисленных иркутских бесед со Словцовым Сперанский, не раз убедившись в глубоко пристрастном отношении друга к судьбе Сибири, сообщал о нем в одном из писем дочери Елизавете в Петербург: "Кажется, если бы предложили ему место канцлера, то и тогда он не двинулся бы никуда отсюда".
   Результаты работы Словцова в области народного просвещения в Восточной Сибири были весомы, его репутация становилась все более и более высокой -- тому способствовали высокая образованность и талантливость Петра Андреевича, его независимость во взглядах, щепетильность в работе и безукоризненная честность. Возрастанию известности Словцова среди грамотного населения Сибири поспешествовала также публикация его статей в журналах. Так, в 1816 году читатели в "Казанских известиях" познакомились с его статьями "Из записок о числе поселенцев, водворенных за Байкалом", "Замечания о реке Ангаре", "Общий взгляд на Иркутскую губернию", "Несколько слов о городе Нерчинске" и другими. Статьи возникли как результат длительных поездок по Восточной Сибири, а также на основе изучения архивных и других материалов.
   В 1821 году П. А. Словцов, по рекомендации министра просвещения А. Н. Голицына, был утвержден Александром I визитатором всех училищ Казанского учебного округа, в который входили тогда все училища Сибири. Интерес Словцова к новым местам получил теперь практически неограниченные возможности для своей реализации. В поле его зрения оказалась сеть учебных заведений от Охотска и Якутска до Вятки и Соликамска. Время проходило в нескончаемых поездках, в знакомстве с работой учебных заведений, при самом горячем желании сделать все возможное, чтобы обучение молодых сибиряков, которым самим предстоит определять судьбу своей страны, отвечало требованиям жизни. Он писал записки в Министерство просвещения и в Казань, просил помощи, предлагал преобразовательные меры. Нередко случались и жесткие разговоры с теми директорами учебных заведений, которые не очень-то радели за судьбу дела.
   У него собираются новые материалы о проблемах сибирской жизни, и они ложатся в основу статей, которые в первой половине 20х годов прошлого века он печатает в журналах "Вестник Европы", "Сибирский вестник", в это же время в "Азиатском вестнике" начинают печататься с продолжением его знаменитые "Письма из Сибири", публикация которых завершится в журнале "Московский телеграф".
   В 1822 году П. А. Словцов остановился на поселение в Тобольске. В это время из Иркутска к нему приехал любимый ученик И. Т. Калашников, чтобы вскорости с помощью своего учителя перебраться навсегда в Петербург, крепко связать свою жизнь с литературой.
   Как-то, по старой памяти, визитатор Словцов зашел в Тобольскую духовную семинарию, и в канцелярии ему неожиданно показали ведомость за 1783 год! В ней, напротив своей фамилии в графе "Из каких чинов", он прочитал -- "Из духовенства". А рядом было написано: "Сибирской нации"! И снова в душе у него что-то сильно и резко дрогнуло, как тогда, в Нерчинском архиве, когда он, волнуясь, развернул запыленный свиток... Петр Словцов... Сибирской нации... Из духовенства... Теперь эти слова из старой семинарской ведомости становились как бы определяющими в его судьбе...
   Он уже почти ощущает необыкновенные чувствования людей, одними из первых доверительно и бесстрашно шагнувших в загадочные гиперборейские просторы, чтобы проникнуться их беспредельным духом. Ведь Сибирь одним лишь бесстрастным умом, увы, не постичь! "Миллер, Гмелин, Штеллер, Крашенинников, Делиль де ла Кройер, Красильников, геодезисты и флотские офицеры, более или менее искусные, -- делится с нами своим сокровенным наблюдением П. А. Словцов, -- первые открывают на необъятном пространстве страны некоторый таинственный праздник, в тихом созерцании природы, во славу неизреченного Зиждителя".
   В Тобольске, в кабинете, опершись на подлокотник старенького кресла, он будет читать подробные письма от друга юности Ивана Мартынова -- академика, переводчика. Вряд ли им когда-либо придется еще поговорить. Но ведь и письма не безмолвны!
   Свое 60-летие Словцов встретит в Иркутске и больше уже никогда не приедет в этот город.
  

8.

  
   К нему пришла весть, что Николай I собственноручно подписал разрешение, позволяющее Словцову возвратиться на постоянное место жительства в Санкт-Петербург... Но поздно. Он останется в Сибири навсегда. В одном из писем Ивану Калашникову, написанном в Петербург из Тобольска, он скажет без тени жалобы, спокойно и достойно: "Вот моя жизнь, и другой, к счастью, не желаю".
   В 1829 году, в чине действительного статского советника, он уйдет в отставку, ему назначат пенсию. Теперь (наконец-то!) он сможет до конца отдавать все свое время осуществлению давней дерзновенной мечты -- созданию исторического труда о судьбе своей суровой родины! В сущности, он готовил себя к этой невероятно сложной миссии всю жизнь. Читая "Историческое обозрение Сибири", многие статьи Словцова и его проповеди, пожалуй, трудно не ощутить, что с нами беседует не только сибирский историк, но и поэт, религиозный деятель -- названные ипостаси в душе Словцова были единосущны и нераздельны! Недаром перед Словцовым как мыслителем, перед его нравственным обликом преклонялся даже Михайло Михайлович Сперанский, называл его "судьей совести".
   В самом конце 1820-х годов Словцов подготовил несколько статей на материале теперь уже Западно-Сибирской губернии. Все статьи ("Журнал весны тобольской", "Письма из Вятки" -- Вятка входила тогда в Западно-Сибирскую губернию, "Письма к брату И. В. Словцову в Стерлитамаке", "Тобольск в разных отношениях" и другие) напечатаны в журнале "Московский телеграф", который издавал и редактировал уроженец Иркутска Н. А. Полевой, крепко хранивший привязанность к своей родине -- Сибири. Первая повесть Полевого "Сохатый" полностью посвящена Сибири, ее природе. Названия его последующих произведений говорят сами за себя: русская быль "Параша-сибирячка", "Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь". П. А. Словцов помнил Полевого по Иркутску, когда будущий известный писатель и издатель был еще отроком. Позднее Полевой напишет о родном городе и Сибири: "...тут мечтал я, плакал над Плутархом, думал быть великим человеком... Ты не забыта мною, моя далекая родина, Сибирь, богатая золотом, дремучими лесами, морозами и дивными явлениями природы!.." Как видим, привязанность Петра Андреевича Словцова к журналу "Московский телеграф" имеет под собой хорошую сибирскую подоснову! Словцов внимательно относился и к историческим исследованиям Н. А. Полевого, следил за выходом его "Истории русского народа", сочувственно о ней отзывался. "Я читал I том "Истории" Полевого, -- писал Словцов, -- и методу, с какою он принялся за нашу историю, нельзя не одобрить, как методу светлую и в Европе принятую".
   Полагаю, что нужно напомнить и об отношении Словцова к "Истории" Карамзина -- он не считал ее образцом совершенства, находил в ней избыток "искусства красноречия"...
   В одной из статей, опубликованных в "Московском телеграфе" в 1830 году (статьи Словцова о Сибири были, по существу, образцами первой сибирской публицистики), он, обеспокоенный будущим сибиряков, высказывал убежденность и надежду, что "наши зауральцы не сделаются вице-машинами и не будут терпеть от машин, как в Англии". Озабоченность Словцова будущностью сибиряков не потеряла, к сожалению, актуальности и в наше время, перенасыщенное технократически-экологическими проблемами.
   После завершения работы над статьями, носившими зачастую краеведческий характер, он скажет в книге "Прогулки вокруг Тобольска...", что считает их "небольшим своим снопом... украдкой положенным в большую скирду сведений о Сибири". В названной книге мы находим краткие сведения о встрече Словцова в Тобольске с Александром Гумбольдтом -- этим "Аристотелем XIX столетия", как его называли современники. Тобольск был первым сибирским городом, в котором накануне своего 60летия остановился прославленный ученый, давно мечтавший побывать в Сибири. Финансировал экспедицию Николай I, чем в значительной степени приподнимал в глазах Европы собственную репутацию просвещенного монарха. Словцов беседовал с Гумбольдтом на французском языке, высказал ему мнение, что будущий историк Сибири не должен проходить мимо сведений естественных наук об этом крае. Гумбольдт великодушно согласился с мнением образованнейшего сибиряка. Они были почти ровесники -- Словцов старше всего на два года. В "Историческом обозрении Сибири" есть краткая ссылка на работу Гумбольдта "Фрагменты..." о его путешествии по Сибири (книга издана в Париже в 1831 году).
   Однако подошло время, когда Петр Андреевич Словцов приступил к сооружению и собственной "скирды". Перед его взором уже ходили волны-периоды на ниве послеермаковской сибирской истории. Предстояло теоретически осмыслить богатейший собранный материал, систематизировать его, отыскать для выражения собственных взглядов необходимую форму. Для Словцова-художника и Словцова-ученого страницы "Обозрения" были одинаково дороги. А создавать труд, за который принялся Словцов, в Тобольске было нелегко: недоставало справочной литературы, ежедневно возникало множеств о сложностей. Он даже "нередко винил себя за предприятие историческое в таком краю, который глух и холоден для содействия подобному труду", -- такие жалобы от историка не могли вырваться случайно. Но в Тобольск уже шли письма, посылки, поток их все возрастал, корреспонденция поступала даже из Петропавловска-Камчатского -- оттуда сведения присылал священник Громов.
   К. М. Голодников, хорошо знавший Словцова, так писал про образ жизни историка во время его работы над "Обозрением": "Вставал он утром часов в шесть, около часу молился Богу и читал Евангелие, потом, напившись чаю, садился за свой труд. В час пополудни, выпив рюмку красного столового вина, обедал за весьма неприхотливым столом. Затем, после короткого отдыха, работа продолжалась часов до 10 вечера".
   В соответствии с замыслом и тогдашним развитием исторической науки книга Словцова включила в себя не только Собственно исторические материалы, связанные с развитием общества, но и сведения из ботаники, географии, геологии, гидрологии, данные по развитию сибирского земледелия, сведения из этнографии, климатологии, фенологии, кроме того, делился историк и собственными меткими сведениями из психологических наблюдений. Словцов, несомненно, относится к числу немногих крупных сибирских энциклопедистов. С молодых лет он был предрасположен не только к занятиям литературным творчеством, но и большой интерес проявлял к естественным наукам, развивал его в течение всей жизни. Особенности натуры Словцова определили и особенности его исторического труда, ставшего яркой вехой в сибирской историографии. Различные исследователи отмечали то одни, то другие достоинства в "Обозрении", но практически все они подчеркивали незаурядность исторического труда Словцова. "Первый историк, у кого прорывалось первое теплое чувство к краю, кому стала понятна ее (Сибири. -- В. З.) судьба и рядом с этим, у кого блеснула художественная струя, писал сибирский публицист Н. М. Ядринцев в статье "Судьбы сибирской поэзии и старинные поэты Сибири", -- был Петр Андреевич Словцов. Словцов не был с ухи м летописцем и историком Сибири. По его способу изложения видно, что это был человек с душой, патриот своей родины..." А "Энциклопедический словарь" Брокгауза и Ефрона определяет "Обозрение" как "единственную наручную историю Сибири". В "Сибирской советской энциклопедии", материалы в которой отличаются известным скептическим отношением к периоду до 1917 года, тем не менее отмечена методологическая новизна "Исторического обозрения Сибири", в названной Энциклопедии сказано, что книга Словцова является "одной из крупнейших и полных исторических монографий о Сибири". Роль П. А. Словцова высоко оценена в 5томной "Истории Сибири", вышедшей в 1960е годы в издательстве "Наука". В этом издании подчеркнуто, что исторический труд Словцова во второй половине XIX века "оказал огромное влияние на развитие общественно-политической мысли в Сибири".
  

9.

  
   Для России первая половина XIX века характерна, в частности, большим всплеском интереса к историческим знаниям о родине, вызванным потребностью глубже вникнуть в "биографию", в "генетику" огромного государства, раскинувшегося на пространствах Европы и Азии. После Отечественной войны 1812 года, когда во всей грандиозности проявилась роль народа в судьбе Родины, особенно интенсивно и пристально осмысливается исторический путь страны, при этом осмысливаются различные слои в духовной жизни народа.
   Как раз в это время писатель Н. М. Карамзин работает над многотомной "Историей государства Российского" (1816--1826). Во многом в противовес труду Карамзина уже упоминавшийся нами писатель Н. А. Полевой создает и издает 6томную "Историю русского народа" (1829--1833). В далекие оренбургские степи по местам пугачевских повстанцев отправляется А. С. Пушкин. Он изучает документы, связанные с восстанием, разговаривает с живыми свидетелями грозных событий, записывает песни и рассказы, вскорости пишет "Историю Пугачева". В те годы в Оренбурге с A. С. Пушкиным встречается В. И. Даль, собиравший народные сказки, поговорки, песни, только что издавший книгу "Русские сказки. Пяток первый" (1832). Даль в то время, с одобрения Пушкина, уже накапливал материалы к своему знаменитому "Толковому словарю живого великорусского языка". Проявляется большой интерес и к истории отдельных регионов, представляющей собой незаменимую первооснову для написания истории страны. Особенно примечательна в данном случае книга B. Д. Сухорукова "Историческое описание земли Войска Донского" (1824) --о ней с восторгом отзывался А. С. Пушкин, лично знавший автора. В ряду названных произведений, созданных подвижниками отечественной культуры, и должен, по нашему убеждению, восприниматься замечательный труд Петра Андреевича Словцова "Историческое обозрение Сибири".
   Из предшественников П. А. Словцова наиболее обстоятельно историей Сибири занимался участник Академической экспедиции по изучению Сибири в 1733--1743 годах Герард Миллер (1705--1783) -- его "История Сибири" включает в себя колоссальный фактический материал. Кстати, попытка издать этот труд в 1937-- 1940-е годы осталась неосуществленной -- вышло только два тома из трех.
   Отдав должное кропотливой работе, проделанной в Сибири Герардом Миллером, Словцов видит, что на основе имеющихся материалов необходимо прошлое края подвергнуть основательному анализу, попытаться нащупать тенденции в развитии исторического процесса в Сибири, при этом для историка очевидны огромные трудности на новом пути исследователя. Обращаясь к образу Миллера со словами признательности и благодарности, Словцов рассчитывает именно на его безмолвное благословение. "Вечная тебе память! Без твоего прихода Клио Гиперборейская, -- пишет П. А. Словцов в посвящении историку, -- доныне перешептывалась бы с дьяком Есиповым и сыном боярским Ремезовым, потому что архивы наши сгорели, рукописные летописи редеют, а в обителях и благородных сословиях не заметно ни Нестора, ни Болтина". А затем Словцов делает оговорку, словно бы предчувствуя, что на долгом неизведанном пути произойти может всякое: "...выйдет ли целое или торс, не я в ответе". Обратим также внимание еще на одну существенную горькую оговорку Словцова, когда он пишет, что "принимает к сердцу как усмешку, так и скорбь родины...".
   Нельзя не сказать и о том, что в "Обозрении" встречаются отдельные неточности. К разряду таких неточностей, курьезных ошибок относится, например, оспаривание Словцовым открытия С. Дежневым пролива между Азией и Америкой. При этом П. А. Словцов, основываясь на "здравом смысле", темпераментно отстаивает свой ошибочный взгляд! Но названная оплошность является чуть ли не единственной крупной ошибкой на весь обстоятельный труд.
   Петр Андреевич Словцов рассматривает в "Обозрении" историю Сибири после похода дружины Ермака и заявляет по этому поводу, что "история Сибири для нас выходит из пелен самозабвения не ранее, как по падении ханской чалмы с головы Кучумовой", хотя приводимым в "Обозрении" фактическим материалом и вносит поправки в эту жесткую формулу. Своей главной задачей историк считает "протянуть чрез данное пространство времени нить историческую", а также "напомнить постепенность мер и видов правительства, более или менее по обстоятельствам поспешествовавшего благоустройству или безопасности страны, выставить учреждения, ускорявшие или замедлявшие силы жизни, а более всего представить жизнь частную и общественную...".
   Словцов отчасти отказывается от традиционной последовательной хронологической описательности событий. Его интересуют прежде всего скрытые пружины, причины, определяющие тот или иной ход в историческом процессе. Причем он никогда не теряет из виду судьбу Сибири в целом.
   Историк подразделяет рассматриваемое им историческое время на четыре периода. В каждом периоде Словцов прослеживает возникновение первоистоков для качественных изменений, когда п остепенн о развивают ся явления, поначалу еле заметные, однако неизбежно перерастающие в новые качественные формирования или события.
   "Историческое обозрение Сибири" включает в себя две книги, хотя у Петра Андреевича Словцова было намерение написать и третью книгу -- об этом он говорит на страницах "Обозрения".
   Книга первая состоит из трех периодов.
   Период I -- от начала похода Ермака до 1662 года. Впрочем, историк постоянно обращается и кдоермаковской Сибири. В пространстве данного периода в основном шло стихийное заселение Сибири. Но уже с первых страниц книги Словцов показывает, сколь важную роль играло Православие при продвижении русских людей в новые для них азиатские просторы. При этом историк не обходит противоречий и сложных вопросов, трудностей, с которыми сталкивались христианемиссионеры. Подчеркивается большая роль казачества в освоении, изучении, обживании Сибири. Историк обстоятельно повествует о развитии сибирского земл еделия. Мы узнаем так же о п одробностях продвижения россиян в Якутию, об экспедициях Василия Пояркова и Ерофея Хабарова на Амур. Уже в первом периоде рассматривается формирование законодательства, анализируются пограничные проблемы и тревоги. Прослеживается развитие свободной торговли, формирование сибирских обычаев и нравов.
   Период II -- с 1662 по 1709 год. В пределах этого периода заселение уже шло. как говорит Словцов, "по направлению начальства и самого даже правительства". О брисован о открытие Камчатки, других дальневосточных земель. Рассказывается о взаимоотношении с Китаем, о событиях на границе, о героической защите Албазина. Показано развитие узаконений. Мы узнаем также о создании первой географической карты Сибири.
   Период III -- с 1709 по 1742 год. Только что образована огромная Сибирская губерния с центром в Тобольске, "какой никогда уже не будет в России, -- замечает историк, -- губерния, раскинувшаяся от берегов Вычегды до устья Камчатки". В Сибири интенсивно развивается торговля. На Камчатку и в Пекин направляются христианские миссии. П. А. Словцов рассматривает результаты крупных научных экспедиций в азиате кую часть страны. Он подчеркивает, что при всех изменениях Сибирь всегда жила по общим с Россией законам.
   В первой книге историк обращает внимание и на противоречивое положение Сибири в составе Российского государства. "Сибирь как страна заключала в себе золотое дно, -- констатирует П. А. Словцов, -- но как часть государства представляла ничтожную и безгласную область". О намечаемых исправлениях такой несправедливости говорится уже во второй книге "Исторического обозрения Сибири".
   Вторая книга включает в себя лишь один период.
   Может вызвать некоторое удивление "неточность" в авторском обозначении ближней к нам хронологической границы (1823 год) второй книги. Впрочем, фактический материал "Обозрения" нередко относится даже к реалиям сибирской жизни 1830х годов. Показательна в этом отношении, скажем, "Историческая заметка о пяти сибирских городах", помещенная еще в первой книге. За названной "неточностью" пунктуального Словцова кроется, однако, некая загадка.
   В пределах этой книги "Обозрения" историк показывает усовершенствование законодательства, анализирует развитие сибирских городов. Во второй книге подробно показано дальнейшее формирование горного искусства на сибирской территории, включая Урал, Алтай и Дальний Восток. Словцов во второй книге при анализе исторического процесса уже оперирует новым административным делением Сибири, возникшим в результате проведения знаменитой Сибирской реформы 1822 года, подготовленной и осуществлявшейся под руководством М. М. Сперанского.
   Однако "Историческое обозрение Сибири", как мы уже говорили, не завершено автором, как не завершены, впрочем, ни "История государства Российского" Н. М. Карамзина, ни "История России с древнейших времен" С. М. Соловьева. По моему убеждению, в связи с незавершенностью "Обозрения" требуются тщательные изыскания среди архивных материалов Словцова, могущие нам принести самые неожиданные дополнительные сведения о творческом наследии замечательного сибирского ценителя и аналитика старины.
   Целью истории, в понимании Словцова, является непрерывное всестороннее совершенствование человека и общества на основе религиозных воззрений. Однако процесс совершенствования идет сплошь и рядом драматично, далеко не всегда удается избежать периодов "обезьянничаний", по выражению Словцова. Историк смотрит на народ как на обладателя мощной созидательной энергии, реализуемой нередко и вопреки действиям самозваных лжемессий, нагло выступающих от имени Бога милосердного. Словцов резко говорил об этом и в молодые годы в известных проповедях.
   Петр Андреевич Словцов постоянно размышлял, работал над усовершенствованием своего исторического труда, даже обращал внимание на возможные перестановки в тексте в будущем. Так, во второй книге он писал: "Все прибавления, очень поздно и порознь до меня доходившие, можно будет в свое время разместить по своим местам, в приличные главы первых двух книг". В настоящем издании некоторые пространные замечания автора, данные в конце первой книги, перенесены в соответствующие места основного текста и выделены шрифтом. Воля автора отчасти исполнена.
   Вглядываясь в древность, Словцов видел ее не только глазами мудрого спокойного историка, но и охватывал взором взволнованного вдохновенного художника. Недаром о "блистательной радуге" П. А. Словцов говорит и в "Обозрении", когда обращается к факту участия сибиряков в Полтавской битве, -- так что образ радуги для него вовсе не случаен.
   И нам не только чрезвычайно интересно, но и крайне необходимо мысленно подняться по этой постоянно движущейся исторической радуге Словцова, чтобы с жаждой заглянуть за горизонт минувшего, ограниченный не столь уж и большим отрезком времени каждой отдельной человеческой жизни. Такое заглядывание тем более актуально, что другой конец этой исторической радуги, уходящей в будущее, невозможно даже пытаться представить себе, не прочувствовав пристально и вдумчиво седую древность родной земли и родного народа.
  
   В завершение отметим следующее. В 1990--1993 годах "Историческое обозрение Сибири" в сокращенном виде публиковалось в журнале "Сибирские огни". В 1995 году труд П. А. Словцова вышел отдельной книгой в Новосибирске в издательстве "Вен-Мер". Считаю необходимым выразить признательность администрации Новосибирской области за содействие в издании книги; поблагодарить директора Новосибирской областной научной библиотеки Н. А. Бредихину и сотрудников библиотеки за помощь в доступе к редким материалам, профессора Г. В. Крылова -- за полезные замечания в процессе подготовки издания.
   Ныне, в 2006 году, новое издание "Исторического обозрения Сибири" предпринято московским издательством "Вече" под названием "История Сибири. От Ермака до Екатерины II".

Виктор Зернов,

Новосибирск, 1993--2006

  

ИСТОРИЯ СИБИРИ

От Ермака до Екатерины II

  

ДОСТОПАМЯТНОМУ имени Миллера,

КАК ПИСАТЕЛЯ СИБИРСКОЙ ИСТОРИИ,

посвящается

  
   Сто лет в расходе у Сибири, как по рассеянным ея городам и слободам странствовал ты, достойный друг сибирской истории! Сто лет, как ты помышлял о первых днях нашей родины, как сличал годы полутора веков с летописями городов наших, и поверял их иногда со столбцами архивов. Вечная тебе память! Без твоего прихода Клио Гиперборейская доныне перешептывалась бы с дьяком Есиповым и сыном боярским Ремезовым, потому что архивы наши сгорели, рукописные летописи редеют, а в обителях и благородных сословиях не заметно ни Нестора, ни Болтина.
   Праздный в старости и свободный от сует, я решился собрать твои сказания о Сибири в один состав, и в радости перекрещусь, когда кончу работу без хулы соотечественников. Но прости, достопамятное имя, сократителю, столь же беспристрастному, сколь и почтительному, что он перекопь Ермакову давно засыпал, как небылицу; что бессмертие, каким ты наделил казака Дежнева, он прекращает по не доказанности права; что селенгинския хлопоты, приписываемыя тобою хитрости маньчжукитайцев, он относит к смутным обстоятельствам халхаев.
   Позволишь ли еще сказать, бессмертный дух историографа? Ты не был внимателен к общим итогам и выводам, как будто не думал стоять в шкафах любопытного потомства; ты, заглядевшись на списки ясачные, не развернул писцовых книг, тогда не утраченных, да и не всегда был отчетлив, когда из архивных сундуков Сибирского Приказа, в 1768 г. (от 15 января) тебе переданных по воле правительства, в Сибири ждали, ждали изложения сведений, и не дождались. Но смею ли винить тебя я, тунеядец, который пользовался услугами чужих упражнений, и не умел в свое время поставить себя в доступности к архивным папкам.
   В пополнение очерка твоей сибирской истории, я удовольствуюсь прикинуть несколько вставок, для наполнения пробелов, часто оказывающихся в пустоте сибирского быта, несмотря на многое множество, писанное о Сибири урывками, без связи, и даже с противоречиями, поставить известное на своем месте, устранить мелочи, ничего не сказывающие, обойти противоречия, и протянуть через данное пространство времени нить историческую, вот моя работа! А выйдет ли целое или торс, не я в ответе.

В Тобольске

1837 года

Петр СЛОВЦОВ

  

РУКОВОДСТВА

при составлении обозрения

  
   Полное собрание законов Россий ской империи. Бесценное сокровище для истории!
   Собрание государственных грамот и договоров. Немаловажное пособие для истории сибирской!
   Сибирская история Миллера.
   Сибирская история Фишера, последователя и дополнителя Миллерова, мужа ученаго, с методою странною.
   Краткое Показание о воеводах и губернаторах в Сибири, печатанное в Тобольске 1792г., верное относительно приезда и выезда архиереев сибирских, а не воевод и губернаторов. Например, под 1693 г. поставлен Салтыков вместо Нарышкина. Под 1698 г. не сказано о товарище воеводы кн. Черкасского, у которого был в том звании кн. П. М., потом кн. А. М. Черкасский. Далее между губернаторством Плещеева и Шипова пропущен Бутурлин. Тем менее эта книжка заслуживает доверенность в рассуждении воевод прочих городов.
   Рукописный Сборник библиотеки Тобольской семинарии, несправедливо названный сибирскою летописью, от времени Ермакова до 1760 г. сокращенно доведенный разными сократителями, из коих первый, вероятно геодезист, не чужд ведения космографического. Вообще заметно, что сборник выправлен после издания Миллеровой Истории. В нем происшествия, учреждения, явления мощей в селе Меркушине и Мангазее, постройки общественной важности, проезды замечательных лиц и пересылки с смежными ордами выставлены не всегда в своих годах; следственно, сказания о пожарах, наводнениях и т.п. случаях требуют сличения. В духе своего времени сборник обстоятельно означает породы зверей по уездам с постепенным их уменьшением. Я пользовался этой рукописью не без осторожности.
   Краткое описание остятского народа, приведенного в христианскую веру, сочиненное около 1715 г. Григорием Новицким на славянском языке и посвященное сибирскому губернатору кн. М. П. Гагарину. Оно принадлежит библиотеке Тобольско-Софийского собора. Жаль, что эта рукопись не кончена, да и последние страницы писаны другим подмастерьем.
   Древняя Вивлиофика Новикова, равно продолжение ее и опыт повествования о древностях русских, для сибирской истории довольно сухи. Жаль, что грамоты ногайские, иногда говорящие о Сибири, изданы не вполне и весьма небрежно.
   Хозяйственное описание Пермской губернии в 2 част., 1811 года, по смежности с Сибирью, довольно занимательно для ее истории.
   Белево путешествие в Пекин, или Посланничество Измайлова, изд. 1776 года. Путешественник отличается говорливостью, не всегда верною, как, например, он видит в Сибири дубы, а в нашем Забайкалье -- сарачинское пшено, когда не могло быть и просяного пшена, которое недавно стал о засеваться по Онону. Тут же присоединен дневник агента Лоренца Ланга, требующий подтверждения по части его изъяснений с пекинскими министрами. Но, кажется, стыдно бы русскому агенту, как и переводчику, принадлежавшему к штату Петербургской Академии наук, не знать, что ссоры за Албазин происходили не в 1715 г., а прежде 1689 г.
   Статистическое обозрение Сибири 1810 г. В нем много погрешностей, даже исторических, не касаясь разных неисправностей, как, например, основание Верхнеудинска отнесено к 1643г. Нельзя винить редактора Баккаревича, писавшего с чужих бумаг, без критики.
   Voyage dans le nord, par le Commodore Billings, redige par Sauer, u Paris, 1802.
   Первое морское путешествие россиян Берха, 1823 г.
   Восточная Сибирь Семивского 1817 г.
   В материалах сего сочинения можно найти многое для истории церквей. Отрывочные взгляды Семивского удовлетворительны, но взгляд статистический на губернию по большей части занят из рукописи 1789 г., составленной тамошними землемерами и напечатанной в Древней Вивлиофике.
   Замечания о Сибири сенатора Корнилова, в 1828 и 1829 годах изданные, не заключают ничего ни для истории, ни для статистики. Сочинителю неприлично бы помещать предположения на обстоятельства, уже в 1822 г. разрешенные сибирским Учреждением.
   Описание всех в Российском государстве обитающих народов, 1776 г. Оно доныне служит краеугольным камнем этнографии, повторяемым в последних сочинениях нашего времени. Но как цель моего труда состоит в том, чтобы следить за русским устройством в Сибири, то охотники до азиатских одежд и обычаев сыщут себе удовлетворение в указываемом описании, равно в Сибирском вестнике и в Енисейской губернии.
   Сибирский вестник г. Спасского, с 1818 по 1825 г. издававшийся, заключает множество разнообразных сведений.
   Трудно указать журналиста, более занимательного насчет Сибири, особенно по части древних достопамятностей.
   Енисейская губерния г. Степанова есть живая похвала его по части статистической и этнографической. Жаль, что при таких дарованиях и на месте губернаторском не вздумал он подарить достойным очерком местной истории. Вместо преждевременной статьи о температурах, приятнее бы от него услышать что-нибудь летописное, так как в Енисейске, по слухам, была летопись. За давностию я не мог достать ее.
   Историческое обозрение ойрадов о. Иакинфа осветило, в глазах сибирской истории, заграничную темноту. После суждения, какое помещено в журнале М. Н. П. за 1835 г., надобно прибавить сожаление, что сочинитель умолчал об обстоятельствах Урянхайского ханства и других владений, к Хакасской системе прилегавших.
   Иркутская летопись (письменная), доставленная мне директором училищ Щукиным, начинается, собственно говоря, с 1695 г. и продолжается до начала XIX века. Это краткая записка XVIII века, не заслуживающая сравнения с Тобольским Сборником. В ней очень мало летописного. Она походит на станционную записку о приезде и выезде чиновников, да о приходе и отходе казенных караванов. Хронология летописи не безукоризненна; где есть возможность к поверке, я наводил справки.
   Акты Археографической Экспедиции ссужают историю сибирскую несколькими пополнениями; но как они дошли до меня поздно, по совершенном изготовлении первой части моего Обозрения, то и нельзя было ими воспользоваться иначе как разместив их беглым образом в приличных местах. Получая книги из столиц, для мелочных иногда справок, чрез полгода и более, я нередко винил себя за предприятие историческое в таком краю, который глух и холоден для содействия подобному труду.
  

ВВЕДЕНИЕ

  
   Не замечательно ли, что в конце XV века, в тоже время, когда Эммануил Португальский снарядил Васко де Гаму дня обхода Африки на восток, Иоанн III послал также на восток, за Югорский Камень, своего сухопутного Васко де Гаму, в Обдорию, или низовую обскую страну, не выше р. Конды {Нет исторического доказательства ни даже вероятности: 1) чтобы Иоанн из Чердыни рассудил послать в голодную и болотную страну 4000 войска, когда для испуга достаточна была и 10-я доля; 2) чтобы этот отряд доходил до Оби. Довольно бы с него появиться при верховьях рек Вогулки, Сосьвы и Конды. Иным мечтается, что с тех пор и городок Обдорский заведен. За всеми не угоняешься.}? Промышленность вычегодская еще прежде опознала пути за Камень, но не промышленность указала их, а государственная гордость за покушения закаменных звероловов на безопасность великой Пермии. Меч московский около 1501 года омылся в крови дерзких. Древки знамен и рукояти бердышей обвились, так сказать, бобрами и соболями, и победа властным пером приписала к титулу повелителя московского два вечных слова: обдорского и кондийского.
   Промышленность вычегодская вскоре и надолго, без военной помехи, опять скрепила свои связи с прежними знакомцами по Сосьве, Конде, Оби и Тазу. Привозы пушных товаров скоплялись на Выми и Вычегде, откуда переходили они на ярмарки великоустюжские. Если новгородская торговая деятельность замялась для Ганзы, то она около половины XVI века оправилась в Архангельске и столкнулась тут опять с Пермью, Печорою и Югрою, некогда бывшими в числе волостей Великого Новгорода и в 1504 году завещанными {Отказная грамота Новгорода от земли Двинской и Пермской, 11 августа 1471 г., и Духовная Иоанна Великого 1504 года. Акты Арх. Эксп. и 2-й том Древней Вивлиофики.} престолу московскому от того мужа, который возвеличил Конду и Обдорию помещением в высоком титуле.
   Аника, родоначальник фамилии Строгановых, на странице сибирской истории является солеваром и соучастником вычегодских промышленников. От тесноты и совместничества он подвинулся вперед на Чусовую, где уже становится представителем промышленности и главою деловых людей, служащих ему, по препорученности, за Камнем, в непосредственном вымене мехового товара у звероловов. Сыновьям его с 1558 г. двукратно жалованы были земли по Каме и Чусовой с правом строить городки, иметь пушки, ружья и пушкарей; за что возлагалась на них обязанность препровождать и довольствовать посланников, едущих из Москвы в Сибирь или из Сибири в Москву. Один из преемников Аники, будучи большим помещиком и не переставая быть солеваром, торговцем и деятельным домовладыкою, он по способам обширного хозяйства служил Чердыни и государству своею предприимчивостию. Глядя на ход вещей выше и далее своего времени, он в 1581 году выписывал искусных мореходцев из Антверпена и, вероятно, других мастеров из ганзейских городов.
   Без сомнения, вслед за строгановскими промыслами дошла до правительства и Европы молва о Сибири, которую и правительство и Европа полагали за Уралом, тем уверительнее, что при перевале на восточную сторону, выше Лялинского спуска, русские нашли ничтожную речушку Сибирку в широте 59® 12'. С половины XVI века летописи начинают говорить об Едигере (Етыгаре по татаро-тобольскому выговору) и потом о Кучуме. Государственные листы в разных грамотах называют первого сибирским князем, а последнего сибирским царем {*}.
   {* Из ногайских грамот, помещенных в продолжении Древней Вивлиофики, и из собрания государственных грамот выписываются все слова, сказанные или писанные о сибирском князе Едигере и потом о сибирском паре Кучуме в предположении -- нельзя ли из этого извлечь что-нибудь дельное.
   О Едкгере. Царь Иоанн 13 сентября 1563 г. объявил ногайским посланцам (часть X), что сибирского князя Едигера посланца Чибиченя повелел отпустить.
   Там же, в грамоте к ногайскому князю от 22 сентября, царь писал: "Твоей дочери, жене сибирского князя, и сына ея не отпустил к тебе для того, что зять твой, сидя в Сибири на нашем юрте, не дает дани, за что я хочу ему мстить и доступать тот юрт, дабы после наделить им твоего внука. На сей раз я не отпустил к тебе сибиренина Тагикина, потому что он пришел ко мне из Сибири в посольстве от царевича АхметКирея, а сибиренина Чибиченя велел отпустить". В грамоте царя Феодора I к Кучуму от 1597 г. выводится родословие владетелей сибирских, как будто бы последовательно правивших Сибирским юртом, т.е. после Ибака князя Тайбучина рода, после них Махмет К..., после него князь Кизый, после князь Едигер, и все они давали (будто бы) дани отцу и деду Феодора.
   О Кучуме. В 1564 г. ногайский князь, преемник Измаила (часть XI), писал к царю, что между ими и сибирским царем ходят люди ветовые, и "ты бы Маминшиха и Тагикина батыря, приехавших к тебе из Сибири, отпустил: они люди мои из Тюркменулуса, а сибирский посланец Тагикин в Сибири был мне другом". В июне 1565 г. царь, посылая к ногайскому князю посланца, велел говорить, что сибирский царевич Муртаза (вероятно, Маметкул) наделал множество обид моим данникам, и поэтому Маминшиха и Тагикина отпустить непригоже.
   В 1577 г. к Лачинову, к ногаям посланному, приезжал от имени сибирского царя посланец Тайляк и говорил, что Кучум хочет быть в дружбе с царем московским. Этот Тайляк прислан к Ик-Мирзе за лошадьми и овцами, следовавшими от Мирзы в калым за дочь Кучумову. Другой посланец, Мальцев, доносил царю, что сибирский царевич Алекочума (алей Кучумов) женился на дочери ногайского князя, который вскоре писал к царю, что, выдав дочь за сына Кучумова, сроднился с царем сибирским. В марте 1578го, а не 1575го, как написано в книге, царь, изъявляя удовольствие насчет нового родства, извещает, что прошлым летом был в Москве от Кучума посланец, с обещанием давать дань, какая издавна лежала на сибирской земле, и что царь хочет брать ее по старине, за чем и отправлен с Кучумовым посланцем Добыча Лачинов. Отсюда следует, что первая грамота от Кучума, вольного человека (Усбека), привезена была в Москву в 1577м, несмотря на то, что она во 2й ч[асти] государственных грамот напечатана под 1570 годом. Этот татарский барон выказывает в своем послании и самохвальную решимость к войне, и податливость к миру. В той же части государственных грамот выставлена под 1571 г. присылка посланца Таймоса и гонца Аисы, которые от лица Кучума привезли тысячу соболей; и договорились ежегодно за сибирскую землю давать дани по 1000 соболей и для посланца по 1000 белок, и сему договору, утвержденному в Москве, надлежало свершиться в Сибири, при свидетельстве посланца Третьяка Чабукова, который и отправился с приезжими двумя татарами. Тут, в сообразность с прежнею пересылкою, надобно вместо 1571го подразумевать 1578 год. Нельзя упрекать меня в самоуправстве хронологическом, потому что в самой выписке из титулярника заметна путаница во времени и в написании года: то 1699, то 1572г.
   В грамоте к тарским воеводам 1597 г. Кучум, изгнанный и скитающийся по Вагайской степи, просит их, чтобы из захваченной посылки, которая была везена к нему, отдать один тюк с лекарствами от глазной болезни. Грамота скитальца оплавляется: "Бог богат".
   Царь Феодор в грамоте 1597 г. укоряет Кучума в прежнем убийстве посланца Третьяка Чабукова, присланного за данью (за свершением договора) и в многократных нашествиях на пермскую землю (которые, впрочем, надобно относить не к Кучуму, а к вторжениям вогуло-остятских партий). Царь христианский, забывая все неправды ханаубийцы, приглашает сего степного скитальца приехать в Москву и воспользоваться великими милостями, по примеру сына и племянника. Едва ли эта грамота дошла до Кучума, который в том году исчез с глаз Сибири.
   Вот все положительно известное об Едигере и Кучуме.}
   Из сокращенного чтения тех листов открывается:
   а) Что Сибирь не есть слово местное, от вогулов или зырян занятое, но общее уральским племенам, слово, затверженное многочисленною ногайскою ордою, господствовавшею на Яике и распространившеюся до Дона.
   б) Что пространство земли, называвшееся Сибирью Едигера, не далеко лежало от главного Ногайского юрта; и едва ли юрт Сибирский не стоял между Исетью и Миассом, при озерах Иртяше и двух Наннягах, где на южном берегу одного из озер виден курган из полевого шпата, с древним укреплением и рвом, обведенным около кургана наподобие венка, а на северовосточносеверном скате мыса, при протоке между обоих Наннягов, еще не осыпался ров, на 130 сажен выказывающийся. К предположению юрта Едигерова на этом месте склоняет грамота царя Иоанна от 30 мая 1574 г., в которой нашествие Маметкула представляется, хотя и не буквально, с верховьев Тобола.
   в) Что пределы сего юрта на западе Урала могли простираться от истоков Уфы до Утки, близ которой, в значении границы, течет другая речка Сибирка, впадающая в Чусовую, в широте 57®9'; что юрт Едигеров, населявшийся черемисами, вогулами, башкирами, а к стороне Тюмени татарами и бухарцами, и к Миассуногаями, не потому ли лежал на сердце ногайских князей, Измаила и Тинехмана, так искренно заступавшихся у московского государя за сибиренинов.
   г) Что нет исторической достоверности относить юрт Едигера на Иртыш, как потому, что первые дани с него пересылались северными, т.е. ближайшими путями, что Тобол и Иртыш, если бы сведомы были правительству Иоанна, чрез описания московских бывальцев или посланцев, не были бы пожалованы вместе с Обью дому Строганова в 1574 г., т.е. в то же лето, когда приезжал от Кучума посланец с первою грамотою, так и потому, что владетельные юрты Сибири не всегда бывали в одном месте, например, хан Онсон кочевал на устье Ишыма, Тайбуга с детьми на Туре в Тюмени, внук его на Иртыше, где после был Искер Кучумов.
   д) Что, судя по согласию Иоаннову брать дань с Кучума по старине, или иначе по тысяче соболей и по стольку же белок, приходится отвергнуть преувеличенное показание никоновского летописца насчет дани Едигеровой {По соболю и белке с головы 30 700 улусников Едигеровых.}, показание, беспрекословно допущенное в 6м томе И[стории] Русского] Н[арода Н. Полевого].
   е) Что, если раз усомниться вАбулгазиевом выводе родословия Кучума из шейбанцев, нечем уже увериться в пресловутом происхождении его, потому что ни сам Кучум, называющий себя вольным человеком, ни ногайский князь не говорят о важности его рода, да и по изгнании с Искера не оказалось у него никаких связей с Бухарией, равномерно и в счастливое время связи его ограничивались сватовствами с ногаями, для умягчения мести их за низложение Едигера.
   и) Что если Кучум с племянником Маметкулом, при разных своих перекочевках, разорил владения Едигера и в другой раз успел уходить его с братом Бекбулатом, чему надлежало случиться около 1556 и 1572 годов, все нельзя определить времени прихода мнимый шейбанцев на Искер, едва ли кем занятой, потому что появление их на Искере не есть следствие похода воинственного, а постепенная перекочевка с места на место, где и удавалось подбирать толпу охотников для преднамереваемого нападения. Поэтому выводимое летосчисление ханства Кучумова на Искере {Искер по производству с яз[ыка] татарского значит старое городище, чем он и был до занятия Кучумова.} не может быть достоверным.
   к) Что приближение Маметкула (Махмет-Кула) к чусовским городкам, конечно, случилось в то же время, когда ему удалось разграбить или разрушить владение Едигера, а не в особливом походе с Искера, как с точки отдаленной. Впрочем, странно то, что по нашим летописям Маметкул подходит к Строгановским городкам не с дружиною чжагатайцев, татар, ногаев или башкир, а с сволочью закамских черемис, мордвы и т.п. Тот ли это Махмет-Кул, который впоследствии пленен Ермаком, или другой Махмет-Кул, из ногайских мирз, живашй в Москве в предохранении и упомянутый в ч. XI Продолжения Др. Вивл. на 142й странице? Тождеименность ординцев, часто коверкаемая легковерными летописцами, не раз затрудняла критическую историю.
   л) Столь же трудно разгадать незнание, в каком летописи, по приходе волжских казаков на Чусовую, держат Семена Строганова в рассуждении сделанного в Сибири убиения царского переговорщика, так как бы этому мужу, имевшему близкие знакомства в Чердыни, Казани и Москве, вовсе было неизвестно ни о предварительном договоре с Кучумом, ни о последовавшем бесчеловечном поступке его. Есть и другие статьи, показывающие, в каких потьмах ходили летописцы, при сближении с Сибирью, пока Ермак не дошел до устья Тобола и приступом не взял 23 октября 1581 г. Подчувашского нагорного укрепления.
   Вскоре, по овладении Искером и духом устрашенных жителей, можнобыло смекнуть, что ландкарта Кучумовой Сибири или ханства Иртышского ограничивалась к северу речкою Демьянкою, в Иртыш падающею, к востоку юртами Вагайскими, к югу холмом Атбашским, где после был наш острог, к югозападу устьем Туры, к западу устьем Тавды. Далее же сих пределов кочевали союзники малозависимые или независимые: остятские князцы, барабинцы, киргискайсаки, ногаи, туралинцы Чингидинского улуса, князцы Вогульские, Епанчинский и Пелымский. Ханство Кучумово ныне вмещается в уезде Тобольском, как моллюск в раковине.
   Потомство будет спрашивать, кто такой был Ермак {Ермак сказывал о своем происхождении, что дед его был посадский Оленин, а отец, принужденный искать пропитание инде, сперва приютился на УстьКаме, потом переселился, с прозванием Поволжского, на Чусовую к Строгановым, с двумя сыновьями, из коих один назывался Василием, т.е. он сам. Тут Ермак привык к разгульной жизни на судах; после чего оставался шаг до известного промысла каспийских флибустьеров. Поэтому Ермак, с возвращением на Чусовую, увидел свою родину; следственно Горнашитская пирамида, для Тобольска вытесанная в память Ермака, может считаться поминком родины (из Тобольского Сборника).}, облагородивший себя счастливыми успехами доблести, и в тех ли намерениях, в каких кончил знаменитое свое дело, было оно им предпринято?
   История, редко не краснея за своих героев, с откровенностью отвечает за казака, превзошедшего свое имя, свое намерение, и ныне идущего среди потомств а вровень с историческою пирамидою, -- отвечает, повторяем, что Ермак принадлежит к особливому разряду людей необразованных, которым, как говорится, на роду написана большая игра желаний и надежд, поочередная смена удач и опасностей, которые, несмотря на тяжкие испытания, неуклонно стремятся к целям своих впечатлений и среди бедствий бросаются из отваги в отвагу, ощущая в духе какую-то мечту чего-то лучшего, пока схватят венок мечты или сделаются мучениками ея. Завоеватель Кучумова юрта действительно схватил венок свой, покорил страну, собирал дани и в очаровании самоудовольствия с месяц принимал подданство устрашенных аулов на свое имя {Фишер на стр. 134 и 135. То же у Миллера. Кажется, что Ермак, отправив Кольцова в Москву с донесением о покорении Сибирского царства и с богатым приношением даней, желал присылки войска, а не смены себе. Ибо, когда кн. Волховской от царя прибыл на Искер с 500 ратников и с преимуществом власти, Ермак перестает действовать, не заботится о продовольствии прибывших казаков, умирающих от голода и цинги, пока не скончался воевода Волховской. Тогда Ермак опять начинает принимать известные ему средства к обеспечению здоровья команды. Чему это приписать? Ошибке ли воеводы или оскорбленному честолюбию Ермака?}, а не на имя своего природного государя, которого столица за десять лет (1572) была превращена в пепел от крымцев, и чуть ли еще не пылала она в голове Ермака -- хана иртышского, попрекаемого старыми расчетами совести.
   Но приятно ли сибиряку, многократно любовавшемуся на Искере нагорным и подгорным ландшафтом, на Искере, где некогда кручинный Ермак с умилением выслушал милостивую грамоту царя Грозного, удовлетворенного отмщением хану-убийце, где с благоговением принял дары царские с двумя кольчугами, -- приятно ли менять события важные, минуты торжественные на подозрения недобрые, в угодность исторической строгости?
   Введением сим хотелось, да не удалось, сказать главнейше то, что промышленность звериная познакомила Россию с северною полосою Восточной Азии, что она же, чрез посредство промышленника вооруженного, каким представляется Ермак в первоначальном намерении, заманила Россию в Сибирь, и что Правительство с лишком полтора столетия, не иначе как по частной идее усвоения промышленности, управляло судьбою сей страны, не вдруг обратившей на себя лучшее воззрение.
   Предыдущего изложения довольно, чтобы читателю не ожидать от нас сказок об истории татарской {С чего стали называть известные орды татарами? Этот вопрос, по словам о. Иакинфа, рассмотрен худо Клапротом; но и решением самого критика, помещенным в Записках о Монголии, решением натянутым, едва ли можно удовольствоваться.}. История Сибири для нас выходит из пелен самозабвения не ранее, как по падении ханской чалмы с головы Кучумовой. Касательно повествования о приобретении, заселении и дальнейшем завладении страны, с Урала до Авачинской губы, это дело сделано Миллером, светильником архивов, уже истребленных огнем и временем {Дела, столбцами писанные до 1700 г., замечены мною в Верхотурье, близ Туринска в Панаевой фабрике, в Нерчинске и Якутске. Есть и в Кузнецке до сотни столбцов, восходящих к царствованию Михаила и без описи легко исчезающих, как и недавно (после 1822 г.), было взято несколько столбцов бывшими начальниками. Не святотатство ли это для истории? Вообще старина юридическая попалась в опалу с открытия наместничеств, все прежнее было брошено с пренебрежением.}, хотя оно сделано вполовину и, к сожалению, безвозвратно: историограф не спохватился выписать число сил, какими жили страна и управление. Хотите ли нравоописания сибирских племен и сличения их наречий? То и другое исполнено, на первый раз, хотя этнография наша, без коренного изучения наречий, в их историческом ходе, изображает одни наружности обычаев, кажущихся то смешными, то глупыми, без углубления в сокровенные основания. Равномерно и тонические своды наречий не во всей полноте удовлетворяют цели, для которой предпринимались те своды, т.е. для узнания сродства или чужеродства племен. При всем том, благодаря академикам и другим ученым мужам, преимущественно же мановению и мудрости монархов России, ученая история Сибири, со времени второго путешествия Берингова, сделала большие шаги на пути человеческого ведения. Миллер, Гмелин, Штеллер, Крашенинников, Делиль дела Кройер, Красильников, геодезисты и флотские офицеры, более или менее искусные, первые открывают на необъятном пространстве страны некоторый таинственный праздник, в тихом созерцании природы, во славу неизреченного Зиждителя. За ними поочередно восходят на горизонте нашем другие созвездия испытателей, но здесь не место именовать их, а лучше подумать, что остается еще сделать.
   Что остается сделать? Этот вопрос щекотит сибиряка, который не приготовился быть ориенталистом для окрестных наречий и который не прицепился ни к одной ветви естествознания. Он мыслит, что возобновить в памяти сибиряков изменившийся состав управления, как быль, уже не существующую, напомнить постепенность мер и видов правительства, более или менее по обстоятельствам поспешествовавшего благоустройству или безопасности страны, выставить учреждения, ускорявшие или замедлявшие проявление сил жизни, а более всего представить жизнь частную и общественную, он мыслит, что это зов его, слышимый из-под развалин 250 лет.
   Откликаясь на зов сей и принимая к сердцу как усмешку, так и скорбь родины, я недоумеваю только в одном: история страны невеселой, зимуя среди пестрых нравов и обычаев, без мечтаний славы, без проявления гения, без побед, без политики, история, не видавшая у себя Великих мира, кроме великих изгнанников его, наследовавшая вместо Эллорских храмов одни курганы или не прочитанные на утесах писанцы, и покоясь с одною книгою законов, под таинственным знаменем креста, безмолвно на вышине возносящегося, безмолвно, быть может, водруженного и в глубине сердец, оправдает ли скромное полуимя Исторического обозрения! Но, если были в стране свои отдельные обстоятельства, свои занятия при особых взглядах правительства, свои последствия, если заметны переходы в усовершенствовании быта частного и общественного, вероятно, читатель усмотрит предметы, не недостойные его размышлений, особенно когда представится ему самому возможность судить, чему и с которой поры Сибирь одолжена была возрастанием, не так скорым: характеру ли ея правителей или невольному шествию вещей; учреждениям ли, собственно для нее изрекавшимся, или влиянию общих государственных узаконений?
   Чтение, по рассматриваемым переливам в бытиях страны, делится на неутомительные роздыхи, или периоды.
  

В тые дни не рекут к тому: отцы ядоша кислая, а зубы детем оскоминишася.

Пр. Иерем. XXXI, 29

  

КНИГА ПЕРВАЯ

с 1585 по 1742 год

Период 1

с 1585 до 1662 года = 76 лет

ОТДЕЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

до 1631 г.

Глава I

обстоятельства СИБИРИ

1. Возобладание Сибирью. 2. Племена туземные. 3. Верования и черты из жизни. 4. Покорители. 5. ПЛАН завладения по линиям. 6. Оправдание первоначального плана. 7. Внешние враги. 8. Сибирь в смутное время.

  
   1. Наследство, какое нам досталось от Ермака, есть мраморная пирамида да память благочестивого очувствования и воздержания, двух нравственных пауз, в которые, при наступивших предприятиях сомнительной развязки, не раз он одумывался и жил с дружинами по-христиански. Да! благоговейность и чистота суть преимущества вождей, свыше благословляемых, начиная с Навина вдохновенного до Суворова непостигнутого, вечные символы душевной доблести, какой иначе нельзя бы ни понять, ни изъяснить, при взглядах на удивительные дела Ермака Тимофеевича. Эти два иероглифа духа его, как две царские кольчуги, можно бы символически вытесать в качестве барельефов на гранитном подножии тобольской пирамиды.
  
   Мраморная пирамида. Памятнику Ермакову, пирамидальному и четырегранному, собственное имя -- обелиск. На сем обелиске высечены надписи со стороны 3. -- Покорителю Сибири, Ермаку, с Ю. 1581, с С. 1584, с В. -- Воздвигнут в 1839. Подножие из гранита вышиною в 1,5 ар., весу в нем до 5292 пуд. Вышина обелиска в 7 саж., весу в мраморе 6431 пуд., не считая забутки внутри обелиска. В заключение нельзя не сказать, что обелиск в постановке явился на глаза не так высок, как мечталось. Этот памятник для памяти, а не для фантазии.
  
   Если неоспоримо, что от завоеваний необыкновенного казака ничего нам не осталось, даже и мнимой перекопии {Письма из Сибири, 1828 печат. В них доказана небывальщина Ермаковой перекопии и ничтожность Сибирской летописи, 1821 г. изд. Г. И. Спасским. Энц. Словарь в VIII томе еще продолжает уверять, что Иртыш будто бы ушел из Вагайской Луки в Миллерову перекопь.}, то возобладание Сибирью, возобладание не шаткое, конечно, было творением царским. Оно началось с 1585 г., когда первый русский городок явился на Оби, против последнего устья Иртыша, и, по слову воеводы Мансурова, привел пушечным выстрелом в трепет скопища вогулов и остяков (1) {"Ссылки на грамоты и указы" в конце периода (В. З.).}. Вот где опнулась русская держава над Сибирью и встревоженные остяки вызвались в 1586г. чрез старшину Лугуя вносить царю двугодовой ясак (по 14 сороков соболей) на Выми, в том расчете, что после дани незачем русским являться на Обь: но остятская политика дала промах. Русская держава вскоре перенеслась в Тюмень, потом в Тобольск, из которого она распространялась смело и который в 1590 году сделался главным местом Сибири. В 1594 году правительство освободило кетского из остяков старшину Алачева с братом, за оказанное усердие, от платежа ясаку с 11 душ, дабы чрез них удобнее распространять и власть и дань ясачную. В 1596 году велено в сибирских городах принимать торговых бухарцев с возможным приятством и с привозимых товаров не брать пошлин, которые поступали уже в казну с покупателей подданных. В ноябре 1597 г. издан закон, что бежавшие, за шесть и более лет люди, чьи бы они ни были, остаются в своих убежищах. Этот закон придуман не для Сибири, но он, по уважению 6летней давности, стал доброю закваскою Зауральской земледельческой населенности. С тех пор свободное новоселье русских в Сибири как бы благословлено законом, и отлучившиеся из отчин, из деревень, начали приселяться за Уралом, ктридцати семьям, которые по грамоте 3 мая 1590 года из Сольвычегодска посланы в Сибирь с лошадьми, коровами, овцами и земледельческими орудиями {Акты Археограф. Экспедиции, том I.}; стали приселяться и к другим
   2. Какими же туземцами была населена Сибирь в то время, как русские спознал и ее до берегов Енисея? Теми же племенами, какие и ныне видим, в меньшем только числе поколений, которые, во время русского завладения или вымерли, или уклонились на юг: к последней категории относятся ногаи, киргизы и калмыки. Таким образом, племена западной или первоначальной Сибири состояли из остяков-финнов, как древнейших насельников, из вогуловугров, потом из самоедов, позднее водворившихся, и наконец из татар турецкого происхождения. Вогулы называли себя манзи, остяки -- хандихо, самоеды -- хазови, а до совершеннолетия ниючи; они же от остяков прозваны урьягами, с чем сходствует и книжное название урянхаев. Что касается до татар, то они называют себя мусульманами, если не идолопоклонники, или слывут от мест, как то: барабинцы, абинцы, качинцы, кизилы или чулымцы, саянцы. К ним же причисляются, хотя и несправедливо, выродившиеся теленгуты, или телеуты, по корню калмыки, по цвету похожи на татар. Вся четверичная населенность с подразделениями, как и Восточная Сибирь с Камчаткою, была не иное что, как намыв обломков, выброшенных из Средней Азии, когда она пенилась переворотами племен, а пенилась многократно, во времена хуннов, киданей, нючжей, татаней и чингисханцев. Все они, по нынешнему обобщению, принадлежат к семейству финнов {Так говорю я в духе времени, но наизусть не верю, чтобы по всей северной полосе от восточного океана по Китайскую стену и Алаунскую возвышенность, до Лопии, все были финны. Ни черепословие, ни физиология, ни лингвистика не доказывают сходства.}.
   Такая хаотическая смесь, если почтить татар исключением, смесь дикарей, существовавших звероловством и рыболовством, болтавших разными наречиями, следственно и принадлежавших разным странам и племенам, коих отчизны и места ими забыты, дикарей, скитавшихся за добычами по угрюмым ухожам, любивших, однако ж, ратную повестку сзыва, чувствительных к радости мщения, но неустойчивых, имевших какую-то связь с поколениями смежными, но вовсе не знакомых с понятиями порядка общежительного -- эта сволочь человечества, скажите, не сама ли себя осудила на все последствия твердой встречи. Просвистала подле ушей Закаменных пуля из большой пищали, и Сибирь северная стала для России самородным зверинцем, кладовою мягкой рухляди.
   3. Вот туземцы, которые пресмыкались от Урала до Енисея, по трем продольным плоскостям, из которых одна тундро-промерзлая, другая лесисто-болотная и третья хлебородная, заселенная татарами, пахарями в одной крайности. Вот сограждане, поневоле примирившиеся с русским новосельем, потому что не бывало у них в руках огнестрельного оружия {О настоящих успехах инородцев можно здесь заметить, что самоеды ныне из ружья бьют птиц на лету без промаха; что, продолжая питаться по-прежнему сырыми животными и лакомиться рыбьим жиром, употребляют уже взварь из муки и печеный хлеб, для которого у русских обдорцев заведены огромные печи; что от любострастной болезни начали там спасаться взваром из сальсапарели; что, употребляя табак трояким образом, самоеды курят его с приложением моху, а остяки нюхают его с пережженною березовою губою; что дети вогулов и остяков крещеных, хотя и сызредка, учатся грамоте в Тобольске или Березове.}, кроме лука и стрелы, страшной для зайца и тетерева. Они также не были знакомы с письменами, кроме татар, достигнувших письменности чрез чтение корана, в новый довод, что письмена букварные или гиероглифические идут рядом с религиею, начертываемою на камне, дереве, папире и пергаменте. Татары-мусульмане могли хвалиться догматом поклонения Единому Богу, в древности ведомому в одной Иудее, догматом великим и глубоким, но, к сожалению, у них запятнанным чрез присловие пророка-самозванца, мужа плоти и крови, и чрез утешение чувственности в мире и вечности.
   Вогулы, разнящиеся от прочих и наречием, и особливостию истуканов, поклонялись, до призвания в христианство, изображению копья, в камне утвержденного, близ Пелыма, и далее по Тавде и Конде человекообразным кумирам, наряженным в облачения. Благоговение к копью намекает что-то важное, но теперь поздно отгадывать, когда вогулы превратились в христиан.
   У остяков-нехристиан был и есть род кереметей, в которых отправляют странные молебствия и продолжают богомолье плясками и музыкою. У них есть стародавний праздник, доныне отправляемый, при котором в честь одного из главных идолов через три года топят в Оби, при начале губы (в Яровских юртах), оленей по сороку. Осенью с первого новолуния они по ночам празднуют и заунывными песнями как бы возглашают об оптимизме бывалой родины. Божатся водою, землею и волком, как предметами страшными, а медвежья кожа употребляется на подстилку присяги или клятвы. Сия орда, любящая пляску и песню, чувствительна к смерти самых близких сродников, но с женским полом ведет расчет уничижительный. Остячка-родильница, отделяемая в особую юрту, для возврата к мужу очищается чрез окурку; всякая вещь, хотя бы то была веревочка, если случится через нее перешагнуть остячке, окуривается струею или пахучим веществом. Условия упомянутые не имеют места у самоедов {Напротив, по словам штурмана Иванова, самоеды печорские показывают к женщинам все пренебрежение, какое замечено между остяками. Надобно это предоставить дальнейшему испытанию, чтобы поверить разнообразность одного племени. Четырехкратное пут. Литке.}; но есть принадлежности, общие обеим ордам, так, например: детям их не дается имен, кроме шуточных, прежде поступления в повинность ясачного тягла, и тогда взрослым нарекаются действительные имена, заимствуемые из семейства предков. Женский пол ни в девстве, ни в замужестве не заслуживает имен. Не менее странно и то, что у сына самоеда не доспросишься об имени отца, если посторонний не вызовется сказать. Есть, без сомнения, в народном духе основания к такой сокровенности.
   Самоеды, соплеменники манчелов, юраков, камашинцев, сойготов и карагасов, уклонившиеся на тундры Студеного моря {Так называется Ледовитое море в сибирских летописях и в новгородских грамотах на Вотскую пятину.}, начиная с Хатанги до Мезени, куда не может досягать ни образованность, ни порча человеческого общежития, но куда досягает оспа и вино, самоеды доныне сохраняют честность и правдивость. Они не имеют праздников и не чувствуют удовольствий от пляски, хотя с них бы надлежало начинаться этой гимнастике, толь приличной полярному климату. Одна склонность, общая самоеду и остяку, может помирить их с европейским самолюбием, и эта склонность -- фантазия, они страстно любят свои сказки. Наука могла бы воспользоваться неожиданными изъяснениями, но кому подслушивать Шахеразаду их без ученого языковедения? Может быть, тогда узнали бы большую важность в лице шамана или шаманки, арктического Валаама и арктической Сивиллы.
   Самоеды признают Бога небесного, именуя его Нум (Numen) и веруют в духов. Сверх того они возят с собою идолов, из дерева тесанных, поклоняются в разъездах и камню, и дереву, и чему вздумается, обмазывая чествуемый предмет звериною кровью. Не достает у самоеда только благоговения к светилам небесным, чтобы помыслить обличать их в неумышленном всебожии. Точно так! Самоед не поклоняется ни Солнцу, ни Луне и не обращает внимания на великолепное зрелище северного сияния; но не в этом он виноват, виноват, что чувство благое и набожное, каким нагрето сердце, расточает он пред вещами недостойными, подобно дитяти, искренно приветствующему своих кукол. Есть сильная причина уповать, что тот же перст, который трогает внутреннюю струну, дико, но всеместно воющую горе, настроит ее во свое время для гармонии истинной, духовной.
   Все сии верования, русскими виденные от Урала до Енисея и какие они увидят далее по северо-восточному материку, пока не придвинутся к кумирням шагямонианского закона, покрываются служением шаманства как общим процессом суеверия. Шаманство происходит от легкомыслия знать свое будущее и от самообольщения предсказателей, чрез мнимое их вопрошение духов, преклоняющихся открывать удачу или неудачу житейскую. При всей грубости, оно облагораживается происхождением от астрологии и родством с семитическим волхвованием, покушавшимся подражать вдохновениям пророков, человеков Божиих. Принадлежности, без которых шаман или шаманка не могут производить свой фокус-покус, требуют жреческого облачения, ночной поры, бубна, кружения, ускоряемого около раскладенного огнища, припева верных, вскружения головы или исступления, падения и самообагрения поддельного своею кровью по примеру лжепророков Бааловых {Третья книга Царств. XVIII, 28.}, вот чего требуют и вместе свидетельствуют о примеси древних языческих религий. Казак того времени смотрел на сцену шаманскую как на диво, промышленник -- как на демонское игрище, а глаз верных, разумеется, -- как на дело религиозное. В одном ли этом разительное разногласие, когда обыкновенно в точке зрения между божественным и демонским, между чудесным и естественным, помещается ум человеческий? Но разительнее всего неизгладимое свидетельство, что умилостивление неведомого Бога написано у всех на сердце.
   4. Услышав теперь имя казака и промышленника, пора в благодарности признаться, что покорением племен зауральских Россия одолжена дружинам казаков {Под именем казаков в сем сочинении разумеются вообще все служилые того времени: дети боярские, стрельцы, подлинные казаки, литовцы, поляки, немцы, на войне взятые и посылавшиеся на службу в Сибирь. Это сокращение оправдывается тем, что все особые названия служилых после слились в имени казачьем.}, старшинами предводимых по распоряжениям голов и воевод да вольнице промышленников, по большей части из Устюжского края на лыжах или нартах за Камень явившихся, с пищалью и луком за плечом. Последние (почти всегда) впереди обглядывали аул, число жителей, богатство уловов звериных; и, если не считали себя равносильными, соединялись с первыми, чтобы провозгласить найденных инородцев подданными московского государя и обложить их данью ясака, для царского величества. Это было законно, потому что дань есть послепотопная законность всего мира.
   По следам сих покорителей, метавшихся направо и налево по рекам и речкам в лодках, а по льду и тундре на собачьих и ли оленьих нартах, и под стать на лыжах, по следам их воеводы, снабженные наказами, вновь назначали зимовья, остроги, после города {Грамоты в Сибирь насылались из Приказа Посольского при сыне Грозного, не успевшего при себе ничего установить для правления Сибирью, потом, с 1596 г., из чети дьяка Вахрамея (Варфоломея) Иванова, правившего Сибирью под диктантом боярина Б. Ф. Годунова; потом, с 1599 г., из Приказа Казанского Дворца, тогда заведыванного двумя дьяками, и наконец с 1637 г. -- из Приказа Сибирского, в котором всегда заседал кто-нибудь из важных лиц. Если правда, что при сыне Грозного Сибирь считалась степным отъезжим полем, то больше правды в том, что укрепление этой страны за Россией принадлежит царю Борису.}, не иначе, как с царских разрешений, выходивших по образцу грамот, дабы с теми вместе испросить прибавку военных команд и огнестрельных снарядов, для ближайшего взимания ясака с прилежащих улусов, равно и для удержания земель и самих жителей в подданстве к государю.
   Заметим вообще, что предприятия завладения не всегда шли от севера к югу, а иногда от середины к северу и опять от севера к югу, в виде огромной латинской буквы W, прорезываемой продольными линиями. Надобно заметить и то, что год заложении какого-нибудь укрепления есть время покорения окрестных улусов. Даром лес не падал под топорами казачьими. Некоторые из укреплений разорялись от неприятелей и потом возобновлялись, некоторые же от перемены обстоятельств уничтожались или изменялись в деревушки, так что имена старинных мест впоследствии часто не соответствуют историческому значению или превышением или ниспадением.
   5. Дабы беспристрастно оценить правительственный план завладения, проведем в своем уме IV линии укреплений, повременно тянувшиеся вдоль Сибири и под конец склонившиеся к северо-востоку по Лене, а отсюда впоперек к югу, как бы в подпору линий недочеркнутых: потому что они, по ту сторону Енисея и Кана, долго колебались без водружения.
   I. На Главной линии заложены {*}: Верхотурье (1598 г.), Туринск (1601), Тюмень (1586), Тобольск (1587), остроги вверх по Иртышу: Каурдацкий, Тебендинский, Ишимский ниже устья Ишима, и все три -- 1630; опять города и остроги: Тара (1594), Томск (1604), Мелесский около 1620го на Чулыме, Ачинск (1642), Красноярск в Тулкиной землице (1628). Окончательный проспект сей Главной линии до Байкала обозначится с точками заселения и времени во 2-м отделении периода. Мы называем эту кривулю главною не по действительному проезду той поры, но по срединному положению и по будущей просеке сообщений, потому что водяной путь по северной параллели предпочитался долго правительством и купечество м, несмотря на неудобства климата и широты.
   {* Несмотря на числовую пестроту, признано за лучшее означить города и остроги в порядке топографической последовательности, с отметкою года стройки, дабы одним взглядом видеть поспешность или медленность исполнительности управительной. В пополнение того здесь вкратце показывается, с какими иноплеменниками имели дело города и остроги 4 линий.
   Верхотурье -- с вогулами, жившими по pp. Ляле, Лозьве, в предгорьях Урала, а на правой стороне с теми же родами и татарами по pp. Тагилу, Туре и Верхней Нейве. После были на время приписаны Сылва и Чусовая.
   Туринск -- с вогулами и татарами вверх до устья Тагила.
   Тюмень -- с татарами туралинскими, так прозванными по ограждению юрт от соседних наглостей. Главные неприятели Тюмени: ногаи, киргизы, кучумовцы и калмыки.
   Тобольск -- с вогулами по Тавде, к северу с остяками, с окрестными татарами и бухарцами прежнего водворения.
   Три острога вверх Иртыша -- с татарами, частью с барабинскими.
   Тара -- с татарами, киргизами, кучумовцами и калмыками.
   Томск -- с татарами, жив. около вершин Томило Нарыма, с чатскими, жив. по Оми, потом по Оби, с телеутами, киргизами и калмыками.
   Острог Мелесский, 57®17' ш. по Мессершмидту -- с татарами чулымскими и кизыльскими, с виду похожими на якутов, киргизы и сюда вбегали для грабежа.
   Ачинск -- построен на Июсе собственно для преграждения киргизских вторжений. По разорении снова построен при той же реке, на другом месте, где ныне.
   Красноярск -- с татарами кестенскими, жив. по левую сторону Енисея, аринами, котовцами, тубинцами, камашинцами между Каном и Енисеем. Они то подданные, то неприятели, заодно с киргизами и бурятами.
   Лозьва -- с вогулами предгорий, после отшедшими к Верхотурью и Пелыму.
   Пелым -- с вогулами по Сосьве, частью Тавде, с Кондою Малою и Большою.
   Березов -- с остяками до Обдорска, частью с самоедами и вогулами по Сосьве.
   Сургут и Нарым -- с остяками обскими. Нарыму добровольно поддался татарский род, именуемый Еушта.
   Кетск -- с остяками по Кети, озерам и речкам окрестным. До постройки Енисейска и Красноярска воевал с аринами и тунгусами, а с Мангазеею затеял спор о так называемых енисейских остяках, говорящих особливым наречием.
   Маковский -- для охранения судов, оставляемых в вершине Кети. После была тут поверка таможенная при погрузке товаров китайских -- нет ли недосмотренных.
   Вельский -- для поддержания сообщений и земского порядка.
   Енисейск -- частью с остяками от Кети до Енисея, тунгусами, чапогирами, тасеевский род долго не поддавался.
   Мангазея -- с самоедами юрацкими, не исключая пясидских; впоследствии юрацкие самоеды, удалясь к левому берегу Енисея, разместились по тундре между лиманами Енисейским и Тазовским.
   Зимовья туруханские и инбацкие -- с самоедами и тунгусами, долго не поддававшимися острогу Кетск ом у.
   Остроги Южной линии -- служили для ограждения от набегов со степей Миасской, Исетской и Абатской, которая разумелась преддверием степи Барабинской.
   Кузнецк -- имел дело со многими родами разных племен, жив[шими] до Абакана, пока Красноярск не вошел в свои права, и с теми же неприятелями, которые были и у Томска, т.е. стелеутами, киргизами, калмыками, а подчас также с кистимцами, тулыбартами, бирюссами, койбалами, бельтирами и прочими саянцами.}
   II. На северной параллели застроены города и остроги: Лозьва ненадолго, до появления Верхотурья, Пелым (1592), Березов и Сургут (1593), Нарым и Кетск (1595), Маковский (1618), а Вельский после Енисейска, застроенного в 1619.
   III. Третья линия, из всех древнейшая, прокрадываясь севером с берегов Выми, Мезени и пр. при указании затесей на лиственницах или при руководстве живых урочищ и в разные времена года, убегая от себя самой то на воды, то на тундры, или в разлоги гор, представляла дорогу промышленничью. Было время, что пустозерцы, ходившие водяным путем до городка Рогового, устроенного вверху р. Усы, зимою проезжали к самоедам, которые, нуждаясь в ножах, топорах, копьях и прочих заповедных товарах {Прочие заповедные товары были ружья, свинец, порох и панцири. Едва ли они могли быть привозимы мелочными торгашами?}, служили им оленями и прикрывали тайнопровозителей.
   Было также время, что от Архангельска и других приморских мест плавали в губу Карскую, из нее в Мутную, а отсюда перетаскивались на реч[ку] Зеленую, падающую в Обскую губу. Эти и подобные пути, писанные то на воде, то на мхах, правительство силилось запретить и затоптать, начиная с царя Бориса. Горо док Обдорский и ост[рог] Мангазейский (последний в 1600 г.) созданы были именно для пресечения беспошлинной и заповедной мены между поморскими торгашами и самоедами, и царь Борис предписывал (2) мангазейским воеводам разведать между торговцами, где лежит их дорога, летняя и зимняя, где по ней становья и городки, дабы годные из них обратить в государевы городки. В самом деле, некоторые проезды узнаны, выставлены на них от городка Обдорского две заставы, Картасская и Собская, а в 1603 г. разрешен переезд чрез тамошний Камень, так как бы удостоверялось, что нет обходных путей.
   В 1620 г. правительство, разведав о потаенных проходах торгашьих, решительно запретило переезд чрез Камень, и не иначе как в ворота Верхотурской таможни. Подобным образом в 1631 г. решено пресечь полуводяную тропу от Оби к Енисею, тянувшуюся по реч[кам] Тыму и Сыму. Потаенный провоз спрятался было в ш. 64® в протоках Ваха и Елогуя, где опять приперли его дозорные заставы. Если посудить по сим примерам, сколь трудно вывесть из ума хитрую любостяжательность и привесть ее в послушание государственной полезности, то не лучше ли вместо застав, тут и там являвшихся, также незаветных и также продажных, не лучше ли бы не пугать торговли безместными требованиями? Тогда пошла бы она в таможенные ворота, стала бы качаться на весах и хвалиться штемпелем. Это урок не историка, а истории, к сожалению безвременный, потому что царствовавший тогда тариф был с двумя руками, внешнею и внутреннею.
   К сей линии, от Обдорска чрез Мангазею проходившей, надобно относить зимовья: Туруханское и инбацкие, учрежденные около 1609 г. Далее за Енисеем эта линия пойдет по Нижней Тунгуске на Вилюй.
   IV. Вот и Южная линия, в двояком намерении брошенная, дабы приурочить от степей плодоносные и вместе приятные места, и оградить притом цепь Главной линии от набегов неприятельских. На ней поставлены остроги: Катайский (1658 г.), Исетский при оз. Лебяжьем (1650), Ялуторовский на Тоболе (1639), Тарханский при устье Туры (1631), Атбашский при Вагае (1633),
   Кондобский вверху р. Кондомы для объясачения бирюсинцев, Кузнецкий при устье Кондомы (1618г.), среди абинцев, знавших плавку руд. На том и кончалась эта линия. Во все продолжение первого периода линия больше по имени, чем по делу, потому что ведена без опоры на собственных ея концах, в далеких отвесах от городов, и связывалась не единовременно, беспечно, не так, как первые линии. К сей же линии, часто прорываемой, но почти всегда неприступной в своих замках, хотя и деревянных, надобно отнести два острога, Сосновский и Верхотомский, в 1657 г. явившиеся на плодоносных почвах, для перерезки вторжений и для связи с своим городом.
   6. Показав перечень завладения Сибирью, сперва быстрого, потом медленного, и признав сие завладение творением царским, мы, сыны Сибири, должны в лице Бориса Феодоровича Годунова чтить искусного хозяина, разумно и деятельно принявшегося за дело нашей родины, несмотря на худую славу, какую он наследовал за изуродование архангельской промышленности при царственном зяте, чрез непомерное угождение вольностям английского торга {Грамота от 29 марта 1588 г. об исключении англичан из таможенных сборов в Архангельске. Акты Арх. Экспед., том I.}. Устроитель Сибири, сперва в качестве ближнего сановника, потом в сане государя, дабы безвозвратно связать Сибирь с Россиею, развил в течение 20 лет, от подошвы Урала к Енисею, непрерывную прогрессию сил, ряд замков и городов, взаимно себе помогавших, как ряд редутов, надвое разрезавших племена подозрительной верности. К се в ер у очутились отделенными вогулы, остяки, частью татары, самоеды, тунгусы -- племена, в идее подданства движимые, как их стрелы, и также виляющие после минуты направления. Параллельная Северная линия, разъединив в свою очередь однороднее и надзирая за их расположениями, совершенно с севера обезопасила главную просеку водворений. С картою в руке не лучше можно бы распорядиться. Укрепления в Обдорске и на Тазе, заставы на западном берегу Оби со стороны Обдорска, и другие заставы к Енисею, по правилу подражания позднее брошенные, представляют в Борисе государя, умеющего раскидывать сеть таможенную; в самом деле, если уже решено, что между Сибирью и Россией все привозы и вывозы подлежат в Верхотурье пошлине, то нет и побочных дорог, кроме указной. Можно бы в духе пререкания унижать план устройства подставною мыслью, что естественное направление рек само руководило назначением водворений -- можно бы; но не в том ли и выражается ум государственный, чтобы уметь пользоваться раскинутыми силами природы, пользоваться берегами как основаниями населенности, реками как дорогами страны неизведанной? Потом, если в первых десятилетиях не было, по-видимому, думано о начине укреплений, к верховьям рек, с юга в Сибирь вливающихся; не очевидна ли и тут осмотрительность управления в первой половине периода? Конечно, хан Кучум, дважды разбитый двумя тарскими воеводами кн. Елецкими, после послания к ним с красноречивым оглавлением исчез с 1597 г. с глаз Сибири, не сождав царской приветной грамоты; но его ли одного надлежало остерегаться со степи?
   7. Взгляните на юговосток, по опушке тогдашней Сибири, и исчислите неприятелей! Там обитали:
   а) По сю и по ту сторону Уя, обсеянного, так сказать, архипелагом озер, роды ногаев {Ногайская орда, не вся подчиненная одному князю, у которого в лучшее время было под рукою до 300000 м. подданных, стала упадать с 1556 г. и переселяться к Дону и Крыму, потому что по взятии Казани и Астрахани пресеклись ей способы к грабежам. Унижением сей орды Россия обязана уму царя Иоанна, хорошо знавшего: divide et impera. Он, привязав к себе милостями ногайского владетеля, не оставлял жаловать и других мирз, ему не послушных. В XVII веке оставалось вверху Яика немного отдельных мирз, с которыми башкиры уже вели себя наравне.}, господствовавших над башкирами восточно и западноуральскими, которые, с уклонением господ за Волгу и Дон, стали развивать отдельное бытие, но бытие освобождающихся рабов знаменуется озорничеством и разбоем.
   б) Племена киргизов {О. Иакинф различает кэргизов от киргизов, т.е. монгольских от самоуправляющихся; но разность зависимости чту за основание для различения племени? Знаю, что у бурят забайкальских киргизские кладбища называются могилами кэргетов, но, пока другой Абульгази не докажет, что у кэргетов и киргизов были два родоначальника, монгольский и туркестанский, дотоль не для чего изменять имя орды. Кстати, заявляю, что и в Сибири есть клочок бурутов, живущих в степи Кырме, недалеко от Манзурки в Иркутском уезде.}, в древности кочевавших и за Байкалом, а в последние два столетия скитавшихся от Абакана до Яика и при случае готовых завиваться около наших водворений, как степные пески около кустарных прутьев.
   в) Татары-магометане, не разлучившиеся грезить о восстановлении опустелого Искера, по обольщениям кого-нибудь из Кучумовой родословной.
   г) Далее по наклонам, простирающимся от Большого Алтая почти до вершин Ишима, калмыки (усунь, древние иссидоны), по изгнании монголов из Китая составлявшие союз ойрадов, потом исчезнувшие в безвестности и в первые годы XVII столетия приведенные в брожение самовластием чоросского поколения тайши Харахулы до того, что при народном ропоте, превратившемся в раздор, иные поколения пошли прочь, и начали в 1606 г. роды их выбрасываться даже на сопредельные степи Сибири. Две страны, Сибирь и Чжунгария, движимые одним началом единодержавия, представляли два противные явления; одна из малодушия дробится и разметывается, другая в мужестве разметывается и все подбирает в царскую десницу. Обе стерегутся столкновения. Соседка северная почти через полтора века увидит, как новое ойратство падет и расшибется в скалах Алтая и Богду; тем не менее полтора почти века надлежало Сибири стоять на страже, и не без досад.
   д) Ателенгуты? То присягают России, то отпадают как бы в свою улику, что в них борются две жизненные стихии.
   е) Далее к юговостоку, между систем Алтая и Саянадо вершин Енисея, урянхаи (сойиоты), отделившиеся в состав владения алтынхана {О. Иакинф в Истор. об. ойр. уверяет, что урянхайский владетель был подданным чжунгарского (чоросского) тайши; но со слов Фишера можно заключать противное. Посмотрим, что скажет акад. Шмидт.}, у оз. Убсы кочевавшего, и двоемысленно являющегося в сценах Сибири то подданным, то независимым, но постоянно вероломным, постоянно корыстолюбивым.
   При толикой толще недоброхотов кавказского и монгольского облика, разнящихся с нами происхождением, языком, мнениями, верованием и всеми образами жизни хищнопастушеской, благоразумно ли было бы выказывать свои намерения к распространению южной границы? Вот для чего управление сначала усыпляло соседей то от правлением своих посланцев с гостинцами, то ласковым приемом их переговорщиков, честя приезжих угощениями и взаимными проводами до кочевья их родоначальников. Поведение расчетливое, чтобы не раздражать тех, с кем нельзя искренно сдружиться, стоило бы неизменного подражания и в следующее время.
   8. В столь щекотливом состоянии Сибири, весьма обширно обхваченной малою горстью русских, легко чувствовать, каким сомнительным помышлениям предавались градоначальники ея в смуту и потом в междуцарствие. Перевороты царственные носились над главами, как неожиданные тучи над горами Уральскими; новые лица, как кровавые столпы северного сияния, выступали, двигались, блистали холодным светом и сменялись. Очарователь Отрепьев в июне 1605 г. повелевает сибирским воеводам привесть всех жителей к присяге на подданство ему, как природному государю; в декабре лицемер приказывает пелымским начальникам вырыть тело скончавшегося в заточении боярина В. Н. Романова и отпустить в Москву. В мае 1606 г. инокиня цариц а Марфа, в подтверждение правительственной грамоты, возвещает сибирским воеводам, что Гришка Отрепьев не сын ея, что он, как самозванец, вор и богоотступник убит, а избран на царство Василий Иванович Шуйский. В декабре 1606 г. новый царь уже извещает верхотурских воевод о приходе под Москву возмутителей-казаков. В июле 1610г. послана и в сибирские города окружная грамота о сложении царем с себя короны и о вручении правления кн. Мстиславскому с другими боярами. В декабре 1610г. временное правление извещает Сибирь об избрании на царство Владислава, сына Сигизмундова. О град православных, венец славы, веселие всей земли, что сделалось с тобою? В июне 1611 г. воеводы, освобождавшие Москву, посылают в Сибирь окружную грамоту о вероломстве поляков и требуют утверждать всех жителей в борьбе против врагов отечества. В 1612 г. тобольские воеводы читают послание (от 10 июня) военачальника кн. Пожарского, готового двинуться с ополчением к Москве в такой силе, что в Великом Новгороде, занятом шведами, без нарушения православной веры и без разорения жителей, помышляют об избрании шведского королевича, и потому русский Камилл просит у всех сибирских воевод совета в толь великом деле.
   Заглянем же, что в эту годину делалось в Сибири. Горестные вести о плачевных событиях, переносясь чрез Урал, без утайки разглашались вогулами, остяками и татарами, радовавшимися беде русской и уже не помнившими о примерной милости, какую царь Борис даровал им льготою от ясака на весь 1600 год. Еще в 1607 г. пелымские вогулы, условившись с остяками сургутскими и самоедами, замышляли разорить Березов, но благовременною казнью зачинщиков несчастье было упреждено.
   В 1609 г. вогулы, остяки и татары, в надежде на помощь калмыков, мечтали разрушить Тюмень и в распространении этого умысла участвовала новокрещеная жена кетского князьца Алачева, так что стрела с вырезкой злых духов, как обычная повестка к восстанию, пересылалась из юрт в юрты, пока не попалась в руки березовских казаков. Гиероглиф остятский изменил тайне злоумышленников, и был свидетелем смертного приговора, совершившегося над главными из них. Такой же участи подверглись преступные весельчаки из пелымских вогулов, подмеченные на тамошней варнице в нескромной радости. В 1612 г. вогулы, затвердив, что в России нет царя, еще раз покушались сжечь Пелым, но воевода при малолюдстве казаков умел управиться с глупцами. Легко понять, что и южные соседи, ногаи, башкирцы, кучумовцы и калмыки, знали о помрачении Москвы, светозарной для них даже в ея хвосте, но от чего-то не могли произвесть ничего важного, кроме стычек, из которых казаки всегда выходили с честью. Такова звезда Сибири, что, несмотря на остановку военных подкреплений, снарядов и провианта из Сольвычегодска, Вятки и Перми, с 10 января 1609 г. тщетно поджидаемых до 1613г., несмотря на болтливость беглых простолюдинов, как газеты, распространявших уныние, несмотря, что из Приказа редко насылались кой-какие разрешения с прописанием имен, при царском титле повелительных, держав а Русская в Сибири не помрачалась. Отдадим справедливость правителям сибирским, которые, не поддаваясь ни слухам времени, ни внутренним или внешним покушениям, единодушно пребывали верными долгу, скипетру и отечеству, не терпели крамольных толков {Посольству 1618 г., отправленному к персидскому шаху, наказано в случае речи о Сибири отвечать, что во время смуты никто там не соблазнился, а все прилежало к Москве. Древн. Вивл., Участь.}, не выводили также покоренных иноплеменников из терпения, хотя и не все были чисты на руку.
   Только в отдаленной глуши, какова Сибирь тогдашняя, только среди думы и раздумья, каких не могли в себе преодолеть главные тобольские воеводы кн. Катырев Ростовский и Нащокин, можно оценить всю торжественность окружного послания кн. Трубецкого и Пожарского, в последних числах декабря 1612 г. писанного и полученного сперва в Верхотурье, об очищении Москвы от врагов отечества. Верхотурский воевода Годунов пишет, что там с полными слез глазами воздали хвалу Богу, и пели молебствия во всех храмах, со звоном, по три дня. Наконец запись Московского земского совета, в феврале 1613 г. разосланная во все города, об избрании на царство Михаила Федоровича, разлила радость по Сибири. И как не радоваться о восстановлении природного престола?
  

ГЛАВА II

УЧРЕЖДЕНИЯ

1. учреждения низшие. 2. Ясак. 3. Гоньба ямская. 4. Десятинная пашня. 5. Слободы. 6. Распорядок Сулешева о пашне.

  
   1. К счастью, предшествовали смутной 8-летней године учреждения, без которых Сибирь в беспомощное время должна бы выпить горькую чашу. Учреждения, сверху помянутых, были следующие:
   а) В 1606 и 1607 гг. устроен в Соликамске ям из 70 ямщиков, с парою лошадей у каждого, с тем чтобы возить воевод и дворян в Сибирь зимою с кладью по 15 п[удов], летом по 4 п[уда], а где сидят сами -- одной епанчой и с насущным хлебом; сибирских же казаков, посылаемых в погоню за беглыми, возить за поверстные прогоны. Мосты к Верхотурью мостить от земли пермской.
   б) В октябре 1609 г. разрешено, для понижения хлебных цен в Сибири, возить туда из-за Урала хлеб на вольную продажу, с тем чтоб воеводы не отбирали у продавцов хлеб на имя государево {Акты Арх. Экспед., том II.}. Само собою разумеется, что ограничения, в грамотах помещенные, гласят о притеснениях ямщикам и продавцам.
   в) Около 1597 г. в умягчение ропота со стороны вогулов дозволено им продавать ножи, топоры и другие железные вещи неопасные. При неблагодарности, какую они оказывали, не осталось им по крайней мере утешения жаловаться на недоброхотство русского правительства.
   г) После скотского падежа, в первые годы нового столетия в Тюменском округе и городе случившегося, крестьяне тамошние наделены от казны купленным рогатым скотом, и позволено черемисам и татарам скотоводцам безданно прогонять скот на продажу в Тюмень и Туринск. Начались ярмарки.
   д) В 1607 г. даны канцелярские печати Тобольску, Верхотурью и Березову для наложения слепков на товары, пошлиною очищенные (а в 1625 г. даны новые печати всем сибирским городам).
   е) По неудачным опытам, какие предпринимались для выварки соли по Пелымскому округу на трех варницах, одна за другою следовавших, о чем с 1600 г. настоятельно пеклось Тобольское воеводство, возложено на Тару довольствовать Сибирь солью из прилежащих соляных озер. В 1610г. встретилось затруднение от калмыков, овладевших теми озерами, но сильным казачьим отрядом трех городов восстановлено прежнее право на добычу соли, а через другую вооруженную посылку Западная Сибирь ознакомилась в 1613 г. с богатою ямышевскою солью. Всеми сими распоряжениями правительство разматывало на новоселье русском нити своей власти, хозяйственности, законности; и мы намерены попространнее упомянуть о прочих учреждениях, больше обеспечивавших твердость власти общим порядком.
   2. Сия дань взималась соболями, лисицами, бобрами, песцами белыми и голубыми, куницами, горностаями, рысью, белкою и зайцами лучшего, разумеется, разбора. Ясак был троякий: а) податный по 10 соболей с женатого и вполы с холостого по установлению Бориса, как будто и женщины звероловствуют, б) десятинный, т.е. десятый зверь всякой породы, в) поминочный, или поклонный, которого количество определялось доброю волею и усердием приносителя к особе царской и к наследнику престола. Правило, чтобы платить ясачный от 10 до 20 соболей, сначала при покорении новых волостей объявлялось, но редко исполнялось. Так, например, пелымские вогулы в 1598 г. внесли ясака 68 сороков, но в 1609 просили сбавить ясак до 7 соболей, как установлено по Тобольскому уезду. Прошение уважено не без условия, но в 1609 г. получено с них менее и против уступки. У правительства не было неумолимой строгости. Затем, во уважение старости, болезни или увечья, давалась свобода от ясака и еще требовалось, чтобы ясачные сами привозили дань свою в город или острог. Но в продолжение времени вошло в обычай у воевод посылать казаков за сборами. Правда, царь Борис запретил (3) сборщикам брать для себя поминки из обещаний рассрочки и возить с собою товары для подмены рухляди высокоценной на плохую, какую они достают за свои лоскуты; но впоследствии вкралось столько подлогов и ухищрений, что ни наказы государей, ни обещания милостивые, ни угрозы гневные не довольны были к прекращению рассчитанного грабежа. У воевод, разумеется не всех, рука руку мыла.
   В 1623 и 1624 гг. воеводствовал в Тобольске боярин кн. Сулешев черкасского происхождения {Берг, издатель Царствования Михаила, неосновательно подозревает Сулешева в измене на сторону Владислава, по внезапному отъезду его из-под Смоленска в Москву. Боярин спешил донести об уловке неприятеля царю, который не перестал отличать его пред прочими, и притом кн. Сулешев не был под Смоленском в числе военачальников.}, в два последовавшие царствования с похвалою упоминаемый. Он, как предано памяти в П. С. Законов, сделал для Сибири положение о сборе ясака и о десятинной пашне: мы тотчас увидим распорядок его о пашне, но в чем состояло положение об ясаке, нам не случилось встретить того нигде. Думать надобно, что, по уменьшении уловов звериных, он представил уменьшительное росписание ясака, и притом с расчислением на деньги. При покорениях по Енисею и далее количество ясака ограничивалось добровольным приносом и некоторою надбавкою при вымогательстве.
   3. Переезды в Сибирь и обратно были бесчисленны, не говоря о должностных пересылках с Москвою. Одни воеводы, чрез три года приезжая и отъезжая семейственно, иногда и барски, с большим поездом и трехгодичными запасами, хотя бы запасы и не превышали установленной впоследствии меры, должны бы вконец разорить прилегающих к дороге инородцев, если б те же реки, при которых основаны города и остроги, не способствовали летом к сплаву транспортов, начиная с Верхотурья до Тары, к северу до Березова и Мангазеи, к востоку до Нарыма и Маковского. При всем том требовались люди в нарочитом числе, когда суда тянулись против воды.
   Насчет сухопутного переезда, сверх помянутого по Соликамскому яму, в июне 1607 г. огражденного от самовольства проезжих чинов и казаков, мы читаем историческое свидетельство в жалобе 30 лялинских вогулов, дошедшей до Бориса в следующих подробностях: у них было в течение 1598 г. 320 лошадей, на которых возили ясачную казну, воевод и всяких служилых людей в один конец до Соликамска, а в другой -- до Тюмени или Пелыма; в течение года лишились 123 лошадей, узд и седел. Государь, в грамоте на Верхотурье, повторяя челобитную, предписывает (4) воеводе уменьшить ясак с вогулов-челобитчиков, впредь ограждать их от обид, от насильного завладения лошадьми и вообще беречь их, дабы не вздумали разбежаться. Этим не кончилось дело: с 1600 г. началось действительное переселение ямщиков с семьями в Верхотурье, на Тагил, в Пелым, Туринск, Тюмень и Тобольск, хотя и не в том порядке, в каком -- мы пишем; впоследствии же число их умножилось прибылыми охотниками, понаслышке о приволье в землях и промыслах. В других местах, где было уже довольно посадских, велено записывать в ямщики из них с денежною подмогою от города.
   В правление царя Михаила в 1637 г. заселены на Нижнем Иртыше два яма: Демьянский и Самаровский ямщиками из-за Урала {В Геогр. Слов. Щекатова показаны переселенцы из Сольвычегодска, Чердыни и Соликамска; но в этом случае вероятнее сказание устюжского летописца, говорящего, что в 1637 г. отправлено в Тобольск 500 семей и 150 девок, для женитьбы казаков, из Вологды, Тотьмы, Устюга и Сольвычегодска.}. Нельзя в жителях сих поселений не приметить и ныне духа русского, духа деятельности, старинной набожности и старинной чинности в платье. Я проезжал там лет за десять. В одном из следующих периодов доведется возвратиться к сей статье; а теперь скажем, что во многих по Сибири местах заметны нравственные и физические отделы людей, чему и нельзя не быть в стране, слишком разноместной и разнообразно заселенной, без общего народного образования, которое одно может приводить свежие поколения в лучший образ. Но кто бы пожелал изменения в тр удолюбии и набожности двух помянутых селений?
   4. Царь Борис, осведомясь, что пашнею занимаются татары только около Тюмени и в Табаре по Тавде, в 1599 г. назначил Тагильские юрты на пашню с тем, чтобы вместо ясака взимать с них хлебом для казенных житниц, а между тем ускорил отправление крестьян с Камы, начиная с Лаишева, и распределил всех их под продовольствие команд городских и острожных. В 1609 г. (от 6 августа грамота) велено отправить в Пелымский уезд, в Табары на пашню 50--100 охочих крестьян с мирскою подмогою и с обещанием годовой льготы при водворении; но и в 1613 г. Пелымское воеводство не имело своих хлебопашцев. Из наказов царских не видно определения обязанностей в рассуждении казенной пашни, вероятно потому, что сия повинность, происшедшая от половничества, как обычная в России, должна и в Сибири быть исправляема по принятым обыкновениям; только то известно, что татарам табаринским и тюменским, еще в 1596 г. облегченным, она не полюбилась. Первые по вторичному прошению освобождены и перечислены в ясак, из последних же несколько бежало в степь Исетскую. Рим во свое время, по одинаковому с Россией побуждению, учил покоряемых народов своему земледелию и не терпел отговорок или отбывательств. Но за Уралом не Италия.
   В наказах последующего времени видна та же неопределительность десятинной пашни, которую надбавлять на крестьян предоставлялось рассмотрению воевод. Одно установление, небывалое в Сибири, впрочем основанное на естественной ответственности всякого промысла общему благу {Оно законным языком после выражено. Гл. XIX, 3. Уложения.}, было следующее: со всех обывателей, с подьячих, торговых людей, не исключая священников и диаконов, занимающихся для себя пашнею, брать 4-й сноп из хлеба доброго, 5-й из среднего, 6-й из худого, заставляя самих хозяев обмолачивать снопы. Установление сие, более века остававшееся в силе, не отменялось и земскими распоряжениями известного боярина кн. Сулешева. Прежде нежели коснемся распорядка его о десятинной пашне, посмотрим наперед, как и где заселялась крестьянами Сибирь.
   5. Посмотрим не по преемству времени, а по порядку и падению рек, держась Верхотурья, как оглавления, с предварительным пояснением, что слободы заселялись или непосредственным попечением воевод, или услугою поверенных, слободчиками прозванных, чрез вызов в обоих случаях казенных крестьян из северных уездов нынешних губерний: Вологодской, Архангельской, Вятской и Пермской. Переселенцам обещаемы были льготы в подати или пособия хлебом и деньгами. Такой порядок завелся в 1613 г.; однако ж не следует думать, чтобы прежде того не было добровольных переселений, как уже замечено при 6летней давности
   1597 года. Притом с 1602 по 1607 г. опять крестьяне, получив законную свободу бродяжничать, властно переходили в Сибирь, и порядочные селились близ новых городов. Эта переселяемость уже не прерывалась, по обстоятельствам смуты, и потому по допущению самого правительства, смотревшего на то равнодушно не только до 1687 г., но и до первой народной переписи. Но дело у нас идет о дозволенном заведении слобод.
   Завелись слободы.
   По Сосьве -- Гаринская (1623 г.), по Тавде -- Табаринская для пашни, особая от иноверческой (1618), Еланская и Тавдинская -- около 1620 г.
   При перевале за Урал -- селение Павдинское с таможенным постом в 1598 г. как преддверие Верхотурья. По Туре -- подгорная Верхотурская не позже 1623 г. {Руководитель Миллер относит основание этой слободы к половине XVII века; но как Сулешев упоминает о ней в своем распорядке, надлежало ей существовать прежде.}, Меркушинская (1620), Епачинская (1604), Благовещенская (1639), Туринская (1645).
   На Тагиле, при разделении дороги Верхотурской на Туринск или Нейву -- Тагильская и Мугальская (1613 г.).
   По Нейве -- Краснопольская (1645), Мурзинская (1639), после прославившаяся кристаллами, дер. Алапаиха тогда же, Невьянская (1619) и выше ея Невьянский монастырь с селением, прежде (1621) бывшим. Последние два водворения, как родина моих родителей и прадедов, из Устюжской четверти переведенных по воле патриарха Иова, достовернее для меня, чем северный Туле Птолемеев земного шара. В первый раз, и это было в 1778 г., увидел я Нижненевьянский деревянный острог со стрельницами, и как я тогда удивлялся этим твердыням, могшим превратиться в пепел от искры! После, как уже язык мой познакомился с Горациевым словом: nil admirari, я смеялся над простотою неприятелей Сибири, до Ницы вторгавшихся, что они в полтора века не надумались, как пепелить деревянные наши твердыни.
   По Режу -- Арамашевская(1631), Ключевская, или Зырянский Ключ, после.
   По Нице -- Михалева, Рудная, где в 1631 г. началась плавка железной руды. По тогдашнему неуменью и по трудному добыванью руды из болотного урочища плавка была маловажная, но ради первой находки толь необходимого металла дело считалось весьма важным в глазах тобольского управления. Далее по Нице явились Ницынская (1622 г.), Киргинская (1633), Чубарова (1624), Верхницынская (1627), Бабровская среди прелестного ландшафта, Красная (одногодка с Чубаровою, после переименованная в ост. Краснослободский) и УстьНицынская (1645 г.).
   По Ирбити -- Белослюдская среди открытых видов (1644), Зайковская, Жмакова, Усть-Ирбитская (1645 г.). Это не та Ирбитская, которая после полюбилась торговле и которая, засев в 1635 г. на самом устье при Нице, справедливее могла бы называться именем самозванки. Усть-Ирбитской не было уже при Миллере.
   По Пышме -- Пышминская, Беляковская (около 1646) и некоторые починки.
   По Исети -- Далматов монастырь (1644 {Об основании Далматова монастыря в П. С. Законов, No 15786.}) и Рафаилов монастырь (1645) на живописном месте, за пять лет до Исетского острога, с которым он мог чрез колокольню перекликаться знаками, в случае набегов.
   Надобно взглянуть на пространство, между Турою и Исетью заключающееся, на эту живую трапецию с плодородною почвою, с текучими водами, с красивыми берегами, с веселыми местоположениями, которые сменяются увалами или наклоненными равнинами; надобно видеть, чтобы понять, сколь много было побуждений для водворений, которые сперва, как говорится, клик кликали, а после доброю волею с запада сбегались и приселялись тихомолком. Это пространство, само собою после насаждавшееся людьми, было рассадником для распространения русской населенности за Енисеем.
   6. Теперь выносим на суд учреждение боярина и воеводы Сулешева, с тем предварением, что оно было последствием правительственной заботливости, какая началась с 1621 г. насчет камеральных в Сибири сведений о земледелии частном и казенном, о количестве земель, о заселении пустырей, о торгах и промыслах, о доходах, о поименном числе жителей (5). Кстати заметить мимоходом, что 1621 год достопамятен для Сибири по воззрению как хозяйственному, так и нравственному. Последнее скоро увидим, но вот учреждение Сулешева: верхотурский подгородный крестьянин, обрабатывающий на государя 1 десятину в поле, и вдву потому ж, пользуется для себя землею вполовину; тамошний же крестьянин, обрабатывающий для казны по 2 д[есятины] в каждом из трех полей, имеет для себя по 15 д[есятин] в каждом поле. В тагильских селах за 2 д[есятины] казенных имеет для себя по 12 1/2 д[есятины]. В ПелымеДуринске, Тюмени и Тобольске за 2 1/4 д[есятины] казенных в каждом поле пользуются для себя уже по 10 д[есятин] в трех полях; а 1 1/8 каз[енных] д[есятины] получают для себя по 5 д[есятин] в каждом поле. Вот распорядок кн. Сулешева!
   Трудно ныне постигнуть причины разнообразия в пропорциях, определенных, вероятно, особливыми нуждами местности, а не расчетами разностей почвы; понятно, однако ж, коренное основание учреждения, т. е. кто хотел увеличивать доход казенный, тот вправе увеличивать и собственный, как награду за усердие к казне. Награда уменьшилась от Верхотурья к Тобольску в порядке чисел: 3, 2 2/5, 2, из чего можно бы заключить, что земли к Тобольску представляли большие ценности, иначе -- больше населенности, но заключение сие, само по себе сомнительное, опровергается сравнением земли пелымской, вовсе не пахотной, с тобольскою и тюменскою, и тем еще, что русская населенность, как известно, началась числительнейшею оседлостью между Турою и Исетью, минуя возвышенность Урала. Равномерно трудно отдать себе отчет, для чего обработка одной казенной десятины в Верхотурье штрафуется уменьшением права на землю, а в Тобольске и в других городах идет в порядке своей пропорции. Останавливаясь на огромности участков земли, какие назначались за услугу казенной пашни, можно сделать себе вопрос: была ли возможность пользоваться толь обширным хозяйством? Сим самым, надобно думать, и высказывается безгласное переселение беглых из России людей, и свидетельством тому служит примолвка, в царских грамотах иногда употреблявшаяся, чтобы воеводы, вновь определяемые, означали число прибылых душ.
   Далее читаем в П. С. Законов, что тот же распорядитель установил детям боярским и другим служилым, пашнею для себя занимающимся, производить хлебное жалованье не сполна, а с зачетом собственной пашни, принимая уже в рассмотрение разность земель, где оне находятся: в Тюмени ли, в Тобольске, Таре или Томске. К сему прибавочному учреждению, которое лучше обдумано против первого положения о десятинной пашне, впоследствии сделано другое применение, как увидим во втором периоде.
  

ГЛАВА III

УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШИЕ

1. Учреждения высшие. 2. Наказы. 3. Вечные письмена Христианства. 4. Сближения с урянхаями и торготами. 5. Связь и правление Сибири.

  
   1. Из распорядка сулешевского уже видно, что, через рассчитанное хлебопашество" он установлен для обеспечения Сибири служебной в продовольствии. Здесь кстати пояснить, что сибирские города делились у правительства на хлебные и бесхлебные; что к бесхлебным сперва причислялись: Березов, Мангазея, Сур гут, Томск, Тара и временно Пелым, куда для хлебного жалованья на 1609 год (по грамоте от 13 января) велено было вышепомянутым западным городам отпустить 9750 четвертей ржаной муки, круп и толокна; что в бытность Сулешева Пелым, Тара и Томск уже поступили в число хлебных мест; что для прочих северных городов и во втором периоде, когда Сибирь уже вошла в сил у земледельческую, сбор денежный в счет хлебных запасов не переставал продолжаться с западных городов от Устюга до Соликамска, в меньшем, конечно, количестве, по усилению местного хлебопашества, ободренного мерами Сулешева; что равномерно и денежное жалованье служилым шло с тех же городов, во мзду богатых сибирских отпусков мягкой рухляди; что этот порядок продовольствия хлебного и денежного продолжался, кажется, до первого трактата с Китаем, т.е. до 1689 года, пока с помощью Нерчинского торга и других совокупных доходов начали покрываться расходы Сибирских штатов.
   До сих пор мы видели учреждения земские, но не видели основных учреждений управления, вероуправления христианского, ни суда, ни расправы. Государевы наказы, воеводам даванные, вечные истины вероучения и Соборное Уложение, на смен у Судебника устарелого, вот письмена, которые надлежит считать в том времени основными законами Сибири, с тем замечанием, что наказы, до учреждения в 1621 г. архиепископской кафедры, были единственными начертаниями тогдашнего благоустройства во всех отношениях. В сих зерцалах, отливающих к потомству подлинный туск жизни сибирской, мы увидим, как все там шло по букве наказов.
   2. Извлекая из П. С. Законов один наказ 7119 лета (6), как тип наказов, какие следовали до самого почти открытия Сибирской губернии, мы надеемся сим памятником оживить идею минувшей Сибири. В нем изображены права и обязанности властей.
  
   I. По управлению приказному
   II. " военному
   III. " казенному
   IV. " земскому
  

По управлению приказному предписывалось

  
   а) По приезде на место взять у предшественников все государевы грамоты.
   б) Доносить о пограничных движениях орд и разведывать, нет ли в них намерений против сибирских водворений.
   в) Чинить расправу по правде, без лицеприятия.
  

По управлению военному

  
   г) Взять ключи города и крепости (острога), осмотреть укрепления острожные, городские и поправить их.
   д) Поверить порох (зелье), свинец, снаряды пушечные, ядра, ружья и сабли -- по книгам.
   е) Пересмотреть налицо и по книгам детей боярских, литовцев, атаманов, казаков, стрельцов и всех служилых, в числе которых состояли немцы и татары.
   и) Объявить всем служащим, что великий государь пожаловал их на нынешний год хлебным и денежным жалованьем.
   к) Держать город или острог с осмотрительностью от неприятеля, высылая на приличные места конных стражей.
  

По управлению казенному

  
   л) Поверить денежную казну по книгам.
   м) Освидетельствовать мягкую рухлядь во всех статьях и поверить количество связок всякого зверя по книгам.
   н) Казну мягкой рухляди сбирать с ясачных без оплошности; не присвоивать себе шкур высокой цены и не давать сборщикам пользоваться от сборов, высылая навстречу им верных людей ко времени возвращения из волостей.
   о) Не заменять жалованья дачею рухляди, а всю сполна отсылать в Москву,
   п) Из каждой волости, по приезде воевод, повестить ясачных по два человека лучших, принимать их воеводам не иначе как одетым в цветное платье, притом в окружении служащих, прилично также одетых и вооруженных; объявить им в Приказной Избе жалованное царское слово, уверить их, что великий государь прислал новых воевод для охраны их покоя и животов от притеснения и корыстолюбия. Почему и посоветовать им сказать с откровенностью, не было ли им от сильных людей обид, тесноты, прижимок. Наконец, повелевалось на казенный счет угостить приглашенных ясачных, накормить и напоить гораздо (или) как мочно.
   р) Освидетельствовать хлебные запасы в казенных житницах по книгам.
   с) Умножить хлебные запасы для казны, раскладывая десятинную пашню на семьи с надбавкою и взыскивая повинность сноповую (пособную).
  

По управлению земскому, или полицейскому

  
   т) Пересмотреть налицо и по книгам пашенных крестьян и обывателей.
   у) Позволять торговать только в гостином дворе для умножения анбарного сбора, воспрещая всякую мену в домах или деревнях заграничным приезжим (бухарцам), служилым людям, подвергая нарушителей строгому наказанию и остерегая себя и своих родственников от такого поползновения. Крепко смотреть, чтобы чернобурых лисиц и дорогих соболей никто и никому не смел продавать, усвоивая их одной казне.
   ф) Крепко смотреть, чтоб никто и нигде не варил пив, медов и не содеял вина под опасением заказнения посуды и денежного взыскания с производителей и питухов.
   х) Взыскание удвоять и утроять в две последующие поимки, с прибавкою тюремного заключения и телесного наказания в третий раз.
   ц) Для свадьбы, именин, крестин и поминков позволять подавать челобитные о праве сварить меду или пива и по ним удовлетворять с установленным взятьем за четверть пива и пуд меду.
   ч) Самим воеводам ничем не корыствоваться из ясака или хлеба, ничего возбраняемого не закупать для себя ни в городе, ни в уезде чрез родственников, служащих или посторонних угодников под опасением опалы.
   Кто не почувствует, сколько было ума, совета и мудрости в Царской думе? Кто опять не поболезнует о мнении, в каком тут представляются правители Сибири? Кто не видит стеснения для промышленности и житейских потребностей? Кто из живых сынов Сибири не поздравит себя с запоздалым рождением на свет, а не в том веке, когда сибирячки били соболей коромыслами? Слава Богу, что далеко откатился от нас этот век! Судя по воспрещениям наказов, надлежало или жить в лишении обыкновенных житейских отрад, или выкупать необходимые отрады у воевод {Нарочные следователи присылались из Москвы для исследования правления главных тобольских воевод: боярина кн. И. С. Куракина, боярина М. М. Годунова, стольника кн. Ф. А. Телятевского. Это происходило между 1619 и 1633 годами.}. Но утешимся!
   3. Утешимся и поспешим к новым храмам Вечной Премудрости, к храмам, без пышности срубленным за гребнями скал: Растесной, Конжековской, Павдинской и других таких же гор, на горы вздвинутых, покрытых на севере снегами до половины июня, а на юго-западе зеленью. В храмах сосновых или кедровых, явившихся по берегам рек, сыны России, странствовавшие между идольских мольбищ и мечетей, начали возносить славословие Богу Триединому; в них души, утружденные переходами житейскими и, быть может, томлениями совести, начали отдыхать духовно, как в древности сыны Израиля телесно отдыхали при источниках Элима, осенявшихся финиковыми пальмами.
   Еще царь Борис разумел эту жажду душ православных и соорудил церкви в городах и острогах, построенных во дни его царствования {В правление царя Бориса построены церкви: в Тобольске 1601 и 1602 годов Вознесенская, Троицкая и Никольская, все три на горе; в Тюмени (в 1600 и 1601) -- Рождественская и Борисоглебская; в Туринске(1604) -- Покровская; в Верхотурье того же года -- Николаевский монастырь; в Березове(1603) -- Воскресенская, равномерно и в Мангазее. Конечно, в те же годы строились церкви в Пелыме и Таре, но нет в виду прямого известия. Всего удивительнее, что в юртах князьца Алачева, в 1599 г. обратившегося в христианство, построена церковь около 1602 г. -- там, где ныне Кондинский монастырь.}. Он украшал алтари иконостасами, царскими вратами, утварями и посылал церковные книги, свечи {Борис также назначил священнослужителям жалованье денежное и хлебное. Следственно, оброчная сноповая повинность взыскивалась с белого духовенства, возделывающего землю, как с земледельцев, а не как с духовных.}; и все это шло из самой Москвы, и все это, как родное, радостно напоминало про святую Русь русским, так далеко зашедшим за Камень. Конечно, сердце и чувства нагревались, умягчались, но довольно ли того для паствы, так отдаленной и так рассеянной? Смутное время прояснилось, народное разорение умягчилось, сближалась пора благоустройству; и патриарх, отец юного царя, помышлял, что в Сибири недостает жезла архипастырского, недостает светильника для великой страны и властей ея, безотчетно господствовавших. К удивлению, первые семена ложной жизни, направление к праздному провождению времени, игра в кости (зернь) и в карты, вспохватливость к обманам, сперва невинным, были заброшены в Сибирь литвою, служившею в рядах с казаками, не замедлившими тому же научиться, как видно из грамоты царя Бориса в Мангазею (7). Чем больше проходило времени, тем далее распространялось это худо, усиливаемое извинениями места и дня полярного. Чувственное житье магометан и идолопоклонников, не осуждаемое ни верованиями, ни их нравами, бессемейность казаков, одиночками отправлявшихся в страну нехристианскую, военная и удалая их жизнь, одурелость промышленников, давно с роднёю расставшихся, падкость к прибыткам, выдуманная безгрешность обирать и обсчитывать некресть, наконец, новая покатость к смелостям после государственного потрясения, там и сям заявившая себя, и веселая беззаботность, пенившаяся из кружечных дворов, в 1617 г. в Сибири открытых, представляла при безгласности приходского духовенства картин у жизни языческой. Казаки, увлекшись обычаем многоженства, вздумали иметь жен не однех, то чрез обольщения из России привозимых, то понимаемых в улусах и особо содержимых по городам и на отъезжих постах; но тех и других, иногда венчанных по воеводским приказам, они закладывали и мало заботились о выкупе их и участи детей. Благочестивый Михаил, лишь только отдохнул от внешних государственных дел, поспешил в 1621 г., по мысли родителя-патриарха, пресечь в Сибири поток безнравия, толь ненавистного церкви и престолу, назначение в Тобольске кафедры архиепископской, могущей стыдить пороки сильных и назидать слабых, примерами увлеченных. Киприан, первый архиепископ Сибирский, получил в 1622 г. обличительную грамоту, в которой описаны нравы русской Сибири гораздо явственнее против нашего очерка (8), получил с тем, чтобы прочитать ее с пояснениями в тобольских и прочих церквах епархии, при собрании воевод и жителей; разумеется, что голос, поддерживаемый тверд остью уважаемого монарха и родителя-патриарха, воздействовал над необузданностью, над легкомыслием, и церковь Сибирская впоследствии уверилась, что в душах сынов ея не погас лен курящийся. Таким образом, воззвав паству к правилам веры, Киприан возгласил вечную память казакам-победителям, положившим живот свой при первом покорении Сибири, и тем привлек к алтарю Вечного Агнца сердца храброго сословия. Не нашего пера зов, чтобы исчислять увещания, настояния, добрые учреждения по духовенству и подвиги сего архипастыря, в служении Богу-Слову и в сооружении храмов подъятые; мы только исторически заметим, что проповедь Евангелия в Сибири, как и Летопись Сибири, начались вместе с иерархией, по доброй связи дела божественного с человеческим. Киприан, отобрав изустные известия от остальных сослуживцев Ермака, положил начало столбцу историческому.
   4. Между тем Томск, не унывая от вероломств, какие испытывал со стороны поддавшихся разноплеменников, уже в 1616 году простер свои виды за хребты к юго-востоку и послал пригласить Урянхайского владетеля в подданство московского царя. Вера и успокоенная Москва усугубляют смелость Сибири. Русские протоптали сквозь хищных улусов дорогу к куреню урянхайскому, а урянхайские посланцы препровождались к Москве на готовом иждивении, но в 1620 г. Алтынхан, как корыстолюбивый лицемер, покинут русскими с негодованием.
   В то время южная пустыня озер заиртышских, прерываемых группами гор или холмов, в параллели от 50® до 55® была вовсе не знакома Западной Сибири. Торготские тайши, как несогласные на первенство чжунгарского диктатора Хаара-Хулы, оставив отечественные кочевья, пошли к северо-западу искать независимых кочевьев. Из помянутой параллели, где меньше могло быть столкновений с ордами киргизскими, калмыки, не столько внимательные к намерениям старшего тайши Урлука, сколько к добычам, начали с 1621 года выступать на степи: Миасскую, Исетскую, Ишимскую, а на Барабинской их же братья бесчинствовали уже с 1607 г. Передовые толпы, разведав о сибирских городах и острогах, при одном случае послали своих выборных в Тюмень с предложением мирного соседства, в то время как Приказ, соскучив расходами угощений и подарков, бесполезно расточавшихся на приемы маловажных азиатцев, запретил тратить казну на подобные лакомства (от 30 октября 1623 г.); и поэтому присланные калмыки были приняты в Тюмени с пренебрежением. С сих пор умножились набеги калмыков, вспомоществуемых еще кучумовцами и ногаями. Через девять лет (в 1632 г.) Приказ разрешил обослаться с тайшами, предложить им мирное соседство, с неприкосновенностью сибирской границы, также свободу взаимной мены, в противном же случае, как впоследствии прибавлено, отражать силу силою. На сей конец действительно были отправлены к значащим тайшам гонцы с условиями и подарками. Урлук и другие, будучи довольны частью переговоров и подарков, согласились на предложение тем с большим удовольствием, что и не желали ссориться с храбрым соседом, и замышляли откочевать за Яик; но от тайшей, оставшихся по уходе главных, и не меньше от других, кочевавших к озеру Чанам, наглости продолжались по границе с прежним неуважением. Сибирь на протяженной границе не знала и не ведала главы грабителей, потому что Хаара-Хула имел отдаленную от Сибири войну с киргизами, войну, в которой, по общей ненависти, потухали внутренние распри ойрадов. Провидению угодно было прикрыть русское насаждение, которое было и юно и зелено, соседнею ссорою и потом войною, как благотворным облаком. Не очевидно ли, что оно помогало рассадке христианства, хотя и внешнего, на первых порах?
   5. Воздадим же благодарение Богу, что огонь Православия к 1629 г. засветился впотьмах кочевой страны от подошвы Урала до Енисея, что Русский дух и Русская жизнь зажглись по всем сторонам Тобольска от Верхотурья до Тюмени, от Тары до Томска, от Мангазеи до Кузнецка и от Красноярска до Енисейска. Города, остроги и зимовья явились по большим и вливающимся в них рекам, падающим к северу. Конда, Сылва, Обь, Таз, Пясина, Хатанга с низовьем Енисея, Кан, Чулым и Томь -- осмотрены больше или меньше, и орды везде положены в ясак, силою увещания или оружия, раз навсегда: ибо ясак, однажды взятый, влек за собой вечную обязанность подданства, сколько крат не изменили бы объясаченные. И за это правило Сибирь не щадила своей крови и устояла в правиле.
   Заселение Сибири равномерно совершалось и в христианском разуме чрез сооружение часовен, церквей, монастырей и соборных храмов. Общее правило тогдашних русских: где зимовье ясачное, там и крест или впоследствии часовня; где водворение крепостное: там церковь и пушка, ибо среди значительных отрядов, по благословению тобольских первосвященников, обыкновенно путешествовал священнослужитель со святынею. А где город, там правление воеводское, снаряд огнестрельный и монастырь, кроме церкви
   За всем тем обыкновенный путь сообщений от Тобольска к водворениям на Енисее лежал по Иртышу, Оби и Кети пустынной, но в летнее время обсаженной черною смородиной, чрез остроги, означенные в прежних перечнях линий. Барабинская степь {По словам о. Иакинфа, Бараба еще до Р. X. отдана была хуннами китайскому полководцу в ленное владение. Желательно бы прочитать не копию с пожалования, а описание урочищ и примет, чтобы согласиться, что королевство Динлин точно Бараба. Бараба нами названа от Барамы -- одной татарской волости.}, от Тары до Чаусска разлегшаяся промеж туземных татар, признавших над собою власть российскую, не представляла, однако ж, постоянно верного проезда к Томску, исключая казачьих дружин, по причине частых впадений со стороны калмыкских тайшей и сообщников киргизов или родовичей Кучумовых. Первые считали барабинцев своими подданными, вероятно, по праву старого ойрадского союза, давно рушившегося; и выскоблить память этого права, основанного на богатстве оленей, лосей и других ценных зверей, какими тогда изобиловала Бараба, стоило Сибири многих битв, переговоров с калмыками и опять битв.
   Томск и Кузнецк, богатые рыбною ловлею и окружаемые плодородными окрестностями, ожидали крестьянской оседлости, которая местами и началась под непосредственною защитою мест укрепленных. Красноярск, по распоряжению Тобольского воеводства выстроенный расторопным дворянином Дубенским, красуясь среди живописных видов, завел вскоре по р. Кану зимовье, жатвы, сенокосы, а около себя заимки и, кажется, не предвидел предстоявших бедствий, когда в 1631 г. торжествовал над киргизским родоначальником Иженеем. В случае нужд служебных сей город пересылался с Томском, по примеру Тобольска, чрез казачьи дружины, которые брали про вожатых у спопутных инородцев. Что касается до Енисейска, он, стоя в тылу от затейливых и переметывающихся племен, разбрасывал зимовья по Тунгускам и становья на задах к Томску, сверх остр. Вольского, Мелесского и Рыбенского, в запас для передусделанного (1628 г.) на Верхней Тунгуске.
   В сем напряжении дел и умов воеводства: Мангазейское, Енисейское и Красноярское, соответствуя порывам своих команд, заглядывали порознь за преграды рек к востоку, получали ясак, с кого и сколько можно было, и слушали нелепые вести о заенисейских племенах и о больших у них колоколах {Не прилетают ли на р. Тунгуску дрозды-звонари? Тогда бы звон и трезвон надлежало приписать живым колоколам.}. Приказ, как одобрявший полезные замыслы, усмотрел необходимость в 1629 г. объявить Томск вторым областным городом или, как тогда писалось, велел Томску сидеть своим столом, приписав к его ведомству Нарым, Кетск с воеводским правлением, Енисейск, Красноярск и Кузнецк с зависящими от них острогами и зимовьями. Поэтому в разряде Тобольска остались города: Верхотурье, Пелым, Туринск, Тюмень, Тара, Сургут, Березов и Мангазея, с малыми острогами и зимовьями.
   Здесь место изъяснить, что воеводство областное (Тобольское или Томское) состояло из 2 воевод, одного главного и товарища, из 2, иногда 3 дьяков, еще из 2 или 3 письменных голов. В звании последних бывали и стольники. Средние воеводства, как то: Верхотурское, Тарское, Мангазейское, Енисейское и т.п., вверялись по большей части 2 воеводам, из Москвы присылаемым, при письменном голове и дьяке, вместо которого бывал с приписью подьячий. Малые воеводства, куда назначение воеводы зависело от областного, состояли из одного лица и подьячего с приписью или без приписи. О Томском воеводстве как областном надобно прибавить, что штат его всегда был малочисленнее против тобольского. Впрочем, несмотря на степени и преимущества воеводств одного пред другим, не было установлено зависимости органической, в чем виною Приказ, как непосредственно списывавшийся порознь с воеводствами и еще требовавший, чтобы каждое воеводство, середнее и малое, отправляло ясачную казну в Москву, прямо от себя. По недоверчивости не было в Сибири совокупности, не было управления; разъятые части принадлежали к целому отдаленному, к Приказу, не мыслившему об единстве частей и заботившемуся об одном итоге ясака.
   Сей 1629 год печальный не столько для Тобольска, сколько для сибирской истории, у которой пожаром тогда похищены все свитки сибирских воевод со всеми бумагами канцелярии, этот год по крайней мере достопамятен тем, что по распоряжению московского патриарха Филарета, в благодарение Всевышнему, даровавшему наследника престола, царевича Алексия, и в ознаменование народной радости, Сибирь во все воскресные дни пела весь год молебствия с колокольным звоном. Целый год пели, звонили, молились истинно по-русски и вымолили у Вечной Премудрости Законодателя. Молитва за Богом не пропадет; пусть и история помнит пословицу русскую, как истину незабвенную, вечную.
   Между тем служилые русские, полные упования и духа, переходят Енисей, великую реку, так прозванную в царских грамотах, но мы остановимся на четверть часа, дабы оглянуться на следствия прожитого времени и былого управления.
  

Глава IV

СЛЕДСТВИЯ

1. Внутренние притеснения. 2. Пограничные тревоги.

  
   1. Местные правители, особливо в отдаленном краю, если измеряют только силу власти, им вверенной, и утешаются впечатлением страха, легко выступают из мер справедливости и при малом неудовольствии предаются жестокостям, притеснениям, пока не будут смягчены пожертвованиями притесняемых. Корыстолюбие есть спелый плод неправды, подобно как озлобление, скрытное или вспыхнувшее, бывает мздою корыстолюбия. Прожитое время Сибири не скудно примерами. В 1606 и следующем году остяки совокупно с соседями намеревались разрушить Березов; в 1608 г. затевались так называемые бунты -- Нарымский и Кетский. В 1616 г. сургутские остяки убили 30 казаков, и все эти преступные дерзости, оглашенные именем возмущений {У Миллера и Фишера.}, что другое означали, как не болезненные припадки отчаяния, как не такие ж сцены, какие П. С. Законов передано о Тарском бунте, в грамоте 7116 лета? Тут государь (7) поставляет на вид новоопределенным в Тару воеводам, что ясачные барабинцы, не стерпя вымогательств и насильств, предместниками их кн. Шаховским и Кайсаровым, равно и низшими подчиненными деланных, вместо первого намерения выжечь Тару с деревнями, лучше решились откочевать. Почему приказывается преемникам воевод исследовать поступки предшественников, а бежавших татар обнадежить прощением и льготами. Люди служивые, судя по словам летописей того времени, именуют описываемое беспокойство бунтом, а угнетенных бунтовщиками; но, когда Верховный Правитель прикрывает возмутившихся милостивым воззрением, кого должна судить история? Тех ли, которые, полагаясь на высокое покровительство, в царских грамотах всегда завещанное подданным, и которые, взнося в казну уреченную дань, не могли только насытить мамону исполнителей, и каких исполнителей! Не уважавших ни верования, ни обычаев племени платящего и никогда не подававших ему ни совета, ни наставления в житейском быту?
   История не одобряет резкого поведения барабинцев, потому что российские государи всегда являлись благосердными к воплям инородцев, но не может за словом царским и обвинять их. Могло быть даже, что от сведения притесняемых бедняков с намерением скрывали отраду правды монаршей.
   2. Чему надобно приписывать разорения, опустошения и истребления, южными соседями нанесенные Сибири впервой половине периода? Без сомнения, разным причинам, и мы наперед исчислим из Фишера бедствия по годам, чтобы тем основательнее дознаться до самых причин.
   В 1606 г. киргизский родоначальник Намча послал жену к томским воеводам просить о принятии его в подданство, но воеводы насильно сняли с нея соболью шубу, в которой она явилась; кто ж виноват, что родовичи озлобленного мужа пристали к нашим недругам? В том же году калмыки, как прежде замечено, делали разорения в Тарском округе, оглашая барабинцев своими подданными, среди которых и кочевать расположились. В 1610 г. ногаи напали на Тюменский округ в окрестности Исети. В 1622 г. киргизы разорили Томский округ. В 1624 г. кузны, сговоренные телеутами, отложась от нас, отказались платить ясак, а телеуты, разорив все встретившееся, подступали к Томску. В 1628 г. калмыки из числа торготов, кочевавшие между Тоболом и Миассом, отомщая за пренебрежение, уже нам известное, разорили всякую оседлость до Пышмы. В том же году киргизы с аринцами делают нападение на Красноярск. В 1630 г. Аблай, внук Кучумов с телеутским родоначальником Абаком, зорит Томский округ. В 1632 г. тот же Аблай делает поиски по Тюменскому округу и, через 3 года прорвавшись до Ницы, выбрасывает пламя в две слободы -- Чубарову и Верхницынскую; плен был воздаянием его злодейств. В 1634 г. толпа калмыков опустошила Тюменский округ, а другая толпа, вместе со внуками Кучумовыми, упражнялась в грабеже по округу Тарcкому.
   Все исчисленные бедствия протекали из того: а) что Приказ Казанского Дворца не обращал должного внимания на безопасность по границе; б) что он же, не давая полномочия или перевеса воеводству Тобольскому в общей связи сибирского управления, разрушал сею недомышленностью единство всего целого; в) что поэтому смежные воеводы не принимали совокупных мер против вторжений, а были и такие, которые избегали требовать пособий, дабы не быть в необходимости делиться добычами, у неприятеля отнимаемыми; г) что Приказ, сперва запретив принимать посланцев и потом в 1633 г. возвратясь к прежнему гостеприимству, обнаружил только бессилие наших водворений, не обезоружив неприятелей, которые уже хотели переведываться силою, после отказа в уважении соседства; д) что воеводы, раздробляя малочисленные команды на новые предприятия вперед да вперед, для удовлетворения алчности, оставляли при себе так мало ратников, что некого было выслать в поле, не обнажив стрельниц крепостных. Рассчитывая неприязненные вторжения и собственные вины, мы передаем на волю читателя вопрос: кого следует больше обвинять за бедствовавшую границу, самих ли себя или неприятелей?
   К счастью новонасаждаемой Сибири, курени главных властелинов красовались при младенчестве ея, как и во время Дизабула, на юге Алтая и Саяна, в благоприятнейшем климате: след[овательно], мы имели неприятелей на своих руках, или толпы, отторгшиеся от цельных толщей, или клочки, вторгавшиеся от имени последних.
  

ОТДЕЛЕНИЕ ВТОРОЕ

до 1662 г.

ГЛАВА V

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СИБИРИ

1. Дела за Енисеем, с предварительным взглядом за границу. 2. Начало Илимска. 3. Начало Якутска. 4. Отдельное Якутское воеводство. 5. Деятельность двух томских воеводств.

  
   1. В то время как мысли и силы двух областей Сибири собирались к востоку, горы Алтая и Саяна как бы понизились; от главных куреней словно дымом наносило на Сибирь, и областные воеводы смотрели за хребты не без внимания. Хан урянхайский, томимый алчностью, в 1632 г. сам подает Томску конец дружелюбного снура, который в 1620 г., по собственной его вине, порвался и никогда хорошенько не сплетался. За вызовом Алтынхана опять начались лады и уверения, переговоры и пересылки, подарки царские и дани, ханом присылаемые, так ничтожной цены, что, если бы свести счеты, далеко не стоили бы издержек, употреблявшихся на одни проезды посланцев мнимого вассала. Сношения с ним описаны у Фишера так подробно, что нет более нужды тратить даже страницу на бесплодный рассказ о поступках владетеля, вовсе не исторического.
   Какоето замечательное лицо мелькает там, за Алтаем; и в то же время, как бы по сочувствию ревности или по современном у воспоминанию чингисханского века, дом маньчжурский пошел большими шагами к престолу Китая. Лицо замечательное есть тайша Батор, сын Хара Хулы, участвовавший в правлении, как видно из Фишера, прежде отцовской смерти. В 1635 г. Батор, принудив мечом или убеждением большую часть ойрадских тайшей признать себя за единодержавца, вместе с тем принял и титло контайши {Хонь-тайдзи, по письму Иакинфову, а по выговору покойного Игумнова -- Хунь-Тайджи, но я следую употреблению государственных бумаг. Отчего бы Батору не называться ханом, если бы, по уверению Иакинфа, отец его действительно пользовался этим титлом? Стало, что неправда уверение ориенталиста. У него все родоначальники ойрадские пожалованы в ханы до тарготского урлука. Но правительство наше в приведенном им самим договоре 1655 г. и последовавшем в Сибирь указе видит одних тайшей. Еще о. Иакинф в Ист. об. ойр. поминает о престолах в каждой юрте нового тайши всех 4 поколений в полуторавековой их безвестности, подобно как у Фишера повсеместно повторяются принцы Кучумова поколения. Такая безрасчетность в словах, имеющих высокое и определенное значение, возмущает вкус читателя.}.
   Сначала Чжунгар самовластный представляется дружелюбным к Сибири, потому что он по доброй воле возвратил Таре прежде захваченных барабинцев с тысячью лошадей, обещавшись не только впредь возвращать беглецов, но и помогать Сибири в войнах, с невозбранным притом дозволением брать ей соль из оз. Ямышева, как и пользовались ею тобольские и тарские команды с 1613 г., не всегда, однако ж, бесспорно. Воеводство Тобольское, узнав через Тару о миролюбном вызове контайши, отправило посланцев на р. Или уверить его во взаимной готовности помогать ему против неприятелей, включая в договор и то, чтоб он своих подданных вывел из пределов Сибири и возбранил тайшам делать вторжения и обиды. На все согласился глава ойрадов, присовокупив, что за услуги ожидает лучших подарков и, как после оказалось, панциря непроницаемого, постельных собачек, индейских кур, свиней и боровов, верно для хутора, иной бы подумал, напротив, для прожектируемого города, по словам самого кон-тай-ши. Но потому ли, что Батор кончил войну с ханом Туркестана (города, в древности созданного пресловутым в Персии Джемшидом) и возмечтал о своей непоколебимости или, по надеждам предвзятым на бывшем в 1640 г. съезде в его Урге монгольских властителей {О. Иакинф, пользуясь съездом монгольских властителей, выводит, что поколения ойрадские в первых годах XVII века разошлись к Хухонору и к вершинам сибирских рек, будто по умышленному плану оцепления Средней Азии. Но сличая стр. 27ю с 67й Ист. об. ойр., легко убедиться, что предумышленный план есть фантазия, худо соображенная с премиссами своего сочинения. Еще-таки при съезде можно бы поскользнуться на подобную догадку, но можно ли доказать и ее историческими последствиями? Сомневаюсь.}, для прослушания степного уложения, им составленного, снисхождения Московского Двора побудили контайшу не к признательности, а к неожиданной дерзости и к нарушению прежних условий в рассуждении прав на Барабу, хотя можно предполагать, что при съезде монгольском было главным предметом не присвоение предпочтения чжунгарскому главе, а совещание об успехах и последствиях маньчжурской предприимчивости.
   Но возвратимся из Урги илийской к шествию Сибири.
   Итак, русские, имея шаг на Верхней Тунгуске, повторим теперь, с твердостью переходят великую реку около 1636 г. {Конечно, переходили за Енисей и ранее сего года, особливо партии мангазейские, но все сии попытки оставались без последствий до 1631 г.}, памятуя из воеводских наказов два слова: ясак и месторождение руды золотой или серебряной. Переходят и открывают для себя новый мир -- трех сильных и многочисленных племен: бурят неопрятных, тунгусов крепких, якутов проворных и всех как победителей климата, какой кому из них достался, довольными и веселыми: слышат у них про новых богов, про духов благих и злобных, видят новые суеверия, новые обряды со старыми бубнами шаманства; видят три большие реки, вливающиеся в великую, видят светлые воды, грозные пороги {О порогах можно читать в Восточной Сибири г. Семивского и в Енисейской губернии Степанова.} по двум крайним Тунгускам, на Нижнем Енисее и Кане; видят сплошные кряжи гор, другую почву, другие прозябения, свежесть атмосферы высшего как бы слоя, прохладность ночей летних в широтах меньших против старой Сибири; они видели и другие свидетельства, что когда-то кора земная там шевелилась. В параллели Красноярска долго, очень долго русские не могли подвинуться к востоку при многих усилиях; и вот почему Главная линия укреплений переломилась к северу и упала на Лену.
   2. Важный пост, какой успели опознать (1631 г.) за Енисеем, есть становье Илимское, как опора между Енисейском и цепью следовавших предприятий. По р[екам] Илиму и Куту енисейский отряд выплыл на устье последнего. Усть-Кут показался точкою, закрытою по тесноте горизонта, да и Лена тут не оправдывала наслышки о своей великости, тем не менее с приобретением сего места, обращенного в пристань и укрепление, открылся обоесторонний ход к югу и востоку на тысячи верст.
   3. К полдню явился (1632 г.) острог Тутурский и в том же году Якутский, впоследствии перенесенный на необозримую песчанистую равнину, где Лена уже является второю великою рекою, -- острог, важный по срединному положению промеж всех северовосточных племен. Жиганцы тотчас и без сопротивления вступили в платеж ясака. С сих пор по всей водяной полосе живо загорелась жизнь казачья и промышленническая. Как ни велико было это протяжение, особливо с распутиями впадающих рек, но не тут стояли пределы предприимчивости, которая двигалась двумя порывами: пользою казенною и собственною.
   Проведите черту от Тутурска до устья Уды на Ламе {В сибирских летописях так называлось Охотское море, хотя и небезызвестно, что тунгусское речение лама есть общее имя морей.} и уверьтесь, что вся безмерная покат ость, опрокидывающаяся в Ледовитое море между Тауем и Колымою, с противной же стороны между Анабарою, была бы в течение десяти лет, т. е. с 1632 г., разграблена командами и артелями, посменно приходившими из Мангазеи, Енисейска и Томска, если бы племена поддавшиеся не обладали многочисленными стадами и если бы дикие семейства дорогих зверей могли иметь инстинкт уклониться от жадности пришлецов. Команды городов, как воюющих государств, дрались между собою за право сбирать ясак, будто бы не для того же государя; якуты воспользовались расстройством своих притеснителей и с 1634 г. не по один год старались сгладить с своей равнины Якутск; но умеренностью управлявшего острогом казака Галкина удержалось на стенах знамя русское. История должна бы это время наименовать масленицею казачьею, если бы вместе с тем не уважала нарочитых услуг в распространении державы.
   В самом деле, около 1639 г. учреждены ясачные зимовья: на Усть-Адцане, Усть-Мае, Амге, Усть-Улье и Усть-Уде, также на Усть-Тауе. В то же время с 1636 по 1642г. отважным Бузоюдесятником, с винтовкою в руке, положены в ясак бродячие звероловы по Оленску, Нижней Лене, Яне, Индигирке и устроены засеки, где следовало, для ясачного сбора.
   4. Приказ Сибирский получал для двора огромные тюки дорогой рухляди, не мог, однако ж, не слышать о казачьих самовольствах в обширном краю и в сем уважении испросил (1638 г.) введения нового порядка. Начальства тобольское и томское, действовавшие чрез Ангару и Вилюй посредством своих смежных воеводств, поставлены в естественные границы; полномочие за Анабарою и Ангарою, до исхода последней из Байкала, вверено независимому от старой Сибири Якутскому воеводству с известным подтверждением о ясаке и поиске руды серебряной или золотой. Впоследствии, для содействия овладения между Ангарой и Леной, открыто в 1649 г. Илимское воеводство, простиравшееся от Чечуйского зимовья до вершины Лены, с зависимостью от Якутска. Первые якутские воеводы прибыли на место не ранее 1641 г.
   Избегая, сколько возможно, чресполосности в рассматривании завладений наших, предварительно представим, как действовало томское областное начальство на пространстве земли, простирающейся от Енисея до Ангары. Мы чуть было не забыли сказать, что в 1633 г. послано с Тагила и Нейвы в областной город Томск 80 семей пашенных {Акт. Арх. Эксп., том 101, 1637, февр. 2.}.
   5. После того как в 1641 г. московским дворянином Тугачевским, набравшим в городах Тобольской области достаточный отряд, решительно разбиты красноярские неприятели, киргизские родоначальники Ижей и Ижиней, которые господствовали по окрестностям Красноярска, после того сей город отдохнул от долговременных утомлений и угроз разгромления. Он не замедлил распространяться во все стороны, снова утверждая в ясачной повинности аринов, камашинцев, упрямых тубинцев, и опять киргизов, все мятущихся. На западе достойным преемником Тугачевского сооружен среди кизилов ос. Ачинский, как уже замечено в перечне Главной линии. К югу в верх Енисея отнесен далее ос. Караульный, на востоке же главным делом было устроение в 1645 г. острога Канского на безопаснейшем против прежнего месте (где ныне город) для подручного управления ясачными, рассеянными по узлам тамошних рек и речек. Но, чтобы наложить ясак на карагасов, по ЧуньУде кочевавших, и чтобы остепенить в подданстве бурят, заложен в 1652 г. ос. Удинский, откуда и открывался путь сообщения с Ангарою, по которой Енисейск в свою очередь шел шаг за шагом с укреплениями.
   Енисейск, который умел и завоевывать и хозяйствовать, заметив ошибку Мангазейского воеводства, затеявшего в 1637 г. Дубчевскую слободу для хлебопашества в широте 61®, где может размахиваться коса, а не серп, завел около 1650 г. к югу по Енисею пашенную Надпорожную слободу и любовался жатвами. К известным делам, какие произведены на Лене Енисейским воеводством, прибавить следует, что оно же (1631 г.) завело на Ангаре ос. Братский и несколько раз исподволь передвигало его как деревянную юрту к нижней протоке Оки, дабы вдруг соседством крепостцы не испугать туземных бурят. К счастью Средней Сибири, в 1641 г. енисейцами открыты соленые ключи на речке Манзе (Усолке), впадающей в р. Тасеевку. По опытам выварки, рассол нашелся так достаточным, что можно одною десятиною, казне принадлежавшею, содержать гарнизон города.
   В 1654 г. воеводство завело на прелестной равнине, близ Ангары раскинувшейся, ос. Балаганский для обложения бурят, на левой стороне кочевавших. У них енисейский кузнец, нарочно присланный, научился плавить чугун из руд и с сим необходимым искусством тогда же ознак омил свой город, который после по части железного мастерства превзошел своих наставников, равно и так называемых енисейских остяков, завилюйских якутов и бельтиров, первобытных цеховых кузнечного дела. Воеводство, дабы породнить искусства общежития, взаимно препроводило к ос. Балаганскому 60 крестьянских семей, которые, по причине песчани стого кряж а, вероятн о, недолго тут остав ались и переселились либо к Шеверам, либо на берега р. Зимы. Быт русский малопомалу подавался в верх холодной Ангары; но что сказать, когда читаем, и не в первый раз читаем, что енисейцы с красноярцами, сюда проникнувшими от Нижнеудинска, встретились, и команда с командою, хотя обе одной области, вступили в сражение за принадлежность бурят? Не ясно ли, что казак разумел ясачных собственностью того или другого острога? И от этого превратного разумения произошло столько негодований, столько потерь и побегов во владение Саян-Наяна, на Тункинские степи!
   В 1652 г. при устье Иркута возведено енисейскими казаками ясачное зимовье, и в 1661 г. оно возведено на степень острога. Вот и наречение Иркутска, до выслуги лучшего имени! Если теперь оглянуться и посмотреть на огромный треугольник, залегший своими углами в Иркутске, Енисейске и Красноярске, чему следует приписывать, при малом числе казаков, одоление бурят, опиравшихся с юга на значащем ханстве, с востока на Бурятской степи и на ольхонской собратии, бурят, которых убеждали, побеждали, опять оскорбляли, и опять усмиряли? Чему, повторим, надобно приписывать преодоление орды многочисленной и не расположенной к новому порядку? Частью счастливому у бурят недостатку наследственных владельцев, частью отсутствию общего союза, частью глупости шаманства, обольщавшего своими предсказаниями, и вместе некрепко соединявшего здешний отдел племени с другим ламского закона, и не меньше того -- благоразумию тогдашнего енисейского воеводы А. Ф. Пашкова, управлявшего с 1652 до 1656 г. и потом до 1662 г. в звании нерчинского начальника, заведывавшего забайкальскими острогами, со включением и Иркутского, который под его распоряжением и был устроен сыном боярским Полабовым {В Кратком описании воевод Пашков и сын его написаны воеводами в Иркутске с 1656 до 1661 г., т.е. в одно и то же время, как они воеводствовали в Нерчинске. Пок. Семивский ошибся, приписав устроение ос. Иркутского воеводе Ржевскому.}.
   Во время Пашкова начала утихать борьба в части помянутого треугольника, между стихиями разнородной жизни: зверолово-пастырской, казачьей, промышленнической и земледельческой.
  

ГЛАВА VI

ПРЕДПРИЯТИЯ ЯКУТСКОГО ВОЕВОДСТВА

1. Предприятия Якутского воеводства. 2. Поиск Перфильева. 3. Усмирение бурят верхоленских 4. Проход Пояркова на Амур. 5. Степанов вместо Хабарова. 6. Дела по Забайкалью. 7. Суждение о Хабарове. 8. Предприятие на Колыме. 9. О Дежневе.

  
   1. Теперь, относительно к продольным линиям завладения, мы выходим на поперечные; пойдем же сперва в верх между Леной и Витимом, потом между Ангарой и Леной, начиная с Олекминского острога, в 1635 г. заведенного, потом близ взморья Ламы и так далее, пока увидим отплытие судов из устья Колымы к Чукотии.
   2. Поиск атамана Перфильева в 1640 г. по Витиму, которым он доходил до оз. Баунта (где после был острог, а ныне сходбище ясачных), не послужил к распространению власти в той нагорной возвышенности, а только доставил изустные тунгусские показания о стойбищах монгольских при оз. Еравне, да некоторые слухи о даурских родоначальниках, и в том числе о Лавкае, который на Амуре славился хлебопашеством, скотоводством, рудниками, также торгом с Маньчжурией. Здесь можно заметить, что не Перфильеву Сибирь одолжена открытием витимской слюды; потому что она за шесть лет (с 1634 г.) уже разрабатывалась промышленниками; равномерно не чрез него узнано об еравинских сердоликах и темно-зеленом баунтовском базальте. Вообще, казаки не были внимательны к сокровищам ископаемых, хотя и поручалось им разведывать о признаках руд, не лучше того и к подробностям управления племен, покоренных или соседних. По соображению, однако ж, казачьих преданий, выказывается некоторая вероятность, что в племенах верхнеамурских и забайкальских господствовала наследственная власть родоначальников, но до какой степени эти родоначальники подчинялись сильнейшим ханам, осталось дело в неизвестности.
   3. Около того времени по тесным раскатам берегов ленских установлялись роздыхи или зимовья, именно: против устьев Витима, на Чечуе, у Киренги, луке Орлинской, на устье Илги, и, не повторяя об Усть-Куте и Тутурске, в 1641 г. вырос ос. Верхоленский, острог, через шесть лет перенесенный на господствующий Крутояр к устью Куленги и, можно сказать, к устью бурятских родов, которые верст на двести к Иркутску кочевали со стадами по злачным долинам, разделяющимся лесистыми холмами. Верхоленску, как обязанному распространять власть русскую, предстояли и подвиги и опасности с самого основания. В 1648 г. по заговору многочисленных бурят, отстаивающих мнимую святыню известного Шаманского Камня, острог действительно приближался к разгромлению, если бы якутский воевода, в Илимске зимовавший, не прислал на помощь 200 промышленников. Долговременные, однако ж, беспокойства, которые наскучили самим бурятам, решили их наконец покориться требованиям русской власти, и вскоре по приятным долинам, стадами и юртами усеянным, восстановились к 1656 г. спокойствие и мена.
   4. Кто бы подумал, что замысел проникнуть за Амур будет затеян и осуществлен чрез Якутск, против извилистых стремительных рек, представляющих еще преграды Станового хребта. Тем не менее, первые якутские воеводы по рассмотрении местных сведений (1642 г.) отправили письменного голову Пояркова во 130 чел. с полуфунтовую пушкою вверх по Алдану. После красивых долин, какие Поярков видел по берегам реки и другой Май, со стойбищами бодрых якутов и с многочисленными их табунами и стадами, он выплыл на Учур, потом зимою перешел за хребет на Зею, и весною передовой отряд его гостеприимно принят туземцами в городке Пельничегди на устье Селмнди. Отряд, не довольствуясь хлебом-солью, жаждал завладеть укреплением дучеров, и за неудачную отважность расплатился изгнанием и отказом в продовольствии, какое сперва радушно было предложено. Тогда Поярков, отложив разведывание о месторождении руд, принужденным нашелся проплыть мимо озлобленных дучеров и зимовать на устье Амура у гиляков, с которых собрал ясака 12 сороков соболей да 16 мехов собольих. В 1645 г. он плыл обратно Ламою до устья Ульи, где было заведено в 1639г. ясачное зимовье. По трехлетней с лишком отлучке Поярков возвратился и заронил на Амуре невыгодную молву о духе русских.
   В государственной жизни есть помыслы, которые, независимо от неудач, иногда возобновляются не в свое время. Надобно намерениям, если раз не посчастливилось им, полежать под спудом, дабы и сами они вызрели, и возбужденные противодействия ослабли. Но нашелся человек, который, расставшись с посадом Устюжским, промышлял то хлебопашеством на Енисее, потом на устье Киренги, то вываркою соли в Усть-Куте; этот человек, не вмещавшийся как бы в своем состоянии, вызывается в 1647г. якутскому воеводе покорить прилегающий к Амуру край собственным иждивением с вольницею промышленников. Что могло быть обольстительнее такого вызова? Воевода, не обдумав ни средств предприятий, ни обстоятельств новообзаводимого края, ни последствий огласки о походе, могшей тотчас перелететь на Амур чрез тунгусов, объявил свое согласие Хабарову, который и накликал себе вольницу, до сотни промышленников-завоевателей, поднявшись по pp. Олекме и Тугиру, находит в 1648 г. пустоту на Амуре, брошенные жилища и самые городки, в которых можно бы защищаться против сволочи. Хабаров в досаде, плывучи от городка до городка, случайно попадает на разговор с пресловутым Лавкаем, который на ласку отвечает: "Знаю вас, казаков, вы пришли не для торга, а для грабежа, для умерщвления нас, для пленения наших жен и детей", -- и тотчас с окружающими скачет прочь. Слова даурского родоначальника жестки, но, к сожалению, оправданы поведением Хабарова.
   Хабаров нашел в пяти городках значительные запасы хлеба и, пленясь плодородием земли, изобилием в реке белуг (ас. huso) и разной рыбы, лесными ухожями дорогих зверей, поспешно возвращается в Якутск для привлечения всего внимания к новому краю. Набирает еще до 117 охотников, получает от воеводы 21 казака с 3 пушками, и, выслушав наказ не лить крови без крайности и не раздражать жестокими поступками, он зимует (1651 г.) уже в Албазине. Весною доплывает по Амуру до трех укреплений, соединенных насыпями, требует сдачи, но ему отвечают стрелами. Хабаров переговаривается с упрямым недругом ядрами, овладевает укреплениями, в которых найдено убитых более 600, спрятанных женщин и детей до 350, и равное последнему количество лошадей и рогатого скота.
   В июне того же года победители, спускаясь по Амуру, узнают, что по Зее, недалеко от устья, есть новая крепость, тремя родоначальниками занимаемая. Наши берут ее врасплох, и веселившиеся старейшины предлагаю т себя в заложники с уговором ежегодного ясака с тысячи душ. Тут Хабаров, усыпленный взаимною доверенностью, вдруг видит себя обманутым простодушными дучерами, которые все по условию скрылись, кроме немногих подручных. Он свирепствует над осталыми бедняками, вопреки наказу, и тем не менее теряет плод победы.
   На зиму флотилия Хабарова спускается к наткам, рыбою питающимся, среди которых также зимовал Поярков, и тут возводится острог для безопасного пребывания. Тысяча туземцев вздумали осадить острог, но одной вылазки было довольно, чтобы заставить всех разбежаться и принудить ко взносу ясака. В марте 1652 г., рано поутру, нечаянно под стенами острога раздались пушечные выстрелы, и это были приветствия 2тысячного маньчжурского отряда. День проходит в перестрелке, и победа следовала опять за вылазкой; на месте остались 676 трупов, две чугунные пушки, ружья, знамена и 830 лошадей.
   Хабаров, видя необходимость воротиться на сообщение с Якутском и быть ближе к хлебным запасам, в апреле поднимается по Амуру и при попутном ветре, под пар усами пробегает устье Шингала, где 6000 маньчжуров стояли в засаде на судах. Выше он встречается с казаком Чечигиным, из Якутска посланным на подмогу со 144 чел. Доходят вместе до Зеи и тут по раздорам партий, алчущих добычи и самовольства, расходятся. Чечигин идет на низ, а Хабаров с 212 чел. решился укрепиться в Комарском городке, так как предусматривал преследование маньчжуров; благовременно же послал партию в Якутск с ясачною казною и донесением о счастливых успехах российского оружия.
   Между тем как слава о неисчерпаемом богатстве и благоденствии на Амуре разнеслась по Лене от Олекмы до Верхоленска, жители уже оседлые, очаровываясь слухами, словно помутились в мыслях. Скопляющиеся шайки их, вместе с промышленниками и даже с беглыми казаками, разоряют свои жилища, грабят казенный провиант, порох, свинец и казну, чтобы было с чем перебраться на Амур, несмотря на Олекминскую заставу, которой дано приказание не пропускать на Амур без видов. Среди сей суматохи, продолжающейся больше двух лет, спешил к Хабарову из Москвы дворянин Зиновьев {Зиновьев отправлен собственно для заготовления дороги к походу 3тысячного корпуса, которому предполагалось идти на Амур под начальством окольничего, но, к счастью войска и Сибири, поход не состоялся. С чего же Зиновьев велел заготовлять провиант для 5 или 6 тысяч войска? Неосновательность его видна и в следующем: 1-е -- везенные им снаряды, как бы ненужные, зарыв в землю в ос. Тугирском и дважды тут зимуя, не позаботился о доставке на Амур; 2-е -- послал казака Чечигина в Китай с голыми руками, как будто московскому дворянину неизвестно достоинство китайского хана. Желая избавить его от последней укоризны, я бы думал, что Чечигин послан к правителю Маньчжурии. Жаль насильственной смерти храброго, но какую роль мог бы он представлять пред лицом даже правителя? Конечно, Сибирь завоевана не генералами, но договоры не обошлись без дипломатов.} с 320 золотыми медалями (копейками) для храбрых его сподвижников и главнейшее -- с наказными статьями, с военными снарядами и земледельческими орудиями.
   Встретясь с Хабаровым на устье Зеи: а) объявляет, чтобы он готовился в Москву для точных донесений об Амуре; б) казаку Степанову передает команду с приказом посылать ясачную казну прямо в Москву; в) наказывает выстроить три крепости на уу. Уркана, Зеи и третью, средоточную, на месте Албазина; г) распространить хлебопашество, достаточное для продовольствия 5 или 6 тысяч войска; д) при себе отправляет казака Чечигина (провожатыми убитого) в пределы Китая {Чечигин, вероятно, подарил бы подобным путешествием, какое от имени казака Петлина напечатано в Сиб. вестнике, 1818г. Положим, что это не сказка, а быль, но что за польза в такой были?}. Касательно военных снарядов и пахотных орудий Степанову известно, где они зарыты в Тугирском остроге, в 1653 г. выстроенном для проезда Зиновьева. Только и пользы от присылки Зиновьева, что явилось пристанище на Тугире, по странному согласию в широте и во времени постройки другого ос. Тугурского, чрез 18® долготы заложенного казаком Нагибою, искавшим и не нашедшим Хабарова.
   5. Вот в каких обстоятельствах Хабаров расстается с Амуром, по которому пустил полымя, и счастлив, что не зажигателю довел ось тушить пожар. М ужественный преемник, приняв приказания и зная, что без крестьян нельзя завести хлебопашества, как и без хлеба строить крепости, принужден в ту же осень искать продовольствие экзекуциею на р. Шингале и зимовать у дучеров. В 1654г., поднимаясь вверх, был окружен маньчжусоединенною флотилией, которую разогнав, тянулся все вверх за недостатком провианта и военных снарядов и на пути присоединяет к себе дружину казаков, из ос. Нерчинского ушедших от голода, а вслед за ними подоспел с остальными и сам начальник -- сын боярский сотник Бекетов. Этот служака, бывший строитель многих острогов, не поколебался записаться в рядовые. Какой пример! В чем же пример? В службе, в характере, в духе, и, если хотите, в самоотвержении.
   По долговременном плавании Степанов решился зимовать в городке Комарском, опять тунгусами разоренном. Он укрепил его, и не напрасно: ибо весною 1655 г. маньчжусоединенное войско с 15 орудиями три недели осаждало городок, и после удачной вылазки русских, которых всего-навсе было около 500 ч., отступило в чаянии, что если не мужеством, то голодом будут русские отогнаны от Амура, потому что уже последовало от Чуньджия (тогдашнего богдохана) повеление вывести всех жителей с рек, падающих в Амур.
   Степанов домогается пороху и свинца {Воспользовался ли он порохом и свинцом зиновьевским? Фишер уверяет, что теми снарядами воспользовалась толпа промышленников. Но как могла она вырыть и утащить их из острога, где без сомнения был караул? Ведь это не перстни и не кольца. Не верю Фишеру и спрашиваю, чем Степанов три недели отстреливался в Комарском городке, когда у него уже во время плавания оказался недостаток в военных запасах. Я полагаю, что зиновьевские запасы были подвезены зимою в городок, а молва о похищении их артелью промышленников была пустая сказка.} в Якутске, но остается без удовлетворения и отповеди.
   Вот что значит прямая посылка ясака в столицу, а может быть правда и то, что при общей ленской сумятице доставка снарядов по бесхлебной Олекме и не лучшему Тугиру сделалась затруднительною. Как бы то ни было, Степанове 1656 г., не скрывая отчаяния, отправляет ясачную казну с 50 казаками и приказывает им уже не возвращаться; с ними вместе отправился Бекетов в Енисейск и Пущин, строитель Аргунского зимовья, обас ясаком, но последний со 120 сороками соболей, взятых с дучеров и гиляков.
   В 1658 г., разъезжая по Амуру для обеспечения своей команды продовольствием, Степанов сошелся с 47 судами неприятельскими, которые были вооружены пушками и мелким оружием. Он тут погиб в числе 270 храбрых, 180 подлецов отвалили в пылу боя, остальные трусы сдались. Кого винить при таком падении дел? Храбрость Степанова, как и его предшественника, неоспорима, достохвальна; но одна храбрость, часто покрывающаяся лавром в быструю минуту крайности, никогда не торжествует в делах протяжных, сложных.
   Между тем Сибирский Приказ, слишком отдаленный, чтобы знать или предвидеть горькое окончание дел на Амуре, лет за семь предполагал там учредить отдельное воеводство и послать туда трехтысячный корпус, но, вероятно, передумал, сообразив трудности перехода и неминуемое разорение, какому подверглась бы мало людная страна, на чрезвычайном протяжении без хлебных запасов, без дорог, без казарм для роздыхов. В конце 1654 г. Приказ обрадовался основательному соображению, до него дошедшему от известного нам енисейского воеводы Пашкова. Сей благо разумный правитель по своему начальству над забайкальскими острогами, а не по ложной славе, зная в прямом виде ненадежное состояние дел на Амуре и из ревности к государю и государству, представил правительству зрелую мысль, чтобы сперва учредить одно главное место у Шилки и из сей твердыни уже действовать со временем на покорение Амура. Предположение Пашкова не могло быть не одобрено. Велено набрать в старой Сибири для него 300 ч., снабдить его из Тобольска военными снарядами, послать из Илимска провиант в ос. Тугирский и подчинить ему все команды амурские. Но дело делается не так скоро, как сказка сказывается, особливо при своекорыстии воевод, не видевших в новом порядке личных выгод, и при нерадении подчиненных Якутского воеводства, приученных в последнее время выкупать вины подарками или палками. Но прежде переберем вкратце дела забайкальские.
   6. Мы видели, что западная сторона Ангары принадлежала Енисейскому воеводству, след., и западным точкам Забайкалья, по черту Верхней Ангары, надлежало считаться в уезде Енисейском {Грамота туринскому воеводе (1673, в октябре) о крепком содержании изменников. Из нее видно, что Селенгинский острог состоит в уезде Енисейском.}.
   Можно ли ожидать лучших оснований в распределении земель в такое время, когда Приказ не имел и не нуждался иметь карту края? Эта дальность со временем послужит Енисейску к возвышению его на степень области.
   Начнем тем, что русские не прежде 1643 г. спознались с Байкалом. Малой дружине казаков, из Якутска отряженной, удалось врасплох втереться на ос. Ольхон, взять ясак, но заводить зимовье не посмели. Енисейский атаман, три года с командою шатавшийся без пользы по берегам Байкала, в 1647 г. успел построить за озером ос. Верхнеангарский, из которого, по ложной наслышке о серебряной руде, послал несколько человек на оз. Еравну, потом на Селенгу, где родоначальник Турухай, дружелюбно подарив им серебряные чашечки и несколько золота, приказал препроводить их к своему начальнику с уверением, что искомые металлы родятся в Китае. Следовавший затем начальник казачьего отряда Похабов виделся с Турухаем у Селенги и убедил сего сговорчивого табунана дать ему средство побывать в Урге Цеценхана {Сеценхан, по выговору акад. Шмидта.}, для ближайшего разведания о месторождении руд. Хан также дружелюбно принял гостя, подтвердив уверение о сказанном месторождении руд, и сверх того доверил свою внимательность к боярскому сыну Похабову тем, что по его предложению не отказался с ним отправить (1648 г.) своих посланников в Москву, откуда и возвратились они через два года, в сопровождении тобольского боярского сына Заболоцкого, убитого монголами там, где Посольский монастырь.
   Похабова заменил Галкин, начальник казачьей команды. Он построил в 1648 г. ос. Баргузинский, снабдил провиантом и гарнизоном Верхнеангарск и послал партию на Витим для объясачения тунгусов. Наложил также ясак на кочевавших около оз. Еравны и (1650 г.) посылал казаков за Яблонный хребет для разведываний {Расторопности Галкина, наверное, огорчившего еравинских инородцев строгим взысканием ясака, надобно приписывать насильственную смерть Заболоцкого. Монголы стали видеть в русских опасных завоевателей.}.
   Ос. Баунтовский построен (1652 г.), так сказать, в оглавлении Витима при преемнике Галкина.
   В это время воеводствовал в Енисейске незабвенный Пашков, которому, именем истории, мы засвидетельствовали вечную память. Пашков, отобрав от бывалых казаков возможные сведения о забайкальских местностях, реках, озерах, сообщениях и расстояниях, признал за полезное состроить ос. Иргенский в связи с Баргузинским, и другой Нерчинский (о чем представлял и после Приказу, как уже известно) для обхвата тунгусов и хоринских бурят {Яблонный хребет под именем monies churinarii упоминается у Птолемея. Не принадлежали ли хоринцы к дворцовым волостям чингисханской столицы: Хорин или Харахорум?}; а для исполнения сих поручений отрядил известн ого служаку Бекетова, с которым не неприятно увидеться нам и во второй раз.
   Бекетов, предпослав часть команды чрез Баргузинск на оз. Ирген для заготовления судов, на которых бы осмотреть течение рек, сам зимовал в Прорве. Казаки еще осенью осмотрели невиданные устья Селенги, а зимою -- юго-западный и северо-западный берег Байкала; обуздали бурят, живших на западе к Иркуту и на востоке к Голоусной, уверились в изобилии рыбной ловли, побывали у родоначальника Хултуцина, который ласково принял их и с откровенностью рассказал им о Хилке. Тут казаки видели ламу, молельню, служение и курение идолам серебряным и позолоченным, отправляемое по шагямонианскому обряду {Вот довод, что учение Шагямония, из Монголии изгнанное, с изгнанием в 1368 г. Хубилаева поколения из Китая, опять возвратилось даже на берега Байкала не в XVIII веке, как покойный Игумнов писал в Сиб. вестн., 1819 г.}.
   Соображая казачьи вести о добродушии, честности и благорасположении двух забайкальских родоначальников, Турухая и Култуцина, невольно любуешься чертами патриархальной их беззаботливости, хотя они жили под какоюто властью ханов.
   Доводом пастырской жизни, какую тогда провожали за Байкалом, служит свободный и безопасный проезд Бекетова в 1653 г. по Селенге и Хилку. Плывя по реке последней, он был обрадован встречным судном предпосланной команды, которая сверхясака вручила ему чертеж Иргеня, Хилка, Ингоды, Шилки и других рек. Не в первый раз летописи сибирские сказывают, что тогдашние казаки смыслили чертить съемки гидрографические и топографические. Но признайтесь, не весело ли жить с Бекетовым за Байкалом?
   Бекетов возвел ос. Иргенский, снова положил тунгусов в ясак, послал в Енисейск 19 сороков и в 1654 г. переехал в новый острог, командою наскоро выстроенный за Шилкою, против устья Нерчи, без сопротивления тунгусов, принесших еще и ясак. Но с сих пор настают для служаки дни черные. Гантимур, тунгусский родоначальник, с Науна перекочевавший за Нерчу от маньчжурского ограничения патриархальной его свободы, и теперь предвидя не лучшее соседство с другими повелительными пришельцами, откочевал на прежнюю родину и тем самым побудил соплеменных тунгусов к злобе против русского водворения. Острог осаждается, посеянный хлеб вытоптан, голодовка недалека, часть казаков уходит на Амур, куда и Бекетов, как уже читали, отступает с остальною частью, но в каком нерадостном положении открылись им дела расславленного Амура, мы также читали.
   Почтенный Пашков вследствие своего предположения, которое велено исполнить ему самому, двинулся из Енисейска Верхнею Тунгуской в 1656 г. чрез Байкал Селенгою и Хилком на Иргенский острог, и, приведя его в лучшее оборонительное состояние, продолжал путь в 1658 г. на устье Нерчи, где и положил твердое основание Нерчинску, а не за Шилкою, как было при Бекетове. По заложении острога он обратил внимание на Амур и с казачьим отрядом послал предписание к Степанову о вверенном ему начальстве с требованием, чтобы тот поспешил с сотнею казаков в Нерчинск для положения дел на мере; но казаки возвратились ограбленными от мародеров, которые бежали с последнего на водах боя, притом с вестью о погибели Степанова и об отказе тех грабителей служить в команде воеводы. Беда родит беду. Привезенный с собою провиант выходил, илимский же расхищен в пути голодными шайками, с Амура рассеявшимися, о хлебопашестве некогда было думать, военных запасов вовсе не послано из Тобольска, и между тем бунт тунгусский у Ингоды. Воевода спешит в ос. Иргенский, посылает для усмирения бунтовщиков сына с отрядом, присоединив к нему несколько казаков, на службу явившихся, которые, лишь перебрались за Ингоду, обокрали товарищей, начальника и исчезли. Это было в 1661 г., когда ехал на смену почтенного Пашкова другой воевода. Сколько требовалось твердости, чтобы не пасть духом среди непрерывных противностей! Он дождался на Иргене преемника, которого, верно, встретил с просиявающею на лице улыбкою, а поехал в 1662 г. в Москву, конечно, с глубоким горем, что не был полезен, как предполагал. Но ты ли виноват, верный слуга государя и государства? За твое имя стоит история.
   7. Желательно бы тотчас обратиться к предприятиям Якутского воеводства на северо-востоке, дабы прикрыть другою краскою позорище похорон, брошенных и неоплаканных на Амуре. Но вот сам Хабаров, уже сын боярский и управитель Усть-Кутской волости, надпоминает о себе появлением на Тугире в 1660 г. для указания места отряду Пашкова, где были зарыты Зиновьевым военные снаряды, давным-давно исчезнувшие. Хабарову совестно приблизиться к Амуру и взглянуть на берега, по которым тогда валялись трупы русских, погибших то от голода, то от неприятеля. Этот необыкновенный посадский, необдуманными обещаниями увлекший легкомысленного воеводу, по сие время не усчитан в уронах, в бедствиях, какие он нанес краю, всей Сибири и даже государству. Только что начал восточный край гнездиться в заселении и домоводстве, пришелец уводит с Лены на Амур в два приема до 250 чел. и, отняв столько рук, подрывает промышленность вместе с деревенским обзаводством. Отряды казаков, на вспоможение туда посланных, уменьшают силу сибирских острогов, в непрерывной борьбе и не всегда успешно ограждающих свои окрестности; а во что оценить побеги жителей и казаков, разграбивших свои и чужие селения, казенный провиант, порох, свинец? Во что оценить ниспровержение собственности, благочиния и даже святыни образов, серебром обложенных, где не было ничего неприкосновенного, ничего святого? Если предположить, по меньшей мере, что 1500 чел. в течение десяти лет ушли на Амур и там изгибли, каких сил и какого поколения лишился край пустынный? Заменит ли ясак Хабарова одну пагубу, какую служба потерпела от голодовки, от бесчинств неподчиненности, от пренебрежения к властям и от подобных самовольств, не так скоро исправляемых в отдаленности? Во что поставить озлобление и отчуждение миролюбивых племен, по Амуру особняком живших и против воли вынужденных прибегнуть к покровительству маньчжуров? Не сами ли мы сделали соседей врагами себе в таком числе, в каком умножили подданных Китая? Если правительство ласкалось приобретением Амура, то видим ли какой-либо план в безместных шатаниях Хабарова по водам? На зиму укрепляют место, весною бросают его на разорение прибрежных жителей; где же опора, где пребывание власти? Если и Степанов расточал силу и время на подвиги грабительства, то все надобно винить Хабарова, который в пользу свою имел и всеобщий пополох по Амуру и благоприятное время, для утверждения главного места в любом из оставленных городков. Не только в 10, но и в 5 лет можно бы обезопасить себя и дружбою соседей, и хлебопашеством, и военным ограждением. Но, к несчастью, при всеобщей неурядице, господствовал один дух ясака и грабежа.
   8. Обратимся теперь на северо-восток к зимовьям холодным, как и светила их.
   После зимовья Тауйского, прежде помянутого, основан в 1647 г. острог на р. Охте, за 6 верст выше устья, для сбора подати с ламутов. Он оставался в ничтожности, пока не началось плавание на Камчатку. В том же году открыт на речке Кемпенде, в Вилюй впадающей, чудный фонтан соли, водометно бьющей в виде тонкой пыли. В 20 верстах оттуда найдена гора разноцветной соли, называемой сокольею.
   В 1644 г. Колыма была перерезана тремя крепкими зимовьями, потому что тут бывали сходбища для обмена звериных шкур на мелочи надобные. По ней, начиная с верховьев, жило тогда многочисленное племя, которое, распространяясь по всей площади, заключающейся в развилине Станового хребта от Яны за Колыму, разноименно называло себя по родам, а у нас везде слыло юкагирами; оно вело в ойну до лимана Анадырского с коряками и чукчами, из которых последние не меньше воинственны, хотя на досуге и расписывают себя пунктирными разводами. И дикий щеголяет, и дикий воюет от безделья! Суетность и злоба, стало, не русскими занесены на Анадырь.
   Якутское начальство, верное ясаку, как магнитная стрела полюсу, продолжает рассылать для разведки, нет ли еще где человеческих гнезд необъясаченных? Анадырь и Чукотия были в предмете, тем более что промышленники не раз к последней подходили на судах и менялись на зверя, на моржовый зуб. Щепы летели по берегам Колымы, и суда заготовлялись с году на год более. Приказчик одного купца, колмогорец Алексеев, берет казака Семена Дежнева в виде казенного досмотрщика и 20 июня 1648 г. из дельты Колымы снимаются с деревянных якорей семь кочей и плывут под ровдужными парусами на восток к р. Анадырю, который по тогдашней наслышке падал в Студеное море. На каждой коче сидело казаков и промышленников до 30. Четыре кочи погибают, а оставшиеся на прочих Алексеев и Дежнев с частью своих товарищей 20 сентября дерутся с чукчами на берегу, как между тем бурею разносит их суда, и одно из них выброшено к югу будто бы за Анадырем к Олюторской губе. Койкак удалые, в числе 25, через 10 недель доходят до Анадыря и частью погибают от холода и голода. На другой год поднимаются по Анадырю и при устье Майна строят зимовье, впоследствии сделавшееся острогом. Года 4 не знали ничего об Алексееве и Дежневе, из коих первый от ран умер в руках неприятеля, не знали о них, пока другие казаки, сухопутно из Колымы отправленные на Анадырь, не натакались на скитальцев.
   9. Кстати здесь пересмотреть отписки Дежнева, в Якутском архиве валявшиеся и (1736 г.) Миллером поднятые напоказ как доказательства, что Дежнев, его выведенец, обогнул в своем плавании Чукотский Нос и доплыл морем до Анадыря. Из доказательств его:
   1) "Что, по словам Дежнева, Чукотский Нос протянулся в море между С. и В. и поворачивает кругом до Анадыря". То же мог бы Дежнев сказать и о Западном Чаунском мысе, приняв р. Чаун за Анадырь, по тогдашнему мнению.
   2) "Что для различения между русской и чукотской стороны пала в море речка, при которой сделана башня из китовых костей". Речка, сказано, и притом с русской стороны; не очевидно ли, что сражение с чукчами было близ речки, текущей между Колымы и Чауна? Миллер ли или Дежнев назвал башнею кучу костей, только это не башня, а жертва религиозная.
   3) "Что против Чукотского Носа два острова, на которых живут чукчи с прорезными губами и со вставными моржовыми косточками". Здесь место вопросу: против которого Чукотского Носа, потому что со времен Миллера до атласа капитана Литки, показывались на картах два Чукотских Носа, или мыса, Северо-Восточный и Южный? Против Восточного или около него вовсе не два острова; да притом, что шаг по проливу, является разница в видении мысов, представляющихся глазу островами отдельными, опричь действительных. Против Южного Чукотского мыса о. св. Лаврентия мог бы показаться Дежневу вдвойне, и могли тогда промышлять на острове американцы с прорезными губами; но все это у Дежнева подделка поздняя, дабы отдалить место стычки и удивить мерою водоходства. Между тем, по всем вероятностям, стычка происходила или при Чаунской губе, где группа островов могла показаться раздвоенною на взгляд перспективный, или при мысе Шелагском, которому также идут сбивчивые черты дежневского описания, и также есть два острова, подле Кекурного мыса. От того или другого места сражения Дежнев с товарищами мог в 10 недель добраться до залива Креста, и через 4 года скитальчества то к взморью Анадырскому, то к губе Пенжиной немудрено было ему в отписках и рассказах бахвалить с дерзостью.
   Тут сказано по старым описаниям, что при Чаунской губе группа островов могла показаться Дежневу раздвоенною; а на самом деле в этой губе точно два острова, по уверению г. Врангеля, след., стычка и конец плавания могли быть около мыса Шелагского или Кекурного. При том и другом мысе в заливах по паре островов, а у Дежнева такая пара есть характеристика Носа Чукотского.
   4) "Что судно Дежнева, долго носившееся по морю, брошено было к полдню и, -- по догадке Миллера, -- к Олюторской губе". Можно ли так далеко видеть и так наугад говорить, когда лучше бы запросто понимать, что судно или затер то во льдах, или исчезло из глаз за островом, за мысом. Да и до того ли было при стычке, чтоб наблюдать за судном?
   5) "Что на р. Камчатке, как после узнано, жили русские, вероятно, спасшиеся от крушения Дежнева судна". Могли быть из их числа, но чем увериться, что они туда зашли не иначе, как по морском обходе Чукотского Носа? Могли также быть занесены русские и с западного берега Ламы к устью Большой реки или Тигиля.
   Вот все доказательства, по которым Миллер отдает первое открытие арктического пролива человеку {Колмогорец Алексеев, а не Дежнев, которого с казаками надобно считать пассажирами, был начальником судов, плыл 90 дней, и проплыл было Чукот. Носа 28® -- 1324 вер., датам до губы вер. 400, с береговыми извилинами всего 2000, след., по 22 в. на день. Дело легкое на бумаге, но примите в расчет все неудобства судов, широты мест, жестоких ветров, маловедения морского, и вы должны будете назначить бой гораздо ближе Чук. Носа. Притом, когда 3 дня ходу от Носа до Анадыря, с чего Дежнев после боя шатается 10 недель, чтобы добраться до реки? Вся повесть его не отличается от сказок, какими казаки XVII века не уступают старым испанским морякам, включая сюда и сказку Стадухина о большой земле между Яны и Индигирки. Впрочем, если бы обход Ч. Носа был истинен, честь принадлежала бы не седоку, а хозяину, правившему судном.}, по его же речам, не промолвившему слова ни о проходе до Носа, ни о наплывных льдах, ни о туманах, ни о жестоких осенних ветрах Ю. и С. З. в проливе, могших ежедневно преграждать плавание и не на хилых судах, -- человек у, не засвидетельствованному ничем и никем из товарищей и противоречащему себе, когда полагал он Чукотский Нос от Анадыря то в 3 днях ходу сухопутного и водяного, то опять в далеком расстоянии.
   Мы не отвергаем возможности пройти водяную черту, не пройденную, однакож, ни Лаптевым, ни Шалауровым, ни Биллингсом, ни Врангелем; но не видим ничего убедительного, чтобы, без самообличения в народном самолюбии, осмелиться считать казака в Америко-Азийском проливе предтечею мореходца, которому морская история там завещала неоспоримое бессмертие имени.
  

Глава VII

ЗАКОНЫ

1. Соборное Уложение. 2. Продолжение законодательства для Сибири. 3. Оглядки на зады Сибири.

  
   1. Среди завоеваний и утрат, среди бедствий и успехов протекло больше, чем полвека, как держава России укореняется в Сибири и, укореняясь, расширяется. Много пало храбрых, редкий в Сибири город или острог основался не на кости русской; много пало и иноплеменников неприязненных. Прошла мимо истории колония смелых, до первого самозванца в Сибирь явившихся; исчезли с лица степей, по тому же закону кратковременности, старейшины хищных орд, вторгавшиеся в нашу неопытную, прозрачную границу. Поколения их стихли, поколения внутренних крамольников свыклись с порядком непобедимым, а между тем приливы русских продолжались по назначению и по воле. При юродах и острогах чередились предместья, в полях, где текут воды, росли деревни. И русские, и племена подвластные начинали считать себя принадлежащими к одной великой семье. Кстати, как бы для скрепы сего союза и для счастия всей страны, славный преемник царя Михаила, сын и законодатель, обнародовал (10) в 1650 г. в Сибири и на великой реке Лене Соборное Уложение для поступления по нему в суде и расправе. В этом творении мудрости и опытности русских веков изложены священные обязанности к Богу в вере, к царю в преданности, также изложены права и обязанности всех состояний в общежитии. Какое благодеяние, какое счастье увидеть вдали от Москвы каждому русскому себя, свою семью, свой труд, свою собственность под защитою законов в жизни и по смерти! В стране, зарождающейся из многочисленных зародышей, хотя зародыши сии и не были еще мыслящи, не радостно ли предусматривать сложение будущей съединенной жизни, жизни небывалой.
   Подобные предощущения, без сомнения, принадлежали душам, уверенным, что все, исходившее за именем и печатью царя, должно считаться святым, непререкаемым. Может быть, самовидец той эпохи сетовал, что книга законов, назначенная для народного благоденствия, быв прислана по одному экземпляру на воеводство, могла оставаться под спудом воеводы и его письмоводца; но обозревателю истории, знающему влияние письмоводцев и позднее, не всегда прилично быть чутким к подсказу стародавних наслышек, а довольно с него не быть глухим к преданиям неоспоримым. Он считает своим долгом заметить из Уложения особенные статьи, насчет Сибири поставленные.
   На воевод, приказных и служилых людей, в Сибири находящихся (гл. X, 14), давать суд не прежде, как по окончании службы их в Сибири и по возврате в Москву. Кроме воевод, приказных и служилых, дозволяется (XXI, 117) всякому покупать в Сибири и вывозить в Россию татар взрослых и малолетних. За проезжие грамоты (XVIII, 47) не брать печатных пошлин с сибирских служилых, с посадских и пашенных крестьян, потому что места дальние, да и приезжают в Москву временно. Если истец или ответчик будет (XX, 109) ссылаться в своей правде на сибирские города, то не посылать за справками, а решить дело по открывшимся обстоятельствам.
   Из всего видно: а) что Уложение, за отсутствием высшего в Сибири судилища, где бы рассматривалось поведение должностных лиц, не разумело их навсегда бессудными, но кто из обиженных туземцев захотел бы отыскивать удовольствие в столице отдаленной? Стало, неправды многие выходили правыми, от категорий места и времени; б) трудно вообразить причину, для чего Уложение, уступая право покупать азиатцев всякому, возбраняет его лицам должностным; в) исключение, для беспошлинного проезда дозволенное сибирякам без различия состояния, показывало благорасположение правительства к дальним подданным; г) из последней статьи, чтобы не откладывать решений в долгий ящик за справками с Сибирью, выказывается опытность судебная. Ибо по чрезвычайному расстоянию, бездорожицею увеличиваемому, Сибирь представлялась страною отдаленною, но не колониею, потому что ни Уложение, ни правительство не выражало подобной мысли. Скорее, судя по исключительному царскому праву на мягкую рухлядь, можно бы помыслить, что Сибирь в уме правительства считалась государевою отчиною. Если р. Лена, чрез 15 лет приобретения, уже назначается Уложением (XIX, 13) в страну исправительного переселения для посадских и тяглых людей, которые закладывали себя высшим сословиям для отбывательства от податей и служеб, причина сему та, что правительство недоумевало иначе заселить русским племенем край суровый, заселить не для хлебопашества, а для приюта и тепла. Теплая там изба в морозы, захватывающие дух, есть рай, особенно на полатях {Не раз мне доводилось подниматься в этот рай, и я таял в сладком забвении тамошней медвежьей температуры.}.
   2. Мы дали шаг Уложению, как вечному первообразу законодательства пред кратковременными распоряжениями, которые теперь и помещаются.
   В сентябре (1633 г.) потребовано (11) под Смоленск из ближних городов Западной Сибири по человеку со 150 чет[вертин] земли, а из дальних -- по 20 р. за человека, не исключая в обоих случаях ни воевод, ни приказных, ни стрельцов, ни казаков, ни татар. Это первый и последний в Сибири набор с земли.
   В марте 1646 г. при сибирских соляных озерах и городских продажах учрежден надсмотр за денежным сбором с пуда соли по 15 к. без надбавки, введенной в России, и вскоре отмененной Сибири. Надсмотр вверен купцам гостиной сотни Еремееву и Третьякову с товарищи.
   В феврале 1648 г. велено продавать от казны табак, которого завезено из Москвы в Сибирь до 130 пудов по 10 к. золотник тертого, а сырого -- по 8 к. {Монета, известная в Судебнике и законах XVII века под именем деньги, слыла в народе копейкою, устоявшею и под казенным чеканом. Поэтому деньга принята здесь за копейку.} с строжайшим воспрещением частной продажи, привоза или посева в Сибири, вырученные же деньги употреблять на закупку соболей.
   Поэтому казна выручила бы за 130 п[удов] 45 000 р., сумму изрядную, если бы в декабре того же года не последовало повеление о сожжении остального табаку повсеместно, как и в Мангазее, с запрещением привозить и разводить это растение. Должно думать, что причина быстрой перемены в законе основывалась на усмотренной невозможности пресечь корчемство при казенной продаже, с попущением же корчемства, без сомнения, сибирские ясачные звероловы прокурили бы знатную часть высокой рухляди.
   В 1653 г. получена духовным начальством Сибири Корчмая [Кормчая] (Номоканон), переложенная и напечатанная при патриархе Иосифе, но разосланная при его преемнике Никоне. Это кормило к утверждению государственных законов руководствовало церковь и пастырей ея правилами, почерпнутыми из учения св. апостолов, соборов и св. отцов, с прибавками из греческого градоправления. Глава о степенях родства была необходима для церкви и не менее для гражданского судопроизводства.
   До 1653 г. имя Сибири было символом богатства и пышности, местом предприимчивости и счастья; но с этой поры, для уменьшения как бы очарования, велено (12) воров и разбойников, присужденных к отсечению перста левой руки, отсылать в Сибирь. Можно бы подумать, что Сибирь, в понятиях щекотливого характера, потемнеет и останется темницею злодеев; но, как правительство, не смешивая достоинства страны с унижением частным, не переставало отправлять туда правителей из родов знаменитых, особенно в Тобольск, Сибирь осталась в уме право мыслящих людей такою ж, какою казалась сперва. В самом деле, чести и бесчестию, добродетели и пороку есть где разместиться.
   В 1654 г. состоялось (13) учреждение об уничтожении по всему государству сборов, пошлин и откупов на землях владельческих и духовных для освобождения промыслов и торгов с тем, однакож, чтобы при постах и перевозах установить сбор казенный во всех местах, без различия собственности. Грамота сия могла иметь некоторые последствия для Сибири в одном понижении с товаров провозной цены, а не во внутренней отмене сборов по имениям владельческим, как небывалым. Правда, наклевывались деревеньки на землях жалованных и примерных у Софийского дома и монастырей, но нет исторических свидетельств, чтобы в них взимались проезжие сборы.
   В 1657 г. дана верхотурскому воеводе грамота с предостережением (14) от морового поветрия. Карантинные наставления того времени, как любопытные, помещены в скобке грамоты.
   В апреле 1657 г. велено взимать в Сибири подати и пошлины одною серебряною монетою, с позволением казакам и жителям расплачиваться между собо ю сею монетою, особливо мелкою, медную ж, ходячую в России, исключить из обращения сибирского. Тут заметно довольно важное установление одной серебряной монеты для Сибири. Если, с одной стороны, выражается тем изобилие в серебре и испытанная удобность вывозить казну серебром в Москву, то, с другой, не было ли намерения чрез металлическое свидетельство показать соседям Азии богатство и могущество России?
   Вот и другое еще обстоятельство по торговле. Бухарцы, давно знакомые с Москвою еще до появления прикащика Дженкинсона в сей столице (1558), привозили в Томск, Тару, Тобольск и Тюмень ревень в числе прочих товаров. Но в ноябре 1657 г. последовало запрещение на торг в Сибири ревенем черенковым и копытчатым с повелением не пропускать сего растения ни в Россию, ни к Архангельску и возвращать его с хозяевами за границу потому-де, что в России нет похода на ревень. Согласны, что русским не было знакомо употребление сего растения, но когда греки и другие иноземцы приезжали в Астрахань для закупки ревеня, как видно из того же узаконения, прилично бы заметить государственную погрешность в напрасном заграждении случая к транзиту в двух пограничных исходах, если бы благо транзита могло быть понимаемо политикою того времени. История ревенная, здесь начавшаяся, теперь пойдет безотлучно с судьбою Сибири при бесчисленных изменениях, и разве одна гомеопатия изгонит сие насильственное лекарство, как сперва оно было изгнано упомянутым указом.
   С 1657 до 1662 г., когда в этот промежуток строились и перестраивались, терпели и отражали нападения по Южной Сибири, начальства сей страны не получали от престола особых установлений. Ибо во все это время с 1654 г. внимание монарха, хотевшего поправить трактаты своего родителя и поместить в титуле Литву, и даже Польшу, было отвлечено на борьбу то с Польшей, то со Швецией, то с Малороссией, столь же шаткою в подданстве, сколь легкомысленною в выборе своих гетманов. Воспользуемся же досугом, дабы сообразить следствия завладения и управления Сибирью, а наперед изъяснимся о предложенных законах в отдельном смысле к Сибири. Это правда, что с падением Судебника Сибирь перестала знать судей с боярским и наместническим судом, и истец не обязывался платить двойственных процентов с рубля одних, со времени царя Бориса присвоенных казне вполне, сколько следовало по Судебнику судьям и их канцеляриям, а других, взамен того предоставленных на произвол судей и дьяков; правда, что судному грабежу, как Татищев характеризует его, миновала пора с появлением Уложения; но Уложение без блюстительной власти успело ли переломить долговременные навыки, когда оно, сделав легкую острастку воеводам, покинуло дальнюю страну в их руках. Конечно, не дошло до нас положительных известий, как тогда судили и судились; но ошибемся ли, когда вообразим себе, что по иску, справедливому или затейному, воевода сам допрашивал ответчика в кандалах, забирал всех, чье имя будет промолвлено на суде, и садил их в тюрьму, сам по крестном целовании сказывал приговор и сам исполнял его, или по воле его был исполняем. Сибирь была в руках воевод.
   3. При сближении с следствиями, происшедшими от Управления и нового быта, нельзя не оглянуться на зады Сибири, которая с тех пор, как мы ушли из нея далеко на восток, продолжала нередко терпеть по границе тревоги и даже разорения, несмотря на укрепления, строившиеся по линии Южной.
   Мы видели, что в 1641 г. Красноярск успокоился, подкрепляясь притом Ачинским острогом, на некоторое время смятым и опять возникшим. Не лучше того происходило и на западе, с переменным счастьем. В 1640 г. Давлет-Кирей, кучумовец, ограбив и разорив деревни около Тарханского острога, не смог только повредить самому острогу. Столь близкая к Тобольску дерзость была огорчительна тем более, что этот город с окружными деревнями в 1636 г. понес от великого наводнения несметные убытки в строениях, запасах, скоте и во всей почти собственности.
   В 1641 г. калмыки торготского поколения, в числе 700, бились с казаками, принужденными спасаться в том же укреплении. В 1646 г. по большему движению, какое замечено у калмыков, кочевавших по Ишиму и Тоболу, тобольское начальство, не полагаясь на защиту Южной линии, как ослабленной в числе ратников, часто удаляемых за Енисей, опасалось осады для самого Тобольска {Сборник при этом случае передает из Осадного списка любопытное расписание оборонительного приготовления с показанием сил человеческих и воинских. а) Быкасовскую башню от осыпи Иртыша до Воскресенских ворот на 250 саж. ведать сынбоярскому Черницыну и атаману Антонову. У них в команде 180 казаков пеших. На башне пушка по длине 9четвертна я, по выбра сываемому металлу 2 1/4 фунтовая; при ней 10 пуль железных, 221/2 [ф унт а] пороху пушечного да на затравку ручного 1/2 ф. Пушкарь Сидоров, для поворота 2 крестьянина пашенных, у боевых окон 4 казака пеших. Всех 189. б) Наугольную башню до казачьих ворот на 200 с. ведать сынбоярскому Бовыкину и атаману мурзе Выходцеву. У них 30 стрельцов, 50 казаков пеших, 81 посадских. На башне пушка медная 1 1/4 фунтовая, при ней 10 пуль железных, пороху 20 1/2 ф. Пушкарь Тенеярыков, для поворота I крест, пашенный, у боевых окон 4 казака пеших. Всех 169. в) Казачьи ворота до ворот Пермских на 125 с. ведать сынбоярскому Кибарову и атаману Сыркову. У них 30 посадских, 89 крестьян. На башне пушка полуторная 4-фунтовая, при ней 10 пуль железных, 40 ф. пороху да на затравку фунт. Пушкарь Ильин, для поворота 3 крест., у боевых окон 4 казака пеших. Всех 119. г) Пермские ворота до Базарных ведать сынбоярскому Аршинскому и атаману Выходцеву. При них 20 архиерейских служителей, 14 церковных, 78 казачьих детей, 44 служивых тобольских, живших в городе и в очередь свою нанимавших за себя. При воротах медная пушка 2фунтовая, 10 п[уль] жел[езных], пороху 20 1/2, ф. Пушкарь Ширков, для поворота 1 крест., у боевых окон верхних и нижних 8 казач. детей. Всех 168. д) В Базарных воротах до городской стены на 20с. 5 казач. детей. Пушка 2-фунт., при ней 10 пуль, пороху 20 1/2 ф. Пушкарь и для поворота крестьянин, у боевых окон 4 чел., 2 воротника из казач. детей. Всех 13. е) У нагорных надолб, что у Воскресенских ворот, быть 2 детям боярским с 30 каз. пеших и во всех ворогах городских по 8 стрельцов. ж) Государевы анбары под горою ведать атаману с 35 тюменских казаков. У подгорных надолб быть литовскому ротмистру и головам конных казаков с литвою, конными казаками и татарами служилыми. з) Под горою у Знаменского монастыря быть атаману с 30 тюменских казаков годовальщиков. Всех, кроме отряда при анбарах и стражи городских ворот, было 721 чел. Да отставных, о коих сведение взято отсюда же в статью о населенности, жило в Тобольске 911. Кроме 5 помянутых пушек, оставалось в запасе 4 медных и при них 560 пуль железных. Пороху ручного 759 п. 30 ф., пушечного 690 п. 28 ф., свинцу 907 п. 21 ф.}, но пополох миновал без всякой беды, в 1651 г. разорен и выжжен кучумовцами монастырь Долматов.
   В том же году застроенная на Утке от Верхотурского воеводства слобода вскоре разорена сылвинскими татарами. В следующем году телеутские родоначальники Маджики Кока, сын известного Абака, прежде подданные московского царя, делают набеги на Кузнецкий округ. Они продолжают то же ремесло и в 1656 г., ачерездва года, теснимые ополчениями контайши, снова прибегают в подданство России, так что значительная часть телеутов, увидев коловратность своих вождей, переселяются нав сегда в округи Кузнецкий и Томский. В 1659 г. Абугай, кучумовец, вспомоществуемый калмыцкими родоначальниками, расхитил на Барабе деревню Татарскую и успел ускользнуть от посланного отряда. В 1660 г. калмыки, подданные контайши, опять грабили Барабу, на которой кровь человеческая не переставала литься, как будто на римской позорищной арене. При сем случае произошли два достопамятные обстоятельства, одно безрассудное, другое благоустройственное. Тарские воеводы, известясь о помянутом набеге, послали гонца на Москву в Сибирский Приказ, который ничего другого не мог сделать, как велеть соединить команды смежных городов тоболь ского разряда, но время, разумеется, ушло. Тогда Тобольское воеводство, как областное, признав своею обязанностью представить о вреде, какой может происходить и впредь от самовластия городов, успело испросить в 1661 г. постановление, чтобы без ведома тобольского начальства подведомные воеводства не имели права ни вступать в поход, ни принимать посланников, обыкновенно приезжавших с караванами. Из того вышел оборот, что и караванам надлежало приходить в Тобольск, в предосуждение прежнего торга Тары и Тюмени и в неожиданную выгоду Тобольска.
  

ГЛАВА VIII

СЛЕДСТВИЯ ПО ОБОИМ ОТДЕЛЕНИЯМ

1. Состояние границы. 2. Знакомства заграничные. 3. Оспа. 4. Торговля древняя. 5. Первоначальносибирская. 6. Инородческая. 7. Пути сообщений. 8. Язык. 9. Населенность. 10. Сходство туземных племен.

  
   1. При конце первого отделения изъяснив причины пограничных тревог, теперь пополним то изъяснение двумя остальными, т.е. медленным, бессвязным устройством Южной линии, как можно увериться одним взглядом на перечень ея острогов, и нескладностью сибирской границы, начиная с Камы.
   Довольно сказать о Южной линии, что она росла на земле медленнее, чем линия Вобановых твердынь на Рейне, по беспечности и разномыслию воевод, по малочисленности воинских людей и не менее -- по частой смене первых, чрез каждое трехлетие. Какое усердие могли они посвящать стране, когда только ознакомятся с нуждами и средствами местными, как и должны сдавать дело благоустройства, словно дежурство, в новые руки?
   Относительно нескладной границы надобно начать с того, что в первом периоде не было даже Восточно-Закамской черты {О Закамской линии некоторые заключали, что она заведена еще в царствование Феодора Ивановича для защиты от крымцев и шла чрез Заинек, Новошешминск, Билярск, а за Волгою -- чрез Тагай. Не имея надобности замечать несовместность крымских натисков на Каму, скажем, что поименованная линия разумелась до 1662 г. простою границею, хотя некоторые из местечек и существовали по дорогам от Лаптева и Елабуги к Уфе. Линия Тагайская, или Симбирская, под смотрением боярина Хитрова с 1648 до 1654 г. строившаяся для безопасности от калмыков, не принадлежит к Закамской.}, кроме одной Уфы, выброшенной в степь Башкирии.
   Не было Красноуфимска, ни Ачитского укрепления, кроме Кунгурас поскотиною, в 1624 г. построенного выходцами из Чердыни в надежде на верность башкирцев, тогда еще не изменявших. Поэтому пограничная черта России, проходящая по Каме, переломясь под углом при устье Чусовой, падала на восток к Уралу, где, опять уклонясь к хребту Павдинскому, шла оттуда на юг по поскотинам и полям округа Верхотурского, с запада и юга открытого; далее по Исети шла она чрез ос. Катайский, любуясь двумя монастырями и связываясь четырьмя укреплениями до ос. Усть-Ишимского; отсюда вверх по Иртышу до ос. Усть-Омского {Об ос. Усть-Омском и двух других, не наименованных, уверяет посланник Байков. См. Путем, его в Китай, напеч. Др. Вивлиоф.} и оттуда, возвратись по той же реке, вперед к востоку падала чрез татарские деревни Тарского округа, непрестанно тревожимого, пока не сблизилась с зимовьем Чаусским. От Чаусска она выбрасывалась до Кузнецка и оттуда бежала на Чулым и Красноярск. Таким образом, мы видим границу от Камы до Енисея, кривляющуюся без всяких предначертаний к ея обороне, мы видим близ себя мятущихся варваров во всех ея направлениях: и по сторонам Урала, и по самому Уралу, и в степи Исетской, Ишимской и Барабинской даже до ос. Канского. К счастью нашему, по неискусству орд в водоходстве, и неприязненных и покоренных, мы были безопасны со стороны рек, с юга вливающихся в Сибирь.
   2. Заграничные знакомства Сибири необходимы в долге разведываний о силе соседей, но в отношении к последствиям довольно маловажны. Они обращались главнейше к контайше, частью к Алтынхану, однажды к Цеценхану и раз к маньчжу-китайскому хану.
   Тайша Батор, сын Харахолая, чрез посланцев бил челом в Москве царю, чтобы жить ему под высокою рукою царя и служить ему ратными людьми. Государь, похвалив преданность и готовность к службе, позволил улусникам его приезжать в сибирские города для торга лошадьми, скотом, товарами и обещал приказать воеводам жить в дружбе с калмыками. Грамота от 14 апреля 1618 г., писанная за приписью-дьячьею, как к подданному, отдана посланцам. Подобная грамота вручена от 25 мая 1620 г. посланцам тайши Харахолая, домогавшегося о принятии его под Российскую державу, причем пожалован Харахолай тканью золотною с пуговицами и серебряным кубком под золотом. Замечательно, что в обеих грамотах отец и сын именуются просто тайшами и что при позволении торга улусникам их не сказано: без пошлин. С сих пор надлежало бы начаться пересылкам между воеводами и ойрадами, но по разладице, между калмыками продолжавшейся, пересылки становятся гласными между Тобольским воеводством и Чжунгарией по делам пограничным, не ранее как со времени управления контайши Батора из чоросского племени. Посланец наш подавал стоящему без шапки контайше лист, данный из царствующего града Тобольска такого-то года, числа, месяца; лист по титуле начинался: и тебе б NN контайше принять жалованье В. Г. Его Царского Величества {Из сей формулы видно, что контайша, по примеру ногайского князя, получал царские милости. Сибирские воеводы не называли ни Галдаки, ни его преемников ханами.}, бить челом на государской милости, служить верно, во всем прямить и пр. Потом посланец читал чрез переводчика наказные статьи именем государя, при произнесении которого контайша, вставая с места, стоял без шапки, как и во время спроса его о здоровье Московского Величества. Один дельный договор, какой был добыт в 1636 г. у контайши помянутым воеводством, состоял в непрепятствовании брать сибирским командам соль из Ямышевского озера, с прочими статьями внешней безопасности, но калмыки контайшинские не вовсе унялись от бесчинств. В 1649 г. послан был в степь стрелецкий капитан Кляпиков протестовать о нарушении договора, но полного удовлетворения не последовало, по пристрастному и превратному суждению. Контайша Батор раза два списывался с самим государем, в тоне сверстническом, посылал подарки степные и просил отдарков больше странных и затейливых, чем убыточных. Двор Московский едва ли отвечал контайше, потому что в Собрании Государственных грамот того нет, а приказывал воеводству удовлетворять его. Посылка серебряной посуды, принимаемая за факт, должна быть препровождена при листе воеводе. В 1648 г., по шаткому поведению контайши против Сибири, посланцы его не пропускались из Тобольска в Москву.
   Алтынхан как сосед и соперник контайши начал с 1632 г. искать покровительства России и через два года присягал на верность подданства московскому царю, не сам своим лицом, а чрез своего племянника и двух шуряков-табунанов. Двору довольно было этой торжественности, чтобы считать хана данником; но хитрый данник смекал в своей присяге, как искусный банкир в своем векселе, один выгодный перевод. Посылая ясак, он всегда желал несоразмерных отдарков, и такому же барышничеству следовали его близкие. Сверх того, он не прежде отпускал посланцев наших, как успеет обобрать их дочиста. Если б этот грабитель не расстался в 1657 г. с душой жадной, вероломной и прямо степной, сын его Лоджан (Лацзан), пробиравшийся с многочисленным ополчением и с вестью о смерти отца возвратившийся домой, наделал бы Томску много хлопот.
   Цеценхан, как выше сказано, раз отправлял своих посланников в Москву, где, вероятно, предложены были выгоды взаимного торга и требования свободного проезда в Китай, чрез его владения.
   Двор российский, получив чрез все сии каналы достаточные сведения о Китае, решился наконец измерять расположение сей державы, тем более что по завязавшимся на Амуре делам Россия сближалась с отчизною хана маньчжу-китайского. Царь Алексий, полный удовольствия, какое чувствовал от воссоединения Малороссии с ея отечеством, и оживляемый надеждами военного счастья, велел в том достопамятном 1654 г. отправить в Китай посланником дворянина с грамотою царскою {Грамота сия напеч. у Берха в Царствовании А. М., 2й том, 172я стр. В грамоте государь, изобразив славу и величие государей, своих предков, просит боглохана сказать свой полный титул, изъявляя желание быть с ним в крепкой дружбе и пересылке, а о делах торговых и амурских ничего не помянуто, потому ли, что это поручалось изустному переговору посланника, или что не считали Амура принадлежностью Китая, или надеялись успехами русского оружия заставить правительство пекинское вызваться на изъяснение. Нельзя также не заметить, что в грамоте не выставлено имя посланника, названного только дворянином, из чего можно заключить, что избрание сего лица предоставлено Тобольскому воеводству, которое и назначило тобольского сына боярского Ф. И. Байкова.
   В сибирской истории часто встречаются дети боярские (тобольские, енисейские и т.п.), также и архиерейские. Дворяне ли они или нет? Это обязывает взглянуть на старину и обратить взгляд на последствия недавние.
   В 1550 г. в числе тысячи охранителей, в 60 и 70 вер. около Москвы размещенных, полагались и дети боярские 3 статей. Не говоря о первых двух статьях, в которых был и записаны дети истинно бояре кого и знатного происхождения, в списке дворянских детей 3й статьи провертываются и такие, которые написаны полуименами. Сии последние не были ли выборные городов ил и неважных городов дети боярские ? Ибо известно, что в России города имели, по примеру дворян подлинных и выборных: а) своих постоянных детей боярских, которые считались ниже дворянства городового, и б) выборных детей боярских, или зауряд, по вытребованию правительства.
   Я думаю, что последние под бук. "а" и <б" перешли в Сибирь в немалом числе и на новоселье стали называться по именам городов, в которых зачислены на службу. Из произведенных в звание сына боярского, в пространстве I периода, нам известен не один Ерофей Хабаров.
   В следующих затем периодах за отличие производились, то Сибирским Приказом, то воеводами, с дозволения главных воевод и потом губернаторов, в звание детей боярских нижние служилые и даже крестьяне, служившие в казачьей службе, без исключения из подушного платежа, согласно высочайшей резолюции от 16 августа 1721 г.
   Дети боярские были при Тобольском Софийском доме, как при Патриаршем, при Новгородском и других архиерейских домах. Что за степень архиерейских боярских детей? Вопрос сей разрешается силою высочайшего указа, 25 августа 1719г. последовавшего; им велено взять в рекруты 200 ч. из монастырских служек и боярских детей Тобольского архиерейского дома. Вот уравнение, под которое подходят сибирские боярские дети всех начальств!} и с подарками, в приличной свите, и в сем звании отправлен из Тобольска сын боярский Банков.
   Путь ему назначен через западные области Китая и для поспешествования препоручен от воеводства тайше Аблаю, за Иртышом владевшему независимым аймаком, в котором заключались и известные развалины Аблайкида {О развалинах Аблайкида писали Миллер и Паллас, но с большею отчетливостью Г. Спасский в Сиб. вести. 1818 г. Еще подлежит вопросу: не древнее ли Аблаева времени эти развалины, может быть только возобновлявшиеся в проезде Байкова? Невероятно, чтобы при раздоре Аблая с тайшами пострадало капище общего их поколения. Не современны ли они Хубилаю, когда буддизм распространялся по всей Монголии и потом был ниспровергнут в течение 200 лет?}, издали величающиеся гранитными зубцами прилежащего хребта, -- тому Аблаю, который по настоятельной просьбе получил прежде в подарок Ермаковы кольчуги.
   Байков, испытав много затруднений вдороге, наконец во владениях китайских потребовал себе и свите содержание и подвод и все то получил не прежде, как по разрешении. Он приехал в Пекин в марте 1656 г., т.е. через год после славного отбоя, Степановым выдержанного в Колмарском городке против многочисленного маньчжукитайского войска, о чем посланник не имел никакого слуха. Когда потребовали у него именем богдохана Чуньджи привезенных подарков и грамоту, Банков передал первые, но не грамоту, которуюде велено лично поднести богдохану. Был приглашен в коллегию церемоний для научения поклонению, но посланник отказался, оправдываясь тем, что он послан от государя к государю. Министерство, заметив после упорства Степанова другой опыт неуступчивости, отказало посланнику в чести представления, возвратив ему и подарки.
   Байков выехал из Пекина в напутствии двух чиновников, но недовольно почетно, как он сам изъяснился в Журнале путешествия {Он напечатан в Др. Вивлиофике. Можно по сей части читать Миллера в Ежем. соч. Замечательно, что и в первом посланничестве, и в последнем посольстве, также неудачном, Байковы имели свои роли. При графе Головкине Банков был старшим секретарем посольства.}.
   Миллер и другие некоторые хвалят твердое поведение Байкова, и мы бы похвалили, если бы дело шло о ничтожном личном point d'honneur; но на Байкове лежал высокий долг начать дружбу политическую с государством самодовольствующимся, ни в ком не нуждающимся и независимым географически и камерально. Как же можно согласиться бить челом? Также, как последовавшие за тем посланники вразумели эту необходимость. Пока Россия принадлежала по своим обычаям к Древнему Миру, разве не любила бить челом? Если справедливость требует, чтобы смотреть на Китай как на монументальное государство Древнего Мира, на государство, которое властью обычаев неоднократно покоряло духу своих преданий самых свирепых победителей, то для чего бы посланнику, без армии издалека прибывшему, не подчиниться закону земли, исполняемому первыми ея чинами? Изменять тысячелетние обряды принадлежит не временной группе гостей, но собственной мудрости или внешней силе. Тогда дела наши на Амуре могли принять благоприятнейший для Сибири оборот.
   3. Одно из последствий русского завладения Сибирью, самое гибельное, как и неотвратимое, было внесение оспы в среду орд, которые не только по своему неведению, но и по образу житья должны были испытать всю жестокость заразы. Инородцы оставляли юрты, бросали заболевших без призора, почти без жалости, довольствуясь одною детскою хитростью, чтобы при входах юрточных ставить натянутые луки со стрелами для поражения повальной болезни, которую они воображали в виде непримиримого чудовища, или выжигали на лице ямки для показаний ему, что этот запятнанный человек уже был в переделе.
   В 1610 г. оспа появилась среди остяков Нарымского ведомства, в 1631 г. она свирепствовала около Туруханска над остяками и самоедами, опустошив за год людность Нарыма, и без того расстроенного от нед авнег о пожара, потом от необычайного наводнения. В 1651 г. тому же злополучию подверглось племя якутов, и эта беда была только первым испытанием. Летописи наши молчат о степенях опустошений, но по изустным сказкам, по соображению бесприютного жилья в жестоком климате и по сравнению поздних утрат, какие замечены в Камчатке, надобно полагать, что оспа во времена своего появления пожинала не 1/10 или 1/7, 1/5, как бывало в Европе до введения искусственного прививания, но инде 1/3, инде 1/2 и даже 3/4. Все отделы племен сократились в людности, и иные даже вымерли, если не во время, здесь означенное, то в последовавшие повторения болезни. Вот изъяснение, отчего туземная населенность Сибири в поздних наших переписях выражается не в тех итогах, в каких была при завладении края.
   4. Вела ли Средняя Азия когда-нибудь торг чрез страну Тоболо-Иртышскую (чрез Зап. Сибирь) с Югрою, Перемью и Лопией, т.е. с древнею Биармией? Нет сомнения, что болгары, до 1236 г. господствовавшие на устье Камы, имели связи с торговыми городами Мавераннегра и, опоясывая своею промышленностью обе населенные покати Уральского хребта, развозили ткани, свою юфть и другие изделия до Миасса и, может быть, до Исети, а на западе по Каме -- до Югры, Печоры и Перемни, пока места сии с Западною Лопией не вошли в свое время в число волостей Великого Новгорода. Равномерно, по уничтожении болгарской самостоятельности, новые торговые города при чжагатайском, тимуритском и шейбанатском поколениях, в междуречье Дерьинском возрождавшиеся, могли устремляться для сбыта и закупа в степи западносибирские, ногаями, башкирами и пр. занятые; но чтобы дорога торговая лежала на запад чрез Урал, нет следов в пространстве обоих времен.
   Есть, конечно, исключение, совместное в обоих временах, и это северная дорога затесей, которая у нас названа древнейшею. Очень вероятно, что поморье, между Камнем и Лопией лежащее, производило закупку и продажу на счет болгаров или новгородцев в поморье вост очн ом тою же оленною и полуводяною тропою, по какой впоследствии сообщались зыряне с Обдорией до берегов Енисея.
   Берх, любитель древностей и истории, рылся около 1821 г. в близких к Чердыни городищах, как то в Искоре и т.п., находил в них, как и прежде него находили, металлические поделки чистой обработки, свидетельствующие, что там или инде живало племя, имевшее вкус к изделиям сего рода. В 1828 г. и мне показывали затейливые галантерейные вещицы, вырытые в земле старого Чердынского городища. Не смешивая древних находок с нашим вопросом о древней сибирской торговле, можно относить их ко времени незапамятному или к болгарскому, только не к новгородскому. Великий Новгород XII и XIII веков не был в своих выходах так скрытен, как Карфаген, и в каких-нибудь хартиях оставил бы известия о северных ярмарках поморских волостей, разве только по соперничеству с болгарами воспротивился их торгам и прекратил ярмарки.
   Приближаясь ко времени, которое предшествовало взятию Сибири, можно с достоверностью полагать, что караваны бухарские ходили до Искера с тех пор, как учредился в нем курень владетельный; что сверх того они странствовали по степям Ишимской, Исетской и Барабинской, когда видели там кочующих татар разного наименования, выменивая чрез них мягкую рухлядь собственной их добычи, или чрез вымен же получаемую от вогулов и остяков. На переходе торговли от древней к новосибирской стояли те же бухарцы, чему свидетельством служит грамота Байсеит-мурзы, в 1597 г. напечатанная во 2-й ч. Госуд. грамот.
   5. Лишь только начали русские овладевать Сибирью, как и встретились в Тюмени, Тобольске, Таре и потом вТомске с бухарцами, с давними знакомцами по Москве. Не только в это время, но и ранее четвертью века, англичане и голландцы предпринимали протереться мимо берегов Сибири в Восточную Индию. Англичанин Бурро в 1556 г. достиг до Вайгачского пролива; земляки его Пет и Жакман в 1580 г., в одно время с походом Ермаковым, дошли до устья Печоры; голландцы три раза пытались пройти Ледовитым морем, и одному из них удалось только зимовать на восточной стороне Новой Земли; англичанин Вуд в 1676 г. потерял корабль во льдах того же острова {Подробный отчет об этих плавателях, не принадлежащий к нашему намерению, можно читать в Четырехкратном пут. Литке, и мореходца и писателя отличного.}. Если бы кому-нибудь из них посчастливилось пройти вместо Индии до губы Обской или Енисейской, Сибири можно бы, по крайней мере, мечтать о торговле приморской, в место которой ныне суждено довольствоваться одною караванною и гужевою. Таким образом, торгаши бухарские безостановочно привозили шелковые, бумажные и шерстяные ткани средственной доброты, мерлушки, шкуры корсачьи, иногда даже леопардовые и тигровые, также плоды сушеные, для обмена на мягкую рухлядь. Соотчичи их, до Кучумова и после Кучумова времени поселившиеся в разных местах Сибири, занимались тем же ремеслом. Со стороны России торговые люди Устюга, Лальского посада, Архангельска и даже из Москвы приезжали с деньгами или простонародными товарами для приобретения мягкой рухляди из рук казаков, промышленников и приближенных к воеводам. Нельзя определить из добрых начал величину ни торговли, ни капитала денежного, след., и оборота полного; но то известно, что она была огромна числом, по дешевизне цен (как, напр., фунт бобровой струи продавался 40--50 коп.) и равно не безденежна по количеству серебряной монеты к концу периода, пока Россия была богата серебром, как мы видели из грамоты 1657 года.
   По соображении всего выходит, что первоначальная сибирская торговля, стесняемая всемерными ограничениями, как читали в приведенном наказе, попалась в две руки: служебную и постороннепосадскую. Поэтому торговли, принадлежащей собственно переселенцам русским, не было, да и могла ли быть она честным путем? Они не принесли мастерств, кроме навыка срубить дом и заготовить упряжь, да пахотные способы: женщины их у мел и только соткать толстый хрящ и сермяжное сукно для своего обихода. Однако ж переселенцы скоро сбросили лапти по изобилию кож и по невсеместному липняку.
   6. По движениям завоеваний, еще не конченных, и по необузданности завоевателей мена инородцев как-то робела, отчего и средоточия торговые, т.е. ярмарки городов и острогов, гораздо позднее улегшиеся, только наклевывались. Одна ярмарка Обдорская, известная с создания Сольвычегодска, но в настоящую пору стоящая под стражею таможенных застав, не могла уже пользоваться свободою без ограничения: ибо высокая мягкая рухлядь была заповедным товаром. Полагать надобно, что и сами инородцы, имея для своего продовольствия в водах, на водах и в лесах, где есть леса, рыбу, прилетных птиц, дичь лесную, лосей и т.п., были равнодушны к надеждам улучшить свое состояние, тем более, что их женщины имели в руках искусство выделывать кожи звериные или птичьи для парок или куклянов, одежды зимней, ловко опоясывающей и красиво вышиваемой их же руками, равно для лета легкие камлейки из кож осетровых или налимовых.
   7. Сибирская дорога от Москвы к Тобольску, после водяного Ермакова пути, лежавшего по pp. Журавле, Баранче, Тагилу и Туре, дважды была изменяема. Сперва, и ненадолго, она проходила чрез Чердынь и Растесной Камень, оттуда на восточной стороне по Лозьве, Тавде и Тоболу; после, с 1597 г., переведена посредством расчисток и гатей на Соликамск, Верхотурье и Туринск. От Соликамска к России было 4 направления {1-е направление -- чрез Верхотурье, Соликамск, Лальск, Устюг, Тотьму, Ярославль и Ростов.
   2-е напр. -- чрез Верхотурье, Соликамск, Вятку, Яранск, Санчурск, Нижний Новгород и Володимер.
   3-е, летнее, -- чрез Соликамск, Новоусолье, Ягошиху, Осу, Сарапул на Казань.
   4-е, летнее ж, -- из Нижнего и Казани Волгою, Камою до Соликамска и оттуда сухопутно на Верхотурье, хотя и установлено правительством не ранее 12 сентября 1682 года (Акт. Арх. Эксп., том IV); но надобно полагать, что этот путь давно употреблялся купечеством, Строгановыми, воеводами сибирскими, да и само правительство отправило в Тобольск железо Волгою в 1680 г., как видно будет во II периоде.}. Кроме того, была еще летняя тропа для верховой езды, пролегавшая из Туринска, после и Тюмени, чрез Катайский острог на Уфу, по западной стороне Урала с пересечкою его подле Азовской горы; и по этой тропе происходили пересылки воевод в нужных случаях, особенно в последнюю декаду периода, исключая одного раза, когда в 1594г. велено было отряду служилых, из 554 чел. состоящему, пробраться в Сибирь от Уфы степью. Отряд сей шел на построение Тары, но начальник его кн. Элецкий, как обязанный в сибирских городах набрать два таких же отряда, следовал большою дорогою.
   До которых же пор большая чрез Соликамск и Верхотурье дорога продолжалась? До 1763 г., т.е. до упразднения уральских таможень, потому что непроходимые топи и болота, по обеим сторонам этой государственной дороги лежавшие, делали ее безопасною от провоза заповедных или беспошлинных товаров. В правление императрицы Анны протоптали было неуказную дорогу чрез Екатеринбург и Кунгур, но по недочетам в сборах Верхотурской таможни она строго возбранена в 1739 г. Самовольный проезд чрез Кунгур ввел в ошибку Фишера, как можно видеть на 393-й стр. его Истории.
   Рассказав государственную дорогу до Тобольска, можно присовокупить, что отсюда она шла зимою и летом по Иртышу, Оби, Кети и сухопутно до Енисейска, откуда опять водою по Верхней Тунгуске до Илимска, где дорога делилась на две ветви: к северо-востоку чрез Усть-Кут по Лене до Якутска и далее, а к юго-востоку -- по Ангаре, чрез Байкал на Баргузинск и ос. Иргенский до Нерчинска. Вот главные пути сообщений в периоде оканчиваемом!
   8. Слово, сие чудесное дарование Божие, сие музыкальное возглашение духо-человека, обнаруживающее всю внутреннюю жизнь его, как и безмолвную, но красноречивую жизнь Неба и Земли, выражается бесчисленными изменениями в одном даже племени, если племя делится временем, местом, категорией быта и иногда климатом, -- это слово называется языком. Знать господствующий говор языка -- значит знать частиwу его, конечно лучшую и любопытнейшую, если отсвечивает в ней ум или сердце; но, во всяком случае, нет вечности для наречия, сколь бы ни казалось оно выработанным. Наречие новгородское есть второе дитя славянского языка, если должно признавать наречие южное за первенца. Сколь ни грубо новгородское, но по долговременному и обширному влиянию Новгорода на севере, оно, как неизменный стереотип, везде печатается в разговоре до Камчатки, до Кадьяка. Сибирский говор есть говор устюжский, подражатель новгородского. Сибирь обыскана, добыта, населена, обстроена, образована все устюжанами и их собратией, говорившею тем же наречием. Устюжане дали нам земледельцев, ямщиков, посадских, соорудили нам храмы и колокольни, завели ярмарки, установили праздники Устюжских Чудотворцев, вошли как хозяева в доверенность у инородцев, скупали у них мягкую рухлядь на табак, на корольки и топоры, а к ним привозили серебряные кресты, перстни, запонки, финифтяные табакерки и прочие щепеткие изделия своей работы. По какому-то жребию единообразия, даже казачьи команды пополнялись из таких городов, где говорили тем же наречием. Стефан Великопермский, по плоти устюжанин, низлагая с 1383 по 1397 г. идолов Угры и Печоры, пермяков и зырян, кажется, с берегов Выми благословил путь к востоку своим землякам, даже до Баранова, перенесшего устюжскую образованность на берег Америки. Как бы то ни было, нельзя, однако ж, не видеть причины, для чего московский говор, легкий и приятный, как счастливый баловень, не успел в Сибири взять поверхности. Воеводы и их товарищи, дьяки и письменные головы, хотя приезжали с семьями и домочадцами, отделялись степенями состояния от жителей, которые, если видят к себе презрение, любят лучше передразнивать надменных, чем им подражать. Много было детей боярских и стрельцов, но не москвичи урожденные.
   Сибирское наречие в произношении буквы "о" свято держится отдельного букварного выговора так, как бы всегда лежало ударение на ней. Сверх того, наше наречие удержало обветшалые слова, уполномочило самодельные и переиначило ударение многих. Сибирский разговор ленив и холоден, но без легкомыслия, не текуч и малословен, как бы с числом и весом, и, к сожалению, темноват по привычке пропускать глаголы, оживляющие мысль. Перевалясь из Екатеринбурга в Тобольск, замечаешь чувствительную разницу в разговоре и оттого, что он свертывается в домашний и томится около своих муравейников. В Иркутске тем чувствительнее разница, чем далее от России. Разумеется, что эти замечания, высказываемые против старого времени или старых людей, не падают на лица образованные, ни на молодежь купеческих детей XIX века, посещающих государственные ярмарки для обмена товаров и поверьев.
   Что касается до наречий инородческих, не имея данных, чтоб судить о них, мы довольствуемся бросить несколько слов о наречиях остятском и самоедском в пределах острогов Березовского, Мангазейского и Нарымского. Остяко-обдорское наречие, начиная с Урала, по какой-то твердости доныне остается неизменным в выговоре слов, напротив, остяки, выше по Оби живущие к Березову, сокращают выговор обдорский, как бы срезывая окончания слов. Остяки кызымские столько различаются в наречии, что не всякий из обдорян может их разуметь; остяки, к Нарыму прилегающие, те самые, которые прежде слыли пегою ордою, как-то шепеляют {Некоторые из путешественников в наречии сургуто-нарымском признавали камачинское.}. Самоеды обдорские, начиная также с Урала, говорят твердо и резко; но живущие за Тазовской губой произносят в нос. Поэтому видно, что изменчивость наречий определяется не всегда климатом, не всегда большим расстоянием, но разобщением, небывалостью письменности и отсутствием чтения, которое одно, независимо от пространств, примиряет причуды наречий, хотя на выговор и не вполне действует. Вообще замечают, что голосовой орган звучнее и громче у самоедов, чем у остяков.
   Мы разделяем заключение первого енисейского губернатора, что язык тамошних остяков не имеет сходства с языком тех же поколений, живущих инде в Сибири {Одному купеческому сыну А. Чечерову, хорошо знающему по-остятски и недурно по-самоедски, я читал из Енисейской губернии г. Степанова числительные и другие слова обоих языков. В отделе самоедском он признал несколько знакомых слов, но все остятские показались ему невразумительными. Если правда, что Тобольская епархия заботится переложить Св. Писание на язык остятский, то не должно ли, дабы труду не остаться малоплодным, предварительно решить, которое из наречий было бы общее для целого племени?}. Еще два слова. Доктор Кибер, около 1821 г. навестивший Колыму, отзывается, что ламуты, тунгусы и юкагиры говорят с живостью о своих промыслах и что язык первых богат и сладкозвучен при изобилии букв гласных. Но при конце первого периода инородческие наречия в таком ли состояли разногласии, как слышат их нынче? Нетрудно решить, но трудно доказать. Если прежняя многочисленность, какую не замедлим мы показать в первобытных ордах, давала им больше плотности, больше взаимных отражений для обобщения разговорного и если самознание народности, к которому возводила их благородная дикость под девизом независимости, содействовало к расширению одинакового словаря; то, с другой стороны, противные приключения: болезни, смертность и выморочная малолюдность не заготовляли ли те же наречия к постепенным разладам? Может быть, музыкальный смычок решит вопрос по некоторому сходству с языком народным. Не правда ли, что смычок тем лучше поет, чем долее держится в руке художнической, и опять тем хуже становится, чем более трется усилием скрыпача? Следственно, язык, улучшается ли или дичает, все изменяется: следственно, наречия покоренных азиатцев при завладении Сибирью иначе на их губах дребезжали, а не так, как ныне.
  
   О разногласии остятских наречий. Священник Лука Вологодский, живший в остяках, утверждает: а) что наречие обдорское есть коренное, прочие же наречия более или менее испорчены; б) что в нарымском, которое у меня названо шепеляющим, он видит одну странность, что остяки по соседству с самоедами привыкли оканчивать свои слова по-самоедски. Священник Л. Вологодский замечает, что остяк называет себя астаг и что это слово сложено из речений: ас -- Обь и тага -- место. Поэтому Фишеров уштяк есть пустое умничанье.
  
   9. Чтобы при конце периода определить приблизительно населенность и русскую и туземную Сибири, надобно поставить в виду два отношения: одно -- к современном у периоду населенности смежного края Средней Азии, а другое -- к статистическим исчислениям российского правительства, даром что они слишком поздни для нашего намерения.
   Положим, напр., число туземцев м[ужского] п[ола] в 288 000 и посмотрим, соответствует ли оно современному числу сопредельной Тартарии от Каспийского моря до Татарского залива простиравшейся. Площадь ея, по взгляду на карту, в шесть или семь раз была обширнее против площади тогдашней Сибири, кончавшейся при Тауйском меридиане и в редких точках прикасавшейся к 56® ш.; число же обитателей Большой Тартарии, по вероятностям, не превосходило 2 000 000 м[ужского] п[ола] после долговременного запустения, какому подверглась она чрез бесчеловечное избиение народов, совершившееся в годин у зверя Чингисхана. Поэтом у седьмая доля, относительно к площади и населенности в наделе Сибири принимаемая, не может казаться ни малою, ни великою. Пусть скажут, что калмыки, киргизы и т.п. часто врывались в пределы Сибири; но это происходило не от тесноты в размещении по предгорьям и долинам их, а от ордынского навыка к даровщине и к степному разгулью.
   Относительно к исчислениям российского правительства мы не знаем старшего числа, кроме переписи сибирских инородцев в 1763 г., а по этой переписи выходит их м[ужского] п[ола] 132 000. Другое, следовавшее затем число, 184 448, есть счет их по 5й ревизии; третье число, 220 300, есть итог 7й ревизии {Манифест о пятой ревизии состоялся 23 июня 1794 г., а о седьмой в 1815 г.}. Следственно, по сим данным можно бы взойти к счислению инородцев первого периода, решив посредством их же важный вопрос: в коликое время и коликими процентами возрастает или убывает человечество полярное и предполярное?
   Первое число возросло до 184 000 в 31 год, увеличившись в это время 39 процентами на сто, след., оно удвоилось бы чрез 78 лет, т.е. 132 000 с 1763 г. дали бы к 1841г. 264 000 инородцев-мужчин. Второе число пятой ревизии, увеличившись в 21 год 19 процентами на сто, удвоилось бы чрез 70 лет, или дало бы к 1864 г. 440 000. Не наша вина, что публично заявленные числа не ведут к пропорциональным выводам, но, принимая их за основные, отчего бы они ни разнились, мы должны заключать, что первое число переписи 1763 г., если бы поворотить его назад не в такой убывающей постепенности, в какой прибывало, а в рассроченной на другие 70 лет, неминуемо исчезло бы к 1607 году, или, говоря иначе, задолго до Ермака не было бы за Уралом ни одной души, против кого бы атаману довелось обнажить свой булат или зарядить винтовку; следственно, он сражался бы, подобно Дон Кихоту, с ветряными мельницами вымерших табаринцев и туралинцев. Выводы сего рода ab absurdo указывают путь, чтобы, минуя чисел инородческой и общенародной переписи, как пострадавших от гибельных учетов оспы, и след., по своей малочисленности неприличных к рассмотрению вопроса, согласиться признать заимоверное 288 000 туземцев, число до появления оспы сбыточное по современному сравнению с населенностью, начиная от Татарского залива до р. Урала.
   Теперь должно выговорить количество русской населенности, и не без основания следует положить ее в 70 000 м. п., не заботясь на первый раз о количестве женском, как доныне, меньшем против числа мужеского, в Восточной особенно Сибири, у русских и инородцев. При настоящем неведении, как определить силу и время воспроизводимости племен, толкущихся около межи Полярного Круга (67® ш.), не излишним считается благовременно предъявить, что в рассуждении племен инородных и русского, размещающихся в полосах лесистой и пашенной, начиная с 67® ш. к югу, принимается, как и в России, удвоение воспроизводимости их в пространстве 80 лет. Таким образом, выходило бы, что против 1 русского тогда было 4 инородца. Кто ж русские, сперва пришедшие на заселение Сибири? Вот примерный перечень их по городам, острогам, зимовьям, слободам, деревням и починкам сперва к началу 1622, потом вообще к началу 1662 года.
  

К началу 1622 г.

  
   а) Духовенства белого с принтами 100 семей или с детьми м[ужского| 300 350 п[ола] черного 50
   б) Чиновников высших и средних с подьячими 200
   в) Воинских людей или вообще Казакове новокрещеными 6500
   г) Промышленников оседлых, и в том числе плотников и других мастеров, под именем посадских, в числе которых и 60 семей угличан, из Пелыма переведенных в Туринск и Тюмень 4000 Промышленников расхожих, следовавших за партиями казаков 2000
   д) Служителей архиерейских, монастырских, дворовых господских и деловых людей 1000
   е) Ямщиков, казною переведенных, и к ним присоединившихся из-за Урала бобылей 1000
  

К началу 1662 г.

  
   а) Духовенства белого с причтами, вновь переселенного с поколением
  
   от прежнего, и с боярскими детьми архиерейского дома
   1 500
   1600
   черного
   100
  
   б) Чиновников высших и средних с подьячими
   1200
   в) Воинских людей, не исключая казаков новокрещеных
   10 000
   отставных
   3 000
   г) Промышленников оседлых, и вновь водворившихся с поколением от прежних, под именем посадских
   6 000
   Из 2000 бездомовых промышленников водворилось в 4 заангарских воеводствах
   300
   Промышленников расхожих, сколько бы их ни было, по неводворении долой со счетов.
  
   д) Служителей архиерейских, монастырских, дворовых господских и деловых людей
   3 000
   е) Ямщиков, вновь казною присланных с поколением от прежних и с вновь присоседившимися
   3 000
   ж) Пашенных крестьян, вновь казною переведенных с поколением от прежних, и с прибылыми к ним
   3 000
   Крестьян, по воеводским вызовам семейно переселившихся, и пришлых к ним
   31 500
   к) Ссыльных 7400, из них:
  
   по р. Енисей
   3 000
   за Ангару
   4 440
   Всего
   70 000*
   {* Представление сибирской населенности в числах есть дело соображений, потому что ни летопись, ни грамоты древние, доныне известные, не помогают этому делу. Все достоверные свидетельства о переселении ямщиков, крестьян и воинских людей, свидетельства, мною упомянутые в первых двух главах так малозначащи относительно чисел, что приобретение Сибири, как будто безлюдной, можно бы счесть за находку даровую. Но этому быть нельзя, и лучше признаться, что письмена археографически относительно переселений не сбережены летописями во всей полноте. Если в начале XVIII века числа дворов в Сибири восходит до 37 000, а в 1727 г. число ревизских душ до 170 000, то зрителю Исторической Сибири нельзя быть столько хладнокровным, чтобы не желать доискиваться, сколь людна был Сибирь в I и II периодах, дабы самым усилием изыскания дойти до указаний населенности и впоследствии сойтись с двумя государственными числами. Ибо эти числа суть произведение задних сумм.
   В доказательство неполноты сведений остановимся на числе воинских людей (казаков). Летописи 1586 по 1601 год, исчисляя казаков и стрельцов, посланных с воеводами из Москвы, других городов, такж взятых на службу из строгановских отчин, всего-навсе до 1100 человек, после покидают счет до 1634 г., котором из Нижнего и Вологды единовременно прислано в Тару для казачьей службы 300 семей. Летописи и указы также молчат о присылке на службу сибирскую литовцев, поляков, немцев и малороссия, а между тем поговаривают о недостатке казаков и приглашении вольницы в казачье звание. Мудрено ли после этого сочинителю Енисейской губернии молвить наобум, что в Сибири не бывало казаков более 500. Но этот недостаток не значит такую малость, какую себе представил А. П. Степанов, а означает малочиленность относительную к обширности занятого пространства. Приведите себе на память грамоту 1609 во II главе мною помещенную, и припомните, что на один тот год для служивых 5 непахотных городов следовало провианта 9750 чет., следственно, служивых было 3250, да в 5 пахотных городах: в Верхотурье, Пелыме, Туринске, Тюмени и Тобольске, надобно полагать, по крайней мере, такой же экземпляр казаков, вот и 6500, когда не было ни Кузнецка, ни Енисейска, ни Красноярска, ни восточных водворений. А в эту пору мало и 10 тысяч, к числу которых надобно еще присоединять особые команды западных славян с немцами, особенно с 1655 г., и татаро-казачьи команды тобольско-томские. Если бы и действтельно не было из России нарочных присылок команд, как водилось сначала, то, наверное, с приездом каждого воеводы из Москвы приезжало по десятку воинских людей, и воеводских приездов можно насчитать до 500 в течение периода.
   Вот основание, почему положено у меня казаков с отставными до 13 тысяч. Даже из Осадного списка 1646 г. видно, что в Тобольске находилось тогда отставных 911, и в том числе христиан-европейцев 650.
   Пока не было в виду грамоты 1609 года, я выводил такое же число казаков из числа городов, острого и зимовьев и тою же ощупью находил и нахожу число духовенства и чинов управления, потому что не было острога, не говоря о городе, без священнослужителя, не было острога без начальника и подьячего, не было зимовья без полудюжины казаков. Вот данные для счисления трех состояний, а счеты прочих пополнены произвольно пришлыми. Ведь сибиряки не из земли выросли.}
  
   Теперь следует вымерять площадь нашего завладения, протоптанную смелою ногой 70 000 русских, площадь, по которой разъезжали 288 000 туземцев на оленях, собаках, лошадях и верблюдах. Площадь завладения, делимая на три полосы (о чем будет речь при конце III периода), начиная с меридиана Верхотурского до Тауйского, без выходов на Колыму и Анадырск, имеет длины 90®, в ширине же, к северу и югу, часто переменной, стелется сперва при западном основании от 58®до 70® к Карскому заливу, потом от полуденника тюменского выпадая к югу на 1®, далее у Кузнецка на 4®, далее то суживаясь, то расширяясь к Нижнеудинску до 55® и еще выдаваясь на 2® при Баргузине и при Яблонном хребте у Тугирска, ложится восточным основанием при Тауйске, откуда до Ледовитого моря около 12®, как и на западном основании. Карта показывает, что в самой большой ширине тогдашней площади содержалось 23®. С помощью подобных приемов и с учетом кругов параллельных, площадь тогдашней Сибири выходит около 4 500 000 кв. верст {Я не переменил своего измерения, хотя и видел в Энцикл. Словаре и у г. Булгарина площадь настоящей Сибири меньшею вполовину. Кстати здесь примолвить, что гг. Семивский, Спасский и Степанов в своих сочинениях по части Сибири писали измерение поверхности сибирской, частной или общей, без приноровки к сфероидальной поверхности.}, следственно, на каждого мужчину русского и туземца доводилось бы с лишком по 12 кв. верст.
   10. Пользуясь речью о населенности, надобно прибавить пропущенное замечание, что, если немногие племена из туземцев были многочисленны, все они сходствовали между собою в образе древнеазийского быта. Многочисленнейшие из них были: а) остяки, до берегов Енисея широко раскинувшиеся; б) татары, тою же рекою как бы остановленные в расселении к востоку; в) тунгусы (эвоены) между Анабарою и Омолоном, от Ледовитого моря до Шилки, не все еще уместившиеся; г) якуты (сохи), в конце XIV века оттесненные с северобайкальских степей на pp. Лену, Олекму, Вилюй и впоследствии, когда война и оспа уходила юкагиров, разделившие достояния их вместе с тунгусами; и д) буряты, междурр. Ои и Уя кочевавшие. Сочинитель Описания народов, в России обитающих, причислял еще самоедов к многочисленным племенам, так что они будто превосходили остяков своим числом. Быть может, но история не запомнит такой славы превосходства, разве в соединении самоедов наших с урянхаями заграничными.
   Относительно сходства, все покоренные племена, большие и малые, кроме последователей исламизма, поклонялись двум началам добра и зла, как бы в поравнение безграмотных орд со старыми философскими сектами, изъятыми только от шаманства. Все были рыболовы, звероловы и скотоводцы млекопитающих: оленя, собаки, лошади, быка, барана и верблюда, по степеням теплоты; все вели лунное времясчисление; все питались рыбою свежею, сушеною или вяленою, мясами животных воздушных, земных и водяных, не исключая трупа китового, также растениями по широтам мест, в случае же голодовки, по инстинкту самосохранения {Кроме ягод древесных, кустарных и стеблевых служат им доныне в пищу: черемша (Allium ursinum), сарана (Lilium Martagon et L. pomponium), узик (Tormentiila erecta), пьянишник (Rododendron Chrisanthum), толокнянка (Arbutus UvaUrsi), марьин корень (Paeonia), Красноголовник (Sanguisorbaoff.), сибирская гречуха (Poligonum tataricum, Pol. bistorta и другие виды), сибирский чай (Spirea Ulmaria), rpyшанка -- чай бурятский (Pirola rotundifolia) и т.п. до мучнистого кандыка (Erictonium dens canis).}, древесною корою, вывариванием кож, ремней, старых брошенных костей a la Roumfordt, и даже болюсовою землею, называемою земляная сметана.
   Все в обычаях, житье и даже одежде, из кожи или ткани сшитой, сходствовали больше или меньше, не исключая и якутского племени, щегольством и своим вкусом отличающегося. Все, если многочисленны или если дышали благорастворением юга, любили пляски и пособляли самозабвению на севере мухомором, на юге -- закваскою молочною; все платили за жену вено. Словом, древнеазийский северный тип не начинал еще стираться ни с лица, ни с души наших земляков.
  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  
   Мы оканчиваем период в такое время, когда толпы мужественных, хотя и необразованных соотчичей, случайно побеждаемых, но в душе непобедимых, проникли на Амур, проплыли западный берег Ламы, коснулись взморьев Студеного моря, не в одной притом точке, всегда с неизменным безотчетным словом: ясак царю! О, это слово, жестокое в ушах иноплеменников, есть всемогущее слово духа сильного, обрекшегося на служение отечеству и престолу! Оканчиваем, говорю, в такое время, когда Сибирь явственно обрисовалась в своем исполинском пространстве, -- когда орды, покоренные винтовкою, потом убавленные оспою, расположились к мирному повиновению, а соседственные, утомясь от частых попыток, или откочевали, или начали при новых поколениях признавать Сибирь соседкою вечною, -- когда тайши торготские, с 1621 до 1646 г. появлениями на степях сопредельных возбуждавшие в Тобольском воеводстве негодования, вовсе перебрались за Яик и поддались России,-- когда кичливый контайша, основатель владетельной династии (с 1635 по 1758 г.) чжунгар, конечно, странный по докучливости, но умеренный против
   Сибири, был заменен преемником неславным, -- когда и чванливый Алтынхан, монгол столь же презренный по вероломству, сколь низкий по корыстолюбию, вышед из среды живых, перестал лгать под пластом земли.
   Повторять ли здесь, что четь Вахрамеевская, впоследствии разросшаяся в три области (Тобольскую, Томскую и Якутскую), испытала многие превращения, многие утраты от раздельности управительной, особенно на Амуре? Приказу Сибирскому был наилучший урок, чтобы отдать главное начальство одному из местных воеводств, как могущему ближе наблюдать и пособлять отдаленным краям Сибири, но история показывает только некоторое предпочтение, уст упленное Тобольскому воеводству {Нет бумажного акта, чтобы Тобольскому воеводству присвоялось первенство над прочими областями, но есть случаи. Не к личному ли достоинству воевод надобно это относить?} в конце I или в начале II периода. Предпочтение сие состояло в подставлении тобольских чинов на убылые воеводские места в Илимске и Нерчинске, также в обеспечении Нерчинска военными и жизненными припасами посредством Енисейского воеводства, в безвозбранном препровождении к Енисею крестьян из Верхотурского ведомства и т.п.
   Повторять ли, что областные правления, занятые преимущественно сборами зоографического богатства, не обращали внимания на устройство городское и крепостное. Несмотря, что на Амуре явились пред нами укрепления или городки из битой земли и что в одном из таких Степанов, с 1/18 долею людей против неприятеля, превосходившего еще числом огнестрельных орудий в пять раз, удержался с честью, начальства продолжали сооружать остроги и общественные здания из бревен. По всей Сибири не было каменного ни казначейства, ни алтаря, кроме печей из битой глины. Остроги иногда робели от поджогов, леса горели от палов, но воеводы, жившие как бы вровень с лесом, считали пожары попущением Божиим или случаями к расчистке дремучих лесов, как и сам Сибирский Приказ еще не помышлял тогда предписывать о предупреждении лесных пожаров для соблюдения даже соболиных и других звериных ухожей. Мы пересказываем это без всякой мысли винить кого-либо в Сибири за незнание благоустройства в первой половине XVII века. Довольно и того, что воеводы даже уездные берегли свои остроги от неприятелей и по данной власти {Право живота и смерти относительно к ясачным оставалось правом сибирских воевод до 26 декабря 1695 года.} без оттяжки казнили возмутителей против державы.
   Напоминать ли о том, что железную руду и ея плавку на pp. Нице, Томи, Енисее и Вилюе указали русским Сибири дикари местные? Что за волшебный покров, который расстилался в том веке по царству ископаемых? Конжековский великан, потом Павдинская сопка, мимо которых пролегали первые уральские дороги, ни величественными своими вышинами, ни медистыми кружевами, какими изукрашены в прозелень бока и гребни первого {В 1722 году выстроен Лялинский медеплавиленный завод в 48 вер. от Верхотурья на устье Каменки, впадающей в Лялю. Руда доставлялась с вершин и боков Конжековского Камня, но затруднительная перевозка руды положила конец заводу. Вместо того возник зав. Нижнеполдинский. При конце I периода было сказано в примечании, что нет бумажного акта, которым бы установлялось первенство воеводства Тобольского над всеми прочими. Напротив, нашелся этот акт в Русском, историческом Сборнике во II томе на стр. 134. Тут приведен указ, в 1599 г. данный царем Борисом Феодоровичем тобольскому воеводе окольничем у С. Ф. Сабурову, чтобы воеводы и головы всех сибирских городов не писали в Москву мимо Тобольска ни о каких делах. Каким образом это благоразумное установление утратило силу в последствии времени, трудно изъяснить -- от забвения ли, которому причиною могло быть Смутное время, или от пренебрежения Сибирского Приказа к распоряжениям, вышедшим при Казанском Приказе, к числу которых относится и помянутое повеление. Как бы то ни было, мы видели, сколько вреда произошло в сибирских делах от неподчиненности воевод.}, не могли возбудить внимание проезжавших воевод от Верхотурья до Лены или Шилки.
   Зимний белый саван и летний покров Конжековского Камня, испещренный цветами дикого льна, косматого перелоя (Androsace villosa), 8-листной сибирячки (Dryasoctopetala), альпийской драбы, горной ветреницы (Anemone umbellata), скрадывали сокровища от глаз проезжего. Около 50 тысяч перешло через Урал в трех пересечках, и как легко бы наслышаться или насмотреться искусству плавки и ковки железа в чусовских городках (15), но никто из них, как бы заранее отуманенных глянцами сибирских бобров и соболей, никто до появления двух Тумашевых не подумал из несметных уральских сокровищ сковать топор, отлить котел из чугуна или ямской колокольчик из меди конжековской. Металлургическое, однако ж, неведение, хотя совестно и выставлять и таить его, послужило торгашам прекрасным случаем к обогащению; они, по словам Миллера, продавали самоедам, конечно, жившим в глуши, а не обдорским, котел медный или железный не иначе как с уговором накласть в него лучших соболей и чернобурых лисиц дополна. Такой обмен котлов, по всей вероятности работанных в строгановских отчинах, мог продолжаться до открытия Невьянского завода. Другая странность та, что завоеватели, протоптав дороги по месторождениям металлов, принялись прилежно разнюхивать металлы не прежде, как по приходе в Даурию и за Байкал. Но теперь не до попреков.
   В каких бы человеческих расчетах ни завладели русские страною, населенною гуще в четыре раза против пришельцев, но пришельцы пришли не в гости, а с неведомою им самим тайною покорить хозяев своей вере и истине, одушевляющей их таким мужеством, что одна рука торжествовала против четырех стрел. В каких бы правилах ни поступали второпях русские с поддавшимися племенами, не слыхавшими о праве народном, ни об уставах общественных, но племена сии, волею и неволею, снабжали их продовольствием, одеждами, гостинцами и приносили дани на имя повелителя всей северной страны; след., они были споборниками нашего водворения, нашей славы и преобладания над собою. Поэтому российские государи, в опровержение оскорбительных предубеждений времени, всегда по своей мудрости показывали, сколь они далеки от того, чтобы считать покоренные орды невольниками постоянного ясака {Довольно надпомянуть о том, что царь Феодор дозволил остякам представлять ясак на Выми через два года, что царь Борис подарил ясак за целый 1598 год всем сибирским ясачным, что последовавшие из дома Романовых государи, государи благосердные, повременно сбавляли количество взимаемого ясака.}, постигая, что Всеблагое Провидение постепенно ведет людей, племена и народы чрез цели частные, общественные и государственные к целям своего высшего порядка. Не вдруг, конечно, могло статься, чтобы Россия, предназначенная к духовному и потом умственному восхождению, осветила тьму северо-восточного материка, чтобы устроила страну заброшенную, чтобы открыла в кряжах сокровища для всемирного употребления и дала цену спрятанному веществу; но, удовлетворяя целям частного и общественного порядка, она тотчас платила дикому сыну природы, как соотчичу, за древесную смолу, за кедровую шишку, за кожу, за птичий пух, за Мамонтову кость, за моржовый зуб; дала притом законы для житейской его безопасности не только в лесу и юрте с его семьею, но и в городе; установила в родах его степени старейшинства, отдала самому ему право разбираться дома не в важных случаях; присвояла и присвояет инородцу гражданские и военные отличия за заслуги, и все это для того, чтобы смягчаемый общением, признательностью, уверенностью в покровительстве, предрасполагался он поклоняться Богу своих покровителей, Богу Триединому. Кто улыбнулся бы при этих словах, тот пускай послушает тунгуса-язычника {См. Voyage dans le Nordpar le commodore Billings, tome. 1, page. 89. С удовольствием также указывается в Семивском, No 40, из его Записок.}, принесшего в Православную Церковь богатый дар мягкой рухляди и на вопрос отвечавшего вот что: "Этим я жертвую Богу по моему обещанию за выздоровление брата крещеного, который, на одре смертном, не приняв пособий шаманских, призывал себе на помощь Николая-угодника Божия". Ответ неожиданный, ясный, поучительный! Тут нечего прибавить, кроме того, что, если бы дело обращения не совершилось, тщетно было бы завоевание края, тщетна торговля со всеми корыстями, тщетны добычи золота, серебра и драг оценн ых каменьев, добычи, проскользнувшие сквозь пальцы у Кира и Рима; тогда заразительные болезни, опустошавшие и опустошающие страну, были бы неоплатными бедствиями пред Всевышним Оком. Вот высокая цель, назначенная Сибири преимущественно и окончательно!
   Не стыдно ли сибирякам-христианам минувших времен, что они попустили исламизму до половины XVIII столетия сманивать барабинских татар из заблуждения шаманского в другое? История, замечая эту оплошность косыми буквами, должна ли относить ее к ложному предуверению, что рыболову и зверолову, самоеду или тунгусу той же окраины, будто бы трудно быть христианином? Почему же? Если тот или другой способен сделаться поклонником лжи, для чего бы не способен он переделаться в поклонника истины? Разве душевный залог истины тяжелее для бродячего и кочевого, нежели для горожанина, обремененного лишними заботами, лишними увлечениями мира? Нет. Пускай те равнодушные, которые в ложном смиренномудрии извиняются превыспренностью путей Провидения, напомнят себе, по крайней мере, исторический путь человеческих обществ, что никакая сила, никакая политика не сдружает и не единит племен земных, как единоверие.
  

ПРИЛОЖЕНИЯ

Замечательные лица

Когда?

   Архиепископ Киприян как пастырь и как начинатель сибирской истории. Воевода тобольский, боярин кн. Юрья Эйшеевич Сулешев, из черкасов, как установитель земского порядка
   Оба они современники, первый с 1621 до 15 февраля 1624 г., другой с 1623 по 1625г.
   Воевода енисейский и потом нерчинский, Афанасий Филиппович Пашков, ревностный и твердый духом, при всех неблагоприятных обстоятельствах как образец правителей, не для одного I периода.
   С 1652 по 1661 г.
   Енисейский сын боярский сотник Петр Бекетов как строитель пяти острогов и служака с самоотвержением.
   Отличился во время Пашкова.

Число архиереев и воевод в I периоде

   Архиереев в Сибири
   5
   Воевод с их товарищами в Тобольске
   49
   Воевод с товарищами в Томске
   34
   Воевод с товарищами в Якутске
   8
  

ССЫЛКИ НА ГРАМОТЫ И УКАЗЫ В I ПЕРИОДЕ

  
   1. Грамота царя Феодора Ивановича в августе 1586 г. Во II части Собр. Госуд. грам. Главный смысл грамоты тот, что Лугую, старшине обских остяков, дозволено сдавать ясак на Выми через два года. Это продолжалось до постройки ос. Сургутского. Тут говорится о первом городке на Оби, о котором сомневался Миллер.
   Прим, в I периоде, в статьях Смутного времени и продолжении законодательства заимствованы без указания многие грамоты из Собр. Госуд. грам. Читателю предоставляется читать их в этих книгах.
   2. Грамота царя Бориса Феодоровича к мангазейским воеводам 1601 г. у Миллера.
   3. Грамота в Пелым от 8 декабря 1600 г. у Миллера.
   4. Грамота к верхотурскому воеводе от 28 апреля 1599 г. у Миллера.
   5. Грамота в Сибирь к туринскому воеводе 26 февраля 1621 г. о составлении и присылке в Москву положительных камеральных сведений. Из грамоты видно, что такие же сведения ожидались и из прочих городов сибирских. В III част. Собр. Госуд. грам.
   6. Наказ лета 7119/1611 г. в январе, напечат. в III томе Полного Собрания Законов. К какому бы царствованию ни относился сей наказ, я, не заботясь о верности или неверности отмеченного года, признал сию государственную бумагу соответственно своей цели и только изменил в ней редакцию, сообразно способу времени.
   7. Грамота царя Б. Ф. к мангазейским воеводам 1601 г. у Миллера.
   8. Грамота патриарха Филарета 11 февраля 1622 к сибирскому архиепископу Киприану, нап. в III част.
   Собр. Госуд. грам. К описанным в ней беспутствам казаков служила основанием какая-то грамота за подписью дьяка Андреева, вероятно, на радостях данная Сибири при возврате атамана Кольцова из Москвы. В этой грамоте позволялось казакам, конечно одиноким, увозить из городов жен и девиц, чем и пользовались они до настоящей поры. Патриарх, приказав Киприану (о чем подтверждено и Тобольскому воеводству) выслать в Москву казачью привилегию как неуместную, поставил в виду его: а) что в Сибири не носят крестов, не хранят постных дней, живут с некрещеными женами, кумами и сестрами своих жен, при отъезде же закладывают их на срок и, не имея чем выкупить, женятся на других; и б) что духовные венчают без оглашений, постригают в иноки и инокини таких, которые, уходя из монастырей, опять живут в мире; что сами духовные потворствуют воеводам, которые краденных в России девиц продают из корысти в замужество и заставляют при себе их венчать. Вот каковы вести о начальной Сибири!
   9. Грамота в Тару лета 7116/1608 г., нап. в III томе П. С. Законов. Грамота, несмотря на отметку года, там отнесена к царствованию Михаила Феодоровича почемуто, и безошибочно. Барабинский бунт и в Тобольском Сборнике описывается под 1628 г., да и воеводы тарекие, кн. Шаховский и Кайсаров, виновные в причинах бунта, выставлены в Кратком Показании под 1627 г.
   10. Грамота Окружная к Илимскому воеводе о рассылке Уложения от 19 января 1650 г., напеч. в П. С. Законов. При грамоте посланы два экземпляра Уложения для отсылки одного в Якутск.
   11. Грамота в Туринск о наборе со 150 чет. земли по человеку или по 20 р. за человека. B III част. Собр. Госуд. грам.
   12. Указ 20 октября 1653 г. в П. С. Законов.
   13. Грамота Уставная 1654 г., апреля 30, о мытах и откупах подорожных, за подписью царя Алексия, с привескою золотой печати. Она на сохранение положена под престолом в Успенском соборе и в приказе казны. Смысл грамоты, чтобы отменить все самовольные по дорогам требования владельцев и помещиков и в приличных местах учредить казенные сборы для умножения государственных доходов.
   14. Грамота 22 февраля 1657 г., о предосторожностях от морового поветрия, с повелением верхотурскому воеводе поставить заставы на летних дорогах от Осы и Уфы и никого, едущего из мест опасных, не пропускать в Сибирь под смертною казнью; в случае же мора, могущего открыться по селениям Верхотурского ведомства: а) окружить те селения и пресечь с ними сообщения; б) сжигать платье и постель умирающих, а прочее платье, до которого не касались умершие, вымывать и выветривать; в) здоровых из дома зараженного переводить в другой, а дом зараженный вымораживать две недели, потом дня три протапливать дровами можжевеловыми с полынью, так, чтобы запахом их пропахло в доме; г) спустя два месяца, как перестанет поветрие, и не ранее, открывать сообщение зараженных мест с благополучными. В IV час Собр. Госуд. грам.
   15. Грамота царя Иоанна IV от 30 мая I 1574/7082 г., позволяющая дому Строгановых учреждать крепости и пр. для обеспечения металлических заведений от набегов. Это та же грамота, на которую делались ссылки в Приложении в Ист. Сибири Миллера.
  

Период II

с 1662 до 1709 1/2 = 47 1/2 лет

  
   1. В течение 76 лет Сибирь Русская разостлалась от Растесного Камня до Тауйского меридиана, как пустыня необмежеванная, и мы это видели. Русский не такой человек, чтобы стал греться у чувала якутского и долго покоиться по зимовьям Станового хребта; он пойдет без ландкарты, куда наслышка и глаз поведут. Придет время, когда русскому полюбится измерять вышины гор, искать растений в их расселинах и следить судьбы земного шара! Но тогда не тот был век и ум, чтобы даже думать учреждать соответственное хозяйство на пройденном пространстве.
   Решительная разница между периодами первым и вторым была та, что распространение происходило сперва наобум, на выдержку, а после по направлениям начальств и самого даже правительства, хотя цель обоих периодов состояла в увеличении ясака, тем более что он назади уменьшался от расширения населенности, отопустошений оспы и, может быть, от злоупотреблений должностных захребетников {В Статист. обозр. Сибири 1810 г. на стр. 48 и 49 писано, что будто бы наши промышленники, сперва завладев северною полосою, испугали и выгнали дорогих зверей в Даурию, Монголию и Чжунгарию. Погрешность сего мнения, уже оговоренная покойным Семивским, очевидна из того: 1) что русские промышленники не сами занимались звероловством, а только пользовались меною с туземными звероловами и что зверь не мог бежать туда, где превосходная населенность, какова была в поименованных странах, могла бы препятствовать прихотям его; 2) что известные породы звериные, и даже известного цвета и известного руна, добываются неизменно на прежних местах, пока не обселены людьми или не опустошены пожарами; 3) с чего редакция Статист. обозр. взяла, что в соседственных землях не было зверей дорогого руна до изгнания их из Сибири?}. Теперь требовалось с лука не более семи соболей и ли сколько где можно, а не столько, как полагалось в начале столетия. Небось! В этом периоде не придут с ясаком, как бывало, енисейские тунгусы на лыжах, подбитых соболями {Полагая, что не всякому известны редкие и необыкновенные изменения в цвете дорогих зверей, здесь со слов Тоб. Сборника и Миллера (Ежем. соч., март 1756) рассказывается, что бывали соболи белые, зайцы черные, лисицы совершенно черные и белые опять. Раз тобольские ценовщики, призванные оценить лисицу черную, как смоль, поравняли цену ея с суммою серебряных копеек, сколько уйдет их в лисью шкуру. В 1554 г. при рождении царевича один из илимских жителей представил воеводе лисицу белую для поднесения новорожденному царевичу. Царь, само собою разумеется, наградил приносителя по-царски. Ныне что-то не слыхать подобных редкостей в числе рухляди.} или бобрами, в собольих или лисьих шубах, на диво казакам, одетым в тулупы овчинные.
   При заключении периода мысленно рукоплескали мы внутренней тишине Сибири и успокоению сопредельных орд. Конечно, южная граница и в сем периоде остается колеблющеюся, с открытыми промежутками чрезвычайной длины и глубины, но велика для нас выгода, что познаны состояния и виды главных соседей от Урала до Амура. Калмыки торготского поколения, прежде около Уя до Миасса толкавшиеся, перешед за Яик к Волге, и за Волгой разметавшись до Маджирских развалин, с признанием над собою верховности московского царя, оттесняют с тем вместе ногаев то к Астрахани, то к Манычу
   и в частых стычках режутся около Эмбы с киргизами. Телеуты, опасные во время Абака и Коки, теряют в начале второго периода сомнительную независимость и вносятся в каталог сибирских ясачных. Второй преемник Батора Галдан с большими качествами, обнадежась миролюбием Сибирского Управления, станет обращать силы свои на подчинение раздельных монгольских владений, в числе которых он изгладит через несколько лет имя лоджана (лацзана) урянхайского, в 1664 г. поддавшегося России, и внесет оружие в Халху. Далее к юго-востоку наше правительство, по-видимому отложив замысел на Амуре, оставляет славного из Маньчжурии Кансия {У о. Иакинфа Кханси, у акад. Шмидта Кхангги.}, вступившего на престол китайский в первом году второго сибирского периода, препираться во всю жизнь с чжунгарскою династией. Благоденствие, казалось, веяло на Сибирь по всей полуденной стороне; но всегда ли можно предвидеть невзгоду в происшествиях человеческих и, предвидя, унять ее по желанию? Это случилось на обоих краях безмерной границы -- у хребта Уральского и на Амуре.
   Предметами периода будут взгляды на обстоятельства: I в Сибири Тобольской, II в Томско-Енисейской, III за Байкалом, IV взгляды на открытие Камчатки, V на бедствия и забавы на родные, VI на законы и учреждения, VII на последствия, по примеру прежнему.
  

Глава I

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

1. В Сибири Тобольской. Беспокойства. 2. Современный взгляд на Амур. 3. Дороговизна. 4. Продолжение населенности. 5. Первая находка на Урале. 6. Строительство. 7. Счисление, измерение, хлебная мера и первая карта Сибири. 8. Снабжение солью. 9. Область Верхотурска. 10. Перечень посланцев и дипломатических чиновников.

  
   1. Перед 1662 г. по селениям Закамо-Восточной черты были деланы легкие укрепления в упреждение дерзостей, какие начинали показываться в поведении башкир, некогда стенавших под тяжестью хана ногайского и с 1573 г. начавших отдыхать под Российскою державою и под защитою Уфы. Но народ дикий, между собою только свыкшийся, как табун степных лошадей, без правды естественной, без понятия о человеческом праве собственности, вовсе не знакомый с нравственной честью, и тем менее верный, чем более одолженный, думает ли хранить признательность к деснице миловавшей? Правительство, сведав, что на утверждение Закамской черты смотрят как на оковы, нарядило воеводу Зеленова при первых оказательствах злоумышленности в походе со стрелецкими полками на Каму, куда велено стягивать команды казаков, и с разных мест Великопермии велено тотчас набрать 1104 ратника с отдачею их в команду стольника Языкова. Предвидело ли оно, что волнение может расторгнуть прозрачную границу Сибири, или по общему устройству еще с 1660 г. стало заготовлять в Сибири воинскую опору и в 1661 г. прислало в Тобольск многих европейских офицеров, приказав из родовых служилых тобольского разряда устроить пехотный тысячный полк другой рейтарский пятисотный, с правильным обучением военным движениям сообразно Воинскому Уставу 1647 г. впервые наделе показавшемуся в Сибири {В 1660 г. послано из Москвы в Тобольск 2000 п. пороху, 4000 п. свинцу, 1000 п. фитиля, 1000 мушкетов с бандеролями. Акт. Арх. Эксп., том IV.}. В 1662 г. оба полка под командой полковника Полуевктова выступили в поход на Тобол и Исеть, для обороны слобод, по границе водворенных, каш между тем по обширному заговору башкирского старшины Сеита, увлекшего в свой замысел не только всех башкир, но и черемис, татар и даже киргизов, вспыхнул по обеим сторонам Урала и по сибирской границе распространился гораздо восточнее. Пока полки тянулись, Долматов монастырь сравнивается с землею, слобода Мурзинская на Нейве гибнет, деревни томские и кузнецкие как бы по одному выстрелу разграблены; отовсюду имущество и скот расхищается; люди убиваются или от водятся в полон для продажи: но бедствия опустошения были бы несравненно горестнее, если бы полки Полуевктова не предуспевали встречать и поражать. А там -- за Уралом, Кунгур сглажен до подошвы, Закамской черты как не бывало, все живое предается смерти или плену. Уфа держится только в пространстве своего палисада, пока московский воевода успел обхватить шайки бунтовщиков. Бунт сеитовский продолжался три года, а по границе исетской четыре, судя по отбытию полков Полуевктова и по возврату их в Тобольск не прежде 1667 г.
   2. Как подумать, чтобы через несколько лет после невыгодного отступления с берегов Амура толпа русских тихомолком явилась на пепелище Албазина, возобновила укрепление, стала собирать ясак с прежних данников тунгусов и была причиною дипломатического съезда двух держав? Все это сбылось неожиданным образом. Черниговский, один из малороссийских казаков, сделавшись убийцею илимского воеводы, возвращавшегося с Киренгской ярмарки, спасается от правосудия с сообщниками на Тугире, оттуда с 84 казаками ускользает на остатки Албазина и, там основавшись лучше, чем Марий на развалинах Карфагена, добровольно в 1669 г. подчиняет свое заведение Нерчинску и, постоянно посылая туда сбираемый ясак, не забывает искать себе помилования в преступлении. По представительству Тобольского воеводства, оценившего раскаяние, покорность и полезную расторопность Черниговского, государь склонился решить судьбу преступника с заслугами: 15 марта 1672 г. осудив его на смерть с 7 главными сообщниками и 46 менее виновных на телесное наказание, чрез два дня изрекает в милостивом указе всем им прощение, сверх того, повелевает послать 2000 р. награды албазинским казакам, а на воеводство в Албазин отправляет Любима Евсеева, который, прибыв на место, повторил во всеуслышание всех именем государя мир и радость. Это одно выражает, сколько чувствителен был государь-законодатель к возвеличению России! При Любиме Евсееве водворено в Албазине несколько пашенных семей. Независимо от водворения, обстоятельства тамошнего края соткнулись с щекотливым маньчжурским правительством. Ибо многие из наших ясачных тунгусов, кочевавших по pp. Олекме и Ниоксе, по прекращении русской власти на Амуре перешли на р. Зею и должны были платить ясак за Амур по подручности, а по старому праву -- в Нерчинске {Соур в Биллингсовом путешествии, том II, стр. 225, рассказывает, что будто в 1767 г. шесть тысяч якутов ушли за Амур из уездов Вилюйского, Якутского и Олекминского, со стадами и юртами, и будто он слышал о том в доме Гарновского. Надобно быть иностранцем, чтобы решиться выставить преувеличенное происшествие позднее целым столетием и легкомысленно увериться в возможности скрытного побега с Вилюя за Амур со стадами и скарбом, в деятельные годы царствования Екатерины. Без сомнения, столь важное происшествие было бы поставлено в вину Иркутской губернской канцелярии, чего вовсе нет в П. С. Законов. С покойным Гарновским в последние годы его жизни я был знаком и никогда не слыхал о нелепом слухе секретаря Биллингсова.}; тут две пограничные руки мешали одна другой. Притом Гантимур (Кентимур по-маньчжурски, а Катана сын его) снова с р. Науна прежде 1670 г. перекочевал в сотне с лишком душ в округе Нерчинска за р. Ингоду, а за ним последовали Тойдогон и Боодай с улусниками. Вскоре поступили от маньчжурского начальства, именем богдохана, требования о выдаче беглых звероловов, но нерчинский воевода Аршинский всякий раз отвечал на требования, что без воли своего государя он не властен выдать прибегнувших под покровительство всемилостивейшего государя, еще до вступления его в настоящую должность, т.е. до 1668 года. От совокупности всех случаев туманилось на Амуре, и в 1684 г. составленный в Тобольске 600й полк из разногородных казаков и их детей препровожден в Енисейск, где и отдан в команду военнопленного подполковника Бейтона, родом шотландца, для следования в Албазин.
   3. После сего эпизода должно ли присовокуплять, что во время западной заворохи вздорожал хлеб в области Тобольской, так что в главном городе продавался пуд по рублю, вместо семикопеечной цены, обыкновенной и прежде, и после {По Верховой выписке из летописей видно, что в 1661 и 1662 гг. был неурожай и в Соликамском округе.}.
   Повышению цен немало содействовала небывалая подать, в ноябре 1662 г. поведенная (1), чтобы из животов и промыслов, с людей всякого звания и чина, единовременно взять под присягою пятую деньгу на жалованье войску. Если в том веке под именем животов разумелись не домы из 4 углов, не платье и не деньги, как глухие животы, а лошади, скот и хлеб; под именем же промыслов, промыслы мельничные, кузнечные, рыбные и т.п.; то подать все-таки весьма значительна -- по 20%! Мы узнаем об этом сборе из грамоты к туринскому воеводе, не находя в П. С. Законов подобных требований от других сибирских воеводств; но, зная, что в июле того же года такая ж подать требовалась с Великопермии, мы не думаем ограничивать требования по Сибири одною округою, а полагаем, что сия мера простиралась не только на города и слободы Тобольского разряда, но и на людные места томские. Всякое лицо и звание, получавшее с чего-либо прибыль, кроме ясачных, подвергалось 20процентному платежу деньгами. Подобная 10процентная подать при открытии Турецкой войны требовалась в 1673 году с Сибири. Вот случай, чтобы надоумить Сибирь поставить себе в честь, что она в первый раз призвана, вместе с Россиею, в соучастие необыкновенного налога. Прежде сего времени, при открытии войн на европейской границе, вспомогательные денежные капиталы, разнообразно определявшиеся с подданных России и Великопермии, всегда останавливались на отчинах именитых людей Строгановых, как будто бы Сибирь подразумевалась малолетнею домочадкой.
   К предложенным причинам дороговизны, в Сибири оказавшейся, надобно присоединить естественный упадок цены медных денег, неуравнительно возвышенных в достоинство серебряных, и еще злоупотреблениями монетных мастеров, униженных до того, что за один серебряный платилось, наконец, 50 рублями лжесеребряными. Относительно Сибири как такой страны, в которой довлело бы казенной надписи для установления ценности и из которой притом велено было в 1657 г. извлечь медную монету, казалось бы, не надлежало опасаться чувствительных последствий от нарицательного чекана; но, когда сам монарх заботится (2) о присылке жалованья серебром для всех людей, состоящих в Туринске на жалованье, с повелением изъять новочеканную медь из народного обращения, нельзя опровергать события соображением вероятностей. Может быть, по размеру тогдашнего хозяйства довольно было и небольшой подмеси оподозренных денег, чтобы затруднить доверие в сделках покупки и продажи.
   4. Неунятый переход людей за Урал и дубровы строевых лесов скоро вознаградили утраты в людях и строениях, причиненных диким вторжением соучастников башкирского бунта. Мурзинская слобода на Нейве ограждается острогом, монастырь Долматов в 1664 г. возобновляется ревнителями благочестия. Работящий народ поморских мест, как бы соскучив сырым, холодным положением своего кряжа, продолжает, начиная с Вычегды, переселяться на Туру, Ирбит, Ницу, Пышму, где в 1667 появился Камышлов в виде слободы, переселяться далее на Исеть и на устье Миасса. Оставляя внутреннее распространение Сибири, мы придержимся границы.
   На Исети, пленяющей приятностью своих положений, застроены: Шадринск в виде слободы (1662), недалеко оттуда при протоке -- ос. Масленский (1668), Красногорский при протоке (1671), Мехонский (1662); слободы: Бешкильская с надолбами и рогатками (1668), Ингалинская (1676), Терсютская вверх по реке (1668), Барневская(1686), Усть-Миасская с надолбами, рогатками и с башнею на стене, окружавшей слободу. Выше по Миассу -- ос. Окуневский (1676). Из военного устройства, перенесенного в слободы, можно судить, что на исетском отрезке границы сильно была чувствуема опасность от набегов.
   В это время исетские поселяне ощупью познакомились с жерновым камнем 4 гор по Исети, также с местными диковинками, как то: с пещерами, с подземными проходами в дачах нынешней Смолинской волости, со слоновою костью близ Тамакульской слободы. Познакомились с былыми следами прежнего быта, т.е. с земляным валом, рвом и с насыпными курганами, устроенными на красивом месте по речке Юрыме, в 7 вер. от ос. Исетского. Равномерно в 6 вер. от Шадринска подле протоки найдено городище с земляным валом и рвом. Нужно ли повторять об остылых следах при Наннягских озерах, где мы указывали место Едигерова юрта и где ныне Кыштымский завод собирает железную руду? Один с веселою надеждою созидает, другой с дикою радостью приходит разрушать; и не в этом ли состояла история Азии человеческой?
   Далее, к сожалению, южные реки, катящиеся по направлению меридианов, не представляли для цепи наших водворений такого удобства, как Пышма или Исеть; тем не менее Управление считало долгом, для округления, отодвигать границу к югу. Около 1680 г. были слободы вверх по Тоболу Белозерская, Царево Городище (Курган) и последняя Утяцкая в ш. 55®, по Ишиму Абацкая, потом (1670 г.) село Коркино, за которым и осталось нынешнее имя Ишима. Для чего бы и здесь не предупредить будущих бед военным устройством? По Иртышу, вследствие известного договора с контайшою, ходили из Тобольска и Тары суда за солью к оз. Ямышеву. Обращаясь к северу Тобольской области, должно припомнить, что начальство Мангазеи в 1672 г. переведено в Туруханск, а при Устье Ирбита около 1665 г. в слободе Ирбитской образовалось разменное место для товаров российских и сибирских, под заведыванием Верхотурского воеводства. Время и промышленность нарекли оба сказанные места в ярмарки, медленно увядающие.
   5. Боясь опоздать, мы здесь записываем время достопамятных открытий на Урале, открытий, принадлежащих двоим Тумашевым. В великолепную, неприкосновенную раку Урала, в этот саркофаг природы уже непервобытной, Тумашевы засунули свою счастливую руку и первые выняли несколько кладов. Один из них, Михаил, в 1667 г. нашел близ Мурзинской цветные камни и медную руду, другой, Дмитрий, в следующем году открыл недалеко оттуда наждак, два малиновых шерла, несколько аметистов, топазов и, что всего важнее, предъявил железо, уже им выкованное из найденной руды, и все сибирские гостинцы отправлены через начальство в Москву. Остальное в своем месте.
   6. Хотя и поздно, все надобно когда-нибудь сказать, что сибирские города и остроги, без расколотки домов, без линий, без всякого понятия о градском зодчестве строившиеся, неоднократно от пожаров превращались в уголь со своими храмами, еще в продолжение I периода; но ни утраты казенные и частные, ни вопли погоревших не возбуждали градоначальников к мерам правильного или кирпичного строительства, конечно, потому, что строевой лес был дешев и что недоставало уменья иначе строиться.
   Не совокупляя печальных известий о пожарах городов сибирских, довольно упомянуть об одних важных, опустошавших Тобольск. Кроме первого пожара 1629 г., оплакиваемого Сибирскою историею, второй случился в 1643-м, третий -- в 1677-м, четвертый -- в 1680-м; последний, хотя не всеобщий, но также многоистребительный. После стольких злополучий Сибирский митрополит Павел осмелился в 1680 г. представить государю о надобности и возможности соорудить соборную церковь из кирпича. Царь Феодор III внял представлению митрополита, своего богомольца, -- и закладка каменная начата в том же году.
   Не излишним считается выписать из царской грамоты {Копия с грамоты получена мною от покойного софийского ключаря, протоиерея П. М. Карпинского.} к тобольским воеводам (от 28 апреля 1680) представленные способы к каменному сооружению, и пособия, правительством назначенные. В тех и других заметны также черты сибирского быта. Представлялось, что кирпичной глины близ города довольно, и уже обожжено кирпича до ста тысяч, что известь найдена по р. Реж у близ, сл. Арамашевой, что заготовлено ея до 1500 бочек и до 50 приплавлено в Тобольск, что бутовый камень найден на Нейве и Туре, в 400 вер. от города, и можно доставлять его на досчениках и плотах казенными пашенными крестьянами, что понадобится только железа связевого из Устюга или Москвы, да 5 каменщиков и 20 кирпичников. Сверх того, испрашивалось позволение взять на строение из Абалацкой церкви 700 р., в архиерейском доме ныне хранящихся из опасения, чтобы попы и церковники, бражничая вместе со старостою и раздавая церковную казну в долги, не растратили ея вовсе, и к той сумме еще прибавить бы из государевой казны. Было повелено: соборную церковь Софии, Премудрости Слова Божия, строить каменную, по образцу церкви Кремле-Вознесенской Девичьего монастыря, на счет государев, мастеровых сыскать на месте, дать нужное число из пашенных крестьян на приплавку материалов, без отягощения их и без помехи в десятинной пашне, церковную же абалацкую сумму взять от митрополита в Приказную Избу для выстройки в Абалаке каменной церкви. Касательно железа, ныне же отправленного водою до Соликамска, софийский сын боярский Як. Бязев доставит на место 682 пуда.
   Показав время, когда началось в Сибири каменное зодчество, прибавим, что соборный храм кончен и освящен в 1688 г. во имя Успения Пресвятыя Богородицы, вероятно, по высокой мысли, что Приснодева, носившая на земле Премудрость Слова Божия, восходит на небо в существенное единение с Премудростию Божиею. Поэтому собор, с переменою посвящения, не перестал именоваться Софийским {Образ св. Софии, бывший храмовым до третьего пожара, ныне стоит на левой стороне во втором месте иконостаса. На нем изображается, под сению 7-ми, а не 6-ти столпов, Приснодева с Превечным Младенцем стоящею на амвоне 7ступенчатом, посреди Аарона, Исайи и Давида с правой стороны, Моисея, Даниила и Захарии -- с левой. Свыше сени парит Дух Святый, исходящий от Всевышнего, окружаемого тмами Своих Святых. Везде приличные надписи. В описании Киевской Иерархии замечено, что Тобольская икона Св. Софии ближе подходит к Новгородской, чем к Киевской, не потому ли, что архиепископ Герасим, при котором деревянный собор заложен и освящен (1646 и 1648 г.) во имя Софии, происходил из архимандритов Тихвинского монастыря, как и преемники его до Павла из монастырей новгородских? О Тобольском соборе надобно еще сказать, что иконостас его возобновлен на счет всемилостивейше пожалованной тысячи рублей при митрополите Филофее и в 1710 г. освящен. Тогда поставлены три местные иконы: Бога-Спасителя, Богоматери и Св. Николая, писанные важною, художническою кистью, в греческом вкусе. Больше ста лет иконостасу, но три святые лика так свежи, так живы, облачения их так новы, что, кажется, вчера они сошли с мастерского станка.}.
   Вскоре затем начали в Тобольске сооружать каменные церкви: Преображенскую в Знаменском монастыре, заложенную в 1686 г., бывшую Троицкую, Богородице-Рождественскую и Абалацкую. Успешный начин каменного строительства был поощрен царем Петром. Он в 1697 г. наказывал воеводам тобольским приступить к каменной постройке Приказной Палаты, города с каменными стенами и башнями; также приказывал советовать жителям строиться из кирпича, для безопасности от пожаров. Воля государева, объявленная и другим воеводствам, быстро исполнялась по казенной части в Тобольске, Верхотурье и Иркутске. В первом Приказная Палата кончена в 1702 году; во втором начали в 1698м строить из кирпича и частию гранита (с шерловою пересыпью) и слюдистого сланца Приказную Избу, крепостную окружную стену с башнями и соборный храм, а в третьем строении Приказной Избы начато в 1701. Спасская тамошняя церковь, на казачий вкус строенная, заложена была в 1706 г.
   Что касается до частных каменных строений, Сибирь не имела их в продолжение второго периода.
   7. Пора узнать, с которых пор правительство стало обращать государственный свой взгляд на заселяемую Сибирь. Из грамоты 1678 г. к туринскому воеводе (3) видно, что перепись земель и людей по Сибири была в 1659 году, кажется, посредством местных начальств; но сей опыт не мог надолго казаться удовлетворительным, по многим рассуждениям. Вследствие общего государственного распоряжения о межевании земель присланы (4) в 1680 г. в Сибирь писцы для счисления жителей в городах, острогах и уездах. Этим делом в Сибири Тобольской и Томской заведовал Лев Поскочин, который разослал привезенных или в Тобольске избранных писцов и кончил работу в 6 лет.
   В 1686 г. присланы из Москвы в Тобольск медные для хлеба меры, из заржавелых денег сделанные для всего государства, именно четверть, осьмина и четверик, -- присланы с тем, чтобы, сделав точные снимки, разослать их повсюду, не исключая слобод и деревень. Царь Петр, во время своего единодержавства, подтверждал в одном из наказов нерчинскому воеводе принимать и выдавать хлеб помянутыми мерами, а не пудами. Где же та мера, которою бы безошибочно измерить толь дробную заботливость сего монарха?
   В 1687 г. вымерены по Сибири расстояния между городами, полагая 1000 саж. в версту, с назначением прогонов по 3 деньги на версту с проезжающих, исключая одних тобольских воевод. На чем основывалось исключение, трудно понять, так тобольские воев оды не хотели понять, что каждый шаг властей, как будто шелест, отдается в слухе истории.
   Через два года по окончании переписи Поскочиным, т.е. в 1688 г., последовало повеление, чтобы пашенных крестьян, прибывших в Сибирь после переписи, отослать в Иркутск на водворение с женами и детьми, и таковых пришельцев, по словам Сборника, отправлено до 500 человек. Воспоминание сие подтверждается событиями самой России, потому что движения беглых сделались в ней явными около 1683 года. В одной из пермских грамот (у Верха) предписывалось в том году воеводам чердынскому и Соликамскому учредить крепкие заставы, для воспрепятствования беглым, во множестве опять пробирающимся в Сибирь чрез пределы Верхотурского и Тобольского уездов. Но можно ли было в том успеть при недостатке земской полиции, когда и на деле оказалось противное? История замечает это время как самое плодовитое для Сибири по приливу людей.
   По причине движимости в народонаселении снова наряжен из Москвы в декабре 1697 г. дворянин Качановдля повторительной переписи в Сибири дворов, людей и межевания земель, во всех без изъятия имениях, разумеется, кроме Сибири Заенисейской. Поэтому указная вервь обошла все пашни, сенокосы, угодья, мельницы и места дворовые, в городах и селениях. Мудрено ли, что около красивой Исети нашлась заселенная заимка от имени Кондинского (Кодского) монастыря, когда подобная деревенька там же обозначилась принадлежностью Великоустюжской Архангельской обители. Не живой ли это вексель, Сибирью данный Устюгу, в уплату за все одолжения, пособия и даже хлебные присылки? Хотя летопись не сказывает чисел писцовой работы, и, к сожалению, писцовых книг, из которых бы можно ныне извлечь таблицы сравнительной статистики, вовсе нет в Сибири; однако ж читатель, когда усмотрит число дворов в Сибири, может с вероятностию вывесть счет земель, сохою и косою тогда обхваченных, чрез среднее число из разных наделов, какие сулешевским распорядком установлены по уездам. Кроме того, надобно заметить, что правительство, пока чрез двукратную смену не возобладало статистическими сведениями, колебалось назначать в Сибири постоянное рекрутство или установлять повинности камеральные. Не ранее как с началом следующего столетия Сибирь примет на свои рамена, еще не довольно крепкие, долю государственного бремени.
   Из некоторых случаев видно, что к концу XVII столетия правительство имело частные карты городов с округами, составленные из добротных казачьих чертежей, сведенных по воеводствам, но не имело общей карты Сибири. Поэтому в январе 1696 г. оно потребовало чертежа на холсте с означением городов, острогов, слобод, расстояний и с размещением племен внутренних и соседей сопредельных. Через два года, говорит Сборник, требованный чертеж, разумеется, без проекции, послан в Сибирский Приказ. Над этой холстиной трудился тобольский сын боярский Ремезов вместе с сыновьями. Все лучше видеть что-нибудь, нежели ничего.
   8. Любопытно вспомнить, с каким вооружением в конце XVII столетия ходили из Тобольска за солью к оз. Ямышеву или Коряковскому. По распоряжению кн. Черкасских, в 1699 г. отправлен водяной караван из 25 досчеников, к которым присоединилось из Тары еще 5; на них под командою дворянина Фефилова посажено воинских людей: стрельцов, пушкарей, барабанщиков, казаков конных, пеших и татарских с рабочими, при сотниках и атаманах, около 840. Дано пищалей медных 11 с железными ядрами 2 и 3фунтовыми до 314, ружей приличное число, пороху ручного и пушечного 79, а свинцу 50 пуд, фитиля по расчету и полковое из камки знамя. Приказано плыть и останавливаться с лагерными осторожностями, по причине тогдашних неприятельских вторжений и по угрозам какого-то батыра Кокона, недалеко от Барабы при озере кочевавшего. По достижении соляного озера велено построить 3 острожка, а тайшам, если тут случатся на кочевке, предложить подарки, после погрузки соли открыть ярмарку с калмыками на праве таможенном, по старому договору, с запрещением променивать военные статьи и выменивать ревень или китайский табак. Караван возвратился без неприязненной встречи {Для подарков тайшам даны: половинка гамбургского сукна, 6 ведр горячего вина, 2 пуда меду, 2 чет. ржаной муки, 1 чет. круп. Статья сия взята из Памяти, данной Фефилову, и сохранившейся у наследников Ивановых.}.
   9. Не выходя из Тобольской Сибири, следует заметить, что правительство, более и более удостоверяясь в потаенном провозе в Россию дорогой рухляди, решилось в 1688 г. по сомнениям против главных воевод установить, чтобы верхотурский воевода сидел своим столом, как учреждено и в Енисейске с 1676 г., и вот область, с подчинением Пелыма, Туринска и ярмарки Ирбитской {Грамота воеводе гр. Фом. Нарышкину, 15 декабря 1687 г.}. Как не вспомнить, что некогда, во дни безвременья, ехал было сюда славный боярин Матвеев уездным, воеводою и что после Пустозерска погиб он у подножия престола, за шесть лет до учреждения Верхотурской области, которая, в виде, опыта, существовала только до 1693 г., или до определения в Тобольске главным воеводою стольника А. Ф. Нарышкина. Из одного выговора фамилии воеводы, который и приехал к месту в сопровождении знатных молодых людей, можно уже отгадывать, что отмена области сделана из доверенности к этому лицу, не менее по надежде на плебейское беспристрастие верхотурского таможенного головы, облаченного в небывалую власть силою наказа 11 июля 1692 г., как увидим в своем месте.
   10. Для облегчения взгляда на разновременные посылки по делам пограничным, со стороны соседей и правительства, здесь место совокупить их в одну точку, так как все посылки происходили чрез Тобольск, или не без ведома воеводства Тобольского.
   Отлоджана урянхайского проезжали в 1664 г. посланцы в Москву, вероятно, с ничтожною данью, главнейше же с признанием подданства, которое он за 4 года вменял себе в бесчестие. Академик Шмидт, уповательно, даст нам надлежащие пояснения об Урянхайском ханстве.
   От преемника Баторова, тайши Сенги (другого титла не дается ему в сибирских летописях), приезжал посланец в 1663 г., вероятно, с таким же требованием о телеутах, какое он делал и в Томске в 1665 г. В соответствие, послан к нему из Тобольска гонец с подарками и ехал 3 месяца, может быть, потому, что наши гонцы всякий раз, как посылались в степь, набирали с собою товаров и торговых людей также с товарами.
   От того же Сенги в 1671 г. прибыли посланцы с требованием возврата шести сот беглых его подданных и проживающих в Томской области, в случае же неотдачи будет он мстить Томску, Кузнецку и Красноярску. Посланцы встречены на Посольском Дворе и приняты почетно. Один из них пропущен в Москву, а другого назад напутствовал наш гонец с приказанием внушить тайше, что он получит удовлетворение без неприязненных действий. В числе угроз Сенги помещалось и то, что татарина, в Китай посланного за покупками, он на возвратном пути не пропустит в Тобольск. Те сочинители, которые мечтают о сибирских торгах с Китаем до трактата 1689 г., пусть наконец узнают о бедности способов, какими пользовались сибирские начальники для получения китайских товаров!
   В 1672 г. пограничное маньчжурское начальство убедило нерчинского воеводу Аршинского послать кого-нибудь в Пекин из уважения соседства, и были посланы из казаков Милованов и Кобяков {Они, кажется, играют роли Игнатия и Сидора в Пекинских актах, при рассмотрении дела о проезде Спафария в Пекин. Сиб. вестн., 1823 г., 17-я книжка. О проведении Спафария в Пекин можно читать в V ч. Словаря достопамятных людей Русской земли.} с товарищами. Приняты благосклонно и одарены. Старшим из них вручен из трибунала лист к российскому правительству о возвращении Гантимура и других звероловов, а для выразумления листа употреблено со стороны маньчжурского начальства старание о переводе его. Перевод, разумеется, был плохой.
   По поводу сего листа, как не выразумленного, отправлен в 1675 г. из Москвы в Пекин переводчик Посольского Приказа Н. Г. Спафарий, родом молдавский грек, в качестве посланника. К нему в Тобольске присоединено 6 кречетных помытчиков, 30 конных казаков, 6 детей боярских, для сопровождения казенного каравана. Цель миссии состояла частию в испытании выгод китайского торга, частию в отмене китайского настояния о возвращении Гантимура с улучниками, в освобождении русских пленных, хотя бы и с выкупом, и главнейше в склонении к удержанию Албазина во власти русской. Но посланник, которого китайцы справедливо считают первым, а не вторым из России, сколь ловко ни уверял, что содержание прежнего листа не выполнено российским правительством по темноте перевода, возвратился без успеха и без ответной грамоты, больше по неровности характера, то уклончивого, то невнимательного к требованиям Церемонного Двора, нежели по маловажному настоянию о Гантимуре.
  
   Тут под графою замечено, что от нерчинского воеводы посланы в Пекин казаки Милованов и Кобяков и записаны в архив монгольского трибунала Игнатъем и Сидором. Напротив, в выписке из этого архива за 16й год Кансиева царствования, взятой нашими студентами (до 1808г. в Пекине жившими), стоит, что начальник Албазина Любим Евсеич в 1677 году имел повеление наведаться об успехе Спафария и послал военного человека Игнатия сказать пограничным маньчжурским начальникам, что уласиры, килеры, шамаикасаки и пр., прежде кочевавшие по Олекме в числе наших промышленников, платили дань в Якутске, и что, после житья разбойнического, были они прощены при воцарении Феодора III. "Скажи это им и расспроси о договоре Спафария насчет помянутых родов". Слова наказные переданы с границы в Пекин и рассматривались не только в трибунале, но и в совете князей и министров, где и отложены без решения затем, что Спафарий умолчал о принадлежности казаков и пр. к России. Поэтому велено сказать на границе Игнатью, что, несмотря на грубость и упрямство посланника, торг и пересылка не будут воспрещены, если сохранится тишина на границе. Сидор, конечно, был товарищ Игнатья.
  
   В 1678 г. прибыли посланцы от нового контайши Галдана (Бошохтухана) со множеством товаров, с которых взяты пошлины. Они по назначению пропущены в Москву. Контайша просил воевод жить в мире и не задирать на границе. Из последствий будет видно, что он оказывал Сибири доброжелательство.
   В том же году посланцы лоджановы пропущены из Тобольска в Москву. После того еще дважды они проезжали, но последняя резолюция царской грамоты от 6 марта 1680 г. заключалась в том, чтобы лоджан, любезноверный подданный, по делам своим сносился с тобольскими воеводами.
   В 1686 г. проскакали в Пекин из Посольского Приказа подьячие Винюков и Фролов с известием о назначении посла. Вскоре за ними туда же промчался гонец Логинов с подтверждением о действительном выезде посла из Москвы. Появление курьеров в Пекине было очень благоприятно для Албазина, как впоследствии окажется.
   В 24 марта 1686г. прибыл в Тобольск окольничий, брянский наместник Ф. А. Головин, назначенный послом в Китай, и здесь свиделся с своим родителем-боярином, который служил в Тобольске главным воеводою, и показал некоторые опыты градоустройства. Не место здесь говорить о взаимных чувствах между отцом и сыном, а следует познакомить читателя с лицами посольства и всего поезда. Товарищем посла назначен нерчинский воевода, наместник элатомский И. Ев. Власов, дьяком С. Карницкий с 2 подьячими; в сопровождении посольства состояли: стольник Синявин и 5 московских дворян. Для весу посольства следовал 500-й стрелецкий полк при 5 сотниках, сверх которых при после находились 3 полковника: Ф. Скрыпицын, П. Грабов, А. Н. Смаленберх, подполковник С. Богатырев и прочие штаб и обер-офицеры до прапорщика, потому что надлежало в Сибири присоединиться к посольству двум казачьим полкам с ратною амунициею. По вскрытии вод посольство поплыло Иртышом и Кетью на 23, из Енисейска на 50 досчениках, а из Иркутска, по недовольному числу судов, люди и военные снаряды отправлялись по частям. Сам посол 28 сентября 1687 был уже за Байкалом в Удинске, спеша, по слухам, подать помощь осажденному Албазину и, удостоверясь в перемирии, послал 19 ноября в Пекин дворянина Коровина с известием о своем прибытии и с просьбою о приезде пекинских полномочных в то место, какое назначит богдохан.
   Прежде, нежели важное и блестящее посольство начнет беседовать о дележе Восточной Азии с полномочными вечного государства, история поспешает за ним чрез Сибирь Среднюю.
  

Глава II

В СИБИРИ ТОМСКО-ЕНИСЕЙСКОЙ

1. Продолжение заселения. 2. Попытки рудные. 3. Указания на источники заселения. 4. Иркутск.

  
   1. Томск и Кузнецк по счастливому положению своих округов, лежащих на хлебородной почве, несмотря на случавшиеся разорения, увеличивались в населенности как числом острогов, так и крестьянских починков. Ос. Уртамский на Оби, по дороге к Таре, построен 1692 года, ос. Умревинский также на Оби выше первого в 70 верстах -- 1696, Чаусское зимовье при конце периода превращено в крепкий замок с пушками, Бийск выстроен 1709 года; в те же годы явились остроги по р. Томи Сосновский и Верхотомский для связи Кузнецка с Томском. Нарочитое пространство между Обью и Томью от Кузнецка до Томска было ограждено казачьими постами. Под защитою их размножались деревни, а за поселянами дело не стояло, потому что они не переставали переселяться из Верхотурского округа, чему препятствовать не было нужды. Из грамоты 1678 г. к туринскому воеводе, в I главе помещенной с выпискою, видно, что велено было Тобольскому воеводству перевесть в Томский уезд для десятинной пашни всех пришлых людей, без пожалования водворенных на землях монастырских или Софийского дома; неизвестно, в каком числе совершилась эта колонизация.
   В числе переселенцев II периода начали во множестве являться те люди, которые после исправления священных и церковных книг, подняв жалкое знамя раздора с церковью, в 1684 г. видели свое осуждение в Москве, в лице дерзкого еретика попа Никиты. Старообрядцы в Сибири нашли три пристанища: в Тюмени, Таре и Томске; отчего ж не далее и не инде? Своеумию вздорливому и несговорчивому очень шло укрываться в муромских, поморских и уральских захолустьях, но найти приют в трех торговых городах, эшелонами отстоящих от Урала, это означало какое-то намерение и вместе покатость к промышленности, в которой вознаграждает себя класс ненавидимый, для постановки своей с другой стороны в утраченном мнении. Ничего не стоило бы пропустить без внимания появление старообрядцев, если бы они не стоили Сибири тяжких воспоминаний, о каких нельзя слышать равнодушно.
   Судя по времени, нетрудно заключить, что и Красноярский округ, красивый местоположениями и лежащий на почве легкопахатной, размножался по мере пришельцев. К югу, по падении Урянхайского ханства, явились под конец XVII столетия {В Енис. губ., часть II, стр. 135.} у подошвы Саянских гор форпосты: Таштынский, Арбатский, Саянский, Шадатский и прочие.
   Что ж касается до Енисейска, в котором еще с 1676 г. велено быть разряду и столу, или иначе -- области, с заведыванием ангарских и забайкальских острогов, и следственно со включением Илимска, Иркутска и Нерчинска, Избранд Идее в свой проезд 1692 г. заметил в соседстве с сим городом многие селения и монастыри, под именем которых надобно раз уметь часовни, в личном или народном благоговении строившиеся. Енисейск, блюститель устюжской набожности и торговли, посредник в сибирских сообщениях между востока и запада, неминуемый ночлег дальних проездов и путей, долго пользовался почетностию и в уме правительства, когда в 1695 г. пожаловано ему знамя; судя же по приливу и отливу людей, к восточному или южному краю стремившихся для торгов, равно и пересылаемых на Лену и за Байкал преступников, можно бы назвать этот город портофранко. Тут не спрашивалось у последних: кто и откуда, а приказывалось, куда должно следовать, потому что возложено на Енисейск под главным наблюдением Тобольска во всем поспешествовать делам забайкальским и камчатским.
   По сродству заселения с обработкою земли впишем, кстати, одну меру Сибирского Приказа, заботившегося опоместить два класса служивых, военных и приказных в Енисейске, Илимске, Верхоленске и, конечно, Индинске, в 1672 г. выстроенном. Приказ 1679 года в поправку сулешевского пашенного распорядка {В наказных статьях нерчинскому воеводе от 2 января 1701 г. повторены в совокупности все распоряжения по предмету пашенному, для подражания и в том краю. Статья 48.} сделал особое распоряжение, чтобы детям боярским, атаманам, казакам и подьячим, в тех местах служащим, давать пашенные места за полные оклады от 5 до 10 десятин.
   На севере весьма естественно монете быть заменяемой хлебом, потому что денежная ценность там сильно изменяется в отношении к хлебу из года в год. То же почти можно приложить и к прочим заенисейским острогам, где подвоз хлеба был труден и где недоставало хлебопашцев, избегавших мест лесистых и сырых, исключая Верхоленск. Почва и климат Верхоленска так хороши, что можно пожалеть, для чего начальства минувших времен, на основании IV статьи расписания поместных окладов (16 марта 1676 г.), не ходатайствовали о превращении пашенных участков, детям боярским и атаманам назначаемым, в прямые поместья? Что за экономия в землях беспредельного края?
   2. В предгорьях Алтая блеснула надежда на открытие серебряной руды. В Кузнецком округе на речке Коштаке, невдалеке от речек Баракдита и Китати, огласился прииск в 1695 г., и в следующем прислан грек Александр Левандиана (5) с товарищами: ему удалось как-то выплавить из 16 п. руды 25 зол. чистого серебра. Выстроен острог на Коштаке для прикрытия от немирных соседей с поручением князцу Мышину оберегать заведения от степных наездников; но, когда работы были поведены в гору по приметам лучшей руды, сперва одолели воды, потом наскакали киргизы и погромили заведения. Руда, присланная в Москву из последних работ, испытана Вениамином Левандианою, братом первого, и признана негодною. Вот каков минералог, вдалеке управляющий горным производством! Между тем он требовал 250 работников, жизненных припасов по соразмерности и особых укреплений от набегов. По рассмотрении обстоятельств было предписано: а) в случае, если отыщется добрая руда, взять в Тобольске сотню человек из гулящих, с поденною платою на каждого по 4 деньги, сделав, однако ж, расчет между расходом и прибылью; б) если по расчету промысел представится убыточным, оставить производство и Левандиану отправить на нерчинские прииски не прежде, как по удостоверении, что там руды добыты и есть дрова. Неизвестно, долго ли на Коштаке продолжалось рудное пачканье, но ос. Коштакский оставался и в следующем столетии.
   3. Выше было упомянуто о повелении отослать 500 крестьян с семьями к Иркутску, как пришедших в Западную Сибирь после переписи Поскочина. Если в позднейшее затем время, т.е. в 1697 году, государь в наказе верхотурскому воеводе не изъявляет негодования насчет крестьян, перешедших из-за Урала в верхотурские пределы от неурожаев, и предлагает обратить их на десятинную пашню, очевидно, что 500 семей посланы к Иркутску не за вину, а в удовлетворение государственное, чтобы заселить хлебородную пустыню, между Окою и Иркутском впусте лежавшую, как она действительно и заселилась, по уверению Избранд Идеса. За два года пред тем окольничий Головин на возвратном пути, видно, по просьбе крестьян, худо полагавшихся на бурятское соседств о, приказал выстроить при устье р. Белой ос. Вельский, который и кончен в 1691 году.
   С такою же мыслью, с какою водворены сюда крестьяне, надобно смотреть на многие постановления правительства, которое, не озабочивая себя трудным способом колонизации, помышляло заселить пространную к востоку Сибирь чрез устранение в нее преступников, гуляк беспаспортных и чрез попущение добровольных переселенцев из Верхотурского ведомства. Из числа таковых постановлений известны:
   а) 24-й и 33-й пункты Новоуказных статей 1669 г., также милосердные указы Феодора III (6) о ссылке в Сибирь на пашню воров с семьями за одно и за два воровства, без отсечения рук и ног, равно и повинившихся в разбое без убийства, с отрезанием левого уха и с отсечением двух меньших пальцев на левой руке. Три указа, о которых речь идет, изданные при Феодоре в короткое время, свидетельствуют потомству, какими недугами тогда страдала Россия, не забывшая еще ужасной школы исторического злодея Стеньки Разина.
   б) Указ 1686 г., которым повелевалось гулящих в Москве и пришлых людей без узаконенных видов штрафовать в первый раз 20-ю, в другой 50-ю, в третий 100 рублями, при невозможности же взыскания удалять их в Сибирь. Думать надобно, что такое повеление немало содействовало к пополнению городов сибирских, потому что нелегко в тогдашнее время было найти в кармане выкуп даже первой степени. В том же году даны 19 марта объезжим головам статьи, из которых 4-ю и 5-ю велено ссылать в Сибирь на вечное жилье кулачных бойцов и извощиков, на вожжах пойманных.
   в) Особый наказ государев, нерчинскому воеводе 1701 года (от 1 февраля) данный, показывает, что тамошний край, вопреки обыкновенному мнению, полагалось заселить крестьянами, семейно бежавшими в Сибирь в больших толпах. Так, напр., в 1697 г. послано в Нерчинск беглых крестьян с женами и детьми 624 души; к сожалению, и третьей доли не дошло до места, как видно из помянутого наказа {В Сиб. вести. 1823 г. сказано, что в 1708 г. первоначально водворено в Даурии из Енисейска 104 семьи крестьян. Это те самые, на которых мы указывали из нерчинского наказа; следственно, надлежало бы Вестнику сказать: чрез Енисейск, а не из Енисейска и притом показать ранее несколькими годами.}. Ибо сибирские начальства, ограничивавшиеся одним казачьим надзором за переходом семей, не пеклись подавать пособия просто душным переселенцам, гибнувшим на Оби и Кети, худо обселенных. Отдавая дело сие как невозвратное на душу тогдашних воевод, не без удовольствия мы надпоминаем, что в происхождении переселенцев надобно искать изъяснение, отчего в нравах крестьян Нерчинского уезда и тамошних заводов доныне так прекрасно рисуется простота, добродушие, набожность и хлебосольство, несмотря на карымскую физиономию.
   Вот указания на начала главнейшего заселения Иркутской губернии. Нет сомнения, что Лена от УстьКута, Колыма до Нижнеколымска равно и другие северовосточные места, где завязалось русское племя, заселены больше или меньше преступникам и, каковы е были московские бунтовщики (1662), подделыватели противозаконной монеты и стрелецкие мятежники разных времен, не на службу посланные. В физиономии ленских жителей, которых не раз я видел, еще отливается какая-то безотрадность, сказывающая о жалком их происхождении. Если бы хотеть приписывать это климату, для чего же видишь лицо якута, полное свободы и живости?
   4. Что касается до Иркутска, это ясачное зимовье, постепенно обселявшееся сходцами промышленников и проворных людей, не замедлило, по важности положения среди бурят, превратиться в укрепление. Людное местечко состроило в замке Спасскую, сперва деревянную, церковь, с 1672 г. застроило Вознесенский монастырь, потом обнесло жилища свои стеною, все из дерева, и в 1686 г. получило действительное имя острога с правом управлять нарочитым округом насчет уездов Енисейского и Илимского. Остроги: Балаганский, Идинский, Верхоленский, слобода Бирюльская, в верху Лены, и впоследствии ос. Вельский приписаны к Иркутску
   вследствие грамоты от 21 апреля упомянутого года. Казалось бы, надлежало и острогам забайкальским (Верхнеудинскому и Селенгинскому) отойти от Енисейска в уездное ведомство Иркутска, но нет данных, чтобы утверждать это с достоверностию, тем более, что и самый Иркутск тогда состоял в областной зависимости Енисейска.
   Через 26 лет казенного управления Иркутск представил послу Головину в 1687 и 1688 годах суда и способы к постепенной переправе за Байкал артиллерии, пороховой казны и 3 полков. Средоточная соседственность с Селенгою, Тунгускою и Леною, с тремя важными реками, открывающими пути к югу, западу и северо-востоку, с самого начала завещали Иркутску бесспорное значение в составе Сибирского Управления, несмотря на то, что низменная площадь, на которой уселся острог с селитьбою, есть речной намыв Ангары, известковый и холодный, едва ли к концу лета нагревающийся до +7® -- 0®. Действительно, физическое положение этого места неважно: горизонт зрения перегорожен береговыми кряжами, с одним просветом к Тобольску, почва беспокойна по смежности волканических Байкальских гор, быстротекущая Ангара и Иркут безрыбны, одна Ушаковка дает легкую воду и целебное купанье. Ангара, говорят, прозрачная, но прозрачная, как душа холодная и едкая.
   Пристань в горле, или истоке, Ангары, задвинутая береговыми хребтами с во стока и запада, в виду Шаманского Камня, подле плещущейся волны Байкала, пристань Никольская, с песчанистым отстоем для судов, если бы и не знали ея прежде, в это время, конечно, вступила в свое назначение. Поспешим же за Байкал, чтобы поравняться историческою отчетностью с занятиями посла.
  

Глава III

ЗАБАЙКАЛЬЕ

1. Взгляд по ту сторону яблонного хребта. 2. Поиск руд близ Аргуни. 3. Распоряжения скоропоспешные. 4. Осада и сдача Албазина. 5. Возобновление Албазина. 6. Взгляд по сю сторону хребта. 7. Селенгинск и Верхнеудинск. 8. Посол за Байкалом. 9. Беспокойство со стороны Халхи. 10. Отсрочка приезда послов пекинских. 11. Занятия посла на Селенге. 12. Переговоры. 13. Трактат Нерчинский.

  
   Забайкальская страна, раздвоенная Яблонным хребтом, набросанная по обоим его сторонам горами волканического образования, дикого и чудесного, содержащими разнообразные сокровища, попеременно ниспадающая в долины, как в цветники, пленяющие глаз растениями и деревьями, в которых видно больше обезьянства, чем подражания прозябаемости умеренных климатов, -- страна, расчерченная негеометрически четырьмя большими реками, смотрящаяся в свои озера соляные или пресные, как в зеркала, если достойна естественной истории, то меньше ли достойна и истории житейской? Река Херулун, соседка Чингисовой молодости, и Харахорум {Харахорум, или Хорин, по словам о. Иакинфа, находился на восточной стороне Хангая, между pp. Орхон и Тамир.}, столица его, как хана и трех преемников, достойных крови фамильной, свидетельствуют, что страна Забайкальская, быв смежною, некогда пресмыкалась под их стопами. Потом до половины XVII столетия страна, по сю сторону хребта лежащая, слушалась 2 ханов халхасской системы, а остальная, Заяблонная, отдыхала, как паровая земля, в руках ничтожных родоначальников. Россия, как уже читано, врезалась своею грудью в возвышенную средину их при смычке Байкальской группы с хребтом Яблонным; и, на Баунте осмотревшись, спустилась и протянула руку дружную, сперва за хребет, потом с оз. Иргена на долины онинские, селенгинские, на прибережье Забайкальское и под конец на плоскость Тунгусскую. Россия явилась среди забайкальских тунгусов и бурят колена монгольского с лучшим и благороднейшим правом, чем Батый на Волге или Днепре, явилась с предложением дружбы, торговли и благоустройства, с воззванием к истине от басней тибетских. Посему новейшая забайкальская история представляется в двух взглядах, в одном по сю сторону хребта Яблонного, или, по слову Птолемееву, Хоринского, и вдругом -- по ту сторону его.
   1. Сперва бросим исторический взгляд по ту сторону.
   Известный тунгус Гантимур, с сродниками и улусными людьми возвратившийся с р. Науна на Ингаду, не менее того восставший из праха Албазин, сделались двумя нестерпимыми занозами для Кансия. Спафарий, посланный для умягчения сих пограничных нарывов, имел еще обязанность сверх торговли и размена пленных договариваться о позволении вывозить из Китая ежегодно 50 000 фунт, серебра, камни драгоценные, шелк в тканях, пряже и сырце и выпросить на время мастеров для сооружения каменных мостов. Грамота, на среднем александрийском листе писанная с золотыми буквами обоих имен царя и богдохана, принята, царские подарки возданы соразмерными дарами, одарены с посланником все принадлежавшие к его свите, канцелярской и военнопоходной, но по известной несговорчивости посланника ни одно из предложений его, несколькими инстанциями пересмотренных, не принято, пока перебежчики не будут возвращены. Непонятно, для чего Спафарий не сказал истины, что Гантимур был давний подданный России, не убежавший с Науна, но возвратившийся в Нерчинскую область, чего желали и амбани, и министры, говоря, что после такого изъяснения и кончилось бы затруднение. Посланник, в 1677 г. возвращаясь, послал из Нерчинска в Албазин наказную память, чтобы ограничиться в поисках по Амуру, не требовать ясака с тунгусов, живущих по Зее, и жить на страже от нападений. Вероятно, он был застращен в Пекине и, вероятно, слышал или видел по дороге военные приготовления, но завещание умеренности вменено Спафарию и в Нерчинске, и в Албазине в измену. По отъезде его начали опять жить нараспашку, тем более что воеводы обоих мест, часто сменяясь, пренебрегли вникать в намерения соседа огорченного.
   2. Здесь кстати бы отдать справедливость заботливости нерчинского начальства о разведывании руд, но заботливость его не увенчалась с 1676 по 1679 г. успехом. По словам тунгусов, надлежало открыть руды золотую, серебряную и оловянную около 3 речек, в Аргунь падающих; дважды ездили из Нерчинска на указанные речки, видели около 20 старинных плавилен, принадлежавших безвестному народу, брали с собой желтой и серой руды, да пять разных земель, и выплавили в Нерчинске из серой руды только свинец. Показаны были руды иноземцам, ездившим со Спафарием, но и они показали не больше знания. Мешки с рудами и землями посланы в Тобольск, в Москву, и на сей раз дело тем кончилось, только государь подтвердил Нерчинского острога голове Лисовскому продолжать рачение по сему предмету (7).
   3. Благоразумно ли, или нет Спафарий, наказывал не дразнить маньчжу-китайцев на Зее, мы скоро увидим; только воеводство Нерчинское, принимая сию реку за тыл Албазина, почло нужным оградить себя по той линии. Поэтому в 1677 г. послано казаков и промышленников поставить в верху Зеи острог под именем Верхозейского. В 1679 г. поставлены на Зее другие два острога -- Селимбаевский и Додонский. В 1681 г. воевода нерчинский послал в Албазин указ набрать охотников в службу, чтобы при наступлении весны идти на судах по Амуру до устья, осмотреть берега поморские и наложить дань на спопутных иноплеменников. Экспедиция сия не сбылась по малому числу охотников и по недостатку снарядов; в том году только построен ос. Аргунский, вероятно, там, где было зимовье Пущина. Этот 1681 год был последний год благоденствия и покоя для Албазина, потому что наступает время самоуправства и безначалия в Албазине, а извне приближаются опасности нашествий.
   В 1682 г. построено на р. Амгуне Дукачакское зимовье для взимания ясака с неподвластного Маньчжурии племени. Другая партия якутских казаков, присоединясь к албазинской на Амгуне и распространив свои действия по левой стороне Амура, прогнала натков и гиляков, хотевших разорить острог Тугурский на Ламе. В 1683 г. послана из Албазина на смену партия из 67 человек на Амгунь; она, дойдя до города Сахаинула, на правом берегу Амура крепко выстроенного для главного управления Амурским краем, была обхвачена, так что немногим удалось убежать в ос. Удский или в Албазин. Вот начались вторичные уроки растянутого на Амуре распространения! Маньчжу-китайцы, изведав нашу захватчивость без оглядки, противополагают дерзости коварство, мужеству силу. Права на берега Амура были равны у нас и у них, но не равны силы.
   В 1684 г. двое пленных русских подосланы из Пекина к Албазину с воззванием сдать укрепление в силу обещаний или угроз. Послание прочтено казакам самим воеводою, из среды их самовольно выбранным, но все они отвечали в один голос, что станут защищать свое место до последней капли крови. Жалеть надобно о том, что мало было ратников, что недоставало военных снарядов и, главнейше, недоставало воеводы благоразумного и надежного. В Тобольске известно было критическое положение Албазина из частных донесений, но за дальностию трудно вскоре помочь людьми и снарядами. Мужественный, однако ж, Толбузин благовременно туда прибыл на воеводство, а в Нерчинск переведен из Иркутска благоразумный воевода Ив. Евст. Власов. Между тем разорены маньчжурами все остроги и зимовья, с 1676 г. заведенные, не исключая и Тугурского, в полон взятого со всеми людьми. В марте 1685 г. неприятель опустошил уже окрестности Албазина, а 12 июня последовала осада.
   4. У Толбузина было казаков, посадских, промышленников и крестьян, из деревень собранных, не более 450 чел. да 3 пушки и 300 мушкетов. У неприятеля 100 судов с 4500 чел. и 10 000 сухопутного войска, полевых пушек 125, осадных до 45. Деревянные стены и башни острога сильно пострадали, к тому же не стало ни пороху, ни свинца. Прошедшая безрассудность очевидна, но невозвратима. Строитель Спасского монастыря, незадолго достроенного, и священник крепостной церкви вместе с жителями просили 22 июня воеводу войти в переговоры с неприятелем о свободном отступлении их к Нерчинску. Неприятель убеждал поддаться богдохану, но, кроме 25 низких душ, прочие отвергнули льстивые предложения и пошли с Толбузиным к своим, быв лишены всей собственности наравне с казною.
   На дороге встретились они со 100 чел. и с 5 пушками, посланными из Нерчинска на помощь осажденным. Неприятель дозором следовал за отступающими до последних албазинских заимок.
   5. В это время как воевода Власов давал чувствовать великость утраты в утрате Албазина, подходили в Нерчинск военные припасы из Енисейска, подходили и люди Бейтонова полка, давно жданные, но задержанные около Верхнеудинска отыском полковых лошадей, отогнанных монголами. С появлением Толбузина решено предпринять снова восстановление Албазина и на сей конец послан отряд на легких стругах осведомиться о состоянии потерянного места. Авг уста 7-го пол учено известие, что острог со всеми деревнями выжжен, что хлеб на полях стоит невредимым и насчитано его в посеве до тысячи десятин. После такой вести тотчас решено привесть Албазин в лучшее оборонительное состояние, послать воеводою того же выхваляемого жителями Толбузина, а наперед для снимки хлеба и прочих заготовлений отрядить Бейтона с 200 человеками. Толбузин прибыл на пепелище 27 августа, за ним и Бейтоном последовало 671 чел. всякого звания, пять пушек медных и три чугунных, прочее отправится с остальными казаками Бейтонова полка.
   Вместо острога заложен земляной четырехугольник из дерна, глины и кореньев, в основании толщиною в 4 саж., и к 11 октября возведен на 1 1/2 саж. В ос. Телембинском, который выстроен незабвенным Пашковым, начали плавить чугун в ручных горнах и ковать железные вещи. Хлеба было довольно. В 1686 г. уже сбирали ясак с живущих около р. Зеи. Маньчжуры, сведав о восстановлении Албазина, стали подсылать присматривать за нашими, а наши за ними. Толбузин, узнав, что прошлогоднее неприятельское войско остановилось около Сахалинула-хотона, не мог не предвидеть, что летом опять будет военное дело; тем не менее хлеб засеян прошлою осенью и весною, крестьяне и жители, оставя поля и домишки, сошлись на житье в городе, в вырытых ямах. Всех состояний было 736 чел.
   В июле 1686 г. подступило конного войска до 3000, да на 150 судах было до 4500 чел., и пушек на них до 40, тогда как боевая сила крепости состояла из 8 орудий! Осада продолжалась с настойчивостию, равною твердости, с какою осажденные оборонялись. Неприятель много потерпел от крепостной пальбы и от вылазок; русские же в исходе сентября были опечалены смертию мужественного Толбузина, убитого неприятельским ядром. Впрочем, осаждаемые не столько пострадали от неприятеля, сколько от болезней и цинги, усилившихся в продолжение осени. За всем тем Бейтон, достойный преемник Толбузина, выдерживал осаду с неуступчивостью и искусством. Неприятель, отчаясь в успехе своей артиллерии, начал бросать к осажденным стрелы с записками, в которых обещались милости желающим сдаться, но и тут не было выигрыша. В конце ноября осада переменена в облежание, а с 6 мая 1687 г. неприятель отступил от города на 4 версты, так что осажденные стали жить, как живут во время перемирия. Неприятель предлагал Бейтону лекарства и лекарей, а Бейтон, чтобы скрыть бедственное состояние города, отклонил пособия и послал ему пирог весом в пуд. После та кого размена учтив остей неприятель 30 августа вовсе удалился от Албазина; воеводство и город вступили в прежние права управления и водворения. Не трудно понять, что отступлением и совершенным удалением неприятеля обязаны двукратному приезду в Пекин московских курьеров, решивших Кансия прекратить неприязненные действия, о чем и вручен нашим курьерам лист на высочайшее имя. Неприятелю надлежало бы отступить от Албазина ранее, но он замедлением мечтал принудить коменданта албазинского к приличному для своей чести вызову. Можно бы здесь усмехнуться насчет осадного искусства Кансиева времени, но история осклабляется без осмеяния, как и пересказывает без злости.
   6. Из плавания по Селенге и Хилку служаки Бекетова должно уже заключать, что Забайкалье было негусто населено, что оно за Селенгу к востоку подчинялось Цеценхану; но в рассуждении российского овладения и заселения предстоит много нерешенных вопросов. Когда и из какого острога заложены водворения по Селенге? Когда и кем привлечены к платежу ясака буряты хоринские, селенгинские и прибережные кударинские!
   7. Почти достоверно, что Селенгинск, с 1666 г. существующий, застроен командою ос. Иргенского, спустившеюся по Хилку; что этот новый замок, конечно, распространил свою власть на бурят селенгинских до р. Джиды и не замедлил завести солеварню на известном Селенгинском озере {В Сборнике замечено, что во время нападений монгольских в 1688 г. сковороды с посудою благовременно были сняты.}; что ос. Еравинский, в близкой связи с Иргенским, пригласил в ясак бурят хоринских и, среди них проложив дорогу, поставил на западной меже этой орды, не всей, по-видимому, отложившейся от Цеценхана, поставил в 1668 г. ос. Удинский, опирающийся на Селенгинск; что нижние по Селенге остроги заведены несколько позднее, как увидим далее. Изложив выше стихии восточносибирского заселения, здесь не нужно входить в подробности сего рода, а довольно опровергнуть общее мнение, присвояющее Верхнеудинску первоначальную селитьбу из сосланных стрельцов. Первый стрелецкий бунт происходил в 1682 г., а Верхнеудинск начался ранее, по крайней мере 13 годами. Мы не отвергаем, что с 1683 г. могли быть туда посланы на службу стрельцы, когда из грамоты от 4 января того же года (в Собр. Госуд. гр., 1 Уч.) убеждаемся, что их собратия находились в Илимске. Кударинские буряты, как отдаленнейшие от Цеценхана, прежде прочих обложены данью из Баргузинска. Селенгинский Троицкий монастырь, близ рыбачьих шалашей и заимок Кабаньей и Ильинской, начат в 1682 г. строителем, пришедшим со стороны Нерчинска. Соображая все события от Амура до Селенги, надобно принять за историческую истину, что после 1662г. Нерчинск с Телембинском и Иргенском, устроенный одною рукою разумного Пашкова, был впоследствии оглавлением распространения российского по обеим сторонам Яблонного хребта, равно и то, что из Селенгинска, ныне так ничтожного, развилось русское оцепление Забайкалья до груды гор, накиданных от оконечности Байкала к р. Джиде {Нигде, к сожалению, не замечено, в чем состояло енисейского начальства содействие возведению Удинского и Селенгинского острогов? Поэтому желал я заглянуть в Енисейскую Летопись.}.
   8. Вот изображение, в каком представился послу в 1687г. Забайкальский край. Уже читано, что посол из Селенгинска 19 ноября отправил в Пекин дворянина Коровина с известием о своем приезде и с приглашением на съезд полномочных китайских. Прежде того посол, еще в Удинске, предварен был приездом чиновников от лица Джебдзуна халхасского кутухты (гегенхутухту) и брата его Батура Очароя, Саинхана, приветствовавших с прибытием {То, чего нет у Миллера и Иакинфа, заимствовано из известного Сборника, который, к сожалению, в эту пору путается в именах лиц монгольских.}.
   Именем обоих посланные поднесли подарки, предлагали отправлять курьеров в Пекин чрез халхасскую Ургу в небольшом числе, и изъявляли сожаление о смутных пограничных обстоятельствах. Посол отвечал вежливостию за вежливость, отдарками за подарки, заметив, что давно можно бы кончить раздоры переговорами. В январе следующего 1688 г. встретились неожиданные неприятности.
   9. Батур Очаройхан открыл наступательную войну против забайкальских водворений, без всякого от нас оскорбления, без всякого с его стороны права, по причинам, доныне темным, только он поскользнулся на этом шагу, стоя нетвердо и дома. В прошлом году, для примирения хана Очароя с Дзасактуханом в спорах поземельных, надлежало быть в Урге первому посредническому съезду. За Очароя стоял Кансий, за хана Дзасакту Галдан, вследствие чего, по намерению Кансия, и приглашен далай-лама на третейское разбирательство. Три кутухты, считая и брата Очароева, не успели сесть в звании посредников, как и рушилось их посредничество от занятия высшего места Джебдзуном пред представителем Чжунгарии. Галдан не замедлил прислать брата своего для завладения Халхою и сам туда же готовился.
   Когда в начале 1688 г. появились около Хилка и Селенги густые кочевья халхасских монголов, то, по словам Сборника, очутился между озерами Соленым и Гусиным 20тысячный корпус будто бы калмыков, наблюдавший за русскими. Если бы это были калмыки, можно бы почесть, что приближался к нам брат Галдана. Напротив, тут стоял как бы в засаде Очарой. Можно предполагать, что Галдан, умевший ссорить между собою ханов, вовлек чрез искусные внушения Очароя в распри с Сибирью, для того чтобы самому легче завладеть его ханством. Можно думать итак, что Очарой в отмщение за Цеценхана, нами обобранного, хотел возвратить себе Забайкалье как достояние монгольское. Или, подозревая, что русское войско пришло с послом на подкрепление Галдана, которому не учиться разглашать подобные слухи, предпринимал заранее истребить подкрепление. Во всяком случае, несовместно приписывать оказательства халхов недобросовестности Кансия, даже потому, что во всех схватках не замечено у халхов артиллерии, спутницы маньчжукитайского содействия во время Кансия.
   Без причины начались дерзости со стороны монголов против отводных казачьих притонов, а затем и сшибки. Потом, подступив под Селенгинск, они пускали из луков зажигательные стрелы с медными трубками и в город бросали зажженные пуки из тростника; но 200 казаков и жителей удинских, подкрепленные ротою стрельцов, ниспровергли назойливость неприятеля. Посол приказал своему войску, по низовьям Селенги стоявшему, стянуться к Удинску. Нападение было и на Удинсктакже без последствий. Около заимки Ильинской (что ныне многолюдная слобода) неприятель напал в больших силах на один полк, проходивший вверх по реке, но нескольких пушечных выстрелов было довольно для приведения себя в почтение. Сумятица кончилась около 20 марта, неприятель исчез со всех точек, потому, вероятно, что брат Галдана действительно вступил в дело с Халхою. Посол не велел следить отступавшего неприятеля, потому что конница была так плоха, что не могла поймать языков, при всех усилиях селенгинского сына боярского Дамьяна Многогрешного, предпочтительно послом употребляемого в конных посылках.
   По отступлении неприятеля кутухта прислал объявить послу, что по совету его хан Очарой оставил русских в покое. Как? -- подхватил посол. Опрокинутый везде неприятель должен был убраться и без советов. Если хан уважает советы брата Гегена, для чего кутухта не отсоветовал ему тревожить наши границы? Кутухта, почувствовав укоризну посла, снова прислал изъясниться, что он никогда не советовал нападать на русских. Разумеется, что при всякой посылке сыпались из обеих рук подарки и отдарки. Язык дружеский в Азии, кажется, не может говорить с голыми руками.
   10. 1688 г. 28 июня возвратился Коровин с известием, что богдохан, избрав Селенгинск, где посол пребывает, местом съезда, назначил и послов, которые вскоре и выехали, но, узнав на границах Халхи о вторжении в сие ханство самог о Галдана, они уведомили посла, по воле Кансия, об отсрочке поездки чрез трех чиновников, которые, между прочим, сказывали, что кутухта и брат его хан бежали из Урги и вступили, как после сделалось известным, в подданство Китая для приобретения защиты против Галдана. Посол 8 августа отправил в Пекин ответ на русском и латинском языках со включением, что, оставаясь покамест на границе, он предоставляет себе честь осведомиться о времени и месте съезда чрез нарочного. Нет нужды тщеславиться похвалою, какую отдает езуит Гербильион стилю и приличию посольского ответа, но нельзя опустить, что обещанный курьер отправлен в Пекин не ранее 13 мая 1689 г., вследствие чего и назначен местом съезда Нерчинск, куда китайские послы и отправились 3 июня.
   11. Посол препроводил минувшее время не в праздности. Он велел отстроить деревянную крепость около Удинска, который и начал с тех пор называться пригородом. Заключил (8) в январе 1689 г. договор с шестью тайшами, бывшими подданными хана Очароя и, может быть, участвовавшими в недавнем его походе, о вечном их подданстве Российскому Престолу, с тем чтоб им с улусниками поселиться около Селенги, платить ясак скотом и подлежать, в случае преступлений, ответственности. По низложении Галдана и по восстановлении Китаем хана с прозванием Тушету {По выговору акад. Шмидта, Тушьетухан.}, не все сполна сии роды возвратились восвояси; следственно, нанесенные потери уплатились против воли самого начинателя раздоров. Потом (9) посол в марте заключил другой договор с табунитскими сайтами о вечном подданстве с платежом ясака. Они вышли с вершин Енисея, или, иначе, с развалин Урянхайского ханства. Неизвестно, где они поселились, только в составе селенгинских монголов есть 4 рода табангутских, кочующих в раздельных местах. Об одном сайте, которого семью не отпускал Галдан, по прежней принадлежности, была переписка между Тобольским воеводством и контайшою. Думать надобно, что в последний благоприятный год, какой препровождал посол на Селенге, присоединились, по причине заграничных смятений, к поддавшимся родам хоринцев и остальные роды, подобно Дашитайше Дзясакту, который в ту сумятицу с Вацарадара, внуком Очароя, и с меньшим братом кутухты Гундзшджабом, в числе 600 м. п. вышел из Халхи и поддался Российскому Престолу. Но важнейшая заслуга Ф. А. Головина есть сохранение Забайкальского края, который без благоразумия и заботливости мог быть отторгнут монголами и потом перейти в достояние Китая вместе с Халхою.
   О табунитских сайтах. Профессор Монгольской кафедры О. М. Ковалевский замечает, что табуниты, или табангуты, правильнее называются табунангуты, по имени предка их Далыкгуна, который был при Цеценхане главным чиновником и ханским зятем, т. е. табунаном. От него произошли роды табунангутских бурят, водворившихся по Селенге в силу договора, заключенного при окольничем Головине.
   12. Посол, извещенный, что китайские послы 21 июля приехали в Нерчинск и остановились на лугу против города, прибыл и сам 10 августа, скрывая в душе подозрение о многочисленном войске, сухопутно и водою предшествовавшем, чему воевода Власов, следуя внушениям посла, не мог воспрепятствовать одними письменными предварениями.
   Переговоры начались 12го, в 200 саж. от Нерчинска, под шатром из двух сложенных палаток, российской и китайской. В первой на столе, который накрыт ковром, из шелку и золота вытканным, стояли, сверх письменного прибора, богатые боевые часы, а во второй поставлена низкая скамья под накинутыми полстями. Посол и товарищ его сели на креслах, а подле них на стуле дьяк. На скамье уселось семь китайских полномочных. Два иезуита, Гербильион и Перейра, держались впереди служителей посольства. Соглашенось, что бы по сторонам шатра, с каждой стороны, стояло в строю по 260 чел. с холодным оружием, да 500 перед городом и столько же по берегу Нерчи у китайских судов. После взаимных приветствий надлежало, по мнению окольничего, предъявить обоюдные полномочия, но китайцы, с сим порядком незнакомые, не смотрели и русского кредитива. Потом дворянин посольства, свободно говоривший по-латински {Может быть, со временем узнаем, кто этот латинист, воспомянувший в Даурии язык Сципионов.}, изъяснил основания, на каких прилично вступить в переговоры; и вследствие того соглашенось не говорить о происшедших ссорах, а заняться определением границ между обоих государств.
   Окольничий предложил р. Амур границею, так, чтобы дауры разных именований, живущие на правой стороне реки, хотя доныне платили ясак в Албазин, принадлежали срединному государству, и обратно. Напротив, китайские полномочные требовали всех забайкальских водворений, не исключая Албазина, Нерчинска и Селенгинска, под свою державу. Такое неуместное изъяснение легко было русскому посольству опровергнуть надпоминанием, что китайское влияние на Амуре началось позднее нашего, что все места к западу никогда не принадлежали китайцам и что Маньчжурия не наследница Монголии. Вечером собрание дипломатов рассталось до завтра.
   13-го китайцы, явясь в заседание без иезуитов, оподозренных будто бы в поноровке российскому посольству, несколько отступили в требованиях и признали Нерчинск за пограничное место для производства из него торгов в Китай. "Очень благодарен я, -- с усмешкою окольничий сказал, -- что дозволяют мне ночлег у себя. Нет, я прошу делать предложения праведливые, с которыми можно бы согласиться". За всем тем китайцы упорствовали, и заседание кончилось ничем. После того вместо заседаний переговоры продолжались через пересылку чиновников или иезуитов, которые по известной ловкости выиграли доверенность у окольничего и оправились в мнении китайцев.
   15-го окольничий послал просить письменного удостоверения в содержании двукратных совещаний, но китайцы отказали, хотя прежде и признавали это за справедливое. У них было твердое намерение, чтобы отвесть русских от Амура и отнять Албазин. Иезуиты принялись будто от себя внушить это окольничему, который вместо ответа хотел посмотреть, чего держаться, когда узнает ultimatum китайцев.
   16-го окольничий послал к китайцам осведомиться о их намерении. Китайцы, показывая на своей карте р. Кербечи (Горбицу), выпадающую из хребта, идущего к восточному океану, предложили сию речку и вершины хребта за границу, а к полдню р. Аргунь. Желали также, чтобы русские не вступали далее в земли Халхасского ханства, как недавно поддавшегося Китаю; но посол не хотел слышать о халхасцах, как без права нападавших на наши водворения, и китайцы от сего предложения, как им не порученного, тотчас отстали.
   17-го китайцы желали, чтобы ос. Аргунский был перенесен на левую сторону реки, но не соглашенось. Посол для удержания Албазина показывал на своей карте границу по р. Зее. Иезуиты, поспешив уверить китайцев в согласии на поступку Албазина потому только, что накануне говорено о халхасских землях, и в то же время ни слова об Албазине, сделали ложное внушение о желании границы и потом сложили вину пред китайцами на неустойчивость российского посольства.
   Китайцы, иезуитами введенные в заблуждение, положили в военном совете прекратить переговоры, осадить Нерчинск и возмутить монголов и тунгусов, недавно поддавшихся.
   18-го китайцы действительно подняли свой лагерь. Окольничий, хотя к обороне Нерчинска и были приняты меры, опасаясь не столько последствий демонстрации, сколько отпадения новых ясачных степи Агинской, принужденным нашелся согласиться на поступку Албазина, правого берега Аргуни и на черту по Горбице, дабы теми жертвами купить мир необходимый. Переговоры возобновились,
   Три дня сочинялся проект трактата, который прочитав российское посольство дивилось, что вместо вершин хребта поставлен границею Становой хребет, к Чукотскому Носу пролегающий.
   23-го окольничий не приказал ответствовать на такую затейливость до вручения письменной протестации на латинском языке. Китайцы, одумавшись, призвали на совещание иезуитов, которые отвечали, что нельзя ожидать на эту статью согласия, потому что они видели на российской карте {На карте посла Становой хребет идет до ш. 80®. Речь моя не об ошибке, а о том, откуда он получил карту. В Москве еще не была получена работа Ремезова при отъезде окольничего; карта Н. Витзена 1687 г., изданная с Кемпферова начертания южного края Камчатки, не доходила до черты Станового хребта. Очевидно, что это была копия с ремезовского чертежа, полученная в Тобольске из канцелярии боярина Головина.} конец сего хребта в ш. 80®.
   Иезуиты объяснили чрезвычайность расстояния от Пекина. Китайцы сдались, после чего решены статьи об оставлении перебежчиков там, где находятся, о выдаче будущих, о наказании нарушителей пограничной неприкосновенности и о свободном торге между обоими государствами. Таким образом, Гантимур, служивший некоторым поводом к раздорам, и уже в 1687 г. под именем Павла как окрещенного, с отцом Петром пожалованный в московские дворяне, по силе переговоров освободился от притязаний маньчжурских {В Древн. Вивл. есть и другие неважные подробности о Гантимуре, но можно заменить их следующими, из Иркутского архива извлеченными С. С. Щукиным.
   а. По указу 16 марта 1685 г. нерчинскому воеводе велено построить в Нерчинске дом для Гантимура Катаны (Павла), производить ему жалованья по 30 р. в год, хлеба против того вдвое и соли по 6 п.
   б. Указом 30 декабря 1710 г. тамошнему воеводе Качанову велено кн. Лариону (сыну Павла) Гантимуру дать в отчину земли, с излишком против дворянских дач, к производимому жалованью прибавить 10 р., к 30 четв. ржи и к такому же числу овса прибавить по 10 четв. того и другого, да сверх того ежегодно давать ему 10 ведр вина, и писать кн. Лариона стольником. Вероятно, были заслуги, за которые Гантимур награжден так щедро, по тогдашнему времени.
   Но чтобы Кансий соглашал в 1700 г. Гантимура, вопреки торжественному трактату, перейти в Китай, с чрезвычайными обещаниями чиновного повышения и жалованья, как писано в одной статье Сиб. вестн. 1822 года, это надобно считать тунгусскими сказками, как и то, что будто бы Гантимуротец, когда жил при Науне, считался у богдохана четвертым боярином. В старинных маньчжурских требованиях Гантимур именуется старшиною звероловов.}.
   13. На сих основаниях сочиненный в семи статьях трактат (10) подписан 27 августа и клятвенно подтвержден с обеих сторон. Китайские полномочные, подняв руки выше головы, клялись, что китайского водворения не будет в Албазине. Обе стороны разменялись трактатом на отечественных языках, латинский же перевод в двух экземплярах, также обоюдно подписанный, постановлен в виде акта, общего обеим сторонам.
   28-го послы дарились, и пекинские на другой день отбыли со всем ополчением. Исполнение по трактату началось той же осенью и кончилось весною. Бейтон {Бейтон продолжал после службу по Иркутскому воеводству в Верхоленском и Балаганском острогах. Сын его женат был на дочери селенгинского боярского сына Дамьяна Многогрешного, и от сего брака идут две линии, пользующийся в Иркутске хорошим именем по учебной и гражданской службе.} со всеми русскими и со всеми имуществами пришел в Нерчинск.
   Аргунский острог перенесен весною; окольничий перед отъездом заложил, крепость деревянную, усилил гарнизон Нерчинский людьми и артиллериею, разместил казаков двух сибирских полков в Селенгинске и Удинске и отбыл в Москву с полком стрелецким. Весьма вероятно, что по приказанию сего же мужа {В милостивом слове, при высочайшем присутствии 2 февраля 1691 г. объявленном послу Ф. А. Головину и товарищу Власову за совершение мира и за другие услуги, это, правда, не упоминается о трех острогах, быть может потому, что они заложены по отъезде посла (IV ч. Собр. Госуд. грам. и договоров).}, искусного в воинском и посольском деле, устроены на Селенге новые остроги: Итанцинский, Ильинский и Кабанский, остроги, которых не было за три года и о которых Избранд Идеc уже поминает в 1693 году. Жаль, что окольничий, столько заботившийся об устроении крепких мест, не рассудил ввести строения земляного, по примеру Албазина.
   В Сибири были и есть люди, которые сетуют о потере Албазина, иные же, вслед за Миллером, повторяют, что при переговорах разумелась другая Горбица, далее 20 верстами отстоящая от принятой за границу. Нетерпеливость и мелочничество! Да помыслят эти политики о благодеяниях мира, всегда и особенно в данное время вожделенного, необходимого, благотворного! Не довольно ли того, что полтора века в отдаленном беспомощном углу наслаждаются плодами собственности, промыслов, торгов и горорытства покойно, ненарушимо? Если мы сами, по невинной оплошности, не спохватились занять выговоренную Горбицу, стоит ли хлопотать о 20верстном клочке, диком, едва ли способном к обработанию? Заметьте притом, что пограничной черте сперва надлежало бы начаться на западе, с Уфы или от Урала, но, когда она про графилась с востока, по рекам Уди, Аргуни до озера Хулуна, не следует ли лучше горди ться упредительным продолжением государственной межи, нежели сетованием уменьшать важную услугу замирения? Еще одно слово, на расстанях с Амуром! Если судьбами времен предопределено Албазину когда-либо воскреснуть, то орел его воспарит из пепла, как феникс, не с луком и стрелою, но с грозным штыком и огнедышащею пушкою, только бы наперед удостовериться: благословенный климат Амура не так же ли обманчив, как климат Ингоды и Шилки {Земледельческой газетой в No 20, 1836 и No 12, 1837 гг. возвещено, что для надежного изведания зерновых урожаев предположено завести два опытных хутора на р. Аргуни, что один уже заведен, и жатва снята за первый год. Честь и благодарность генерал-губернатору Восточной Сибири С. Б. Броневскому! В первый еще раз Сибирь видит примерное попечение о хозяйственности края в общенародном разуме. В XVII веке, когда народонаселение было малочисленно, сибирские воеводы ревностно пеклись о продовольствии вверенных мест, но попечительностию их стеснялась общая народная хозяйственность; потом, когда с умножавшимся числом хлебопашцев умножились способы продовольствия, начальства должны были оставить десятинную пашню и с тем вместе упустили из виду хозяйственность народную; поэтому встречалась внезапная дороговизна на хлеб, казна тратилась по временам, но существенное дело хозяйственности, как будто ни до кого не касалось. Крестьяне, как исстари обыкли, работали на полях, но им никто не помогал ни словом, ни делом. Земледелие считалось неблагородным, мужичьим ремеслом. Наконец, слава просвещению! Работа крестьян, некогда утеха добродетельных римлян-дворян, облагораживается в Сибири начальственным вниманием.}?
   Знаете ли р. Пенжину? Там, на устье Аклана, с 1679 г. стоит ос. Акланский. Пойдем туда и к знакомому Анадырску, откуда казаки, космополиты сибирские, разведывали к северу и югу о произведениях земли, о числе и могуществе жителей.
  

Глава IV

ОТКРЫТИЕ КАМЧАТКИ

1. Открытие Камчатки. 2. Казачьи поезды в Камчатку 3. Мятеж. 4. Изображение камчадалов. 5. Коряки. 6. Верования обоих племен. 7 Отступление в Сибирь. 8. Продолжение перечня посланцев и дипломатов.

  
   1. Не зная, долго ли устоит предложение, что общежития древнего мира сперва явились на горах и потом в долинах, не зная, которые места после переворота наперед годились к селитьбе, долы ли обсохшие или погасшие хребты, волканическою силою воздвигнутые, мы ограничиваемся местною истиною, что Сибирь, малолетная по счислению овладения, селилась и заселялась по рекам, куда бы оне ни текли. На сем основании русские, водворившиеся на Анадыре и Аклане, завладели площадью между двух этих рек и других также двух, Олюторы и Таловки, заключающеюся. Эта площадь в тогдашнее время называлась Заносьем. В Заносье казаки, знакомые несколько с чукчами оседлыми, более с юкагирами, опять сошлись с этими и вновь познакомились с олюторами и коряками, из коих последние родичи с одним отделом чукчей, по обычаю своего племени избегая родниться с соседями, остаются по отчуждению и по самому родословию безродными, так сказать, сиротами на краю вселенной. При новых знакомствах казаки заслышали в 1690 г. о Камчатке, географически начинающейся с рек Таловки и Олюторы, по мнению ж Крашенинникова, с pp. Пустой и Анапкой, -- о Камчатке, которую они найдут сперва малолесистою и малоснежною, вдоль раздвоенною хребтом и рекою на две части, орошаемые бесчисленным множеством речек.
   2. Пятидесятник Атласов из Анадырека послал к югу казака Морозко с дружиною для сбора ясака с неподвластных коряков, и Морозко не дошел до острожка, на р. Камчатке стоявшего, задень ходу, но привез сверх ясака бумаги японские, в корякских, а не в камчадальских юртах найденные, что и подтвердилось при другом поезде к Тигилу открытием японского судна, потерпевшего крушение.
   В 1697 г. Атласов и Морозко с 60 казаками и с таким же числом юкагиров пустились на полуостров, взяли 3 острожка, или 3 деревушки, защищавшиеся палисадами сколько от неприятелей, столько и от единоземцев, взяли и, разделясь на две дружины, следовали по восточной и западной стороне и по своем соединении завели верхнекамчатское ясачное зимовье, в котором и оставлен Серюков с 16 казаками для сбора ясака. Атласов с 80 сороками соболей, с сотнею лисиц, с десятками бобров (Castor Fiber) и бобров морских (Enydris Stelleri), не считая 11 сороков соболей, будто бы приобретенных чрез торг, отправлен в Москву по милости якутского воеводы. Между тем Серюков ждал, ждал подкрепления и, не сождав, в 1699 г. отправился с товарищами в Анадырск и на дороге убит со всеми от коряков. Мягкая рухлядь сделалась добычею убийц. И невесть, кому соберет, вечное поучение для всего мира, не для одной Камчатки или Сибири!
   В 1700 г. послан из Якутска на Камчатку сын боярский Кобелев с отрядом казаков, в числе которых находились и Козыревские отец с сыном, или по Миллеру один отец, дело неважное. Кобелев почел справедливостию отмстить корякам, убийцам Серюкова, разорением их городка Кохча. В следующем году получен о в Тобольске известие, что Кобелевым возобновлен Верхнекамчатский острог и застроен Большерецкий; нельзя не похвалить умного выбора сих двух местоположений, указанных какою-то счастливою ощупью, оправдывающеюся и в современном обозрении полуострова. Кобелев доставил сведение о лисицах, огневками называемых, и о камчатских бобрах, не имеющих ни чешуйчатого хвоста, какой у бобра строителя, ни его струи (Castoreum), этого довольно для казачьей зоографии. В 1702 г. послан из Якутска туда же казак Зиновьев с командою и, собрав ясак, построил ос. Нижнекамчатский, также не без ума. Он завел ясачные книги для камчадалов. В 1704 г. под осень прислан на полуостров пятидесятник Колесов с казачью командою и правил до апреля 1706 года. Он привел в подданство Курильскую землицу.
   В то время как Зиновьев и Колосов правили Камчаткою, Атласов, пожалованный в Москве казачьим головою, вез повеление взять в сибирских попутных городах до 70 казаков вооруженных, с 4 пушками, и в прибавку к тому набрать в Якутске волею и неволею до 100 чел., также вооруженных, с тем, чтобы по предварительной выдаче им двугодового жалованья и провианта, следовать на полуостров; но распоряжение сие осталось неисполненным по вине самого Атласова и по следствию, над ним R Якутске производившемуся. Команды, как и прежде, посылались из Якутска по заведенному порядку.
   3. Между тем камчадалы {Соур во 2-м томе, стр. 208, Биллингсова путешествия уверяет, что ительмены прежде назывались ниючами и что поклонялись Богу Ниючичу, у которого Кутха не более как гений-покровитель их. Это повело меня к справке и своду языка камчадальского с самоедским. Сравнивая каталоги слов, в Енис. губерн. и в Биллинг. путеш. помещенных, я не нашел сходства, кроме одного слова: вода.} (ительмены), вспомнив прежнюю вольность и невзлюбив постоянных повинностей, сборщиками требуемых, убивают сборщика с казаками и разоряют ос. Большерецкий. Возмущение продолжалось в 1707 г. и утишено в следующем. Атласов, там явившийся, способствовал успокоению мятежа; но не долго пользовался данною ему полною властию над командою. За выпуск аманатов и за лишний сбор ясака в свою пользу, а более за жестокие поступки с казаками, он самовольно ими лишен власти, после чего возникли сильные беспорядки в позор службы и возмущения со стороны камчадалов и коряк, явно продолжавшиеся несколько лет.
   4. Итак, 13 лет казаки властно ездили по всему эллиптическому полуострову с переметными сумами и вьюками, набивали их дорогими шкурками, отбираемыми у испуганных жителей, до 10 тысяч в обоих полах простиравшихся, а по другим исчислениям -- от 12 до 15 т. {С некоторою вероятностью можно число жителей камчатских м[ужского] п[ола] вывесть из тогдашнего сбора ясака. В Сборнике предложены двугодичные счеты шкурок, собранных на Нижнекамчатском и Большерецком концах. Половина годовая немного более 4000, как, напр., соболей 3520, лисиц 500, бобров 47. Полагая, что в то время не все жители являлись с податью и что казаки участвовали в уменьшении приемов, выходил бы maximum сбора 5000 штук. Если по ценности камчатских шкурок требовалось начальством по одной штуке с души, то и населенность будет не более того количества.}
   Казаки построили три укрепления, которые были бы непоколебимы, если бы, взыскивая ясак, не позабыли объясачить сердце ясачных собственным бескорыстием, прямодушием и с тем вместе доверенностию к Русской Державе. Ибо одна доверенность, а не страх скрепляет общества; люди, чтоб избавиться от тяжкого чувства, выжидают минуты, и она выпадает на беду. Таким образом, неумеренные стяжатели испытали и гостеприимство и мщение, покорность и восстание племени, радушного, беззаботного, чувственно-веселого и замысловатого, племени, чуждого для вселенной и безвестного для истории, может быть, большинством своим погрязшего в глубине океана, вместе с землею волканическою, и, может быть, сюда зашедшего из отечества ниочжей во время оно, когда гряда Курильских островов тянулась поверх воды в виде сплошной насыпи (шоссе) до материка Татарского. Как бы то ни было, история приветствует храбрых, хотя и самовольных, казаков за потушение мятежа, но может ли она, по совести вековой, обвинять камчадалов, без сомнения вызванных казацкою затейливостию? Может ли строго судить этих детей природы, живой, шумливой, кипучей, бешеной, ужасной, великолепной, и среди великолепия поступающей с ними наподобие мачехи, которая то разрушает их балаганы и землянки, то похищает их запасы, то поглощает их самих в своем зеве и беспрестанно угрожает общим истреблением из огнедышащих жерл? Так они, подобно запачканным детям мачехи, не дорожат своею жизнию и пресекают ее от досады, как мы от скуки обрезываем себе ногти. Хорошо, что это племя любит сказки и поэтическими мечтами усыпляет роковые потрясения своего ложа! О, это племя, в ребяческой беззаботности, хотя и не так невинной, покинутое, достойно снисхождения и почтения! Да, почтения! Где вы найдете племя, рождающееся, как говорится, в сорочке, и с так удивительным знанием ботанизирующее? Камчадал и камчадалка, самоучки, как бы дети первого человека, нарекшего имена всем творениям по внутренним качествам, знают вредоносные, питательные, целебные, лакомые силы всех прозябений и трав, на их полуострове растущих. Вот их титло на дружество людей просвещенных! Одного недостает к похвале, что они не нашли у себя железной руды и не умели вываривать соли из морской воды, в замену чего у коряков около р. Ямы выжигалась соль из дерев, морскою водою проникнутых. Собаки заменяют у ительменов лошадей, а рыба дает продовольствие им самим и собакам.
   5. Коряки, брезгующие смешивать свою кровь с соседями, как выше замечено, тогда занимали западную покатость Камчатки от Тигиля и, окружая кочевьями залив Пенжинский и губу Гижигинскую до р. Асиглана, распространялись от взморья до тунгусов и юкагиров к югозападу, а к северу -- в виде жителей оседлых, наподобие камчадалов, и местами оленных. Оленные называют себя тумугуту, а оседлые -- чаучу. Все поморье от Акланска почти до Тауйска не принадлежало к области Сибирского Управления. Брезгливость ли к соседям утверждала коряков в любви к дикой независимости, или любовь к независимости располагала их к брезгливости, только они жили с прочими не в мире, в задирчивости, в жестокосердии и в вероломном поведении, не так, как сироты, а как злые повелители края. Они, чтобы отделаться от русских, подущали против них соседей и чукчей; следствием их нетерпимости было, что от войны и впоследствии от оспы много уменьшилось это вздорливое племя.
   6. Мы пропускаем говорить об обычаях и верованиях камчадалов и коряков как потому, что те и другие подробно описаны Крашенинниковым, так и потому, что в верованиях не видно ничего особого, кроме имен и басней, ничего отличного от верований, какие замечены у племен северозападных. Выше глаз или северное сияние, или пламя волканическое, следственно, и в голове одинаковое омрачение. Очень естественно в странах бесплодных или опасных быть воображению пугливым и раболепным; зло и добро физическое там сеется, так сказать, вдруг обеими руками; поэтому поклонение двум противоположным силам есть богослужение естественное на межах Полярного круга и на полуострове неверном. Есть, однако ж, у камчадалов важная отменитость в ежегодном месяце очищения грехов, празднуемом по окончании осени. Обряды сего месяца отзываются странностями верований индийских. Не меньше удивительно, что времясчисление у камчадалов, у коряков и окрестных к востоку племен не лунное, а заимствованное от физических явлений года. В этой разнице обнаруживается особая азбука ведения и происхождения.
   7. Пора возвратиться. От хребта Уральского до другого, также волканического, также от юга к северу выброшенного, но еще не успокоившегося, в течение целого века сопутствовав казаку и промышленнику. Расставаясь с ними в виду Курильской гряды и Шантарских назади островов, где они не замедлят побывать, мы возвращаемся в среду Сибири, не для пересказа о втором Башкирском бунте, от злобы алдарьбая Исекеева в конце 1704 г. вспыхнувшем около Уфы и, к счастию, не распространившемся к Сибири при трехлетней суматохе {Главною причиною 2-го Башкирского бунта надобно полагать не поступок уфимского воеводы, но укрепления Закамской линии, в 1700 г. начавшейся с Алексеевского и продолжавшейся в следующих годах на pp. Сане, Черемшане и Шешме. Башкирцы видели оковы своему самовольству. Если дело обошлось в Сибири без тревоги, тем не меньше правительство усматривало надобность в бережливости. Ибо к чему иному должно относить издание указа 3 февраля 1705 г., которым отменялись сборы с тобольских татар, бухарцев и служилых иноверцев впредь до указа и которым повелевалось отдать угодья, прежде того у них отобранные?}, но для того возвращаемся, чтобы собрать разбросанные по Сибири черты и происшествия, какие там перепадали после нашего ухода за Байкал и в Камчатку.
   При возвращении в среду Сибири мы встречаемся с правительственным актом, в ноябре 1699 г. состоявшимся для области Енисейской. В Сибири Западной и Средней исчисление жителей и земель дважды уже производилось под ведением Поскочина и Качанова, а в Восточной наконец поручается московскому дворянину Юрью Глинскому переписать в течение 3 годов пашенные земли и крестьян, начиная с Енисейска, как усилившегося в населенности, и продолжая чрез Иркутск до Нерчинска, чрез Илимск до Якутска. Не ручаясь, началось ли в черте Якутского воеводства хлебопашество ячменное, потому что еще не было Амгинской слободы, мы вызываемся здесь повторить за всю Сибирь, что десятинная пашня тогда требовалась с неослабною строгостию, как видно из Тобольской наказной памяти 1693 года {Столбец этой Памяти, данной Фефилову, прикащику Киргинской слободы (длиною в 7 аршин, еще без начала) вмещает: а) главнейше подробности десятинной пашенной обязанности, б) неварение пива и вина, также сбор таможенный, в) запрещение пропускать беглых из поморских городов, г) расправу наказаний и право судное в ведомстве слободы, по Уложению.}.
   8. Затем дочитаем перечень посланцев и дипломатов, не дослушанный в Тобольске.
   В 1691 г. Тобольское воеводство отправило к Галдану, находившемуся тогда с войском в Халхе, сына боярского Юдина с наказными статьями, чтобы контайша возбранил своим подданным ссориться с русскими у оз. Ямышева, собирать ясак с киргизов и тубинцев, как ясачных Сибири, и чтобы тайшу Даичина Калтазею, как поддавшегося Российскому престолу, не присвоивать и не притеснять. Юдин, проехавший в Иркутск и, понаслышке о выходе контайши из Халхи, решившийся добраться до него чрез Красноярск, потом чрез улусы упраздненного Урянхайского ханства, достигает до Галдана не ранее как в 1693 г. по неожиданным наглостям красноярского воеводы Мусина-Пушкина {Обстоятельства поездки Юдина точно так же предложены в Тобольском Сборнике, как и в Сибирском вестнике.}, доказывающим, что характер посланца не охранял тогда от последнего бесчестия, если воеводе вздумается, для удовлетворения алчности, ограбить сослуживца и подвергнуть его истязаниям телесным, под каким-либо предлогом. Славный чжунгар, наслышась о неприятностях и задержках Юдина, велел в своих улусах помогать ему в пути и по приезде дал ему три приема. Смысл ответов состоял в том, что контайша не учит своих подданных беспорядкам, что подданных Сибири, если бы они убежали в его владения, он выдаст, а от своих не намерен отказываться. Причем Галдан как потерпевший поражение не скрывал от посланца сетования на измены своих, изъявлял готовность содействовать возвращению Албазина, никогда не принадлежавшего Китаю. Если контайша так говорил, то, конечно, не в той надежде, чтобы успеть завлечь в свои замыслы такого царя, каков Петр, у которого был свой царь в голове, но в смятении духа, когда обыкновенно честолюбцы злополучные бывают доброжелательны. Впрочем, Юдин рассказывал, что Галдан потерял в Халхе из 40 000 войска половину от оспы и что, возвратясь домой, находится в разладе с племянником Цаган-Рабтаном. Были и прежде того пересылки, но по неизвестности побуждений, в каких оне делались, должны быть умолчены.
   В 1692 г. отправлен Избранд Идее в Пекин в звании посланника для испрошения вольностей торга в городах Маньчжурии и удобств для хождения казенных караванов в столицу Китая. Избранд Идее плыл весною по Чусовой, прельщался флорою по обеим сторонам реки, имел роздых в замке на р. Утке. Он проехал чрез Тобольск в августе с подьячим, с 5 иноземцами и с казенным караваном. Тут получив пр оезж ую грамоту к забайкальским тайшам насчет подвод и провожатых до границы, выехал из ос. Аргунского 5 августа 1693г., по пути к Чичигару. В Пекин выехал 4 ноября с торжественностию, на третий день представлялся богдохану, который принял его с отличною благосклонностию. Дважды приглашен был к столу богдохана и в последний раз -- 9 февраля 1694 г. Все представления, какие возложены были на Избранд Идеса по делам торговым, приняты, во удовольствие миролюбивого соседственного государя, отказавшего в помощи контайше; и вследствие этих переговоров Маньчжурия открывается для русского торга, а Пекин -- для повременных караванов. Посланник воротился на берег Аргуни 27 мая, в Тобольск 29 октября, а в Москву 1 января 1695 года {Путеш. Избранд Идеса напеч. в VIII томсДревн. Вивлиофики. За границей оно издано амстердамцем Тессингом. В проезд царя Петра Тессинг испросил право издать карты и чертежи Избранд Идесовы с русскими подписями. Странно то, что этот словолитный шрифт впоследствии перешел в Данциг, русским корпусом осаждаемый, и служил Данцигу для печатания прокламаций против военных видов Петровых.}.
   Заметки его о ценах на жизненные припасы в Тобольске и Иркутске были следующие:
   В 1-м городе:
   16 к.
   2 1/2 п. ржаной муки
   2 1/2 р. Бык
   35 [к] Свинья
   5 и 6 к. Осетр 50-фунтовый
   Во 2-м городе:
   2 1/2 п. ржи 7[к].
   Соль, говядина и рыба дешевы.
   1701 г. января 24-го проехал чрез Тобольск от нового контайши Цаган-Рабтана (Шорухтухана) к государю с подарками {Рабтан, по мнению о. Иакинфа, наследовал правление Чжунгарии по смерти Галдана в 1697 году. Есть ли верность в годе смерти и наследования, я ни отрицаю, ни утверждаю, а скажу только, что Петр от 5 января 1701 года в наказе нерчинскому воеводе упоминает о Галдане как живом. Ужли 4 года не знали о перемене чжунгарской ни в Тобольске, ни в Посольском Приказе? Ужли Рабтан рекомендовался подарками так же через 4 года. Липовцов в Сиб. вестн. 1821 г. дела и происшествия Галдановы выводит позднее против Иакинфа.}.
   После пропуска его получен указ из Сибирского Приказа в такой силе, чтобы в случае приезда посланцев от контайши спросить их: киргизы и калмыки, недавно делавшие разорения в Кузнецком уезде, подданные ли контайши? При утвердительном ответе конфисковать все их товары и вещи и их самих задержать. На возвратном пути посланца наслано повеление проводить его восвояси с честию. Между тем по слухам известно, что Рабтан разыскивал в киргизских улусах, кто был начинщиком грабежа на русской границе.
   1702 г. Тобольское воеводство посылало к контайше гонца о взыскании с виновных грабежа, равномерно о высылке купецких прикащиков, давно жданных с товарами. Этот гонец вытерпел не менее Юдина. В степи съехались с ним 4 сибирских крестьян, ограбили его, потом высекли и отпустили живого к Рабтану, кочевавшему тогда у оз. Тениса. На другой год гонец возвращался в сопровождении калмыков, которые в свою очередь ограбили и покинули его у оз. Ямышева. Подобного поругания не бывало при предшественниках контайши. Подложив под стекло читателя замечательные пересылки, мы даем ему возможность выразуметь усилия правительства в пользу Сибири, не скрывая в частном поведении лиц того, что достойно порицания. Он видит, конечно, что Сибирь проходила во II периоде жизнь деятельную, хлопотливую, жизнь, не только не цветущую, но едва ли начинавшую развертываться из зимней почки.
  

Глава V

БЕДСТВИЯ НАРОДНЫЕ

1. Бедствия народные. 2. От оспы. 3. От старообрядчества. 4. От пограничных вторжений. 5. От поползновений высшего и низшего состояния. 6. Забавы народные.

  
   1. Источники забав народных текут из нравов, с изменением нравов изменяются и забавы, не так скоро отцветающие в простом народе, напротив, источники огорчений народных многочисленнее. И земля, и атмосфера, и поветрия, и мнения суеверия, и навыки, и перемены терзают в свою очередь общества.
   2. Жизнь северных инородцев подверглась неотвратимой опасности от смертоносной оспы, в 1664 г. вторично показавшейся в Нарыме и Кетске и погубившей множество остяков по обоим ведомствам. В якутских и северо-тунгусских улусах оспа свирепствовала в трех годах: в 1681, 1691 и 1695-м, но самый опустошительный год был 1691-й. Тогда погибло племя юкагиров и племя русское не видело себе пощады, потому что зараза распространилась до Колымы.
   Повествуя о болезненном страдании северных жителей, нельзя не припомнить любопытного известия Миллера, который сказывает со слов енисейских старожилов, что от лихорадки уезжали из Енисейска в Мангазею и на половине дороги от нея освобождались. В известиях штаб-лекарей Керна и Шаврова, в первой четверти настоящего столетия посещавших Обдорское низовье, не видно и не слышно по сей части ни подтверждения, ни опровержения, но мы считаем долгом, для уважительного внимания к сказанию Миллерову, присовокупить новейшее свидетельство купеческого сына Чечурова, который в течение 20 летнего пребывания в Обдорске заметил, что и там не бывает перемежающейся лихорадки и что приезжающие туда с нею тотчас освобождаются {В Поездке в Обдорск Г. Белявский в число климатических болезней ставит и перемежающуюся лихорадку, но кто из читателей не смекнул, что эта книжка написана не по изучении крал, а понаслышке, и с земских донесений.}.
   3. В Западной Сибири открылась другая оспа, от жалкого упрямства так называемых старообрядцев, о которых читатель уже предварен во II главе сего периода. Сии противоборцы, не умев оценить любовь, кротость и истину Церкви и отдав немощную совесть в руководство лжеучителей, то бедных грамотеев, то отрешенных попов, предавались злоречию и ожесточению против прежних братьев во Христе или унынию и отчаянию, ведущему к неминуемой гибели. В 1679 г. собралось обоего пола с детьми до 2700 душ {Пересказываю и не ручаюсь за число. Вероятнее бы 270.} из разных мест Сибири, на Березовке при Тоболе, и сделали из себя всесожжение. В 1687 г. в селе Каменке, что под Тюменью, в день Пасхи, когда православная церковь была наполнена прихожанами, числом до 400, вдруг она вспыхнула, и редкий успел выскочить, не изломав руки или ноги. Каменка, которую можно похвалить за тканье ковров, доныне продолжает болезновать в духе тем же недугом. Летопись замечает, что в том же году около Тюмени в трех деревнях: Куяровской, Боровиковой и Нагормыче сожглось около 323 душ обоего пола. Глядя на толь бедственные приключения, можно ли класть на одни весы изуверство Каменки с самоотвержением прочих? Кто бы не почувствовал, сколь высока жертва самосожжения за мнимую истину? Конечно так, душа и рассудок этих злополучных были в омрачении, но какое сердце, какое покорное сердце билось в этих самоубийцах?
   4. Это правда, что Чжунгария кочевая, распространяющаяся во все стороны, не представляла за себя поручательства, чтобы на слово полагаться в непреложности границ с нею, правда и то, что правительство наше, заботящееся о положении границы, еще нигде по мудрости своей не промолвилось с контайшою non plus ultra; но, пока Галдан не отдалял своих сил от р. Или, подвластные ему улусы пребывали в покое с Сибирью. Когда же он решился положить оплот притязаниям Кансия на ханства Монголии и когда погрузил все силы в Халхах, власть его ослабла на западе, и подданные его разных наименований стали попирать обязанности пограничной неприкосновенности. С нашей стороны оплошности, а с их стороны приманки для нажив.
   В 1690 г. ос. Тарханский разорен киргизами, скот отогнан, несколько человек убито и до 30 взято в полон. Погоня поздняя осталась без удачи. В следующем году киргизы с каракалпаками разграбили Царево городище (Курган) и Утяцкую. В 1694 г. в юмлядских селениях крестьяне и казаки побиты, и 33 человека уведены в полон. В 1698 году киргизы, поймав 10 томских казаков, убили их и все имущество захватили. В 1700 г. в Бурнашевой и Бердиной, двух деревнях Томской округи, киргизы побили людей и многих увели с собой, а в сентябре киргизский старшина Яренечка вовсе разорил несколько так называемых починков и выразил свою зверскость на людях и животных; но эти злодейства не сошли ему с рук даром. В том же сентябре тысячи полторы киргизов, татар и калмыков осадили Кузнецк, сожгли загородный монастырь, разорили уезд, жителей убивали или брали в плен, скирды хлебные жгли, скот уводили или кололи. Гарнизон из 200 чел. делал по три дня сшибки безуспешные, пока не подоспела из Томска сотня казаков. Толь многократные разорения, всегда деланные во время полевых работ, довлели бы для принятия точных мер против разбойников, пользовавшихся разделением людей, по полям, но оба областные воеводства оставались в непонятном бездействии, пока в 1701 г. не последовало разрешение из Сибирского Приказа:
   а) Предписано по линии Калмыкской, как и Башкирской, ввести во всех слободах и деревнях такой порядок, чтобы каждый крестьянин имел копье, бердыш, ружье, порох и свинец, чтобы везде выбрать десятских и сотских, могущих обучать свои участки оборонительному искусству для отпора от наездников. Сего порядка, если б он был заранее распространен воеводами, достало бы пограничным жителям для отучения врывавшихся озорников.
   б) Спрошено: до какой цены простираются убытки, причиненные киргизами и калмыками? Когда ответствовано, что убытки имуществ ценятся по уезду Томскому в 11 994 р., по Кузнецкому в 12 343 р., разрешено воздать такою же мерою разорителям, и действительно нарочитые отряды казаков воздали им с лихвою. Что ж касается до разорений по тобольской границе, летопись умалчивает о сумме утрат, равно и об удовлетворении, потому ли, что события случились при воеводах, давно сменившихся.
   5. Среди толь чувствительных бедствий воля человеческая вместо того, чтобы стремиться к уменьшению зол, нередко уносится в особенные беспорядки в дальнем краю, где она не подозревает надзора. Правительство нашлось в необходимости, на разных точках Сибири, бороться то с правилами лиц, которые им самим облечены в права доверенности, то с злоупотреблениями ничтожных исполнителей, то с необузданностию таких людей, которые установлялись во имя Церкви наблюдать за благолепием храмов и поведением церковнослужителей. Дух того времени едва ли был собственно сибирский.
   Приказ, несколько лет получавший из Сибири ясачную подать невысокого достоинства, проведав об изобилии в московских гостиных рядах дорогих мехов, дознался наконец в 1692 г., что воеводы (11), в Сибирь едущие, возят с собою в незаконном излишестве меда, пива, вино, табак и другие товары, на которые роднёю их и приближенными выменивается мягкая рухлядь первой руки, и на возратном пути провозится в скрытных укладках, в платье, постелях, полозьях, хомутинах, а золото -- в печеных хлебах. Какие ж примеры подавались подчиненным?
   Такие, какие представляет в 1697г. необинующаяся история законодательства (12). Служилые Сибири, и особенно Якутской области (т. е. казаки, дети боярские и, без сомнения, с приписью подьячие), одеваются в платья бархатные, объяренные, парчовые, золотом или серебром перетканные (в таких при Царском Дворе XVII века являлись первые чины, в известные только праздники). Жены и дети их, продолжает грамота государева, наряжаются в дорогие материи, с золотыми или серебряными кружевами, а зимние платья носят на соболях и чернобурых лисицах. К чему другому должно отнести это великолепное шутовство, как не к расхищению государственного достояния и не к совершенной глупости маскерадных лиц, явно изобличающих себя в преступлении должностей? Петр, которого ни современники, ни потомки не упрекнут в излишестве для своей особы, возбраняя описанную пышность в одеждах, довольствуется заметить енисейскому воеводе, что лучше бы излишки состояния употреблять на приобретение доброго ратного вооружения.
   Правда твоя, Великий Государь, но кто в отдаленной твоей Сибири не своевольствовал? Десятильники Тобольской митрополии (13) делали по Енисейской округе мирянам самые затейливые притеснения, а девицам самые безнравственные поругания и принуждали их выходить в замужество за тех, которые им, а не невестам нравились. Служители Софийского дома еще в 1695 г. (от 27 ноября) боярским приговором замечены были в своевольстве по таможенной части на Ирбитской ярмарке.
   Вот черты, живописующие быт сибирский! Из них видно, что Сибирь как страна заключала в себе золотое дно, но как часть государства представляла ничтожную и безгласную область. Посадский, поселянин, промышленник или торгаш туземный и инородец трудился, но трудился, как половник. Sic vos non vo bis n id ificat is, ve lificat is {Так и вы -- на себе вьете гнезда и ставите паруса (лат. -- В. З.).} и подобные припевы Вергилиевы очень приличествовали тогдашней Сибири.
   6. Если Сибирь, рассматриваемая в качестве области политической, есть не иное что, как часть России, передвинувшаяся за Урал с своими нравами и поверьями, то и забавам сибирским надобно быть русской отпечатки. В самом деле, Сибирь продолжала веселиться в праздники или в часы досуга русскими играми, которых характер состоит в силе, проворстве и ловкости. Кулачный бой двух силачей, кулачный бой между юношеством двух сторон (стена на стену), борьба между молодцами, бег на иноходцах или рысаках, горы масленичные, качели, городки, свайка, игра мячом и живая пляска исстари были забавами сибирской колонии. Кулачный бой первого разряда продолжался в Тобольске и после открытия наместничества, а бой, называемый "стена на стену", вышел из обыкновения в Иркутске не прежде начала XIX века; прочие игры и ныне в немалом ходу.
   Шахматы, зернь и карты с самого начала занесены в Сибирь, как сказано в I периоде, но по особому характеру, и характеру иноземному, служили занятием состояний сидячих и праздноживущих, стариков, лентяев и военных людей, готовых слушать сказки, песни и городские сплетни. Зернь и карты, по Тобольской Сибири, причислены к статьям откупным, неизвестно, по распоряжению ли областного воеводства или Сибирского Приказа, только в сентябре 1668 г. велено исключить игральную статью из откупа по всем городам и острогам. Такая поблажка к комнатным забавам, происшедшая, конечно, не без уважительной причины, приятна была для собеседников того века, в котором не могло быть беседы ни светской, ни умственной. Однако ж игра празднолюбцев недолго оставалась без пошлины, как увидим в III периоде. Что касается до забав женских, как то: капусток осенних, жмурок, гаданий и других святочных резвостей, оне, как бушевания сердца, во II периоде одушевляли женский пол во всех состояниях Сибири {Забавы женские, описанные в Записках и замечаниях о Сибири, 1837 г., упали в Тобольске с открытием наместничества и сохраняются в низшем мещанском состоянии да по деревням; в Иркутске оне продолжались в лучших домах, можно сказать, до 1812 года и также остались в низших состояниях. Упомянутые Записки и замечания дают случай здесь сказать: а) что сочинительница их купецкая жена Авдеева, которую покойный кяхтинский таможенный директор П. Д. Вонифантьев, чиновник недюжинный, называл умненькою и певицею с нежным голоском, б) что она сестра гг. Полевых, двух известных сочинителей. Здесь помешаю наблюдение, не одним мною сделанное, именно, что Сибирь не имеет собственных ни песен, ни голосов, и что ей очень кстати название безголосой. Поет в Сибири заезжий чиновник, солдат или поселенец, жена или дочь их.}.
   Теперь переметим узаконения, какие Сибирь получила в течение периода, и раздробим их по частям Управления.
  

ГЛАВА VI

УЧРЕЖДЕНИЯ И УЗАКОНЕНИЯ

1. Оглавление главных узаконений. 2. Подать. 3. Денежная. 4. Личная. 5. Установления насчет азиатцев. 6. Духовенство. 7. Сообщения. 8. Рудное дело. 9. Продовольствие вином. 10. Правление и преобразование.

  
   1. а. Новоторговый устав 1667 г., изданный для всего государства и частию для Сибири (14), заключал в себе, особенно для последней страны, 39-ю статью, которою повелевалось с сибирских товаров, проезжими видами снабженных, взимать в западных от Верхотурья городах, в Москве или Архангельске по 5 % {См. 12-ю скобку в III периоде.}, а без проезжих грамот -- вдвое. Статья, до Сибири относившаяся в 1682 г., была облегчена тем, чтобы во взыскании пошлин держаться сибирской, а не московской оценки, как видно из указа большой Московской таможни от 16 октября: ибо московская оценка дороже ставила мягкую рухлядь против сибирской.
   б. В 1687 г., по словам Сборника, присланы в Тобольск новоуказные статьи, пополняющие Уложение, и с нарочными разосланы по городам. Из того видно, что не однажды присылались в Сибирь пополнения к Уложению, потому что проект последних статей кончился в 1695 г., как видно из указа 6 июня того года.
   в. Наказ 1692г., облекший голову верхотурских сборов в небывалую доверенность, в предосуждение сибирских властей, наделал много хлопот воеводам, проезжавшим вперед и обратно. Набогатившиеся рады бы заплатить пошлины, но соболь, лисица, бобр и проч. высокой цены подлежали заказненью (конфискации). Наказ подвергал при проезде все состояния, без различия пола и возраста, строжайшему осмотру от человека до последней вещи, могущей содержать вместимость или пустоту -- от хомута до печеного хлеба. На окольные заставы, около Верхотурья расположенные, никому не позволялось ездить, даже и верхотурскому воеводе.
   К наказу приложена опись казенных печатей 20 сибирских городов и острогов (15).
   г. Наказ, таможенным сибирским головам в 1693 г. данный, повелевал (16) взимать:
   В сибирских городах со всякого товара по 10 % без зачета пошлин, в России взятых. Сему подлежали все чиновники, за исключением денег, на проезд положенных. В 1696 г. деньги воевод и дьяков, по боярскому приговору, освобождены от осмотра.
   Анбарных с товаров за неделю по 9%.
   С хлеба своей пашни по 2 1/2 процента, а с перекупщиков -- по 10 %.
   С рыбы, лошадей и скота вещественно или монетою по 10 %, кроме алтына за гривну и двух алтын за два рога.
   С китайских или бухарских тканей и чаев -- десятый кусок или ящик. И т. д.
   д. К счастью страны, на всяком шагу покупки и продажи, столько стесненной, утвержден в 1698 г. новый торговый устав в 22 статьях. Сей великодушный устав во вступлении своем признает погрешность прежнего управления, что от возведения пошлин до 30 % казна не видела приращения в доходах, что одни сборщики обогащались при дорогой обкладке и что торговцы упадали в своих предприятиях и состояниях. В уважение чего государь, милосердуя о Божиих и своих людях, повелел облегчить сибирскую торговлю (17).
   Основные положения устава были следующие. С товаров или денег, на Верхотурье привезенных, брать по 10 % вещественно или монетою, после чего уже нигде по Сибири не требовать пошлин при продаже тех товаров или при покупках на те деньги, ни даже в Нерчинске при отпуске их за границу, равномерно с товаров, купленных за границею и оплаченных пошлиною в Нерчинске, не требовать ничего нигде, ни в самом Верхотурье. С товаров, ошибкою не объявленных, по цене около 200 р. брать уставную пошлину, в случае превышения сей цены вдвое, в случае подлога отлучать виноватого от сибирского торга, а при изобличении в утайке китайского золота, серебра и дорогих каменьев отбирать спрятанное в казну. Возбранено пропускать за границу для торга чиновников, духовных или их поверенных, также иностранцев, с воспрещением всем им торга и внутри Сибири.
   Силою сего устава отменен устав 1667 г. равномерно и наказ 1693 г. относительно торговли заграничной и внутренней товарами или деньгами, но относительно статей продовольствия и промыслов наказ акцизный долженствовал оставаться в своей силе. В отличную хвалу сего устава должно вменить то, что действие его в сибирских таможнях, не исключая и Троицко-Савской, продолжалось до 1761 г.
   Можно здесь заметить, что в том же году, когда торговый устав состоялся, отправлен из Москвы первый казенный караван, который и перешел китайскую границу в 1699 г.
   е. Пять или шесть наказов, с 1696 г. данных разным сибирским воеводам и правильно изложенных, но в одинаковых понятиях с наказами первого периода, без всякого нововведения, кроме отпуска в Китай караванов с казенными и частными товарами, свидетельствуют, что правительство с аналитическим изложением идей своего века не вдруг подается к новым. Немалая, впрочем, мудрость не бросаться на новости опрометью.
   Из означенных узаконений заметить можно, что преимущественное попечение правительства состояло: 1) в выгодной продаже казенных товаров в Китае, в покупке там благородных металлов, 2) не меньше в покровительстве частным торгам, не мешающим торгу казенному заповедными товарами, 3) в приобретении таможенного дохода серебром или золотом китайским, и в этом намерении золотник последнего металла, по наказу 1701 г. (5 января), принимался в пошлинах за 105 коп., 4) в отвращении подрыва заграничному нашему торгу чрез уменьшение частных отправлений, и насей конец в 1706 г. (28 января) запрещено пропускать в Китай без видов Сибирского Приказа, изъемля из запрещения сибиряков.
   Заповедный торг для частных людей состоял в торге: дорогою мягкою рухлядью с кем бы то ни было, табаком по улусам, ружьями за границу, бобровым пухом за границу же, в покупке и продаже ревеня под смертною казнию, потому что закупка сего растения до 300 пуд. возложена на воевод с тем, чтоб они послали за покупкою к оз. Ямышеву или в Турфан и Хамил (18) тобольского татарина Сабанака Кулмаметева.
   Из выведенных следствий правительственной заботливости по заграничному торг у проглядывает, по-видимому, какой-то эгоизм в лице казны, но, кто остановился бы на таком помышлении, много бы погрешил. Правительство, во всяком случае обязанное устранять вредное совместничество для блага самой торговли, имело за себя в данных обстоятельствах еще непререкаемое сознание, что караванный Нерчинский торг, благоприятствованный со стороны богдохана подставными подводами и готовым в Пекине содержанием, состоялся в личном уважении к российскому монарху. Если притом помыслить, что плод казенного торга, приобретение металлов, возвышение таможенного дохода, при таком монархе, каков Петр, обрекались не на роскошь, а на благоустройство людей Божиих и его, то настоящие мечтания свободной торговли будут ли здесь у места?
   2. Земли в России были белые и черные; в Сибири одни последние, т. е. тяглые. Там оброк платился с земли и двора, подать с лица или души, различно в разных обстоятельствах. Там взыскивались деньги ямские и полонянычные по гривне и в половину с двора.
   3. В Сибири подать с души полтина (19), оброк с крестьянского двора заменялся повинностию десятинной пашни, толь выгодный для казны оброк с посадских дворов был, кажется, по рублю {Из бумаг туруханского воеводы Фефилова видно, что в три года с 1705-го гулящие люди ежегодно были им записываемы в посадские с оброком по рублю.}. О ямских и полонянычных деньгах Сибирь не слыхала, но несла свои поборы.
   Из наказа, в 1697 г. данного тобольским воеводам князьям Черкасским, видно, что с сибирских крестьян взыскивались денежные поборы на струговые скобы, гвозди и пр.; почему, в отвращение притеснений государь препоручает им совокупить те поборы в одну постоянную статью, без отягощения, и по совещанию с лучшими крестьянами.
   В 1701 г. (от 20 июня) велено взимать с бухарцев оброк за владение землями и угодьями, именно: по 15 к. с дес., рожью засеянной, и по 5 к. с дес. ярового зерна. Не отсюда ли произошло, что, вообще, татары предпочтительно сеют ячмень и овес?
   В 1706 г. велено (20) собрать в сибирских городах на жалованье рекрутам с одних посадских по 4 к. с двора за год и в два года вдвое. Сим четверичным числом выражалось ли временное содержание количества рекрутского или понятие городского двора, которого семья, вообще, состояла из 4 душ по причине тесной и ничтожной обстройки, производившейся, как говорится, на живую нитку.
   Для совокупности можно привесть себе на память бывшие требования 5 и 10-й деньги, в виде чрезвычайной меры.
   4. Личная подать до начала XVIII столетия ограничивалась набором из казаков или вольницы, для полков, составлявшихся, как видели, на охрану самой Сибири, и еще: погодною службою нескольких крестьян, под именем годовальщиков, требовавшихся в прибавок к казакам в остроги, в городовые крепости, в случае малолюдства или опасности. Наборы сего рода не истощали населенности, а только размещали ее. Сибирь, как великая поляна, беспечально возрастала из собственных стеблей и наносных семен, пока не были обмежеваны жилые земли и угодья, пока дворы ея не сосчитаны. В 1703 г. велено (21) служивым всякого чина и торговцам подать сказки о числе дворовых и деловых людей, не касаясь азиатцев и пленных европейцев, в рабстве или услужении состоящих, для взятья в службу 5го из дворовых и 7го из деловых. По Сборнику можно заключить, что в городах по р. Енисей {Такой указ в Туруханске или Мангазее я читал подлинником в бумагах Фефилова.} набрано в два года прибывшим из Москвы дьяком Ратмановым 1200 чел., которые и пошли в Россию, но с дороги большею частию бежали. Не сомневаясь в готовности и возможности к побегу, надобно бы подивиться 7тысячному числу двух состояний, находившихся в трех областях: Тобольской, Томской и Енисейской; но дивиться нечему, когда деловые люди торговцев зашли из Уст юга и поморских мест. Кого там не нашли, искали в Сибири.
   В 1705 г. был о два набора (22), один в феврале, другой в декабре, по человеку с 20 дворов. Первый коснулся в Сибири только 5-й доли или имений духовных, в которых в то время не могло быть более 5000 дворов, и рекрут с них 250. Полный набор декабрьский и три такие же в 1706, 1707 и 1708 гг., следовавшие в одинаковом содержании к населенности, изъяли бы из Сибири по р. Ангару в 4 года 5000 человек, 20-ю долю населенности, определяя ее на первых порах не более как в 25 000 дворов, без причисления дворов свободного троякого состояния. Таким образом, в каждый из 4 рекрутских годов убывала в Сибири полупустынной арифметическая слобода из 312 дворов мужчин-четвериков. В это число, как замечено, не входил Заангарский край, потому что, по Летописи Иркутской, там производился первый набор в 1710 г. для Якутского ополчения на оборону всего Северо-востока.
   5. Азиатцы оседлые были ясачные, или хлебопашцы, или служивые. Одни татары мусульманского закона соединяли со службою и хлебопашество.
   В улусы ясачных, особенно неоседлых, всеми наказами и особливо повелениями воспрещалось вводить игру картами и зернью, также вино и табак, для мены на мягкую рухлядь. Воспрещалось, а исполнялось ли, это другое дело.
   Ясачные оседлые и неоседлые не могли подвергаться, за силою указа 1695 г. (22 декабря), ни пыткам, ни казням без доклада государю. Притом наказывалось охранять их от накладов, притеснений и всяких обид. Монархи российские, чем больше видели простодушия в подданных, тем великодушнее являлись к ним, без различия племен.
   Татары Тобольского разряда всегда были покорны законам, добрые ясачные, добрые служивые, всегда честны и дружелюбны. При оседлости они имели для зимы и лета двоякие юрты. Бухарцы, любящие больше базар, чем землю, никогда не входили в обязанность службы государевой. Мечтая, что предки их во время Кучумово принесли из Мавареннагра на север магометанство, они некстати оскорблялись преимуществами христианского духовенства и вместе с татарами, от них подущаемыми, иногда приносили жалобы в Москву то на отнятие у них к духовным имениям земель и угодий (23), то на усильное крещение их единоверцев, которые, переменяя заблуждение на истину, уходили от хозяев, как плуты, со сносом. Надобно признаться, обе жалобы не были вымышленны, как уже показано в I главе, по части земель и угодий, присвоенных духовными властями.
   Бухарцам Тобольского разряда, которым в 1686 г. возобновлено право ездить для торга к Архангельску и Астрахани, хотелось всегда и вести торг, и владеть землею без дани и оброка, наподобие беломестцев, не бывалых в Сибири. На сей счет законодатель велел в 1698г. (28 марта) внушить им, что не водится того и в бусурманских землях, чтобы пришлому иноземцу жить без дани, когда природные подданные пользуются правами жительства не даром. Поэтому, как мы видели, положен в 1701 г. оброк на пахотные их земли.
   С приложением установлений мы совокупили и изображения быта татаро-бухарского. В дополнение остается сказать, что бухарцы, пока в Сибири и на важных ярмарках требовались ткани бухарские и китайские, имели в делах значительный оборот. Свидетельством тому может служить азиатское тщеславие, с каким они отправляли свадебные обряды, оканчивая веселости открытыми конскими скачками и выставками призов. Наши тезики {Так назывались таджики в старых наших столбцах. Празднование татарских богатых свадеб с конским рыстанием всегда водилось, как и при Гмелине в 1734 г., в юртах Сабанаковых и на моей памяти в 1788 г. на горе за валом при губернаторе Алябьеве.} кланялись низко местным начальникам, и начальники не чуждались юрт, а люди с доверенностию держались у них на руке. Есть, надобно признаться, какая-то сладость сталкиваться и пустословить с людьми, иначе заправленными, иначе живущими, иначе верующими, с людьми, которых дух, при слиянии Тобола с Иртышом, навевает Востоком.
   6. Тобольские архиереи пользовались приличным уважением у государей, которые называли их своими богомольца ми, и в личном благоволении в 1684г. позволили митрополиту Павлу ежегодно из Москвы выписывать вещей на 200 р. беспошлинно. Равномерно архипастыри видели со стороны сибирских градоначальников почтение с благоприятством, и они сносились с иногородними воеводами чрез грамоты, посылаемые с детьми боярскими Софийского дома, как видно из митрополичьей грамоты 1671 г. к туринскому воеводе. Народ благоговел к владыкам, пока старообрядцы, после большого Московского собора 1667 г. рассеявшиеся по Сибири, не покусились отвлекать простяков от Церкви и паствы.
   Если государи жаловали архипастырей для важных целей Веры и государства, то и не позволяли им выступать из пределов законности. Несколько тому примеров встречается во II периоде, но здесь довольно повторить грамоту 1678 г., в которой воспрещалось продавать и чрез вклады уступать архиерейскому дому или монастырям поместья, земли, сенные покосы, рыбные ловли и всякие угодья, без государева указа.
   В 1681 г. (27 ноября) полагалось в епархии Тобольской по чрезвычайному ея пространству учредить подвластные митрополиту викариатства, и в сем намерении представлялись три росписи для всех в России епархий. По росписи первой предполагались викариатства в Верхотурье, Тюмени, Енисейске и в Даурии, по другой -- в Томске и на Лене, а последняя соглашалась с первою. В 1682 г. снова представлен от духовного собора Патриарху Иоакиму (в IV ч. Собр. грам. и догов.) доклад о прибавке архиереев в Сибири по причине, что в восточных ея пределах христианская вера не распространяется, а противники ея умножаются; но при ближайшем рассмотрении населенности и сил Сибири, без внимания к пространству, план иерархии толь многосложной остался без последствия.
   В 1697 г. запрещено (24) лишенным прав состояния и пришлым монахам строить по Енисейскому округу монастыри без указа. В другой статье читатель увидит, на чей счет последовало благоразумное ограничение, равно увидит он в примечании 24й скобки число существовавших и доныне существующих в Сибири монастырей. Вообще, надобно принять за положительную известность, что в течение будущего столетия монастыри убавлялись в своем числе, или упраздняемые в одном месте, возводились в другом.
   В 1700 г. (18 июня) государь, полный теплой веры во Христа Бога, как и любви к отечеству, изрек апостольскую мысль о распространении христианского закона не только около Тобольска, но и далее, в идолопоклоннических ордах и даже в пределах Китая. Да, в пределах Китая! Ибо прозорливому государю, после многократных дипломатических посылок, не могло быть безызвестным, что там преобладает древний панфеизм, государственно исповедуемый, и что буддизм есть верование орд, за великою стеною кочующих. Успешность пропаганды римской давала ему не меньше упования на распространение православной веры. К выполнению благой мысли Петр приказал для занятия Тобольской кафедры назначить пастыря, ученостию и доброю жизнию отличающегося, с тем чтоб он привез с собою и достойных иноков, могущих проповедовать Евангелие в Китае. Для такой цели назначен был митрополит Дмитрий, неизвестно почему не прибывший в Тобольск, а чрез два года перемещенный в Ростов и замененный митрополитом Филофеем, мужем ученым и ревностным распространителем христианства. Читатель увидит в следующем периоде спеяние мысли Петровой.
   Викариатство Тобольской кафедры, в 1706 г. установленное для Иркутска, есть развитие одной и той же мысли. В следующем году Иркутск увидел первого своего епископа Варлаама, викария Тобольской кафедры.
   7. Внутренние сообщения Сибири и сообщения с Россиею оставались прежние, кроме трех нововведений.
   1) Без перемены дороги верхотурской дозволено в 1697 г. (в наказе 1 сентября) Тобольскому воеводству, для скорейшего отправления нужных бумаг, открыть в летнее время путь чрез Утку и Кунгур на Казань. Сей путь сообщения долженствовал быть, кажется, водяной, потому что от Утки, где строились и спускались на воду суда, не было заселения до помянутого города.
   2) На основании благотворного торгового устава 1698 г. в облегчение переписки торговой учреждена пересылка писем по государевой почте, которая трижды летом ходила от Москвы в Сибирь до Нерчинска и Якутска и обратно столько же раз. Платежная такса недорога.
   3) На основании того же устава оказано китайским выменным товарам, плывущим до Оби, исключительное благоприятство в том, что они могли, не опасаясь поисков Верхотурской таможни, переваливаться чрез Камень на р. Вычегду, с платежом в Собской заставе по рублю с судна, товарами погруженного {Из Тобольской наказной памяти 1690 г. видно, что в Собскую и Обдорскую заставы на время водяного хода присылался из Тобольска дворянин с 32 стрельцами и казаками для досмотра проезжих грамот и товарных мест на судах, для поимки беглых и беспаспортных, ноне видно, велико ли купеческое водоходство тогда было, для избежания худой дороги от Верхотурья до Соликамска? С чего и для чего ныне подстрекают к канальному соединению р. Соби с р. Усою, когда гужевой провоз дешев и неудобство каналов в подобных широтах дознано? Полковник Попов, посыланный для осмотра Соби, вероятно, не так донес, как судит губернатор Корнилов, увлекшись мыслию, преподанною ему от начальствовавшего над департаментом сообщения. Не более нужды представляется и в соединении р. Тагила с р. Серебрянкою.}.
   8. Показав в обоих периодах начин рудного дела, должно теперь оглянуться назад, чтобы податься вперед, в связи исторической. Тот, которого имя достойно оглавлять Сибирскую историю, первый позаботился искать богатства на восточных пределах своего государства. Рудокопы, которых повелитель обдорский и кондийский в 1489 году выписывал из Германии чрез грека Трахониота, нашли медную руду около Печоры на р. Цыльме. Внук его также выписывал рудознатцев из Швеции и наказывал Якову Строганову доносить себе о приисках рудных. Борис не менее пекся о толь важной ветви хозяйства, но смуты не дали развиться его попечениям. При Михаиле первый прут железный, как выше сказано, был вытянут в 1630 г. на берегу Ницы; потом близ Камы на реч. Камкарке в 1640 и 1641 гг. плавлена медная руда рудознатцем Аристом Петцольтом, из Германии выехавшим вследствие вызова, в 1634 г. разглашенного. После Петцольта и его товарищей осталось до 750 п. руды, добытой в рудниках Григоровском и Кужгортском, да при русских урядниках в 1642 г. слишком 2000 пуд. В следующем году на место гостиносотенного Босого прислан такого ж звания Онуфриев. Ему, между прочим, велено: а) осмотреть старый плавильный завод, который заведен при окольничем Стрешневе и существовал при госте Надее Светешникове, б) содействовать людьми и снастями стольнику Ладыгину, посланному для прииска руд в Соликамских кряжах {Акты Арх. Эксп., том III, No 320.}. После 1643 г. Камский медеплавильный завод продолжался лет 20 и сдан Тумашевым, наши м знакомцам, которые чрез два года уехали в Сибирь. Завод погас, это правда, но из школы его замелькали люди с заводским уменьем.
   Из наказа, в мае 1661 го данного дьяку Шпилькину, видно, что правительству хотелось возобновить прииск руд за Печорою на Цыльме. Но главная цель сего отправления состояла в прииске серебряной руды около Мезени на Канином Носу и близ моря на Югорском Шару. В июле 1666 г. поручено кн. Милорадовым и сотнику Некрасову возобновить разведки на Мезени {Собр. Госуд. грам., ч. IV, эта и следующая статья.}.
   В июне 1666 послан полковник фон Кемпен с мастеровыми и десятником Коноваловым для осмотра на р. Двине алебастровой горы, лежащей во 100 верст выше Холмогор, с препоручением отыскивать соляные рассолы, слюду и всякие руды.
   Тумашевы в горе Мурзинской и Тальянской нашли некоторый просвет к сокровищам Урала. Упомянутый Михаиле в 1667 г. получил от Сибирского Приказа в награду 164 р. с полтиною. Другой устроил выше cл. Мурзинской на Нейве доменную печь, два горна, молот, наковальню, и в подлинности заведения был свидетельствован 1670 года от тобольского начальства. Вот где явился первый на Урале ребяческий образчик заводского устройства, впоследствии столько возмужавшего. В Тобольске тогда получена грамота о позволении всякому жителю отыскивать руды и цветные камни. Если сообразить многократные попытки, какие при царе Алексии были деланы по горной части, надобно удивляться неослабному его рвению, тем более, чем менее оказывались удачи, по тогдашнему маловедению распознавать минералы.
   После Нерчинского трактата, промолчавшего о подданстве бурят Агинской степи, Нерчинское воеводство беспрепятственно владело самосадочною солью Борзинского озера.
   В 1695 г. посланы в Германию штуфы свинцово-серебряной руды, взятой, без сомнения, в Нерчинске, хотя в П. С. Законов о том и не сказано. Эти куски посланы для испытания, и вместе с тем приглашались в Россию знающие металлургию. Явилось несколько саксонцев.
   Не повторяя о греках Левандианах, из которых одного мы видели на реч. Коштаке, нельзя не порадоваться, что в 1697 г. (10 июля) последовало новое дозволение о прииске всякому руд и о выборе удобных мест к постройке заводов в округах, прилегающих к Уралу. Невьянский завод, в 1699 г. построенный, вырабатывал в год от 10 до 20 тысяч пуд железа; он в 1702 г. от Сибирского Приказа передан Никите Демидову (указ. 3 декабря 1716), для делания военных припасов на артиллерию. В 1700 г. начат Каменский чугуноплавильный завод, в 1702 основан Укутский, в качестве железоделательного. В том же году найдена медная руда в горе Думной, недалеко от древних Гумешевских ям, тогда еще несведомых. Алапаевский начат в 1703 году.
   Когда таким образом жатва горного богатства стала расширяться, учрежден в 1700 (24 августа) для лучшего хозяйства особый Рудный Приказ в Москве. В конце того года возвещено уже по всему государству позволение приискивать руды и представлять их в Приказ чрез воевод. Следствия были так вожделенны, что разосланные мастера и ученики из русских, наученные Д. Вороновым, доставили пробы руд из 121 города.
   Не осталось без внимания и Забайкалье. В 1701 г. (1 февраля) в особенном наказе замечено нерчинскому воеводе стараться о приисках слюды, по примеру, вероятно, витимскому. Дело не обошлось и там без греков Левандиан. Первые они, несмотря на маловедение в горной науке и в заводском устройстве, основали Нерчинский и Кутомарский заводы, и с их рук сперва потекло нерчинское серебро. В 1704 г. добыто 1 ф. 24 зол., в 1705 1 пуд. 22 ф. 36 зол. при речках Алтаче и Грязной. Мы расстаемся с рудным делом, как с дитятею в колыбели, но кто не заметит, с какою живостию это дитя разметалось в течение 7 лет под быстрым взором того мужа, которого скоро нарекут Отцом Отечества!
   9. Если употребление вина есть народная необходимость для здоровья, для ободрения среди забот житейских и для льготы мыслей; если справедливо, что после чарки отдает от сердца, и язык катается, как по маслу, то необходимость сия тем ощутительнее в стране холодной и лишенной наслаждений жизни. Взгляните на труженика после осушения чепарухи, не шире ли, не смелее ли глаз его? Взгляните на отжигальницу, не пышет ли вино? Стихии вина поэтому огонь и одушевление, и что такое жизнь во времени, как не горение? Не награждайте голов кабацких за излишнюю продажу, преследуйте пьянство строгостию полицейскою, жалейте о пьянице, внимайте пастырским наставлениям о трезвости, но запасайте вино в своей стране, чтобы отрада народная, потребность физиконравственная была недорога. Вы слышите историю, так говорящую при конце второго периода!
   До 1698 г. хлебное вино шло из-за Урала, казною и тайным провозом, также и с уездных частных коштаков, пополам с грехом. Государь, везде умом присущий, велел в конце предшедшего года построить в сибирских городах и за Енисеем казенные винокурни, по мере расхода на вино, и уничтожить по слободам все частные пачканья, чтобы не было охулки на вино.
   Через год (22 ноября) велено взять заведывание кабаков от воевод и отдать по приличию и расчету таможенным головам.
   В 1699 г. (24 февраля) установлена для Сибири общая цена по 120 к. за ведро вина, за двойное вдвое. Через год назначена разнообразная цена: в Верхотурье по 130 к., в Тобольске, Туринске, Тюмени по 140 к., а за двойное вдвое, цена высокая по внутреннему достоинству тогдашнего рубля! Она еще была после надбавлена, но в 1701 г. (14 марта) уменьшена. Видно, что корчемство подтвердило и в этой ветви государственного сбора, что 2x2 не всегда делают 4.
   Наперед надобно поставить в виду два исторические сведения.
   1) Правительство всякий раз, при восшествии на престол нового государя, присылало в Тобольск одного из стольников знатной фамилии для приведения к присяге на подданство. Туже обязанность он исправлял в городах, на пути лежащих, в Верхотурье, Туринске и Тюмени.
   2) Сибирские царевичи и дети их, с первого появления в Москве Маметкула {Он, в Разрядах 1586 г. названный Мелекулом, назначен командиром на левой руке Сторожевого полку против Швеции. Том. XIV Др. Вивл.}, пользовались при Царском Дворе отличною почестию, или начальствуя в войсках, или при торжественных церемониях и столах, занимая места за царскою фамилией, выше бояр. Царевичи Григорий и Василий Алексеевичи в последний раз имели честь осыпать золотыми царей Иоанна и Петра, после коронации. В единодержавие Петра, чтившего заслугу, знание и службу, а не имена, не слышно более о царевичах, кроме одного случая, когда в 1690 г. (31 октября) был вопрос, взыскивать ли с них печатные пошлины? Ответ Петров легко отгадать. Не следует ли из того, что если к концу XVII столетия наказывалось воеводам Тобольского разряда разведывать, не затевают ли чего неприязненного кучумовцы, то не надобно считать эту заметку знаком действительного опасения.
   Теперь скажем, что управление Сибири видело в своем обычном течении некоторые перемены. В 1695 г. (24 апреля) велено оставлять воевод на службе в сибирских городах, кроме одного Тобольска, от 4 до 6 лет и более, по уважениям, прежде изъясненным, не меньше, кажется, и потому, что, не проча себя надолго, они ускоряли делать притеснение жителям и даже служивым, которые, по словам одной Петровой грамоты, уезжали от того в Китайское государство. Поэтому выходит, что или тогда уже монголы начинали служить в пограничных казаках, или надобно разуметь об уходе тайшей, которые по разрушении Урянхайского ханства договаривались с послом Головиным о вечном подданстве, равномерно и о дашитайше Дзасакту, который с внуком дяди Очароева и с меньшим братом Очароевым изменнически поддался в 1793 г. Китаю и в следующем году откочевал из пределов Сибири со всеми улусниками в Монголию.
   В 1696 г. (31 августа) постановлено, чтобы воеводы не выезжали из своих городов до приезда преемников, не отдав отчетов в казенных суммах и вещах.
   Главная перемена заметна по части Управления, то в уменьшении, то в увеличении доверенности к которомунибудь из 4 областных воеводств. Якутское, потеряв власть на Шилке, за Байкалом и по сю сторону озера в пользу Енисейской области, вознаградилось Камчаткою. Томское, как от тракта устраненное, поделилось из своих прав с воеводством Енисейским, которому подчинялись Иркутск и Нерчинск. Тобольск вы шел средоточием всех областных и значащих по положению воеводств. Доводом тому служит и печать Сибирского царства, присвоенная Тобольскому воеводству 9 декабря 1696 г., вместо прежней канцелярской. С наложением сей печати, товары, идущие из Сибири в Россию или отпускаемые сибиряками за границу, открывали себе беспрепятственный пропуск в Верх отурье и Нерчинске, наравне с печатью Сибирского Приказа.
   Последние тобольские воеводы кн. Черкасские имели в своем наказе замечательную черту благоговения государя Петра, чего не бывало прежде, именно чтобы по приезде в Тобольск идти в соборную церковь Софии Премудрости Слова Божия, и отпеть с митрополитом молебствие за здравие и благоденствие его величества, и потом принять печать царства Сибирского. Сии воеводы бескорыстным долголетним управлением и оправданною доверенностию утвердили правительство в сосредоточении всех воеводств в одну точку. Боярин кн. Гагарин в качестве судьи сибирских провинций был предуготовлен самым наименованием к чреде общего и единого правителя (25) еще при служении кн. Черкасских.
   В конце 1708 г. действительно решилось (26) преобразование Сибири в виде VIII губернии, в которую включена знатная часть древнего Великого Новгорода, начиная с Яренска до восточного берега Камчатки, на 114® длины. В этом огромном пространстве, считалось XXX городов, полагая в том числе и IV пригородка Вятки {Провинции Вятская и Соликамская оставались в составе Сибирской губернии до конца 1726 г.}.
   На вопрос, для чего толикое пространство вскоре отдано во власть одной особы, ответ сыщется в малой населенности обоих краев, в одинаковой промышленности жителей, в беспрерывном переходе людей из-за Урала в Сибирь, и в ней теряющихся без ответственности за повинности в своих местах, в опустении поморских городов и уездов, в идее единства, как в любимой идее великих, размеряющих государственные предначинания по масштабу обширного разума, наконец, в отличной доверенности к избранному губернатору и, может быть, в погрешности самого разделения.
   Ибо вскоре увидели необходимость преобразовать новое губернское разделение как в России, так и в Сибири. Такова судьба человеческих творений! Единому Богу принадлежит раз навсегда сказать: да будет свет, и бысть свет навеки.
  

ГЛАВА VII

СЛЕДСТВИЯ

1. Основность следствий. 2. Окончательный очерк внешних отношений. 3. Быт торговый. 4. Характер сибиряков русских. 5. Русская населенность. 6. Лишенные прав состояния.

  
   1. Пройдя все части, какие обнимались и определялись законами, нетрудно усмотреть, что правительство, у которого в периоде первом продолжалась забота о введении и установлении земледелия, занималось во втором устройством промышленности торговой и горной, благоприятствуя вместе с тем распространению державы и христианского учения. История должна с почтением взирать на гений российского правительства, который, хотя и не был озарен науками политическими, шествовал так верно и так прямо к благоустройству страны, в видах человеческих и божеских, конечно, не всегда без преткновений. Успехи, как следствия добрых начал, как плоды благонамеренного хозяйства, были бесчисленны, именно: горная населенность по Уралу до Уктуса и по левому берегу Аргуни, отливка пушек и военных снарядов, введение правильного воинского обучения полков, введение каменного строительства, развитие духовных имений и т.п.; но мы ограничиваемся бросить здесь окончательный взгляд на осадку внешних отношений, на торговый быт, на характер сибирского поколения и на всю населенность русского племени.
   2. Из очерка внешних отношений нельзя устранить и двух трактатов с Польшею, более и менее относившихся до Сибири.
   Что по силе Андрусовского перемирия надобно было выслать на польскую границу колокола, костельные утвари, книги, бумаги и прочие вещи, взятые в военное время в Польше и Литве, мы узнаем о том из грамоты на Енисей, в 1667 г. (1 декабря) состоявшейся. Трудно решить, циркуляр ли это, или прямое требование. Но, зная решительное намерение царя Алексия сделаться обладателем Литвы, можно бы допустить, что в этой надежде он располагал плодами побед, как невозвратными в пользу отдаленной Сибири, где колокол был бы принят за подарок истинно царский. Допустив же посылку колоколов, понадобилось бы допустить и посылку бумаг, обратно требующихся, но для чего бы их посылать в Енисейск?
   Другой трактат, 6 марта 1686 г. заключенный, гораздо ближе относится к Сибири, потому что все пленные поляки и литовцы, не упоминая здесь о важных возвратах российского достояния, ни о решенном перевесе России над Польшею, оставлены навеки во власти России, тем с большею пользою, чем более сибирские казачьи команды избыточествовали служивыми славяно-западного поколения. Впрочем, важность обоих трактатов служит одною скорлупою в статье внешних отношений, относительно Сибири.
   Самое ядро заключается в помыслах, какие правительство таило в уме или выражало в рассуждении соседей южносибирских. Не приставлять своего перста к весам, на которых контайша против воли мерялся с богдоханом, пользоваться мирным соседством обоих и присвоивать к Сибири места, делающиеся беззащитными во время военной суматохи -- вот тайна политики Петровой! Самолюбивый Кансий хвалил Петра за отказ Галдану и преемнику его Раблану во вспомогательном войске против Китая, хвалил в личном к себе смысле, подобно как по заключении Нерчинского трактата прежде хвалился, что он смирил русских. Не следовал о бы ем у хвалиться потом у, что благоразумие предписывало России положить какуюнибудь условленную границу в недоступном конце Азии, где неприятелю легко иметь силу, большую в 30 против 1. Не следовало бы также и хвалить, потому что мудрый современник Кансия в предприимчивом калмыке, естественно и религиозно связанном с ханом Аюкою, который участвовал в Сейтовском бунте и многократно после изменял, видя сомнительного соседа, хотел быть спокойным зрителем военной развязки, тем более что торг с Китаем был предметом и целью желаний Петровых. Вот почему российский монарх не преставал в наказах твердить нерчинскому воеводе: а) с буквальною точностию поступать по статьям трактата, с Китаем заключенного; б) караваны в Китай отпускать не каждый год, дабы поддерживать цены на отпускные товары и, вероятно, чтобы не наскучить маньчжу-китайцам проводами и содержанием в Пекине караванных людей, хотя, несмотря на то, воеводы из корысти пропускали частные отправления в Наин и Ургу, чем затрудняли сбыт казенного торга; и в) прилежащие к границе землицы, принадлежат ли оне халхасской или чжунгарской власти, принимать в подданство с рассмотрением и учреждать в них ясак. Последняя статья есть общая всем сибирским воеводам, не исключая и верхотурского, которому также предписывалось приводить смежные землицы (Бог весть какия) под крепкую руку царягосударя.
   При такой политике, помнящей в пользу Китая неподвижность только трех водяных линий: Уди, Горбицы и Аргуни, граница вскоре, по инстинкту наших звероловов, подалась в неразграниченный промежуток за р. Тугур, и обхватила Шантарские острова на Ламе. От Аргуни к западу, пересекая инде Онон в пользу земель, принадлежавших то хоринским, то агинским бурятам, и идучи не чрез Селенгинск, а южнее чрез караул Сорочин, при речке Буре стоявший, граница протянулась по р. Джиде; далее ж к западу, достигнув межи между Халхасского и СаинНоанского ханства, она в 1709 г. укрепилась на долине, в виду Саянской отрасли острогом и селением из 21 двора, с гарнизоном в 150 казаков, и это был первоначальный острог Тункинский {Об этом писаное Сборнике, а в Иркутской Летописи сказано, что в 1717 г. сибирский губернатор кн. Гагарин предписал построить ос. Тункинский на Косогоре, где он и ныне. След., первое укрепление было в долине, где теперь село и каменная церковь.}. Тщетна жалоба к богдохану от владетеля! Право сильного в Азии есть право незапамятное. Система кряжей не благоприятствовала цепному развитию границы, но тем не менее в 1707 г. поставлен при развалинах Урянхайского ханства острог на р. Абакане, далее Караульного во 144 вер., в подпору пограничных форпостов, выше поименованных. Подобный отвес брошен из Кузнецка в 1696 г., как мы видели, на речку Коштак. Рабтан изъявлял в Тобольске неудовольствие на захват чжунгарской земли, но он мог только протестовать, а не препятствовать, завязавшись в наследованную борьбу с халхами, по примеру дяди. От Кузнецка до Ишима все еще не было границы; барабинские болота мешали предприятию. От Ишима до Миасса и отсюда до южноуральских заводов, выше поименованных, граница успокоилась. Там вооружены крестьяне, а здесь уже отливались грозные орудия, без которых нет мира в роде человеческом. Урал, дремавший среди непроходимых междугорий и трущоб, разливает пламя, шум и стук горными работами; все это радует Россию и ободряет Сибирь. Сибирская дорога на Уфу сделалась как бы домашнею, чрез каменистый разлог Урала, между верховьем Исети и Чусовой. Вот нить от ос. Удского до Уфы, вот Сибирь II периода! Развитию ея, надобно признаться, немало содействовала долговременная вражда двух ея соседей, сменявшихся в лицах, но не во вражде. В путях Провидения, заблуждения и страсти одних являются орудиями Его милосердного домостроительства для других. Все мы это слыхали и слышим, но не прежде узнаем о конце представления, как с падением занавеса.
   3. После многих узаконений, преимущественно изданных по части промыслов и торгов, можно быть уверенным, что законодатели смотрели на Сибирь с истинной точки, хотя иногда и косвенно, для нея самой. Не исчисляя здесь провозных статей внешней торговли, которая частию производилась с калмыками у оз. Ямышева и в Урге контайши, более с приходившими бухарскими караванами, и под конец преимущественно чрез Нерчинск с Китаем даже до Пекина в виде караванов, надлежит сказать, что самая Сибирь кипела сбытом мягкой рухляди. Гости гостиных сотен, сами или их прикащики, приезжали в Сибирь по делам, платя за право въезда (по указу 1697 г., 2 февраля) безделицу с лица всякого состояния. Везде были съезды для ярмарок: в Среднеколымске, Зашиверске, Якутске, Киренске, на Нижней Тунгуске, в Иркутске, на Селенге, Оне и в Нерчинске. Среднеколымская ярмарка давала казне в виде десятины 90 сороков соболей; следственно, одних соболей было тут в вымене с лишком до 32 000. Подобные движения происходили в Енисейске как в сборном месте восточно и западносибирских торговцев, Туруханске, Обдорске и Березове. Оставляя говорить о прочих городах, упомянем о Тобольске, что торги его в два годовые срока, т.е. пред вскрытием и по закрытии рек, знатно увеличивались еще от заграничных бухарских караванов, потом заметим, что главным местом торговых разменов между Россией и Азией установился Ирбит во второй половине XVII века. В 1695г. (27 ноября) в нем поправлены некоторые поползновения, и он доныне стоит на той же чреде, с Меркуриевым посохом в гербе историческом, о чем будет сказано в свое время. Исчертив Сибирь разъездами, почти везде, где бывали ярмарки, слыхал я от стариков приятные воспоминания о былых торговых временах. Что ж это значит? Богаче ли был тогда сибиряк русский? Если вспомним унизительный отзыв Сибирского Приказа, если сошлемся на исключение, в 1706 г. (13 октября) сибирякам данное, чтобы по скудному состоянию позволить им одеваться, как прежде одевались, если не забудем внутренних акцизов 1693 г., проникавших в каждый кусок, то в чем скрывалась бы сладость воспоминания? Не в воззрении ли на стечение служителей торговли, на живое движение и перемещение кип, тюков, не в одном ли воззрении на веселую, шумную сцену жизни? Конечно, падали крохи от стола, от платы за квартиры, от провозов, но все крохи, а не богатство. Заключим насчет пересказов, что старость не лжива, а сбивчива.
   То неоспоримо, что сибирский житель, от бобыля до гостя, если бы последнему было тогда место в Сибири, не всегда был свободный хозяин продаваемого товара, но пайщик от безыменного лица; если же и удавалось кому быть хозяином независимым, то продавал он потаенно; это стеснение водилось не в городах, а на дальних ярмарках. Ибо на чем основана привычка, доныне продолжающаяся в северных ярмарках, чтобы продажные шкурки носить скрытно, под полою, как не на старинном опасении денного грабежа? Пожалуй, примем сказываемые истины за клеветы, доказательства за натяжки, и станем вместе удивляться, отчего бы в самом деле не быть сибирякам тогда богатыми, когда произведения сибирские требовались (27) и кроме мягкой рухляди, как то: струя бобровая и кабаргиная, каменное масло и лекарственные растения, в казенные места? Оттого, отвечаем, что анбары и гостиные дворы по городам набиты единообразным товаром, что статьи их царства растительного и ископаемого долженствовали быть или малочисленны, или малоценны, как, напр., Мамонтова кость, по повсеместной находке и по ограниченному требованию. Где ожидать бы лучшей ценности, как не в Архангельске? Посмотрим же у Чулкова тамошнюю ценность:

Название

Счет

Цена

Выдра

10

6р.

Куница

40

24р.

Белка

1000

21р.

Горностай

40

2 р. 50 к.

Зайчина

1000

30 до 40 р.

Струя бобровая

1 фунт

3 до 6 р.

Бочка смолы

8 пуд.

1 р. 39 к.

Губалиственнич.

1 [пуд]

1 р. 5 к.

Холст хрящевый

1000 ар.

8 до 20 р.

Юфть

1 пуд

3 до 4 р.

   В первые годы завладения Сибирью фунт бобровой струи продавался [за] 40--50 к., потом до 1776 г. держался в Ирбити на 8--9 р., а ныне дошел до 500 р. и более. Из этого понятна постепенность истребления фамилии бобровой.
   Вот архангельские цены в конце нашего периода, или около 1710г. Они за несколько лет были еще сходные, а около 1710 года отпуск товаров из Архангельска начинал меняться в пользу новой столицы. Вычтите провозы, верхотурские пошлины, расходы при порте, и вы увидите, что цены на показанные статьи должны упасть в Сибири наполовину. Мы не утверждаем, чтобы привоз к порту поименованных статей шел точно из Сибири, но выстаиваем историческую цифру, что цены соименных портовых товаров должны в Сибири быть менее вычтенным количеством известных расходов, и что сибиряку, при груде богатства, не от чего богатеть.
   4. В 1705 г., 8 мая, в день Иоанна Богослова, играли в Тобольске, близ одной церкви, комедию, одну из драматических рапсодий киевского сложения, введенных в Тобольске при митрополите Филофее. Сборник прибавляет, что в наказание взошла туча с бурею и сорвала маковицу с церкви, а крест с соборного алтаря. Такой толк характера ли времени или просто звук невежества, которое всегда и везде негодовало против новизны, которое обвиняло и умного Матвеева в безбожном чернокнижии за фармацевтику? В отдельной толпе наружных пустосвятов или корыстолюбцев, или посадских и бобылей, или крестьян и казаков, не так легко заметить характер. Они делают хорошо или худо, то по набожности, то по движению темперамента, то по увлечению запинающей страсти, то по навыку, то по примеру или наглядке, но при всех этих побуждениях можно жить без характера. Равномерно нравы, по которым это делаем или того не делаем, также и обычаи, по которым живем так-то и не иначе, не поясняют характера. Характер народа, грубого или образованного, есть беглый почерк головы и сердца, всякому не чуждый и никому в особенности не принадлежащий, потому что у каждого есть своя резкая особливость против общего оттиска. Это стиль кисти такой-то школы с бесчисленными отменитостями.
   Можно бы доказать из летописи и законов, что отличительное свойство сибиряков во II периоде состояло в буйственной дерзости и жестокости, если бы предмет был особенной важности. Вот два примера! В 1679 г. при пасхальном служении новоприбывшего митрополита Павла вместо прежнего: смертию наступи на смерть, певчие пели: смертию смерть поправ; и три старика пошли за преосвященным, кричали с негодованием и называли его латинщиком. Разумеется, что они схвачены; но набожность, суеверие, самое невежество и все подобные имена, на которые можно бы складывать вину, удовольствовались бы домашним выражением негодования или сомнения или пожелали бы услышать изъяснение в приличное время, если бы в буйственной дерзости не полагались на общее одобрение. Припомните теперь поступок сибирских крестьян над гонцом, ехавшим к контаише; они, как худые люди, могли ограбить его, но высечь жестоко, по примеру красноярского воеводы, есть пятно нравственной дерзости и жестокосердия.
   Не следует ли заключить по доброй логике, что сибирский характер, какой тогда выражался в быту житейском, есть наследство, доставшееся от первых пришельцев с винтовкою, наследство, которое делили все, от промышленника до поселянина, от казака до воеводы? Сколько было следствий, в нашем сочинении умолчанных, и следствий тяжких над воеводами Средней и Восточной Сибири!
   5. Сибирские насельники русского происхождения делятся на два отдела: свободных и податных.
   К отделу свободных принадлежат три состояния: духовенство, должностные трех степеней до приказного включительно и казаки служащие, под именем которых разумеются разные воинские люди, как не раз уже было поясняемо. Сии состояния, свободные от народной подати и рекрутства, служили стране христианским назиданием, правлением и утверждением законного порядка. Они распространяли свое влияние на всю Сибирь христианскую и языческую, и размещались от Верхотурья до Нерчинска и Анадырска, не исключая и Камчатки. Итог свободного отдела, к концу II периода, выводится в 21 831 м[ужского] п[ола], а число казаков, за исключением 3 полков, Бейтоном и окольничим Головиным увлеченных за Байкал, где они вымерли беспотомственно, и за исключением 4-й части, погибшей разнообразно на службе северно-восточной, числится свыше 14 000 и это maximum, какого никогда не бывало. Надобно повторить, что казаки, атаманы и боярские дети, которые происходили из податного состояния, не освобождались от податей {*}.
   {* Казаки были конные и пешие. Те и другие, как запомнят по старым делопроизводствам, еще назывались беломестными и черноместными. Линейные стали присвоивать это название около 1740-х годов.
   Беломестные служили поочередно в городах и острогах и в свободную неделю жили в участках земли, по их прошениям отводимых за жалованье хлебное, с лугами для покосов, если были из числа конных. От участков земли, как не подлежавших оброку, казаки присвоили имя беломестных, из подражания русским беломестцам. Но бессемейные, не просившие земли, получали вещественно по 24 пуда годового хлебного жалованья. Денежного жалованья производилось конному с фуражом 706 к., пешему 440 к., и этот оклад продолжался в XVIII веке, но во сколько был меньше в первых двух периодах, остается вопросом.
   Черноместными слыли казаки: а) из податных состояний, добровольно записавшиеся в служивое сословие, без исключения из подушного оклада; б) дети или внуки отставных, поселившиеся в деревнях без службы и после зачисленные в службу, без освобождения от подушного оклада, в какой попали по деревенскому житью; и в) выписные с известного числа душ приграничных деревень. Они в III периоде, и позднее, употреблялись с копьем и саблею на оборону границы или в погоню за неприятелем, также без освобождения от податей. Годовальщики из крестьян, в этом сочинении упомянутые, не причислялись к казакам.
   Линейные казаки, от тех же стеблей отсаженные сперва в пять крепостей по Иртышу, в 782 чел., как значилось по штату 1725 года, управлялись до 6 апреля 1759 г. губернским начальством. С умножением крепостей казаки умножались новыми присылками из Сибири, даже с Оренбургской линии, как то: около 1760-х гг. частицею донцов, в 1770-м -- присылкою запорожцев в числе 138, в 1775-м -- включением ссыльных, с 1797-го в 3 следовавшие годы -- взятьем 2000 малолетков, родившихся от солдат, в Тобольской губернии поселенных. Из этих элементов образовавшееся линейное казачье войско состояло к 1808 г. из 6117 человек. Рядовые до 1737-го г. получали денежного жалованья по 4 р., кроме хлеба и фуража, с 1737-го, по распоряжению Сибирского Приказа, -- деньгами только по 3 р. 32 1/2 к., с 1754-го, по сенатскому указу, -- по 6 р. 16 1/2(до 32 к.) с увеличением ржи и овса. В 1773 г. велено нарезать земли на каждого казака по 6 десятин.}
   Казаки были и беломестные. Я упустил эту беломестность подтвердить выпискою слов из воеводской Наказной Памяти, в 1693 г. писанной к прикащику Киргинской слободы и сокращенно мною упомянутой выше. Вот слова: "с тутошних крестьян и с беломестных казаков взимать таможенные и всякие подати по 10 денег с рубля по оценке, а с приезжих людей, кои учнут торговать всяким товаром, по гривне с рубля". Кроме беломестности, подтверждаемой грамотою, опять возвращается здесь прежний вопрос, выше мною заданный: до которых годов законодательства деньга должна быть принимаема в значении копейки? В упоминаемой грамоте 1693 года, кажется, деньга сказана в значении счетной деньги и если это справедливо, то деньга перестала быть копейкою прежде 1693 года.
   Во избежание пестроты, мы показываем все сословие свободным, пока deficit податных не приведет к различению сословия.
   К отделу податных принадлежали: а) крестьяне и ямщики с своим поколением и с бобылями, к ним присоединившимися; б) посадские из промышленников, по большой части окоренившиеся в городах и острогах; в) крестьяне, по воеводским вызовам пришедшие; г) крестьяне разных наименований, самовольно переселявшиеся в разные времена двух периодов. Надобно признаться, что летописцы нигде не говорят о двух значительных количествах беглых, какие означены в приложенной табели под бук. "А", количествах, сперва исподволь рассеявшихся по Сибири с 1600 по 1662 г., потом в течение 47, и особенно с 1680 до 1686 года {Из Пермских грамот, изданных Верхом, можно особенно сослаться на грамоту 1683 года.}, большими ватагами уклонявшихся в Сибирь, то во время волнений, в крепостном классе происшедших, то во время гонений, после строгих указных статей, в 1685 г. (7 апреля) изданных против старообрядцев, то во избежание рекрутских наборов; и поэтому в угодность малосведущих летописцев несправедливо было бы уменьшать колонизации, в табели означенные, и подтверждаемые явными событиями переселений, в свое время правительством замеченных.
   Каким образом, спросят, могли своевольно вторгаться в Сибирь большие ватаги людей? Но мы спросили бы наоборот: какие средства воспрепятствовать своевольным вторжениям? На длинной черте, какова от Верхотурья до Исети, полиция тогдашняя, по своей ничтожности, была не в силах удерживать потоки людей; с другой стороны, воеводы находили свой счет потворствовать приумножению переселенцев, переселенцы же на местах водворения иногда не прежде были узнаваемы, как когда разрубят леса и подымут пашенные выгоны для вторых или третьих посевов. Ибо полевая независимость ускользнувших из России нескоро вызывала к знакомству с городами и властями; приходило, однако ж, время, когда власти узнавали о новичках и оброком десятинной пашни мирили беглецов с казною. Отсюда произошли в Сибири починки, также заимки частные и духовные, получившие впоследствии настоящие названия деревень; отсюда частные заводы увеличились в силах человеческих. Итог податных состояний к концу периода восходит до 130 957, за исключением 3 с лишком тысяч, которые близ границы полонены или побиты, или там и сям сожглись в жалкой восторженности.
   К числу податных также причислялись не только потомки преступников, но и сами преступники, потому что по приходе на места поселения пользовались льготою не более года, а с первого появления уже вносились в окладные книги. Не повторяя прошений законных, по которым преступники были отсылаемы в Сибирь, мы обязаны здесь дать отчет в правиле, каким руководствовались для II пери ода, в определении числа их; и это правило заимствовано из осьмилетнего срока, с 1719 по 1727 год (указ. 17 сентября 1742). Конечно, этот срок за чертою периода, но напряженность преступности и дух законной строгости должны быть одинаковы в смежное время и в одно почти царствование.
   В исчислении женского пола наблюдена умеренность, в соответственность исторических воспоминаний. Одно духовенство и чиновные лица высшей и средней степени приезжали в Сибирь семейно, но, по причине срочного в Сибири пребывания чиновников первых двух степеней, беспримесная чистота крови русской долго принадлежала одному духовенству, как посягавшему на браки в семействах своего чина. Должно, однако ж, припомнить, что и ямщики, и крестьяне, казною или по вызовам переселенные, равно крестьяне беглые, были напутствуемы женами своей родины. Сословие казаков, приходивших или приезжавших на службу одиночками, исключая немногих случаев, оно, как сословие храбрых, завоевало себе подруг разными приемами стратегии чувственной, и в России, и в Азии. Для чего бы не повторить, что поколение в этом сословии первоначально пошло от крови татарок, которые, быв обласканы смелыми пришельцами, взошли на ложе их, впоследствии законное, по подобию сабинянок, и, с чертами кавказского отродья, не обезобразили мужественного потомства. К концу периода выводится женских жизней русского имени 76 439, а всех обоего пола в обоих отделах -- 229 227.
   В это время города с округами считались более населенными: Тобольск, Верхотурье, частию Тюмень, более Тара, Томск и Енисейск. В Сибири старой и середней исчислено податных дворов с небольшим до 28 000, а в 4 восточных воеводствах с уездами, сообразно с правительственными счетами, полагается податных дворов около 3600, именно: в Илимске 1100, в Иркутске от Оки 1500, в Нерчинске 600 и в Якутске 400. Окончательно выходит по всей Сибири податных дворов 31 676, а всех с неподатными -- 37 046.
   Сказав главные числа из табели сибирской населенности, составленной применительно к актам своего времени, мы выдаем ее за правдоподобную тем с меньшим сомнением, чем ближе она подходит к государственной цифре 1711 года в числе дворовом, как окажется в начале III периода. Упрек, какой можно бы сделать табели в уменьшении жителей Поморского края, сам собою исчезает, когда захотят прочитать указ 1686 года (28) насчет поморских городов, из которых не в долгое время убыло из 71 000 дворов две трети, или когда захотят повторить ответ самого Петра архангельскому губернатору. Когда губернатор в 1714 г. (6 мая) представлял, что не с кого брать рекрут, царь, соизволив на новую поверку дворов, примолвил: не все крестьяне ушли на Дон и в Сибирь. Такая примолвка есть непререкаемая защита табели.
   6. Сообразно усмотрению, что население Сибири, особенно Восточной, частию оплодотворялось преступниками, теперь безвестными, может быть расцветшими в потомственных стеблях, наподобие осеченных кустарников, история сибирская и не думает забыть имена известные, которые по своему состоянию достойны бы лучшей участи и памяти.
   Если закон есть порука благосостояния обществ, если история есть подруга закона и обвинительница у потомства, то важные нарушители общественного покоя вечно будут призываемы пред народное зерцало возрождающихся поколений. Кто-то сказал, что погребаемые в Якутске остаются до страшного суда в таком виде, в каком хоронятся. Вельможи или мужи меча, заточенные в нее и давно забытые в России, отмщаются здесь и по смерти печальною известностию. И город, видевший великана злополучного, и архив, в котором хранится статейный список, не позволяют умереть ему, действуя заодно с обнародованным приговором правительства. Таким обра зом, пр оходя историю страны под руководством письмен государственных, мы невольно встречаемся с лицами, злоумышлявшими против верховной власти или державы, во свидетельство силы закона.
   При царе Алексии были разосланы в 1673 г. по городам Сибири до Якутска и Селенгинска (29) обличенные в соумышленничестве с изменником Дорошенком, как то: запорожский гетман Демка Игнатов Многогрешный и его чиновные соучастники из малороссиян, воронежцев и астраханцев. Мы видели уже, что, в бытность окольничего Головина, Дамьян Многогрешный, в звании селенгинского сына боярского, употреблялся в конных сшибках против монголов.
   В 1688 г. привезен в Тобольск бывший малороссийский гетман Самойлович с сыном, которого велено отлучить в Енисейск. Если в самом деле он не виноват в безуспешности Крымского похода и в подозреваемой измене российскому престолу, то можно ли оправдать его в присвоении родственникам своим почетных должностей и в продаже остальных в денежные руки? В старости, в разлуке с сыном и семейством, он получал для своего содержания по 30 алтын надень. Ненасытный человек, для чего столь тяжкие опыты нужны тебе и мне, чтобы увериться, какой малости довольно для здоровья и здравого духа?
   В 1697 г. (20 марта) лишенный степени боярства Матвей Пушкин сослан с семьею в Енисейск за участие в стрелецком бунте. Ему (как замечено в VI главе под статьею духовенства) хотелось оплакивать свою участь в особом монастыре и молиться в особом храме, но для внутреннего раскаяния и общенародный храм Голгофа, и кедровая дебрь -- как храм для молитвенного духа. Всякое место свято у Бога; Бог беседует с человеком пламенно даже в репейном кусту {Исход. III, 24.}.
   Еще в I периоде мы слышали, с которых пор начали отсылаться колодники в Сибирь, но не ранее 1696 г. (21 января) обращено внимание на порядок препровождения. Тогда только установлено давать им проводников, кормовые деньги, и в Верхотурье сделать острог для их помещения.
   Облегчим невеселые мысли утешною вестию. Полковник Палей, гроза и молния заднепрская, Палей, года за четыре сосланный в Енисейск по проискам Мазепы, в 1708 г. возвращается из Сибири под Полтаву.
   Торжество свободы сладко, сладко и чувство мщения, но чувство кроткое, если чаша горести выпита без упрека и с покорностию, слаще всякого торжества на счетах опыта. Самолюбие упивается радостию и опять жаждет, но сердце испытанное празднует в себе самом независимо, безусловно. Палей ищет глазами Мазепу.
  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  
   Сыны Сибири! Слышите ли вы в душах своих этот грохот, все отдающийся от громов Полтавской битвы? Вы должны его слышать, потому что ваши предки участвовали на великом позорище победы и видели, как грозными редутами Петровыми раздирались ряды гордого неприятеля. Петр, со дня сего Великий, завещал на возвышенной Полтавской равнине воздвигнуть памятник, достойный славы России; но тут ли конец подвигов, где началась слава? Нет, слава государственная так же обширна, как и нескончаема, следственно, и подвиги, как спутники ея, пойдут на все грядущие времена. Вы увидите поэтому, что и в следующем периоде Сибирь соревновала подвизавшейся России как силами человеческими, так силами денежными и вещественно-животными.
  

Замечательные лица

Когда?

   Митрополит Павел как начинатель каменного строительства в Сибири.
   Сооружение нач. в 1680, конч. в 1688. Павел архиерействовал с 1678 до 1692 г.
   Тобольский сын боярский Алексей Ларионович Толбузин, воевода албазинский как мужественный воитель и защитник своего поста против многочисленного маньчжукитайского войска.
   С 1685 до исхода сентября 1686 г.
   Подполковник (впоследствии полковник) Афанасий Иванович Бейтон, достойный преемник Толбузина и соорудитель земляного албазинского замка.
   С октября 1686 до заключения трактата в 1689 г.
   Тобольский сын боярский Семен Ульянович Ремезов как сочинитель сибирской карты и описания сибирских племен.
   Занимался два года, с 1697 до 1699 г.
  

Число архиереев и воевод во II периоде

  
   Митрополитов сибирских в Тобольске -- 4
   Викарный епископ в Иркутске -- 1
   Воевод тобольских с их товарищами, не включая первого сибирского губернатора -- 25
  

А. ТАБЕЛЬ РУССКОЙ В СИБИРИ НАСЕЛЕННОСТИ К КОНЦУ II ПЕРИОДА

К 1662 году

К июлю 1709 года

Итоги

   Название состояний мужского пола с их поколением

в (за) 47 1/2 лет родив нашихся дворе

Итоги мужчин всех

Число мужчин

Число дворов

Число женщин

  
   А. Переведенцы I периода

  
   а) Духовенства белого и черного с причтами и с боярскими детьми Тобольского архиерейского дома

1600

950

2555

4

600*

2

   1200
   б) Чиновников высших и средних с подьячими

1200

716

1906

6

319

3

   957
   в) Воинских людей (казаков) с новокрещеными

10 000

6875

14 875

4

733

2

   7436
   Отставных

3000

  
   г) Промышленников оседлых, под именем посадских, и в том числе разных ремесленников

6000

3562

9562

4

2390

2

   4780
   Из 2000 бездомовых промышленников водворилось в 4 заангарских воеводствах

300

178

478

2

159

1

159

   д) Служителей архиерейских, монастырских, господских и их деловых людей

3000

1781

4781

6

796

3

2308

   е) Ямщиков, от казны переведенных с пришлыми из-за Урала

3000

1781

4781

4

1195

2

2390

   ж) Пашенных крестьян, казною переведенных, с пришлыми из-за Урала

3000

1781

4781

4

1195

2

2390

   Крестьян, по вызовам семейно переселившихся, с пришлыми в разные времена

31 500

15 000*

46 500

4

11 625

2

23 250

   з) Ссыльных

7400

   Из них:

   по р. Енисей

3000

1781

4781

3

1593

2

2390

   на Ангаре, Лене, за Байкалом

4400

1037**

5437

4

1359

2

2718

   Б. Переведенцы II периода

   и) Крестьян, с семьями переведенных к Ангаре и за Байкал

2000

500

1000

   к) Новопришедших по своей воле: старообрядцев в Западную Сибирь, крестьян государственных и крепостных, с водворением ремесленников в посады по р. Енисей

7000

2

14

   л) Ссыльных II периода, размещенных частию в области Тобольской, больше -- Томской, частию за Байкалом, в нерчинских заводах, по Лене и Колыме

28 000

4000

   ИТОГИ

19 856

4

4364

2

8728

   Податных

130 957

   Дворовых

31 676

   Свободных состояний

21 831

   Дворовых

5370

   Всех состояний муж. пол

152 778

   жен. пол

76 439

   Обоего пола в обоих отделениях

229 227

  
   * 150 отошли в состав бездомового черного духовенства.
   ** Дети отставных подразумеваются в общем числе казаков 14 875, показанных менее 2 тысячами против чадородства, по причине известной убыли.
   *** Следовало бы написать 18 703, но по причине известной убыли поставлено менее тремя с лишком тысячами.
   **** Полторы тысячи погибло на Амуре.
  

ССЫЛКИ ВО II ПЕРИОДЕ НА УЗАКОНЕНИЯ, В П. С. ЗАКОНОВ НАПЕЧАТАННЫЕ

  
   1. Грамота 2 ноября 1662 г. туринскому воеводе о единовременном сборе с людей всякого чина и звания 5й деньги, по животам и промыслам и о присылке денег в Москву. В том же роде грамота о сборе 10-й деньги последовала 18 апреля 1673 года.
   Если под именем десятины разумелась десятая доля числа, или в монете 10я гривна, то 5-ю деньгу нельзя бы иначе разуметь, как пятину рубля -- две гривны. Но трудолю бивому Верху, в Цар. царя М. Ф., том I, стр. 245, вздумалось, вопреки общему смыслу, утверждать, притом без основания, что под именем 5-й деньги разумелись 2 1/2 процента с рубля. Что за вспоможение государству от такого ребяческого разумения чрезвычайного налога при чрезвычайных обстоятельствах, когда промысел тогдашнего подданного редко мог превышать доход ста рублей? К чему бы правительству при определении 5-й или 10-й деньги, если она так малозначаща, предписывать особые обряды для верности сбора, как то: выбирать окладчиков добросовестных, приводить их к крестному целованию и окладные книги представлять в Москву для поверки? Не теряя слов, можно напрямки указать грамоту 1614-г., сентября 20-го, напечат. под No 45 в 1 томе Арх. Экспедиции, в пользу Кириллова монастыря, освобожденного именно от 5х долей.
   2. Грамота в Туринский острог 8 июля 1663 г. об упадке цены медных денег.
   3. Грамота к туринскому воеводе, в августе 1678 г. писанная по жалобе тюменских татар и верхотурских крестьян на завладение землями и угодьями, со стороны Софийского дома и монастырей, обнаруживает 4 обстоятельства от носительно Сибири: 1) что перепись зе мель и людей была уже в 1659м; 2) что большой в Тобольске пожар, в 1677г. случившийся, тут подтверждается; 3) что еще в 1658 и 1662 годах было возбранено Софийскому дому и монастырям принимать вклады, или делать покупки земель, угодий, людей, или принимать пришлых, без государева указа, а довольствоваться им землями, угодьями и людьми, сколько было пожаловано; и 4)вследствие того велено возвратить захваченные земли и угодья в пользу государственных водворений, перевесть пришлых и водворенных людей без пожалования, хотя бы то было на пожалованных землях, в Томский уезд для десятинной пашни, а крестьян и всяких людей, живущих на землях, после переписи 1659 г. приобретенных, взятье землями по приличию в пользу острогов или городов для десятинной пашни. За всеми мерами, как время покажет, у монастырей, и особенно у Софийского дома, явились ко 2й государственной переписи порядочные недвижимые имения. Грамота сия напеч. и в IV ч. Собрания грамот с Румянцевским гербом.
   4. Указ 25 августа 1680 г. о межевании земель по всему государству, не исключая и Сибири, с пополнительными статьями.
   5. Указ 18 декабря 1696 г. о посылке в Томск грека Александра Левандианы с товарищи для разработки руд на речке Коштак. В Сиб. вестн. 1822 г. напечатана по сей части грамота от 6 июля 1698 г. к томскому воеводе Ржевскому. Я пользовался обоими актами.
   6. Три указа: 1679 г. сентября 10го, 1680г. ноября 17го и 1682г. ноября 28го.
   7. Грамота от 29 июля 1679 г. Лисовскому, напеч. в Сиб. вестн., 1819.
   8. Договор, 15 января 1689 г. заключенный между послом и шестью тайшами о вечном их подданстве российскому престолу. У Миллера семь тайшей, но в договоре шесть.
   9. Договор, 12 марта заключенный между послом и табунутскими сайтами о вечном подданстве. Кто такие сайты табунутские? В Монгольском Уложении часто упоминаются табунаны, и всегда после тайдзиев, и что табунаны бывают двоякого происхождения. Идет ли это ктабунутским сайтам, покойный Игумнов не успел меня разрешить; и между тем случилось узнать от Г. Геденштрома, что в составе селенгинских бурят есть 4 рода табангутские. Не с их ли предками посол договаривался? Фишер урянхайских табунанов сравнивал в степенях чиновности с нашими тайными советниками. Сколько вздоров в школе мнимых ориенталистов!
   10. Нерчинский трактат, 27 августа 1689 г. заключенный двумя миссиями между Россией и Китаем, содержит следующие определения:
   1. Река Горбица, с левой стороны впадающая в Шилку близ р. Черной, постановляется рубежом, которому идти от вершины той реки по верхам каменных гордо моря, так, чтобы рекам и речкам, на полдень падающим в Амур, быть за Китаем, а рекам, падающим в другие стороны, за Россиею; прочим же рекам и местам, лежащим в середке между р. Удью и пограничною китайскою чертою, оставаться без разграничения до другого благополучного времени, потому что ныне не дано на то полномочия от царского величеств а. 2. Р[ека] Аргунь, впадающая в Амур, постановляется границею, так, чтобы все земли левой стороны принадлежали Китаю и земли правой -- России; вследствие чего и перенесутся русские заведения с чужой на свою сторону.
   Примечание. Здесь левая и правая стороны приняты в отношении к пребыванию в Нерчинске, а не в отношении к течению рек.
   3. Город Албазин разорить до основания, а людям, в нем пребывающим, дается свободный проход со всеми военными и всякими припасами или вещами без всякого ущерба.
   4. Беглецам с той или другой стороны, до сего замирения перебежавшим, оставаться без размена, а беглецов, впредь могущих быть, отсылать неукоснительно к пограничным начальникам.
   5. Подданным обеих сторон позволять с проезжими грамотами приезжать для продажи и покупки, по их надобностям.
   6. Своевольников, в малолюдстве или многолюдстве переходящих за границу и делающих воровство, разбой или убийство, по поимке отсылать к своим начальствам для наказания и за такие случайности не заводить войны.
   7. Отдается богдоханову величеству на волю поставить на границе межевые грани, с подписью статей замирения. Состоялся в даурской земле при Нерчинске.
   11. Наказ 11 июля 1692 г. верхотурскому таможенному и кабацкому голове о строжайшем осмо тре воево д с их семействами и людей всякого звания, не провозят ли чего запрещенного в скрытных укладках.
   12. Грамота енисейскому воеводе 27 октября 1697 г. о пышности служивых людей Якутской особенно области.
   13. Грамота енисейскому воеводе 26 ноября 1697 г. о прекращении, исследовании разорении и наглости, мирянам обоего пола чинимых десятильниками.
   14. Новоторговый устав 22 апреля 1667/7175 года может почесться превосходным учреждением своего времени, по совокупности и определительности таможенных правил, относительно приема кораблей в Архангельске, подачи объявлений, досмотра, выгрузки и нагрузки товаров, также по благоприятству своим торговцам против иноземцев, и по сноровке в безостановочном провозе товаров к порту.
   15. При наказе, приведенном во 2й скобке, приложена опись казенных печатей. Любопытная из них есть якутская, с изображением барса. Шкура его, вероятно, попалась в ясак, когда Тугурский остроге амурскими угодьями заведывался от Якутска. Для каких бы предположений ни изъяснял знаменитый Гумбольдт dans ses Fragments Asiatiques {В своих работах об Азии (фр.). -- В. З.}, что королевский чжунгарский тигр, питомец жаркого климата, живет и ныне около Верхнего Иртыша и вторгается к северу на 100 миль, все, однако ж, нельзя предполагать, чтобы тропические животные, на севере погибшие, забежали туда с размаху и там замерзли.
   16. Наказ сибирским таможенным головам состоялся 30 августа 1693 / 7201 года. Справедливее бы называть его акцизным, а не торговым.
   17. Торговый устав, по докладу Сибирского Приказа, состоялся 2 ноября 1698/7207 года, с уменьшением пошлин, по изведанному опыту, что в государственных счетах не всегда 2x2 делают 4, как говорил Свифт. Устав сей написан внятно, правильно, как и наказы в это время были писаны раздробительно и чистым русским языком, начиная с 1696 г. до конца второго периода, пока европеизм не вторгнулся с своими словами в российское письмоводство. Не меньше примечательно и то, что устав был прислан в Сибирь уже в тетрадях; следственно, письмо листовое началось прежде общего указа 11 декабря 1700 г. об отмене столбцов.
   18. Указ 7 февраля 1704 г., поручающий татарину покупку ревеня в Малой Бухарин, когда можно бы приобресть его дома или на границе, был бы странен, если бы не предполагать, что Сабанак Кулмаметов послан внутрь Татарии стайными препоручениями. Татарский дом сего имени, в царствование Екатерины II возведенный в дворянское достоинство, продолжается и ныне. Жительство его от Тобольска в 12 верстах.
   19. Указ 18 апреля 1673 года. В наказе кн. Черкасским 1 сентября 1697 г. законодатель ссылается, относительно денежной обкладки сибирских крестьян, на указ 1671 г., но этого указа нет в П. С. Законов. Пока он не сыщется в старых сибирских архивах, должно на место его подставить помянутый указ 1673 г., которым повелевалось взыскивать подать с скудного крестьянина и бобыля по полтине с человека. Как сибирские крестьяне в самом деле были таковы и таковыми разумелись в мыслях правительства, то мнимозатерянный указ 1671 г. не был ли действительно указ 1673 года? Время покажет.
   20. Грамота 13 октября 1706 г. о сборе с посадского двора по 8 к. в два года. Полагая в тогдашнем Тобольске до 2000 посадских дворов и по стольку же в пяти населеннейших, с причислением к ним малолюдных, выходило бы по всей Сибири годового сбора 400 или 500 р. с некоторым умножением дворов.
   21. Указ 1 октября 1703 г. о наборе с дворовых и деловых людей, по сказкам разных чинов и торговцев. Тут заметно одно обстоятельство, что деловые люди, по истолковании на статью Уложения (прибавленному в П. С. Законов), разумевшиеся крепостными, долженствовали быть люди свободные в руках торговцев, люди, годившиеся для дел и услуг по торговле. Они, верно, прибыли на время из России.
   22. Указы о наборе рекрут[ов] с 20 дворов по человеку состоялись 20 февраля и 11 декабря 1705 г., а прочие три -- 7 марта 1706г., 22 октября 1707 и 10 ноября 1708г.
   23. В 3-й скобке сего периода означено, какое следствие производилось об отнятии татарских земель и угодий по Тюменскому округу, где водились бобры, орловые гнезда и пр. Татары, конечно, не правы, если думали удержать эти выгоды и при усилении населенности. Но они более правы в другой жалобе, чтобы не крестить тех из них, которые, обобрав хозяев, ищут вступить в христианство.
   24. Указ 18 апреля 1697 г. о воспрещении строить монастыри по Енисейскому округу. Всех монастырей к концу II периода в Сибири было 37, существующих 16, следственно, упраздненных 21; наименования упраздненных следующие:
   1. Верхотурский Покровский жен.
   2. Невьянский Преображенский муж.
   3. Туринский Николаевский муж.
   4. Березовский Воскресенский муж.
   5. Тюменский Ильинский жен.
   6. Рафайловский Успенский муж. (недавно).
   7. Тобольский БогородицеРождественский жен.
   8. В Таре во имя Параскевы и Екатерины жен.
   9. Там же Спасский муж.
   10. В Томске Знаменский жен.
   11. В Кузнецке муж.
   12. Сосеноборский Сергиевский по Кети, в шир. 58® 15', по определению Мессершмидта, муж.
   13. В Красноярске Веденский муж.
   14. В 10 вер. от Красноярска Рождественская пустыня муж.
   15. Кашино-Шиверский на В. Тунгуске муж.
   16. В селе Успенском на Шилке муж.
   17. В Албазине Спасский муж.
   18. Покровский, в 70 вер. выше Якутска, муж.
   19. Успенская пустыня в Камчатке муж.
   20 и 21. Два монастыря, один на Тагиле и другой где-то подле Урала, по словам Миллера.
   25. Спрашивается: когда определен губернатором кн. Матвей Петрович Гагарин и когда приехал в Тобольск? По Краткому Показанию архиереев и воевод тобольских, равно по Сборнику, определение его означено 6 октября 1705 года, и в то же время отмечена смена его предшественников, воевод кн. Черкасских. Но, если бы это походило на правду, зачем бы кн. Гагарину предоставлено было в 1707 г. сформировать для его почета в Москве полк из царедворцев, дворян и прочих москвичей? Зачем бы ему оставаться в Москве и в ноябре 1708 г. присутствовать на церковном проклятии Мазепы, при котором он написан в числе ближних бояр, назван Генеральным Президентом, московским комендантом и судьею сибирских провинций? Не говоря уже о том, что вскоре он еще показывается начальником Оружейного Приказа, надобно решиться обличить сибирские сказанья в явной ошибке и изъяснить, что помянутое время мнимой смены кн. Черкасских было наименование кн. Гагарина судьею провинций сибирских. В бумагах Фефилова попалась мне справленная копия с грамоты из Сибирского Приказа 6 января 1709 года с следующим содержанием: Генеральный Президент, комендант московский и провинций сибирских судья кн. М. П. Гагарин с товарищи приказали за многие службы тобольскому дворянину Фефилову пожаловать ковш, косяк камки, пять аршин сукна, и быть ему прикащиком Тобольского уезда в Нижненицинской и Туринской слободах, и велеть учинить о том указ кн. Черкасским в Тобольске, чтоб они поступили по своему рассмотрению. Что ж касается до времени приезда кн. Гагарина в Тобольск, Миллер назначает 1711 год, но посмотрим, при настоящей археографической перетруске устоит ли этот год. Мне сдается, что кн. Гагарин прибыл в 1710 году в Тобольск.
   26. Указ 18 декабря 1708 г. об учреждении Сибирской губернии, в числе прочих восьми. В поименовании 30 городов Сибирской губернии упомянута отдельно от Чердыни Пермь Великая, ошибкою или с намерением. Как не знают ничего о начале Чердыни, ни того, из какого старинного наименования произошло название Чердыни, так равномерно не знают, было ли определенное место Перми Великой, которое бы назвалось этим словом или вся страна пермяков? Я в своем мнении держусь последнего; но как не всегда правление Пермской земли пребывало в Чердыни, то не лишнее было бы разведать о всех местах, называющихся пермцами, начиная с погоста Пермского, на р. Пинеге с лишком в ш. 64® и в д. 62®. Что касается до особливого написания Перми Великой от Чердыни, можно из того догадываться что Пермь Великая приписана к Чердыни, как постороннему, а не к своему городу.
   Кстати, о Сибирской губернии. В 1821 г. случилось мне быть в Вятке, и тамошний губернатор, покойный Добринский, смеючись рассказывал, что в России полагают и Вятку в Сибири, в доказательство чего припомнил разговор своих знакомцев. Но не правда ли, что языком знакомцев Добринского говорил современный дух Петрова века? Учреждения Великого живут в общей памяти без перемены, хотя они давно уже отжили.
   27. Указ 15 апреля 1702 г. о покупке в Сибири для Придворной аптеки лекарственных растений, кореньев, каменного масла, мускуса и пр.
   28. Из указа 20 ноября 1686 г. видно, что в поморских городах было тогда 71 000 дворов, а во время присоединения Вятки, Кунгура и Соликамска с Чердынью к Сибири не было и 3й части той населенности.
   29. Грамота к туринскому воеводе октября 1673 г. о содержании под крепкою стражею соучастников в государственной измене с бывшим запорожским гетманом Демкою Игнатовым Многогрешным. Они разосланы из Тобольска по городам Сибири, до Якутска и Селенгинска. Сим доказывается, что Селенгинск существовал прежде 1673 г., в опровержение Краткого Показания, в котором город сей выводится в 1680 году.
   Примечание. Много и других узаконений, которыми я пользовался при составлении II периода и которые сюда не внесены, затем, что я не имел ничего особого сказать о них.
  

ПЕРИОД III

О ПОЛОВИНЫ 1709 ПО 1742 ГОД = 33 1/2 ГОДА

ПРОСПЕКТ ПЕРИОДА

  
   Вот самая огромная губерния, какой никогда уже не будет в России, губерния, раскинувшаяся от берегов Вычегды до устья Камчатки, теперь улеглась под рукою одного правителя, того же самого, который, по словам Миллера, будто бы вместе с тем управлял и Сибирским Приказом. Надобно бы иметь в виду лучшие убеждения, чтобы согласиться с догадкою историка Сибири {Убеждение Миллерово основано на одной бумаге Сибирского Приказа, подписанной каким-то сибирским заседателем. Но в каком году и где подписана бумага? Не в Москве ли, во время президентства кн. Гагарина? Миллеру, в 1768 г. получившему десятка полтора сундуков с бумагами Приказа, легко бы подтвердить свое мнение положительными доводами, если бы мнение его было правдоподобно. По-моему, что за нужда кн. Гагарину тянуться за Приказом, когда Приказ с учреждением Сибирской губернии превратился в контору, заведывающую рухлядью, когда губерния отошла в прямое заведывание Сената и правитель ея подчинялся Сенату?}.
   В этой губернии трехпольное земледелие уже не первоучка, торговля, какая только могла образоваться, в немалом ходу, от истоков Туры до Шилки и обратно, первоначальные искусства, к домоводству принадлежащие, начались; оставалось устроить внутри и вне страну добрыми учреждениями и переговорами с соседями, дабы тут утвердить скипетр на нешатком пьедестале. Но прежде нежели вступим в изложение периода, надобно свести решение задачи о сибирской населенности с цитатою государственных цифр.
   Так как новая система разделения государства на губернии, по неготовности сведений и по трудности соображений, успела осуществиться только к началу 1711 года, то итог податных дворов, в 1709 г. конченный, показывал (1) во всем государстве 808 256, а в Сибирской губернии 49 824. Сколько же было дворов податного отдела в Сибири, без причисления приписных западных провинций? Мы полагали 31 676, следственно, примкнулось бы к Сибири, чрез присоединение провинций, 18 146 дворов, что и походило на правду. Ибо чрез 9 лет, т.е. в 1719 г., нашлось в приписных провинциях 24 334, собственно же в Сибири, при новом ея разделении натри провинции, показывается уже 37 096, следственно, в полной губернии тогда считалось 61 340 дворов. По какомуто волшебному удару, на двух пространствах Сибирской губернии количества дворов податных увеличились, в 9летний срок, по шести тысяч; а потому и итог всей губернии увеличился шестью долями. Теперь пойдем своею дорогою.
   Читатель, проходя с нами третий период, увидит в нем как бы пробу государственных приемов, с идеями, частью новыми, то утверждаемыми, то отставляемыми и опять возобновляемыми, тогда же или в начале IV периода. Наука управления и законодательства, подобно языку человеческому, есть наука вечная и отчаивающаяся когда-либо успокоиться в полноте совершенства, потому что жизнь народов есть разновидный феномен духа и времени. Читатель уповательно не оставит заметить одну неизменную истину, бросающуюся в глаза, именно, что при всех изменениях суждено было Сибири управляться общими с Россиею учреждениями и законами. Так тому и быть надлежало бы.
   Представим, дабы вдруг обнять совокупность главных предметов периода, представим себя как бы в историческом павильоне, у которого на колоннах и по фризу читаются надписи следующих происшествий.
   С половины XVII столетия помечталась казакам и промышленникам в Ледовитом море земля, то на Пустоплесье между Яной и Индигиркой, то против устья Колымы, так что сибирский губернатор предписал в 1711 г. по сказкам их дойти до пряма. Мечта эта, как оптическое видение, мерещилась то тому, то другому, не только до 1725 г., но и позднее, по уверениям Аф. Шестакова, надеявшегося подарить Сибири землю.
   С 1712 г. схимонах Феодор (митрополит Филофей) обращает остяков и вогулов в христианство, по примеру Стефана Великопермского. Шантарские острова осматриваются казаками. Казаки шалят в Камчатке и убивают троих старшин, и в том числе Атласова.
   В августе 1713 г. проехали чрез Тобольск китайские посланники к Акжхану {Они с Волги возвратились в Тобольск в декабре 1714 г. и, сождав кн. Гагарина, в Петербург уезжавшего, отправились в Китай из Тобольска 16 января 1715г. Тулишин, один из посланников, в описании путешествия, конечно, преувеличил почести, в Сибири им оказанные, но нельзя оспаривать прав их на почетное гостеприимство наше, за дружественный и отличный прием Избранд Идеса, равно за продовольствие караванных людей. Впрочем, заметно, что кн. Гагарин по расчету не сделал посещения посланникам, как ехавшим к подвластному хану.}, для подговора его против контайши Рабтана.
   1714 г. Учреждаются фискалы по губерниям и провинциям для разведывания безгласных преступлений и злоупотреблений. Тщетное предприятие, едва ли извиняемое географическим неведением того времени, предприятие овладеть Яркеном и промыслом песочного золота на восточной стороне Мустыга. Бухгольц и Лихарев, после присланный для той же цели, делаются вместо того основателями Иртышской линии. Первая духовная миссия в Пекин, под начальством архим. Илариона Лежайского.
   1715 г. Первая постройка в Охотске судна для мореплавания в Камчатку.
   1716 г. Подтверждается разослать по губерниям учителей для обучения детей известному состоянию арифметики и геометрии, а без знаний не давать им жениться, в силу первого повеления 1714 г.
   1717 г. Грамота государева посылается к чжунгарскому контайше о благоприятствовании экспедиции Бухгольцевой, и посланный с грамотою дворянин оставляется в Урге под караулом 8 месяцев. Ноября 17-го кн. Гагарин отбыл в столицу в звании губернатора; он успел соорудить в Тобольске каменный кремль, с таким же зданием через Прямской взвоз. Сей боярин, впоследствии злополучный, много содействовал устроению губернии и осведомлению о ней на всем пространстве.
   1719 г. Сибирская губерния делится на 5 провинций: Тобольскую, Енисейскую, Иркутскую, Вятскую и Соликам скую; последние две называются приписными. Кн. Черкасский, комнатный стольник, назначен сибирским губернатором с правом избрать вице-губернаторов в зауральские провинции. В июне того же года отправлен в Пекин капитан гвардии Измайлов в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра.
   1720 г. В заводских дачах Демидова, недалеко от Тагила, открыта асбестовая гора, названная Шелковою. В ней, между слоями рогового шифера, тянется узкая полоса горного льна. Миссисипской Французской компании дозволено отыскивать и разрабатывать руды по всей России.
   1721 г. Послание Синода к православным Сибири, не осуждающее браков со шведами.
   1722 г. Иннокентий Кульчицкий, назначенный в Пекин для евангельской проповеди, как муж искусный в науках философии и богословия, посвящается в епископы с именем Переяславского, из осторожности, чтобы иезуиты пекинские не поняли назначения сего архиерея; но чего опасался император, то и случилось.
   Губернатор открывает в Тобольске Надворный Суд, конторы рентмейстерскую и земскую; такие же конторы предписывает открыть в городах провинциальных. Измеряется 500-ю мерою дорога по Тобольской провинции {Это написано в Сборнике, но по Верхотурской дороге оставались 1000-й меры верстовые столбы, до моего малолетства и едва ли не до открытия наместничества Пермскою.}.
  
   Дорога по Тобольской провинции измеряется 500-ю мерою. Тут ошибка. Надобно бы написать: дорога измеряется 700-ю мерою. В то время версты были семисотсаженные.
  
   На Барабе опомещаются три укрепления под именем пасов: Тартасского, Каннского, Убинского, и дорога становится проезжею чрез ос. Чаусский до Томска. Полковник кн. Солнцев-Засекин поверяет в Сибири первую перепись по душам. В обозрении заводов уральских предшествует Геннингу Татищев, любитель отечественной географии и истории, он же во свое время и преемствует в управлении.
   1723 г. Основан Геннингом Екатеринбург. Геннинг доныне не забыт на Урале за уменье в должности и дельности в заводском управлении. Открыт в Тобольске магистрат, а по провинциям -- ратуши, с зависимостью от губернского магистрата.
   1724 г. Назначается в Селенгинске обоюдная комиссия для развода спорной межи между Россией и Китаем. Отряду в 2000 солдат и драгун назначено следовать из Тобольской провинции за Байкал для поддержания переговоров. Тара, по роковому предубеждению, выпивает до дна фиал законного мщения и горести. Велено ввести в Сибирскую губернию 5 армейских и 4 гарнизонных полка на постоянные квартиры, а уральские заводы и слободы подзаводские ограждать от озорничеств башкирских палисадами и пушками.
   1725 г. Следует через Тобольск Беринг в приличном числе флотских офицеров, геодезистов и матросов в Камчатку для решения вопроса: сошлась ли Америка с Азией? Он отправляется на судахдо Маковского, потом далее сухопутно или водою, и воротится не ранее 1730г.
   1726 г. Томск, Кузнецк и Нарым отходят от провинции Енисейской к Тобольской.
   1727 г. Провинции Вятская и Соликамская причисляются к Казанской губернии. Уничтожаются по губерниям и провинциям лишние места и лица, конторы и канцелярии. Казачий голова Аф. Шестаков и драгунский капитан Павлуцкий назначены с командою и пушками к Северо-востоку для приведения в подданство немирных коряков и чукчей. Озлобленные чукчи сделаются надолго неприязненными. Магистраты уничтожаются и заменяются ратушами.
   1728 г. Разменен второй трактат между Россией и Китаем, в прошлом году заключенный, о торговле и разграничении от Аргуни до хребта Сабинского. Поручик Абрам Петров, отец Ганнибала, известного создателя Херсонской твердыни, строит по данному чертежу Селенгинскую крепость (2).
   1729 г. Пропущены из Тобольска в Петербург посланцы от нового контайши Галдан-Церена.
   В конце 1730г. посланники китайские проехали чрез Тобольск в Петербург, а другие -- к преемнику Аюкихана, для склонения его против Галдан-Церена. Первым от Двора замечено, что по подданству волжских калмыков неприлично бы Пекинскому Двору присылать на Волгу посланников. В конце того же года ожил Сибирский Приказ под председательством генерала г. Ягужинского, с изъятием Сибири из порядка общего государственного управления, так что Приказу отдано право определять всех чиновников в сибирскую службу, кроме одного губернатора {Прежде в Тобольске начальствовал и бояре или лица из первых фамилий, но с сей поры, или, иначе, после кн. М. Ф. Долгорукого, не было губернаторов этой категории в продолжение XVIII века. Личная выслуга или случайное покровительство давали губернаторство, и то же надобно разуметь о Перми, Иркутске и Колывани.}. Бунт в Камчатке; ос. Нижнекамчатский, церковь и пустыня Успенская разорены камчадалами.
   1731 г. Охотск назначается начальственным местом всего Северо-востока с Камчаткою и портом для морских предприятий на тамошних водах.
   1732 г. Назначена в Камчатку духовная миссия под начальством игумена Варф. Филевского для обращения идолопоклонников. Майор Угрюмов отправлен к контайше посланником со свитою и в 1733 г. вывез русских полоненников вместе со шведским штыкюнкером Ренатом, который при прежнем владельце был взят около Ямышева и служил контайше военными знаниями против китайцев. Другие китайские посланники проехали в Петербург для поздравления императрицы Анны с восшествием на Престол. К сим учтивостям Пекинский Двор приведен не своими правилами, а победами, какие одерживал в Монголии славный Галдан-Церен, достойный имени первого Галдана. Вместе с теми посланниками явились на забайкальской границе особливые посланники, назначенные еще раз на Волгу, но они не были впущены в Сибирь вследствие прежнего объявления.
   1733 г. Имянный указ в успокоение ясачных Охотского и Камчатского ведомств.
   1734 г. В Тобольске чрезвычайное наводнение, 7-ю вершками превышавшее прежнюю водополь, случившуюся за 96 лет. Абулхаир-хану, за приведение малой киргизской орды в российское подданство и за мнимое к тому же склонение аральского хана, -- похвальная грамота. Поручено Кирилову возвесть укрепленный город при устье Ори. Сибирский Приказ торгует ревенем, который в 1727 г. отдан в народную торговлю, торгует с воспрещением частным людям под смертную казнью и под опасением заказненья всех животов. Татищеву, прежде помянутому, дается умный наказ для управления уральскими заводами, с полномочием заводить заводы в провинции Вятской, в Башкирии, на Алтае и в Нерчинском краю.
   1735 г. Необычайное обилие серебра, вымениваемого на Кяхте за лошадей, скот и другие статьи продовольствия, закупаемые и китайцами и чжунгарами, для обоюдных войск. Третий Башкирский бунт, по поводу заложения крепости при устье Ори.
   1736 г. Иркутская провинция, непосредственно подчиняясь Приказу, отделяется от начальства тобольского, с которым и списывается сообщениями. В половине сего года бывшему иркутскому вице-губернатору Жолобову за тяжкие клеветы на тобольских начальников, за разные противозаконные поступки и похищение казенного достояния до 35 000 р. отсечена голова в Петербурге, спустя 15 лет после суда, совершившегося над сибирским губернатором кн. Гагариным {В Петерб. панораме сказано, что кн. Гагарину отсечена голова 16 марта 1721, но достовернее известие Г. Бантыш-Каменского, пересказывающего в Словаре, что кн. Гагарин повешен 18 июля 1721 года.}. Местная летопись, похваляя Жолобова за знание в делах, обвиняетего в алчном мздоимстве и кровавой жестокости, чем доказывается, что есть перст, пишущий правду против корыстолюбия и бесчеловечия, даже при Эрнсте Бироне, который сам состоит подсудимым истории, за такие же неправды. Горные заводы переходят к пришлецу Шемберху, с именем генерал-берг-директора, которому Татищев подчиняется, потом перемещается в Оренбургскую комиссию для положения дела о Башкирском бунте на мере, дабы впредь не могло быть подобных замешательств.
   1737 г. Камчатские сопки навели великий страх на полуостров.
   1738 г. Требуются для Императорского зверинца из Сибири живые маралы, соболи, дикие лошади, бобры, барсы или тигры, пестрые козочки 5-копытные на каждой ноге (гиенны) и т.п. Двукратное требование редких четвероногих и птиц, затеянное обер-егер-мейстером Волынским, отменено после злополучной его кончины. Рассматривается вопрос: выгоднее ли содержать заводы казною или частною рукою? Вопрос сей можно бы переложить в следующий: кому легче найти знающих людей для заводского дела, казне или частному лицу? Падение горной промышленности решено, как между тем опытный заводчик Демидов успел перенесть с 1726 г. рабочие руки в веселые предгорья безыскусственного Алтая, сохранившего, однако ж, следы бывалых копей.
   1739 г. Снова со всею строгостию указы вается для провоза товаров одна дорога чрез Верхотурье, и поэтому дорога, которую Татищев думал установить из Екатеринбурга на Кунгур, опять запала. Мастера с уральских казенных заводов, по представлению Шемберха, переводятся в Лапландию. Казенный караванный торг колеблется, и право его отдается в компанию капиталистов и знатных персон, как пояснено в следующем году. Не видны ли тут пальцы Бирона? Ос. Ямской заведен при Пенжинском заливе для надзора за коряками.
   1740 г. Поставлено в обязанность прокурору Сибирской губернии, чтобы при представлениях Сенату и генерал-прокурору о преступниках, осуждаемых губернскою канцеляриею, он пояснял содержание дел и подведение законов, на каких именно состоится приговор. Историограф Миллер, возвращаясь из Сибири, увозит для Академии наук остов великого животного, лежавший у ворот Софийского дома, но какого животного, Сборник не умел сказать.
   1741 г. Кабинет-министры определили дать знать Сенату, чтобы усилить в ос. Анадырском отряды строевой и казачий. Причина очевидна: данный толчок подается и отдается. Демидову позволяется устроить крепость при Барнаульском заводе, окружаемом пустынею и степными грабителями. Сибирской канцелярии дан наряд сблизить приличное число войск с границею, для наблюдения за движениями чжунгарского полчища.
   Давно бы надлежало упомянуть, что жаждущий бессмертия Беринг вторично отправился в 1733 г. в Камчатку с флотскими офицерами, многими учеными, геодезистами и морскими служителями, числом до 200, для изведания устья Амура, определения расстояний между берегов Камчатки и Америки, для подтверждения первого решения о проходе между Азией и Америкой и для обогнутия Чукотского Носа, в связи с гигантским осмотром берегов Ледовитого моря от Двины. Давно бы надлежало сказать, что с 1734 до 1742 г. моряки наши странствовали по прибережным зыбям негостеприимного моря с неутомимостью, с самоотвержением, хотя и не удалось им достигнуть ожидаемых подробностей науки. Тут и там не доделано дело великое, как невидимая рука на пустынном острове выносит урну и ставит ее на ростральных обломках. История морская вырезывает на ней имена Беринга, Чирикова, Прончищева, Лассениуса и Лаптева; рассказывает их заслуги, труды, изнурения, жалостную кончину троих, и вот свинцовые буквы бессмертия! Читатель с сердцем не изгладит их и слезами.
   Из хронологического обозрения, как здесь представлено, нетрудно усматривать: а) заботливость о распространении просвещения христианского и учебного, б) заботливость об улучшении образа управления, в) заботливость об умножении металлов извне и о домашнем распространении заведений металлических, г) заботливость об обеспечении сухой сибирской границы и об узнании границы приморской. Сии и другие неминуемые статьи будут оглавлениями периода, оканчиваемого воззрением на достопамятности сибирские.
  

ГЛАВА I

О ПРОСВЕЩЕНИИ

1. Просвещение христианское. 2. Миссия в Камчатку. 3. Духовные миссии в Пекин. 4. Самосожжения. 5. Строгости. 6. Просвещение, или грамотность, в состоянии духовенства. 7. Просвещение гражданское. 8. Геодезическое или навигацкое. 9. Грамотность солдатская.

  
   Здесь речь идет о просвещении в двояком значении: о просвещении иноверцев в православной вере и о просвещении русских сибиряков в ученье. Начатки того и другого, особенно первого, принесены из рассадника киевского.
   1. Митрополит Филофей, как муж ученый, напутствованный также учившимися монахами и бельцами, в числе которых надобно полагать и Григория Новицкого, дееписца, для того и отправлен в Сибирь, чтобы, во исполнение воли Петровой, распространить христианство в стране идолопоклоннической до самого Пекина. Между тем как Филофей строил и украшал храмы, поправлял монастыри, поновлял в Софийском соборе иконостас резьбою и живописью, рассудилось ему предварительно послать к Джебдзункутухте своих ученых для разведания о веровании ламайском и придать им молодых людей для изучения монгольского языка. Наши ученые достигли до куреня халхасского кутухты и ограничились рассматриванием буддизма. Кутухта, дабы показать гостям свою важность и благоговение поклонников, раз собрал тысячи две лам и, окруженный сею толпою, вошел в кумирню и, посидев на возвышенном месте, задал гостям вопрос: сколько в этот день родилось на свете? Наши ученые, как бы издеваясь над высокоумием, сами вместо ответа скромным образом предложили не менее забавный вопрос: сколько в этот день умерло людей в целом свете? Ответствовано, что в минуту вопроса много могло умереть: под тем же предлогом и гости отказались от решения нерешимой задачи. Можно верить, кутухта, напоенный из Моря Притчей и небылиц буддийской космологии, желал бы предложить и другие неприступные вопросы, но за недостатком доброго переводчика осталось неизвестным, чем кончилась степная беседа. Новицкий упоминает еще, что привезенные ученики, хотя и были приняты скоро, по замеченному к ним невниманию, возвратились в Сибирь без успехов. Посылка, кончившаяся без последствий, принесла, по крайней мере, Тобольской иерархии первое сведение о внешних обрядах буддизма и, быть может, о духе его. Нетрудно в этом ученье заметить некоторые истины наизнанку: самоотвержение с целью фиглярства, понятие об обожении человека в смысле земном, понятие о вечном Мелхиседеке чрез цепь перерождений, несколько похожих на мечтания пифагоризма. Истинно, буддизм есть море превращений индо-овидиевских.
   В 1711 г. Филофей, оставив епархию и облекшись в Тюмени в схиму, погребся, так сказать, в один помысел о вечности; но с прибытием преемника его митрополита Иоанна {*}, губернатор кн. М. П. Гагарин, зная твердую волю государя об обращении иноверцев в христианство, предложил благочестивому схимнику все способы, от его власти зависевшие: судна, людей, толмачей, жизненные припасы и приличные предписания местным управителям для содействия обращению иноверцев. Таким образом, схимник поплыл из Тобольска вниз по Иртышу и чрез три дня остановился в остяцких юртах, поклонявшихся истукану в образе гуся. После увещания, какое было совместно с понятием слушателей, они согласились на сожжение истукана и, однако ж, видели гуся, из огня вылетевшего. Далее проповедник доплыл до юрт, чтивших идола в образе человеческом, и также преданного огню; тут произошло смятение среди остяков, утишенное тем убеждением, что, когда идол сгорел, очевидно, что в нем не было божества. В Кондинском монастыре собрано было множество остяков, и первый из уверовавших в Бога Триединого был князец Алашев, который, для дальнейшего уразумения Христианской Веры, был соглашен съездить в Киев и возвратился, конечно, не без плодов. В этом году схимник видел и Березов.
   {* От митр. Иоанна Максимовича, коего память доныне благословляется в Тобольске, остались в со­борной ризнице три сочинения:
   1. Богородице дево. Печат. в 1707 г. в Чернигове.
   2. Феатрон поучительный царям и князьям-владыкам. Печ. там же, 1708 г.
   3. Богомыслие в пользу правоверных. Втипогр. Свято-Троицкой Ильинской.}
   В 1713 г. он вторично поплыл по Иртышу для утверждения новообращенных, равно и для привлечения необратившихся. В Атлымских юртах проповедник терпеливо препирался с закоренелым заблуждением и, когда преодолел возражения, открыл купель крещения. Остяки, уже крестившиеся, сперва не соглашались на крещение жен и детей, но и это препятствие было побеждено. К смущению остяков, навернулся магометанский абыз, устрашавший их постами и упразднением многоженства, но этот соблазнитель был прогнан. Окрещено 3500 душ. Воображая чувственность, в какую погружены остяки, и трудность постов, установленных Церковью в климатах благодатных, нельзя не отдать похвалы Феодору, успевшему преодолеть прелесть двух сильных искушений.
   В феврале 1714 г. наш благо вестник отправился из Тюмени в Пелым и ежедневным поучением уже в марте привлек вогулов к таинству крещения до 400 душ. В том же году посланный для обращения священник прибавил к стаду Христову до 300 вогулов. В июне сеятель Слова Божия еще посетил по Иртышу засеянную ниву и там, где прежде не останавливался, усердствовал насаждать учение истины вместо исламизма, начавшего вкрадываться среди остяков, по склонности к плотской необузданности и по легковерию к сластолюбивым обещаниям в будущей жизни. В Березове заранее были собраны остяки дальние; они, последуя примеру собратий, без сопротивления приняли таинство крещения, для дальнейшего же наставления в христианстве оставлен у них священник. При содействии губернатора уже строились церкви среди остяков. По возвращении из Березова схимник Феодор поспешил в Тюмень и в том же году навестил вогулов и заложил церковь.
   В 1715 г. Феодор снова, услышав волю государеву (от 6 декабря 1714 г.), чтобы ниспровергнуть идолов и божницы у вогулов, остяков, якутов и прочих и стараться обратить иноверцев в христианство, отправился на судах вниз по Конде и встретил необыкновенное сопротивление, даже покушение на его жизнь; но искренность в святом деле, чистота в намерении и сердечная доверенность к помощи Божией ополчили смиренного старца дивною неустрашимостью. Если бы не было с ним Господа (Псал. CXXIII), живого поглотила бы река, покрыла бы душу его, покрыли бы душу воды бурные. Наконец, юрточные старшины, пристыженные смелою доверенностью, предложили по своей простоте проповеднику примирить верование их с верою христианскою, странным образом:
   а) окрестить кумира их и оставить;
   б) не запрещать есть лошадиное мясо, как вкусное;
   в) позволить им самим крестить своих жен и надевать на них кресты. Разумеется, что остяки доведены были до того убеждения, что напоследок признали свои предложения за несообразные с важностию дела.
   Митрополит Феодор, по случаю кончины митрополита Иоанна, опять признан государевою грамотою к правлению епархии; и с 1716 г. он продолжал дело обращения чрез посылаемых священников. В конце 1718 или в начале 1719 г. он следовал в Иркутск, как в свое викариатство, и, прибыв туда в марте, проехал за Байкал, откуда, возвратясь в мае обратно, в том же месяце отправился водою. В это время, надобно полагать, духовные его, из Енисейска посланные, обратили в христианство чулымских татар и больше половины кистимцев, живших около р. Томи, недалеко от телеутов. Приятно думать, что муж апостольского духа недаром плыл по Ангаре, Тунгуске, Кети, и если не начертал он знамения креста на Барабе, причиною тому тогдашняя непроездность страны. Постройка церквей среди обращенных, жалованье священникам с причтами, жалованье и некоторым крестившимся, освобождение новообращенных из рабства, выключка их из подушного оклада и возвращение в оклад ясачный, все сии статьи, о которых ходатайствовал добрый пастырь, как подтвержденные в 1720-м и следующих годах, удостоверяют в уважении, каким он пользовался у правительства. История, однако ж, не находит доказательства, с чего приписывается митрополиту Феодору обращение иноверцев до 40 000 душ, которых счет вернее записан в книге животной.
   2. Первая миссия в Камчатку отправлена в 1705 г. сибирским митрополитом Филофеем, в лице архимандрита Мартиана. Неизвестно, долго ли он проповедовал Слово Божие. Причина неуспешной проповеди состояла в междоусоби и казаков и в возмущении камчадалов, как мы говорили во втором периоде. К прибытию вторичной Камчатской экспедиции было крещеных камчадалов не более ста душ; но достоверно то, что Успенская пустыня в Камчатке заведена помянутым миссионером. Другая миссия туда снаряжена не ранее 1732 г., но, к сожалению, эта миссия под начальством игумена Филевского, по вспыхнувшей внутренней вражде, прежде, нежели достигла места назначения, возвращена назад. Так как при составлении миссии предполагалось присоединить в помощь ея новгородских священников, за вины на житье в Якутск отосланных, есть некоторая вероятность полагать, что эти служители, по возврате миссии из Якутска, добровольно или по приказанию отправлены в Камчатку для продолжения начатого обращения {В Сиб. вестн. говорится, что монах Игнатий Козыревский был игуменом и миссионером Камчатки, -- это совершенная ложь. Человек с окровавленными руками и случайно не наказанный не мог быть даже иеродьяконом. Он, из опасения наказания за соучастие в убийстве трех старшин казачьих, надел на себя в 1717г. клобук в виде покаяния, завел богадельню для престарелых в Успенской пустыни или заимке Якутского монастыря и заслужил у монастыря имя строителя. Может быть, в это время пройдоха выставлял себя миссионером пред простаками; но с тех пор, какой вызван в Якутский монастырь и против воли архимандрита в 1730 г. уехал в Москву, некогда ему быть проповедником Камчатки, потому что в 1732 г. туда назначен миссионер в лице Филевского. Что Козыревский после был расстригою, не мудрено, потому что оскорбленному архимандриту стоило написать о прежних злодеяниях его, чтобы запретить самозванцу-монаху носить покров иноческий.}.
   Во всяком случае историческая подлинность обязывает отнести общее обращение Камчатки к третьей миссии, которая там явилась в 1745 г., во исполнение указа, в 1742 г. состоявшегося.
   3. Вселенский помысел Петра о распространении православия в землях китайских сколь ни величествен, доныне не осуществился, по скудельным ли сосудам, которым вверялась тайна благочестия, или по неготовности духа гобийского и загобийского. Там особые небеса, особые стихии жизни, даже животной, свои заблуждения вместо истин, утвержденные тысячами времен и миллионами отживших поколений, следственно, для возрождения поколений живых требуется время благоприятное, когда бы народная образованность возвысилась над тысячелетними верованиями, поняла тщету их и ощутила жажду к идеям высшего духовного порядка. В такое время воссияет с неба день спасения, лишь бы от севера явились души безмездные, души, водимые духом апостольства. Между тем пускай срочные духовные миссии предуготовляют стези провидения, пускай устилают стези сии взаимными связями, как вайями, до сближения двух великих государств.
   Здесь заметим исторически, что первая миссия под начальством Илариона Лежайского, приехавшего иеромонахом в Тобольск с митрополитом Иоанном Максимовичем и, при производстве в чин архимандричий, пожалованного митрою, отправилась в 1714 г. в Пекин, где принята не только с отличным уважением, но и с радушием, по признательности к миролюбивой политике Петровой, не меньше и к обязательному приему китайских посланников, ездивших к Аюкехану. Во вторую миссию назначался Иннокентий Кульчицкий, для сей цели в 1722 г. посвященный в епископа, но на китайской границе два раза не принятый, сперва под двумя маловажными предлогами, требовавшими особого рассмотрения о перебежчиках и о разграничении, а во второй раз, в 1726 г., потому, что Иннокентий в письме сибирского губернатора назван великим господином и что прежние два дела еще не кончены. Иезуиты нашептывали под ухо пекинского министерства, Двор Пекинский хитрил против старого соседа; но, когда время обнажило эту групп у, нельзя не задуматься о коварств е братского ордена Иисусова, опасавшегося соперничества в лице мужа, который ехал на служение Иисусу, а не для происков у богдохана. Впрочем, в деле Божием приличнее придержаться той беспристрастной мысли, что, конечно, не приспело время открытию двери во языки. Итак, вторая миссия поручена зауряд архимандриту Антонию Платковскому, который в 1729 г. уехал в Пекин с братией, с причтом и тремя учениками языков и который в 1731 г. отдельно возвращен из Пекина {Подробности миссий можно читать в Сиб. вестн. (1822), только нельзя согласиться во времени воз­вращения арх. Платковского. Сенатский указ мая 1732 г. об избрании в Пекинскую миссию людей уче­ных и добрых заставляет" полагать, что Платковский возвращен в 1731 г. Обстоятельство не важное!}, как бы в наказание за клеветы против блаженного Иннокентия, если в самом деле он клеветал. Третью миссию составлял, с прибавкою братии и троих учеников, архимандрит Посольского монастыря Иларион Трусов, бывалый в Пекине при караване в звании иеромонаха. Для умножения православных христиан в столице деизма и буддизма, архимандриту отпускались из казенного каравана деньги на кресты, на образа и на содержание китайцев новокрещеных; правительство поддерживало мысль Петра Великого, бросало семена на китайской земле, но плоды скоро засыхали. Иларион там скончался в 1741 г. Один плод, и тот посторонний, увидели по части лингвистики в успехах ученика Рассохина, которому по возвращении из Пекина, в 1741 г., поручено вместе с обрусевшим китайцем Ф. Петровым обучать китайскому и маньчжурскому языкам при Академии наук {Рассохин за успехи произведен прапорщиком, по примеру геодезистов. Преподавание двух помянутых языков введено на смену японского, начавшегося при Академии с половины 1736 г. и прекратившегося в 1739 г. за смертью обрусевших японцев Козьмы и Дамьяна, взятых от Штинникова. А. Богданов, занимавшийся японским языком при той же Академии и упомянутый в VI томе Энцикл. Лексикона, есть сын японца, в 1710г. спасшегося на берегу камчатском и посланного в столицу.}.
   4. При усилиях, какие делала Тобольская иерархия вместе с викариатством для обращения язычников подданных и заграничных, она, конечно, неравнодушно в и дела около себя отторжения коренных чад Церкви, и, что удивительнее, во время митрополита Феодора толь ревностного к христианскому благочестию. Бедственные самосожжения закурились между Тарой и Тюменью, двумя городами, в которых издавна запали коренные старообрядцы. В 1722 г. близ слободы Каркиной (Ишим) в пустыне какого-то Смирнова сожглось неизвестное число раскольников, также -- близ слободы Атбашской в деревнях Выровской и Зырянской, а в 1724г. за Пышмою -- 145 душ, прочие же разбежались. Толь отчаянное самоистребление надобно приписывать не одному упорному ослеплению, но и духу времени. Вместо того, чтобы врачевать отпадших детей Церкви, как больных, кроткою и сострадательною беседою, тогда смотрели на них с отвращением, даже с остервенением; но истина худо произносится устами желчными, худо и слышится ушами обиженными, и чтобы расстаться во вражде, довольно оскорбительного слова и оскорбленного слуха. При таком разладе умов раскольники бегут от стыда, каким в России их преследуют, в Сибирь, а в Сибири (ук. 28 июля и 15 октября 1722 г.) ловят их для отсылки в Рогервик; естественно, они прячутся удобродушных мирян, и в скорби, которая умеет быть увлекательною, внушают им тайну лжеучения за истину гонимую. Язва слабоумия раздраженного опасна! Она тем более заражает, чем менее исцеляется. Синод, по случаю сибирских бедствий самосожжения, в 1726 г. (15 января) в пастырском увещании сетует против лжеучителей раскола, что они, презрев закон Божеский и естественный, вовлекают людей простодушных в самовольную погибель. Это истинно, но, чтобы вдохнуть истину в души помешанные, требуется от местных увещателей орган кроткий, терпеливый и сердечный.
   5. Кстати здесь упомянуть, как поступали тогда с оскорбителями церковных уставов и благочиния. В 1726 г. якутский служивый Сургучев судился за дерзкие речи против уставов Церкви. Из производства дела (сенат, ук. 27 марта) видно, что отступник после увещаний был жжен в Тобольской губернской канцелярии и остался при своем заблуждении. Это случилось чрез 37 лет после сожжения в Москве еретика Квирина Кульмана. Сургучев послан в Соловецкий монастырь, впредь до исправления.
   6. Изложив ход и дух просвещения христианского в Сибири, мы обращаемся к просвещению учебному, по состояниям, начиная с духовного.
   Духовные, первоначально переселявшиеся из России в Сибирь, передавали своим детям знание в церковной азбуке, уставом или полууставом переписываемой, труднейшей, чем алгебра {Легко ли было научиться, что Буки -- Он -- Глаголь -- Ер: БОГЪ?}, потом в чтении псалтыри и церковных книг, вместе с тем и в пении, как в поэтическом восклицании души к ея виновнику. Огонек грамотности долго таким образом горел и не разгорался под семейственными кронами, пока устроились монастыри и архиерейские домы, в которых, без сомнения, имелись экземпляры печатной в 1637 г. азбуки Бурцева и последовавших изданий. Около настоятелей монастырских, как начальников известного числа церквей, по неизбежной надобности завелись досужие наставники юношей; а когда архиереи, уроженцы малороссийские, стали приезжать в Сибирь с учеными духовными, искусными и в иконной живописи, сии лица, особливо с 1722 г., когда явились вновь отпечатанные буквари и катехизисы, уделяли свои досуги на обучение юношества церковному кругу и приятному мастерству. Так, напр[имер], мы знаем из достоверных известий, что в Иркутском Вознесенском монастыре было училище на содержании епископа Иннокентия Первого, и тут же другое училище для монгольского языка при известном архимандрите Платковском. Тем более ревновали о распространении грамотности пастыри Западной Сибири, как окружаемые нарочитым числом людей учившихся. Припомним киевские рапсодии.
   Славяно-греко-латинская академия со времен Феодора III могла быть матерью повсеместного духовного образования, но Москва, по тогдашним отношениям общежития, казалась слишком далекою от Сибири. В 1723 г. Синод приказывал присылать отовсюду молодых монахов в академию, но по отчету 1727 г. видно, что из Сибирской епархии там учился один молодой иеродьякон, да и тот из 1-го класса отпущен в Сибирь безвозвратно. Ученье постепенное и долголетнее пугало не одних сибиряков.
   Здесь прилично предъявить к сведению, что в Сибири не было установленных училищ или семинарий до 1743 г., несмотря на желания, повеления, надпоминания Петра Великого и на духовный регламент, требовавший установления семинарий. Мы не хотели бы грешить против памяти архипастырей, но нельзя не указать на причину холодности их к заведению семинарий; она скрывалась в статье самого регламента, требовавшего, чтобы учащихся содержать на счет монастырей и церквей достаточных, а учителей содержать самим архиереям, на счет своих доходов.
   7. Некоторые думают и пишут, что образование тобольского юношества много одолжено военнопленным шведам, дававшим, по словам лекаря Беля, концерты от Тобольска до Енисейска. Напротив, Тобольску памятна одна их услуга -- отстройка каменного кремля, от которого и ныне остается твердыня среди Прямского взвоза, вмещающая губернский архив. Конечно, некоторые из шведских офицеров могли учить в начальнических домах немецкому языку, рисованию, черченью, музыке и танцеванью, но такое образование не принадлежало земле, потому что не подходило под нравы народные. Ученики их, в числе 4 или 6, с отъездом своих отцов блестели в России, если было чем блестеть. Сибиряки исстари чуждались иноземцев происхождения неславянского. Доказательством послужит домогательство шведов жениться на сибирячках и вместе испытанная безуспешность найти охотниц для такого замужества. Татищев во время первого своего командования на Урале желал употребить по заводам несколько шведов, горное искусство знавших, с обещанием исходатайствовать им законную возможность ко вступлению в браки, но ни манифест, ни указ синодский, по сему обстоятельству последовавшие, не подействовали на мнение народное. Тогда правительство не нашло лучшей меры к сближению сибирских семей со шведами, как поручить Синоду в 1721 г. (18 августа) написать к православным послание и именем Церкви, из священной истории и Библии пространно доказывать о незазорности браков со шведами. История не знает последствий.
   8. Лучшее и полезнейшее образование, к какому руководствовал преобразователь России, было бы геодезическое. Он два раза, в 1714 и 1716 гг., приказывал обучать детей секретарских и подьяческих арифметике и геометрии, без чего не позволять им и жениться, и в третий раз велел разослать в каждую губернию по два учителя из математической школы гр. Апраксина; но, к сожалению, по малочисленности мальчиков, по новости дела, по недоверчивости родителей, как и в России, потом по причине хлопот тобольских должностных людей, замешавшихся в гагаринское следствие, наконец, по 4летней небытности губернатора присланные учители удовольствовались одним сочинением ландкарты Тобольского уезда. В 1728 г. Сенат при новом распределении геодезистов по губерниям упрекает Тобольскую губернию за малоуспешность в доставлении карт, но не любопытствует о заведении школы. Года за два до того присланы были и в Иркутскую провинцию 4 геодезиста для составления забайкальской карты, как необходимой при переговорах с китайцами о положении границы. Они оставались в Сибири до Второй Камчатской экспедиции. Сословие геодезистов, употреблявшихся во всех важных посылках, начиная с Евреинова и Лужина, в 1719 г. посыпанных для осмотра одного из Курильских островов, оказало большую услугу описаниями топографическими и определением широт, где нужда требовала; но нам представляется не излишним здесь заметить, что местного геодезического заведения не было во всей Сибири прежде второй половины XVIII столетия.
   Правда, что начало Охотской навигацкой школы, в которой полагалось учить грамоте, арифметике, навигации и другим вспомогательным предметам, относится к 1732 г., но по малому числу морских детей и по недостатку наставников школа могла оказать успехи низшей степени.
   9. Говоря о грамотности страны, в каком бы состоянии она ни проявлялась, с удовольствием надобно подивиться, что солдатские дети, обучаясь грамоте в гарнизонных школах, числом до 80 и более, занимали места писарей при полковых дворах, при сборах и счетах народных податей и небольшим знанием служили как военному начальству, так и стране в посторонних местах.
   Из сего следует, что особы, начальствовавшие по духовному и гражданскому служению с окружавшими их, могли быть учеными или образованными, что правительство для всех поручений, где требовалось знание или искусство, присылало особливых людей и что местные городские толщи ограничивались обыкновенною грамотою, приспособленною к их определенным состояниям. Исключить можно нескольких посадских, которых руки начинали приниматься за два искусства: иконопиство и орнаментную церковную резьбу из липы. Купец Мясников не был природный сибиряк, Мясников, в 1739 г. вызвавшийся пред правительством, что может научить китайским мастерствам: давать красной меди вид золота и делать фонари из рогов. Правительство все ему дало, чего он ни желал, и способ еще раз побывать в Пекине, и учеников из молодых сибиряков, и пособие переселиться ему с семьею на Стрелку при Никоне; но следы обещанных искусств дожили до нас не на Стрелке, а в чертах благоволительного указа. Не дурно и то, что шарлатан был не из сибиряков.
  

ГЛАВА II

О СОСТАВЕ УПРАВЛЕНИЯ

1. Силы Сибирской губернии. 2. Доходы неокладные. 3. Способы казенной требовательности. 4. Очерк губернского управления при Петре Великом. 5. Продолжение по части управительной. 6. Очерк губернского управления с 1726 г. 7. Раздробление Сибирской губернии.

  
   1. Представляя состав Управления в новом размере Сибирской губернии, мы находим по цифрам 1711 года, что в отношении к целому государству троякая сила состояла: а) в 1/16й доле относительно к числу податных дворов; б) в 1/14й относительно к доходу, или 220080р.; в) в 1/20й относительно к гарнизонным полкам, потому что находилось только два полка.
   Изменения сил естественны в стране живой.
   1722 г. По первой переписи податных душ в государстве 5 000 000, следственно, разделив на 815 300 дворов, снова в 1718г. пересчитанных, вышло бы на двор по 6 1/8 мужеска пола. В том же году по части Сибирской губернии показывается 61 430 дворов; следственно, полагая на двор по 6 человек м[ужеского] п[ола], выходит почти такое число, какое у правительства выведено через два года, т.е. 369 003 податных людей, кроме инородцев. Поэтому податная мужеская населенность полной губернии в отношении к государству составляла 13 1/5. В 1727г. по первой же переписи, но выправленной, нашлось в государстве 5 528 742 податных; в Сибирской же губернии, состоявшей только из трех зауральских провинций, вышло 169 868 податных душ, включая в то число и приписных к уральским заводам 25 060 {*}.
   {* К началу III периода выведено податных душ -- 130 997
   От естественной воспроизводимости, или чадородства, в 27 лет, начиная с 1710 года выйдет --31 596
   Ссыльных в 24 года по известному правилу поступило бы -- 7482
   Всех вышло бы -- 170 035
   Если полагать, что не все ссыльные дошли до места, чего нельзя и отрицать, тогда следует дополнить deficit включением податных казачьих семей, которые вносились в подушный оклад при первой переписи, даже в Камчатке, сколь мало их там ни было. Таким образом, правдоподобная Табель сибирской населенности оправдывается государственными цифрами, в числе и дворов и ревизских душ.}
   Поэтому податная населенность, собственно сибирская, составляла в отношении к государству 33-ю долю и, полагая в отдельной Сибири по переписи 1722 года 37 096 дворов, выходит на двор только по 4 мужчины, как и в нашем дворовом счете выйдет. Не останавливаясь здесь на постороннем недочете 80 516 ревизских душ, в России 1730г. замеченном против переписи 1727 г., мимоходом упомянем, для сравнения с нашим выводом, что в 1732 г. показано по Сибири ямщиков м[ужского] п[ола] 6723 души. Таков отчет о силе населенности!
   Подушный государственный доход, сообразно переписи 1722 г., мог восходить в Сибирской губернии до 300 000 р. со включением посадского оклада, без прибавки оброчных 40 к., вскоре отмененных взамен десятинной пашни. Ясачный оклад по 3 соболя, или по 210 к. (не везде и не всегда), и десятинный хлеб также относились к окладным доходам. По Сборнику, с 1722 г. губернатором кн. Черкасским положено обрабатывать по 3 десятины казенной пашни, конечно на двор, но не сказано, в каких именно уездах; положив же по 30 с лишком пудов с десятины, податный двор внес бы около 100 пудов, или около 5 р., полагая по 5 к. пуд. Взяв отдельно Сибирь, согласно с цифрою 1727 г., она могла приносить подушного и посадского дохода до 112 000 р., не считая ясака и десятинной пашни.
   Из введенных в 1724 г. в Сибирскую губернию на постоянные квартиры полков армейских и гарнизонных, после отделения приписных провинций, могли остаться в Сибири 2 гарнизонных в прибавок к прежним двум, из которых один в 1725 г. ушел за Байкал и именовался там Якутским. В 1727 г. (указ 23 марта) велено составить особый отряд в 1500 чел. для охраны Якутской области с Камчаткою и Северо-востоком, и сей отряд почти весь составлен из казаков. При Петре II в расписании сибирских полков действительно показано 4 гарнизонных: Сибирский, Тобольский, Енисейский и Якутский, расположенный частью в Иркутске и за Байкалом. После второго разграничения с Китаем учреждены по границе из селенгинских бурят и тунгусов 3 полка, вполовину против казачьих, и пожалованы им знамена {Как и где размещены были отряды гарнизонные в прибавок к казачьим отрядам, можно частью видеть из акта 1701 г., на стр. 67й в XII[томе (П. С. 3.) напечатанного. "Изтобольских пехотных полков быть в Кунгуре капитану с ротою, в Екатеринбурге и Омске -- по роте с капитаном, в Ямышеве -- майор с двумя ротами, в Семипалатной -- капитану с ротою, в Томске -- майору с двумя ротами, в Кузнецке -- капитану с ротою, в Иркутске также, в Селенгинске -- одному батальону, в Нерчинске -- капитану с ротою, оставляя прочие в распоряжении губернатора". Но Сенат, поправляя, полагает возложить это распределение на Сибирский Приказ, как знающий наличность служивых казаков, не касаясь Селенгинска, где есть один полк, а другой надобно составить за Байкалом для пограничности. Мнение Сената сбылось в 1736 году.}. В 1736 г. велено вновь в Сибири сформировать один драгунский полк и пехотный батальон из сибирских дворян, казаков и их детей, с определением офицеров из полевых полков. К тому надобно прибавить годную по Уралу команду до 200 чел. Само по себе разумеется, что сословие казаков, чувствительно уменьшавшееся в числе от неоднократного отделения в строевые полки, не переставало существовать в прежних правилах.
   Вот общие выражения трех сил: населенности, дохода окладного и обороны, в продолжение I II периода!
   2. Неокладные доходы: таможенный, кабацкий, пиво-медовый, табачный, карточный. Для примера выпишем из Сборника два тобольских итога, в которых опять является статья карточная, даже после запрещения 1717 года.

1714 год

1721 год

Таможен.

8 953 р.

4340 р. 91 к.

Кабацк.

17 019 р.

18331 р. 45 к.

Пивомед.

1 790р.

1658 р. 60 к.

Табач.

1 123р.

2697 р. 50 к.

Картон.

25 р.

39 р. 40 к.

Всего

28 910р.

27 067 р. 86 к.

   Если положить по половине в Енисейске и Иркутске, по четверти в Якутске, Томске, Таре и Тюмени, по шестой доле в Красноярске, Селенгинске, Кузнецке и Туринске, по 1/56 -- в Березове, Туруханске, Нарыме, Кетске, Маковском и Илимске; если положить таможенного дохода по 20 тысяч в Верхотурье, как в Нерчинске, по словам гр. Владиславича, и по шестой доле прочих сборов против 28 тысяч тобольских, то сумма неокладного годового дохода в сибирских городах равнялась бы 127 000 р.
   Единовременные денежные поборы, по городам изменявшиеся, как то: канальные {С 1830 до 1833 г. производилось в Тобольском губернском суде дело о наделении землею крестьян Байкаловской волости из татарских дач юрт Бехтеревых. Из выписки писцовой переписи, в 1719г. произведенной тобольским дворянином Цыбульским, видно, что ясачные платили канальных по 70 к. и прорубных -- по 3 к., так что с соболиным окладом иной платил по 316 к., иной -- по 293 к., иной -- по 250, а со вдов -- ничего. Разность платежей показывает добровольную раскладку, при самой переписи условленную.} и другие, не относятся сюда. Для канала Ладожского требовалось с души по 70 к., а в 1720 г. -- по 20 к. с двора.
   В Сборнике написано, что в 1722 г., при введении нового губернского порядка, губернатор положил подымного по 5 рублей, чему нельзя верить. Но, как это неосновательное утверждение с чего-нибудь взято, может оно быть принято с двояким изъяснением: или разумелся под тем оклад 3десятинной казенной пашни с двора земледельчествовавшего, или платеж подушных и других сборов с известного числа душ, приписанных ко двору, для облегчения взыскания.
   3. Для взимания податей личных и денежных, равно и для содержания войска на постоянных квартирах, употреблялись с известного времени два способа.
   1-й, писцовый, по которому число дворов всего государства разделено на 146 1/2 доли, а в доле полагалось 5536 дворов. Поэтому в полной Сибирской губернии считалось 9 долей, впоследствии, с 1720 г., -- 10 вытей.
   2-й, новый. На содержание постоянно квартирующих полков назначались не деньги из казначейств, а подати с крестьян по расписанию, по которому на содержание солдата пешего причиталось 35 1/2, на конного -- 50 1/4 души ревизской. Полковники сами чрез свои средства сбирали полковые оклады. В Сибирской губернии, пока пребывала в соединении, на содержание 9 полков было отчислено 355 042 души, кроме первых двух гарнизонных, стоивших 17 000 р.
   Первый способ, при напрасной замысловатости, был сложен и нетверд, потому что при поправках переписи, хотя он и мог долго держаться неизменным в числе долей, подлежал частым изменениям в количестве дворов долевых, отчего писцовая доля, потом выть, изменялась в числительности, как монета по курсу {Так, например, при переписи 1710 года дворовое число государства от разных бедствий упало до 606 000 вместо 808 000 -- числа, в 1711 г. выставленного правительством со счетов прежних годов. Поэтому дворовая доля 1710 г., содержала в себе около 4153 дворов. Впоследствии доля называлась вытью, со указу 1720 г., 20 июня. Что ж касается до выти ямской, она имела особое значение и состояла из 4 семей, или тяглов (ук. 20 февраля 1703 г.).}. Но, независимо от слов "доли" или "выти", при требованиях правительств а простое число дворов оставалось предпочтительным способом, пока оно, до окончания первой государственной переписи, не заменилось числом душ.
   Второй способ, в важном намерении придуманный, вышел бременем для крестьян, потому что полковник, живучи среди них в штабном дворе, принимал роль феодального владельца, особливо при мягкости или потворстве губернатора. С 1726 г. правительство делало неоднократно строгие предписания насчет своевольств со стороны штабных дворов и их сборщиков, но дело шло своим чередом.
   4. Губерния, равно и провинция, состояла из городов, города -- из дистриктов, дистрикты -- из слобод, слободы -- из деревень.
   Города были 5ти классов. К первым относились даже те, в которых было дворов от 2--3 тысяч, как Тобольск и Иркутск; к последним и -- слободы, имеющие дворов меньше 250. Купцы и посадские делились на две гильдии, ремесленники на цехи с 1722 г.
   Канцелярия губернская или провинциальная была место управительное, иногда следственное и иногда судное. Губернатор или провинциальный вице-губернатор в ней председал. С 4 апреля 1714г. установлен порядок протоколов и голосов. Недовольные постановлениями канцелярии жаловались в Приказы, потом, с 1720 г., -- в коллегию, по принадлежности.
   Контора рентмейстерская хранила доходы, вела расходы, давала счеты камериру. Контора земская вела по губернии или провинции счеты месячные, годовые и валовые. Она управлялась камериром, который получал отчеты от рентмейстера и земского комиссара. Комиссару земскому сверх сбора податей наказано смотреть за благонравием, хозяйством и благочестием жителей подведомого округа. Все эти места и чины подчинялись канцелярии.
   При канцелярии губернско-сибирской и провинциальной состояло известное число дворян и детей боярских, для разных поручений и посылок. Еще в I периоде, когда не был о дворян, при Избе Приказной тобольского воеводы кн. Сулешева состояло боярских детей 33.
   Где есть надворный суд, там судные дела не принадлежат канцелярии. В нем был судья с заседателями, а за правильностью решений наблюдал прокурор подполковничьего чина. С 1727 г. велено (3) сибирскому губернатору председательствовать в Тобольском надворном суде, по вопиющим беспорядкам, какие им усмотрены.
   Власть надворного суда простиралась не далее 200 верст. Вне сего расстояния иски, не превышающие цены 50 р., разбирались судебными комиссарами, которые сделались, особенно в отдаленных местах, самовольными судьями и исполнителями своих приговоров, по делам даже уголовным. Иски, превышающие цену 50 р., судились по-прежнему воеводами и их товарищами {Воеводы сами выбирали в товарищи, кого хотели, но с 1701 г. сотовариществовали им дворяне от 2--4, смотря по величине города. Эти дворяне в Сибири были так называемые сибирские, происходившие из детей боярских.}, или так называемыми воеводскими (городскими) судами. Апелляция на воеводские суды и на судебных комиссаров шла в надворный суд, а на него -- в Приказ по принадлежности, потом -- в юстиц-коллегию.
   Губернский магистрат, от которого зависели ратуши провинций, сам зависел не от губернии, а от главного магистрата, окончательно решавшего дела исковые и уголовные, если не примешивались люди посторонних ведомств.
   В каждую из двух столиц приезжало от лица губернии по комиссару для принятия указов из высших мест и Сената.
   Сибирский Приказ, с открытия губернии, заведывал доходами мягкой рухляди, а дела по управлению принадлежали Сенату на общем государственном основании.
   5. Сибирский губернатор был хозяин губернии во всех отношениях, с властью и над военною силою. Обер-комендант был его помощником по гарнизону.
   При губернской канцелярии был совет из одного ландрихтера в виде товарища и 9-ти ландратов, по числу долей. Голос губернаторский равнялся двум. Ландраты по делам особой важности посылались в свои доли, которых комиссары им подчинялись {Некоторые сомневаются, чтобы в Сибири были ландраты. Для их убеждения указывается инструкция, в 1719 г., января 2го данная двум геодезистам, которым сибирские ландраты обязывались помогать в пути до Охотска.}.
   При вице-губернаторе провинции полагалась 3я доля ландратов против губернии. Они упразднены после введения в Сибирь гарнизонных полков.
   В 1714г. положены в содействие губернаторскому правлению 4 фискала, кроме которых еще в каждом городе по 1му, с допущением в сие звание и посадских. Фискалы сперва начались при Сенате. В губерниях им удавалось проникать в черноты и неправды.
   В 1725 г. (20 апреля), при начале другого царствования, действия фискалов, поддерживавших вероятности своих доносов разглашением опорочиваний, ограничены.
   Фискалы духовные учреждены также при Петре Великом, с именем инквизиторов и протоинквизиторов. Им даны инструкции, но по Сибири не слышны их подвиги.
   6. Настала смена учреждениям Петровым, смена, дабы уменьшениями расходов облегчить казну, в могущественное царствование исчерпанную на широкие, безостановочные предприятия. Подражание балтийскому ландратству исчезло.
   В Сибирской губернской канцелярии вместо ландрихтера являются два товарища прежде 1735 г. и вместо дьяков с 1726 г. -- два секретаря. С 24 апреля 1725 г. при губернской канцелярии определено 50 дворян и 100 боярских детей для рассылок и поручений {Последнее о числе дворян и детей боярских взято из бумаг дома Павлуцких. Очевидно, что те и другие служили вместо штатных рассылыциков прочих губерний.}.
   Надворные суды уничтожены, и право судное отдано канцелярии губернской и провинциальной. Прокурору упраздненного суда прилично бы перейти в канцелярию, но он удален из губернии, будто бы по злонамеренности Остермана, мужа по Нейштадтскому договору незабвенного, обвинявшегося при его осуждении и за уничтожение должности прокурорской. Губернский прокурор в первый раз увидел Тобольскую канцелярию в январе 1732 года. Ему в октябре 1740 г. Сенат заметил три уголовных дела, вопреки Уложению канцеляриею вершенных, и впредь велел основательнее доносить себе и генерал-прокурору о приговорах. Человеколюбивое внимание Сената к преступникам не должно быть проронено для читателя, когда оно мирит душу его с временем, которое слывет не так веселым.
   Судебные комиссары по дистриктам уничтожены, и судное право перешло в воеводские суды. Вообще, суд и расправа отданы губернаторам и воеводам.
   Конторы земские и рентмейстерские уничтожены также по всей Сибири. В одном Тобольске оставлена рентмейстерская с камериром, арентмейстеры и комиссары упразднены.
   В 1727 г. велено полкам расположиться при городах, и с тем вместе сборы податей возвращены губернаторам и начальникам провинций. Тут опять являются земские комиссары и исчезает камерир.
   В октябре 1730г. полки перемещаются из городов на прежние, так называемые вечные квартиры. Дворы штабные возобновлены и снова вступили в обязанность обора народных податей, вместе с земскими комиссарами. Прежние неправды, уже забытые, не замедлили возобновиться и дойти до высшего сведения. В августе 1731 г. от правительства предписано, чтобы ни сами полковники, ни их подчиненные не делали по Сибири разорений и обид уездным жителям, и последним подтверждено право жаловаться на воинские команды и канцелярии. С другой половины 1736 г. сборы податей опять возложены на губернаторов и воевод, с придачею им отставных офицеров, дабы прекратить усмотренное грабительство воинских рук. Нельзя без глубокой признательности помышлять, как правительство, бдящее над беззащитными гнездами своих подданных, испытывает и переменяет меры, дабы оградить их от расклевов; но без прямой любви к ближнему, изучаемой в училище христианского благочестия, достижение цели едва ли будет доступною задачею? Образованность состояния лучшего и грамотность низшего, как творения самолюбивой умственности, раздражающие жизнь и роскошь, притязаниями на жизнь и роскошь, уносят, по несчастию, мимо цели.
   Докончим. Губернские маги страты, эти прекрасные заведения, вместе с их главою -- главным магистратом, на который возложено Великим Зодчим создать рассыпанную храмину купечества, уничтожены в июле 1728 г. и заменены ратушами, с зависимостью от губернии или провинции. В марте 1732 г. учрежден в С.Петербурге магистрат в видах местных, без связи с ратушами.
   Полиция учреждена в одном из сибирских городов -- Тобольске в 1733 году (у к. 23 апреля) {В 1739 г. по описи полиции оказалось в Тобольске 2639 домов, а по описи архиерейского дома, за 6 лет пред тем деланной, было на горе 1166. под горою -- 2135 домов. Жителей 12 649, и в том числе 5724 м[ужского] п[ола]. Разность домов можно изъяснять пожарами, а знатное превосходство ж[енского] п[ола] -- частыми рекрутствами и безвозвратными командировками казаков.}, а в марте 1737 правление полицейское возложено на ратуши по всем городам.
   Фискалы провинциальные и городовые в июне 1729 г. отозваны на смотр в Сенат из Сибири, в которой, по прихотям обер-фискала Нестерова, определялись недостойные. Годные из них распределены в военную службу.
   В сентябре 1732 г. учреждены обер-фискалы и фискалы по военному ведомству с тем, что, если не докажут на суде своих доносов, подвергаются наказанию, какому бы подлежал обвиняемый ими. Условие справедливое!
   В декабре 1730 г. Сибирский Приказ восстановлен в прежнюю силу, под начальством генерала гр. Ягужинского, с предоставлением сему месту определять чиновников к должностям да вице-губернаторов, исключая одного губернатора, с непосредственным заведыванием всех дел, но не без ответственности пред Сенатом. Причины, побудившие к изменению общего порядка, Петром Великим введенного, очень частны, именно, что сибирские воеводы, до 1710 г. состоя в непосредственном подчинении Приказу, прямо доносили ему, мимо главных тобольских воевод, хотя сии бывали в чине боярском, а ныне, с присвоением власти одному лицу губернатора, все прочие сделались безгласными. Нет приличия опровергать эти суждения, а довольно привесть себе на память прежнюю неурядицу, побудившую правительство к сосредоточению управления.
   Соображая перемены, в сей статье означенные, и обращаясь к первой коренной мысли, что будто бы оне решены для уменьшения государственных расходов, когда во всех сибирских казначействах едва ли от того сбережено 5000 р., история страны убеждает в одной истине, что при частой перемене выдумываемых распоряжений умы жителей становятся равнодушными к нововведениям.
   7. Сгромозжение и раздробление Сибирской губернии невольно следовало своем у притяжению и своему оттолкновению. Сперва молва о богатстве и благоденствии сибирском влекла людей к востоку, потом зауральская полоса населенности, из 25 000 приписанная в заводские работы, не так легкие, показалась сомнительною межою между известностью и неизвестностью. Одним угрожаемым какою-нибудь бедою, одним раскольникам и беглым рекрутам стали пристанищем демидовские заводы {В 1723 г., сентября 20-го, Демидов штрафован за держание 150 беглых рекрутов.}.
   В этом расположении обстоятельств правительство в 1727 г. усмотрело средоточие для провинций Вятской и Соликамской в Казани. Где ж теперь западный предел Сибири? Пояс Уральского хребта, с покатями на запад, принадлежит Сибирскому Управлению в общем смысле, а в отношении искусственном, хозяйственном и судном -- горному начальству, с правом апелляции на обер-бергамт в Сибирскую канцелярию (ук. 30 июня 1732 г.), прежде же, до 1715 г., равномерно и до 1711 г. при первом существовании Рудного Приказа, заводско-уральская часть заведывшшсь сибирским губернатором во всех отношениях.
   По соображению подобных побуждений, когда постепенно в Иркутске свивалось средоточие отдаленных удовлетворений для Камчатки, Якутска, Нерчинска и Кяхты, провинция Иркутская возведена в начале 1736 г. на чреду губернской самостоятельности и обрезала Енисейскую.
   Енисейская провинция, прежде распахнувшаяся до Шилки, теперь, сжатая в своем продолговатом пространстве, не заключающая ни гор с значащими богатствами, ни исходов торговых и довольная веселою посредственностью, не только не могла искупиться от власти Тобольска, но и рассталась в 1726 г. в пользу его с Нарымом, Томском и Кузнецком. Томск, прежде сносившийся посольствами с ханами урянхайскими, которых нет уже и в помине, теперь не более значит, как и Красноярск, над которым он, по замечанию Фишера, недавно величался значением области.
   Сибирь не видит уже внешних неприятелей, но многое в ней изменилось от внутреннего шествия и не раз еще изменится к лучшему. Разум, как неутомимый зодчий, для облагорожения быта людского превращает иногда степи в города. Это и сбылось.
   Новый замок при пустынном Яике, первоначальный Оренбург, разрезывающий выставкою яицких укреплений общение между торготами и чжунгарами и долженствующий связать южно-сибирскую границу, как преграду от вторжений киргизских, делается вратами военными и торговыми в Азию. Третий Башкирский бунт, в 1736 г. огласившийся, приостановил благородные виды правительства, заботившегося об устройстве южно-восточного края. Не место здесь рассказывать, что башкирцев обоего пола с детьми погибло, казнено, сослано на флот, в Рогервик, и переселено до 28 000 душ в продолжение мятежей и следствия, продолжавшихся до конца третьего периода; для нас довольно заметить, что в числе мер, для будущего обезопасения того края, положено в августе 1737 г. отделить от Тобольской провинции три участка: Исетский, Окуневский и Шадринский с восточно-уральскими башкирами, под именем провинции Исетской, и присоединить ее к Оренбургу с назначением ея места сперва в Чебаркуле. Провинция сия отрезана не в военном, а в провиантском усмотрении {Она окончательно отошла к Оренбургской губернии в 1743 г., как видно из сенатского указа 8 августа к сибирскому губернатору Сухареву.}.
   Вот сколько преобразований, чрез которые Сибирь прошла в течение 28 лет!
  

ГЛАВА III

ОБ УМНОЖЕНИИ ГОСУДАРСТВЕННОГО БОГАТСТВА

1. Яркенское золото. 2. Бухгольц. 3. Лихарев. 4. Другие способы к приобретению двух металлов. 5. Продолжение истории горного дела. 6. По Уралу. 7. По Алтаю. 8. По Забайкалью.

  
   Победитель Карла XII, знав толь же хорошо,, что для порядочного содержания войск нужны золото и серебро, как и то, что сии металлы приобретаются внутренним трудолюбием, развитием промышленности мануфактурной, горной и торговой, всемерно поэтому стремился к приумножению государственного богатства на всех трех путях. Приближенные, ценя внимание, какое Петр Великий обращал к ост-индской торговле, для которой и поход в Персию, и предприятие на Мадагаскар после были решены, почитал и долгом представлять ему свои вероятности, блестевшие надеждами на приобретение благородных металлов, которые монарх называл артериями войны. Боярин кн. Гагарин, сибирский губернатор, вскоре по приезде в Тобольск узнав, что тут бывает в продаже песочное золото, привозимое из Эркета (Яркена), города, подвластного в то время контайше, возмечтал о возможности завладеть и городом и золотым яркенским промыслом, подобно тому, как через несколько месяцев, наслышась от крестьянина Пантина о приписке серебряной руды в Вологодском уезде, спешил представить о том государю. Угодливость царю русскому, всегда текущая из сердца преданного, но не всегда соображенная в голове, была в настоящем деле важною, но не преступною ошибкою кн. Гагарина.
   1. История песочного золота, обезображенная в Сибири молвою времени, изложена с достоверностью Миллером {Ежем. соч. Январь 1760 г.}. Кн. Гагарин, в 1713 г. послав дворянина Трушникова к Хухонору для разведания и покупки песка и не сождав возврата его, спешил поднесть государю горсть купленного золота, представляя, что от Яркена до Тары доходят в 2 1/2 месяца, что, утвердясь при оз. Ямышеве, стоит только протянуть цепи укреплений чрез Чжунгарию до Яркена, что этим делом можно управиться одной Сибири, прикомандировав в экспедицию уфимских башкир и прислав из России офицеров.
   Если бы государь заблагорассудил отослать в Сенат на рассмотрение фантастическое представление Гагарина, в котором ни одна строка не смотрит прямо, Сибирь не принесла бы столько жертв. Ибо с чего взял губернатор, что контайша духа воинственного будет смотреть равнодушно на крепости, владение его разрезывающие? Откуда доставать продовольствие отряду, в степь углубляющемуся? Где взять столько людей, чтобы на маршах, продолжающихся 2 1/2 месяца, наполнять ими редуты и идти вперед? Что за надежда на башкир? Думал ли губернатор о переходе через горы и Мустаг? Как ручаться при сибирском малолюдстве за силы страны, когда для особой посылки на оз. Зайсан вскоре принужден был губернатор взять из тюрьмы преступников? Но жребий брошен. Государь, великостию гения измеряя возможности дел и торопясь выйти с флотом в море, вспомнил о представлении кн. Гагарина и 22 мая 1714г. написал собственноручно на той бумаге: "Построить город у оз. Ямышева или выше, идти по реке вверх, пока продолжится лодочный ход, потом следовать далее для овладения Яркеном, взять людей тысячи две, употребить из пленных шведов, артиллерию и минералогию знающих, только не более трети против наших офицеров".
   2. В таком же смысле дана инструкция подполковнику Бухгольцу, начальнику экспедиции, с тем чтобы в нужных случаях обращался к губернатору, все делая с его воли. Бухгольц, прибыв в Тобольск с офицерами, начиная с сержанта до майора, отправился в июле 1715г. на 32 досчениках и 27 больших лодках с отрядом, состоявшим из 2932 чел. В Таре дано 1500 лошадей, на которые посажены драгуны для очищения неприятелей по берегам, кроме того, у офицеров и других людей было лошадей до 1000. При отъезде из Тобольска Бухгольц видел у губернатора посланцев контайши, которым в первый раз сказано мимоходом, что этот офицер отправлен не для войны, а для укреплений по Иртышу. "Если нет неприязненных намерений, -- отвечали они, -- Шорухтухан не станет перечить". От неуважения ли к контайше, как занятому войною с Китаем, или оттого, что губернатор почитал контайшу, как и хана торготского, в одинаковой зависимости от России, оказано невнимание; и это опять ошибка.
   1 октября экспедиция достигла оз. Ямышева, в 6 верстах отстоящего от Иртыша, и крепость заложена при речке Преснухе. По донесению Бухгольца от 26 декабря, что данных людей будет недостаточно, государь из Копенгагена подтвердил губернатору всемерно пещись об успехе предприятия, потому что в мыслях государя носилось, вровень с тем, другое предприятие на Амударью. Помянутые посланцы, заехав в крепость, заметили, что она построена на чжунгарской земле, но, уверясь в миролюбивых намерениях, советовали начальнику послать кого-нибудь к Шорухтухану с письмом, не дошедшим, однако ж, до владельца. Между тем озлобленный контайша, собрав войско, сколько нашлось не занятого войною, успел послать его зимою, и на сырной неделе неприятель, ночным отгоном лошадей встревожив недостроенную крепость, ворвался в нее и едва был выгнан, тем не менее, однако ж, держал ее в осаде. Неприятельский начальник, имев людей до 10 000, писал к подполковнику, что, "если не сойдешь с чужого места, я буду здесь зиму зимовать и лет олетовать". Подполковник отвечал с твердостью русского офицера, что он не перестанет исполнять волю государя, и заботился только о том, как бы уведомить губернатора о своем положении, когда надлежало бы ему решиться разогнать толпу громом пушечным. К пущей беде, Бухгольц не замедлил увидеть, как в его глазах калмыки вели пленных русских до 700, со взятым за 50 верст караваном, который послан был к нему из Тобольска с провиантом и казною в 20 000 р. В апреле нашелся случай на лодке, прикрытой льдинами, толкнуть по реке вестников в Тобольск, а между тем отряд от болезней и сибирской язвы уменьшился до того, что осталось живых и больных не более 700. Экспедиция обратилась назад, на устье Оми, без сопротивления калмыков, из чего видно, что тогда граница наша разумелась по р. Омь, по которой и прежде стояли ведеты, посланником Байковым упомянутые. Губернатор подтвердил строить крепость на Оми, препроводил 1300 рекрутов, послал подполковника Матигорова восстановить укрепление Ямышевское, которое и совершилось в виде 4-угольника, палисадом обнесенного, а Омское -- в виде 5-угольника. Бухгольц, потерявший из отряда 2200 чел., 2500 лошадей и прозевавший караван с людьми и казною, успел выпроситься в Петербург, от стыда и следствия.
   В течение 1716 г. кн. Гагарин, в поправление своей ошибки, писал с сотником Чередовым к контайше, что укрепление Ямышевское предпринято для защиты его от нападений со стороны киргизов, которых между тем под рукою поощрял к нападениям; потом послал боярского сына Маремьянникова к контайше и требовал возвращения казны и плена; наконец, с возвращением дворянина Трушникова, привезшего до 200 дан песочного золота, которое вымывается из речек хухонорских и также достается недалеко от Китайской стены, в двух городах, им названных Дабою и Селимом, препроводил к государю купленное золото и, за неполучением ответов от контайши, представлял, что для довершения предприятия прилично бы успокоить владельца царскою грамотою о миролюбивых действиях отряда в степи. Государь, посылая писанную в Амстердаме 18 декабря 1716 г. грамоту, приказал губернатору отправить ее к контайше и предоставил ему распорядиться экспедициею {Содержание грамоты было вот какое: чтобы в строении городов, которые повелено ближнему боярину Сибирского царства губернатору кн. М. П. Гагарину возвести в сибирских краях и по Нор-Зайсану для прииска разных руд, контайша не делал помехи, также воспретил бы своим людям затевать ссоры и исполнял бы требования губернатора; а монарх, из милосердия желая сохранить контайшу в своем благоволении, как Аюкухана, и других калмыцких владельцев, позволяет улусникам его жить мирно на тех землях, к Сибирскому царству принадлежащих, без опасения обид тем улусникам, и с упованием на высокую оборону от неприятелей.}.
   В 1717 г. губернатор отправил тобольского дворянина Вельянова с повелительною грамотою и с своим листом, требуя у контайши ответа на прежние листы и о задержке посланных гонцов. Вельянов, 5 апреля выехав из Тары, 27 июня был принят контайшою, который, взяв грамоту с обыкновенными знаками почтения, велел подателю отступить и вручить губернаторский лист первому чиновнику. Разумеется, что контайша чувствовал смысл грамоты, когда приказал содержать Вельянова под караулом, и он содержался до февраля. Между тем губернатор, возложив продолжение экспедиции на подполковника Ступина, дал ему солдат, казаков, артиллерию и все нужное, поручил тобольскому обер-коменданту Карпову отправить его при себе из Омска, но
   Ступин, занявшись лучшим устройством крепостей: Ямышевской, Омской и третьей Железинской, губернатором приказанной, потом заготовлением лодок, еще не тронулся с места, как кн. Гагарин отозван в столицу в конце 1717 года по особому государственному делу.
   В 1719 году Ступин поручил осмотреть оз. Нор-Зайсан и Верхний Иртыш, делящийся на два рукава, из которых южный найден довольно глубоким, а северный мелким. Мы не сказали о том, что возвратившийся из Урги Вельянов привез от контайши к бывшему губернатору ответ, наполненный угроз и жалоб на всех пограничных воевод до красноярского, как нарушителей пограничного спокойствия. Но если в Тобольске мало думали о бессильных угрозах контайши, обремененного войною с Китаем, то и он не думал о возвращении пограбленной казны и плена.
   3. В том же 1719 г. генералмайор Лихарев, в достаточном числе офицеров и других чинов, даже медицинских, при запасной аптеке, прибыл в Тобольск с двумя поручениями; а) исследовать безуспешность Бухгольцева похода и разыскать, подлинно ли есть яркенское песочное золото; если есть, то дойти до Нор-Зайсана и построить там крепость, в случае же невозможности -- разведать: далеко ли оттуда до Яркена; б) произвести следствие по Сибири об управлении кн. Гагарина. В 7-м пункте инструкции (18 и 31 января указ) сказано Лихареву: Его Величеств о приказал по городам Сибирской губернии объявлять письменно или словесно, что Гагарин недобрый человек и уже не бывать ему губернатором. Тогда развязались в Сибири языки у злословия, у злобы, неблагодарности, и едва ли у людей честных. Иной утверждал, что песочное золото была ложь, другой -- что Гагарин злоумышлял отделиться от России, потому, верно, что им водворены в Тобольске вызванные оружейники, и началось делание пороха, третий говорил о растрате государевой казны на веселости, и всякий по своему топтал длинную тень человека, далеко сидевшего при закате солнечном. Те, которые унижались из подлости, выпрямляются с дерзостью, так, как бы низость обнадеживалась стоячею постановкою с падением лица высокого. Это не веселит наблюдателя, но так водится. Лихарев производил следствие с майором Тютчевым, а в Иркутск посылал верного и неглупого гвардии капрала Мусина-Пушкина, Летописью похваляемого. Летопись Иркутская еще упоминает, что тамошний воевода Ракитин в 1717 г., по доверенности кн. Гагарина, обобрал за Байкалом из возвратившегося каравана золото, серебро и другие дорогие вещи, и за то потерял голову после суда в Петербурге {Что это за золото? Если упомянутые драгоценности выменены на посланные товары, то подействовавшему торговому уставу 1698 г. надлежало только конфисковать их. Не подарки ли это от Тулишина, обратно проехавшего чрез Тобольск в январе 1715 года? Не дал ли ему кн. Гагарин слова теснить по возможности контайшу? И это подозрение склеивается с ходатайством, какое делал китайский трибунал в листе к Сенату, в защиту подсудимого кн. Гагарина. Я далек от того, чтобы утверждать эту догадку, вероятно, не лучше упомянутых сибирских сплетней, против злополучного правителя. В Сибирском, помнится, Вестнике писано, что богатства кн. Гагарина сложены были в Салдинской слободе, дабы скрыть их от поимки Верхотурской таможни, и что будто бы на счет их выстроена каменная там церковь. Я желал это известие проверить, зная, что по доносу Нестерова о транспорте животов гагаринских, между которыми будто бы находились заповедные и неявленные товары, дано приличное предписание Верхотурской таможне, и не мог дождаться желаемого ответа. Впрочем, в проезд мой видел я Салдинскую церковь, очень тесную, небольшую, и не мог войти в нее за отлучкою трапезника. Постройка ея не могла быть дороже тысячи рублей, в свое время.}.
  
   О Салдинской церкви, по словам академика Лепехина, выстроенной на счет имущества гагаринского. По тонным осведомлениям, мною полученным, жители салдинские и верхотурекие отозвались неведением, на какие деньги выстроена эта церковь. В церковных описях не значится никаких прикладов от имени кн. Гагарина, хотя в них и не пропущено, что 26 января 1715 года приложена безыменным икона Пр. Исайи. Несмотря на видимую безгласность, надобно согласиться с преданием академика, потому что бедному Салдинскому селу негде взять строительного капитала, что академик, любивший говорить с простым народом и давать советы, какими травами пользоваться от болезней, вероятно, наткнулся на старушку или старичка, которому втайне было вверено имущество гагаринское и который, сведав о погибели стяжателя, посвятил имение, в виде безмолвной жертвы на алтарь Иисуса Умилостивителя и Помилователя. Церковь о 3 престолах. Престол Сретения Господня освящен 17 июля 1737 г. Внутренняя длина церкви 8 саж. с 3 1/2 ар., ширина -- 5 саж. с аршином, вышина в летней 8, в теплой 2 1/2 саж. Толщина кирпичных стен в 2 ар. без четверти. Вышина колокольни около 13 саж:.
  
   Но прежде, нежели назначен следователь, Сенат, с доносов тобольского обер-фискала Нестерова, под рукою поверенных на месте, имел крепкие доказательства о сибирских злоупотреблениях, так что 11 января в том же году объявил взяточниками и разорителями народа комендантов, майоров, комиссаров, дьяков, определенных губернатором к делам недорослей, которых он вывез до полсотни, и самого губернатора, -- того правителя, который впервые простер свой дальновидный луч, как не замедлим увидеть, к берегам Японии и озарял оконечности Усть-Янска, Нижнеколымска, Курильских и Шантарских островов, Удского, Тунки и Нор-Зайсана, который ознаменовал живую ревность к Церкви Христовой при обращении идолопоклонников. Вся слава, как паутина, сдунута, и правосудие в 1721 году изрекло страшный приговор против жизни кн. Гагарина, в урок отдаленных правителей, если только беды одних могут быть уроками для других. История страны, не зная ни подробностей доносов нестеровских, ни пополнений следователя, ни ответов подсудимого, безмолвствует.
   Обратимся к другому поручению Лихарева.
   Лихарев, снабженный провиантом, 8 мая 1720 г. отправился из Тобольска с 440 чел. к Нор-Зайсану, которого берега, тростником обросшие, не представили ему удобного места для крепости. Верхним Иртышом он плыл 12 дней беспрепятственно, потому что калмыки, при самом входе в реку завидев флотилию 34-х лодок, скрылись от берегов, чтоб подать весть 20тысячному полчищу, недалеко стоявшему под рукою наследника Галдан-Церена. Неприятель 1 августа нечаянно открыл ружейную пальбу по судам. Наши выскакали на берег и, выдержав жестокий натиск, вскоре заставили неприятеля отступить и прислать переговорщика. Но Лихарев, полагаясь на 13 полевых пушек и 4 мортиры, помедлил входить в переговоры и шел вверх, разделив флотилию на оба берега, для обоюдного поражения неприятеля. Два дня прошли в перестрелке, убийственной для калмыков, и ход становился затруднительнее, чем далее шли; в военном совете поэтому положено помышлять о возвратном пути и, при первом вызове калмыков к переговору, принять его, что и сбылось на третий день, и соглашенось о перемирии. Калмыки полагали нашествие русских в согласии с маньчжурами; но, когда о бъяснилось, что войны и в уме не было, что хотелось только дойти до истоков Иртыша и сыскать рудокопные места, последовало замирение, а затем взаимные поздравления и подарки. Калмыки провожали флотилию с изъявлениями радости, контайша так был доволен развязкою, что тотчас отпустил сотника Чередова, с 1716 г. им задержанного. Какие припомнить силу отряда Бухгольцева и разность последствия? Лихарев на обратном пути заложил при себе крепость Усть-Каменогорскую и поспешил в Петербург. Года через два, т.е. в 1722 г., явилось на устье Убы укрепление этого имени.
   Вот какими выгодами кончилась Яркенская экспедиция, конечно необдуманная и чувствительные уроны Сибири навлекшая, по неспособности ея начальника. Нельзя не обвинять и кн. Гагарина как изобретателя странной экспедиции, но предмет песочного золота -- не выдумка. Сам монарх удостоверился в истине того еще прежде казни кн. Гагарина, когда 18 января 1721 г. приказывает помириться с контайшою и завести торг не только с Чжунгарией, с китайскими городами, Дабою и Селимом, по выговору Трушникова, но и столицею далайламы, не для прибыли, а для разведания о месторождении золота, дабы овладеть тем местом. О Великий, прости истории! Она с благоговением слышит твое слово и не скрепляет его.
   4. В царствование императрицы Анны также смекали посредством казенного каравана доставать из Пекина золото на промене иностранной серебряной монеты, которой и отправлено в 1732г. до 50 пудов. Но, независимо от казенного смекательства, пришло само по себе золотое время, когда серебро на Кяхте лилось, лишь бы давали на промене лошадей, скот и жизненные припасы. Маньчжу-китайцы, теснимые славным Галдан-Цереном, и равно закупщики его хватали, так сказать, из рук друг друга необходимые для содержания войска статьи, и лан китайского серебра обходился не дороже рубля, в продолжение лет четырех. Иркутский вице-губернатор Плещеев в 1735 г. приобрел для казны 15 000 лан и еще надеялся приобресть 50 000. Война двух обогащает третьего, и эту казенную политику хорошо изучила Англия. В апреле 1740 г. заключен на Кяхте временным комиссаром Свиньиным безгласный контракт с бухарцем Мурат-Бичиным о вымене на серебряные ефимки или российские рублевики песочного золота 12 пудов в течение 3-х годов {В условиях контракта стояло, чтобы в золотнике было 8 1/12 чистого золота. По расчету покупки, привоза и передела золотник золота обошелся бы на ефимки по 258 и 243 1/2; прибыл и было бы 20 и 16 6/95 к. Но при вымене на российские рублевики золотник золота, за всеми расходами, обошелся бы в 213 и 211 1/12 коп.; прибыли будет c лишком до 65 копеек. Последний вымен одобрен, и видно потому, что бухарец плохо разумел относительную ценность двух монет.}. Вот сколько утонченных забот, и явных, и тайных, для притяжения серебра, и особенно золота!
   5. К чему бы вдалеке искать золота и серебра, когда за звонкие полосы уральского железа можно было привлекать редкие металлы из соседних государств, когда за военные снаряды, на Урале выделываемые, перестали платить иностранцу золотом или серебром, когда для жалованья солдату доставало домашней меди, когда провиант и мундир его производились на своей земле и своими рукодельнями? Как бы то ни было, обозрим успехи металлических заведений вместе с переменами горного начальства.
   Образование губерний, пока представляло свежую и господствующую идею, увлекло за собою и судьбу горного хозяйства. В июне 1711 г. Приказ Рудных дел упразднен, с передачею сей ветви государственного хозяйства в руки губернаторов. В настоящем году привезено в Москву, до последовавшей еще перемены, 9 п. 33 ф. серебра из Сибирской губернии, с Нерчинских рудников, открытых, по-видимому, в отраслях Донинского кряжа, где, кроме руд гнездовых в известных логовинах, были и жильные, едва ли доступные для искусства Левандиан. Скоро правительство признало, что хозяйству искусственному не свойственно быть в ведении губернаторов, и в июне 1715г. восстановило Приказ Рудный, при котором капитан артиллерии Татищев вместе с Блюером отправлен на Урал для обозрения и распоряжения заводской части.
   6. Выйский медеплавленный рудник, где руда лежала в железняке под видом тонкой земли и лазури, замечателен тем, что Никита Демидов первую вылитую доску, наподобие столовой,1721 г. поднес великому хозяину России. В то же время опознали богатейшую магнитную гору, называемую Высокогорскою, которая знакома была вогулам лет за 20, и в надежде на сию неисчерпаемую толщу заведен в следующем году Нижнетагильский завод, а вслед за ним возникли и другие. Сей завод, как и прежние Уктусский, Невьянский и Алапаевский, стали средоточиями других, в своих относительных пространствах. В январе 1720 г. частные заводы обложены десятиною с своих доходов. На таком же основании дозволено Миссисипской Французской компании разрабатывать руды во всем государстве, дабы посредством искусных иностранцев ознакомить подданных с практическим горным знанием; но на поверку оказалось, что компания только мечтала. В ноябре того же года обращено внимание на гористую Башкирию, с обещанием наград тем из башкиров, которые покажут места руд.
   В 1722 г. генералмайор Геннинг определен для улучшения медных и железных заводов в уездах: Кунгурском, Верхотурском и Тобольском, и правление заводов названо обер-бергамтом, как будто бы с иностранным словом увеличится знание русских. В следующем году государь похваляет Геннинга за построение заводов: Екатеринбургского, Лялинского и Ягушихинского (Ягошихи), также за литье пушек и мортир и за доброе железо с Уктуса, Каменки и Алапаевска, не приказывая делать шпаг и фузей затем, что эти изделия возложены на завод Сестрорецкий. Действительно, Геннинг был хороший заводской управитель, хотя и не имел ни знания, ни догадливости ориктагноста.
   В июне 1725 г. велено от Сената Геннингу: а) содержать заводы приписными слободами, ежегодным капиталом в 20000р. и прибыльными деньгами; б) охранять заводы и слободы от кирги зов и башкиров палисадами, гарнизонными и другими служивыми людьми по сношению с губернатором сибирским. В конце июня приписаны Лялинскому заводу 100 крестьянских дворов, а екатеринбургским предоставлено изворачиваться наймом, хотя иностранцы, каковы Геннинг и после Шемберг, готовы были закабалить крестьян под заводы в наибольшем числе. В июле того же года велено пришлых дворцового или монастырского ведомства поселить в екатеринбургских заводских слободах, и, вероятно, часть из них отделена для Верхисетского завода, в 1726 г. основавшегося. В марте 1727 г. к известному денежному капиталу, производившемуся на содержание екатеринбургских заводов, еще прибавлено 10 000 р. В сентябре возобновлено позволение всякому свободно приискивать и разрабатывать всякие руды и цветные камни во всех сибирских провинциях. В том же году слюда обложена вместо десятины -- гривною с рубля. В 1729 г. Суксунский медеплавильный завод начал свое действие, а в 1731 г. открыт исторический Гумешевский рудник, доставивший богатую работу Полевскому заводу. В июне 1732 г. велено определить на сибирские заводы, для навыка горнозаводским делам, 6 дворян, учившихся при Академии наук или при Адмиралтействе. Между тем Геннинг вошел с вопросом: строить ли от казны завод и крепость в Уктусе, если правительство предполагает сибирские заводы отдавать в частное владение компаний? Правительство действительно подалось на мысль о передаче заводов в частные руки, со слов самого Геннинга, как видно из сенатского указа. Он еще утверждал, что надобно отдать заводы со всем недвижимым имением и с приписными крестьянами безденежно, вопреки прежнему мнению, какое он подавал при Петре Великом. Если бы и в самом деле труды и издержки казенные были оплачены доходами, как Геннинг писал, мнение его противоречило бы истинным понятиям хозяйства, потому что большие заведения чередятся не для одного окупа пожертвованных трудов и капиталов, но для образования новых капиталов. Притом с чем сообразно передавать без цены бесценный капитал живых рук, привязанных к заводам? Если не замедлим удостовериться, что заводы казенные давали важную прибыль, очевидно, что мнение Геннинга как чужеземного наемника высказано под чужим диктантом. В это время трое архангельских посадских, Прядуно в с товарищи, открывают в Лапландии, на Медвежьем острове, серебряную руду, из которой и выплавлено в 1733г. до 35 ф. (4) при очевидце, горном чиновнике Цимермане, но впоследствии серебряный прииск, как верховой, сопровождался неприятностями для рудооткрывателей, сперва по-царски награжденных.
   С марта 1734 г. при переводе Геннинга на сестрорецкие заводы, заступает его место на Урале известный Татищев, в чине действительного статского советника, и отменяет излишества в чинах и окладах {Под окладами мастеровых разумелась задельная плата, Геннингом установленная, и Татищев погрешил отменою той платы.}, присвоенных мастерам.
   Ему, в качестве начальника заводов казенных и частных, наказывается: а) жителей Казанской губернии заохочивать к разработке небогатых руд припискою к домне -- 150, к молоту -- 30 дворов; б) обратить внимание на руды Башкирии, бывшие в виду царя Алексия (как будто бы при Петре Великом не было о том думано), но приняться за дело не иначе, как убеждая самих башкир приискивать также мраморы, агаты, яшмы для украшения дворцов и других зданий; в) строить заводы в Томском и Кузнецком уездах и в Даурии. В том же году Татищев ознакомился с другою магнитною горою Благодатью, которая доныне остается матерью кушвинских и других зависимых домен. С ея вершины, равно с вершины Синюхи Баранчинской {В бытность горного начальника Андрея Федоровича Дерябина прорубалась шахта сквозь гору Благодать для геогностического узнания внутренних ея сокровищ. Я, по старости не надеясь дойти до сего исторического момента, ни сказать о любви, с какою он заботился о высвобождении приписных крестьян, и о замене их непременными работниками, при сочинении проекта Горного Положения, я в настоящую пору по крайней мере удовлетворяюсь воспоминанием, как мы были угощаемы чаем от гостеприимного начальника, на вершинах то Благодати, то Синюхи, в 1810 году.}, видна за 75 верст третья магнитная гора Качканар.
   Дикая темнолесистая панорама обширна, но по причине утомительного единообразия не говорит ни глазу, ни воображению. В 1735 году, в котором основался Кушвинский завод, с донесения Татищева сделалось гласным о рудном богатстве Северного Урала, рассеянном на такой широте, что без тесноты можно будет разместиться 30ти новым заводам. В том же и следующем году загорелись плавильни на двух юговских заводах и при Мотовилихе. Руда пермских заводов, дающая красную медь, залегает гнездами или перемежающимися пластами. Заводы Синячихинский и Нижнесусанский {На Нижнесусанском заводе, да простит читатель эгоизму, я родился в 1767 г. Рассматривая причины своих погрешностей, я иногда покушаюсь спрашивать у себя: не стук ли молотов, от колыбели поражавший мое слышание, оглушил меня надолго для кротких впечатлений самопознания?}, в качестве содействователей Алапаевского, начали разделять ковку чугуна прежде 1736 г., как видно из указа 15 апреля того года.
   В марте 1736 г. сказано Татищеву высылать ежегодно с екатеринбургских заводов по 6000 п. меди на оружейные заводы, а остальную, за переделом в мелкую монету, присылать в брусках на продажу, для составления капитала на заводское содержание. Татищев доносит, что, за переделом меди в кружки мелкой монеты, надеется выплавить 23 421 пуд. В 1737 г. в помощь Кушвинскому заводу учредился Туринский (верхний).
   Если с юговских заводов теперь кинуть линию на Конжаковский Камень, с которого медистая бахрома плавилась в лялинских печах, и отсюда продолжать линию чрез три магнитные и две асбестовые горы до Гумешевского рудника; если опять отбросить ее чрез четвертую магнитную Ревдинскую гору и чрез суксунские плавильни к тем же на р. Юге заводам, то не вся еще площадь будет обхвачена, площадь, на которой работало тогдашнее горное искусство.
   Уже видно из того, что Южный Урал, давно правительством присматриеваемый, оставался, по шаткости окрестных дикарей, под спудом для горного искусства. Статский советник Кирилов, которому дан был наказ, почти в одно время с Татищевым, о металлических заведениях на Южном Урале, действительно в 1735 г. положил основание медеплавиленного завода в 9 вер. от Табынска, но за Башкирским бунтом дело сие не возобновлялось до 1743 года. Поэтому первый шаг, какой сделан к стороне Южного Урала, состоял в установлении двух домен при 3-х сергинских рудниках. В ноябре 1741 г. хозяину их Демидову дозволено выстроить тут и крепость для без опасности, по при меру, как у него сделаны крепости на Ревде и Суксуне. При толь малых успехах горной промышленности в Башкирии нельзя не подивиться, что беглецы сибирских заводов около 1719г. по какому-то чутью основали на р. Сакмаре крепкое убежище, в Сборнике названное городком. В ноябре 1727 г. велено от правительства возвратить их в Екатеринбург, а важного преступника Гореванова, там проживавшего, отослать в Тобольск и место сие занять яицким казакам (5).
   7. Колыванское производство Акинф. Демидова, в 1726 г. начавшееся, перенесено в 1729 г. от подошвы Синей сопки на речку Белую, и для умножения воды сделан спуск из оз. Белого, которое, с своим посредине островком, красит прелестный ландшафт, рисующийся внизу для зрителя, стоящего на вышине Синюхи. В медной руде не было недостатка: металл отправлялся водою на Невьянский завод (где около 1732 г. выковывалось железа до 800 000 пуд.) или переделывался в посуду, на вкус калмыков и киргизов, кочевавших по раздольям гористой живописной пустыни. До нас не дошло сведения ни о пространстве рудных разработок, ни о постепенном развитии горного промысла в предгорьях Алтайских, только видим из Высочайшей резолюции 16 сентября 1741 г., что тогда уже существовал Барнаульский завод и что дозволено Демидову построить при заводе крепость по примеру выстроенных им при уральских заводах. В 1744 г. сей заводчик принужден будет признаться в открытии серебряной руды, и по сему случаю все барнаульское производство, как достояние короны, перейдет в казенное управление.
   При переходе за Байкал остановимся на минуту близ ос. Абинского. В 45 вер. от него, на речке Лугасе, в 1736 г. вынято из Алтайского рудника горным надзирателем Арцыбашевым до 100 000 п. медной руды, содержавшей в центнере от 9 1/2 до 14 ф. металла. На первый раз для производства велено употребить казенных крестьян Красноярского уезда по плакату; но через 10 лет Лугасский завод остановлен {В Сиб. вестн. 1819 года писано, что в 1806 г. еще видны были остатки заводских строений. Бывали и другие заводы в той стороне, именно железоделательные, но заводчики отступались от них по недостатку покупщиков товара железного.}.
   8. От времени до времени внимание к сокровищам Забайкальских кряжей начинало распространяться. Нерчинский комендант, наслышась об Аргунской какой-то яшмовой горе, прислал в 1717г. в Тобольск к губернатору яшмы до 70 пудов. Около 1720 г. плавились немецкими мастерами жесткие железные руды, извлекаемые из гор, между pp. Удою и Хилком лежащих. По недостатку людей для горных работ, равно и хлебопашества, в 1722 г. велено отправить 300 семей сибиряков для поселения на хлебородных землях и отослать на тамошние заводы преступников, помилованных от каторги, ради торжественного восприятия императорского титула. Они-то извлекали свинцово-серебряные руды, сокровенные в ложах вторичного сложения, особенно в известняке, и образующие в нем правильные жилы, ветвящиеся в свинцовом камне или в глыбах вакки. Есть и в порфире бедное содержание руд, но в песчанике и граните тщетно искали богатства рудного. При некоторой недоверчивости к Словарю Щекатова, мы дозволяем себе заимствовать из него несколько слов, кажется бесспорных, именно, что вообще вышина Даурских гор не превышает 100 саж., что северные скаты их отложистее против полуденных, что Адун-Шолон, кладовая бериллов, между рр. Борзою и Ононом простирающаяся на 22 вер., загромождена разбросанными кабанами и представляется в разных живописных видах перспективного обольщения. Она сделалась с 1723г. предметом разработки, и с тех пор каменные бараны удалились с горы.
   Нерчинские заводы, говорят, одолжены порядочным заводским установлением управителю Дамесу, который около 1732 г. переменил печи и горны левандиановского устройства на саксонский образец. В 1737 г. открыт медный Агинский прииск близ р. Онона и Зерентуйский рудник в 1739 году. Дамесу хотелось узнать китайский способ отделять золото от серебра и свинца и на сей конец отправить сына своего в Китай при караване, но, по испытании молодого человека в степени знания, он возвращен к отцу. Удивительно, что при похвале, Дамесу отдаваемой за устройство заводское, выплавка металла не только не увеличилась, но еще уменьшилась. Ибо с 1704 до 1722 г. выплавлено серебра 21 п. 6 ф. 78 з., считая в том числе и 9 п. 33 ф., помянутые в начале главы, а с 1722 по 1740 г. только 13 п. 17 ф. 39 з. Сравнение выплавки, какая окажется впереди, показывает не убожество руд, а незнание горной науки. Дамес был заводской установщик, а не ориктогност.
   В последние годы императрицы Анны хотели было пользоваться в России нерчинским свинцом. Привезенный в Москву свинец, не считая расходов провоза с Чусовой до Коломны, обошелся в 271 к. пуд, тогда как покупаемый при Петербургском порте стоил не дороже 120 к. Поэтому в августе 1738 г. намерение отменено.
   Для очистки можно присовокупить, что в содействие Беринговой экспедиции послан с аргунских заводов комиссар с мастеровыми на Илгу и в округу Якутска для разведки руды железной. В последнем месте на речке Тамге был на время устроен известный Тамгинский завод.
   В сентябре 1736г. горные заводы, вятские, уральские и сибирские, под главным начальством Татищева состоявшие, переданы польскому шамбеляну Шембергу, наименованному генерал-берг-директором, с подчинением ему прежнего начальства. В июне 1737г. дозволено частным заводам отливать на продажу всякие чугунные поделки, кроме воинских. В июле того же года велено брать в казну медь только с тех частных заводов, на которых обходится она хозяевам по 450 к., с платою им из казны по 15 процентов сверх истинной цены. В мае 1738 г. рассматривается в особой комиссии нескольких сановников знакомый вопрос: как выгоднее содержать казенные горные заводы -- казною или частною рукою? В том уважении, что казенные уральские заводы находились в выгодном состоянии {В 1732 г. казенные уральские заводы могли давать: а) железа 160 000--200 000 пуд., б) меди с собираемою десятиною -- до 25 000 пуд. Железо запродано Шифнеру и Вольфу по 60 к. за пуд, а в пуде меди положим 12р.; след., казенные заводы могли давать доходу от 396 000 до 420 000 р. Расход на заводы 30 000 р. капитальных да 16 000 р. осьмигривенного оклада с крестьян, если бы их было до 20 000; след., весь расход составил бы 46 000 р. Положим расход вдвое более, и тогда чистая прибыль была бы не менее 300 000 р. -- капитал весьма важный по состоянию тогдашних государственных доходов.}, следовало бы с первого взгляда отвергнуть не дельный вопрос и без основания возобновленный Шембергом.
   В феврале 1739 г. дана берг-привилегия подданным и иностранцам пользоваться добыванием всяких ископаемых, с определенною в казну платою. Вскоре затем отданы Шембергу и компании гороблагодатские и лапландские заводы с тем, чтобы на последние отрядить для работ нужное число людей из архангельских гарнизонных полков; да не меньше удивительно и то, что Шемберг уволен от предъявления в присутственных местах своих сделок или контрактов по тем заводам. После т оль необыкновенных исключений трудно ли отгадать, кто участвовал с Шембергом в компании? В августе 1740 г. решено раздать прочие уральские и вятские заводы в содержание частных лиц. Одна отрада для сынов отечества, что с переменою трех правлений, быстро следовавших одно за другим, многие заводы достанутся в руки вельмож царствования Елисаветы, хотя отрада сия в смысле хозяйственном далеко не удовлетворительна. Ибо, если посудить, с каким рвением, с каким усилием Великий насаждал эти искусственные заведения и если взглянуть на незрелость русского народа, нимало не поверставшегося с искусством горным, нельзя не сетовать, что заводы, отделившиеся в частное содержание, упали в руки своих работников, по большой части старообрядцев, вопреки указу 4 июня 1724 г. После сего можно ли спрашивать, отчего горное искусство так долго пресмыкалось в жалких навыках и отчего Урал превратился в колонию старообрядцев? Падение искусства и падение православия тут шли рука об руку от торопливой передачи заводов. Опыт подтверждает истинную мысль Петра Великого, чтобы в свое время раздавать заводы в доброе частное хозяйство; но тот же опыт заставляет сомневаться, чтобы так рано настало это время. Укажут на Демидова, отца и преемника, но этим людям не было равных между современными заводчиками.
   В услаждение горечи, какая разлилась на последних страницах с воспоминанием дерзостей Шемберга, история, при всем своем незлобии, хочет заранее примирить читателя с этим автоматом, который, быв выдвинут на сцену сильною рукою, при первом ударе по руке потерял равновесие, пал в начеты, в долги неоплатные и явился не только невежею в деле, но и обманщиком явным. Суд его недалеко, за чертою периода.

ГЛАВА IV

ГРАНИЦА СУХАЯ

1. Измайлов. 2. Граница от Аргуни до Сабинского хребта. 3. Владиславич. 4. Граница приморская. 5. Охотск. 6. Камчатка. 7. Анадырск. 8. Нижнеколымск и Усть-Янск. 9. Экспедиция Камчатская. 10. Экспедиция Чукотская. 11. Штинников. 12. Павлуцкий. 13. Бунт Камчатский. 14. Средоточное правление Северо-востока. 15. Вторая Камчатская экспедиция. 16. Граница Ледовитого моря. 17. Граница от Иртыша к Уралу.

  
   Обозрим подвиги, какие требовались для начертания границы сухой и для изведания приморской. Мы уже видели, что, начиная с устья Оми, до каменистых берегов Иртыша выросло в 6 лет по берегам 6 крепостей инженерной постройки с редутами и больверками, на хлебородной земле, принадлежавшей Чжунгарии, не меньше и России, так как чжунгарский владелец издавна обязывался служить и прямить монарху российскому. Мы сказали 6 крепостей, потому что и Семипалатная отстроена в те же годы. Сия отважная решимость, делающая память кн. Гагарина незабвенною, была основанием важного благоустройства совне и внутри. Три или более соляных озер из группы 34 Боровых отрезаны в собственность Сибири, сверх того, знатное пространство от Тары до крепостей обезопасено от споров и набегов, засеяно 6 селений вверх Иртыша, а слобода Чернолуцкая, прежде стоявшая на волосок от беды, при настоящем ряду заселений военных и крестьянских, стала огражденною от внешних нападений. В этой купе иртышных защит надобно полагать причину постепенного развития линии на востоке до Сабинского хребта и на западе -- к Яику; ей же надобно приписывать новые становья по Барабинской дороге, овладение рыбными Чанами, последовавшую возможность горных работ в предгорьях Алтая и благонадежное к югу распространение Западной Сибири. Вот как один верный шаг иногда ведет к овладению многими выгодами.
   1. Жаль, что уполномочение капитана гвардии Льва Измайлова как посланника и министра, с честью в 1720 г. въехавшего в Пекин и с отличною благосклонностию принимавшегося у богдохана, не принесло выгод ни в пограничном, ни в торговом, ни в политическом отношении. Ланг, уроженец шведский, посланный уже из Петербурга в Пекин и после Измайлова оставленный там консулом, по усильному желанию Петра Великого, держался при новой должности не более 17 месяцев {Странно, что Гамба, бывший в Тифлисе французским консулом, в своем Путешествии в Южную Россию с ветру дает этому Лангу заслуги небывалые. И сколько лжей на полустраниие (в XVIII главе II тома)!}.
   Он не только не умел рассеять мелочные подозрения пекинского министерства, но докучливостью мелочною еще раздражил надменность его и охладил в богдохане признательность к верному соседу до того, что в 1722 г. вход русских караванов был воспрещен {*}.
   {* Из Беля, родом англичанина, ездившего в 1719 и 1720 гг. в свите Измайлова в должности лекаря, можно заметить о Сибири вот что.
   На восточной стороне Урала, не доезжая Верхотурья, частые деревни и разработанные места.
   В Тобольске будто бы до 6000 пехоты и конницы, кроме казаков. Напротив, полкам надлежало войти в Сибирь не ранее 1724 г., а до тех пор было только два гарнизонных полка, да и те разделены по городам. Откуда ж такая куча строевого войска? Разве оно упредило назначенный срок вступления?
   В Тобольске было много шведов, и в том числе Дитмар, секретарь Карла XII. Они давали концерты и познакомили сибиряков с живописью, музыкою и науками. На этот счет сделано уже замечание.
   Из бумаг, найденных в Семипалатинске, Бель купил за бесценок у солдата несколько свитков.
   Между Тарой и Тобольском много деревень татарских и, кроме острогов, есть одна русская, последняя к городу. Должно быть, Бутакова.
   За Тарою один Чаусск, огражденный рвом, тыном и пушками.
   Между Томском и Чулымом много деревень русских, а далее нет ни одной до ос. Мелесского.
   Между ос. Вельским и Енисейском также много деревень русских.
   Енисейск очень велик и многолюден. В то время продана чернобурая лисица за 400 р., а бывают и ценнее. И здесь шведы давали концерт.
   По берегу Енисея и по Нижней Тунгуске, куда лежала зимняя дорога, есть деревеньки. Нельзя ни понять, ни отрицать, для чего посланник избрал этот путь к Илимску, разве имел особое поручение в этом краю. В доказательство, что у Беля нет ошибки в наименовании дороги, он упоминает, что монахи Туруханского монастыря подносили посланнику хлеб-соль.
   На этом тракте встречались им батальоны волков и, помнится, зайцев: в ином их сот до шести.
   В Илимске застал Канифера, генераладъютанта Карла XII. Там и умер этот военнопленный.
   Первая деревня от Илимска в 80 вер., потом частые и людные деревеньки по Ангаре.
   В Иркутске около 2000 домов. Тут знатный торг мехами и товарами китайскими. Полы в домах кедровые.
   Ос. Кабанский хорошо выстроен и многолюден.
   Заимка -- большая деревня.
   В Селенгинске 200 домов и 2 церкви.
   В горах Удинских разрабатывается железная руда. Присланы для плавки мастера немецкие.
   За Стрелкою граница в Сорочине (т.е. на реч. Боре), в 140 вер. от Селенгинска (далее Кяхты 8ю верстами).
   Прибавить можно из Гмелина, что в 1735 г. в Красноярске было до 350 домов и лачуг, в Капском 4 двора, кроме строений в крепостце; в Нижнеудинске, вне острога, два казенных строения и 4 частных двора.
   Сделана погрешность относительно пути посланника Измайлова, поехавшего из Енисейска по Нижней Тунгуске. Я принял эту Тунгуску по нынешнему названию, как, напротив, в тогдашнее время называлась Нижнею Верхняя Тунгуска, что видно и из атласа 1745 года, и оттого вместо монахов Кашино-Шиверского монастыря выведены у меня на встречу посланника монахи туруханские.}
   2. По смерти Кансия надлежало Петру Великому в 1724 г. согласиться на составление в Селенгинске комиссии для развода с Китаем пограничной черты и подкрепить голос комиссии 2тысячным отрядом, вместо которого преемницею престола послан в 1725 г. один пехотный полк с драгунскою ротою и охранной Екатеринбургской командой в 200 чел. под начальством известного Бухгольца. Этот полк, перешедши Байкал, именовался впоследствии Якутским.
   3. Черногорский шляхтич Савва Владиславич, счастливый торгаш, которому еще в 1705 г. дано право купечествовать по всей России и которому в 1712 г. за службу государеву отдан поташный откуп, употреблен при Екатерине в Селенгинскую комиссию, в такой же степени полномочия, как и предшественник. Ему замечено в наказе о гордом невежестве китайского министерства, говорившего Измайлову, что Антара есть пограничная река и что на Иртыше надобно выстроить китайскую крепость, Владиславич, который после назывался графом Рагузинским, сам слышал и в Пекине и на границе множество нелепых притязаний, которые надлежало оспаривать в 30ти держанных конференциях, чтобы положить на мере требования полномочных Китая с пользами России. 25 августа 1727 г. заключен на речке Буре второй договор между Россиею и Китаем о разграничении от Аргуни до Сабинского хребта, о новых основаниях торговли и взаимных отношениях. Прочие домогательства, и прежде Измайлову поставлявшиеся в виду, т.е. о допущении российских консульств в городах и портах китайских, остались безуспешными; консульство в Калгане, конечно, было бы не бесполезно. Того же года составлен обоюдными полномочными трактат в X статьях и послан в Пекин, а между тем процесс разграничения, начиная с караульной избы на речке Кяхте и с китайского караула на сопке Орогойту, производился по правилу половинного деления сопок, горных хребтов, рек и долин к востоку до верховья р. Аргуни, а к западу -- до Сабинского хребта (Шабин-Дабаго), тогда сопредельного с Чжунг арией, с оставлением между обеих границ межеумочной, или нейтральной, полосы. Само по себе разумеется, что размежевка границы, к чему были употреблены секретарь посольства Глазунов и стольник Колычев, происходила не по глазомеру, а по заготовленной карте и с помощью геодезистов. В восточной стороне русские комиссары жертвовали Китаю небольшими уступками, в том числе и речкою Бурою, а иногда переводили кочевья русские в свою границу, а на западе от Кяхты, по взаимной ли уступчивости или по неточному сведению о пределах ханств Саин-Ноанского и Урянхайского, знатные пространства земли приурочены к российскому владению. В октябре разменена запись пограничного развода, с приложением реестра пограничных караулов и маяков. В мае 1728 г. разменено утвердительное письмо между российским и китайским комиссарами об избрании места для торговых слобод на р. Аргуни, при урочище Цурухайту, а 14 июня, по превратному порядку, разменен на Кяхте самый трактат между Россиею и Китаем, с некоторыми переменами, о крепчайшем и вечном мире (6). Если слово вечность, столь часто злоупотребляемое, совместно с мгновенностию человеческих определений, то по превосходству оно приличествует в государственных сделках с поднебесною империей, более столетия свято сохраняющею второй трактат, конечно, не без припадков своенравия.
   В это время, еще повторим, по приказу правительства, утвердившего мнение графа Владиславича Рагузинского, чтобы иметь за Байкалом некоторую опору, строилась на другом месте Селенгинская крепость по инженерному чертежу, каким снабжен инженер-поручик Петров (Ганнибал). Мы не упоминаем здесь о крепостях, казачьими руками без фортификационного искусства строенных, по забайкальской границе даже до Сабинского хребта, ни о тех, которые в преддвериях Алтая прежде и после строены для особых намерений, а не для пограничной цепи. Собственно говоря, на всем пространстве от Сабинского караула до Убинского форпоста Сибирь тогда не имела ничего положительного насчет границы с Чжунгарией. Оставляя до другого приема протяжение границы от Омска к западу, мы должны прежде ознакомиться с окраиною приморскою, начиная с ос. Удского как с бесспорной грани.
   4. Губернатор кн. Гагарин, с широким взглядом на Северо-восток, посадил в Якутске обер-комендантом своего племянника в чине стольника для ближайшего наблюдения за деятельностью тамошнего воеводства, а сам в 1710 г. предписал якутскому воеводе тщательно разведывать о племенах северо-восточного материка и о прилегающих островах со стороны Ледовитого моря и Камчатки. Обер-комендант еще прежде побуждал воеводу разведать о Шантарских островах, понаслышке казакам известных, но на деле ничего не вышло до предписания губернаторского. Тогда воевода приказал Удского острога прикащику построить на р. Уде приличные лодки для осмотра островов. В 1712 г. казаки доплыли до устья Тугура и, там прожив все лето для рыбных запасов, уже в мае следующего года в несколько часов вышли на первый остров и не приметили никаких обывателей, кроме черных медведей. Назавтра приплыли к полдню на другой -- и видели таких же арендаторов. На третьем, заметив множество соболей, лисиц, волков и медведей, вознамерились зимовать, тем более что не было недостатка для жилья и дров в лиственничнике, ельнике, березнике и осиннике. Нельзя не чувствовать вольности, с какою казаки не перестали и в эту пору предпочитать свой промысл службе. Они пробыли бы там и долее, но за недостатком продовольствия и за невозвратом своих товарищей, посыланных на Тугур за рыбою, в июне 1714 г. оставили остров, возвратились в Удской, потом в Якутск, присовокупив к сказанным известиям, что на островах Шантарских гиляки имеют зверины е промыслы. Губернатор, не довольствуясь подобными известиями, поручил в 1716 г. полковнику Ельчину хорошенько осмотреть тамошние воды и острова, в намерении завести торг с Японией, и на сей конец вскоре прислал матросов. По ссорам с воеводою и по многим другим поручениям, полковник предоставил выполнить обозрение островов сыну боярскому Филькееву, который, услышав на море от матросов, что они вопреки указу хотят зимовать на Большом Шантаре и плыть до Курильской гряды, чему и надлежало быть, по глупости сошел на берег у Тугура, а матросы исполнили свое желание, наловили соболей, пустили по неосторожности пожар, истребивший на острове леса и зверей, подплыли к берегу между Тугуром и Амуром и едва не все побиты гиляками. Вот чем кончилось одно из предприятий, когда не стало уже в Сибири предприимчивого правителя!
   5. Охотск, ничтожное зимовье, становится точкой заметною. Для сокращения на Камчатку переезда, который чрез Анадырск был и далек и опасен от корякских грабежей, губернатор предписал учредить сообщение морем, и в 1713 г. отправлена из Якутска партия казаков с воинскими, судовыми и другими запасами, с пряжею, холстом для парусов, дабою для флага и с 2000 корольков на подарки, потом, с другой партией, присланы и матросы. Они построили судно, по обычаю архангельскому, длиною 8 1/2, шириною 3 Ґ саж., и в 1716 г. пустились в нем. Принесло их к устью Тигиля и противным ветром опять отнесло к Охотску, откуда снова направились к Камчатке, пристали к Хариюзовке, и с помощью случившихся из Нижнекамчатска казаков вошли в устье Компаковой. Весною 1717 г. возвращающееся судно по причине льдов пришло к Охотску около половины июля.
   6. Мы воротимся к Охотску, когда расскажем происшествия Камчатки, Анадырска, Нижнеколымска и УстьЯнска, потому что во всех этих местах возбудилась живая заботливость чрез предписания губернатора. Теперь кстати податься назад, чтобы связать нить повествования с концом, покинутым во II периоде.
   К прежним известиям о низвержении Атласова казаками надобно прибавить, что он и следовавшие за ним два прикащика, Миронов и Чириков, лишены жизни от сослуживцев за обдел в незаконной наживе; что начинщиками убийств были казаки Анцыферов и Козыревский, что камчадалы и коряки, увлекаясь казачьим самовольством и собственным мщением, так же поступали со сборщиками и грабили ясачную казну; что сбираемый ясак с 1707 г. в первый раз дошел до Якутска в 1714 г.; что в проезды с ясачною казною погибло на дороге до 200 человек, начиная с 1703 до 1715 года, т.е. до открытия водяного сообщения по Охотскому морю; что при отдаленной бессудности и безнаказанности вспыхивала среди казаков необузданность и после упомянутых злодейств. В продолжение сумятицы близ Авачинской губы в 1710 г. разбилось японское судно, и один из японцев, года через три, препровожден в Петербург. Между тем заводчики кровавых дел, Анцыферов и Козыревский, для заглаждения преступлений, с помощью товарищей, усмирили большерецких камчадалов, потом отправились на байдарах в поход на 1 и Курильский остров и вступили в удачный бой, после которого Курилы и склонились к подданству. Оттуда казаки поплыли на 3 карбасах (в добычу полученных) на 2й остров, где, увидев многолюдную толпу, собравшуюся для отпора, начали, за недостатком пороха, убеждать словами к платежу ясака, но без успеха в сентябре возвратились в ос. Большерецкий. В 1713г. от имени якутского обер-коменданта приказано Козыревскому плыть для разведания о состоянии островов Курильских. Далеко ли Козыревский плавал и с кем, или собрал сведения от жителей 1-го острова и поверил чрез разговоры с японцами, кораблекрушение потерпевшими, только то не безызвестно, что впоследствии он имел какое-то описание островов, с присовокуплением примечания, что японцы приезжают на 6й остров для нагрузки руды. Судя по времени, описание Козыревского могло дойти до рук губернатора кн. Гагарина и взойти к правительству без имени сочинителя как преступника. Ибо не могло статься, чтобы Петр Великий, без предварительных сведений со стороны сибирского начальства, довольствуясь одними показаниями японца, в столице находившегося, решился в январе 1719г. отправить геодезистов Евреинова и Лужина к Курильской гряде. Геодезисты, по словам открытой инструкции, ехали будто для решения вопроса, сходится ли Азия с Америкой, но на деле не тем занимались и из Большерецка поплыли не к 6-му острову, на котором в упомянутом описании сделано ориктогностическое указание, но к 17-му Шимуширу (Симусиру), без сомнения японцем обозначенному, и обратно отплыли в Большерецк и Охотск. Крашенинников ближе мог знать это секретное дело, нежели Миллер понаслышке от шкипера, которому, быть может, и запрещено разглашать правду. Был отголосок, что государь в Казани изъявил геодезистам удовольствие за исполнение поручения, но далее не видно никаких попыток на осмотренный остров. Перейдем в Анадырск.
   7. Когда вследствие известного губернаторского предписания отбирались якутскою канцелярией показания от казаков, в Анадырске служивших, нашлись некоторые сведения, относящиеся до сопредельного края, именно, что примеченные на Карагинском острове еловые и сосновые бревна в землянках островитян приносятся к ним морским восточным ветром, как и на восточном берегу Камчатки; что число чукотского племени, по разным сказкам, от 3500 до 4500, что они делятся на оленных и оседлых {Капитан Литке, при обыкновенной своей внимательности, вот что говорит в Путеш. кругосветном: "Чукчи не одного происхождения. Оленные, называя себя чаукчу, говорят одним наречием с коряками оленными, след., одного и поколения: они великорослы. Оседлые, называющиеся намоллами, имеют наречие, сходное с кадьякским, след., одноплеменны с эскимцами, также и малорослы. У чаукчу и намоллов лица одинаково плоски с высунувшимися скулами, только у последних заметны облики монгольские, иногда с углами у глаз, вздернутыми кверху. Сидячие беднее оленных". Те и другие показались нашему мореходцу общительными и приветливыми, но таковы ли они в самом деле, когда бы довелось русским быть среди их земли, вдалеке от вооруженного шлюпа, это еще вопрос. У Крашенинникова, напротив, коряки оленные описываются, при всей высокомерности и хвастливости, малорослыми, сухощавыми, ревнивыми, с продолговатыми лицами, с глазами наискось и не похожими на чукчей Литкиных. В самом деле, если бы чукчи и оленные коряки были родичи, с чего и за что между ними бывала вечная война? Коряки оседлые, по описанию Крашенинникова, наружностью более походят на чаукчу, да и названы у него чаучу. Надобно еще пожелать точнейшего взгляда на племена, прижатые к сибирсковосточной окраине, и с филологическим знанием сравнить их диалекты, дабы открыть, один ли был у них язык коренной или, напротив, включал в вопрос и камчатские наречия. По-моему, оленные коряки более походят на намоллов, а сидячие -- на оленных чукчей.}, из коих первые живут будто бы в камнях, последние -- в землянках при берегах морских или речных, а те и другие питаются оленями, китами, моржами, рыбами и растениями; что в Чукотии, по безлесью, нет соболей, только одни волки и красные лисицы; что против Чукотского Носа есть остров, заселенный зубатыми людьми, с которыми чукчи ведут войну лучным боем; что за островом лежит большая земля (берег Америки) и оттуда получаются куницы, привозимые для мены в Анадырск, что до той земли можно на вьючных оленях (?) поспеть от Носа в 10 недель; что из Анадырской губы до Носа чукчи на байдарах плавают недели в три. Известия сего рода после подтверждены и чукчами, в небольшом числе в 1718г. поддавшимися Российской Державе; известия сии, которых никто не уважал в свое время, могли бы убедить в разделении Азии от Америки самого Миллера, из которого занят этот перечень, убедить в том, что простонародные сведения о Чукотии удовлетворительнее, чем известия плавателя Дежнева, и что сказание его о времени перехода от Носа до Анадырской губы далеко не подходит к правде.
   В 1713 г., по сказанию Сборника, проехал чрез Тобольск в Анадырск капитан Татаринов, для управления Камчаткою; ему дано 58 драгунов с казаками, в 1714г. (там же) велено в Анадырске распорядиться походом, чтобы земляной Олюторский острожек, стоявший на дороге Камчатской, взять от непокорных коряков и построить острог деревянный, конечно, для пресечения озорничеств со стороны грабителей, и мирных и немирных.
   8. В то же время подобная заботливость показывалась в двух крайних острогах к Ледовитому морю, потому что при опросах и расспросах, какие делались по предписанию губернатора, ожила в казачьей памяти старая молва казака Стадухина, нижнеколымского строителя, о большой земле, будто бы виденной в пространстве моря, против устьев Яны и Колымы, а по другим слухам -- против Индигирки и Колымы или еще против Индигирки и Яны, по оптическому положению облаков или туманов. Молва сия, с 1645 г. плесневевшая в глухих отголосках черни, не вовсе очистилась при ответах, какие отбирались в Усть-Янске и Нижнеколымске. После особливого губернаторского предписания от 28 января 1711 г. сделаны отправления водою и по льду с устьев Яны и Колымы, и в 1714г. еще повторены разыскания казачьими партиями; но Сибирская Атлантида исчезла. Наперекор опыту, якутский сын боярский Амосов в 1723 г. возобновил старую помолвку о большом острове, и в следующем году он отделался указанием на острова, после известные под именем Медвежьих {Сержант Андреев, как видно из Сиб. вестн. 1823 г., описал 5 Медвежьих островов в 1763 г., а Вран­гель, на нартах ездивший до Шелагского мыса, определил их широту и долготу.}. Но в дерзком невежестве превзошел своих предшественников казак Аф. Шестаков, который, не умев ни читать, ни писать, выдавал в царствование Екатерины Первой в Петербурге письменные карты своей съемки, выставляя на них остров Копаев, длиною в 10 степеней, а позади него к северу -- большую землю. Делиль и Буаш, основавшись на авторитете Шестакова, издали в Париже карту, поместя остров под 73®, а большую землю -- под 75® ш. Мы не замедлим в своем месте досказать, какое поприще открыл себе велеречивый казак.
   9. Капитан флота Витус Беринг, во исполнение инструкции, 23 декабря 1724г. собственноручно начертанной Петром Великим, для решения вопроса: сходится ли Азия с Америкой, прибыл в октябре 1726 г. в Охотск, из 11 жилых дворов тогда состоявший {*}.
   {* Не повторяя инструкции, напечатанной во многих книгах и в Первом морском путешествии россиян Берха, я выписываю из последнего населенность восточных мест в тогдашнее время:
   300 домов
  
   в Якутске
   11 "
  
   в Охотске
   17 "
   и часовня
   в Большерецке
   17 "
   и часовня
   в Верхнекамчатске
   40 "
   и церковь
   в Нижнекамчатске
   }
   В разных партиях приехали туда с запасами сотрудники экспедиции, лейтенанты: Чириков и Шпанберг, мичман-журналист Чаплин, двое геодезистов, двое штурманов, иеромонах Иларион {Берг в числе чинов экспедиции поместил и монаха Козыревского, Ручаюсь, что это имя написано так, а не исторически. Правда, что Беринг говорил с Козыревским об островах Курильских, но для чего ему брать с собой человека, не имевшего географических сведений о крае?}, лекарь, матросы, солдаты, мастера и господские люди. Не в одно также время 1727 года экспедиция отправилась морем из Охотска в Камчатку. Они, усевшись на боте Св. Гавриил, 9 июня 1728 г. на воду спущенном в Нижнекамчатске, и предавшись покровительству Божию, 13 июля вышли в море в числе 44 чел., начиная с капитана до корякского т олмач а. Счисление судовое велено от Нижнекамчатского меридиана, которого широта отмечена в 56® 03', журнал начался с 14 июля и продолжался в направлении к северу до 16 августа, в которое бот находился в ш. 67® 18', а в долготе к востоку от принятого меридиана 30® 17', или, что то же, в д. 210® 46' 17" от ос. Ферро. В сей точке, признав астрономо-географическую задачу решенною, Беринг приказал в 3 часа 16 августа объявить, что указ исполнен, и поворотить бот назад. Экспедиция 2 сентября явилась в Камчатскую губу. В следующем, 1729м, году Беринг, руководствуясь местною наслышкою о близости Америки и не менее собственным замечанием, что на море не было огромных валов, толкнулся было к востоку с
   6 до 9 июня, но по благоразумной недоверчивости к своему судну и такелажу поворотил на запад и, обогнув известную Лопатку, 24го вошел в р. Охоту и грянул из 51 пушки. История, именем России и Сибири, откликается на толь торжественный залп восклицанием хвалы благодарной. Экспедиция подарила наукам невиданную карту берегов Охотского и Камчатского, с прилежащими островами, и игру магнитной стрелки.
   На пути к Якутску Беринг встретился с казачьим головою Аф. Шестаковым, который по указу 1727 г. (26 марта) ехал покорить непокорных коряков и чукчей и открыть на Ледовитом море большую землю, 77 лет видимую невидимку. Встреча Беринга с безграмотным казаком не большая редкость; но, когда вспомнишь, что этому казаку подчиняются в се команды северовосточн ого края для исполнения обещаний неудобоисполнимых, недоумеваешь, что скажет о том история.
   10. Шестакову как начальнику экспедиции, которую можно назвать Чукотскою, даны от адмиралтейской коллегии штурман Генс, подштурман Федоров, геодезист Гвоздев, рудознатец Гердебол и 10 матросов. В Екатеринбурге получил он несколько небольших пушек и мортир с принадлежностями. В Тобольске присоединен к нему драгунского полка капитан Дмитрий Павлуцкий и 400 казаков даны им в команду с повелением, чтобы все команды якутских острогов и зимовьев были им послушны. В Якутске расстались Павлуцкий и Шестаков, первый отправился к Нижнеколымску, последний -- в Охотск. Здесь он взял суда, на которых Камчатская экспедиция прибыла; бот Гавриил под управлением Генса Шестаков отдал племяннику с тем, чтобы он осмотрел и описал все острова от р. Уды, а сам поплыл к ос. Тауйскому на другом судне, к несчастию разбившемся, и едва спасся с несколькими людьми из команды. Отсюда с сборною командою русских и иноплеменников, состоявшею из 150 чел., следуя на р. Пенжинудля убеждения коряков к подданству, встретился Шестаков с большою толпою чукчей, шедших на оленных коряков; вступил с ними в бой и в горло стрелою поражен смертельно. Сражение происходило 14 марта 1730 г. между pp. Паренем и Пенжиною.
   За три дня до своей беды Шестаков дал приказ в Тауйский острог, чтобы послать казака Крупышева на мореходном судне нар. Анадырь для приведения жителей, против той реки кочующих на острове Столб-Корга {Полно, был ли обитаем этот островок?}, в ясачный платеж, и взял бы он на свое судно геодезиста Гвоздева. Что ж касается до племянника Шестакова, он разъезжал по Охотскому морю, был в 1730г. в Удском, дважды -- в Большерецком и в сентябре возвратился в Охотск. Тем и кончились заполошные предприятия Шестакова, после которого Павлуцкий становится доведью экспедиции.
   11. В междудействиях экспедиции в 1729 г. прибило к Камчатской лопатке японскую бусу, полгода носившуюся по морю. На ней были товары и 17 японцев. Они выгрузили с помощью лодки товары и вещи на берег, чтобы успокоиться на земле. Случайно наехал на них с командою камчадалов пятидесятник Штинников, которого плаватели-горемыки в радости одарили товарами и вещами, но к новому горю мнимый покровитель чрез двое суток скрылся, чтобы воспользоваться железом с бусы, которую отнесло бурею далее по берегу. В то время, как Штинников предавал огню бусу, японцы на лодке плыли мимо горевшего судна, вскоре увидели за собою погоню знакомых камчадалов, которым приказано перестрелять и переколоть их. Двое остались в живых и взяты Штинниковым в холопство, по казачьему обычаю того края и времени. К счастью, узнал о приключении приехавший из Якутска прикащик, бросил злодея в тюрьму до решения, а японцы, по приказу Павлуцкого, командовавшего тогда в Анадырске и Камчатке, отправлены в Петербург, где они успокоены, окрещены под именами Косьмы и Дамьяна (Шульца и Поморцева, по Миллеру) и имели счастие рассказать о своих приключениях самой императрице. Правительство старалось сдружиться с соседями, а невежи-служители его свирепствовали из низкого корыстолюбия. Таков был стиль сибирской службы!
   12. Павлуцкий, приказав штурману Генсу плыть на рейд Анадырский для содействия экспедиции, сам в марте 1731 г. выступил в поход из Анадырска с 215 русских, к которым присоединились сотни две коряков и юкагир, и шел через pp. Белую и Черную на север, к Ледовитому морю. По прошествии двух с лишком месяцев, делая в день верст по 10, он дошел до устья немалой реки, в море вливающейся, и оттуда через две недели прибережного хода сошелся с кучею чукчей вооруженных. Сделаны им внушения к подданству, но предложения не приняты. Завязалось 7 июня сражение, и неприятель сбит с поля. Наши шли вперед, и 30 июня случилась другая сшибка, кончившаяся также в нашу пользу. Победители шли к Чукотскому Носу и хотели поворотить к заливу Анадырскому, как чукчи, в нарочитом количестве собравшиеся, дали 14 июля третью битву и, сколь много ни потерпели, никак не склонялись к подданству. В числе добычи нашлись вещи убитого Шестакова. Через 29 дней ходу осторожного отряд Павлуцкого прошел гористый нос, в море высовывающийся, у анадырцев называющийся СердцеКамень, и наконец 21 октября возвратился в Анадырск. Говорят, что много пленных обоего пола выведено на Колыму и, посланные оттуда к Якутску и Иркутску, все изгибли дорогою. Из Чукотского похода, к сожалению, наукам не досталось никакой добычи: ни указаний рудных, ни замечаний географических или физических {В Путеш. капитана Сарычева сказано, что есть неизданные журналы Павлуцкого.}. Только и известного, что Гвоздев на судне Крупышева в 1732 г. был в ш. меж 65 и 66®, на берегу острова близ американского берега, где видел островитян, но не мог разговориться, за неимением толмача.
   Нетрудно заметить, что экспедиция, обещавшая примирение чукотского племени, не только не отодвинула границы нашей к морскому берегу, но и прежнюю беззащитную, живыми урочищами обозначенную, подвергла неизвестности опасений, посеяв надолго озлобление и мщение. Нетрудно заметить, что экспедиция с самого начала до конца есть отвага необдуманная; трудные цели, средства неприготовленные, нет суммы для путевых расходов, ни способов для удовлетворения нуждам, команды Шестакова и Павлуцкого жили отъемом местного продовольствия. Мы сказали, что экспедиция надолго посеяла озлобление и мщение, а эти семена начали всходить около 1738 года. Двухтысячная толпа чукчей, лучным боем вооруженных, врасплох нахлынула на олюторских коряков, ограбила их и многих увлекла в полон. Чтобы послать отряд из Якутска на Анадырь, требовалось 34 недели на поход и сколько времени на переписку с правительством? При суждении о трудностях похода несвоевременного, в кабинете министров решено в 1741 г. (14 января) умножить в Анадырске команду строевую и казачью, которой доставало только на оборону своего поста {Война с чукчами с 1747 г. возобновилась и продолжалась 8 лет (из бум. сибирского генерал-губернатора 1816 года). В 1752 г. послана из Тобольска в Анадырск сотня солдат под начальством майора Шмалева (из Тоб. Сборника).}.
   Если бы Сибирская история могла знаменовать свои эпохи медалями, мы не решаем, достаточно ли одной медали, чтобы изобразить на ней Хабарова и Степанова, а на обороте Шестакова и Павлуцкого. Шестаков, похожий на Хабарова, мог быть Степановым, но Павлуцкий, как знакомый с военною службою, им не чета.
   13. Камчадалы, выпроводив назад команду Берингову, вскоре наслышались о рассеянии ополчения Шестакова и, не опасаясь пушек, лежавших по острогам без канониров, выжидали только отхода бота Гавриила, на котором большой части Нижнекамчатского гарнизона надлежало отплыть в Анадырск, выжидали, чтобы целым племенем на всех местах открыть против Русской Державы бунт, предумышленный и совершенный в течение прошлой зимы. Бот 20 июля 1731 г. снялся из-под крепости, но за противным ветром остановился в устье Камчатки. Нетерпеливые камчадалы, и в том числе крещеные тойоны с соумышленниками, в тот же день начали убивать казаков и русских жителей, не щадя ни пола, ни возраста, и грабить имущество; они завладели крепостью и все в ней выжгли, кроме церкви, в которую снесено имуществ о обывательское. Несколько спасшихся известили командира бота. Генс на другой день прислал партию из 60 казаков для увещания; 26-го подвезены с бота пушки, сделаны проломы в стенах крепостных, пороховая казна вспыхнула, церковь сгорела, и изменники бежали для продолжения бунта. Огорченные казаки рубили камчадалов без разбора. С вестью о разорении Нижнего острога дальние соумышленники устремились на разорение двух прочих и врасплох умерщвляли казаков, пока отряд из Нижнего не подошел и не испроверг возмущений разноместных. Впоследствии для исследования причин бунта и убийства японцев приехали штаб-офицеры Мерлин и Павлуцкий во исполнение громкого указа 1733 г. (21 мая), провозглашенного насчет притеснений, деланных ясачным в Камчатке и вообще в Якутском краю. Трудно было следователям обнять всю совокупность неправд; довольно было показать ближайшие причины бунта, долговременно таившегося в сердцах камчадалов, и наименовать главнейших из них изменников и убийц, не закрывая двух предпоследних прикащиков в излишнем сборе ясака и не оправдывая изверга Штинникова. Следователи в продолжение следствия, и по окончании его, занимались отстройкою Нижнекамчатского острога и оставались в Камчатке по август 1739 года. Правительство в мудрости своей сократило число приговоренных к смертной казни {По конфирмации повешены: двое прикащиков и Штинников да в страх и обуздание в каждом остроге по два камчадала, которые были главными производителями бунта.}.
   14. Еще не дошли до правительства вести о двух происшествиях: походе Анадырском и бунте Камчатском, как оно уже приступило к важной мере насчет северо-восточного края, чувствуя впредь сомнительную судьбу его. Уверясь, что якутскому начальству невместно заведывать дальним краем, оно не признавало приличной точки ни в Анадырске, ни в Большерецке, дабы с присвоением власти сократить самую перевозку тяжестей. По сим уважениям 30 июля 1731 г. Охотск избран средоточием северо-восточного правления.
   Начальнику охотскому дана тогда инструкция в 33 статьях следующего содержания {К удивлению, инструкция, по докладу Сибирского Приказа, дана на имя Григория Скорнякова-Писарева, который по телесном наказании и лишении всех прав состояния сослан был в Жиганск при Петре Втором за то, что при Екатерине первый вошел с Толстым, Девиером и прочими в преступный замысел располагать наследием престола. Оттуда переводится начальником Охотска с жалованьем в 300 р., хлеба -- 100 четвертей, вина -- 100 ведр. и обещана императорская милость; но 17 апреля 1732 г. опять Писарев отсылается в Жиганск. Сенат признал за лучшее определить приличных командиров в Охотск и Камчатку. В Словаре достопам. людей Писарев начальствует в Охотске до 1740 года. Не знаю, когда отменен о нем указ 1732 г. В П. С. Законов этого не видно.}.
   С назначением Охотска в начальственное место Камчатки, Северо-востока и всех предприятий на тамошних водах устроить его портом; для водяных сообщений завести судна 4, на которых и отправлять все тяжести в Камчатку.
   Из 1500 служивых людей, указом 23 марта 1727 г. назначенных в распоряжение Якутского воеводства, отделить 300 казаков в команду Охотскую; перевесть из Илимска до 50 семей крестьянских для пашни и дать им семена; разместить до 30 кибиток тунгусов-скотоводцев в Охотске, по дороге Охотской, в Удском, в Камчатке, дать им льготы, чтобы племя лошадей и коров у них разводилось.
   Нельзя ли от Якутска сделать водяное сообщение до Охотска?
   Смолу начать высиживать и завесть ручные доменные печки для плавки железной руды, для снабжения тем и другим новой морской экспедиции.
   На Шантарские острова посылать за ясаком.
   Смотреть за камчатскими прикащиками, определя туда комиссаров, заводить в Камчатске церкви, купечеству тамошнему дать льготы на Шлет, перевозить купцов на судах с платою, завести там кабаки, вино брать из Якутска, пока не разведется свой хлеб, и за нехождением денег продавать вино на мягкую рухлядь.
   Капитана Павлуцкого {Дмитрий Иванович Павлуцкий, о котором несколько раз упоминалось в этом периоде, был тобольский уроженец из рода Павлуцких, которых предок шляхтич Ян, из Польши вышедший, послан с прочими с 1622 г. на службу в Сибирь. Потомки его служили в детях боярских и не всегда были свободны от подушного оклада, как видно из фамильных бумаг дома Павлуцких, уже погасшего в мужеском поле. Дмитрий, в чине капитана Тобольского драгунского полка,отправясь с Шестаковым для усмирения чукчей, дослужился там до майора, был командиром Камчатки, следователем известных злоупотреблений на полуострове и по Якутскому ведомству. В 1747 г. возобновились набеги чукчей на коряков, подведомых Анадырску, где тогда находился Павлуцкий. При первом известии о чукотском разорении ближних к оря к ов (п о сл овам Тобольског о Сборника ) Павлуцкий 21 марта ночью пошел на нартах и лыжах догонять неприятеля с 80 человеками казаков и коряков при двух сотниках, остальной же команде, сколько можно собрать, приказал следовать за собою. Скоро догнал и увидел их на высокой сопке, в превосходном множестве. Сделал совет, нападать ли на неприятеля или сождать остальную команду. Один сотник говорил, что лучше отабориться нартами и оленями и сождать команду; но другой, Горницын, удалый (забоячливый, по Сборнику), сказал с досадою: наши казаки воисты дома, а в виду неприятеля трусливы; теперьто и бить злодеев, пока они в куче, а где их сыщем, когда разбредутся по загорьям? Павлуцкий, по свойству своего духа, принял последнее мнение и приказал ударить на чукчей. Кинулись на сопку, а чукчи стремительно бросились на наших, так что надлежало уступить первому натиску, но наши, увидев, что часть чукчей, обойдя сопку, явилась с тыла, сробели, и многие пали на оленей и бежали. Павлуикий с оставшимися казаками храбро защищался и отступил верст на пять, но наконец со всею дружиною убит. Это известие согласуется и с словом Крашенинникова, который в своей Камчатке назвал Павлуцког о покойным. В Поколенной росписи Павлуцких Дмитрий отмечен в кружке: умре бездетен, да и только.} взять в команду; не лучше ли возобновить ос. Олюторский; японцев, заносимых бурею, отвозить в знак дружества для заведения торга и осматривать острова Японские.
   Вот сокращение видов, какие по указаниям бывшего губернатора кн. Гагарина правительство распространяло в своих распоряжениях, для лучшего обладания северо-восточным краем. Выражения, особым почерком написанные, помещены в инструкции со слов Беринга, по возвращении представлявшего некоторые усмотрения. Повеление определить комиссаров в Камчатку происходило также из представления Беринга, доведя его до сведения, что в Камчатке при сборе ясака третья часть и более дается в подарки сборщикам. Прибавить надобно и то, что с сих пор Охотск сделался местом поселения людей, осуждаемых или за долги, или по сомнениям, и также на каторгу с тем, чтобы там распределять их в прежние состояния, записывая бывших купцов -- в купцы, мастеровых -- в мастеровые, крестьян -- в хлебопашцы. Граф Миних, сомневаясь в ожидаемых пользах от Охотска, куда в 1731 г. сослано 153 чел. (уж ли все военных?), полагал лучше ссылать виноватых на сибирские железные заводы.
   Изложив распоряжения, как исторические, не излишним считаем примолвить: а) что Амгинская крестьянская слобода есть колония Илимская, вследствие инструкции 1731 г. на Амгу переселенная для хлебопашества, года через три удающегося в произрастании ячменя {При настоящем распространении земледельческих сведений, благодаря преполезной газете сего имени, уповательно, испытают на Амге посев вазовских и гималайских хлебных зерен.}; б) что заведение Ямского острога в заливе Пенжинской губы, устроенного в 1739г. для обуздания прилегающих коряков, принадлежит начальству Охотского порта; в) к его же распоряжениям относится и Гижигинское укрепление, около 1765 г. начавшееся.
   После сего надлежало бы нам перейти на сухую сибирскую границу, какая пролегала от Иртыша к Уральскому хребту, но Вторая Камчатская экспедиция, хотя она касается нашего плана в одном обзоре берегов Ледовитого моря, задерживает на распутьях Северо-востока и Северо-Запада. Да и как не дать места этой экспедиции в составе Исторического обозрения?
   15. Намерение Второй Камчатской экспедиции, вызванной самим неутомимым Берингом, в гадательном заключении о расстоянии Америки от Камчатки на 600 миль {От Авачи до мыса Св. Ильи, в 68 градусах долготы, выходит 4 065 верст.}, состояло: а) в подтверждении, точно ли та и другая за Чукотским Носом стоят отдельно; б) в обязанности объехать Чукотский угол с юго-востока на северо-запад или обратно; в) в осмотре устья Амура, Шантарских и Курильских островов и прикосновенных берегов Японии; г) в открытии берегов Америки; д) в обозрении и определении окраин Ледовитого моря, от Печоры до Чукотского Носа, разделенными судами. В подвигах экспедиции участвовали с Берингом капитаны Чириков, Шпанберг с другими морскими чинами; по ученой части академик Делиль де ла Кройер, частью профессора истории естественной и общежительной Гмелин и Миллер, адъюнкт Штеллер, студент академии Крашенинников, геодезисты, Делилем любимые, Красильников и Попов, горные практиканты, пробирный мастер, механик, молодые люди, в Московской духовной академии учившиеся. Всех людей, исключая Гмелина и Миллера, съехалось в Охотск до 200. Дело откроет и имена флотских офицеров, по берегам северного моря странствовавших, в пользу которых заготовлены магазины продовольствия при устьях больших рек и чрез сибирского губернатора обвещены прибрежные ясачные, чтобы были готовы подавать морским судам возможные пособия и во свое время зажигали бы маяки по ночам.
   Другой экспедиции толь огромной, толь торжественной доныне не бывало чрез всю Сибирь, и дай Бог, чтоб, из сострадания к краю бедному, впредь никогда не слыхать знаменитости толь разорительной. Четыре раза надлежало экспедиции садиться на воды, четыре раза выходить со всеми грузами на сушу, с угнетением жителей при каждой перемене. Сколько артиллерийских орудий и снарядов, сколько корабельных тяжестей, сколько тысяч пудов провианта надлежало якутам перевезть из Юдомского Креста до Охотска {Какие изнурения, какие уроны в лошадях терпели якуты от перевозки тяжестей, начиная с открытия Камчатки, можно читать записку якутского племени головы Аржакова. Этому так и быть; но бережливее ли поступали с жителями Сибири профессора-немцы? В марте 1735 г. Гмелинс Миллером, отправляясь из Иркутска за Байкал налегке, как сам пишет, не довольствовался 37-ю лошадями, провинциальною канцелярию) назначенными, ни прибавленным числом, но велел насильно на базаре отнять, сколько хотел, а с Голоусной станции поехал на 150 лошадях. Что ж подумать о поезде морских чинов?}.
   Если прибрежные путешествия по морям, Ледовитому и Охотскому, могли совершиться независимо от непосредственного влияния Беринга, под главным наблюдением Сената и коллегии, чему ничто не мешало; то не ближе ли, при известном устройстве Балтийского флота, толще экспедиции сесть в Кронштадте на шлюпы, и плыть к делу? Будучи, однако ж, далеки от минувшего, чтобы мнение свое причитать кому-либо в укоризну, мы не можем похвалить Беринга как мужа ученого и самовидца природы охотской, за ту скромность, что он не остерег правительства от ложных мер разведения хлебопашества в Охотске и Удском. Посмотрим на исполнение.
   Одно из главных требований, чтобы коснуться берегов Японии и обозреть Курильскую гряду, кое-как было исполнено капитаном Шпанбергом и лейтенантом Вальтоном. Первый видел Японию в ш. 38® 41' и на обратном пути -- бородатых айнов будто бы в ш. 43® 50', конечно, на Матсмае, которого он коснулся и в ш. 41® 22'. Последний, по своему счислению находясь западнее 11® 45' против первого Курильского острова, был в ш. 38® 17', потом будто бы спускался до 33® 43' и имел сообщение с японцами, по-видимому, южнее столицы Эддо, высылал людей на берег, дружелюбно угощенных в разных домах, и сам с таким же дружелюбием угощал посещавших его яхту. Сенат с коллегиею, не уважив вестей обоих офицеров, как они гостили в Японии, ни их счислений, велел повторить плавание, неудачнее прежнего конченное.
   К исполнению другого главнейшего требования, чтобы открыть берег Америки, в держанном совете морских офицеров изъявлены два мнения: одно, чтобы держаться карты, от Сената данной и составленной братом Делиля де ла Кройера, на которой показаны в ш. 45® земли, виденные мореходцем Гамом, другое, основанное на добром смысле флотских офицеров, чтобы пуститься к северо-востоку. Если бы экспедиция решилась на последнее, она наткнулась бы на гряду Алеутскую, подле которой, как постолбовой дороге, достигла бы искомого берега Америки. Но Беринг и Чириков предпочли следовать данной от правительства карте, и, не совершенно убежденные в ея верности, они юго-восточным обыском хотели очистить только указ и стремились по своим мыслям к Америке. Чириков, во время тумана разлучившийся с командором в ш. 41®, коснулся в 1741 г. американского берега в ш. 55®, а командор через три дня в ш. 58® 28'. Оба старались разведать о состоянии открытой матерой земли, но разведывания были маловажны и счетисты по утрате посыланных людей. На обратном пути застигли обоих мореплавателей ветры, бури, дожди, цинготная болезнь, изнурение, смертность и неразлучные с тем бедствия. Чириков больной, лишась 2 лейтенантов и 21 из 70-ти матросов, 9 октября вошел в Авачинскую губу, не без горести, потому что Делишь, силясь сойти на берег, испустил дух на деке. Командор, наименовав один мы с острова Кадьяка, пройдя в августе Шумагинские острова, так названные по имени матроса, тут погребенного с его пакетбота, и вскоре сдав команду Вакселю, с самоотвержением слышал об изнеможении команды, об усиливающейся смертности, равно и о том, что давно не знают широты плавания. Наконец придвинуло пакетбот к незнаемому берегу и бурею перебросило его через камень. Ваксель и Штеллер съехали на берег, чтоб осмотреть покрытое снегом пристанище. Нашлась речка, еще не замерзшая, но лесу не было. В песчаных буграх начали рыть ямы для казарм, и в одной из таких ям 8 декабря кончил деятельную жизнь бессмертный Беринг. Кладбище его и частью команды слывет о. Беринговым {Остальная команда из 45 служителей, за исключением 30ти на острове умерших, питавшаяся зиму и весну сперва морскими бобрами, выкинутым китом, потом -- морскими котами, далее -- тюленями, после -- сивучами, под конец -- морскими коровами, состроила по указанию красноярского казака Стародубцева одномачтовое судно из частей разрушенного пакетбота, 16 августа 1742 г. вы шла в море и 29го того же месяца достигла под начальством Вакселя Авачинской губы. Штеллер, замешавшийся в какой-то процесс, судился в Иркутске и скончался в Тюмени.}.
   Перейдем от похорон человека, которого слава осталась в живых, на поморскую окраину Ледовитого моря, как на границу, естественно, крепкую.
   16. Точно около того времени, когда правительство снаряжало морские суда от Архангельска на Обь, сибиряки обоего пола в числе 70 чел., вышедшие из Оби на своей коче, обогнули мыс Ямал и, не боясь ни Карского моря, ни Югорского Шара, приплыли в Соловецкий монастырь на богомолье; на обратном же пути не могли за льдами пройти Югорским Шаром и принуждены были зимовать на о. Долгом, где от голода и цинги все перемерли, основав там известное доныне кладбище Сибирское. Отсюда, как с урочища родственного, надлежало бы зачать описание морских путешествий, но за отдаленностию этих островов и вод мы приветствуем лейтенантов Малыгина и Скуратова с берега р. Кары, из которой в 1737 г. они плывут к Оби, определив устье Кары в ш. 6948', также глубину ея и направление фарватера; а между тем геодезистом Селифонтовым описан западный берег Обской губы, и на оленях осмотрен южный берег о. Белого. Скуратов 17 июня определил Трехозерную речку в ш. 69® 13'. Оба лейтенанта в начале июля стояли на якоре против Байдарицкой губы, измерили ширину фарватера и глубину губы; заметили, что прилив шел к В. только 4 часа, а отлив к 3. -- 8 часов, течение первого было сильнее последнего; 18го миновали р. Эрубей в ш. 69® 53', окруженную с устья мелями; 21-го прошли Мутную в ш. 70® 27' и Шараповы Кошки в ш. 71® 12', прошли также р. Медведицу в той же широте 37'. Мыс Ямал, по словам Миллера, определен в ш. 72® 30', а остров Белый положен в ш. 73® 08'. Здесь прилив шел от 3. 4 часа, отлив от В. -- 8 часов, первый был сильнее и с водою соленою, последний -- с пресною, возвышение воды на 1 1/2, фута. С 18 августа лейтенанты вошли в Обскую губу.
   В 1737 г. удалось лейтенанту Овцыну с штурманом Мининым и флотским мастером Кошелевым выйти из Оби надубельшлюпке Тобольск и боте Почтальон-Обь и 16 августа обойти мыс Матзоль в ш. 73®18'. За мысом к С.В. вдался большой залив верст на 100. Течение замечено к С., склонение компаса восточное, положение берега, называющегося Юранским или Юратским, -- низменное.
   В 1738 г. штурман Минин отправлен из Ени сея на боте Почтальон-Обь навстречу судну, следовавшему с Лены к Енисею, но за льдами воротился из-за каменного берега. В 1740 г. Минин прошел устье Пясины, обсыпанное островками, и, в ш. 75® 15' встретясь с непроходимым льдом, поворотился назад 21 августа. Равную неудачу испытал лейтенант Прончищев, который, в 1735 г. отправясь с Лены на дубель-шлюпке Якутск, зимовал в русской деревне, недалеко от устья Оленека. Следующим летом он прошел Анабару и Хатангу и поравнялся почти с устьем Таймура; но, остановленный множеством островов, к северо-западу насыпанных, где случалось ему видеть дельфинов да рыболовствующих чаек, он не мог ни пройти проливами заледенелыми, ни обойти их по затверделости льда, стоявшего в ш. 77® 25', и поэтому принужден был воротиться. Для приведения в известность пробела, остающегося между крайними точками Минина и Прончищева, на расстояние 9-ти почти степеней, послан геодезист Чекин, который, исполнив, как умел, береговое описание, написал оконечность Таймурского мыса в ш. 76® 38'. Если бы и определение и описание Чекина оказались основательными, весь берег остается неизвестным в отношении гидрографическом, на расстоянии 200, а не 400 верст, как написано в Енисейской губернии. Между тем заботливый Прончищев изнурил свое здоровье трудами, можно сказать, до упаду, потому что, чрез несколько часов по возврате на Оленек, скончался. Не место бы здесь упоминать о его супруге, если бы она не заслужила быть хвалою своего пола; неразлучная с ним в морском путешествии, вскоре последовала за ним и в могилу.
   На место Прончищева прислан лейтенант Харитон Лаптев, который, в 1739 г. повторив прежний морской путь, видел те же преграды. Против устья Хатанги он заметил множество моржей, по льдинам разлегшихся, и потом со штурманом Челичкиным сухопутно ездил поверять донесение геодезиста Чекина в рассуждении положения мыса Таймурского, но поверка его лежит в архиве адмиралтейской коллегии.
   Для прохода с Лены до Анадырской губы употреблен лейтенант Ласениус. От Быковского мыса {Близ сего мыса в 1799 г. усмотрен тунгусским известный под именем Адамсова.} 7 августа 1735 г. он вышел в море на боте Иркутск, но за противным ветром, густым туманом и льдом 19го вошел в р. Хараулах, падающую между Леною и Яною, для перезимовки. Команда подверглась цинготной болезни в такой степени, что из 52 осталось живых 13 да подштурман и священник. Сам Ласениус умер прежде прочих, определив наблюдением свою могилу в ш. 71® 11'. Место его заступил присланный лейтенант Дмитрий Лаптев с новою командою. Ранее 15-го не мог он выйти в море и, чтобы успеть дойти до Св. Мыса, держал курс на северо-восток, но чрез двое суток стоячий лед положил преграду к дальнейшему следованию и вогнал судно в Лену. Лаптев с донесением о невозможности послан Берингом в Сенат, который, возвращая его к своему месту, приказал приложить все усилия к предположенному проходу, в случае же непреодолимых трудностей следовать ему по берегу сухопутно для описания и положения его на карту. В 1739 г. на прежнем судне он обошел Св. Нос, по новейшим сведениям возвышающийся над морс кою поверхностью на 200 сажень, и в конце августа прибыл к устью Индигирки. В следующем году отправился на другом судне и прибережным плаванием прошел Колыму, у которой берег продолжается каменным утесом в вышину до 8 сажень. За Колымою морской берег горист или утесист. От речки в 20 итал. милях за Колымою берег идет к мысу Баранова земляным увалом, выше воды в 4 сажени. Далее мыса берег продолжается не так высоким до мыса Песчаного. Течение бывает переменное, то от В. к З., то от З. к В. Прибыль воды неправильная и едва приметная. От Песчаного Лаптев, из справедливой недоверчивости к чукчам, сухопутно прошел по Анюю и Анадырю и описанием обеих рек заключил многотрудное обозрение северной границы. Кто не почтит ревности, неутомимости и примерных усилий северных наших аргонавтов, которые, в области полярной природы, боролись с безжизненным климатом, с ужасною температурою, с болезнями при отсутствии лекарей и лекарств и нередко с голодом? История, чем живее чувствует цену их подвигов, тем более сетует, что любопытные журналы их доныне не изданы в публичное сведение {Извлечение из помянутых журналов было бы для покойного Верха приличнейшим занятием, нежели выставка трех царствований, требовавших нарочитого труда, порядочного чтения и глубокого размышления о характере важных царствований. Скажут, что журналы штурмана Иванова будут удовлетворительнее, это так; но история дорожит первоначальными трудами.}. Она предчувствует, что в них не найдется желаемых физических замечаний, сколько по тогдашнему недостатку в инструментах и в знании естественных наук, столько и по изнурению сил телесных и умственных в наблюдателях; но выводы общие уповательно были бы полнее.
   Теперь выводы из прибрежных путешествий представляются следующие: а) географическая кайма берегов, посредством снятых очертаний и взятых высот полюса, представляет имоверный, так сказать, купон сибирской карты; б) прилив и отлив при берегах матерой земли и островов не обмерзлых не везде равномерен и к востоку едва заметен; в) течение разностороннее и неравномерное; г) течение в Беринговом море быстрее, нежели в океане, и постоянно идет от северо-востока; д) прилив и отлив Пенжинского моря, во время сизигий, показывают несколько дней правильность в возвышении и падении вод, большой и малой (манихи); первая возвышается до 8 ф., а последняя -- на 1/8; во время же стояния луны в четвертях большая вода переменяется в малую и малая в большую и т.п., что можно читать у Крашенинникова. Если подобные дроби морской наблюдательности приняться сличать с наблюдениями новейших морских путешествий в Северном океане, без сомнения, ум человеческий выиграет данные для общего круга знаний, не заботясь о морской науке. Что касается до примет, по которым историограф Миллер заключает о постепенном мелении Ледовитого моря, они основаны на возвышении берега морского сверх воды, на возвышении, замеченном и подле Лапландии. Но само е возвышение берега не доказывает ли соразмерного углубления дна морского? Поэтому чего-то недостает, чтобы с достоверностью говорить об обмелении одного или двух морей, в прямом значении слова, особенно без совокупного соображения всей системы океанов земного шара. Тут дело шло бы о всеобщем уменьшении количества вод земных. Береговая колонна, измеряющая падение морского уровня, неудовлетворительна для вывода, если нет средств в то же время вымеривать глубину вод не только в одном или двух морях, но во всей системе океанов. Лучше оставим оцепенелую стран у древнего переворота, обитаемую белыми медведями, голубыми песцами или коротконогими тарандами, и перейдем на хлебородную границу от Иртыша к Уралу, угобженную стадами кочевавших орд.
   17. В феврале 1730г. назначено для Тобольской губернии на строение крепостей с инструментами и окладным жалованьем каждогодно по 3972 р., то есть в сравнении со всеми крепостями в государстве 1/16 крепостного капитала. Сия доля относилась только к тем крепостям, которые вдоль Иртыша выстроены по правилам инженерного искусства, включая в то число и Тобольскую крепость, по старшинству. В 1740 г. крепостной капитал приумножен до 120 000 р., следственно, по аналогичному содержанию приводилось до 7500 р. на крепости Тобольской губернии.
   Где же пограничная черта лежала от Омска к Уралу? Трудно обозначить годы и передвижные точки, когда и где она западала, потому что казаки, пользуясь откочевкою кибиток, быстро переносились вперед с форпостами к озерам выгодным. С достоверностью можно утверждать, что здешняя пограничная, так сказать, струя около 1743 года текла вниз по Иртышу к Омску, потом от Чернолуцка бежала на Абацкую и Коркину, далее чрез Бердюжью и Лебяжью -- к форпосту Утяцкому {Линия от форпоста Утяцкого до Чернолуцкой слободы лежала на 985 верстах, но губернатор Сухарев предположил сократить ее прямыми линиями в 426 верст, как видно из сенатского указа 8 августа 1743 года.}. Перелившись чрез Тобол на речке Юрьямыш, она вскоре извивалась чрез форпост Нижнечернавский, поставленный на речушке Черной, и чрез Куртамыш слилась с Миассом, на котором в 1736 и 1737 гг., во время третьего Башкирского бунта, наскоро окопалась крепостцами: Миасскою, Челябинскою, далее при озерах Иткульскою и Чебаркульскою, еще далее, со стороны Оренбургской комиссии, Уйскою при вершине Уя и Карагайскою при Уральском отмете; и в это м устройстве Исетская провинция отходила от Тобольского ведомства.
   Что ж касается до внешней безопасности Урала заводского, он позади означенной черты обвивался своею змеею укреплений, впереди которой Татищевым еще выстроена была во время бунта Кизилташская крепость на мысу, образуемом речкою Течею, текущею из оз. Иртяша в оз. Клзилташ. Оборонительная заводская цепь, обходя от ос. Катайского все приписные по Исети слободы надолбами, рогатками и рвами, состояла на самом Урале из укреплений: Горного Щита при речке Уктусе, Кособродского при Чусовой, Полуденного при вершине той же реки и Ревдинского.
   Распорядительному Татищеву и полковнику Арсеньеву, с драгунским полком из Тобольска командированному на Исеть и Миасс, по справедливости следует приписать то, что не все бедствия пролились на новые оренбургские водворения. Мы не считаем своим долгом здесь упоминать ни об Яицкой линии, которая частью заселена сибирским набором с 240 душ по человеку с женами и детьми (7), ни о крепостях Красноуфимской и Елдацкой, посреди которых вскоре выстроена Демидовым Сергинская, как замечено в Истории рудного дела; но нельзя пройти в молчании проекта крепкой линии, по pp. Ую и Тоболу в 1739 г. решенной (8). В этом проекте видно мановение той же оборонительной мышцы, которая тогда зодчествовала по военным чертежам на всех границах России. Сия важная линия, в следующем периоде сомкнувшаяся с Омском, вполне прикроет Сибирь от вторжений орд киргизских, которые на словах с 1734 до 1738 г. делались подданными России, но на деле не переставали жить ворами и разбойниками. Несмотря на легковерие, попустившее усилиться заворохе башкирской, отдадим справедливость статскому советнику Кирилову! Начертание, какое представил этот внимательный слушатель Петрова Сената министерству императрицы Анны, делает память его не чуждою и для Сибири, хотя время показало в лице его, что легче начертить важное предприятие, нежели привести в исполнение. Не большая, казалось бы, мудрость не считать за одно перо со шпагою или в другое время шпагу с пером: но, к сожалению, эти промахи случаются. Несмотря, однако ж, на промахи наши, на множество врагов и прежнюю беззащитность сибирской границы, Сибирь не видела большой беды, хотя и часто настояли опасности. Бог хранил и хранит Сибирь.
  

ГЛАВА V

ТОРГОВЛЯ И ЕЯ СРЕДСТВА

1. Смешанная. 2. Казенная. 3. Народная сибирская. 4. Знаки монетные. 5. Пути сообщений.

  
   При обозрении торговли мы не станем завлекать читателя ни в Яркен, ни в Хлассу, ни в Японию, как последнее замышлялось при кн. Гагарине и при отправлении капитана Шпанберга, но изложим действительные события.
   Петр Первый при самом учреждении Российского Сената (1711 год) вложил в запас глубокую мысль, чтобы для китайского торга сделать добрую компанию. Правительствующий Сенат, заботясь обнять и развить его мысль, изъясняется в апреле того же года, что позволение торговли всякому, кто примет на себя обязанности торговые, есть подлинная мысль государева. В 1718 г. (10 декабря) государь, повторяя о китайском казенном караване и казенных товарах, еще промолвил, что в числе казенных товаров быть только поташу и смольчугу, для сбережения лесов, а все прочее отдать в народ с пошлинами, каким по рассмотрении следует быть. Вот три законодательные мысли, открывающие высокий взгляд законодателя на судьбу торговли, вот три светлые истины {Отмена казенного каравана последовала в 1762 г., добрая компания для китайского торга установлена 15 марта 1800 г., присвоение торгового права дворянству дано манифестом 1 января 1807 г., и распространение того права на всех -- 14 ноября 1824 г. Коренная мысль Петра совершилась во 113 лет.}, которые в то же время затемнены, загромождены старыми привычками управления, нуждами денежными и беспрестанною торопливостью предприятий, так что и сам Великий иногда является в противоположности с своими изречениями.
   Последуя преобладанию устоявшего порядка, мы делим сибирскую торговлю на казенную, народную и смешанную.
   1. При отправлении каравана в Китай из Сибирской губернии велено Сенатом (20 августа 1711 г.) для пополнения капитала, прежнему каравану равносильного, прибить в Москве листы по воротам и приглашать вкладчиков, как бывало и прежде. Вот свидетельство маломочия капиталов в средине России, это сказано в сторону! Для наблюдения за благочинием караванных людей впоследствии был посылаем унтер-офицер гвардии, при инструкции коммерц-коллегии. Таков был порядок караванов казенных пополам с народом до 1727 г. с тем ограничением, что воспрещение частным людям покупать ревень продолжалось по-прежнему.
   Гр. Владиславич, отправляясь из Селенгинска в Пекин, представлял, что за излишним отпуском мягкой рухляди, с которою наши торговцы ездят из Нерчинска в Ургу, Наин и другие места Маньчжурии или Монголии и там продают с убытком 20ти процентов, или даже вывозят обратно, -- представлял, что надобно воспретить им торг мягкою рухлядью, дабы поднять цену на товары казенного каравана, и чем скорее это сделается, тем будет лучше, по причине, что вслед за ним шел казенный караван. На сем основании 20 декабря 1726г. воспрещен купечеству нашему торг мягкою рухлядью в границах и на границах китайских. Надлежало бы поправить дело, а не поражать промышленности народной, но на первое недоставало изобретательности при равнодушии к последнему.
   При следовавшем царствовании (26 июня 1727 г.) разъяснена вольность торга сибирскими соболями и другими заповедными товарами с прежним воспрещением отпуска их в Китай. Причем, как бы в вознаграждение, дарована частным людям свобода покупать в Тобольске у бухарцев ревень до 300 п. ежегодно.
   2. Когда в 1730 г. Сенат заботился отправить казенный караван, комиссия коммерции получила приказание пригласить на совещание гр. Владиславича и известного Ланга; но что могла она услышать от этих лиц с торгашьими предубеждениями в мнимую пользу казны? Поэтому в январе 1731 г. объявлено решительное воспрещение брать или посылать, явно или тайно, в караване товары частных людей, в какое-либо место Китайского государства. В этом-то караване послано под рукою 50000 п. иностранного в монете серебра, для обмена на золото, как выше сказано.
   В апреле того же года ревенный торг взят из народных рук в распоряжение Сибирского Приказа, который тотчас по своем восстановлении спешил показать, что им усматривается государственная прибыль в возвышении цены на ревень.
   В октябре 1734 г. вымен копытчатого ревеня в Кяхте назначен до 1000 п. и более, с тем чтобы лишний оставлять на границе, для прибавки к будущей покупке. В марте 1735 г. велено ревень, привезенный в Москву, содержать под спудом, следующий же остановить в Тобольске, пока наличный не продается в Петербурге. Пуд ревеня обходился в Петербурге 37 р., а за морем продавался в 169--289 р.; следственно, на тысячу пудов -- 162--252 тысяч рублей. Водном июле двукратно было возбраняемо частным людям вывозить ревень или отпускать за море под страшною угрозою русским смертной казни и лишения всех животов за один даже фунт, а иностранцу -- под опасением немалого штрафа. В следующем году, по совещании кабинет-министров, послан в Кяхту для закупки ревеня купец Свиньин в качестве комиссара и аптекарь для браковки.
   Во всяком случае не должно бы было так поступать с общими запрещениями, по каким бы побуждениям они ни изрекались от правительства; но когда в предосуждение общего положения и в соблазн прочих подданных позволяется одному купцу Евреинову в 1737 г. торговать с Китаем мягкою рухлядью, тут трудно воздержать их от поползновения против общего правила. В самом деле, в конце 1738 г. сделалось известным правительству, что купцами китайскими получается от наших мягкой рухляди втрое больше против казенного отпуска. Из всех торговых попыток, какие мы доселе видели по казенным предприятиям, конечно, не вышло достойных счетов, когда в сентябре 1739 г. и чрез год опять в сентябре читаем, что правительство, слагая с себя заботы китайского каравана, сдает его в компанию знатных купцов и других особ капиталистов. Прежде, нежели составилась сзываемая компания, наступило правление принцессы Анны, и опять через год повторяется созыв компании. Сколько уроков! И все-таки будут забыты как уроки, пока не превратятся в начала управления. Плохи теории без опытов.
   3. Таким образом, народная торговля, не могшая представлять китайским потребителям своих мануфактурных изделий и оттолкнутая от границы во внутренние ярмарки, блаженствовала только в творческую эпоху Петра Великого и разгуливала на богдоханский счет до Пекина. После того, сколько ни была ограничена меховая торговля, не могла не навлечь на себя нарекания за тайные выходы чрез границу, нарекания, тем более заслуженного, чем более растянута граница для таможенных глаз, и эти притом глаз а принадлежали то казакам из крестьян, то бурятам и тунгусам. Забайкальская торговля спряталась в безыменные проходы и без огласки подрывала надежды казенных караванов.
   Если уже были злонамеренные торговцы, пользовавшиеся оплошностью или стачкою пограничного досмотра для обмана казны, то в самой Кяхте бывали прикащики-плуты, которые для обкрадывания своих хозяев заказывали маймачинским фузам приготовлять товары двоякого качества, дабы от хозяйской доглядки прикрыть низкие добротными. Татищев, рассказывая подобный пример с московским купцом Филатьевым, от своего комиссионера на 50 000 р. обманутым, дает разуметь, что мы сами обучали не одних китайцев к подлогам по торгу. Но полно, правда ли, что мы обучили китайцев плутовствам, не они ли надоумили наших плутов? Далее!
   Из-за кулис Алтая чжунгары и киргизы стекались временем с товарными вьюками или табунами надым колыванских плавилен и на развевающиеся по иртышским крепостям камчатные знамена. У Ямышевской крепости, как старейшей, и у Семипалатной расторжка с заграничными соседями представляла сибирскому купечеству некоторое занятие для разменов. Далее по миасской границе, вместо Калмыцкого брода, где завелась было расторжка с киргизами, предположено перенесть ярмарку в Челябинск. Троицк не существовал до 1743 года {Небольсин пишет, что Троицк в 1741 г. явился соперником Оренбурга, а торговля в нем началась в 1750 г. В чем же соперничество его? Неправда и то, чтобы Бухария и Ташкент с тех только пор стали торговать с Сибирью. С Оренбургом -- так!}; но в Оренбурге Кирилове ком торги с пошлинами начались с 1738 года. В 1741 г. там собрано пошлин до 3800 р. Ярмарки, какие во II периоде сталкивались по городам, острогам и нарочитым съездам, продолжались и ныне, с постепенным уменьшением от естественного умаления звериных уловов и от вывоза их на российские торжища; зато взамен в слободах и селах, где церкви и особенно явленные иконы, праздничные дни становились днями торжков. Богомолье, надобность купить или сбыть и отдых веселый были три важные заделья. Приятно заметить, что в продолжение третьего периода цвела Невьянская ярмарка у Акинф. Демидова. Старообрядцы, особенно заселившиеся под покровом Демидова, поспешествовали торговому гнезду своим досужеством. Татищев, не любивший этого заводчика, испросил в марте 1733 г. дозволение учредить двунедельную ярмарку в Екатеринбурге, имеющую начинаться после 23 марта, т. е. по окончании Ирбитской. Время притона в распутицу, сплав товаров с Уткинской пристани или перекид их на вешнюю Тобольскую ярмарку, все сии обстоятельства, хорошо сходившиеся с купеческими расчетами, не менее и виды на разные уральские поделки, обнадеживали Екатеринбург возвеличением благосостояния. Правительство согласилось на допущение ярмарки с тем, чтобы никто не приезжал с товарами без уплаты пошлины. Не более года прошло, как последовало запрещение должностным людям торговать или держать у себя приезжих торговцев, греков и прочих. Условие справедливое в том времени, но едва ли удобоисполнимое! После Екатеринбургская ярмарка, изменяясь во времени согласно прежнему желанию тобольских купцов Маслова с товарищи, осталась одною зимнею с 24 ноября. Екатеринбургская таможня с окрестными заставами существовала до закрытия Верхотурской таможни и зависела от Тобольской губ. канцелярии.
   Нельзя не заглянуть и в Камчатку. В ней до льготного 1731 г. шильничали одни промышленники, но с того времени, или, иначе, с прибытия Второй Камчатской экспедиции, появились торгаши. Привозилось товаров на 10 000 руб., сбывалось на 30 000; следственно, товары продавались дороже вдвое, втрое, а мелочные необходимые -- в пять и восемь крат.
   4. Теперь взглянем на средства торговые, или, иначе, на знаки монетные и пути сообщений.
   Под именем знаков монетных не надобно здесь разуметь товарных статей, какие при разменах у китайцев, у бухарцев и в Камчатке ходили в цене и качестве счетной монеты, именно тюнь китайки, мата и лисица красная, но мы говорили просто о золоте, серебре и меди -- трех металлах, которые давали Сибири деньги, общие с Россией. Правда, в некоторые годы государственного монетного оскудения, как-то в 1723 г. и следующих четырех годах, равномерно в 1736 и 1737 гг. в известных российских губерниях выдавалось вместо денег жалованье мягкою рухлядью, далеко не схожею с калужскими кожаными жеребейками (9); но в Сибири выдача жалованья меховым товаром всегда строго возбранялась, дабы при заочной расценке дорогое не пошло за дешевое.
   В 1723 г. снова повторено, чтобы вывозимым китайским золотом купечество платило в Нерчинске пошлину, за остальное же брало бы на обмене казенные товары, рассчитывая золотник в 105--115 к., следственно, ценность золота против серебра определялась произвольно в 6 1/12. Поэтому должно верить тогдашнему слуху, до Сената дошедшему, что в Сибири, и особенно в Тобольске, много серебра и золота, которых, однако ж, не везут в Россию, по известному, конечно, опасению, чтобы в Верхотурье не расстаться с металлами за пошлины с придачею казенных товаров. Не должно бы, кажется, ускользнуть от прозорливости монарха, каков Петр, что чрез несоразмерное унижение достоинства первых металлов и чрез отбор их за половинную цену нельзя ни снабдить ими монетные дворы, ни обогатить казначейство, но так водилось.
   Не ранее как в 1728 г. почувствована надобность определить постоянную ценность серебра и золота при покупке обоих металлов внутри государства; почему и объявлен золотник первого в 18 к., а второго -- в 245 к. В 1735 г. золотник золота возведен до 252 к., и таким образом признано наконец европейское содержание двух металлов 1: 13 1/2 или 14.
   Медная монета переделывалась не только при каждом новом царствовании, но и по нескольку раз в продолжение одного царствования. Разные были побуждения к перемене чекана: раз переливалась мелкая разменная монета для поправки грамматической опечатки в надписи: копик вместо копеек. Самая любопытная из красной меди монета вследствие двух указов (от 14 июня 1725 и 4 февраля 1726 гг.) состояла из слитков рублевых, полтинных и т.д. В рублевом слитке, посредине которого выбивались цена и герб по углам, содержалось весу 4 ф., в полтинном -- 2 ф., в четверти рубля -- 1 ф. и т.д. Десять рублей тиснились из пуда. Образца сих денег нет уже в Екатеринбургском монетном дворе {Не вздумается ли кому-нибудь спросить, как содержалась медь в монете к серебру? Ценность меди в сравнении с ценностью серебра выходила ниже в 69 раз.}.
   Из сибирских летописей не видно, велик ли был рост в Сибири при займе денег; но полагать следует, что он был не менее, как и в Петербурге, т.е. от 12 до 20 процентов. В 1733 г. была открыта при Петербургской монетной конторе, в пользу торгующих, ссудная выдача капиталов по 8 % под заклад золота и серебра, как двух непререкаемых сокровищ, могших ручаться за достоинство залога. Все прочее, по образу тогдашних понятий, не заслуживало веры. Мы вписываем постановление о денежной ссуде во свидетельство проявления первой идеи о банке.
   5. Дело здесь идет не о новом пути, какой в 1712 г. был указываем в Китай от устюжанина Пандкратьева, но о путях почтовых и почте чрез Сибирь кратчайшими расстояниями. Не излишне наперед заметить, что в августе 1722 г. Шафиров наименован генерал-почт-директором.
   Кратчайшими расстояниями разумелись проезды: а) от Кунгура до Екатеринбурга, для ближайшего сообщения с Тобольском и Казанью; б) от Тары чрез Томск и Красноярск до Иркутска; и в) чрез Байкал до Кяхты и Нерчинска. Сенату хотелось в 1724 г. учредить почту еженедельную, разумеется, до Тобольска для пересылки бумаг, а до устройства сей почты на первый раз -- ежемесячную. Последняя и существовала посредством гоньбы городских и уездных жителей, конечно, не без отягощения, пока Суксунский завод Демидова не вошел чрез 4 года в свою силу и не стал разделять обязанности земские. Сему заводу надобно приписывать и первую прокладку дороги к Екатеринбургу и Кунг уру, для собственных его нужд.
   Для обеспечения дороги от Тары до Томска в 1722 г. устроены три укрепления: Тартасское, Каннское и Убинское, как сказано в проспекте; но когда именно открылась проезжая дорога от Томска на Красноярск до Иркутска, нет точных сведений. Только то известно, что дорога Иркутская от Красноярска на Канск, потом другая -- из Енисейска на Нижнеудинск проторены купецкими прикащиками, летом и зимою ездившими без огласки для тайной закупки мехового товара у бурят и карагасов. Дорога от Красноярска чрез Нижнеудинск к Иркутску была уже известною в 1733 г. Ибо знаменитый Беринг в 1734 г. проехал налегке этим трактом от Тобольска до Иркутска; тяжести же экспедиции, как и купеческие клади, в продолжение всего периода неизменно сплавлялись по Кети.
   Для сокращения восточной дороги коммерц-коллегия в 1722 г. открыла смелое предположение, вследствие которого наказывала инспектору сибирских таможен рассмотреть, нельзя ли Забайкальскую дорогу проложить чрез Абакан и Томск или на Байкале завести два казенных судна. Неизвестно, какие препятствия усмотрены для обоих предположений, потому что о заведении двух буеров на Байкале гр. Владиславич после снова ходатайствовал.
   В 1731 г. Сибирский Приказ представлял об учреждении почты для государственных посылок и частных писем по Сибири, как было в минувших годах; из чего можно судить, что прежняя почта, во время могущественного царствования установленная, вскоре запала. Сенат, во уважение того представления, в апреле 1733 г. велел учредить ординарную почту от Москвы до Тобольска, т.е. чрез Верхотурье, и по разным трактам Сибири до Нерчинска, с платежом весовых денег за письма. Ранее месяцем приказано было сибирскому губернатору распорядиться в пользу второй Камчатской экспедиции, чтобы почта от Тобольска к востоку ходила дважды в месяц, от Якутска к Тобольску -- однажды, а от Якутска до Охотска и Камчатки -- один раз в два месяца. Невероятно, чтобы последнее требование могло быть удовлетворяемо постоянно, по естественным даже невозможностям.
   В рассуждении почтового тракта к Нерчинску Сенат имел в виду полученное из рук гр. Владиславича странное предположение Бурцева, комиссара нерчинских заводов (10), и передал его на рассмотрение местного начальства. Всего ближе возложить бы почтовую гоньбу в том краю на 18 родов хоринских бурят, как уже испытанных в верности в бытность гр. Владиславича за Байкалом.
   После обозрения всех трактов сибирских возвращаемся на дорогу Кунгуро-Екатеринбургскую. Татищев, известный начальник уральских заводов, в 1735 г., сравнивая сию и Верхотурскую дорогу, представлял, что последняя далека, грязна и не снабжена порядочною гоньбою, так что инде ходят с почтою пешком, а другая не заселена, неверно вымерена, непрямо проложена и требует геодезической прокладки, верстовых столбов и заселения, а до того устройства пусть возят почту и курьеров уездных обыватели за плакат. Сенат в начале 1736 г. отдал предположение Татищева на рассмотрение сибирского губернатора. Приняты ли тотчас меры к устройству сей дороги, и точно ли с тех пор или исподволь началась линия заселений и укреплений между Кунгуром и Екатеринбургом, точных сведений нет, кроме одной известности об Ачитской крепости, которая, стоя в ряду другой линии и составляя границу между Сибирью и тогдашней Казанской губернией, в 1737 г. была обступаема башкирами, в драгунские мундиры нарядившимися, и сделала маскированному неприятелю решительный отпор {Думать надобно, что Ачитская крепость строена по отделении двух провинций от Сибири, в виде пограничной; она старее Красноуфимской, строившейся в 1736 г. по распоряжению Кирилова.}. Положительно неизвестно, когда кончено сибирским губернатором рассмотрение о Кунгуро-Екатеринбургской дороге, только она, не сождав решения, находилась в ходу. Удобство, близость, покойный проезд, при попущении начальства местного, привели в забвение силу торгового устава 1698/207 г., по которому проезд частных людей с товарами и без товаров был определен чрез одно Верхотурье.
   В январе 1739 г., по недочетам таможни Верхотурской, дан Сенату указ с строжайшим подтверждением, чтобы ни купечество, ни другое какое-либо звание не смело ездить мимо Верхотурья, чтобы по прочим дорогам расположить заставы и подвергать конфискации товары и вещи проезжающих неуказным трактом. Тракт удобный, короткий и к Кунгуру живописный остался надолго дорогою курьеров {В 1754 г., сентября 27го велено учредить почтовые станции, по 4 лошади на каждой, от Екатеринбурга до Кунгура, для одного почтового отправления должностных бумаг и писем из Сибири в Россию и обратно. Не правда, чтобы Верхотурская таможня, как сказано в IX томе Энцикл. Лексикона, была уничтожена в 1753 г.; напротив, еще в 1758 г. подтверждено прежнее воспрещение ездить с товарами чрез Екатеринбург.}.
  

ГЛАВА VI

ЖИЗНЬ СИБИРСКАЯ

1. Обязанности великие. 2. Нравы. 3. Страхи. 4. Злополучие Тары. 5. Болезни. 6. Притеснения. 7. Воеводы. 8. Правители. 9. Разность Иркутского края.

  
   Не повторяя о трудах и тягостях, понесенных не одними якутами и камчадалами при препровождении двух камчатских экспедиций, и оставляя самому
   читателю измерить прочие хлопоты, недешево стоившие придорожным жителям от проездов в Китай двух посланнических свит и трех китайских, мы ограничиваемся на сей раз одними итогами отдельных наборов с трех сибирских провинций, начиная с ноября 1709 года. 1. С Сибири в 29 наборов, отсчитанных в продолжении 34летнего периода, взято сперва по числу дворов, потом по числу ревизских душ 28 000 рекрутов, т.е. шестая доля населенности русской. Такие приемы слишком бы истощили страну малолюдную, если бы правительство по своей мудрости не решило с 1725 г. впредь пополнять сибирскими рекрутами и недорослями местные гарнизоны; однако ж из сей бережливости надобно выключить пять наборов рекрутских, с 1737 г. следовавших, которым надлежало делить подвиги войны Турецкой с Минихом и Шведской с Л авсием, и еще один набор обоего пола с детьми до 2000, для заселения линии по Яику (11). Если взять, отдельно от Полтавского сражения, пожертвования Сибири в последние 13 лет могущественного царствования, Сибирь принесла имени Российской Державы 16000челов., 1853 чет. муки, до 200 лошадей, 127 000 единовременных денежных сборов, кроме постоянных податей, и без включения многократных платежей посадскими 10йденьги(12). Кто не согласится, что толь многочисленные обязанности были изнурительны для жителей, богатых землею и лесом и не знавших торжища для сбыта леса и хлеба? Но история постыдила бы свой сан, опорочила бы перо, если бы, любуясь блистательною радугою, вознесшеюся над промежутком между Полтавской победой и Нейштадтским миром, вздумала сетовать о жертвах. Жертвы, труды и народные испытания велики, невозвратны, но они принесены на святой жертвенник отечества. Когда Петр Великий, восприяв титул императорский, ознаменовал событие Нейштадтского мира праздником, слова, какия истекли из растроганного отеческого сердца в ответ на приветствия представителей государства, должны быть благородною думою истории. "Зело желаю, чтобы весь наш народ прямо понял, что Господь Бог нам сделал минувшею войною и заключением мира. Надлежит благодарить Бога всею крепостию, и, надеясь на мир, не ослабевать в воинском деле. Надлежит трудиться для блага общего, которое Бог кладет нам пред очи вне и внутри, для облегчения народа". Какой языку Великого! Только о Боге, о милости Бога, о благодарении Богу, только о народе, об облегчении народа, о поддержании воинственного духа и воинского искусства! Слово его: не ослабевать в воинском деле, не девиз ли десятилетия императрицы Анны и грядущих времен России? Пойдем же далее по сибирской глуши.
   2. Правда, что главные города Сибири Тобольск, Томск, Енисейск и Иркутск были довольно многолюдны, имея домов от 3000 до 1000; но нравы городские стоят не столько сожаления, сколько порицания. Гмелин, не без склонности, впрочем, к злоречивости, описывая в 1734 г. нравы, замечает в жителях, особенно в ремесленниках, чрезвычайную беспечность, нерадивость, решительную падкость к пьянству и распутству и все эти пороки относит, по забавному умствованию, к дешевизне припасов. Справедливее бы отнести к совокупности малодушных людей, с Волги да с Камы собравшихся и по взаимному самообучению погружавшихся в чувственное отчаяние, которое любит обманывать свое горе дикою веселостью. Горе этих людей, горе произвольное в стране, жаждущей ремесленности, происходило частью от безгласности ратуш, с падением магистратским не могших удержать ни веса, ни влияния над сословием посадских. Кто же такие были создателями многочисленных в Сибири храмов и колоколен, начиная с Верхотурья до церкви Аргунской или Нижнекамчатской? Те же сибиряки, которых самолюбивый иноземец без разбора именует пьяницами и распутными. И развратность в жизни и благочестие в деле Божием! Как совместить одно с другим? Стоит только заглянуть в бедное сердце человека, в котором растут вплоть подле пшеницы и плевелы. По небрежному ли посеву христианского учения или по необработанной земле, на которой оно сеялось, соблюдение наружных обрядов, периодическое покаяние с причащением Святых Таинств и упование на заслугу Христову, без исправления жизни, считались тогда у иных спасительными путями к царствию Божию. Пожалеем о характере заблуждений, нередких и в звании Гмелиных, нередких и в нашем веке, и наверстаем порицаемую чувственность взглядом на христианскую жизнь слобод, исстари заселенных крестьянами, а не посельщиками. Там имя Божие произносится старшими семейств с благоговением от утра до вечера, там все начинается и оканчивается с именем Иисуса {Вместо того, чтобы слушать порицания на Сибирь, прочитайте Июль Христианского Чтения, 1836 года, дабы увидеть готовность жителей Сандыпского форпоста к христианским чувствованиям при добром священнослужителе.}. Многократно мы бывали свидетелями, с какою чинностию, тишиною сидят за хлебомсолью, с каким благодарением встают из-за стола и с какою богобоязливостию поднимаются падшие крупицы хлеба, почитаемого за дар Божий. Многократно также мы слыхали, что во время грозы крестьяне ночью встают, затепливают свечи пред иконами и семейно молятся в глубоком безмолвии. Такое ж моление в часы грома творится и днем, при закрытых ставнях, и на глас небесный отзываются в закрытых клетях благоговейным воплем. Нет, это не лицемерство, не уроки нашего века, а остатки наследства праотеческого, устюжского.
   Хлебосольство сибирских селений -- похвала старинная, хлебосольство городское между родными и приятелями -- также черта историческая; но нарядное, угостительное хлебосольство купеческих домов Западной Сибири начиналось было с первым открытием магистрата в Тобольске и с закрытием его исчезло, до времени Елисаветы, восстановившей почетность купеческого сословия. Тогда и в Енисейске, и в Иркутске настали обеденные закуски, вечерние чаевания с попойкою. Между тем, по словам того же Гмелина, купцы и порядочные посадские, в большие праздники и в именины семейства губернаторского, приглашались к столу и при выходе, за сделанную им честь, оставляли по полтине и рублю. Вина были хороши, но хозяин не оставался внакладе при возмездии гостей благодарных. Повествователь рассказывает это о Тобольске, но начальники и прочих значительных городов едва ли были далеки от подражания.
   3. Мы бы ничего не услышали от сибирских летописцев, если бы не узнали другими путями о тревогах, каким сибиряки состояния чиновного или зажиточного подвергались от слова и дела, давно в России затеянного и явно в Сибири свирепствовавшего в продолжение сего периода, несмотря на многократные воспрещения. Вот как трудно искоренить поноровку злобе, раз посеянной в народе необразованном! Начальник Урала Геннинг в 1723 г. писал в Петербург, что, по отъезде сибирского губернатора кн. Черкасского, каторжные в Тобольске начали объявлять слово и дело на разных начальников, которых и отсылают в Москву в оковах, несмотря, что по генеральному регламенту не следует им верить. Письмо Геннинга, к счастью, внесено в Сенат, который, по своей любви к законности, велел крепить каторжных в тюрьмах, пускающихся на подобные дерзости, до приезда нового губернатора. Нечего удивляться злонамеренному клеветничеству ссыльных, как уже не принадлежавших к имени людей, и по унижению готовых на черные выслуги; но вот редкость: таким же неприятностям подвергался в первую экспедицию Беринг от своего писаря, Ласениус -- на устье Лены от некоторых матросов и сибирский губернатор вместе с первыми чиновниками -- от иркутского вице-губернатора Жолобова, находившегося под следствием. Чему другому надобно приписать такую низкую покатость, как не духу времени, настроенному нестеровскою шайкою и потом закупленному шпионами бироновскими, изведывавшими подробности даже узнической жизни кн. Долгоруких (13) и подобных им. Сии случаи достаточно показывают, сколь мутна была чаша сибирской жизни, довольно горьковатой и без подливу желчи.
   4. В Таре, как и везде, требовано клятвенное обещание тому, кого (по уставу 5 февраля 1722 г. о наследии престола) державствующий государь наименует наследником по воле своей. Этому городу, перемешанному со страообрядцами, но дотоле торговому и благополучному, случилось по лжетолкованию Подушина, тарского казачьего полковника, увлечься в явное ослушание и погибель. В 1724 г., по словам Сборника, прислан следователем вице-губернатор {В какой провинции был он вице-губернатором, неизвестно. Не ландрихтер ли, тогда еще существовавший? По всем дорогам, выходящим из Тары, стоят большие деревянные кресты, по словам жителей, для молебствий, по словам же других, -- для напоминания казней, тут совершавшихся.} Петрово-Соловово, человек с злою душою, корыстолюбец и сластолюбец, хотя для неизбежной беды достало бы следователя и с душою доброю и правилами беспристрастными. Начальник мятежного замысла, запершись в доме со многими другими и запасшись порохом, в ту минуту, коль скоро дом его стал окружен отрядом следователя, взлетел на воздух. До тысячи человек, в деле замешанных, казнено. Не одна будто бы тысяча разослана по Сибири и в Рогервик. В 1730 г. 89 сих несчастных, дворян и служилых, обнадеживаясь двумя милостивыми манифестами 1728 и 1730 гг., просил и дозволения возвратиться восвояси к родственникам, и 18 марта уважено горькое их челобитье.
   Если Подушин не был из стрельцов и если соумышленники не принадлежали к толку старообрядцев, трудно изъяснить отчаянное сумасбродство. С тех пор Тара с своим околотком, по примеру Охотска, населялась разными людьми, посыланными на жительство, с отводом им мест под селитьбу и 2летнею льготою от податей.
   5. Оспа в 1731 г. свирепствовала среди так называемых енисейских остяков. По Описанию народов, волости: Касимовская, Инбацкая и Пумпокольская чуть не дотла вымерли. Прежде того то же поветрие разнеслось от Анадырска, и Провидению благоугодно было предохранить на сей раз камчадалов от опустошения. Мы не упоминаем о кори, также периодически являвшейся среди инородцев без дальней смертности: но со слов летописца Новицкого говорим, что сифилистическая проказа (Elephantiasis) еще во время проповеди Филофеевой свирепствовала, как и ныне, среди остятского племени и, обезображивая лицо, разливала гниение по всему телу; что остяки казались равнодушными к болезни и не употребляли никаких лекарств. По привычке ли к недугу или по недавности его остяки были равнодушны к принесенному яду, -- Новицкий не изъяснился; только не странно ли слышать от медика Белявского, ездившего в Обдорск, что проказа в этот край занесена в 1816 и 1817 годах? В Камчатке появилась любострастная болезнь с прибытием русских, и можно сказать, что со времени Колумбова вывоза она обтекла кругом света в два столетия.
   Нет сомнения, что местным начальствам: тобольскому, енисейскому и иркутскому давно было известно болезненное состояние северных ясачных, но не было средств помогать им, без аптек и лекарей. Бухгольц в свое время из Ямышева жаловался, что кн. Гагарин не снабдил его ни аптекою, ни лекарем, но где взять тогдашнему сибирскому губернатору то и другое, когда домашний его лекарь, вероятно, выписывал лекарства из московских зелейных лавок и новооткрытых польских аптек {Кстати здесь поместить, что у кн. Гагарина от имени богдохана Кансия прошен был искусный лекарь с разными лекарствами и препаратами. По донесении о том царь послал из англичан доктора военного ведомства, который 18 августа 1715 г. отправился из С.-Петербурга в сопровождении известного Лоренца Ланга. Они прибыли в Иркутск 27 апреля 1716 года. Доктор в Иркутской Летописи назван Томасом Гарваем.}. Первая аптека и первые лекари появились в Сибири с Лихаревым, потом с Измайловым и Берингом. Полковые лекари из иноземцев начали приезжать с 1725 года, т.е. по введении полков, да и те после отказывались от Сибири по малости жалованья, которое в январе 1733 г. Сенат нашел в необходимости увеличить до 160 вместо 120 р.
   По словам Гмелина, здоровье городских жителей повсеместно в Сибири страдало от любострастной болезни, при невоздержании и нелечении очевидно усиливавшейся, так что на лицах целых семей вырезывалась печать недуга.
   6. Верноподданническое состояние ясачных так же было некрасно, как и физическое, наравне с состоянием сибиряков русских. Правительство от времени до времени гремело прещениями против неправд и притеснений, но дела шли вдали своим чередом. В 1729 г. (8 ноября) приказывалось иркутскому вице-губернатору не делать прицепок к ясачным, не завлекать их в суды, исключая одних уголовных дел. В 1733 году, как мы слышали, провозглашен указ насчет притеснений, наносимых ясачным, рассеянным по пространству Якутского и Камчатского ведомств. В чем же состояли притеснения? В тройном ясаке, вместо одного установленного, в порабощении жен и детей ясачных за мелочные долги или за нехотение креститься. Камчадалы и другие безгласные инородцы доведены были застращиваниями, по словам Сборника, до такой крайности, что сами родители продавали казакам и промышленникам своих ребят по рублю и по полтине. Помянутым указом восстановлялись: законность, право собственности, освобождение от рабства кабального или покупного, и силою того же узаконения виноватые призывались, до приезда еще Мерлина и Павлуцкого, заявлять на себя свои вины. После толиких неправд мудрено ли, что с плеч иркутского правителя, знавшего, если не участвовавшего, свалилась в 1736 г. голова. Подозрение правительства простиралось и на корыстолюбие сибирских священнослужителей; им запрещено было ездить к новокрещеным, и тогда как в 1735 г. отменялось это запрещение, вместе повелено наблюдать за ними, чтобы под видом духовных треб не производили они торговли.
   7. Правительство, имев в руках, конечно, более данных, чем поздняя история, наконец в 1739 г. (15 января) во всенародное услышание говорит: можно ли ожидать доброго порядка в правлении Сибири от таких воевод, какие там ныне и прежде были -- от воевод, вышедших из тамошних казаков, или посадских, или безграмотных даточных крестьян, до обер-офицерского чина дослужившихся, и даже из холопов, бывших под наказаниями? Не толпа ли это промышленников была, можно спросить именем истории, промышленников под чиновною фирмою? Вот под какими покровителями Сибирь проходила свое житье-бытье!
   8. Но лучше ли стало в Сибири после обещанного определения воевод из дворянства, с достаточным состоянием и с испытанною честностию? История, по своему сану не торопясь ответом, выставляет наперед имена правителей. После кн. Черкасского {Кн. А. М. Черкасский до открытия Сибирской губернии был товарищем при отце, воеводствовавшем в Тобольске. Потом, после губернаторства, не упоминая о прочих должностях, был в числе кабинет-министров, наконец великим канцлером.}, образованного и слишком скромного для места многодельного, после преемника его кн. Долгорукого, деятельного и праводушного, следовали правители: Плещеев, Бутурлин и Шипов {Шипов правил губернией с 1741 г. до декабря 1742-го, а не 1743-го, как написано в Кратком Показании.}, ничем себя не ознаменовавшие, кроме земляного вала со рвом, при Плещееве проведенном между верхним городом и кладбищем. Что касается до производства дел по губернии, заправляли ими при Плещееве, как свидетельствует Гмелин, и после Плещеева двое секретарей, созданных при кн. Долгорукове. Если взглянуть равномерно на иркутских отдельных правителей, называвшихся вице-губернаторами, можно бы из числа их покуситься отличить Л. Ланга, служившего в Пекине агентом и неоднократно туда ездившего, но чем он заметил себя в должности вице-губернатора? Одними представлениями Сенату (1 февраля 1740 г.), именно: чтобы определить при нем какого-то иностранца для введения по губернии хозяйства, чтобы по деревням губернии не торговать ни приезжим, ни туземным купцам мягкою рухлядью, чтобы лучшую рухлядь, в городах случающуюся, скупать в казну, чтобы бурятам, располагающимся приняться за пашню, не покидать и звериных промыслов, чтобы с пограничным китайским начальством списываться из Иркутска, а не из Тобольска, вопреки последнему трактату, и т.п. Все это показывает одно бесплодное умничанье в случаях, которые определены законами или в которых от бесполезных затей испровергался бы установленный порядок. Дополним обрисовку Ланга из Иркутской Летописи, которая сказывает, что он скоро попался в руки секретаря Березовского и товарищей, что надобно было покупать удовлетворение, что расплодились воровства, что казенные подряды заключались высокими ценами, что бурятам, безнаказанно упражнявшимся в воровстве, отданы лучшие пастбища. И Ланг управлял губернией одиннадцать лет, даже в царствование Елисаветы! Такова была в то время доверенность к людям, умевшим не говорить по-русски или очень плохо {По этим ли беспорядкам или по другим уважениям управление всей Сибирью опять вверено сибирскому губернатору Соймонову, при котором в 1763 г. установлена и секретная комиссия. То же расширение власти перешло к Чечерину и продолжалось до разделения Сибири на губернии: Сибирскую и Иркутскую.}! Но да убедятся власти, от подножия Всемилостивейших Помазанников России присылаемые, что Сибирь не пустыня безгласная, что есть в ней утесы, пустынными лесами отененные, от которых откликаются слова и дела, есть скромные летописи о правдах и неправдах. Нет мнения общественного, но растет история.
   9. Изображая характер правления иркутского, взглянем на семейное состояние тамошней черни. Епископ Иннокентий Нерунович насчет брачного своевольства в мае 1741 г. доносил Синоду, что нет возможности церквам остеречься от воспрепятствования двоеженству сказывающимся холостыми, хотя у них и есть жены в России, что таких двоеженцев много и в самом Иркутске, а по слободам муж и жена расходятся беззазорно и вступают в новые связи. Восточный край нуждался в населенности, и мы думаем, что самовольство в браках со стороны людей, в этот край зашедших или засланных, могло быть терпимо в государственной цели; но подобное самовольство по слободам и деревням, как разрушительное для семей, как противное правилам народной нравственности, достойно было опорочиваемо архиереем иркутским. Нельзя не чувствовать, что Иркутская губерния в третьем периоде несколько подражала Западной Сибири, какою эта была до учреждения архиепископской кафедры. Впрочем, соображая дерзости и беспорядки, резко выказавшиеся в восточном крае, можно решительно утверждать, что Иркутская губерния во многих отношениях общественного благоустройства далеко отстала против старой Сибири. Много было тому причин, и следы того не стерлись доныне. В тамошних деревнях, по которым мне случалось разъезжать не один раз, незаметно ни благоговейных выражений, какие высказаны насчет крестьянских домов старой Сибири, ни даже простодушия, свойственного сельскому быту. Тамошний крестьянин, от Бирюсы до Хоринской степи, скрытен и хитр; он смекает, торгуется, кажется, в словах с незнакомцем, и разнюхивает о значении его у начальства. От времени позднего можно восходить заключением к давно прошедшему.
   Среди толь нерадостной биографии, слегка очеркнутой, могла ли Сибирь представлять физиономию крепкую, одушевленную, особливо если припомним из Манштейна, что в течение десятилетия по 9 ноября 1740 г. заслано в нее дворян и чиновников до 20 тысяч? Колонизация многочисленная, какой не бывало, и самая бесполезная для страны, колонизация, убитая до иссушения слез, колонизация, заключавшаяся одним вожделенным уроком, что виновник ея прислан с семейством в Пелым, как бы для выслушания проклятий, на какие сам себя он осудил своими жестокостями. Столько злодеяний, столько власти для злодеяний, и ни одной заслуги! Нужноли досказывать, что виновник был Эрнст Бирон.
   Но озарим эту главу приятным воспоминанием торжественности, с какою вестник замирения с Портою Оттоманскою, гвардии капитан Рахманов, встречен был в Тобольске в Фомино воскресенье 1740 года высланными конными отрядами, при стечении многочисленного народа. Вестник с кедровою ветвью в руке, ехавший мимо Знаменского монастыря, приветствован от черного духовенства хлебом и солью и продолжал церемониальное шествие до Софийского собора, где принесено Богу, подателю благ, благодарственное молебствие, с пушечными выстрелами. Все состояния радовались, потому что все состояния, не исключая духовенства {При начале Крымско-Турецкой войны, 4 года продолжавшейся, все безместные люди духовного состояния поступали в гарнизоны или откупались взносом в 200 руб. с человека, а дети боярские Софийского дома, годные к службе, еще по сенатскому указу 1732 г. (6 октября) должны были поступать в воинскую службу. Это состояние решительно кончилось в Тобольске с открытием наместничества в 1782 году.}, дали свои участки в состав воевавшей армии. В Иркутск поскакал с манифестом мира гвардии капитан кн. Козловский, нолетопись тамошняя не говорит о подобной красноречивой встрече.
  

ГЛАВА VII

СЛЕДСТВИЯ, ИЛИ ВЫВОДЫ

1. Воззрение на природу. 2. В северной полосе почва. 3. Растительность. 4. Ископаемые. 5. Животные. 6. Температура. 7. Землетрясения. 8. Взгляд на достопамятности. 9. Начертания. 10. Курганы. 11. Развалины. 12. Копи.

  
   Какие ж пометы делает история на пройденный период? Прежде всего скажем, что можно сказать в тоническом, а не лексикографическом смысле, о наречиях трех племен, придвинутых к сибирско-восточной окраине. Не домышляясь о недоведомом их происхождении, надобно допустить, что у одного из племен есть в строении глаза физическая примета монгольского отродья, если только искошение глазного поперечника происходит не от особливо го положения детей к свету. Крашенинников, который с умом истинно академическим смотрел на дикарей и их землю, замечал в коряцком языке три наречия: первое и коренное наречие пенжинское, употребляемое тамошними оседлыми, с крепким выговором; другое -- приморское, употребляемое и олюторами, с выговором более твердым против первого; третье -- анадырское, которым говорят и чукчи, с произношением мягким, легким и свистливым. Притом Крашенинников уверял, что чукотский разговор понятен и островитянам американским, с которыми чукчи имеют дело, следовательно, им не чуждо и анадырско-коряцкое наречие. Странно, что в словаре коряцких речений нет кадьякских, Соуром выписанных, чему бы надлежало быть при замеченном сродстве намоллов с кадьякцами. Наблюдения капитана Литке по части языкословия также неудовлетворительны. Он, лишая чукчей гортанных звуков, слышит в их словах тройное стечение безгласных, не неприятных, однако ж, для слуха.
   Возьмемся опять за Крашенинникова для языка камчадальского, в котором также у него три главные наречия: северо-восточное, южное вместе и курильское двух первых островов, третье западное, или тигильское. Если сравнивать звуки речений камчадальских с коряцкими, первые приятнее для слуха и летучее в выговоре. Из всех этих данных едва-едва просиявает один вывод, что Азия и Америка, разорванные морем, соединяются каким-то наречием, которого корень сидит ли в Америке или в Старом Свете, -- неизвестно.
   Теперь выводы!
   а) С Китаем кончены неудовольствия и, несмотря на новую остуду, за непропуск третьих посланцев к волжским калмыкам, торговля на Кяхте расцветала. Гр. Владиславич для единоторжия казны силился вытеснить частных торговцев из городов китайских, но открытием двух пограничных исходов сам он, против чаяния, подорвал казенный в Пекине торг, вместе с тем избавил купечество от бесплодных разъездов и от проделок пекинского недоброхотства. Великое дело разграничения до Сабинского хребта! Это нравственно-политическое средостение обоюдного дружества и покоя стоит между двух империй непоколебимо.
   б) С Чжунгарией, которая оскорбилась было за возведение крепостей по Иртышу, скоро поладили. Цаган-Рабтану желалось иметь вспоможение от России, с чем он и умер, а преемник его Галдан-Церен, истощивший силы против наследственного врага Богдоцагана, вел себя дружелюбно с Россиею, как видно из приема майора Угрюмова, вывезшего пленных русских, и в числе их шведского штык-юнкера Рената {Миллер писал, что Ренатом в Чжунгарии заведены: плавка металлов, дело ружейное и литье пушек, но, при недостоверности этих слухов, надобно считать последнюю весть о пушках вовсе не основательною, потому что не было видно пушек нигде ни при Рабтане, ни при Галдане.}, не меньше и из уважения, какое он оказал в лице майора Миллера, посыланного из Оренбурга для внушения, что ханы Средней и Малой Орд, состоя в подданстве России, не обязаны ему давать заложников. Прибавим к тому, что насчет чжунгарского преследования киргизов до Орска состоялось в 1741 г. (5 февраля) повеление Тобольской губернской канцелярии о сближении нашего войска к границе. К счастью, не доходило до дела.
   в) Управление Сибири разделено на две части, одна от другой независимые, с отделом юго-западного угла к губернии Оренбургской. О провинциях Вятской и Соликамской (после Кунгурской) нечего уже поминать. Урал металлургический с приписными крестьянами под конец подчинялся своему праву и начальству, с малым влиянием губернии {Таможня и комиссарство были в Екатеринбурге и зависели от губернской канцелярии. Из указов Тарского архива.}. Удивительно, что имения двух архиерейских домов и монастырей, которым жалованы небольшие земли с весьма ограниченным числом крестьян, разрослись до 20 000 душ м[ужского] п[ола]. Сибирь кн. Гагарина разлетелась на разные толщи, как Бюффонова солнечная система.
   г) При всех переменах гражданского устройства, дух воевод и прочих, участвовавших в действиях власти, мало изменялся, он продолжал жить в духе промышленническом. На сей счет Сибирь читает непреложные свидетельства в П. С. Законов.
   д) Народный характер русского поколения, некогда самовольный, дерзкий, необузданный, смягчился от частых наборов, налогов и от самих притеснений местной власти, то воинской, то воеводской. Замечаемые ныне в народе молчаливость и кротость есть плод практической школы.
   е) Важный вопрос о раздвоении Азии и Америки решен. Пределы северного берега по возможности осмотрены географически и гидрографически. Хребты: Уральский, Алтайский, Саянский и Нерчинский поняты и обречены богатству государственному и народному. Если окраины Сибири уже проведаны и определены астрономически Делилем, Красильниковым, флотскими офицерами и геодезистами, то в такой же степени и внутренность страны познана. Гмелин первоначально подарил Академии наук гербарий и Флоре Германской Флору Сибирскую. Штеллер схватил торопливою рукою несколько растений с берега американского. Крашенинников описал Камчатку в двух царствах, с примечаниями на температуру и физику полуострова. Миллер и Фишер передали памяти все происшествия, с первых дней покорения Сибири, с такими подробностями, какие, по маловажности дел, едва ли уместятся в истории, ищущей общих или решительных взглядов. Благодаря совокупным усилиям многих ученых мужей, покрывало спало с Сибири; и она в царствах природы явилась богатою, а в общежитии человеческом не без надежд.
   ж) Казаки, покорители всей Сибири, кроме Юратской Самоеди и Чукотии, утратили первенство, с появлением строевого войска. Из крепостей и городов, где были гарнизонные солдаты, казаки уклонены на тундры в зимовья и острожки или на окраины границ по форпостам. Сии храбрые, хотя и необузданные люди, не переставали вдалеке казаться и быть господами. На Северо-востоке, и особенно в Камчатке, они владели, до Мерлина, толпами холопей, ночи проводили за картами, проигрывали награбленные шкуры и холопей. Но внутри Сибири, лишась прежних средств к наживам, представлялись тружениками. Бывший сибирский губернатор кн. Долгорукий лично у Сената в 1733 г. (25 апреля) ходатайствовал о пособиях боярским детям и казакам; Сенат думал наделить их землями, но со слов губернатора, что нет у них крестьян, а сами на всегдашней службе, ходатайство кончилось исключением из подушного оклада тех, которые из податного состояния, и обещанием всему сословию нового штата и жалованья {*}. Едва ли не напрасно губернатор помешал доброй мере?
   {* Предложив в одном замечании II периода о продовольствии казаков, теперь посмотрим на прежнее содержание их начальников, заимствуясь из фамильных бумаг двух казачьих родов, Черкасова и Павлуцкого. Предок Черкасовых пришел в Сибирь с Ермаком, а о предке Павлуцких уже сказано.
   1. Между 1613 и 1616 г. Афанасию, одному из Черкасовых, служившему в детях боярских, годовой оклад был:
   деньгами -- 10 р.
   хлебом и овсом -- 16 чет.
   солью -- 3 п.
   2. С 1629 г. ему же, служившему атаманом, оклад -- 14 1/4 р.
   хлебом и овсом -- 15 чет.
   солью -- 3 п.
   3. Борису, с 1629 г. поверстанному в дети боярские, оклад -- 10 р.
   хлебом и овсом -- 5 чет.
   солью -- 3 п.
   покосами -- 200 коп.
   4. Другому Борису, около 1647 г. служившему в детях боярских, оклад -- 14 р.
   хлебом и овсом -- 28 чет.
   солью -- 3 п.
   покосами -- 200 коп.
   5. Сыну его Василию, служившему после отца с детьми боярскими в недорослях, оклад -- 5 р.
   хлебом -- 3 чет.
   солью -- 70 фунт.
   6. В 1636 г. Павлуцкому, написанному в дворянах по-тобольскому, оклад -- 18 р.
   хлебом -- 30 чет.
   солью -- 3 п.
   7. По книгам 1703 и 1705 гг., потомкам Павлуцкого, служившим дворянами по ведомству Тобольскому, оклад -- 10 р.
   хлебом -- 15 чет.
   солью -- 3 п.
   8. Казачьим начальникам в бесхлебных северных городах и острогах производилось хлебное жалованье несравненно умереннее против оклада тобольского, особенно в 1-ю треть I периода. Это замечается, даже во II периоде, из посылки в 1693 году в Якутск на службу дворянина Ивана Павлуцкого в звании сына боярского. Ему оклад, -- 7 р.
   хлебом -- 7 чет.
   овсом -- 3 чет.
   солью -- 2 п.
   9. Атаманам и детям боярским, служившим в Енисейской области, как прежде замечено, отводилось, за полные оклады, жалованья денежного и хлебного до 10 десятин
   10. Вследствие высочайшего указа 24 апреля 1725 г. велено было разобрать дворян и боярских детей Сибирской губернии, и с годных к службе не брать подушных денег впредь до указа. Губернская канцелярия, как прежде было показано, положила в то время в штате одного Тобольска для разных поручений:
   дворян -- 50
   детей боярских -- 100
   Первым жалованье деньгами -- 20 р.
   вместо хлеба -- 10 юфтей
   Вторым жал. деньгами -- 10 р.
   вместо хлеба -- 5 юфтей
   Из сих сведений открывается: а) что не было постоянных правил в определении окладов денежных и хлебных, б) что детям боярским при начальствах в разные времена были разные штаты, в) что они, будучи ниже чем-то против дворян сибирских, иногда пользовались на деле службы предпочтением в окладах. Но вот что странно: из наделки участками земли, около городов и острогов отводимыми вместо жалованья и для сена, вышло у сибиряков ошибочное заключение о принадлежности тех земель, как бы наследственных. Потомки рядовых даже казаков, не только атаманов и детей боярских, продавали свои участки, а другие скупали, начиная с окрестностей Туруханска и Березова до окрестностей южных городов и острогов. На этом зыбком основании явились владельцами земель посадские, купцы, архиерейские служители, ямщики и отдавали участки внаем или селили на них вымениваемых азиатцев, не говоря о губернских уже чиновниках, которые записывали при ревизиях в виде своих крепостных, то беглых, то ссыльных, как при второй ревизии открылось. Но при открытии наместничеств сибирских государыня императрица заметила генерал-губернатору Кашкину 22 января 1782 г., что в Сибири нет недвижимых дворянских имений, и сия основная мысль законодательницы долго, однако ж, не прикладывалась к решениям дел о землях, пока одним решением Тобольского уездного суда, в 1801 г. состоявшимся и в октябре 1806 признанным от Сената за образец для сибирских притязаний на земли, не испроверглись все мнимые права сибирских помещиков.}
   з) Грамотность, как сказано выше, была домашним наследством, переходившим от отца к сыну. Среди казаков, деятельною жизнью приготовленных к познавательности свыше своего состояния, провертывались самоучки, подобные томскому казаку, которого Гмелин признал способным вести метеорологические наблюдения и который, исполнив поручение, доставил ему на обратном пути еще чертеж виденного 30 сентября, в определенные часы, круга и полукруга с 4-мя побочными солнцами. Конечно, казак только срисовал явление, да ведь и Гмелин не знал тайн поляризации {Без поляризации трудно изъяснить побочные призраки Солнца чрез обыкновенные условия отражения и преломления.}. Вообще, за невведением публичного обучения, все состояния не шли вперед. Духовенство ограничивалось должностным затвержением церковных книг и, слушая малороссийский говор первых духовных лиц, не радело о русской речи. Сословие статское составляло свои длинные бумаги как без порядка логического, так и без грамматического склада, особенно при начальниках из иноземцев. Купцы и посадские жили без книг, без чтения. Свои хлопоты были на уме у всех.
   и) Чернь, любившая погружаться в грубых удовольствиях, стала быть свидетельницею, со времени кн. Гагарина, других удовольствий в домах начальнических. Гмелин в своем дневнике упоминает, что в доме тогдашнего тобольского губернатора вскоре после стола начиналось танцованье.
   к) В опровержение новейших притязаний, лишнее себе присвояющих, история произносит, что посев ячменя и овса в Камчатке, прежде Второй Камчатской экспедиции, производился с большим успехом по заимкам Успенской пустыни; что во время Крашенинникова усмотрены хлебородные земли около Верхнекамчатска и в верховьях
   Большой реки; что огородные овощи, требующие влажности, как то: репа, свекла и редька -- тогда произрастали в необыкновенной величине; что от пары рогатого скота, в 1733 г. доставленной Павлуцким в Камчатку, развелось там благословенное племя подручных млекопитающих; что гораздо ранее 1736 г. казаки, искавшие опьянения, выдумали гнать сикеру из ягод, потом из сладкой травы; что казенное винокурение из сладкой травы (Heracleum Sphondilium) стало производиться с 1736 г.
   л) После выводов большей и меньшей важности, преимущественный вывод усматривается в постоянной воле правительства о распространении истинной веры в Триединого, который для славы своей ниспослал малочисленным и необученным дружинам могущество преодолеть многочисленных идолопоклонников и магометан. Боже всемогущий (Пс. XLIII), ушами нашими слышахом, и отцы наши возвестиша дело, еже соделал Ты во днех древних. Десница Твоя подавила языки, а их насадила. Не мечом своим приобрели землю и не мышцею своей спаслись, но десница, и мышца Твоя, и свет присутствия Твоего охраняли их: ибо Ты возлюбил призывающих имя Твое.
   1. Но какую страну завоевали казаки и промышленники, служители Провидения и Престола? На какой земле протекло наших 157 лет? На земле, которая заслоняется хребтом Уральским, к востоку -- Становым, залегающим от Тауя в видимом параллелизме с первым, и которая со включением Камчатки, восточного околотка, разметалась на 105 степенях долготы. Южный катет сей фигуры, в разные приемы отчеркнутый кряжами гор с размашливыми внутри разводами гор, которых заглавие завито вне границы, представляется с многоугольными уступами, подобно как и северный, по разнообразию губ, заливов и мысов. Эта длинная площадь, с заднею Югро-Лопией равняющаяся с лишком третьей части своего круга, притом покатая к морю льдистому, оледеняющему низменную приморскую почву и навевающему при сопровождении гористых отметов повсюду большее или меньшее оцепенение, сама по себе, сверх больших широт меридиан и невыгодных местностей, приготовила материковою протяженностию суровый климат, с малыми оттенками. Эта длинная неровная площадь, разрезанная 4-мя главными руслами и сопровождаемая береговыми насыпями или пластовыми кряжами, образует в Западной Сибири низкую равнину до того расчерка, за которым реки и речки катятся в Енисей, адалее в Лене и за Леною, исключая приморских тундр, она волнуется между гор и ущелий болотных, за Колымою же, где волканизму Станового хребта надлежало разметаться по сторонам подземелья, изменяет прежний характер {*}.
   {* Дабы лучше вообразить положение площади сибирской, предложим здесь окраин ея и срединных мест вышины над морскою поверхностью, определенные барометрическими изменениями.
   Уровень р. Аи в Златоусте

1109

   Большой Таганай

3675

   Малый Таганай

3375

   Гора Юрма

3367

   Р. Сикелга у Соймоновского золотого промысла

1107

   Озеро Ушкуль

1249

У Гумбольдта, фр. фут.

   Вообще вершины Уральских гор с Конжековского камня до Таганая

3600--4800

   Из Сиб. вестника, фр. фут.

   Уровень р. Иртыша в 5 верст, от речки Смолянки и Красноярский форпост

704--772

   Поверхность р. Бухтармы выше устья Хаир-Кумина

1245

У Ледебура, ан. фут.

   Барнаул у гошпиталя

366

   Уровень Оби у Барнаула

358

   Шлифовальная фабрика, близ которой Демидов начал сперва работы

1209

   Синяя сопка (по Ренованцу)

3631

   Змеиногорск подле церкви

1209

   Караульная сопка

2006

   Усть Каменогорск

1137

   Вершина Холзуна

6473

Из Сиб. вестника, ан. фут.

   Тара

440

   Татмышская деревня при Иртыше

442

   Поверхность р. Тартаса при селе

491

   Поверхность р. Оби у Каинска

518

   Чаусск, или Колывань

282

   Поверхность р. Оби при Дубровиной

201

   Томск

282

   Красноярск

522

У Гесса, ан. фут.

   Площадь, прилегающая к Кяхте

2300

   Хамар-Дабан

7600

   Авачинская горелая сопка

8700

   Камчатская сопка, по словам Литке

16542

   }
  
   Она обыкновенно делится на три продольные к востоку полосы: северную, среднюю и южную. Северная, как бесхлебная, залегает от окраин моря до 62® ш.; средняя, как лесистая и влажная, с 62® до 54®, отсюда южная, как песчанистая, продолжается до выходов тогдашнего завладения. Характер песчаности и частью солоноватости по всей ея длине преобладает, как лесистость в средней и бесхлебность в северной. Мы взглянем неглубоким взором на три полосы, начав с северной.
   2. Почва, приготовляемая из гниения растительных частей и покрывающаяся по большей части мохом, с 63® до 67® оттаивает летом на 1 1/2 арш. ил и около то го. Подстилка черной почвы бывает различная. В Якутске, принадлежащем к этой параллели, сделан геогностический опыт {В 1830 и 1831 гг. прорыли землю для колодца на 15саж. глубины и нашли подпочву промерзлую. Вот слои: на первых 2 саж. слой постоянно черной земли. Потом на 2 1/2 саж. земля иловатая. Далее 1/2 арш. -- иловатый песок, смешанный с обломками леса, корней и ветвей. Далее на 5 саж. с аршином -- песок жесткий, с мелким камешником, под конец с древесными корнями. Далее на 1/2 арш. -- слой из третичного известняка с прожилками железняка, находившегося, по-видимому, под влиянием воды. Наконец, мелкий песок, чистый, сухой, пепеловидный, вкуса щелочного, вяжущего, и он углубляется на сажень. После всего, на глубине 2 саж., 2 арш., усмотрен скученный песок, наподобие расплавленных пиритов, заключающих горючий уголь. Journal tie St.Petersbourg, No 14, 1832.}; и если бы в этой широте продолжать испытание земли на нескольких точках, заключение о почве могло бы быть основательным. С 68® и инде 69® до краев поморья расстилается тундра с мелководными озерками. Подпочва ея от покатостей Урала до Обской губы каменистая, потом промерзлый ил, мелкий камешник, каменный уголь и железняк до Лены; а от Оленёка до Колымы подпочва болотистой и озеристой тундры, прерываемой в разных направлениях земляными возвышениями (исключая гор, прилегающих к Св. Носу, Муксунскому Камню и т.п.), есть иловатая глина, иногда проникнутая льдом, или земляной торф. Берег низмен и местами устлан помостом наплавного леса. В этой полуполосе, то есть с 68® до моря, начиная с Обдории, по всей Пясине, под которою в старин у разумелось все пространство от Тазовской губы до Анабары, и по остальной тундре до Колымы, земля оттаивает не глубже 3/4 арш., и тем мене е, чем далее к морю. Здесь конец снежной сибирской линии, кажется, прилегает к земле гораздо существеннее, чем конец великолепной полной радуги. Тут нет почвенной теплоты, кроме солнечной. Самоедь обдорская, в уверенности, что там нет топких мест, зимою и летом с безопасностью ездит везде на санках, оленями заложенных. Способ езды далее к востоку изменяется, и с Оленёка зимою ездят на собаках с большими запасами корма, а летом на оленях, заменяя самоедские санки выдуманными челноками (ветка).
   В летнюю пору, поднявшись на вышину Урала, противолежащего северной полосе, видят на западе необозримую равнину, питающую своею травою бесчисленные стада оленей, принадлежащих обдорской самоеди. По уступам Восточного Урала рябеют от ветра нагорные водоемы со щуками и сырками, подобные озеркам Верхоянской горы, имеющим хариусов. По всей полосе довольно озер средней и малой величины, наименованных и безыменных. Из первых, которых протоки или речки текут в Карское море, два: Сосбойское и Эрубейское (Игрубейское), оба от 10 до 30 вер. длины и ширины; за Обью, Терымкар с р. Надымом, меньше первых, Сабун больше первых, Лямин Сор -- от 6 до 40 вер. длины и ширины, Казымскоеср. одноименною -- от 50 до 55 вер.; за Енисеем не уступающие Казымскому: Давыдове, Матюшкино, Быструнино и Пясино, соединенные протоками, а последнее, подобно оз. Таймуру, проливается в море. Около Вилюя к Лене есть оз. Инжил, три Жиганские и прочие, уступающие в величине прежде помянутым. Все эти в одохранилища, более или менее рыбные, отличаются по большей части крупностью ершей или карасей.
   3. С 63® до 68® леса постепенно тонеют и мельчают. Невозможно поверить на слово Енисейской губернии, чтобы леса там произрастали до устья Хатанги, т.е. до 75® ш., потому что нет исключительно благотворных растительности обстоятельств, при общих хладотворных причинах. Равномерно нельзя доверять недавним путешественникам, которые сказали чрез Сибирский вестник, что в этой полосе по Оби есть осокорь и тополь, ни губернатору Корнилову, что будто бы по берегам Соби растет пихта, которой нет уже в широте Березова {Также и знаменитый Даллас ошибся, сказав, что в Сибири пихта не растет свыше 58®. Напротив, в Самаровском яме, в ш. 60®55', заготовляют из пихты судовые мачты.}. С 68®, по большей мере с 69®, в последней полуполосе нет деревьев, в собственном значении слова, есть только уродливые передразнивания, как то: искривленный коленчатый приземистый соснячок, ольховничек, тальничок, можжевельничек-стланик; даже листвень и ель под конец склоняются к земле, так как исподний и почвенный воздух нагревается до корней растения в неглубокой горизонтальной плоскости. Из ягод прозябают около 68® и выше брусника, водяника (Empetrum), клюква, лакомая княженика (поленика) и местами в несказанном изобилии морошка. Из обдорской флоры доставлены мне образчики растений, в нескольких верстах за Обдорском 14 июня сорванных на пригорке (Rosa canina, Arctostophylos alpina, Lamium album, Myosotis alpestris, Solidago virgavrea, Pedicularis euphrusioides, Polygonum viviparum, Chenopodium album, Gnaphulium dioicum и пр.); выродки сии очень бедны на вид и доказывают, в какую несродную глушь забрасываются семена средней полосы; собственных же обдорских и заобдорских растений не оказалось в присылке. Творец Енисейской губернии, извещая о растениях туруханских, также незатейливых и не последних, как и обдорские, желал показать крайние нити, какие природа прядет у берегов Ледовитого моря; и нашлись водоросли (Fucus), какая-то spongiaoculata, и койкакие зоофиты. Но лучше бы сибирским испытателям всматриваться по канве тундры в разнообразные узоры криптогамографии. Впрочем, Фигуриным и Кибером по тундре от Яны до Колымы замечены: осока, голостебельный лук, вид какого-то черноголовника, Myоzot без наименования, морошка, Thymus serpillum, 8-листная сибирячка, багульник без имени, видандромеды, Calthapalustris, болотные лютики без имен, Hedizarum alpinum, Gymundraborealis, arbutus alpina. Между Индигиркой и Колымой с 69® растут одна верба, ветла (Salix herbaceu, arenaria, fusca, lapponica) и можжевельничек. Все это гораздо удовлетворительнее ботанических замечаний, помещенных в Биллингсовом путешествии по тамошнему краю. Из слов Кибера видно, что около Кимсктати (в ш. 70®) простывает и след растительной жизни.
   Кстати здесь изъявить сожаление, что лучшие статистики о Сибири описывают царство прозябаемых гуртом, без расстановки их в свои широты. Память затемняется от множества наименований, но наука не видит просветов. Тогда как статистики наши вдруг говорят обо всем и ничего не сказывают, ученый Ледебур барометрическими измерениями определяет пределы растительности в высших слоях атмосферы. Какой бы любопытный наугольник вышел для метеорологии и общежития, если бы на южном конце горизонтальной линии, в уме проведенной по почве к Ледовитому морю, например, в долготе Барнаула, как подножия алтайского, вообразить вертикальную линию для обоюдных заметок растительности на линиях почвенной и нагорной!
  

По наблюдениям Ледебура

  
   Высшее пахотное поле в известной широте -- 3801 фут.
   Предел урожая по почве не далее -- 62® ш.
   Высший предел произрастания орешника-стланика -- 6501 фут.
   Предел его на почве -- 56®
   Пихта не растет выше -- 5272 фут.
   далее -- 63®
   Сосна не растет выше -- 5272 фут.
   далее -- 67®
  
   Если бы статистика давала нам более точные сведения, нежели какие видим доныне, тогда, распространив сравнительную таблицу растительности, можно бы из нея знать, в какой именно широте и высоте от угла кверху и понизу известные прозябения могут расти и не расти, а другие начинаться и замирать. Не сибиряку может показаться наугольник барнаульский невидным; но кто помешает протянуть его к экватору? Тем любопытнее будет соображение.
   4. Противолежащий северной полосе Урал, а не тот, который, погрузясь в пучине карской, потом пролегает чрез Новую Землю {Известный Дерябин, в 1807 г. взглянув на минералы, с Новой Земли привезенные горным чиновником Людлофом, подал мысль министру гр. Румянцеву, что эта земля должна быть продолжение Урала, и во уважение того предвестия минералы новоземельские были тогда препровождены в Академию наук. Столь отважное усмотрение за 30 лет ныне подтвердилось поездкою Бера и Лемана.}, Урал сухопутный возбуждает несомненные надежды на открытия богатств, но, по отдаленности и другим физическим неудобствам, едва ли когда-нибудь созреют эти чаяния.
   В устье р. Кары перенимаются зерна янтарные. Такие же крупинки попадаются по тундре Енисейской губернии у берегов рек, особенно Хатанги, далее к востоку -- при озерах Ладаннахе и Тастахе. Не странно ли, что янтарь, долго быв вопросом, пока химия не отыскала растительного его начала, теперь возбуждает другой вопрос об образе и времени происхождения при берегах Ледовитого моря. Там же под замерзлою тундрою замечен спутник янтаря -- каменный уголь, вероятно, залегающий под тундрою к Лене, с запада и востока. Между устьем Хатанги и Анабары, говорят, есть щелочность солено-кислая, плотная и прозрачная. В трещинах сланцевой, дымящейся горы, около Хатанги -- самородный нашатырь. По берегам Нижней Тунгуски -- железная руда. На Вилюе -- известные вилюиты, лава и алебастр. При Кемпендюе, как сказано в своем месте, -- самородная соль {Прежний соляный ключ исчез в 1818 году. См. в Х томе Энц. Леке, статью: Вилюйские соляные про­мыслы.}. На р. Харысовке, впадающей в Оленек, -- горная смола (bitumen asphaltum). Горный хрусталь и аметист -- около Зашиверска. Кварц опаловидный -- по берегам Лены около Жиганска. Агат кольчатый и корольковый -- по Лене. Деревянистый опал и такой же асбест -- по той же реке. Кибер нашел по Анюю кусок обсидиана и также опал близ одних волканических гор. Этот путешественник не любит называть своих находок полными именами. Пор. Аклану находили окаменелые деревья, и недавно найден Постельсом, на острове Карагинском, окаменелый отломок дерева. Вот сведения, большею частию принадлежащие медику Фигурину! Скажем несколько слов об ископаемых костях допотопных животных; эти подземельные сокровища представляют для поморских жителей истинный, а не сказочный клад, потому что за иные Мамонтовы клыки платят до 400 р. Кости обнаруживаются иногда в озерах, иногда в берегах речных по всему материку, равно и по северным островам. Насчет самоедского искусства вырезывать из костей свои галантерейные вещицы трудно решить, принесено ли оно ордою из незапамятной родины или изучено на месте; только неоспоримо то, что наши архангелогородцы и енисейцы переняли костяную резьбу у своей самоеди и превзошли учителей лучшим вкусом, в угодность требованиям общежития. Что касается до русских резчиков внутренних областей, они давно отличались вырезыванием крестов, икон и Господних праздников на мамонтовой и моржовой кости, как видно из подарков тверского епископа, в начале XVI века посланных цареградскому патриарху.
   5. Северная полоса скудна и животными. В классе млекопитающих, из порядка предплюсноходящих, нет в ней ни белки, ни сурка, ни зайца, из чего можно видеть, что в разделении животных мы соображаемся с методою Ловецкого. Из порядка стопоходящих только 2 вида: обыкновенный медведь и медведь полярный. Из пальцеходящих 3 вида: обыкновенная собака, волк, песец голубой и белый; голубой считается игрою природы, но при достоверном известии, что на северных островах число голубых песцов содержится к белым, как 4 : 1, и наоборот по материку приморскому, не очевидно ли, что эта игра цвета зависит не от игры, а от чего-то существенного? Из двукопытных 4 вида: северный олень, олень обыкновенный, дикая овца (ovisammon), замеченная за Барановым Камнем и около Зашиверска; также около Зашиверска кабарга. Из однокопытных -- обыкновенная лошадь. Из ногокрылых -- летяга, на юг от Алазеи и около Верхнеколымска. Из лапчатоногих, к средней полосе, бобр-домостроитель и выдра морская. Из пероногих -- тюлень, морж, сивуч (phoca iubata). Из китов -- кашалот-дельфин, заплывающий, при погоне за рыбами, в Обь, Енисей и Лену. В классе птиц, из порядка прыгающих -- дятел и кукушка, замеченная в широте Жиганска. Из хищных -- коршун, ворона, сорока. Из мелких -- подорожник, стриж, ласточка и пр. Из кур -- глухарь, тетерев, куропатка. Из болотных -- журавль, зуек. Из пероногих -- гагара. Из лапчатоногих -- гусь, утка, гага, лебедь, чайка. В классе рыб с жаберною перепонкою, но без крышки: осетр, стерлядь, шип. Из горлоперых -- налим, язь, щокур, пыджьян. Из грудоперых -- окунь, ерш. Из брюхоперых -- нельма, моксун, хариус, линь, карась, сельдь, щука, лещ, омуль и вид лосося, добываемый при Колыме. Надобно бы еще упомянуть об енисейских тугунах, как пресловутых во всей Сибири, и о других, видах, но подробное исчисление их не принадлежит к полосе, о которой идет дело.
   6. Для выражения северной температуры очень мало местных наблюдений, да и те деланы в последнее время. В какое бы, впрочем, время ни были сделаны эти наблюдения, но при уверенности, что нет физических причин тамошней температуре умягчиться или ожестеть против прежней поры десятника Бузы или Павлуцкого, в чем можно сослаться на валовой вывод земной термометрии {Найдено, что общая температура земли в течение 2000 лет могла измениться только десятою долею градуса. Annuaire du bureau des longitudes, 1834.}, мы воспользуемся данными из Биллингсова путешествия и медика Фигурина, так, как бы наблюдатели посетили северный край в III периоде. Секретарь Биллингсов наблюдал в Верхнеколымске в течение последних 8 дней ноября, а Фигурин -- по два почти года в Усть-Янске в ш. 71® 10' {*}. Из их наблюдений видно, что недаром там с ноября земля, лед и лес избный трескаются и дают сильные выстрелы, как батареи. Нижняя Колыма, покрывающаяся льдом в половине сентября, вскрывается в начале мая, и снежная ласточка щебечет радостно. При толь лютом состоянии температуры человек-страдалец живет, подчас смеется во весь рот и подчас, при вспыхивающем ивняке или при обрубке приплавного дерева, еще мечтает. Что, если бы душа его была нагрета, как у гренландских и лабрадорских эскимов, обетованиями будущей жизни или познанием видимого мироздания, не наслаждался ли бы он жизнью, как навечерием великого дня, или заревом северного сияния, как зарею дня не вечернего?
   {* В 1786 г. самая большая стужа 26 ноября в 12 часов пополудни -- 41 1/2® по Реомюру, меньшая -- 23-го в 8 часов вечера -- 30 1/2®. А в 12 часов, если бы наблюдатель держался своего порядка, может быть, была бы первая степень мороза.
   От 40 до -- 41 1/2® замечено 10 раз. Ртуть оттаивала всякий раз, как холод смягчался до --32 1/2®. Ветры переменные.
   В 1821 г. в Усть-Янске самая большая стужа 11 января в полдень 43,5® по Реомюру. Самая большая теплота 14 июля в час пополудни +30®.
   Ветер в течение года дул более с В. и Ю.З.; буря и сильный ветер -- 25 раз, безветрие 10 дней, ясная погода -- 64, переменная -- 72, пасмурная -- 39 дней; снег шел 47, дождь -- 13, туман -- 10, северное сияние -- 7 раз.
   Самая большая высота барометра 16 февраля в вечеру -- 30,31 в анг. размере, меньшая 16 сентября в полдень -- 29,15.
   В 1822 г. самая большая стужа --42,5® ввечеру 13 декабря. Самая меньшая --0,5® в полдень 20 сентября. А летом?
   Самая большая высота барометра 31,11 в полдень 7 января; меньшая -- 29,31 ввечеру 9 ноября.
   Ветер дул более с Ю. и В.; буря и сильный ветер 13 раз, безветрие -- 22 дня; ясная погода стояла 75, переменная -- 32, пасмурная -- 21 день. Снег шел 19, дождь -- 2 дня. Северное сияние 28 раз.}
   В самом деле, если бы наши бедняки слышали благословенный зов Евангелия и понимали высокую кисть своей природы, тогда бы радости их жизни распространились сугубо. Одно незаходимое Солнце, обдорское или колымское, возносящее великолепные радуги над тундрами, то расписывающее гребни уральские отливами освещения, то играющее лучами по краям громадных льдов и представляющее из них оптические горы, одно Солнце сколько развешивает картин! Благородное светило, полгода собеседуя с невинными, растопляет для них прибережные льды, открывает воды, наполняет для них реки, заливы рыбами и забавляющимися чудовищами, сзывает для них несчетные вереницы птиц, раздевающихся донага, наподобие славянских колпиц, произращает траву для их друзей-оленей, запасает для них же питательный мох и на полгода удаляется великодушное светило, чтобы переменить свои благодеяния. Ибо для освещения их покидает в небесах ометы своих риз, в прибавок к сверкающим лампам, и тут же в шествии оно поминает зверям и зверькам спешить нести детям природы свои теплые, дорогие покровы. О, Вечный! Если Твой лучезарный шар в так превосходной степени благотворен на краях полузамерзлой окраины, сколь неизреченно Ты сам превосходишь в благословениях видимых и постигаемых, но более непостигаемых, хотя и видимых! Кстати или некстати, прибавим здесь, что первый наблюдатель северного сияния на берегах северного моря, начиная с Колы, был Делиль, тот самый, который подле авачинского берега закрыл глаза, утружденные явлениями природы.
   7. Признав за лучшее освежить следующие периоды нашего Обозрения описанием остальных 2 полос, мы помещаем теперь статью о землетрясениях, как общую полосам.
   На Северной Двине было землетрясение в 1627 году. В Перми, на Урале {На восточной стороне в Нижнетагильске было землетрясение в 1788 г., а более чувствительное -- 12 мая 1798 г. Хоз. опис. Перм. губернии.} и Алтае не замечено колебаний земли в первой половине XVI11 столетия, ни прежде того. В Иркутске происходило землетрясение 21 января 1725 г., и другое -- в мае 1742 г. При последнем трубы с домов валились, и с одной церкви упал железный шатер.
   В Камчатке, где, начиная с Олюторского мыса, считается 17 волканических гор, погасших, или дымящихся, или возгорающихся, главных три: Камчатская (Ключевская), Толбачинская и Авачинская {Виды камчатских сопок, определение их высот и геогностические описания этих громад помешены в Кругосветном путеш. Г. Литке.}.
   Камчатская между 1727 и 1731 г. извергала с краткими перемежками пламя умеренное, так что жители привыкли к нему, как к чувалу; но с 25 сентября 1737 г. гора явилась раскаленным камнем и сквозь расселины с неделю изливала огненные реки, с громом, треском и подземным шумом. Возгорение сопровождалось извержением пепла, но не кончилось: октября 23-го от сильного трясения жилища камчадалов разваливались, печи в Нижнекамчатске разрушались, колокола звонили, церковь расшаталась, и тревога продолжалась до весны 1738 г.
   Толбачинская, лет с сорок успокоившаяся, в декабре 1738 г. производила по окрестностям сильное колебание и в начале 1739 г. выкинула огненный шарик, выжегший лес окрестных гор, потом покрыла землю пеплом верст на 50 во все стороны.
   Авачинская, издавна курившаяся и по временам воспламенявшаяся, в 1737 г. сильно пылала не более суток и выбросила тучу пепла; с 6 октября закипело землетрясение, балаганов и юрт не стало. Море взлилось на берега сажени на три и мгновенно убежало от берегов далеко, опять взлилось и опять убежало так далеко, что пролив между 1-м и 2-м Курильскими островами оказался на суше, как помост каменный, и все это случилось в одну четверть часа. После того море снова взлилось саж. на 30 глубины и снова скатилось, пока полуостров, при повторяемых колебаниях, успокоился с прилегающими островами. Нечего сказывать, что жители Восточной Камчатки, Лопатки и островов разорились или погибли бедственно. Природных жителей м[ужского] п[ола] в Камчатке осталось к 1741 году 2716.
   Не то же ли происходило, в незапамятные времена, и со всею Сибирью? Мареканский хребет, в котором не так давно погас волкан, -- Нерчинская возвышенность с разорванными кряжами, в которых не везде довершена химическая переплавка каменных пород, механически скученных, -- Байкальские горы, отрывки Саяна, в которых породы древнего сложения высунулись снизу наверх, -- Алтай, у которого в гористых террасах начертан великий волканический процесс, чудесно перемешавший громады разных пород и эпох и разноместно представляющий геологу неожиданные размещения гранита, порфира и филляда, -- наконец, Урал, с преобладанием диорита, талька и сланца, перемешанных гранитом, что такое сказывают о себе, как не то, что некогда они были огромными плавильнями страны, заключенной между настоящими кряжами и потрясенными береговыми островами, плавильнями потом затопленными, с которыми вместе затоплены и тропические животные нахлынувшим морем, и острова смыты? Да, мы разделяем мнение Делюка с предшествованием волканичества и с последовавшим наружным охлаждением {В глубине 54 саж. упомянутого Якутского колодца температура становится теплее, и холод уже не проницает слоев земли.}.
   8. Настало, однако ж, время, когда плавильни погасли, океан ушел, явилась суша, и люди стали в ней расселяться. Быть может, дальние их потомки, слышавшие о злополучном перевороте страны, задумали увековечивать свою память начертанием родовых тамг или затверженных изречений на утесах, а другие, поздние, пришельцы тщеславились в том им подражать. Мы вкратце предложим все достопамятности, какие Русская Сибирь наследовала, достопамятности, состоящие из начертаний, слывущих здесь писанцами, из курганов, развалин и горных копей. Все они выказывают следы письменности, буддизма, зодчества, воинственности и богатства.
   Сперва предваряем, что в северной полосе, кроме былой надписи по р. Вишере, доныне не замечено никаких достопамятностей, оттого, может быть, что тамошний насельник нов, туп и озабочен дневным продовольствием. Там также есть утесы, как и в прочих полосах, да и сама природа представляет игривые начертания по берегам речным. Нельзя сказать, чтобы тамошний скиталец был не тщеславен, когда известно, что северный эвоен, юкагир, как и чукча, расписывали свой бюст накалыванием узоров и последний доныне продолжает пунктирную разрисовку.
   9. В Покчинской волости, в 44 вер. выше села Говорливского, по левому берегу р. Вишеры есть камень Писаный, так названный потому, что на нем были начертания красного цвета. Также по левому берегу Тагила, около деревни Гаевой, изображены фигуры красною краскою; снимки последних представлены в Описании Пермской губернии. Мы не разделяем мнения редактора, приписывающего те и другие начертания вогулам или татарам: 1) потому, что эти племена не щеголяли каллиграфией, так сказать, альфресковой, 2) что вишерские начертания, уцелели ли они или нет, скорее могут быть приписаны камским болгарам, туда проникавшим по торгу.
   Красные также письмена, на берегу р. Пышмы, Страленбергом виденные недалеко от Тюмени и в Сибирском вестнике 1821 года тиснутые, недавно представляли, по оглашенному сходству с письменами Таунтонского в Канаде камня, важную палеографическую задачу. Курт-Жебелен, известный языковедец, с доктором Стилем, по первым спискам с таунтонской надписи, в прошедшем веке явившимся, сочел ее за письмо финикийцев, которым, в предположении сходства с надписью пышминскою, надлежало бы посетить Обь и Туру. Очень недавн о один из славянских палеографов видел в письменах пышминских почерк глаголитский. В самом деле, что-то похожее мечется в глаза, при рассматривании двоестрочия пышминского; но вопрос, с какого подлинника Г. Спасский (оказавший Сибирской истории неоспоримые заслуги, без средств, с одною любовью к стране), с какого подлинника списал это двоестрочие, по словам его, переправленное? Мы, следуя его же совету, желали удостовериться в подлинности двоестрочия на берегах Пышмы; и на протяжении сей небольшой реки по Тюменскому уезду не открывалось ни следов письма, ни слухов о том, ни даже утесов, потому что берега ея отлоги и низки не в одном Тюменском, но также и в Камышловском уезде {Осмотрение берегов Пышмы принял на себя человек основательный, смотритель Тюменского уездного училища Попов, который нашел то, что у меня написано в тексте. Он думал, что надобно посмотреть ту реку в ея верховье. Это правда, что она, вытекая из оз. Исетского, течет в каменных берегах по уезду Екатеринбургскому до Камышловского: но Описание Пермской губернии, весьма отчетливое и не пропускающее ничего любопытного без замечания, не смолчало бы даже о слухах бывалой надписи. Оното ручается, что Страленберг, любивший грезить о словопроизводстве, нечаянно как-то подменил Пышму вместо Вишеры. Место Вишеры благоприятнее для письма глаголитского по переходу старообрядцев, из мурманских скитов бежавших, и по проездам болгар, в числе которых были и славяне, если бы дело походило на правду.}.
   По соображении всего, надобно полагать, что Страленбергова надпись взята с берега Вишеры, что и вероятно, потому что путь его лежал чрез Соликамск, а не по верховью Пышмы. Что ж касается до мнимого сходства с таунтонским начертанием, славный Гумбольдт {Vues des Corbillires et Monuments despeuples indigenes, Tom. I, page 180.} говорит не о первом начертании, которого подлинник утрачен во Франции при министре Морепа, но о другом таунтонском же снимке, что он сличал четыре копии, и с трудом мог увериться, чтобы у них был один подлинник. Гумбольдт видит в них простую малевку без букв, без слогов и располагает не к лучшему заключению насчет утраченного подлинника.
   Пользуясь трудами Г. Спасского, мы повторяем в своем Обозрении описания изображений, им снятых.
   Вид IV. Начертания красные на гранитном утесе над реч. Смолянкою, падающею в Иртыш. Роммель отозвался, что подобные начертания есть и в Америке, а где именно, следовало бы домолвить. Мы должны за себя добавить, что тагильские начертания точно в таком же стиле и цвете.
   Вид VI. Надписи над входом Бухтарминской пещеры в 12 вер. от крепости и снятые прежде их стесания. Ориенталист Клапрот, в 1806 г. возвращавшийся из-за Байкала, нарочно наведен был на эту пещеру, по себе неважную, для перевода надписей, но ему показалось легче известь их, чем перевесть. Мы повторяем местную историческую известность, а не шутку.
   Вид I. Изображения животных с очерками лиц и фигур человеческих, иссеченные на зеленовато-сланцевом утесе над р. Томью, выше Томска, кажется, принадлежат древнейшему племени, нежели теленгуты или кайсаки. Клапрот наобум приписывал сибирские южные начертания восточным кайсакам, верно бурутам.
   Вид II. Пропись под No 4 взята с утеса близ левого берега Чарыша, а под No 5 подпись с могильного камня. В том же виде под NoNo 1, 2, 3 представлены изображения, с утеса реки Енисей снятые, из которых немногие походят на наши алфавитные буквы. Первый енисейский губернатор заметил неверность в снимке енисейских изображений, но ему легко бы выдать поправленный снимок, потому что при нем находился способный рисовальщик.
   Вид III. Тут повторены Палласовы снимки с абаканских могильных камней. Ученый Тихсен видел в них кельтские и готские письмена, а Роммель уподоблял их могильным начертаниям земли Гессенской.
   По берегам Тубы, на каменном утесе, подобно как на левом берегу Оки, есть крашеные изображения лошадей, рогатого скота и людей в монгольском костюме, при последнем месте. Это малеванье принадлежит Монгольской пастырской школе, а томское высечено другой.
   Предложенная страница начертаний очень важна для Сибирской истории и очень темна для основательных заключений. Подождем истолкований от кафедры казанских ориенталистов, а между тем можно смекать, что с возвышенных площадей 4 горных систем, заключающихся между Алтаем и Гималаями или Гиндукушем, в древности сбивчиво называвшихся Большою Скифиею, прохожие племена Востока текли на Запад устьями гор, как проторенными дорогами, и на ночлегах, быть может вековых, высекали или малевали черты древнего алфавита, не столь разрозненного, как впоследствии, так что он мог сходствовать у кельтов, пеласгов, этрусков, готов, старогерманцев или наших вендов с загималайским санскритским. Самые тамги, чьими бы руками ни начертаны, должны быть подражания господствовавшего букваря, переходившего из племени в племя.
   10. Курганы остаются памятниками или летних старшинских кочевьев, или сторожевых насыпей, или могил. Курганов первых двух условий довольно около озер восточно-уральских, по берегам Исети, Пышмы, Туры выше и ниже Тюмени и Иртыша около Тобольска. Курганы могильные, украшаемые изваяниями лиц алтайских и саянских, числом до 8, помещены у Г. Спасского в изображениях VII и VIII.
   В могилах, начинающихся с Тобола (вероятно, и западнее) и простирающихся не только до Тубы, но и за Байкал до Аргуни, были во свое время открыты вещи золотые, серебряные, медные и железные. Те и другие принадлежали к употреблению домашнему, воинскому или конскому. Путешественники определяли богатство или бедность могил известными пространствами, но определения их достоверны только в отношении к могилам забайкальским, всеми признанным за самые бедные.
   Ряд 16-ти курганов, находящихся на левом берегу Алея, падающего в Иртыш, стоит быть упомянут для того, что в одном главном из них в два поиска найдено было бугровщиками золота до 60 ф. в разных изделиях. Бель, из свиты Измайлова, писал, что между прочими редкостями, вырытыми из могил кузнецких, он видел конного истукана, искусно отлитого из металла, и несколько зверьков из чистого золота. Один из бугровщиков сказывал Белю, что раз он дорылся до свода, под которым лежал остов человека на серебряной доске, с доспехами лука, стрел и колчана. Миллер в колыванских заводах купил из могильных драгоценностей золотого всадника, на лошади сидящего, чистой работы, также приобрел он золотой куважнчик обронной работы. Гмелин, в Красноярске, наслышась о прежнем количестве могильного золота, в таком изобилии, что можно было покупать золотник по полтине, рассказывает, что у красноярского воеводы он видел род подноса и небольшой горшочек, из серебра под золотом. На подносе изображены резные фигуры, с накидкою, употребляемою у птицеловов. Вот сокровища абаканских и саянских могил!
   Таким образом, можно заключить статью о могилах не сатирическою правдою, что если первым покорителям Сибири удавалось обирать живых, не без огорчения, сыны их обирали мертвых без ропота. Безвестное поколение не говорит под землею о собственности, подобно как допотопный носорог или мамонт не стоит за неприкосновенность. Статься могло и то, что расплатились в могилах праотцы тех свирепых поколений, которые приходили с Батыем зорить Россию. В бытиях народов правосудие Вечного проявляется в очередях вековых.
   11. На земле тогдашней Сибири есть некоторые развалины зданий и кумирней.
   Поминать ли о Шикашине, ногайском стойбище, при реч. Киндале, падающей в Урал? Паллас ничего тут не заметил, кроме следов вала, рва и некоторых окопов.
   Следы Искера, где нет ни кирпича, ни окладного бревна, можно причислять к развалинам только в смысле политическом. Тут рушилось владение мнимых шейбанцев. Это суглинистое урочище, лежащее на нагорном берегу Иртыша, в виду маковиц, крестов Преображенского сел а и Абалацкого монастыря, подмываемое с запада сильною рекою и орошаемое с северо-востока речушкой Сибиркою, доныне сберегает на перешейке след бывалого рва. Молодые липы и черемуха отеняют с севера изрытую бугровщиками площадку. По откосам ея растут полынь, белена, драба (Lutea) и другие не столь печальные растения {За несколько времени, лет шесть сряду я посещал это безмолвное место с Иваном Порфирьевичем Памаскиным, который усердно мне сотовариществовал bпри составлении сего Обозрения, по своей любви к истории и отчизне.}.
   Развалины, называемые Тонтуры, находились на Барабинской степи, при излучине р. Оми. Упоминаем о них понаслышке.
   Развалины Семи Палат, из необожженного кирпича строенные и ныне стертые с лица земли, -- 3-мя верстами ниже против настоящей Семипалатинской крепости. Тут были кумирня и жилье лам. Прежде думали, что здесь найдены первые тангутские листы, которые Петром Великим посланы были для перевода в Париж к аббату Биньиону и в 1723 г. возвращены с недостоверным переводом братьев Фурманов; другие же полагают, что те листы взяты из Аблайкита, куда, однако ж, в Петрово время не могло быть доступа, без нарушения восстановленного согласия с контайшою. Бель пишет, что он в 1719 г. купил в Тобольске у солдата за дешевую цену несколько листов, взятых из Семи Палат. Если Миллер в 1734 г. не нашел в них лоскутка бумажного и если он достал из Аблайкита до 1500 листов, это доказывает, что прежде не ездили в Аблайкит за добычею бумажною, пока семипалатинские свертки не были разобраны по рукам, с помощью тамошних казаков и солдат. Сибирский вестник думает вопреки этому.
   Пойдем отсюда гомеровскими шагами чрез развалины природы и взглянем на человеческие при р. Аргуни.
   Там между Хайласатуем и Цурухайтуем виден земляной вал, вышиною в 11 1/2 саж., продолжающийся за р. Аргунь. В восточную сторону примыкаются к валу, на расстоянии 10 верст, три продолговатых четыреугольника разной ширины -- от 7 до 3 сажень. Валы их вышиною на 11 1/2 саж., а рвы осыпались. В западную сторону видны подобные устроения.
   Пониже земляного вала впадает в Аргунь реч. Урулюнгу, приосеняемая на север лесистыми горами. Из этих гор бегут ручьи Кыркыр и Кондуй, замечательные по развалинам. Развалины кыркырские состоят из валов, рвов, насыпей, по-видимому окружавшихся четыреугольником; кондуйские в 4 вер. от Кондуйской слободы, ниже их поместившейся. Последние из необожженного кирпича {Сочинитель Руководства к физиогномике В. Д. Саломырский видел кондуйские развалины и уверяет, чтопо Кондую множество могил. В любопытной статье автор сказывает, что судя по лобовым костям черепов, какие он находил в забайкальских могилах, и по лицевому углу, покойники были различной породы, кавказской и монгольской. No 83 Северной пчелы, 1836 г.}, когда верхний слой земли был снят, нашлись простирающимися крестообразно на 48 саж. дл. и 28 ширины. Пол выстлан в три слоя, один на другом лежавшие, из кирпича, глины и щебня. Внутри здания найдены 30 круглых гранитных камней и столько ж драконов, из гранита же высеченных.
   Стоя на развалинах, помыслим о всемирной истине, в лице Иерусалимского храма предреченной, что от великих зданий, сооруженных не на краеугольном камне Креста, не останется камня на камне; и благословим Господа Пророков, Христа Бога, что Он вразумил кондуйцев православных из кирпича и камня тщетного здания, хотя зодчески и крестовидного, воздвигнуть храм во славу Божию.
   12. Старинные рудные копи, в виде продольных рвов или котлообразных углублений выработанные, найдены в разных местах на Урале, Алтае и в Нерчинских горах, с употреблявшимися орудиями.
  

На Урале

  
   При отыскании вагранской руды, недалеко от вагранского Походяшинского рудника, в 1769 г. разработанного, замечены старые шахты. При открытии Гумешевского рудника в 1731 г. найдены старинные выработки, рвы и углубления, а в них полусгорелая лучина, в стену воткнутая, рукавица и сумка из лосиной кожи, кайлы, молоток и т.п., из меди сделанные. В углублении 9-саженном в 1770 г. найдены в том же руднике круглая шапка с собольим околышем. В 1822 г. по Чудаковской шахте в 15 саж. нашли опять суму из лосиной кожи. Присоединении речек Багарыка и Синары замечены старинные копи на левом берегу последней. На Южном Урале, когда в царствование императрицы Елисаветы начались заводы, найдены многие старинные копи, ручные плавиленные печки, сплавы меди от 2 до 3 ф. и кривые медные ножи.
  

На Алтае

  
   Старинные разработки, в окрестностях Алтайских и Саянских гор найденные, не представляя правильности ни в разработке твердых металлоносных пород, ни в выплавке металла, остававшегося в шлаках, могут почитаться верховыми разведками и грубыми проплавками. Работы сии, послужившие указаниями к заложению многих наших рудников, простирались иногда на протяжение 150 саж., а в глубину -- не далее 5 саж.; инде попадались горные инструменты, из меди литые, но по большей части употреблялись отломки из твердых камней с приделанными рукоятками, как можно догадываться из обделки отломков. По известию Палласа, в рудах змеиногорских найден был сгнивший остов древнего рудокопа, и при нем кожаный мешок с богатейшими охрами. В смежности Лугасского завода, о котором упомянуто в Истории рудного дела, достались нам в наследство маловажные воспоминания.
  

В Нерчинских горах

  
   Древние выработки инде были очень обширны, даже с укреплениями; инде замечены плавиленные горны и огарки. В 1722 г. при очищении одной старинной работы найдены две медные гири от 4 до 2 ф. весу, с оттиском неизвестных букв, которых будто бы не признали своими ни маньчжуры, ни монголы, ни китайцы. В 1726 г. в другом месте, называемом Култук, найдено несколько сотен пудов серебряной руды, закрытой землею на аршин толщины. Там же в старинных отвалах попались остов человеческий и несколько каменных молотков.
   Сокращенно предложив о Сибирских древностях, мы воздержались от мечтания называть их чудскими, потому что у прежних русских слово Чудь значило всякий чужой народ; ни доискиваться имени племен, писавших на утесах или рывшихся в горах, потому что технографическое их клеймо так общо, так темно, что может быть прикладываемо ко многим племенам, взаимно ратовавшим и истреблявшим себя в Средней Азии, тогда нераздельной с Сибирью.
  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  
   Молчаливый сын Сибири, мрачные, тяжкие времена пронеслись; и ты завтра увидишь улыбку, переливающуюся на устах истории! Дщерь Петра Великого, предшествуемая и напутствуемая любовью народною, приемлет скипетр в девственную руку с чувствами матери отечества, отечества великого и сиротствующего. Бодрая, юная, образованная, красота престола, милость своего народа нехитрого, она восстановляет Сенат в прежние преимущества и в тот же день (12 декабря 1741 г.) прощает тысячи виноватых всякого состояния, кроме решительных злодеев; освобождает из каторги и ссылки за начеты и другие вины сосланных и предает их жребий рассмотрению судебных мест; слагает без изъятия казенные доимки с 1719 по 1730 год; с сего же времени по 1741 г. повелевает рассмотреть Сенату и взнесть перечни на всемилостивейшее утверждение; с купечества и крестьян сбавляет подати на два года; избавляет кабацких и таможенных голов, бурмистров и разных сборщиков от суда по 1730г., с повелением уничтожить все расчеты того времени, отменяет двойные взыскания за всякие растраты казенных денег, прекращает штрафы и проценты по день манифеста за держание беглых, за порубку лесов, за неисполнение по указам, за неприсылку ведомостей и тем освобождает от взысканий губернаторов, воевод, секретарей; одним и тем же почерком разрешает запрещения в письме крепостей, в правление курляндского герцога наложенные на имения президентов, губернаторов и прочих чиновников, за доимки и счеты с 1719 по 1730 год. Вся, кажется, Россия стонала от отчаяния, то под присмотром, то под взысканием, то под следствием и судом, то в заточении, и, пораженная широкою, со дня на день углубляющеюся раною, не знала, к кому посылать вздохи, потому что везде вздыхали. Но ангел России собрал в сосуд и вздохи и слезы и вознес горе святые перлы печали народной. Помазанница Божия осудит коварство и жестокосердие чудское, в лице Остермана, Миниха и их приспешников. Они скроются в северных подворьях прежних изгнанников: Меншикова, Долгоруких, Бирона и прочих жертв сего последнего {Не имея ни намерения, ни возможности исчислять жертвы Бироновы, хочу упомянуть из Иркутской Летописи, что в октябре 1741 г. привезены в Иркутск дети злополучного Волынского, дочь Анна для пострижения в монахини и сын Петр для отсылки в Селенгинск. В 1742 г. велено возвратить их обоих, с освобождением девицы Анны из состояния, в которое она ввергнута без обета. Но по сличению показания иркутского с статьею, в XI томе Лекс. Энц. помещенною, выходит, что возврат детей Волынского последовал ранее.}.
   Завтра, сын Сибири, увидишь новую деятельность, новую жизнь, на Урале, Алтае и даже в Камчатке. Ты услышишь о восстановлении магистратов, о воссоздании купечества, этой разрушенной храмины, об уничтожении внутренних пошлин и о пресечении кровавых зрелищ смертной казни. Двадцатилетие Елисаветы, окруженной природными образованными вельможами и мужами, есть смягченное продолжение сильного царствования Петрова и вместе прехождение к новым идеям Управления. В нем потухает заря вечерняя, и другая утренняя занимается заря, из-за облака предвещающая славный, незабвенный день Екатерины.
  

ПРИЛОЖЕНИЯ

Замечательные лица

Когда?

   Митрополит Филофей Лещинский как совершитель обращения идолопоклонников в христианскую веру. Он дважды управлял Сибирскою кафедрою; с промежутком 2 лет и 10 месяцев.
   С 1702 до начала 1721 г. Скончался в Тюмени в 1726 г.
   Майор Д. И. Павлуцкий как содействователь восстановлению порядка в Камчатке и как дарователь полуострову первой пары быка и коровы. Он пал как жертва храбрости, от чукчей, над которыми прежде был победоносцем.
   С 1734 по апрель 1747 г.

Число архиереев и губернаторов в III периоде

   В Тобольске было митрополитов Сибирских губернаторов, со включением обер-коменданта Карпова, правившего губерниею
   В Иркутске архиереев, считая и первого епископа
  
  
   * В Иркутске знают, что первый епископ был викарием Сибирской митрополии и что с 1727 г. архиереи тамошние сделались местными. Не оспаривая сего я, однако ж, нашел в СПб. ведомостях, 1754, No 22, что по донесению тобольского митрополита показывается в Охотске и Камчатке с 1749 по 1754 год крещеных из тунгусов, якутов и курильцев 59 мужчин и 25 женщин. Не до разделения ли Сибири на две губернии, в 1764 г. назначенного, епархия Иркутская оставалась под некоторым заведыванием Тобольской?
  
   ССЫЛКИ В III ПЕРИОДЕ НА УЗАКОНЕНИЯ, СОДЕРЖАЩИЕСЯ В П. С. ЗАКОНОВ
  
   1. Издание штатов 19 февраля 1711 г. В них есть и другие государственные числа, но на этот раз предстоит одна надобность в числе дворовом.
   2. В Иркутской Летописи сказано, что поручик Абрам Петров, араб, увезен из Селенгинска в Тобольск под арестом. Но в указе 17 июля 1728 г. велено сибирскому губернатору возвратить Петрова к прежнему делу, даже с дороги; следственно, наш Теренций -- инженер, а не поэт, был арестован по какому-то недоразумению. Он был отец Ивана Абрамовича Ганнибала, и он самый крестник Петра Великого. В Сибирских Летописях не видно, чтобы Петров (Ганнибал) оставлен был на жительство в Томске, как показано в Словаре. Бантыш-Каменского.
   3. Указ 11 февраля 1727 г. о председательстве сибирского губернатора в Надворном Суде последовал для прекращения наглых неправд со стороны судебных комиссаров, которые в Ишиме, Ялуторовске, особенно в Пельше, Березове, Туруханске и пр., грабительствовали, истязали и били кнутом даже до смерти, в надежде на своих покровителей, служивших в Надворном Суде. Губернатор кн. Долгорукой именует в числе жестоких комиссаров Александрова из шведов, также Петрова, Льва Черкасова и других.
   4. Указ именный 15 мая 1733 г. о пожаловании особых прав архангельским посадским: Федору Прядунову, Федору Чиркову и Егору Собинскому, которые, располагаясь устроить плавку свинцовой руды, открыли серебряную на Медвежьем острове, что в Кандалакской губе, и выплавили сколько-то сверх самородной 35 ф., о чем засвидетельствовал горный чиновник. Трем рудооткрытелям выдано в награду 3000 р. и, кроме того, даны некоторые выгоды в общественном быту.
   5. Указ 6 ноября 1727 г. о высылке из городка Сакмары беглецов заводских, начавших туда стекаться с 1720 г., как написано в Тобольском Сборнике. Указом предоставлено казакам сделать тут казачье заселение, которое не могло начаться ранее 1728 г. В Кратком обозрении Оренбургского края, на стр. 85й, время основания казачьей Сакмары смешано с гнездом беглецов.
   6. Вот содержание второго мирного трактата с Китаем, 14 июня 1728 г. размеренного:
   Статьи. 1-я. Да будет мир крепчайший и вечный.
   2-я. Да предадутся забвению прежние дела и неудовольствия о перебежчиках, которым и оставаться по-прежнему, а впредь да отдаются пограничным начальствам.
   3-я. От караульного строения на р. Кяхте и от каменного китайского маяка, что на сопке Оргойту, разделив промежуточную полосу пополам и на каждой половине согласясь учредить места для обоюдной торговли, обе договаривающиеся стороны послали до р. Аргуни и Шабин-Дабаго, для положения границы, комиссаров, которые перебежавших на чужие места переместили в свои кочевья и урянхаев причислили к той стороне, куда платили по 5 соболей, а тех, которые платили по одному, оставили независимыми навсегда.
   4-я. Через 3 года да приходят в Пекин для торга беспошлинного купцы русские, числом не более 200; им не дастся корм по-прежнему. Впрочем, для малых торгов учреждаются два места, на Кяхте и в Ныпкове.
   5-я. Дом в Пекине да будет жилищем для приезжающих русских, равно для духовных и 4 учеников. Духовным и ученикам дается корм, и церковь в доме им выстроена вспоможением вельможей, заведывающих делами с Россиею.
   6-я. Переписке между Сенатом и Китайским трибуналом внешних дел быть чрез Тобольского губернатора, которому и списываться с Тушетуханом. Курьерам ездить чрез Кяхту, исключая важных случаев, в каковых не возбраняется ездить кратчайшею дорогою.
   7-я. О местах р. Уди (надлежало бы написать: о местах между р. Уди и Амуром, еще не разграниченных) оставить будущему рассмотрению, потому что не дано графу Владиславичу полномочия на отдаленный край.
   8-я. Пограничные начальники да решают каждое дело по правде и без проволочки, иначе же да накажутся по законам своего государства.
   9-я. Послу или посланнику, едущему за публичными делами, да будет встреча, препровождение и продовольствие в пути, курьеры же, если предъявят пашпорты, да пропускаются без дальней переписки.
   10-я. Перебежчик да будет казнен, грабители и убийцы в чужой границе также да будут казнены; вор русский, обокравший господина и бежавший, да будет повешен, а китайский казнен, где пойман, и пр.
   11-я. Трактат возобновленного мира, подписанный российским посланником, вручен на трех языках китайским полномочным, а подписанный ими также на трех языках вручен российскому посланнику, для напечатания и объявления пограничным жителям.
   7. Сей набор указом 31 июля 1739 г., по-видимому, назначен в замену 2000 казаков, из Тобольска требованных для обеспечения Исетской провинции во время бунта Башкирского и не вполне высланных. Начальники Оренбургской комиссии относились к сибирскому губернатору Бутурлину о присылке казаков, предъявляли о его неисполнительности. От правительства следовали строгие замечания, но дело тянулось, по беспечности ли губернатора или по невозможности.
   8. В указе 20 августа 1739 г. насчет линии по pp. Ую и Тоболу поведено строить крепостцы и их населять. В случае дальнего расстояния между ними, напр. 40--50 верст, по неудобству грунта, делать среди них небольшие редуты для караулов и для убежища проезжающих от неприятеля, ставить при тех редутах на столбах высокие караульни, дабы с одной до другой видеть часовых и усматривать издали неприятеля и дабы редут редуту давал повестки о неприятеле выстрелом или зажжением маяка. Кто из сибиряков не слыхал, что киргизы пользовались оплошностью караулов?
   9. Кожаные жеребейки упомянуты в указе марта 1700 г. Из этих жеребеек, сказано в VIII томе Энцикл. Словаря, нельзя выводить заключения, чтобы древние новгородцы и жители русских областей употребляли также лоскутки в качестве денег. Почему? Потому, что они не могли иметь понятия об общем кредите! Прекрасно! Да разве нынешний новгородский или сибирский обыватель имеет понятие об общем кредите! Никакого, кроме наслышки или опытного изведания, что ассигнацию и принимают в казну и выпускают из казны. Равномерно и в прежние времена, как было и в Калуге около 1700 г., могли принимать шкурьи лобки в достоинстве денег, когда казначейство приемом и выпуском давало им указное уважение. Казенное клеймо на кожаной или бумажной ассигнации сообщает силу монетного хождения; а вещество то или другое одинаково не значит ни чего. Что такое кредит? Частный -- выражение доверия к достоинству лица; общественный -- выражение доверия к достоинству правительства, а в общем, если Словарь разумеет под этим словом европейский кредит, не предвидится надобности для обращения ассигнации, из чего бы она ни была образована. Как же и чем поэтому можно бы доказать, что старые новгородцы или русские не имели понятия о кредите или, что то же, доверия к своему правительству? Такое усилие было бы напрасное. Моя мысль та, что теориею кредита или сверстыванием разновременной монеты нельзя уронить кожаных денег, потому что нужны исторические свидетельства. Если Каченовский указал их, дело кончено; а если нет, процесс Руссова не проигран.
   10. Бурцов предполагал раздать по станциям из государева табуна по 5 лошадей на каждую -- служивым семьям с двойными прогонами и с позволением им торговать пивом для проезжающих.
   11. Рычков писал, что сибиряками заселены только крепости по Миассу. Ему не были известны все указы 1736 г., 13 августа 1737-го и 31 июля 1739 г. Первым требовалось 2000 казаков для обороны Исетской линии, а другим велено выслать из Сибири дворян и служилых людей для той же цели. Согласен, что не все высланы, но те, которые высланы, поступили на защиту Исетской границы. По последнему указу сибиряки, с женами и детьми набранные, должны быть поселены на Яицкой линии, совокупно с малороссами и русскими других губерний.
   12. В продолжение сочинения, же лая поверить свое мнение о значении 10й и 5й деньги, я обратился с вопросом к Г. И. Солнцеву, бывшему профессору по части правоведения, и при окончании переписки моих тетрадей получил от него обширное историко-юридическое разыскание о всех платежах, какие были установляемы в России в пользу казны. Не место здесь говорить о достоинстве разыскания, но вкратце скажу, что относительно моего вопроса Г. И. Солнцев постановляет следующие положения.
   1-е. Что деньга, употребляемая в законах царей, начиная с Иоанна Грозного до Алексия законодателя включительно, не разумелась счетною монетою или денежкою, но копейкою серебряною, московскою или новгородскою, следственно, когда говорится в узаконениях царей Михаила и Алексия: столько-то денег, надобно подразумевать столько-то копеек. А ныне, когда спрашивается, сколько у тебя денег, значит тоже, сколько у тебя рублей? Следственно, нечему дивиться, что под деньгою разумелась не денежка, когда ныне деньга значит монету, металлическую или бумажную.
   2-е. Что поэтому, когда повелевалось взыскивать десятую деньгу с капиталов и производимых промыслов, правительство тем самым требовало 10 денег, или гривну с рубля. В этом Г. Солнцев ссылается на царскую грамоту, 18 июня 1654 г. последовавшую к боярину кн. Пронскому. В ней под именем десятой деньги буквально написана гривна с рубля. Потом он делает против себя возражение: почему в некоторых статьях новоторгового устава Алексиева иногда определяется 10 денег, иногда гривна, так как бы 10 денег не значили гривны ил и 10 копеек? Отвечает он правдоподобною догадкою, что, может быть, гривна, по доброте металлам по курсу архангельскому, шла выше 10ти денег или копеек, более лигатурных.
   3-е. Что 5-я деньга означает пять процентов с рубля. Вот положения Г. Солнцева!
   Удостоверенный в первых двух, как согласных и с моим мнением, я желал бы решительного слова: до которых годов законодательства деньга должна быть принимаема в значении копейки? Мне кажется, что это значение пресекается прежде единодержавия царя Петра, и, следственно, деньга с рубля, требованная указами 6 ноября 1705-го и 7 апреля 1710 г., означала счетную деньгу. Что же касается до 5-й деньги, я не намерен отступать от прежнего мнения, высказанного мною в 1 и скобке ссылок во II периоде. Если 10-я деньга значила 10 процентов с рубля, то 5я без превращения понятий численности не может быть 20-ю долею, как выходило бы по мнению почтеннейшего Солнцева; а должна оставаться 5-ю долею, или 20%. В каком бы расчете правительство царя Михаила, когда требовалась 5-я доля с имений строгановских, могло получить 40 000 рублей? Тогда, по мнению Г. Солнцева, количество доходов строгановских выходило бы в 800 000 рублей. Это вовсе не походит на правду. С другой стороны, если бы 5-я доля в моем смысле показалась отяготительною, то не надобно терять из виду, что она требовалась редко, в чрезвычайных обстоятельствах, притом с подданных небогатых. Ибо чем маломощнее народ, тем более всякое правительство на него налагает, для удовлетворения крайних нужд, давая послабу в мирные промежутки, но чем богаче народ, тем более он собирает с ветвей народного богатства, чрез накладки умеренные.
   Можно упомянуть мимоходом, что и при Петре Первом в 1718 г. требовалась 10-я деньга, с посадских, но, чтобы не обременить народа прежними обрядами, в таковых случаях в старину употреблявшимися, она была определена без обиняков с 20-ти рублей.
   13. Резолюция кабинет-министров, на сообщение Синода 31 августа 1738 г. последовавшая о неоставлении в ближних местах Сибири священников и дьякона города Березова, а сослать их, как уже велено, в Охотск за короткое обращение с кн. Долгорукими, несмотря на то, что тобольский митрополит считает их невинными, и притом необходимыми для замещения многих праздных мест при церквах.
   Примечание. Несмотря на малое число ссылок, здесь выставленных, надобно пояснить, что прочие государственные акты, в П. С. Законов почерпнутые, на которых преимущественно основан III период, сюда не введены потому только, что не было повода к каким-либо замечаниям на их счет.
  

Историческая зпаметка о пяти Сибирских городах

  
   ТОБОЛЬСК, при слиянии Тобола с Иртышом, основан в 1586 году.
   Он в 1587 г. перенесен на мыс нагорного берега над Иртышом. Тогда же срублена и первая церковь, посвященная во имя Единоначальной Троицы.
   В 1593 г. получен в Тобольске Углицкий колокол, с отсечением уха в наказание за возмущение Углича при кончине царевича Дмитрия. Этот первый и неумирающий ссыльный, предвозвестив будущую судьбу страны, благовествует ныне часы богослужения при архиерейской крестовой церкви {Весу в нем 19 п. 20 ф.}.
   В 1594 г. срублен на мысу полный город с нужными помещениями и обнесен острогом. С тех пор Тобольск начал разуметься у правительства главным водворением и опорою Сибири. Важные сановники приезжали для правления новою страною, сменяясь через 2 и 3 года.
   Мужеский монастырь, стоявший за Иртышом при старом устье Тобола, перенесен в 1610 г. на гору, где ныне Богородице-Рождественская церковь. Первый архимандрит был Мефодий.
   Хотя по запискам дома Павлуцких выдавалось хлебное жалованье дворянам и боярским детям юфтью с 1725 г., тем не менее, по всем соображениям и по технике устюжской, введение в Тобольске кожевенного дела и юфти относится к началу XVII века.
   В 1621 г. открыта кафедра Сибирская, и 30 мая прибыл в Тобольск первый архиепископ Киприан. Монастырь перенесен под гору к Иртышу, за Татарские юрты, и стал именоваться Знаменским.
   В 1629 г. Управление Сибири разделено на 2 разряда, или 2 области: Тобольскую и Томскую. В этом году случился в Тобольске большой пожар, истребивший начальственные помещения со всеми бумагами. Не меньший пожар следовал затем и в 1645 г.
   В 1646 г. заложена соборная церковь во имя Софии Премудрости Слова Божия.
   В 1665 г. установлено каждогоднее принесение образа Приснодевы, из Абалака, 8 июля.
   В 1677 г. Тобольск опять превратился в пепел, со всеми местами силы и власти и с церквами.
   В 1680 г. началось каменное зодчество.
   В 1703 г. от Сибирского Приказа предписано не переводить бухарцев и татар на Панин бугор и наблюдать, чтобы мечети строились в отдалении от русских церквей.
   В 1708 г. Тобольск установлен губернским городом Сибири и пребыванием губернатора. С 1719 г. Сибирь делится на 5 провинций, начиная с Яренска до Нижнекамчатска.
   В 1723 г. открыт в Тобольске губернский магистрат, с подчинением ему провинциальных ратуш, в 1728 закрыт и в 1745 г. снова восстановлен.
   В 1743 г. отстроено в архиерейском доме каменное здание для первых 6 классов. Учители выписаны из Чернигова. В 1748 г. Сенат предоставил Синоду позаботиться о содержании семинарии, из доходов дома архиерейского и монастырей. (Преподавание философии и богословия началось не ранее 1780 г., так как отпуск 2000 р. на содержание семинарии определен 26 октября 1779 г.)
   В 1747 г. дозволено, вместо упраздненных в Тобольске мечетей, иметь мечеть в юртах Медянских.
   В 1750 г. отданы сборы таможенные, кабацкие и канцелярские по городу и уезду магистрату, так как они вверены были ратуше еще в 1730 г. и потом с 1745 г.
   В 1752 г. дозволено взимать по копейке с воза, едущего чрез Прямский взвоз, для оплаты и поддерживания пологого моста, устроенного по взвозу.
   В 1753 г. запрещено тобольскому купцу Корнильеву, купившему в стекольной фабрике 45 душ, покупать более.
   В 15 февраля 1754 г. получен указ об уничтожении внутренних пошлин со всех статей потребления и произвел великое удовольствие в народе, как замечает Сборник. Но Верхотурская таможня оставалась неизменною, для другой цели. В июле заложено под горою каменное строение для магистрата. Это первое каменное здание из общественных.
   В 1757 г. пожар истребил 817 строений.
   Между 1758 и 1763 г. заведено в Тобольске Геодезическое училище губернатором Соймоновым и усилено при преемнике Чичерине {При открытии наместничеств в Сибири это училище дало землемеров и для других отправлений чиновников дельных.}. При Соймонове {О Ф. И. Соймонове сохранилась в Тобольске некоторая память. Он вставал рано и у камина принимал рапорты и секретарей с 4 часов пополуночи.}, устроена в городе пильная мельница, действовавшая силою конною.
   В 1761 г. предписано Тобольской губернской канцелярии защищать жителей Исетской провинции, Верхисетского завода и всех сибирских от притеснений, какие самоуправно им делались командами Раскольничьей комиссии, установленной тобольским митрополитом, с тем, чтобы вовсе им воспретить въезд в селения.
   В том же году указано прислать из Тобольска к марту 1762 г. двух купцов для слушания новосочиняемого уложения, о котором суждение помещено в Обозрении исторических сведений касательно Свода Законов, с 20 до 27-й страницы. И в том же году французский астроном аббат де ла Шапп наблюдал в Тобольске прохождение Венеры чрез Солнце.
   В 1763 г. установлен в Тобольске аптекарь с медикаментами и служителями.
   В 1764 г. Сибирское царство разделено на две губернии: Сибирскую и Иркутскую.
   В эти годы явился под горою первый каменный дом из частных, где ныне аптека. Он выстроен двумя братьями Володимеровыми, природными калмыками, в 1756 г. выехавшими в Тару из Чжунгарии и крестившимися.
   В 1765 г., по представлению губернатора, дозволено оставить в Тобольском женском монастыре престарелых монахинь, без перевода в Енисейский, с воспрещением вновь постригать.
   В 1768 г. оставлено на волю тобольских купцов отправлять свои товары Кетьюли или Чулымом, вопреки настоянию бывшего губернатора Соймонова, предпочитавшего Чулым.
   В 1769 г. отправлены при миссии Пекинской три ученика Тобольской семинарии: Агафонов, Парышев и Бакшеев для изучения маньчжурского языка. (Они из Пекина возвратились в 1780 г.)
   Торговля бухарская, в XVII столетии еще посещавшая Тобольск отправкою караванов, получила направление прямое на Ирбитскую ярмарку прежде, нежели начала она раздробляться по пограничным крепостям на Иртыше. Тобольск до 1770-х годов оживлялся большою в апреле ярмаркою, которая после Ирбита сюда переваливалась и праздновала свое обыкновенное время в нагорном гостином дворе до речного вскрытия, с которым она, так сказать, уплывала по Иртышу и Кети в Енисейск.
   В 1776 г. велено учредить в Тобольске Банковую контору для промена мелкой монеты на ассигнации, до миллиона рублей присланные, дабы тем облегчить обращение частных капиталов и пересылку казенных сборов. (В январе 1788 г. контора закрыта.)
   В конце августа 1782 г. открыто в Тобольске наместничество, которое с подчинением одному генерал-губернатору Пермской губернии не привязало этой губернии к Сибири.
   В 1784 г., как и в 1794-м, подгорная часть Тобольска вся почти затоплялась весеннею водою. При недостатке неподвижных заметок о прежних двукратных наводнениях нельзя с точностью решить, в которую водополь было высшее наводнение {По крайней мере, можно ощупью дойти, выше чего наводнения тобольские не восходят. Наводнение 1784 г. слывет большим, и оно замечено в Покровской церкви. До этой заметки от наименьшей воды, какая бывает в Иртыше, выходит вышина в 5 саж. и 2 1/2 арш., по ватерпасному измерению. Едва ли нужен лишек полуаршина, чтобы вообразить самое высшее наводнение.}. В том же году заведена Корнильевым типография.
   В апреле 1788 г. почти весь город, на горе и под горой, опустошен пожаром, от которого выгорели: архиерейский, наместнический и губернаторский дома, монастырь с семинарией, девять каменных церквей, присутственные места, гостиный двор и 1110 обывательских домов.
   В ноябре 1789 г. открыто главное училище, и на другой год считалось учащихся 134. В следующие 20 лет число учащихся держалось на половине и менее, а в последнем, 1810-м, году спустилось до 43 в таком городе, в котором было до 2000 домов. Падение училища, очевидно, падение общее для всех сибирских училищ той эпохи.
   В 1790 г. и 1791 г. издавалось периодическое сочинение: Иртыш, превращающийся в Иппокрену. Не Иппокрена ли превращалась в Иртыш? Вместо того, чтобы заняться сообщением современных в Сибири происшествий, изложением местных исторических отрывков или описаний торговли, хлебопашества и вообще хозяйственного быта, издатели пустились обезьянничать в словесности и поэзии пошлой. Из Тобольской типографии вышла одна дельная книжка, Краткое Показание, хотя и она грешит нередко.
   В ноябре 1797 г. восточные пределы губернии Тобольской, за упразднением Колыванской, распространены до р. Кана, а к югу -- до пределов китайских (и в этом расширении оставались до открытия Томской губернии).
   В 1800 г. учрежден Сибирский почтамт в Тобольске. В нем собрано было весовых и страховых за 1785 год 1500, а за 1834-й -- 23 500 рублей. Не следует ли из того заключить, что грамотность и общежительная деятельность города, в 51 год, развилась в 15 1/6 крат более? В 1800 году всего почтового дохода по Сибири собрано 41 800, а с 1834 г. -- 252 386 рублей. Последнее прибавлено без надобности, для ведения.
   В 1808 г. вновь подтверждено производство фабрики, в 9 вер. от Тобольска, нареч. Коновалихе, с тем, чтобы содержатель ея, сибиряк Куткин, пользуясь трудами рабочих ссыльных, до 100 человек назначенных, употреблял их надело не более 248 дней в году, по 12 час. в сутки, с платою по 25 к. надень. На фабрике в 1806 г. было выработано полотна голландского 1100 ар., салфеточного -- 225, тику -- 800, китайки -- 1600, ревендуку -- 1000, лент косных -- 2000, чулок и получулок -- 168 пар. Теперь, как пишем, нет и следов фабрики. Легко было разрушить толь важное заведение, но чего стоит основать его в Сибири?
   В 1810 г. открыта гимназия с уездным и тремя впоследствии приходскими училищами. До 1823 г. среднее число учившихся в первой 27, в уездном 58, в последних -- 83. Теснота училищных зал, не касаясь прочих причин, главнейше мешала приумножению учеников, которых надлежало бы каждогодне ожидать до 500, при 2000 домов.
   В июне 1821 г. состоялось положение об образовании детей почтовых служителей, на казенном содержании при Сибирском почтамте.
   Из столь многих и разнообразных данных можно извлечь много исторических выводов; но из каких данных следуют две особливости, отличающие Тобольск: а) что этот город, при своем старейшинстве, после многократных пожаров и наводнений, побуждавших к осушке почвы и к улучшению строительства, долее всех сибирских городов плесневел в татарской архитектуре и небрежности, не заботясь о здоровом помещении, и тем менее об украшении {Тобольск начал устраиваться и украшаться с 1825-го, а существеннее -- с 1836 г.}; б) что вереницы нищих, переодевающихся в лоскутные платья, по субботам тянутся из дома в дом для испрошения милостыни, так, как бы они читали указ июня 1724 г., которым запрещалось переписывать в Сибири их собратию. Впрочем, не видно, чтобы запрещалось обращать к трудолюбию этих попрошаев и попрошаек, которых негрешно бы назвать доброхотами питейного откупа.
   В октябре 1816 г. вышло для сибирских губерний учреждение Внутренней стражи.
   Настает новая эпоха. 26 января 1822 г. Сибирь разделена на два Управления, Западное и Восточное; 22 июля состоялось Сибирское Учреждение с IX уставами. Учреждение со своими уставами есть законодательный вывод -- вывод и философический, и опытный, вылившийся из общих усмотрений Сибирской истории.
   В 1-й день января 1823 г. открыт в Тобольске Совет Главного Управления, а на другой день -- Совет Губернского Управления.
   ТОМСК в виде острога или крепости основан в 1604 году. Вскоре срублена церковь, срублен и монастырь вне острога, разоренный во время нашествий неприятельских.
   С 1616 г. Томское воеводство начало пересылаться с ханом урянхайским.
   С 1629 г. Томск наименован разрядным, или областным, городом.
   С 1631 г. воеводство состояло из 2 воевод, 2 дьяков, 2 письменных голов, и этот штат, не равнявшийся с тобольским, продолжался только до 1643.
   В 1663 г. по грамоте государевой построен мужеский Алексеевский монастырь. Нужда в заведении благочестивом настояла оттого, что в умах обывателей православных, которые были перемешаны с переселенцами, посельщиками, старообрядцами, бухарцами и татарами, замечено равнодушие к обязанностям христианским.
   С 1708 г., или с образования Сибирской губернии, Томск остался городом уездным.
   С 1719 г. Томск причислен к провинции Енисейской, а с 1726-го перечислен к Тобольской.
   В 1782 г. при открытии Тобольского наместничества Томск назван областным.
   В 1789 г. открыто народное училище, которое в 1803/1804 академическом году было посещаемо 59 учениками.
   Томск давал весовых и страховых доходов: в 1785 г.-- 391 рубль, в 1800-- 2186, в 1834 году -- 15 689 рублей. Следственно, почтовый доход в 49 лет возрос в 40 1/8.
   Вследствие порученного сенатору Селифонтову обозрения Сибири, Томск в 1804 г. наименован губернским городом для Средней Сибири, начиная с Барабыдор. Кана. Необходимость завести аптеку в Томске признана в июле 1807 г.
   Томское губернское начальство с 1812 до 1818 г. занималось устройством и заселением дороги по берегу Енисея до Туруханска, и оттуда до Таза. Томск начал устраиваться с 1816 г.
   Вот очерк, не довольно удовлетворительный, но что делать, когда город не вел записок или летописи. В мыслях его исстари бродила закваска старообрядчества, и жителям не приходило на ум замечать происшествия местные. Ямщик и бухарец вели свои счеты.
   ЕНИСЕЙСК застроен в 1619 году, в трущобе кедровых и других хвойных лесов, на месте невыгодном, часто затопляемом в весеннюю водополь, но на страже трех Тунгусок, в средине звероловных племен. Енисейск поэтому не без ума опоместился, когда политика того века состояла в наибольшем сборе ясака.
   Ярмарка, основанная на меховой торговле, вскоре привлекла на жительство толпы людей, которым было чем питаться из рек и озер рыбных, также из лесов, богатых не только пушными зверями и зверьками, но и порхающими породами лесных кур.
   Явились монастыри: в 1623 г. женский Рождественский, в 1642-м -- мужеский Спасский.
   Воеводство Енисейское, заслужившее у начальства доверенность и с тем вместе силы для овладения местами восточными, отличилось успехами кругом Байкала и в Якутске.
   В 1676 г. Енисейск наименован областным городом для управления всеми водворениями по Ангаре и Забайкалью, со включением, наконец, Нерчинска. Бояре кнн. Барятинский и Щербатово начальствовали: первый с начала области 4 года, а другой с 1682-го по 1685 г. В прочие годы расп