Слезкин Юрий Львович
Мальчик и его мама

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Юрий Львович Слёзкин (1885-1947).
   Источник: "Новелла серебряного века", Москва, "Терра-Terra", 1994.
   OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 16 августа 2003.
  
  
   ЮРИЙ СЛЁЗКИН
  

МАЛЬЧИК И ЕГО МАМА

  
   Вот какую странную и грустную историю рассказала мне однажды старуха нянька про одного мальчика.
   У Феди умерла мать, когда ему шел всего лишь шестой год, и потому ли, что отец боялся напугать его или по другим каким причинам, но строго-настрого было заказано, чтобы об этой смерти ему не говорили.
   Няньке это очень не нравилось, потому что все-таки сын и должен он поплакать на могиле матери,-- но делать было нечего -- барин велел -- ну и слушались.
   Сказали Феде, что мать всё еще больна и на поправку уехала в далекие края, а когда поправится, то обратно вернется.
   Федя долго убивался и, видно, обижен был, что мать к нему попрощаться не ходила, а потом успокоился.
   Начали лгать ему; так ложь за ложью и пошла цепляться. Один грех только был. До сих пор старуха простить себе этого не могла. Да, ведь раз солгав, как уже правду скажешь. Думали -- вот вырастет немного, тогда всё и узнает. Простит.
   Только жуть иногда брала. Бывало, обидишь чем-нибудь Федечку, он заплачет, да и пойдет в уголок; сядет там на пол, ручонкой себя гладит и говорит:
   -- Ничего, ничего... не плачь, скоро мама приедет...
   Сама слезы с глаз тихонько вытираешь. Что говорить -- нехорошо было.
   А то играет, да вдруг задумается и спрашивает:
   -- Что же мама так долго не едет?
   Скрепя сердце ответишь:
   -- Ничего,-- скоро уж...
   -- Нет, ты мне правду скажи. Я ведь знаю, что ты обманываешь, вон глаза на нос спрятала. Скажи, когда приедет; я хочу знать. И очков не ищи, вон они у тебя под руками -- все штуки твои знаю...
   -- Что ты, родимый, -- говорю, -- и совсем я тебя обманывать не хочу. Вот лето настанет,-- она, сердешная, и приедет.
   Точно нечистый языком вертел -- право.
   -- Ты, -- говорю, -- не печалься. Она там в теплых-то краях поправится: здоровая да белая станет.
   -- А хорошо там? -- спрашивает.
   -- Очень, очень хорошо. Кругом цветы, деревья зеленые шумят, птицы поют...
   -- Это и у нас в деревне птицы поют и цветы цветут. Нет, ты мне скажи, что там особенного есть...
   Нашел меня о чем спрашивать -- я и так изворачиваюсь.
   Ну и врала, что могла, смертный грех на душу брала -- чистого младенца обманывала.
   Так, словно горб мне на спину клали.
   Просила барина: скажите правду-то сынку, Бога побойтесь. Какой там -- слушать не хочет.
   -- Ты,-- говорит,-- мне и сына убить вздумала, последнюю радость отнять желаешь? Он у меня,-- говорит, -- нервный, мать любил очень, и доктор предупредил меня, чтобы я его берег и ничего ему не говорил бы. Подрастет, забудет ее, окрепнет -- тогда и скажем. Ты,-- говорит,-- старуха, не дури. Небось не раз в свою жизнь лгала, да еще ради худого.
   Ему хорошо рассуждать было, сынка-то много ли видел. Приедет, поцелует, о здоровье спросит, когда поиграет с ним, а там опять уедет.
   Я ведь с Феденькой день-деньской сидела и ночами его пестовала.
   Каюсь, прав был барин в одном, что греха таить: случалось и соврать когда, да только не так. Страха того не было. Точно чуяло мое сердце -- быть беде.
   Судите сами -- научила мальчика покойница Богу молиться за здоровье папы, мамы, дяди, тети -- всех по порядку.
   Как выучила -- так и молился.
   Вы подумайте только, за здоровье покойницы молился!
   Он-то дитя неразумное, с него не взыщется, а грех-то на нас падет... Да что грех -- оно бы еще ничего и так не оберешься, а вот каково-то -- слова эти слышать...
   Так умильно ручки сложит, на коленки встанет, голову к иконам подымет и раздельно, с сердцем просит:
   -- За здоровье папы, мамы.
   И еще раз под самый конец маму помянет, помянет, потому, дескать, что больна она.
   Бывало, после того ночами не спишь -- всё думаешь, думаешь. Вот пойду и скажу -- была не была, а потом сомненье возьмет -- вдруг и взаправду напугаешь ребенка до смерти.
   Глупая была.
   Как Пасха пришла, стал наш Феденька радостный такой, все ходит, бумажки цветные собирает и карандашиком по ним водит.
   -- Что ты,-- спрашиваю,-- Феденька, делаешь?
   -- Я, -- отвечает, -- маме письмо пишу: пусть к празднику приедет, я ей яичко хочу подарить, больно уж загостилась там долго -- домой пора.
   Переехали мы к себе в имение -- пошли новые игры да забавы. Целыми днями по двору ходим. У меня от сердца отходить стало. Ну, думаю, сошло с рук, господь миловал...
   Только напрасно радоваться было. Бог-то всё видит и дела наши нам показывает как есть они.
   День за днем, неделя за неделей, приехала к нам барынька одна гостить. Она еще и при покойнице бывала. Говорили там про нее разное -- да чего не знаю, того не знаю. Только уж теперь ясно стало: решил на ней барин жениться.
   Приехала барынька поздно вечером, когда Феденька спал, а наутро мы с ним гулять, как водилось, пошли.
   Запамятовала я, что ли, но ничего про гостью-то касатику моему не сказала.
   Гуляли это мы, играли, лошадок кормить ходили, а потом садом домой пошли.
   И вдруг как вскрикнет мой Феденька:
   -- Мама!..
   Да как побежит. Я за ним. И вижу, идут к нам навстречу барин с барыней под руку и улыбаются.
   А Феденька все бежит и кричит:
   -- Мама, мамочка!
   Голос от радости вздрагивает...
   Я так вся и обмерла. Спаси и помоги Господи...
   Только не добежал он до них шагов десяти, остановился вдруг, ручонки опустил и об землю.
   Мы к нему, посинел весь, стонет, чуть губами шепчет:
   -- Мамочка...
   Отнесли мы его в детскую, оттирать стали.
   Пришел в себя, на барина посмотрел, на барыньку -- ничего не сказал и опять глаза закрыл, только уж сознание не терял, а все просил его одного оставить.
   На другой день как будто лучше ему стало. С кровати попросился, велел себя в сад везти в колясочке.
   Там всё цветы заказывал рвать и венки плесть.
   -- На что тебе веночки?
   -- Нужно, -- говорит...
   А потом выехали мы с ним за околицу, он и говорит мне:
   -- Напрасно мы с тобой, няня, маме письма писали, всё равно она больше к нам не приедет...
   -- Почему так?
   -- Да уж знаю -- ты мне и не перечь.
   Я и молчала, а сама думаю: неужто догадался, сердешный?
   Подумал он еще, подумал и опять:
   -- Это хорошо, что тетя сюда приехала, она тут с вами вместо мамы останется...
   Так меня холодом и обдало.
   Обняла я его головку, к себе прижала, целую.
   -- Что ты, Федечка, загадками говорить стал, давай я тебе лучше бабочек половлю.
   -- Давай, -- говорит, и больше слова не вымолвил. Видно, опять занеможилось.
   А ночью подозвал меня к кроватке своей и так строго приказывает:
   -- Ты мне завтра утром, няня, белье чистое приготовь и чемодан у папы возьми, -- я должен к маме ехать.
   Потом лег и глаза закрыл.
   Я его крестом осенила. А наутро его, сердешного, и не стало.
  
   1913
   Печатается по изд.: Слезкин Ю. Глупое сердце. Пг., 1915.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru