Я видѣлъ ее когда мнѣ было шестнадцать лѣтъ, и это было очень давно. Я видѣлъ её только одинъ разъ въ жизни, и больше, навѣрное, не увижу, да и не хочу видѣть, потому что красоты ея уже нѣтъ теперь, и она увяла, какъ тотъ цвѣтокъ, который она уронила, а я поднялъ и берегу до сихъ поръ...
А она была хороша.
Когда я вошелъ, она сидѣла въ глубинѣ комнаты, подъ аркой, увитой зеленью. Гдѣ-то тутъ, какъ серебряный ручеекъ, звенѣлъ маленькій органчикъ, а она держала на колѣняхъ лютню и бѣлоснѣжными тонкими пальцами перебирала струны. О, это была рука, передъ которой хотѣлось пасть на колѣни.
Серебристые звуки органчика сливались съ нѣжнымъ пѣніемъ лютни. Звуки эти мнѣ показались сказочно-чудными. Они торопились и бѣжали и, звеня, падали куда-то: такъ падали крупныя слезы моей матери, когда въ дни моего печальнаго дѣтства я лежалъ на маленькой постелькѣ, а надо мной витала смерть.
Звуки лились и падали, изъ тактъ имъ качались листы тропическихъ растеній и удивленно шептали: "Она прекрасна! Она прекрасна!" А она сидѣла, вся въ бѣломъ, чудно-стройная, лучезарная!
Я вошелъ,-- и самъ не знаю, какъ остановился среди комнаты: я взглянулъ на нее! Боже мой, какъ она была хороша! Я больше не могъ сдвинуться съ мѣста. Я не слышалъ, что мнѣ Говорили, потому что громко и радостно пѣло во мнѣ мое печальное сердце.
Я смотрѣлъ на ея лицо и не могъ отвести глазъ, и не могъ произнести ни слова; о, ея лицо! Сколько воды утекло съ тѣхъ поръ, какъ я его видѣлъ, но я его помню, какъ-будто я сейчасъ вижу его передъ собою! Когда утечетъ моя молодость и станетъ для меня далекимъ прошлымъ, когда въ моемъ сердцѣ погаснутъ огни и опадутъ какъ осеннія листья моей юности,-- о, и тогда при воспоминаніи о ея лицѣ на душѣ моей вспыхнетъ заря и весна зазеленѣетъ!
Въ дни дѣтства я любилъ смотрѣть на облака: я видѣлъ тамъ дворцы и замки и цѣлый міръ, причудливый и невѣдомый мнѣ. Иногда въ ясный день ко мнѣ оттуда выглядывало бѣлоснѣжное, чистое лицо, съ серебряными крыльями, и я думалъ: это ангелъ!
Ея лицо было такое-же бѣлоснѣжно-облачное, съ такимъ-же чудно-прекраснымъ выраженіемъ, какъ это былъ житель неба, полный любви и жалости къ скучному, маленькому міру.
Но, когда она взглянула на меня своими голубыми, какъ небо, и свѣтлыми, какъ звѣзды, глазами, изъ-подъ длинныхъ, какъ стрѣлы, рѣсницъ, -- мнѣ что-то хлынуло въ душу и по ней пошли волны. Въ сердцѣ заиграла музыка. Мнѣ показалось, что у меня въ груди натянулись струны и зазвучали.
Это былъ сначала отзвукъ того, что было предо мною: звенѣлъ серебряный ручей. Въ немъ отражалось голубое небо и казалось золотыя звѣзды, цвѣты наклонялись надъ ними, и плылъ душистый ароматъ.
Но струны натягивались все выше и выше, и звенѣли все громче и, какъ стая перелетныхъ птичекъ, во мнѣ вспорхнули мысли-пѣсни.
О, милая! Если-бы я былъ красивъ и смѣлъ, ты-бы узнала, какое море любви и огня у меня въ душѣ, ты подарила-бы меня любящимъ взглядомъ и у меня бы выросли орлиныя крылья и я полетѣлъ бы надъ міромъ!
Если бы я имѣлъ милліоны, я купилъ-бы вселенную и изъ-всего, что есть въ ней лучшаго, выстроилъ-бы тебѣ дворецъ. Дворецъ изъ мрамора, холоднаго и твердаго, какъ твое сердце, изъ хрусталя, чистаго, какъ любовь поэта!
Если-бъ я былъ царемъ,-- я за взглядъ твой бился-бы съ цѣлымъ міромъ и за вѣнокъ изъ цвѣтовъ, сплетенныхъ твоими руками,-- уступилъ тебѣ свою корону.
Если-бъ я былъ Богомъ, всемогущимъ Богомъ, я бы твои чудные бѣлокурые волосы убралъ небесными звѣздами, мѣсяцъ сталъ-бы твоимъ кокошникомъ, я-бы повелѣлъ носить тебя херувимамъ, и за любящій взглядъ твой отдалъ-бы тебѣ свое всемогущество!
Но увы, я только бѣдный поэтъ и ничего не могу предложить тебѣ, кромѣ пѣсенъ. Вставайте-же вы, мои пѣсни, вылетайте на волю! Звучите, струны души моей, громче звучите про любовь и красоту, звучите о тѣхъ счастливыхъ, кого любитъ женщина! И пусть отцвѣтешь ты, прекрасная, пусть отъ жгучихъ слезъ земного горя померкнутъ твои небесныя очи и смоется алый румянецъ; пусть въ бѣлокурыхъ твоихъ локонахъ засеребрится сѣдина -- въ моихъ пѣсняхъ будетъ жить твой образъ неувядаемый и вѣчный!
-----
Я смотрѣлъ на нее и думалъ.
А она встала, и мнѣ показалось, что она не вышла, а поплыла по воздуху. Она исчезла, и я не видалъ ее больше никогда.