Скабичевский Александр Михайлович
Несколько слов о жизни и сочинениях Ф. М. Решетникова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
Ѳ. М. PѢШЕТНИКОВА

ВЪ ДВУХЪ ТОМАХЪ.

ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНІЕ
ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
А. М. СКАБИЧЕВСКАГО.

Съ портретомъ автора, вступительной статьей А. М. Скабичевскаго и съ библіографіей сочиненій Ѳ. М. Pѣшетникова, составленной П. В. Быковымъ.

ТОМЪ ПЕРВЫЙ.

Цѣна за два тома -- 3 руб. 50 коп., въ коленкоровомъ переплетѣ 4 руб. 50 коп.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ No 2.
1904.

  

НѢСКОЛЬКО СЛОВЪ О ЖИЗНИ И СОЧИНЕНІЯХЪ Ѳ. М. РЕШЕТНИКОВА.

I.

   Въ теченіе 60-хъ годовъ появился въ нашей литературѣ рядъ писателей, родственныхъ и по происхожденію изъ однихъ и тѣхъ же общественныхъ слоевъ, и по характеру жизни, и по содержанію своихъ произведеній. Таковы -- Н. Помяловскій, А. Левитовъ, Н. и Гл. Успенскіе, Н. Златовратскій и пр. Кромѣ одного Помяловскаго, родившагося въ Петербургѣ, всѣ они являются выходцами изъ провинціальной глуши; всѣ они родились въ семьяхъ, принадлежавшихъ къ низшему сельскому духовенству или мелкому чиновничеству; всѣ провели очень печальное дѣтство среди нищеты, терпя всякаго рода лишенія, униженія, истязанія, а въ юности -- вынося тяжкую борьбу за существованіе; въ произведеніяхъ всѣхъ ихъ замѣчается полное отсутствіе художественной отдѣлки, зато обстоятельное и глубокое знаніе жизни крестьянъ и мѣщанъ.
   Одно изъ первыхъ мѣстъ въ этой школѣ принадлежитъ безспорно Ѳ. М. Рѣшетникову, и не столько по степени талантливости (въ этомъ отношеніи мы, конечно, должны отдать пальму первенства Помяловскому и Гл. Успенскому), сколько по той яркой типичности, какую представляетъ собою Рѣшетниковъ среди своихъ сотоварищей, и какъ человѣкъ, и какъ писатель.
   Ѳ. М. Рѣшетниковъ родился въ Екатеринбургѣ, 5 сентября 1841 года. Отецъ его былъ дьячокъ, и предавался горькому пьянству. Думая остепенить его, родной братъ, служившій въ Екатеринбургской почтовой конторѣ, женилъ его на дочери дьякона, тихой и кроткой дѣвушкѣ. Выйдя изъ дьячковъ, отецъ Рѣшетникова поступилъ въ почтальоны; но пить не пересталъ и жилъ съ женою такъ плохо, что, когда братъ его съ женой переѣхалъ въ Пермь, она съ девятимѣсячнымъ ребенкомъ на рукахъ ушла вслѣдъ за ними. Въ Пермь она пришла во время сильнаго пожара и такъ была напугана, что заболѣла и умерла въ больницѣ. Мальчикъ остался такимъ образомъ на рукахъ дяди и тетки, которые его и воспитали.
   Это были люди честные, добрые, но притиснутые нуждою, съ трудомъ перебивавшіеся на тѣ скудные гроши, которые получалъ дядя на службѣ, и жившіе подъ непрестаннымъ страхомъ прогнѣвить начальство и потерять послѣдній кусокъ хлѣба. Они полюбили племянника, старались пригрѣть несчастнаго сироту, заботились о томъ, чтобы сдѣлать изъ него человѣка. Къ сожалѣнію, едва грамотные, они, подобно всѣмъ захолустнымъ мѣщанамъ и мелкимъ чиновникамъ, находились на самой низкой степени культуры, нравы ихъ были грубы, понятія -- исполнены первобытной патріархальности. Воспитывать, по ихъ мнѣнію, значило держать ребенка въ ежевыхъ рукавицахъ и сѣчь розгами или бить по чему попало безъ разбору за всякую малость.
   На бѣду Рѣшетниковъ оказался мальчикомъ бойкимъ, веселымъ, рѣзвымъ, и обнаруживалъ большую впечатлительность. И вотъ, какъ только началъ онъ подростать, воспитатели не замедлили начать употреблять всѣ средства, чтобы выбить изъ него врожденную рѣзвость и сдѣлать тише воды, ниже травы. Ребенокъ вездѣ лѣзъ, и его колотили тоже вездѣ. Дядя принесъ лубочную картинку и сталъ разсматривать,-- воспитанника разобрало любопытство, онъ потянулъ картинку къ себѣ и разорвалъ пополамъ. "За это дядя меня такъ ударилъ,-- говоритъ онъ въ своей автобіографической повѣсти "Между людьми",-- что я ударился головою объ полъ, изъ рта пошла кровь". Въ домѣ была одна единственная книга -- "Священная исторія ветхаго и новаго завѣта" съ картинками. Картинки привлекали мальчика, но онъ не ограничился разсматриваньемъ ихъ, а прокалывалъ иглою глаза у изображенныхъ лицъ, или буквы въ текстѣ, а однажды, въ отсутствіе воспитателей, завладѣвъ книгою, онъ началъ выдирать изъ нея картинки совсѣмъ, а затѣмъ, испугавшись послѣдствій, засунулъ книгу въ печку. Книгу вытащили, но "за это,-- говоритъ Рѣшетниковъ,-- дядя долго дралъ меня ремнемъ". Били его и за то, что плохо молится по утрамъ, и за то, что слишкомъ усердно чиститъ сапоги дядѣ; били и чужіе люди на почтовомъ дворѣ, потому что онъ всюду лѣзъ, чтобы посмотрѣть, нѣтъ ли гдѣ "хорошихъ картинокъ, хорошихъ книгъ съ картинками"... "Мнѣ нравилось,-- говоритъ онъ,-- все, что я видѣлъ въ первый разъ -- мебель, платье, и вещь, особенно понравившуюся норовилъ припрятать". Недовольные имъ, проучивъ его у себя, шли кромѣ того жаловаться на него къ его воспитателямъ, которые въ свою очередь не давали ему спуску. Ото всѣхъ кругомъ такъ и сыпались на него клички: "песъ", "ножовое вострое", "балбесъ", "безрогая скотина".
   Всѣ эти произвища и истязанія озлили мальчика, и кончилось дѣло тѣмъ, что онъ объявилъ войну всѣмъ окружающихъ. Ему ничего не стоило засунуть въ квашню или кадку съ водой дохлую кошку, измазать въ грязи чистое бѣлье, развѣшенное на дворѣ для просушки, вытащить изъ самовара кранъ, забросить его за заборъ, и саловаръ распаять и т. п. Онъ сдѣлался истиннымъ божескимъ наказаніемъ цѣлому двору. Били и ругали его всѣ, и онъ ругалъ всѣхъ, запускалъ въ своихъ враговъ камнями, билъ ихъ по лицу, кусался, и въ то же время изобрѣталъ новыя и новыя пакости врагамъ своимъ. "Меня отдерутъ,-- говоритъ Рѣшетниковъ,-- я сяду куда-нибудь въ уголъ и думаю, что бы мнѣ еще такое сдѣлать, да такъ, чтобы никто не узналъ".
   Грамотѣ учить мальчика началъ дядя, и, конечно, безъ битья ученье не обошлось. "Знаю,-- говоритъ Рѣшетниковъ,-- что много терпѣнія затратилъ дядя на мое ученье. Подзоветъ онъ меня къ столу, заставляетъ читать и такъ строго заставляетъ, что я боюсь его и молчу. Онъ крикнетъ на меня: ну! Я задрожу. Онъ ударитъ меня, я въ слезы; онъ хуже: привяжетъ меня къ столу и уйдетъ. Какъ только онъ уйдетъ, я начинаю ковырять указкой буквы, вырываю листки изъ азбуки. Дядя выспится, придетъ ко мнѣ.-- "Выучилъ?" -- Я молчу.-- "Что-же ты?" -- Я смотрю на него, надуваю губы и со злостью смотрю въ уголъ.-- "Такъ-то ты?!" -- Онъ схватитъ ремень и начнетъ меня драть. Я возьму, да и укушу ему руку"...
   Затѣмъ отдали его въ ученье старому отставному чиновнику съ платою по четыре рубля въ мѣсяцъ. Чиновникъ былъ страстный охотникъ до птицъ: вся комната его была заставлена садками. Сверхъ того любилъ онъ дѣтей, и у него было нѣчто въ родѣ маленькой школки: постоянно училось мальчугановъ до восьми. Училъ онъ плохо; только и дѣлалъ, что задавалъ по книжкѣ на домъ уроки взубряжку, да кое-что разсказывалъ изъ священной и всеобщей исторіи. Впрочемъ, Рѣшетниковъ учился у него недолго. Оставшись какъ-то въ классѣ одинъ, онъ выпустилъ изъ клѣтокъ всѣхъ птицъ, чтобы полюбоваться, какъ онѣ будутъ летать; птицы вылетѣли на улицу и разлетѣлись. Учитель, воротясь домой и придя, конечно, въ ужасъ, вытолкалъ ученика въ шею, и съ тѣхъ поръ Рѣшетниковъ не видалъ его больше.
   Когда мальчику минуло десять лѣтъ, его отдали въ бурсу на томъ основаніи, что хотя отецъ его и былъ почтальономъ, когда онъ родился, но все-таки принадлежалъ къ духовному званію, у дяди же было много знакомыхъ изъ консисторскихъ. Къ домашнему дранью присоединилось теперь новое, бурсацкое. "Мнѣ показалось,-- говоритъ онъ,-- что у дяди вольнѣе жить и лучше. Дядя и тетка наказывали за дѣло, а здѣсь, за какіе-то уроки, которые я не считалъ нужнымъ учить, меня два раза выстегали до обѣда, да разъ послѣ обѣда... Цѣлыя двѣ недѣли меня никуда не выпускали изъ заведенія и почти каждый день драли, какъ лошадь, если не разъ, то по два раза; товарищи били меня за то, что я воровалъ у нихъ булки, сушеныя лепешки, привезенныя имъ родственниками. Я ни съ кѣмъ не жилъ въ ладу, хвастаясь дядей, и никто не любилъ меня; всѣ стали жаловаться, что я краду булки; да если я и былъ правъ, такъ находились товарищи, которые сами воровали и сваливали всю вину на меня. Такъ прожилъ я мѣсяцъ и въ это время ужасно перемѣнился -- похудѣлъ и схватилъ золотуху. Мнѣ невтерпежъ стало житье въ заведеніи и я задумалъ бѣжать"...
   "Рано утромъ,-- разсказываетъ онъ далѣе,-- я ушелъ на колокольню, думая, что тамъ никто меня не найдетъ. Съ замираніемъ сердца я просидѣлъ на вышкѣ подъ колоколами то время, какъ звонили къ заутрени".
   Просидѣвши затѣмъ подъ колоколами весь день въ тоскѣ, страхѣ и борьбѣ съ голодомъ, къ ночи онъ не могъ осилить страха, убѣжалъ съ колокольни на рѣку и здѣсь ночевалъ у лодки. Поутру онъ ходилъ, какъ помѣшанный, отъ голода. Въ рыбачьемъ шалашѣ нашелъ онъ полъ-ковриги хлѣба, взялъ его себѣ, и тутъ же, не зная зачѣмъ, провертѣлъ въ лодкѣ дыру, распласталъ неводъ, обрѣзалъ нѣсколько удочекъ.
   Этотъ день, по его словамъ, онъ провелъ хорошо, прогуливаясь по травѣ и по лѣсу и напѣвая пѣсни... Онъ радовался, что на свободѣ, что никто его не стѣсняетъ и онъ можетъ дѣлать все, что хочетъ, торжествовалъ надъ тѣмъ, что онъ одинъ изъ всѣхъ бурсаковъ убѣжалъ далеко, а ихъ дерутъ. "Пусть васъ дерутъ",-- говорилъ онъ громко и хохоталъ. Онъ былъ счастливъ и счастливѣе себя не находилъ человѣка; онъ думалъ: "а какъ хорошо! Ни за что не пойду отсюда, ни за что не пойду, и къ дядѣ не пойду"... "Мнѣ ничего не нужно было,-- говоритъ онъ далѣе,-- хотя и казалось мнѣ, что въ каждомъ кусту кто-то сторожитъ меня, а на иные кусты я и смотрѣть-то боялся; когда проходилъ мой страхъ, я думалъ: а хорошо бы здѣсь построить домъ; я бы тогда взялъ съ собою дядю и тетку, и они не стали бы меня тогда бить". Далѣе онъ сѣлъ въ чью-то лодку и сталъ грести вверхъ, но силы были слабы, лодку несло внизъ и прибило къ берегу. Здѣсь, сидя въ лодкѣ и доѣдая остатокъ хлѣба, бѣглецъ мечталъ и поглядывалъ на городъ, какъ вдругъ на него налетѣлъ съ ругательствами и проклятіями какой-то мѣщанинъ и принялся тузить не на милость, а на смерть. На лицѣ была кровь, голова страшно болѣла, волоса лѣзли. Скоро вслѣдъ за мѣщаниномъ явилась цѣлая флотилія бурсаковъ, разыскивавшихъ бѣглеца, и когда послѣдній бросился бѣжать отъ нихъ, они настигли его, связали и безжалостно поволокли по кочкамъ въ бурсу, награждая палочными ударами. Въ заключеніе ему была задана такая "баня", послѣ которой Рѣшетниковъ пролежалъ въ лазаретѣ два мѣсяца.
   Но стремленіе бѣжать отъ такой каторги не оставило Рѣшетникова и послѣ всѣхъ этихъ ужасовъ. Уже лежа въ лазаретѣ, обдумывалъ онъ планъ бѣгства, и какъ только выздоровѣлъ, бѣжалъ снова. Прежде всего отправился онъ на такъ-называемую "Мотовилиху",-- заводъ въ трехъ верстахъ отъ Перми. Бурсацкій сюртукъ онъ бросилъ въ воду, чтобы не узнали, вымазалъ грязью лицо, рубашку, панталоны и пошелъ по заводскимъ домамъ и кабакамъ просить "Христа ради".-- "Чей ты, парнюга"?-- спрашивали его.-- "Материнъ",-- отвѣчалъ онъ уклончиво.
   Долго шатался онъ здѣсь между рабочими и мастеровыми, которые давали ему кровъ и питали его. "Много,-- говоритъ онъ,-- увидѣлъ я здѣсь хорошаго. Мнѣ такъ понравилась простота ихняя, что я хотѣлъ на всю жизнь остаться у нихъ". Но такое впечатлѣніе производили на него лишь трудящіеся люди; что же касается нищихъ, съ которыми онъ безпрестанно сталкивался, то, напротивъ того, впечатлѣнія, вынесенныя изъ ихъ среды, носили совсѣмъ иной характеръ. "Такъ мнѣ,-- говоритъ онъ,-- показались гадки всѣ нищіе, что я всячески старался избѣгать ихъ; но они все-таки находили меня и тащили съ собою. Я кричалъ и просилъ встрѣчныхъ, чтобы меня спасли отъ нихъ, но никто не давалъ помощи. Искалъ я въ заводѣ и такого человѣка, который заставилъ бы меня работать, но меня не хотѣли брать безъ имени, а своего имени я не хотѣлъ сказывать... И Богъ знаетъ, что было бы со мною дальше, если бы не спасла меня одна женщина"... Это была крестьянка, носившая воспитателямъ Рѣшетникова молоко. Она случайно встрѣтила мальчика, узнала его и отвела къ роднымъ. "Дѣло извѣстное,-- заканчиваетъ Рѣшетниковъ свой разсказъ о бѣгствѣ,-- что было послѣ этого"... Изъ бурсы его, конечно, исключили, и онъ снова очутился не при чемъ, на рукахъ у своихъ родственниковъ.
  

II.

   Всѣ эти испытанія произвели сильный кризисъ въ душѣ ребенка. Онъ затаился въ себя, присмирѣлъ и словно какъ бы замеръ; пересталъ возмущаться, протестовать, дѣлать пакости окружающимъ людямъ, покушаться на побѣги и пр. Терпѣливо выносилъ онъ всѣ истязанія и по цѣлымъ часамъ сидѣлъ въ углу за дверью въ полной апатіи. Въ то же время въ немъ начался процессъ глубокаго анализа окружающихъ его людей, и съ каждымъ днемъ принималъ все болѣе и болѣе примирительный характеръ. "Я,-- говоритъ онъ,-- нисколько не винилъ воспитателей въ томъ, что они строги; я даже благодарилъ ихъ, что они содержатъ меня, и мнѣ досадно было только на то, что они сердятся на меня во всѣхъ своихъ неудачахъ, какъ будто въ ихъ неудачахъ я одинъ виноватъ". Ахъ, какъ нуждался въ это время несчастный ребенокъ въ малѣйшей ласкѣ, которая согрѣла бы его одинокую, загнанную душу, но ничего не находилъ онъ вокругъ себя, кромѣ однихъ лишь брани и попрековъ. "Я много,-- говоритъ онъ,-- думалъ о своемъ положеніи и ничего не видѣлъ хорошаго въ настоящемъ, и не ждалъ ничего утѣшительнаго въ будущемъ. Когда мнѣ становилось очень тяжело, я плакалъ,-- да и было отъ чего: меня укоряли отцомъ, моими поступками, и съ утра до вечера никуда не выпускали, да и я самъ никуда не шелъ: мнѣ почему-то стыдно было людей"...
   И вотъ однажды вечеромъ, когда мальчикъ уже легъ спать, дядя привелъ съ собой какого-то человѣка въ почтальонской одеждѣ, обрюзглаго, съ отекшимъ лицомъ. Человѣкъ этотъ болѣзненно кашлялъ и разсказывалъ о томъ, какъ онъ несчастливъ, какъ къ нему несправедливы, какъ его бьютъ. "Ты не повѣришь,-- говорилъ онъ дядѣ,-- какъ этотъ смотритель каждый день билъ меня въ грудь, топталъ ногами".
   Оказалось, что это былъ отецъ Рѣшетникова. Страхъ и радость охватили мальчика при видѣ его, но когда сынъ подошелъ къ отцу, бѣдный отецъ не зналъ, что сказать... "Большой выросъ" -- произнесъ онъ. "Что ты не цѣлуешь отца?" -- спросилъ дядя.-- "Да что мнѣ его цѣловать-то?.." И больше ничего.
   На другой день, разговорившись съ теткой о сынѣ, отецъ упрашивалъ ее:-- "Дери ты его... что есть мочи дери".-- Когда ему предложили взять сына съ собой, онъ отвѣчалъ: -- Куда мнѣ съ нимъ? не надо... мнѣ и одному горько жить".-- Уѣзжая совсѣмъ, онъ могъ сказать сыну только:-- "Ну, прощай! слушайся"...-- и пошелъ прочь.-- "Мнѣ тяжело было,-- говоритъ Рѣшетниковъ,-- что отецъ уѣхалъ, а я не высказалъ ему своего горя"... Такимъ образомъ, встрѣча съ отцомъ не только не облегчила души мальчика, напротивъ того сдѣлала его еще несчастнѣе, заставивъ въ большей степени почувствовать свое полное сиротство и одиночество.
   На двѣнадцатомъ году отдали Рѣшетникова въ уѣздное училище. "Но я,-- говоритъ онъ,-- три года промучился въ первомъ классѣ и ничего не понялъ. Объ умственномъ развитіи учителя не заботились, а учили насъ взубряжку и ничего не показывали. Учителя считали за наслажденіе драть насъ". Онъ теперь уже не думалъ бѣжать, а когда производилась общая порка въ концѣ мѣсяца, старался только встать въ концѣ шеренги, предназначенной къ сѣченью, потому что къ концу ея сторожъ уставалъ. Иногда онъ отдѣлывался гривенникомъ, который зарабатывалъ, занимаясь въ почтовой конторѣ составленіемъ крестьянскихъ писемъ. Отъ учителей онъ отдѣлывался тоже своего рода взятками: отправлялъ имъ, благодаря дядѣ письма даромъ, доставлялъ имъ въ руки полученныя на ихъ имя письма, тайкомъ таскалъ съ почты газеты для прочтенія ими, и они оставляли его за это въ покоѣ.
   Но это тасканье газетъ не обошлось даромъ мальчику и привело его къ новой катастрофѣ. Дѣло въ томъ, что, похищая въ конторѣ газеты, Рѣшетниковъ, по прочтеніи ихъ учителями, забрасывалъ ихъ въ сосѣдній огородъ черезъ заборъ; бывали случаи, что онъ, со страху, выбрасывалъ туда пакеты, не разсматривая и не читая ихъ, и въ числѣ такихъ нечитанныхъ пакетовъ забросилъ одинъ весьма важный манифестъ (1855 г.). Дѣло было не шуточное; виновника разыскали и предали формальному суду, хотя преступнику было не болѣе четырнадцати лѣтъ.
   Дѣло тянулось два года. Изъ училища, конечно, онъ тотчасъ же былъ исключенъ. Трудно представить себѣ, что въ это время перечувствовалъ несчастный мальчикъ... На ругательства воспитателей онъ отвѣчалъ рыданіемъ и, Богъ знаетъ, какъ былъ готовъ благодарить ихъ; онъ удивлялся, какъ они не боятся держать его у себя; старался, чѣмъ только могъ, услужить имъ, носилъ дрова, воду, исполнялъ все, что ни прикажутъ. Наконецъ вышло опредѣленіе суда -- отсылка виновника въ Соликамскій монастырь на эпитемію, на три мѣсяца.
   Трехмѣсячное пребываніе Рѣшетникова въ Соликамскѣ имѣло весьма вредное вліяніе на его умственное развитіе, отразившееся пагубными послѣдствіями на всю его жизнь. Поселился онъ, но пріѣздѣ туда, у какихъ-то дальнихъ родственниковъ, которые не замедлили осыпать его градомъ всякаго рода упрековъ. Воспитатели въ свою очередь донимали его въ своихъ письмахъ. И вотъ онъ начинаетъ отводить душу въ обществѣ людей весьма сомнительнаго поведенія: начинаетъ якшаться съ почтальонами, играть съ ними въ карты, участвовать въ ихъ попойкахъ, ходить съ ними въ почтальонской формѣ для выпрашиванія новогоднихъ. Монахи Соликамскаго монастыря въ первое время производили на него такое скверное впечатлѣніе, что у него пропало желаніе остаться въ монастырѣ, о чемъ онъ мечталъ, отправляясь въ Соликамскъ. "Я ходилъ каждый день въ монастырь,-- писалъ онъ въ своемъ дневникѣ,-- и смотрѣлъ на ихъ образъ жизни и всѣ они не похожи на монаховъ... и дѣлаютъ разныя непристойности". Но мало-по-малу онъ втянулся и въ общество монаховъ, и сдружился съ ними. "И такъ я чудно,-- пишетъ онъ въ дневникѣ,-- и весело проводилъ время съ монахами; они меня поили пивомъ, и я часто приходилъ домой пьянымъ. Да и всѣ меня любили сердечно и я тоже питалъ свою любовь къ нимъ. Иногда обѣдалъ и спалъ въ кельяхъ... Словомъ, очень весело я провелъ время съ доброю братіею и въ особенности тогда, когда пили пиво".
   Пиво это, по позднѣйшимъ разсказамъ Рѣшетникова, обыкновенно настаивалось на листовомъ табакѣ. Самъ Рѣшетниковъ приписывалъ именно этому адскому напитку начало той болѣзни, которая уложила его въ преждевременную могилу.
   "Мрачно и печально, пишетъ онъ передъ истеченіемъ срока своей ссылки, что я разлучаюсь съ моими друзьями, истинными христіанами. Но что же дѣлать, дядя мой единокровный хочетъ этого. Но я еще когда-нибудь могу поступить въ монастырь и мнѣ хочется кончить жизнь тамъ, гдѣ живуть только мирно".
   Рѣшетниковъ возвратился въ Пермь въ 1857 году, 16-ти лѣтъ отъ роду. Замѣчательно, что сверхъ пристрастія къ спиртнымъ напиткамъ онъ вынесъ изъ монастыря нѣчто совершенно противоположное этому пороку: именно сильную наклонность къ мистицизму и аскетизму. Онъ только и мечталъ въ то время, что о постриженіи въ монахи, клалъ земные поклоны и сочинялъ даже свои собственныя молитвы. Въ домѣ дяди жила бѣдная вдова съ дочкой. Съ послѣдней Рѣшетниковъ былъ знакомъ съ дѣтства, и она ему нравилась. Но когда дядя сказалъ ему однажды въ шутку, что онъ отдастъ ее за него замужъ, Рѣшетниковъ въ экстазѣ своего аскетическаго настроенія пишетъ: "Я не могу взять за примѣръ женщинъ и не могу соблазняться примѣромъ ихъ. Богъ знаетъ, что я имѣю усердіе къ его великой церкви и ввѣкъ буду стремиться къ его церкви и будетъ время, когда я уйду въ монастырь въ уединеніе и тамъ буду молиться Небесной невѣстѣ, Пресвятой Богородицѣ и приснодѣвѣ Маріи..."
   Жизнь его въ домѣ воспитателей по возвращеніи его изъ монастыря по-прежнему была полна попрековъ, выговоровъ и всяческихъ гоненій и поношеній, но въ своемъ религіозномъ настроеніи онъ тернѣливо переносилъ всѣ нападки и лишь вопіялъ:
   "Богъ съ ними, а пока есть у меня силы и возможность, буду терпѣть и въ молчаніи призывать моего Господа и просить его милости, ибо къ кому намъ грѣшнымъ прибѣгать, какъ не къ Нему. Боже, спаси меня нынѣ и даждь терпѣніе мнѣ во дни скорби моей, да не погибнетъ душа моя до конца; спаси мя и тетку, и обидящихъ мя спаси и помилуй, и вѣчной ихъ обители сотвори, помилуй но милости твоея, якоже помиловалъ праотецъ нашихъ. Адама и Еву, да и къ тебѣ всегда вопіемъ: помилуй насъ Господи, владыко нашъ и благодѣтелю, и тебѣ славу возсылаемъ во вѣки. Аминь".
   Семейныя дрязги ввидѣ ссоръ его родныхъ между собою изъ пустяковъ въ свою очередь наводятъ его на слѣдующаго рода религіозныя размышленія: "Я, взирая на жизнь ихъ, жалѣлъ ихъ обоихъ и укрѣплялся на молитвы, которыя, можетъ быть, помогутъ мнѣ и ихнему прощенію во грѣхахъ".
   Принятый вновь въ уѣздное училище, онъ и на товарищей смотритъ съ той же религіозной точки зрѣнія: "Печально, пишетъ онъ, мнѣ смотрѣть на братію мою, учащуюся со мной: всѣ наполнены хитрости, обмана и богохульства, что должно быть непростительно въ нашихъ лѣтахъ... Но Богъ милостивъ еще къ намъ. Даже К. (ученикъ) уже прилѣпился въ сѣтяхъ дьявола. О! сколь нынѣ свѣтъ развратился! Даже младенцы, недавно выступившіе на свѣтъ Божій, и тѣ хулятъ имя Господне и не страшатся суда Всевышняго".
   Въ подобномъ религіозномъ настроеніи прошли два года -- 1857-ой и 1858-й. Въ продолженіе этихъ двухъ лѣтъ любимыми занятіями Рѣшетникова было читать книги духовнаго содержанія, ходить по церквамъ, пѣть на клиросѣ, слушать проповѣди и сочинять подобныя и самому. Впрочемъ, и въ это время религіозное настроеніе не всецѣло поглощало Рѣшетникова: иногда онъ любилъ отправиться порыбачить за Каму, гдѣ сходился съ народомъ и узнавалъ жизнь и нравы крестьянъ, бурлаковъ.
   Въ 1859 году воспитатели его переѣхали въ Екатеринбургъ, гдѣ дядя получилъ мѣсто помощника почтмейстера. Рѣшетниковъ помѣстился на частной квартирѣ. Оставшись на свободѣ, онъ ожилъ: въ дневникѣ его вмѣсто религіозныхъ размышленій идутъ теперь очерки лицъ, съ которыми ему теперь пришлось жить одному. Онъ дѣлается простымъ лѣтописцемъ окружающей его жизни, описываетъ городскія происшествія, пожары. Во время бывшихъ въ Перми въ 1859 году пожаровъ онъ нанимался по ночамъ караулить дома обывателей, за что получалъ 20 копѣекъ -- "потому что, писалъ онъ, у меня не было денегъ". Отъ этой работы онъ "нажилъ" 1 р. 20 к. Въ свободные дни онъ ѣздилъ рыбачить на Каму, гдѣ съ простымъ народомъ проводилъ цѣлыя ночи.
   Эти немногіе мѣсяцы 1859 года (съ февраля по іюнь) были весьма благотворны для Рѣшетникова какъ въ смыслѣ накопленія въ его памяти тѣхъ фактовъ и чертъ народнаго быта, которые впослѣдствіи послужили матеріаломъ для его литературныхъ работъ, такъ и поворота мысли его изъ области затхлаго мистицизма на свѣтскую и реальную почву, пробужденія въ немъ чисто-умственныхъ интересовъ, жажды развитія и знаніи.
   "Часто въ это время, говоритъ онъ, случалось, что я, сидя въ лодкѣ, глядѣлъ куда-нибудь вдаль; глаза останавливались, въ головѣ чувствовалась тяжесть, и вертѣлись слова: какъ же это? отчего это? И въ отвѣтъ ни одного слова. Очнешься и плюнешь въ воду. Начнешь удить и думаешь: ахъ, если бы я былъ богатъ, я бы накупилъ книгъ много, много... Я бы все выучилъ"...
   25 іюня онъ кончилъ курсъ уѣзднаго училища и "получилъ аттестатъ съ отличными, хорошими, и изъ ариѳметики и геометріи достаточными успѣхами", послѣ чего ему пришлось снова вернуться къ родственникамъ, жившимъ въ Екатеринбургѣ. Этимъ и закончились учебные годы Рѣшетникова. Уѣзднымъ училищемъ завершилось все его школьное образованіе.
  

III.

   По пріѣздѣ въ Екатеринбургъ, онъ подалъ прошеніе объ опредѣленіи его въ уѣздный судъ (29 іюля 1859 года) и сталъ заниматься въ судѣ съ жалованьемъ по 3 рубля въ мѣсяцъ, которые цѣликомъ отдавалъ воспитателямъ.
   Замѣчательно, что, подобно тому, какъ въ монастырь онъ пришелъ съ идеальными представленіями о монастырской жизни, и дѣйствительность сразу разочаровала его въ этихъ представленіяхъ, тоже повторилось и теперь: онъ "гордился тѣмъ, что служитъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ рѣшаются дѣла о людяхъ" и воображалъ со своей стороны приносить имъ пользу. Но ему пришлось горько разочароваться и прійти въ крайнее негодованіе при видѣ всей той канцелярской грязи, въ которую онъ окунулся при первомъ же своемъ появленіи въ судъ. Поголовное взяточничество, плутни, интриги, взаимное подкапыванье другъ подъ друга, низкопоклонство передъ начальствомъ и надменная грубость съ подчиненными, при полномъ отсутствіи пониманія обязанностей,-- все это ошеломило юношу, и онъ началъ разражаться въ своемъ дневникѣ жалобами на своихъ товарищей и характеристиками ихъ весьма для нихъ нелестными. Вся же та польза людямъ, о которой онъ мечталъ, свелась къ механической работѣ переписыванья бумагъ.
   Недовольный такимъ образомъ канцелярскими нравами и порядками и всею процедурою службы, томясь въ то же время тоскою одиночества въ домѣ дяди, гдѣ ему былъ отведенъ уголъ на полатяхъ, Рѣшетниковъ началъ находить единственное утѣшеніе въ бесѣдахъ съ музами, и результатомъ этихъ бесѣдъ была поэма въ стихахъ, написанная имъ въ 1860 году, подъ заглавіемъ "Приговоръ". Чтобы судить о томъ, какъ въ то время былъ далекъ еще Рѣшетниковъ отъ "Подлиповцевъ", достаточно привести содержаніе поэмы этой, написанной крайне неудобочитаемыми стихами.
   Въ уѣздномъ городѣ живетъ судья. Въ домѣ кромѣ него находятся еще два лица: воспитанница и дворникъ. Всѣ они мрачны, скучны, угрюмы, а судья и дворникъ носятъ сверхъ того какую-то тайну въ душѣ. Судья -- отчаянный взяточникъ, но вовсе не это обстоятельство терзаетъ его совѣсть и составляетъ причину его мрачности; у него на душѣ лежитъ тяжкій грѣхъ. Дѣло въ томъ, что воспитанница, живущая у него и не знающая, кто ея отецъ, есть не воспитанница, а родная его дочь, прижитая имъ съ замужней женщиной, которая уже умерла. Этотъ грѣхъ мучаетъ судью со дня рожденія дочери. Дворникъ же потому мраченъ, и "вздрагиваетъ, оставшись одинъ", что онъ помогалъ судьѣ беременную женщину (мать воспитанницы) спровадить вмѣсто богомолья въ деревню, гдѣ она и родила. Грѣхи эти не остаются, конечно, безъ возмездія. Пріѣзжаетъ ревизоръ, и въ тотъ самый день, когда онъ обличаетъ запутавшагося во взяткахъ судью, сгораетъ его домъ, подозженный дворникомъ. Мучимый совѣстью дворникъ рѣшился сжечь мѣсто, гдѣ было столько обмановъ и потомъ самъ удавился въ лѣсу. Судью разбиваетъ параличъ и его отвозятъ въ больницу. Воспитанница выходитъ замужъ за штатнаго смотрителя, котораго она давно любила, и переводитъ судью къ себѣ; послѣдній, умирая, разсказываетъ ей, что она его дочь,-- и рѣчь его постоянно прерывается появленіемъ бѣсовъ съ вилами, крючками и т. п. За минуту до смерти является частный приставъ, тащитъ судью въ острогъ, но судья умираетъ. Во время похоронъ его поднимается страшная буря, гробъ срываетъ съ катафалки, судья вываливается... Но и этого оказывается автору мало для покаранія грѣшника: на могилѣ его постоянно потомъ видны двѣ черныя кошки...
   За поэмою послѣдовала въ томъ же году драма въ шести дѣйствіяхъ, написанная тоже стихами подъ заглавіемъ "Паничъ". Герой поэмы-драмы,-- злодѣй, разбойникъ и убійца, сосланный за разбои и грабежи на каторгу, возвращается благополучно на родину, съ цѣлію добить остальныхъ своихъ враговъ, и потомъ столь же благополучно уходитъ назадъ.
   Въ обоихъ произведеніяхъ, по словамъ біографа Рѣшетникова, Г. И. Успенскаго, читатель, если только онъ одолѣетъ весьма тяжелый стихъ, которымъ написаны эти произведенія,-- непремѣнно увидитъ, что у автора ихъ есть и масса матеріала, и масса любви, и самородная, неудержимая потребность сказать свое слово; но нѣтъ ясности мысли, которая бы освѣтила надлежащимъ образомъ и матеріалъ этотъ, и силы самого автора, по рукамъ и по ногамъ связаннаго взглядами, пріобрѣтенными въ ссылкѣ и интересами канцелярской мелкоты:
   Кромѣ упомянутыхъ двухъ вещей, Рѣшетниковъ написалъ и много другихъ, не сохранившихся въ въ его бумагахъ, и лишь упоминаемыхъ въ дневникѣ и письмахъ, каковы "Черное озеро", "Дѣловые люди" и пр. Эти произведенія, судя по дневнику, имѣютъ уже чисто обличительный характеръ и относятся, по времени, къ 1860-го и началу 61-го года.
   Въ 1860 году Рѣшетниковъ получилъ мѣсто помощника столоначальника горнорабочаго стола въ томъ же уѣздномъ судѣ. Теперь онъ получилъ возможность примѣнить на дѣлѣ свои мечты о принесеніи пользы людямъ, участь которыхъ зависима отчасти отъ него. "Мнѣ страшно казалось, разсказываетъ Рѣшетниковъ, рѣшать участь человѣка, и я сталъ читать бумаги и дѣла, заглядывалъ въ разныя мѣста, читалъ разныя копіи, реестры и все то, что ни попадалось на глаза. Когда я былъ дежурнымъ, то рылся вездѣ, гдѣ не заперто, и узналъ здѣсь очень многое".
   Наткнувшись при этомъ чтеніи бумагъ на множество плутней, послужившихъ матеріаломъ для вышеозначенныхъ обличительныхъ произведеній, Рѣшетниковъ въ то же время пополнилъ свое знакомство съ народомъ, узнавъ всю подневольную зависимость простого человѣка отъ всѣхъ властей, не исключая самыхъ маленькихъ. Результатомъ этого знакомства было возникновеніе сознательной потребности приносить простымъ людямъ пользу посредствомъ литературной дѣятельности. Потребность эта еще болѣе была укрѣплена въ Рѣшетниковѣ знакомствомъ съ однимъ мастеровымъ Екатеринбургскаго монетнаго двора, который очень любилъ юношу, знакомилъ его съ бытомъ рабочихъ людей, совѣтовалъ ему жить честно, не якшаться съ пьянчужками и взяточниками...
   По мѣрѣ того, какъ въ Рѣшетниковѣ укрѣплялось сознаніе, что помощію своихъ писаній, онъ можетъ сдѣлать кое-что полезное,-- уѣздный судъ и Екатеринбургъ ему стали надоѣдать, и явилось желаніе перемѣнить службу и жить въ Перми: тамъ можно читать книги, тамъ у него школьные товарищи, подруга дѣтства, отъ которой онъ отказывался въ періодъ аскетизма, но которую теперь снова любилъ такъ же, какъ и въ дѣтствѣ.
   Но не малую борьбу пришлось выдержать Рѣшетникову съ дядею, который не хотѣлъ и думать о переселеніи племянника въ Пермь. Нужно ли и говорить о томъ, что старикъ съ крайнимъ негодованіемъ смотрѣлъ на литературныя занятія племянника. "Я не ладилъ,-- писалъ онъ ему изъ Курска, куда былъ откомандированъ по дѣламъ службы,-- и даже не желалъ сдѣлать изъ тебя поэта или какого-нибудь дурака, а всегда старался сдѣлать изъ тебя умнаго и образованнаго человѣка"...
   Долгое время длилась эта борьба, при чемъ каждый отстаивалъ свои взгляды, но наконецъ дядя понемногу началъ сдаваться. Видя, что племянникъ еще прилежнѣе продолжаетъ сидѣть надъ своими сочиненіями, онъ сталъ задумываться надъ этилъ несокрушимымъ постоянствомъ, какъ будто начиналъ вѣрить, что племянникъ дѣлаетъ это не спроста. Онъ уже не говорилъ ему,-- "какую черную немочь пишешь?",-- какъ говаривалъ годъ тому назадъ, а кротко замѣтилъ: "Смотри, парень, какъ бы тебѣ не было худо". Мало-по-малу дядя до того озаботился этими непрестанными писаніями племянника, что рѣшился пригласить и угостить какого-то мѣстнаго литератора, чтобы тотъ посовѣтовалъ бы ему, какъ сочинять. Сочинитель не посовѣтовалъ ничего хорошаго, напротивъ, черезъ нѣсколько времени дядя узналъ, что сочинитель, несмотря на угощеніе, задумалъ всѣхъ ихъ описать въ газетахъ. Это сильно разозлило дядю; онъ вновь вознегодовалъ на сочинительство племянника и сгоряча "засвѣтилъ ему оплеуху"...
   Тѣмъ не менѣе въ концѣ-концовъ Рѣшетникову удалось-таки завоевать самостоятельность отъ ига воспитателей: въ первой половинѣ 1861 года онъ взялъ изъ суда отпускъ и уѣхалъ въ Пермь искать своего счастія. Но немного счастія нашелъ онъ въ Перми. Почти все время отпуска ему пришлось странствовать по разнымъ присутственнымъ мѣстамъ и канцеляріямъ въ тщетныхъ поискахъ мѣстечка, и при этомъ терпѣть сухіе и грубые отказы со стороны начальства и всякія оскорбленія и униженія отъ сторожей и швейцаровъ. Но малыми препятствіями къ опредѣленію его на службу служили съ одной стороны его бывшая подсудность, съ другой -- обличительныя сочиненія, слухъ о которыхъ распространился по Перми, такъ какъ "Черное озеро" онъ посылалъ въ "Пермскія губернскія вѣдомости".
   Лишь въ іюнѣ 1861 года онъ добился мѣста канцелярскаго служителя Казенной палаты. "Меня посадили,-- пишетъ Рѣшетниковъ,-- въ регистратуру. Вся моя работа не умственная, а машинная, состоитъ въ записываніи входящихъ бумагъ, надписяхъ на конвертахъ, отправляемыхъ изъ палаты, и печатаніи ихъ. Эта работа обременительна одному и при полученіи пяти или шести рублей жалованья кажется вдвое обременительной. Для ума же никакой пищи".
   Какую нищету терпѣлъ онъ во все время пребыванія въ Перми, мы можемъ судить по слѣдующему относящемуся къ тому времени бюджету его: "за квартиру 1 р. 50 к., на говядину -- 30 фунтовъ но 3 коп. за фунтъ -- 90 к., хлѣба на 60 к. и молока на 60 коп.-- "Буду жить,-- замѣчаетъ онъ,-- какъ Богъ велѣлъ". Терпя такую нужду, Рѣшетниковъ переживалъ въ то время свою первую любовь къ той дѣвушкѣ, о которой мы выше говорили. Любовь эта успѣха, конечно, не имѣла: дѣвушка нашла жениха болѣе обезпеченнаго, и Рѣшетникову осталось погрузиться въ литературный трудъ, что онъ и не замедлилъ сдѣлать.
   Въ Перми у него нашлось нѣсколько судей его литературныхъ трудовъ и совѣтчиковъ: какой-то сослуживецъ Т. и редакторъ "Губернскихъ Вѣдомостей" П., которые все болѣе и болѣе направляли его на тотъ путь, на который выступилъ онъ въ своихъ "Подлиповцахъ". Такъ въ это время онъ написалъ разсказъ изъ заводской жизни "Скрипачъ" и драму "Раскольникъ". Нѣкоторыя сцены въ этой драмѣ, правда, носятъ еще печать пережитаго мистицизма. Такъ рѣчь раскольника написана стихами и въ объясненіи таинственной жизни этого человѣка въ уединеніи, среди лѣса, примѣшана доля монастырской морали. Но не въ личности раскольника суть драмы: она нужна автору для того лишь, чтобы сгруппировать вокругъ нея недовольные типы рабочаго народа,-- и здѣсь Рѣшетниковъ, по словамъ его біографа, въ первый разъ является тѣмъ, что онъ есть. Заводскіе нравы, которымъ отдано въ драмѣ двѣ трети мѣста, изображены ярко, правдиво. Въ побужденіяхъ, руководившихъ этимъ народомъ въ побѣгахъ съ завода въ лѣсъ къ раскольнику,-- все реально, просто, безъ малѣйшей примѣси чего-либо изъ области "сверхъестественнаго ".
   "Раскольника я кончилъ,-- пишетъ Рѣшетниковъ въ своемъ дневникѣ,-- стихосложеніе Перевлесскаго мнѣ много помогло, безъ него я рѣшительно не могъ писать стиховъ... но все-таки они не стихи... Мнѣ надо свободу! мнѣ надо запереться для сочиненій... Матеріала у насъ очень много... Нашъ край обиленъ характерами. У насъ всякій, кажется, живетъ на особицу -- чиновникъ, купецъ, горнорабочій, крестьянинъ... А сколько тайнъ изъ жизни бурлаковъ неизвѣстно міру? Отчего это до сихъ поръ никто не описалъ ихъ? Отчего нашъ край молчитъ, когда даже и Сибирь отзывается?"...
   Послѣ неудачи въ любви пусто и одиноко стало Рѣшетникову въ Перми, и онъ началъ помышлять о Петербургѣ. Въ переселеніи въ столицу большое содѣйствіе оказалъ ему пріѣхавшій въ Пермь ревизоръ, у котораго онъ занимался на дому перепискою бумагъ. Ревизоръ полюбилъ его и, цѣня, какъ хорошаго писца и чиновника, обѣщалъ перевести въ Петербургъ, что и исполнилъ въ слѣдующемъ году. Весною 1863 года Рѣшетниковъ получилъ письмо отъ своего благодѣтеля съ разрѣшеніемъ ѣхать и обѣщаніемъ мѣста, и въ началѣ августа 1863 года Рѣшетниковъ былъ уже въ Петербургѣ.
  

IV.

   Но и въ Петербургѣ много пришлось ему на первыхъ порахъ испытать горя. Хотя по протекціи ревизора онъ и получилъ занятія въ одномъ изъ департаментовъ министерства финансовъ, но жалованья ему пришлось получать всего 9 рублей въ мѣсяцъ. Жилъ онъ поэтому въ каморкѣ, рядомъ съ кабакомъ, и чтобы какъ-нибудь сводить концы съ концами, сталъ писать небольшіе очерки въ "Сѣверную Пчелу". Платили ему за нихъ плохо и неаккуратно. Одинъ изъ сослуживцевъ его, братъ молодого писателя, пріобрѣтшаго извѣстность и умиравшаго теперь въ клиникѣ, человѣкъ знакомый съ литературнымъ дѣломъ, надоумилъ снести только что написанныхъ "Подлиповцевъ" въ редакцію "Современника". Рѣшетниковъ такъ и сдѣлалъ, присоединивъ къ рукописи письмо къ Некрасову, въ которомъ онъ между прочимъ писалъ:
   "Такихъ людей, какъ подлиповцы, въ настоящее время очень много не только въ Чердынскомъ уѣздѣ, Пермской губерніи, мѣстности самой глухой и дикой, но и въ смежныхъ съ нею -- Вятской, Вологодской и Архангельской. Зная хорошо жизнь этихъ бѣдняковъ, потому что я 20 лѣтъ провелъ на берегу рѣки Камы, по которой весной мимо Перми плывутъ тысячи барокъ, и десятки тысячъ бурлаковъ,-- я задумалъ написать бурлацкую жизнь, съ цѣлію хоть сколько-нибудь помочь этимъ бѣднымъ труженикамъ. Я не думаю, чтобы цензура нашла что-нибудь въ этомъ очеркѣ невозможное для пропуска. По моему, написать все это иначе -- значитъ говорить противъ совѣсти, написать ложь... Наша литература должна говорить правду... Вы повѣрите, я даже плакалъ, когда передо мной очерчивался образъ Пилы, во время его мученій..."
   Напечатанные въ 3 и 4 "Современника" за 1864 годъ, "Подлиповцы" сразу обратили на себя вниманіе публики и открыли молодому писателю доступъ во всѣ редакціи. Читатели "Современника" съ пожирающимъ интересомъ прочитали этотъ тяжелый, неуклюжій по формѣ разсказъ, написанный дубовымъ топорнымъ языкомъ, состоящимъ сплошь изъ коротенькихъ, обрывистыхъ фразъ. Ужасомъ исполнились сердца всѣхъ народолюбцевъ при видѣ поразительныхъ картинъ нищеты подлиповцевъ, ихъ упорной борьбы съ голодною смертію и невыносимыхъ страданій... Никто не воображалъ, что въ нѣдрахъ богоспасаемой Россіи могли существовать дикари, подобно неграмъ Сѣверо-Американскихъ штатовъ обращенные во вьючный скотъ. Между тѣмъ разсказъ подкупалъ своею правдивостью. Передъ читателями былъ не опытный, хитроумный художникъ, которому ничего не стоитъ и присочинить ради эффекта, а безыскусственный самоучка, едва справляющійся съ литературными формами и языкомъ, пишущій лишь для того, чтобы объявить всенародно, какъ страдаютъ подлиповцы, и помочь имъ этимъ плачемъ. И дѣйствительно, вышло нѣчто въ русской литературѣ небывалое: не повѣсть, не разсказъ, къ какимъ публика привыкла, а въ полномъ смыслѣ протоколъ. Хотя и слышались въ каждой строкѣ тѣ затаенныя слезы, о которыхъ писалъ Рѣшетниковъ Некрасову, тѣмъ не менѣе авторъ ни малѣйшаго усилія не обнаружилъ, чтобы разжалобить читателей этими слезами. До послѣдней строки онъ остался невозмутимо спокоенъ, сухъ и лакониченъ, будто разсказывалъ о самыхъ обыкновенныхъ вещахъ, ни мало не трагическихъ.
   Съ пріобрѣтеніемъ литературной извѣстности, жизнь Рѣшетникова значительно улучшилась; онъ пересталъ теперь испытывать прежнюю нужду, доходившую порою до полнаго голода. Особенно положеніе его сдѣлалось обезпеченнымъ съ переходомъ "Отечественныхъ Записокъ" въ аренду Некрасову (съ 1868 г.). Къ этому времени онъ успѣлъ уже жениться на одной своей землячкѣ, такой же, какъ и онъ, круглой сиротѣ, прибывшей въ Петербургъ на свой хлѣбъ. (Въ романѣ его "Свой хлѣбъ" описана жизнь именно жены его, Серафимы Семеновны, по его собственнымъ словамъ). Когда я съ нимъ познакомился, онъ жилъ уже не одинокимъ бобылемъ, ютящимся въ меблированныхъ комнатахъ и продовольствующимся въ дешевыхъ кухмистерскихъ; у него была уютненькая квартирка въ три, четыре комнатки съ скромною, но полною семейною обстановкою, и онъ имѣлъ уже двухъ дѣтокъ, мальчика и дѣвочку. Но столичная жизнь мало все-таки обломала его въ культурномъ отношеніи, и онъ оставался все тѣмъ же выходцемъ изъ башкирскихъ степей, какимъ пріѣхалъ въ Петербургъ. Невысокаго роста, съ лицомъ широкимъ, какъ лопата, круглымъ и лунообразнымъ, и съ узенькими подслѣповатыми глазками, онъ выглядѣлъ типическимъ инородцемъ монгольской расы. Особенно же когда начиналъ онъ сосать свою носогрѣйку съ коротенькимъ чубукомъ, вамъ такъ и хотѣлось спросить у него, что ужъ не онъ ли тотъ самый воспѣтый Пушкинымъ "финскій рыболовъ, печальный пасынокъ природы", который "бросалъ въ невѣдомыя воды свой ветхій неводъ?" Вотъ, въ какомъ видѣ рисуетъ его хорошо его знавшій біографъ, Гл. Ив. Успенскій:
   "Онъ былъ угрюмъ, неразговорчивъ, необщителенъ, порою грубъ... Отъ всѣхъ сторонился, смотрѣлъ волкомъ, ко всему и всѣмъ былъ подозрителенъ; рѣдко, рѣдко добродушная улыбка освѣтитъ это угрюмое лицо... Никакихъ блестящихъ фразъ онъ не говорилъ, а если и принимался разсказывать что-нибудь, то рѣчь его касалась всегда предметовъ наиобыденнѣйшихъ, была длинна, расплывалась въ мелочахъ и утомляла тѣмъ болѣе, что Рѣшетниковъ говорилъ монотонно, "себѣ подъ носъ", не выпуская изъ зубовъ коротенькой трубочки, отчего каждое слово отдѣлялось паузой. Наблюдатель уходилъ ни съ чѣмъ, чтобы потомъ, при появленіи новаго произведенія О. М. удивляться по прежнему смѣшенію въ этомъ "совершенно обыкновенномъ" человѣкѣ "великаго и малаго"...
   Словомъ, застѣнчивый, робкій, неловкій, онъ невольно напоминалъ собою одного изъ тѣхъ подлиповцевъ, какихъ изобразилъ въ своей знаменитой повѣсти. Въ то же время простой, искренній, дѣтски-наивный, какъ ребенокъ или дикарь, попавшій въ столичный омутъ изъ глуши своей родины, онъ привлекалъ людей, знавшихъ его, непосредственностью и цѣльностью своей натуры, тѣмъ болѣе, что не только въ свои произведенія, но и въ самую жизнь онъ старался вносить тоже участіе къ народу и заботы объ оказаніи ему всяческой помощи.
   "Въ бумагахъ Ѳ. М.,-- говоритъ біографъ его,-- мы нашли много подлинныхъ доказательствъ этой истинной любви къ человѣку. Вотъ записка о какомъ-то пропавшемъ мальчикѣ съ обозначеніемъ примѣтъ, выписанныхъ изъ газеты на случай, не удастся ли найти его; вотъ не напечатанная статья о дурной пищѣ чернорабочихъ, старающаяся кого-то убѣдить, что простому народу нуженъ свѣжій воздухъ и т. д. Между этими бумагами особенно интересно прошеніе, адресованное Ѳ. М-мъ Спб. оберъ-полицеймейстеру. Въ прошеніи этомъ Рѣшетниковъ разсказываетъ слѣдующее: вздумалось ему однажды пойти въ концертъ; прочитавъ афишу и не замѣтивъ, что она вчерашняя, старая, онъ отправился въ дворянское собраніе, гдѣ вѣроятно въ это время происходило уже что-нибудь другое. Городовой не пустилъ Ѳ. М. въ подъѣздъ; онъ пошелъ въ другой -- и тамъ не пустили, "прогнали прочь ", но собственному его выраженію. Ѳ. М. разсердился и отвѣтилъ, на него прикрикнули: -- "Куда ты лѣзешь? Кто ты такой?" -- "Мастеровой!" отвѣчалъ Ѳ. М... Результатомъ такого отвѣта было то, что Рѣшетниковъ ночевалъ въ части, откуда вышелъ весь избитый, безъ денегъ и кольца." Довожу объ этомъ до свѣдѣнія вашего пр--ства,-- писалъ онъ въ прошеніи.--Я ничего не ищу. Я только объ одномъ осмѣливаюсь утруждать васъ, чтобы пристава, подчастки, городовые не били народъ... Этому народу и такъ приходится получать всякой всячины"...
   Вообще нужно замѣтить, что наивное незнаніе людей и жизни очень часто ставило Рѣшетникова впросакъ и вело за собою рядъ комическихъ случаевъ анекдотическаго характера. Такъ я былъ свидѣтелемъ другой неудачной попытки Рѣшетникова изобразить изъ себя меломана, не имѣвшей, впрочемъ, такого трагическаго характера, какъ вышеозначенная.
   Въ концѣ 60-хъ и началѣ 70-хъ годовъ постоянные сотрудники "Отечественныхъ Записокъ" каждую недѣлю собирались то у одного, то у другого товарища провести вечеръ, не задаваясь никакими цѣлями, и ограничиваясь однѣми дружескими бесѣдами. Бывалъ на этихъ бесѣдахъ и Рѣшетниковъ. Однажды такимъ образомъ мы собрались у покойнаго Демерта. Вечеръ подходилъ уже къ концу; сѣли ужинать; Рѣшетникова все еще не было. Думали, что его и совсѣмъ уже не будетъ. Какъ вдругъ часовъ около двѣнадцати является Рѣшетниковъ сильно уже на-веселѣ. По словамъ его оказалось, что онъ былъ въ итальянской оперѣ, въ Большомъ театрѣ, ходилъ слушать Патти. Забрался онъ въ парадизъ и ничего не видѣлъ: одна люстра передъ глазами. Ну, а какъ же онъ нашелъ голосъ дивы?-- спрашиваютъ у него.
   -- "Что голосъ?-- отвѣчалъ онъ обычнымъ своимъ мрачнымъ тономъ.-- Выдумали тоже голосъ! Кричатъ всѣ: Патти, Патти! Вышла, завизжала, какъ кошка драная! Я рукой махнулъ и весь вечеръ въ буфетѣ просидѣлъ... Вотъ ваша Патти!..
   Въ концѣ-концовъ оказалось, что Патти въ тотъ вечеръ совсѣмъ и не пѣла. Рѣшетниковъ не позаботился заглянуть на афишу и принялъ за Патти другую какую-то пѣвицу.
   Помню я еще одинъ комическій эпизодъ, случившійся въ самой редакціи "Отечественныхъ Записокъ". Въ квартирѣ Некрасова по понедѣльникамъ отъ часу до четырехъ пополудни были редакціонныя пріемныя собранія, на которыхъ кромѣ сотрудниковъ собиралось много и посторонняго народу, имѣющаго какое-либо дѣло до редакціи. При этомъ сообщались новости, разсказывались анекдоты, завязывались оживленные разговоры и горячіе споры.
   Такъ вотъ однажды собралось много народу, человѣкъ до тридцати. Зашла рѣчь о томъ, что въ прежнія времена беллетристы были несравненно образованнѣе и начитаннѣе нынѣшнихъ.
   -- "Нынѣшніе только и знаютъ, что пишутъ, а сами ничего не читаютъ, кромѣ своихъ собственныхъ сочиненій,-- ораторствовалъ Салтыковъ,-- вотъ, напримѣръ, хотя бы Рѣшетниковъ...
   Приведя въ примѣръ Рѣшетникова, Салтыковъ былъ въ полной увѣренности, что Рѣшетникова не было въ редакціи. А Рѣшетниковъ какъ разъ въ эту самую минуту вошелъ и стоялъ сзади Салтыкова, такъ что тотъ его не видѣлъ. И представьте себѣ смущеніе Салтыкова, когда вдругъ сзади него раздался голосъ Рѣшетникова:
   -- "Пятьсотъ томовъ собралъ,-- всѣ подлецы растащили!
   Раздался, конечно, общій хохотъ. Не помню ужъ, какъ вывернулся Салтыковъ изъ неловкаго положенія.
   Была или не была у него библіотека въ пятьсотъ томовъ, во всякомъ случаѣ изъ оставшихся послѣ смерти Рѣшетникова бумагъ видно, что ни на одну минуту не покидало его желаніе "научиться", развить себя. Онъ читалъ книги, дѣлалъ изъ нихъ извлеченія.
   Какъ велики были его трудолюбіе и усидчивость, можно судить потому, что большую часть произведеній онъ написалъ въ теченіе всего на все семи лѣтъ: съ 1864-го но 1871-й. При этомъ нужно еще взять во вниманіе его слабость къ вину, приводившую его къ частымъ запоямъ.
   Понятно, что не надолго хватило силъ человѣка, жизнь котораго была подобна свѣчѣ, горѣвшей разомъ съ двухъ концовъ. 9-го марта 1871 г. онъ умеръ на тридцатомъ году жизни, отъ отека легкихъ.
  

V.

   Если отъ каждаго писателя вы вправѣ требовать лишь то, что онъ способенъ вамъ дать, то тѣмъ болѣе относится это къ Рѣшетникову. Изъ всѣхъ представленныхъ фактовъ его жизни вы можете судить, что передъ вами въ полномъ смыслѣ этого слова самоучка, не получившій никакого образованія, и потому чуждый какихъ бы то ни было философскихъ міровоззрѣній или эстетическихъ требованій. Произведенія его можно сравнить съ рисунками самородныхъ художниковъ, дѣтей природы, углемъ на стѣнѣ, безъ малѣйшаго знанія перспективы, и тѣмъ не менѣе обнаруживающихъ самобытный талантъ. Когда писалъ Рѣшетниковъ свои разсказы, ему и въ голову не приходило что-либо "создавать", "проводить сквозь горнило творчества" и т. п. Онъ являлся своего рода народнымъ трибуномъ или проще сказать "докладчикомъ", ни о чемъ болѣе не помышлявшимъ, какъ лишь о томъ, чтобы "сколько-нибудь помочь этимъ бѣднымъ труженикамъ", какъ онъ выразился въ вышеприведенномъ письмѣ Некрасову, и чтобы "пристава, подчастки, городовые не били народъ, которому и такъ приходится получать всякой всячины", какъ онъ писалъ въ просьбѣ оберъ-полицмейстеру.
   На этомъ основаніи, приступая къ чтенію разсказовъ Рѣшетникова, вы должны отрѣшиться отъ всѣхъ тѣхъ ожиданій и требованій, съ которыми вы относитесь къ большинству беллетристическихъ произведеній, т. е. не искать въ нихъ ни занимательныхъ сюжетовъ, ни интересныхъ и выдающихся въ какомъ-либо отношеніи типовъ, а тѣмъ болѣе психическаго анализа по поводу обольстительныхъ свиданій въ ночной тиши, трогательныхъ разлукъ вслѣдствіи взаимнаго разочарованія или же внезапно налетѣвшихъ сомнѣній въ возможности счастья на землѣ и т. п. Кто во всемъ этомъ видитъ исключительно поэзію, тому, конечно, произведенія Рѣшетникова должны показаться крайне-прозаичными. Въ нихъ только и выводятся, что кухарки да дворники, семинаристы да почтальоны, извозчики да бурлаки, мастеровые да фабричные и т. п. Пусть бы и изъ этого люда онъ выбиралъ особенныя, избранныя натуры и показалъ бы намъ напримѣръ какого-нибудь генія, который могъ бы сдѣлаться вторымъ Ломоносовымъ, а судьба судила его мести дворъ; пусть бы онъ представилъ намъ, какъ бьется этотъ Прометей, прикованный къ своего рода скалѣ ничтожества, и заключилъ бы разсказъ эффектной развязкой въ родѣ сумашествія, убійства, разбоя, а то его герои люди подъ-рядъ, люди самые обыкновенные изъ обыкновенныхъ чернорабочихъ, которыхъ ежедневно вы сотнями встрѣчаете на улицѣ. Самымъ спокойно-серьезнымъ тономъ, безъ малѣйшей улыбки, описываетъ онъ, какъ эти люди мѣняютъ мѣста, квартиры, голодаютъ, пьютъ водку, какъ ихъ бьютъ и таскаютъ по участкамъ городовые и дворники,-- однимъ словомъ, чѣмъ ежедневно занимается чернь. Изображаетъ онъ все это, отправляясь отъ той мысли, что жизнь народа есть жизнь не двухъ трехъ талантливыхъ избранниковъ, стоящихъ головою выше окружающихъ ихъ людей одной съ ними среды, а обыденныхъ смертныхъ, которыхъ миріады кишатъ повсюду, и писатель, чтобы представить общій уровень жизни своего вѣка, долженъ обращать главное вниманіе на то, какъ живетъ, къ чему стремится именно эта пестрая, безразличная толпа, среди которой ничто особенно рѣзко и картинно не выдается, но общій итогъ трудовъ, интересовъ, радостей и страданій которой и есть именно итогъ жизни вѣка.
   Но въ то же время было бы крайне ошибочно видѣть въ Рѣшетниковѣ натуралиста-фотографа, который изображалъ бы первое, что попадается ему на глаза, безъ всякаго разбора и дѣли. Всѣ произведенія его, начиная съ "Подлиповцевъ" и кончая романомъ "Гдѣ лучше", проникнуты одной идеей. Во всѣхъ произведеніяхъ своихъ Рѣшетниковъ старается представить основной принципъ, существенное стремленіе жизни народныхъ массъ. Этотъ принципъ, но его мнѣнію, заключается не въ чемъ другомъ, какъ во всеобщемъ стремленіи устроить свою жизнь во всѣхъ отношеніяхъ счастливо, пріобрѣсти для этого богачество и найти такое мѣсто на землѣ, гдѣ было бы "жить лучше".
   Правда, герои Рѣшетникова не имѣютъ и тѣни тѣхъ высшихъ умственныхъ и нравственныхъ потребностей, которыя мы усвоиваемъ въ нашемъ завидномъ развитіи; они ни о чемъ не помышляютъ, какъ лишь о томъ, какъ бы пріобрѣсти кусокъ хлѣба хоть сколько-нибудь не скудный и не черствый,-- однимъ словомъ, руководствуются въ жизни своей исключительно все такими побужденіями, которыя мы съ нашего высока привыкли третировать, какъ низменныя, мѣщанскія; но было бы совершенно ложно видѣть въ этихъ мѣщанскихъ побужденіяхъ признакъ застоя. Напротивъ того, мы видимъ въ нихъ непрестанное движеніе, полное той желѣзной мощи и непреклонной энергіи, какими только можно объяснить себѣ, почему движеніе это не сломилось доселѣ, несмотря на то, что всѣ стремленія милліоновъ людей къ улучшенію своей участи ничего до сего дня не встрѣчали, кромѣ неодолимыхъ преградъ,-- и удивительный реалистъ Рѣшетниковъ въ томъ отношеніи, что, представляя намъ подвиги дѣйствующихъ лицъ своихъ разсказовъ, поистинѣ героическіе, онъ не мало не идеализируетъ ихъ, не ставитъ на пьедесталы, не заставляетъ насъ смотрѣть на нихъ снизу вверхъ, а напротивъ того, наивно предлагаетъ намъ, какъ самыхъ обыкновеннѣйшихъ смертныхъ. Вы посмотрите, напримѣръ, на Пелагею Прохоровну Горюнову, героиню романа "Гдѣ лучше". Что особеннаго находите вы въ ней? Заурядную работницу, какихъ тысячи. Она помышляетъ лишь о томъ, какъ бы найти такой трудъ, который сдѣлалъ бы жизнь ея хоть сколько-нибудь пріятною. Изъ-за этого она мѣняетъ мѣста, занятія, идетъ изъ города, доходитъ до Петербурга. Опять-таки милліоны рабочаго люда обоихъ половъ живутъ такимъ же образомъ, ищутъ, домогаются, странствуютъ, и вокзалы желѣзныхъ дорогъ ежедневно тысячи извергаютъ подобныхъ героевъ, съ котомками и узлами за спиною, въ шумныя улицы столицъ. Что же тутъ необыкновеннаго? Но вдумайтесь, сколько трагическаго заключается въ этомъ обыкновенномъ. Развѣ много найдете вы среди нѣжныхъ барышень, воспитанныхъ на булочкахъ да на сливочкахъ и потомъ развившихъ въ себѣ жажду высшаго прогресса, которыя были бы способны изъ-за своихъ возвышенныхъ стремленій пройти тысячи верстъ, какъ прошла ихъ Горюнова, неуклонно движимая такими побужденіями, на которыя мы привыкли смотрѣть, какъ на унижающія природу человѣка? Что же будетъ изъ подобныхъ людей, когда они додумаются до какихъ-нибудь положительныхъ общественныхъ стремленій? Очень можетъ быть, что, нисколько не заботясь о разныхъ возвышенныхъ стремленіяхъ, изъ одного естественнаго желанія улучшить свое матеріальное благосостояніе,-- они покажутъ намъ образцы такого общественнаго героизма, о которомъ и не снилось всѣмъ нашимъ эффектнымъ титанамъ въ родѣ "трезвыхъ реалистовъ" времени Рѣшетникова или же "сверхчеловѣковъ" сего дня.
   Посмотрите съ другой стороны, какую страшную трагедію раскрываетъ передъ нами Рѣшетниковъ въ участи своихъ героевъ. Какъ ни ужасно зрѣлище мучительной смерти борца за свои идеи, за правду, за стремленіе къ той или другой, возвышенной цѣли, но когда вы смотрите на подобное зрѣлище, у васъ невольно является мысль, что всѣ мученія выкупаются въ сердцѣ героя сторицей сладкимъ сознаніемъ, что онъ могъ идти или не идти на мучительную смерть, и если пошелъ, то самъ избралъ этотъ исходъ, какъ наиболѣе сообразный со своими убѣжденіями, что онъ умираетъ для блага ближнихъ, не измѣнивъ правдѣ, что его позорная смерть отзовется въ тысячахъ сердецъ, и придетъ время, когда люди, позорящіе и мучающіе его, будутъ славить и превозносить его.
   Но чѣмъ выкупается та гибель, которая ежедневно постигаетъ тысячи безвѣстныхъ людей ни за-что, ни про-что, и они сходятъ съ поприща жизни, невѣдомые, неоплаканные? Здѣсь являются на сцену самыя элементарныя потребности, безъ которыхъ невозможно существованіе, такъ что и представиться не можетъ мысли о томъ, что человѣкъ могъ избрать своимъ удѣломъ гибель или не избрать. Здѣсь гибель неминуемая, безысходная, угрожающая на каждомъ шагу и притомъ безъ цѣли, безъ смысла, ничѣмъ невыкупаемая, неоправдываемая. Влачить ежедневно самое ужасное существованіе въ какомъ-нибудь сыромъ, затхломъ и смрадномъ подвалѣ, не доѣдать, не допивать, не знать, что будетъ завтра, попадешь ли въ часть, помрешь ли съ голоду или въ больницѣ,-- неужели можетъ быть что-нибудь трагичнѣе этого положенія? Здѣсь трагедія является не исходомъ роковой борьбы, не катастрофой, а ежедневнымъ явленіемъ жизни человѣка. Вы посмотрите, напримѣръ, на мытарства Горюновой въ Петербургѣ. Обратите вниманіе на всѣ ея скитанія по съѣзжимъ дворамъ и улицамъ столицы, на всѣ тѣ страшные побои, униженія и страданіе, которыя перенесла несчастная молодая женщина въ самой цвѣтущей порѣ своей жизни. Для чего все это? Для того, чтобы, едва хоть сколько-нибудь улыбнулись обстоятельства, умереть безсмысленною смертью въ больницѣ! Почти такую же картину представляетъ жизнь Петра Ивановича Кузьмина въ повѣсти "Между людьми", человѣка изъ другой сферы,-- именно чиновнаго пролетаріата: и здѣсь мы видимъ то же стремленіе пробиться изъ-подъ гнета обстоятельствъ и устроить жизнь хоть сколько-нибудь сносную, и тотъ же печальный исходъ, еще болѣе мрачный и ужасный, чѣмъ случайная смерть Горюновой.
   Нѣтъ ничего мудренаго, что при такой жизни, какую принуждены вести герои Рѣшетникова, водка является единственнымъ утѣшеніемъ, заставляющимъ забывать и холодъ продрогнувшихъ, истощенныхъ членовъ, и ѣдкое горе вѣчныхъ неудачъ, лишеній и униженій всякаго рода. Герои Рѣшетникова сплошь и рядомъ спиваются и гибнутъ отъ водки. Но удивительный въ этомъ отношеніи знатокъ жизни и человѣческой природы Рѣшетниковъ. Ни одного героя въ его произведеніяхъ не найдете вы, который спивался бы такъ, какъ дѣлали это герои старинныхъ повѣстей, изображавшихъ сильныя натуры, топящія въ винѣ свое горе. Такой герой въ началѣ повѣствованія являлся рыцаремъ трезвости, не бралъ въ ротъ ни малѣйшей капельки. Но вотъ онъ разочаровывался въ родныхъ, сосѣдяхъ, самомъ себѣ. Подъ гнетомъ отчаянія, тоски и мрачной злобы, въ одинъ прекрасный день или чаще ненастный вечеръ, онъ приходилъ, ни слова не говоря, въ кабакъ и долго сидѣлъ тамъ въ печальномъ раздумьѣ, положивъ голову на руки къ великому изумленію цѣловальника и посѣтителей; потомъ требовалъ неожиданно полуштофъ водки, отчаянно махнувши рукой, выпивалъ его почти залпомъ -- и въ одно мгновеніе превращался изъ трезваго человѣка въ горькаго пьяницу. Послѣ того онъ почти не выходилъ уже изъ кабака, и черезъ нѣкоторое время авторъ разсказа встрѣчалъ его въ одномъ изъ заведеній, обрюзгшаго, грязнаго, оборваннаго, пьющаго безъ конца, и съ истерическими рыданіями, жалобами на весь міръ, онъ разсказывалъ автору исторію своей неудавшейся, заѣденной средой жизни.
   Ни въ одномъ разсказѣ Рѣшетникова вы не найдете ни малѣйшей тѣни подобнаго мелодраматизма. Онъ очень хорошо понималъ, что если и бываютъ случаи, что человѣкъ, не берущій въ ротъ ни капли вина, вдругъ запиваетъ въ порывѣ отчаянія, то они чрезвычайно рѣдки, исключительны. При всей ихъ эффектности они далеко не представляютъ собою той мрачной и ужасающей картины пьянства, которую вы на каждомъ шагу встрѣтите въ жизни народа. Какъ истинно реальный писатель, заботящійся, чтобы произведенія его были не одной кунсткамерой, т. е. собраніемъ необычайныхъ рѣдкостей, а изображали бы явленія жизни общія, встрѣчающіяся заурядъ, Рѣшетниковъ обращалъ главное вниманіе на то, какъ спиваются люди обыкновенно -- и здѣсь чередъ нами развертывается картина неизмѣримо драматичнѣе, чѣмъ всевозможные случаи внезапнаго запоя. Ужаснѣе всего здѣсь то, что спивающійся человѣкъ имѣетъ дѣло съ такимъ врагомъ, котораго и самъ не замѣчаетъ. Пьянство является коварной змѣей, которая тихо и незамѣтно вкрадывается въ природу человѣка. Сначала человѣкъ пьетъ, какъ и всѣ другіе, не меньше, не больше, смотритъ на это, какъ на развлеченіе, полезную необходимость, нисколько не считая себя пьяницей. Но вотъ обстоятельства его дѣлаются хуже; на сердцѣ скребутъ кошки; куда ни взглянетъ бѣднякъ,-- кисло, мрачно, непріязненно смотритъ на него будничная обстановка жизни; въ кабакѣ же веселье, пѣсни, и послѣ сороковки, другой, море по колѣно -- разомъ можно почувствовать себя богатыремъ, способнымъ весь міръ сжать въ кулакъ. Поэтому чаще и чаще начинаетъ бѣднякъ направляться къ кабаку. Но все таки онъ не считаетъ себя еще пьяницей: онъ развлекается, веселится: въ то же время мечтаетъ, можетъ быть, о томъ, какую трезвую, трудовую жизнь поведетъ онъ, когда поправятся обстоятельства.
   Но съ которыхъ же поръ считать ему себя пьяницей? Гдѣ положить границу и сказать: вотъ мѣсяцъ тому назадъ я хоть и напивался, но пьяницей еще не былъ, а теперь я уже пьяница? Какой физіологъ опредѣлитъ, съ которыхъ поръ въ какой натурѣ водка перестаетъ уже быть однимъ только минутнымъ стремленіемъ забыться, а дѣлается уже болѣзненною потребностью природы? Поэтому человѣкъ очень часто, сдѣлавшись уже горькимъ пьяницей, ни мало объ этомъ не думаетъ, и только тогда приходитъ къ печальному сознанію, когда нѣтъ болѣе выхода: пьянство успѣло уже сдѣлаться потребностью организма.
   Такъ, напримѣръ, спился вышеупомянутый Кузьминъ во время своихъ мытарствъ въ столицѣ... Не только и самъ онъ, но и вы, перелистывая страницу за страницей, не можете отдать себѣ отчета, съ которыхъ поръ считать Кузьмина пьяницей. Вы видите только, что съ каждой неудачей, по мѣрѣ того, какъ положеніе его дѣлается хуже и хуже, онъ все чаще и чаще начинаетъ выпивать и подъ конецъ повѣсти является передъ вами полнѣйшимъ уже завсегдатаемъ кабаковъ, потѣшающимъ пьяный народъ игрой на гитарѣ... Но и въ такомъ даже состояніи онъ не сознаетъ, что онъ -- пьяница съ горя, и не строитъ какихъ-либо мелодраматическихъ позъ по этому случаю.
   -- Опять я живу,-- говоритъ онъ,-- съ Гаврилою Матвѣевичемъ, и продаю вещи днемъ, по вечерамъ шляюсь по кабакамъ и смотрю народъ. А для чего... дуракъ.
   -- Странно, что я нынѣ съ двухъ стакановъ хмелѣю. Ахъ, если бы на родину уѣхать! А кашель душитъ...
   Видите, какъ безсознательно относится онъ къ своему пьянству: въ кабаки онъ ходитъ, чтобы смотрѣть народъ, и сѣтуетъ только на безцѣльность этого; въ то же время удивляется съ чисто-гигіенической точки зрѣнія, что онъ началъ хмелѣть съ двухъ стакановъ.
   Почтальонъ изъ семинаристовъ, Макея, спивается еще проще, чѣмъ Кузьминъ. Здѣсь пьянство развивается не вслѣдствіе острыхъ ударовъ судьбы, и прямыхъ сознательныхъ огорченій, а такой обстановки жизни, при которой человѣку только и остается, что пить и пить. Макея служилъ сначала разносчикомъ писемъ по городу, потомъ состоялъ при конторѣ, парень былъ расторопный, усердный; почтмейстеръ хотѣлъ было сдѣлать его начальникомъ станціи, но по проискамъ старшаго почтальона его разжаловали въ разъѣздъ съ почтами. Макея не только не огорчился отъ такого разжалованья, но былъ ему очень радъ: ему улыбалась перспектива вѣчныхъ разъѣздовъ, представлялась въ высшей степени поэтической.
   Но не долго продолжалась эта радость: ѣзда ему опротивѣла съ седьмого раза; опротивѣли ему ухабы, чемоданы, морозы, вѣтры, ямщики и многое, многое опротивѣло Максѣ до того, что онъ сталъ проклинать и дороги, и почты. Единственное утѣшеніе онъ сталъ находить въ придорожныхъ кабакахъ, куда завертывалъ, чтобы согрѣться чаркою водки самому, согрѣть за компанію и ямщика, который везъ его, и затѣмъ крѣпче заснуть въ телѣгѣ до слѣдующей остановки опять у кабака. Такъ онъ и самъ не замѣтилъ, какъ сдѣлался горчайшимъ пьяницей, сбившимся съ толку до того, что въ пятый мѣсяцъ постоянно пріѣзжалъ съ почтой пьяный, даже въ губернскую контору. А одинъ разъ и саблю потерялъ дорогой.
   Еще разъ повторяемъ -- среди писателей, изображавшихъ бытъ простого народа не мало найдете вы такихъ, которые значительно превосходили Рѣшетникова и силою своихъ художественныхъ талантовъ, и проникновеніемъ во многія существенныя стороны народной жизни, но едва ли найдется равный Рѣшетникову по безхитростной правдивости своихъ разсказовъ, чуждой малѣйшей фальши, битья на эффекты, идеализаціи и сентиментальности.

А. Скабичевскій.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru